Навуходоносор Шишков Михаил

Глава 7

Как только в месяце ташриту соединенная армия халдеев и мидян приблизилась к Харрану, ассирийцы и египтяне сняли осаду крепости. Гарнизон Харрана под руководством Набузардана, состоявший в основном из отрядов молодых воинов, вооруженных новыми луками и освоившими новую тактику стрельбы, – оборонялся героически, выдержал несколько штурмов, нанес врагу серьезные потери. Тем самым Навуходоносор получил дополнительные козыри в борьбе за должность главнокомандующего, на которую также претендовали давние сподвижники отца. После соединения с корпусом мидян супруга царевича, сопровождавшая мужа, встретилась с братом и договорилась, что союзники поддержат требование молодого вавилонского царевича.

Ашшурубалит отступил к северу от Харрана в надежде обеспечить прочность северного фланга огромного фронта, организованного противостоящей мидянам и халдеям коалицией. Два года нескончаемых боев за перевалы на западе и наступление Киаксара на востоке, взятие мидянами расположенной у Ванского озера столицы горских племен Тушпы решили судьбу Урарту. Ассирийскому предводителю не оставалось ничего иного, как отступить, уйти за Евфрат и спрятаться под крылышком у египтян. Во время переправы Ашшурубалит погиб. Когда об этом стало известно в лагере, Набополасар обратился к ликующему войску с коротким воззванием. Оно гласило:

«Воины!.. Ассирийцев, с давних пор господствовавших над всеми народами и своим тяжким бременем наносивших ущерб народу Страны – я, слабый, смиренный, чтящий владыку владык, могучей силой богов Набу и Мардука, моих господ, отвратил от страны Аккад и сбросил их иго».

По приказу царя эти слова были выбиты на камне, который был водружен в Вавилоне возле ворот Иштар. Так оказалась закрытой последняя страница Ассирийской державы.

Получив известие о приближении союзного войска, большая часть передовых отрядов египтян тоже ушла на противоположный берег Евфрата. Дряхлеющий Набополасар по своему обыкновению неспешно, в течение полутора лет выжимал последние остатки вражеской армии на правый берег великой реки. Недопустимо долго в ставке царя дискутировался вопрос, где наводить переправы и захватывать плацдарм? То ли у городка Кимуху, то ли в районе города Кварамати, что расположен на левом, халдейском берегу?.. На вражеской стороне возле самой реки были разбросаны селения Шунадири, Эламму и Дахамму. Было ясно, что Нехао будет изо всех сил держаться за этот важнейший стратегический рубеж, в центре которого возвышались неприступные стены Каркемиша.

