Колесо судьбы Стил Даниэла

— Несомненно, это помолвка. Я поищу в Вашингтоне достойное тебя кольцо.

— А, это неважно! Просто возвращайся живым и здоровым.

Предстояло провести десять бесконечных дней в ожидании его. И единственным спасением было ее огромное дело.

Сначала он звонил ей два-три раза в день и рассказывал обо всем. Что делал с утра до вечера, но когда возникли проблемы с Эйлин, он стал звонить раз в день, и Тана чувствовала его колоссальное напряжение. Однако в суде они уже начали отбор присяжных, и она была полностью захвачена этим, а ко времени его приезда в Лос-Анджелес Тана вдруг осознала, что они не разговаривали уже два дня. Он отсутствовал дольше, чем она ожидала, но игра стоила свеч, сказал он, и она согласилась с ним, а больше она тогда не могла об этом думать. Слишком уж она волновалась о присяжных, которые были выбраны, и о тактике, избранной защитой, о только что выявившихся новых деталях, показаниях, уликах, о судье, который должен был вести дело. Голова у нее была забита, а у Дрю прошло одно из редких судебных заседаний. Почти все, что он заготовил раньше, было направлено в суд, что было редким исключением для него. Это задержало его еще почти на неделю, и когда они наконец встретились, то снова почувствовали себя почти незнакомцами. Дрю подшучивал над ней, спрашивал, не влюбилась ли она в кого-нибудь, и они с дикой страстью всю ночь занимались любовью.

— Я хочу, чтобы в суде у тебя были такие затуманенные глаза, чтобы все гадали, что же, черт возьми, происходило с тобой прошлой ночью.

И его желание сбылось. Тана сидела в суде полусонная, не могла избавиться от мыслей о нем, она опять изголодалась по нему. Казалось, теперь ей всегда будет его не хватать, и во все время судебного заседания она тосковала по нему. Однако слишком важным было выиграть дело, и она постоянно заставляла себя работать без передышки. Суд тянулся до конца мая, и наконец, в первую неделю июня приговор был вынесен. Все получилось именно так, как она хотела, а пресса, как обычно, восхваляла ее. С течением лет она завоевала репутацию неподкупной, жесткой, последовательной, безжалостной в суде и с блеском ведущей все свои дела. Было приятно видеть такие очерки о себе, а у Гарри чтение их часто вызывало улыбку.

— Я никогда бы не распознал либералку, которую знал и любил, в этих очерках, Тэн! — он широко и довольно улыбнулся.

— Но мы все должны же когда-то повзрослеть, разве нет? Мне уже тридцать один.

— Это не оправдывает твоей жесткости.

— Да я не жесткая, Гарри. Я хорошая, — и она была права. Да он и сам это знал. — Они убили девять женщин и ребенка. Нельзя позволить этим нелюдям ускользнуть. Все наше общество распадается. Кто-то должен делать эту работу.

— Я рад, что это ты, Тэн, а не я, — Гарри похлопал ее по руке. — Я бы валялся без сна ночами, боясь, что они достанут меня в конце концов. — Ему противно было даже говорить так, но иногда он волновался за нее из-за этого. Ее же это, похоже, совсем не беспокоило. — Между прочим, а как дела у Дрю?

— Отлично. На следующей неделе он едет в Нью-Йорк по делу и привезет с собой девочек.

— Когда вы поженитесь?

— Отстань, — она улыбалась. — Да мы даже и не говорили с ним об этом с тех пор, как я погрузилась в свое громкое дело. Фактически я почти не разговаривала с ним.

А когда она рассказала Дрю о своем успехе еще до шумихи в прессе, его голос прозвучал как-то странно:

— О, это здорово!

— Ладно, не возбуждайся, это плохо действует на сердце.

— Ладно уж, — рассмеялся он. — Прости. У меня было еще кое-что на уме.

— И что же?

— Ничего важного.

Но он оставался таким до своего отъезда, еще хуже получился его звонок с Востока, а когда он вернулся из Лос-Анджелеса, то вообще не позвонил ей. Тана уже забеспокоилась, не случилось ли с ним чего-нибудь, стала даже подумывать, не полететь ли ей туда, устроить ему сюрприз и поставить все на нужные рельсы. Все, что им требовалось, — это побыть немного наедине, разобраться во всем. Оба они переработали, ей знакомы были эти признаки. Однажды вечером она посмотрела на часы, раздумывая, успеет ли она на последний рейс, но вместо этого решила позвонить. Всегда можно полететь и завтра, тем более что им предстояло много чего утрясти после ее двухмесячной изматывающей работы. Она набрала номер, который знала наизусть, услышала три гудка и заулыбалась, когда там сняли трубку. Но улыбка тут же исчезла. Ей ответил женский голос:

— Алло?