Более тысячи лет насчитывала история знаменитой по всем землям крепости. Построена она была отмеченным в вавилонских анналах, но от того не ставшим менее легендарным народом хеттов. В пору могущества царей Хаттусаса[54] Каркемиш был перестроен и превращен в неприступную твердыню. С той поры крепость служила северянам форпостом против грозного Ашшура. Давным-давно сгинули в небытие хетты, уничтоженные явившимися от захода солнца «народами моря», лишь кое-где по горным долинам да в верхнем течении Евфрата сохранились их княжества. Каркемиш являлся столицей наиболее крупного из них. В пору вершины своей царственности ассирийский владыка Саргон II взял город (717 г. до н. э.) и превратил его в перевалочный пункт мировой торговли, где металлы, строительный камень, самоцветы, кораллы, раковины-багрянки, из которых выделывали пурпурную краску, лес и благовонные деревья и травы, а также скот, поступавшие с запада, переправлялись на правый берег Евфрата те товары, что доставлялись с востока, вплоть до привозимых из Мидии и Индии породистых жеребцов, «морских камней»[55] с благословенных южных островов и небесного цвета лазурита, добываемого в горах Памира, – на левый. Сложенные из гранитных глыб и валунов стены Каркемиша высились над узкой в тех местах речной долиной. К северу от города местность была холмистая, пересечена оврагами и руслами нескольких впадавших в Евфрат речушек. К югу простиралось более-менее ровное предполье, через десяток беру переходящее в равнинную пустыню. Стан египтян располагался как раз у самых переправ через Евфрат и почти смыкался с северными воротами крепости. Фараон Нехао, находившийся в своей ставке в Рибле близ Хамата, что в нескольких беру к северу от Дамаска, назначил главнокомандующим своего первого визиря, имевшего титул «великого начальника войска». Этот полководец был опытен в военных делах, правда, особой склонностью к самостоятельности в решениях не отличался. Лагерь египтян укреплен был слабо, ров по периметру так и не был вырыт. Птицеголовые ограничились сооружением невысокого земляного вала, на котором поставили заслон из щитов, сплетенных из хвороста, что, в общем-то, было понятно – в виду грозных стен Каркемиша еще одно укрепление смотрелось как-то неуместно. Тем более, что египтяне пришли на берега великой реки наступать и менее всего рассчитывали отсиживаться в обороне на левом берегу. Единственное, что их удерживало от переправы, – это ореол побед, который витал над войском халдеев и мидян. К тому времени Набополасар уже прочно закрепился в сознании правителей всех прилегающих земель как ведущий полководец своего времени. Слава победителя Ассирии заставляла задуматься любого смельчака. Другое дело – так прикидывали в ставке фараона – старый лев совсем одряхлел, поэтому выгоднее было выждать, пока власть не перейдет в руки «мальчишки», чем бросаться в рискованное предприятие, атакуя старого царя.

Еще год назад, когда халдейское войско окончательно выдавило противника за реку и необходимо было решить, что делать дальше, Навуходоносор с молодыми командирами принялся настаивать на том, чтобы, не теряя времени, форсировать реку поближе к городу. Набополасар как бы не заметил предложения сына, и вскоре армия начала переправу возле Кимуху. Однако египтянам удалось сбросить передовые кисиры[56] халдеев в воду Наконец Набополасар приказал форсировать реку к югу от города, между селениями Шунадири и Дахамму, в холмистой, удобной для обороны местности. Переправой было поручено командовать царевичу. На этот раз халдеям удалось прочно зацепиться за левый берег, возвести земляные укрепления, которые, правда, несколько стесняли маневр переправившегося корпуса, однако обезопасили находившиеся на пятачке войска. На этом дело вновь застопорилось. Царь вновь почувствовал себя худо, однако отправиться в Вавилон на отдых отказался. В это время египтяне с помощью греческих наемников выбили халдеев с правого берега и, переправившись на другую сторону реки, заняли городок Кварамати. Набополасар поручил сыну отбить этот стратегически важный пункт и после того, как молодой царевич, в свою очередь, бросил в дело греков-ионийцев, сражавшихся на его стороне, и сбросил войска фараона в реку, Набополасар, удовлетворенный статус-кво, фактически не возражал против того, чтобы управление армией перешло под начало сына. Набу-Защити трон первым делом перевел армию поближе к Каркемишу и приказал форсировать реку к северу от крепости – с той стороны, где у врага был разбит полевой лагерь. Вся армия египтян не могла поместиться в Каркемише. Высадка прошла успешно, и все равно старые военачальники, особенно из прирожденных вавилонян, тайно недолюбливавших «деревенщину-калду», не очень-то горели желанием выполнять приказы «мальчишки».

Старик теперь частенько на виду у войска посиживал возле своей палатки на большом войсковом барабане. Устраивался на пятках, осматривал укрепленный лагерь, воздвигнутый на берегу Евфрата. По примеру союзников-мидян кутался в наброшенную на одно плечо овчину, следил за подкреплениями, перебрасываемыми к расположенному к северу от Каркемиша плацдарму. Отряды по настоянию солдат непременно проходили в виду царского шатра. Завидев «старика-защитника» (так прозвали Набополасара в войске), восседавшего на барабане, воины начинали во всю силу выкрикивать здравицы в его честь, подбадривать «папашу». Пусть еще поживет, пусть посмотрит, что они сотворят с этими сопливыми, скользкими недоносками-египтянами, трусливыми сирийскими собаками, вздорными и упрямыми греками. Со всей этой швалью, посмевшей встать на пути бородатого халдея и доблестного мидянина…

Настроением в войсках Набополасар был доволен. Сына по пустякам старался не тревожить, в ставку поминутно не отзывал, не требовал ежедневного отчета о стычках, потерях и трофеях. Все поступавшие доносы, свидетельствующие о том, что Навуходоносор вынашивает планы отстранить отца от управления армией, откладывал в сторону. Вечерами засиживался с Мардук-Ишкуни, оба наблюдали за звездами. Прорицатель и астроном объяснял повелителю тайные знаки, посылаемые светилами, рассказывал, на какой звезде устроило «стоянку» то или иное божество. Так на Полярной поселились Эллиль и Эйя. Мардук предпочел самое крупное светило Неберу, важно проплывающее по ночному небосводу. Это была планета путников, указывающая им дорогу, перекрестье небес и земли, центр вселенной. От одних таких перечислений, на которые не скупился разгоряченный видом звездного неба Мардук-Ишкуни, у старика захватывало дух. Голова кружилась от мысли, что по милости Создателя ему дано лицезреть центр мирозданья.

Набу или Бебо появлялся на короткое время после захода и перед восходом солнца-Шамаша – богу мудрости хватало мимолетного взора, чтобы узнать, что творится на выпуклой земной тверди, как идут дела у его подопечных Набополасара и Навуходоносора. Огненный Ниндар представлялся старику в виде одноглазого, впавшего в исступление воина, высматривающего на земле приближение битвы.

Иштар полюбилась Утренняя звезда. С течением года богине любви, как всякой капризной красавице, надоедало вместе с первыми лучами солнца обозревать землю, и она начинала восходить по вечерам.

Все это что-нибудь да значило. Было удивительно интересно знать, как устроен мир. От совершенства творения захватывало дух, пробуждалось воображение. Шла война, решавшая судьбу династии, египтяне постоянно грозили сбросить передовой корпус в реку, а у Набополасара было легко на душе. Он приготовился к смерти и только об одном просил богов – пусть повезет его первенцу. Он неплохой парень, в меру разумен, в меру строптив. Себе на уме, порой простоват, особенно в объятиях этой дикарки, уверовавшей в неискоренимую борьбу между неземным светом и дьявольской тьмой, чего никак быть не может. Опыт и крестьянская сметка подсказывали старому царю, что мир един и другим быть не может. Ведь даже Луна-Син, как утверждает заклинатель Ишкуни, размеренно шествующая по небу, проходит за месяц те же самые созвездия, которые Солнце-Шамаш посещает за целый год. Если у дня и ночи путь совместный и выверен до минуты, то о каком противоборстве света и тьмы может идти речь! Они живут в обнимку – свет и тьма, день и ночь, жизнь и смерть, добро и зло. Ссорятся – это да, не без того, однако живут одной компашкой. Так что, ребята, вы там, у себя в Мидии, как не крутите, но мир един. О своей умопомрачительной догадке он даже не пытался известить Навуходоносора. Пусть мальчик сам поищет истину, трону это не грозит. Наследник прекрасно проявил себя в горах, теперь ему можно доверить руководство армией, однако старый лысый Набополасар твердо усвоил простую истину – власть никому и никогда не даруется. Ее берут, будь ты даже самым наизаконнейшим из наизаконных наследников.

Власть – это такая скользкая штука… Что-то вроде птицы-удачи. Последний раб имеет возможность схватить ее за хвост. Сколько их было, рыбаков, охотников, простых воинов, отбедовавших назначенное судьбой, затем по милости богов всходивших к трону. Они садились на него прочно, всей задницей. Силой не спихнешь… И сколько было их, законных, томных, уверовавших в судьбу, не успевших облечься царственностью, тут же кувырком слетающих в Страну без Возврата. У власти всегда короткий выбор: либо ты царь, либо мертвец.

Tertium non datur[57].