Тана почувствовала, как сердце у нее останавливается, и сидела целую вечность, уставившись в ночь, затем опомнилась и торопливо положила трубку. Сердце билось толчками, кружилась голова, она потеряла чувство места и времени, ощущая какое-то странное неудобство. Тана не верила в то, что услышала. Может быть, это был не тот номер, говорила она себе, но пока она собиралась с духом, чтобы набрать номер снова, телефон зазвонил, она услышала голос Дрю и внезапно все поняла. Он, должно быть, догадался, что звонила она, и теперь запаниковал. У нее было чувство, что жизнь кончилась.

— Кто это был? — истерически закричала она, он тоже явно нервничал.

— Что?

— Женщина, которая ответила мне по телефону. — Она пыталась сосредоточиться, но голос не повиновался ей.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Дрю!.. Ответь мне… пожалуйста… — Она и плакала и кричала на него.

— Нам надо поговорить.

— О господи, черт побери, что ты со мной сделал?

— Ради бога, не разыгрывай мелодраму… Тана пронзительным криком оборвала его:

— Мелодрама? Я звоню тебе в одиннадцать вечера, и женщина отвечает мне по твоему телефону, а ты говоришь, что я мелодраматична? А как бы тебе понравилось, если бы мужчина ответил на твой звонок мне?

— Прекрати, Тэн. Это была Эйлин.

— Очевидно, — инстинктивно она сама поняла это. — А где девочки? — Она сама не знала, почему спрашивает о них.

— В Малибу.

— В Малибу? Значит, вы с ней вдвоем?

— Нам надо было поговорить, — это прозвучало ужасно поспешно.

— Наедине? В такое время? Что, черт возьми, это все значит? Она все подписала?

— Да нет… послушай, мне надо поговорить с тобой.

— О, теперь тебе надо поговорить со мной… — Тана была жестока с ним, и теперь уже оба были в истерике. — Какая гнусность происходит там?

Наступило долгое молчание, которое ему нечем было заполнить. Тана бросила трубку и проплакала всю ночь. Он появился в Сан-Франциско на следующий день. Была суббота, он нашел ее дома, да она знала, что так и будет. Дрю воспользовался своим ключом, вошел и обнаружил ее мрачно сидящей на столе и уставившейся на залив. Она даже не обернулась, услышав, что он вошел, но заговорила, сидя к нему спиной:

— Зачем ты утруждал себя приездом сюда?

Он опустился перед ней на колени и прикоснулся к ее шее кончиками пальцев.

— Потому что я люблю тебя, Тэн.

— Нет, не любишь, — она покачала головой. — Ты любишь ее. И всегда любил.

— Это не правда… — Но они оба знали, что это правда, фактически все трое. — Правда в том, что я люблю вас обеих. Ужасно так говорить, но это правда. Я не знаю, как мне перестать любить ее, и в то же время я влюблен в тебя.

— Это как болезнь. — Она упорно смотрела на залив, предоставив ему решать, а он потянул ее за волосы, чтобы заставить взглянуть на него, а когда она обернулась, увидел ее залитое слезами лицо. Это разбило ему сердце.

— Я ничего не могу поделать со своими чувствами. И не знаю, что делать со всем тем, что произошло. Элизабет чуть не исключили из школы, она так подавлена из-за нас, Эйлин и меня. У Джулии ночные кошмары. Эйлин ушла со своей работы, отказалась от посольского поста, на который они пытались ее уговорить, и вернулась домой с девочками…

— Они живут с тобой? — Тана посмотрела на него так, будто он только что вогнал ей в сердце кол, а он лишь кивнул. Больше не мог ей лгать. — Когда все произошло?

— Мы очень много говорили об этом в Вашингтоне в пасхальную неделю… Но я не хотел расстраивать тебя, когда у тебя была такая сложная работа, Тэн… — Ей захотелось дать ему пинка за то, что он это сказал. Как он мог не рассказать ей о таком важном для нее? — И тогда еще ничего определенного не было. Она все проделала, не советуясь со мной, и просто объявилась на прошлой неделе. И что ты предлагаешь мне теперь сделать? Вышвырнуть их вон?

— Да. Тебе не следовало принимать их обратно.