Армию старик любил больше всего на свете. Запах дымка от костров, на которых в огромных медных котлах кипело варево, вызывал слезы. Крики караульных, ругань и драки при дележке добычи, обладание только что, с пылу с жару доставленной женщиной, еще вчера беззаботно цветущей под крылышком какого-нибудь местного туза, а сегодня обнаружившей себя безгласной рабыней (если они начинали роптать, он сразу бил их в ухо); звуки боевых труб, разгоняющий кровь рокот барабанов, ни с чем не сравнимое ощущение опасности, желание похорохориться в безнадежном положении, расправа с трусами, спасение боевых товарищей, запах конского пота, скрип боевых колесниц – здесь было столько всего намешано, что вот так запросто расстаться с этим братством, лишить себя источника жизни он никак не мог. Умирать было страшно и в то же время интересно. Сколько раз он смотрел в лицо смерти, в молодости дал зарок, что никогда, даже на смертном одре не откажется от царского оружия, венца и штандарта с изображением самого милого на земле животного – дракона Мардука. Душа этого не снесет!.. Пусть наследник попробует вырвать из его рук то, что, как он считает, ему положено. По праву ли, не по праву, но пусть схватит сам, ухватится покрепче, зубами вцепится… Пусть рычит при этом, как кот, у которого отбирают добычу, пусть рискнет жизнью, но не ради самого риска, а ради того великолепного, привораживающего, огромного, что черноголовое быдло называет государством.

Это были хорошие мысли. Добрые… Сколько раз он взвешивал про себя достоинства и недостатки представленного Навуходоносором плана, ставка в котором было сделана на генеральное сражение. По правде говоря, план был хорош, но не настолько, чтобы исключить всякий риск, а вот этого старый Набополасар никак не мог допустить. Погубить армию, которую он выпестовал своими руками!.. Иди ты к Нергалу!.. Расчеты, представленные сподвижниками, прошедшими с ним огонь и воды, и медные трубы, были не совсем плохи и тоже, не мытьем, так катаньем, могли привести к победе. А может, и нет. Зато сидение в обороне и выжидание подходящего момента, когда египтяне потеряют бдительность, либо по милости богов свершится нечто неожиданное у них в тылу – например, восстанут эти ублюдки-иудеи, – исключало всякие неожиданности. Слухи о заговоре, доходившие до него, лишь разогревали кровь. Жить ему осталось совсем немного – это как пить дать, и в любом случае помереть было не страшно. Что от руки наемного убийцы, от яда или в своей постели на виду лицемерно рыдающих сановников – какая разница! Но было до жути интересно, неужели Навуходоносор, его кровинка, поднимет руку на отца?

На бога!!!

Если да, то времена и нравы испортились до такой степени, что чем скорее он ляжет в могилу, тем лучше. Если нет – как узурпатор Навуходоносор намеревается взнуздать старых генералов и доброе большинство командиров отдельных эмуку. Поросль у наследника хорошая – Набузардан прекрасно проявил себя во время осады Харрана ассирийцами, Нериглиссар, начальник конницы, из молодых да ранний, тоже хват. Однако и старые кони еще в силе. Кто, кроме Шамгур-Набу сможет повести в бой тяжелую пехоту? Кому, кроме него, царя Набополасара и Шамгура, эти бородатые мужики-копьеносцы, Нергал их подери, подчинятся?!

Бросить все, отдать распоряжение о назначении Навуходоносора главнокомандующим и уехать в Вавилон? Это поступок не снимет напряжения. Армия должна работать как единый механизм, у нее в принципе не может быть двух главнокомандующих. Если он оставит лагерь, то и в столице его достанут грудой жалоб, в которых придется дотошно разбираться – иначе он не умел, а как разберешься за сотни беру от фронта. Всякий жалобщик будет вправе ждать решение царя и не исполнять решение командира. Такой уж он установил порядок. Разве можно дерзать в подобной обстановке!

Как Навуходоносор выкрутится из этого положения?

В конце двадцатого года царствования, в разгар дождливого периода, Набополасар почувствовал себя совсем плохо. Мардук-Ишкуни резко ограничил доступ посетителей к царю, однако наступившая весна, теплый душистый воздух, одевшиеся листвой деревья по берегам Евфрата, сделали свое дело – царь пошел на поправку. Мардук-Ишкуни по приказу Набополасара скрыл это от окружения.

Сразу после недолгого празднования Нового года Навуходоносор явился в ставку. Схватил за грудки выскочившего с протестом из палатки Мардук-Ишкуни, худосочного, неприятного старичка, швырнул его в сторону Набузардана – тот ни слова не говоря передал растерявшегося прорицателя в руки явившихся с ним отборных – и прошел в царский шатер. Отец сидел у стола и рассматривал рисованное писцами изображение русла реки и прилегающей территории. Чертеж был сделан на пергаменте, в центре его весьма искусно был нарисованы стены Каркемиша.

Навуходоносор по слуху определил, что смена стражи вокруг шатра произведена без шума и, получив разрешение, сел рядом с отцом – с ходу начал излагать наметки плана предстоящего штурма Каркемиша.

– На этот раз действовать будем решительно и смело. Не так, как в ту пору, когда Ашшурубалит удирал из Ниневии, – заявил он. – Если бы мы тогда не дали этой гадине уползти в нору, сейчас наши гарнизоны стояли бы на границах страны Мусри.

– Не слишком ли? – изломил бровь Набополасар. – Стоит ли спешить с генеральным сражением, пока мы прочно не встали на правом берегу?

– У них преимущество в числе воинов и стенка на стенку нам их не одолеть, – объяснил Навуходоносор. – Мы должны как можно сильнее растянуть их ряды, поставить перед необходимостью сражаться на два, а лучше на три фронта.

Старик нахмурился.

– Ты свихнулся? Дерзишь богам?.. Не забывай, что они смотрят на тебя из поднебесья, им тоже интересно, чем закончится война.

– Я уже принес жертву, результаты благоприятные.

– Я требую масштабного гадания, по всем правилам! – взволновался Набополасар.

– Этому не бывать! – Навуходоносор рубанул воздух ребром ладони.

Он поднялся, прошелся по шатру, при этом нервно потер руки. Потом собравшись с духом заявил:

– Отец… Господин… С этого момента я беру на себя командование армией. Только мои приказы будут иметь силу и ничьи больше… Тебе пора удалиться на покой, желаешь ты того или нет. Дальнейшая затяжка с наступлением недопустима, этак мы сможем растерять все, чего добились за семь лет, и Вавилонию нам придется оборонять в низовье Тигра и Евфрата.

– Если я не соглашусь, – откликнулся Набополасар.

– Придется согласиться… В противном случае ты будешь немедленно под конвоем отправлен в Вавилон. Я объявлю, что здоровье твое ухудшилось и тебя должны пользовать самые лучшие столичные знахари. Путь до города долгий, мои люди спешить не будут. В пути тебе будут оказаны все полагающиеся почести. Если ты будешь упрямиться, мне придется объявить собственный приказ о вступление в должность. В этом случае я буду беспощаден. Даже зная, как ценны для нас те или иные командиры… Однако если попытаются своевольничать или решат обратиться к тебе за помощью, они будут казнены.

– Ловко! – кивнул старик. – Значит, меня будут везти в столицу до тех пор, пока я не сдохну в дороге?

Наследник кивнул.

– Это необходимо в интересах государства, – добавил он.

– Ты все продумал? – поинтересовался отец и пытливо глянул на раскрасневшегося сына. Выходит, он все-таки решился? – Даже то, – продолжил он, – что ни я, ни ты в этом году не испросили милости у Мардука, не коснулись его руки и потому оба не можем считаться царями. Разве что правителями…

– Это дело поправимое…

– Как посмотрят на твой поступок мидийцы?

– Астиаг на моей стороне. Он вскоре со своими командирами явится в твой шатер.

– Ай-яй-яй, как неразумно он поступает! – всплеснул руками Набополасар. – Он твой побратим, ты объяснил ему, что ради тебя он жертвует своим будущим?