— Она моя жена, а они мои дети, — похоже, он вот-вот расплачется. И тут Тана встала.

— Полагаю, тогда решены все проблемы, не так ли? — Она медленно подошла к двери и посмотрела на него. — До свидания, Дрю.

— Так я не уйду отсюда. Я люблю тебя, Тэн.

— Тогда избавься от жены. Это так просто.

— Да нет же, не просто, черт побери! — теперь он орал. Она отказывалась понимать, через что ему довелось пройти. — Ты не знаешь, каково это… что я чувствую… вину… агонию… — Он заплакал, и она испытала приступ тошноты, глядя на него.

Тана отвернулась и проговорила, борясь со слезами в голосе:

— Пожалуйста, уходи…

— Я не уйду. — Он притянул ее к себе.

Она попыталась его оттолкнуть, но он не поддавайся, и вдруг, не желая того, она уступила, и они занялись любовью, плача, умоляя, с криками и проклятиями самим себе и судьбе, а когда все было кончено и Они, опустошенные, лежали в объятиях друг друга, Тана посмотрела на него.

— Что же мы будем делать?

— Я не знаю. Дай мне время. Она обреченно вздохнула:

— Я поклялась, что никогда не сделаю ничего подобного… — Но одна только мысль потерять его была невыносима, так же, как и он ни за что не мог отказаться от нее.

Они плакали, лежа в объятиях друг друга следующие два дня, а когда он улетал обратно в Лос-Анджелес, ничего не было решено. Оба знали только, что на этом все не кончалось. Тана согласилась подождать еще немного, а он обещал, что все уладит. На протяжении следующих шести месяцев они изводили друг друга обещаниями и угрозами, ультиматумами и истериками. Тана звонила тысячу раз и все нарывалась на Эйлин. Она сразу бросала трубку. Дрю умолял ее не решать и не делать ничего в спешке. Даже дети понимали, в каком ужасном состоянии он находился. А Тана начала избегать всех, прежде всего Гарри и Аверил. Ей невыносимо было читать вопросы в его глазах, ощущать милую заботливость его жены, видеть детей, которые напоминали ей о детях Дрю. Ситуация была невыносимой для всех, и даже Эйлин знала об этом, но она заявила, что больше от него не уйдет. Она будет ждать, пока он все как-то уладит, но не собиралась никуда уезжать, а Тана уже была на грани помешательства. Как и предполагала, в одиночестве она отметила день рождения, и Четвертое июля, и День труда, и День Благодарения.

— Чего же ты хочешь от меня, Тана? Хочешь, чтобы я просто сбежал от них?

— Может быть, и да. Может быть, именно этого я от тебя и жду. Почему я всегда должна оставаться одна? Это тоже очень важно для меня…

— Но у меня дети…

— Да пошел ты…

Но, конечно же, не это она имела в виду, пока не провела в одиночестве Рождество. Он обещал приехать и на Рождество, и на Новый год. Тана сидела и ждала его всю ночь, но он так и не появился. Она просидела в вечернем платье до девяти утра нового года, а потом медленно, с чувством безысходности стянула его с себя и вышвырнула в мусор, как ненужный хлам. Она покупала это платье только для него. На следующий день она сменила замок и упаковала все оставленные им за полтора года веши, затем отослала их ему, не указав имени отправителя. А потом отправила телеграмму: «Прощай. Больше не возвращайся». И лежала, утопая в слезах. Несмотря на всю ее стойкость, последняя соломинка сломала ее, а Дрю прилетел к ней, как только получил ее послание, телеграмму, посылку. Он пришел в ужас от мысли, что на этот раз все действительно очень серьезно, что она в самом деле подразумевала то, что говорила и делала, а когда его ключ не подошел к замку, он убедился, что все именно так и есть. В отчаянии он приехал к Тане в офис и настаивал на встрече с ней, а когда это ему удалось, он наткнулся на ледяной взгляд ее зеленых глаз, взгляд, которого он никогда раньше у нее не видал.

— Мне больше нечего сказать тебе, Дрю.

Какая-то часть ее умерла. Он убил ее вместе с несбывшимися мечтами, неисполненными надеждами, убил своей ложью им обоим, но прежде всего самому себе. Сейчас она поражалась, как ее мать столько лет терпела подобное положение и не покончила с собой. Это были такие мучения, через которые ей пришлось пройти, и больше она не хотела испытать ничего подобного. Из-за кого бы то ни было. А тем более из-за него.

— Тана, пожалуйста…

— Прощай. — Она вышла из офиса в холл и исчезла в зале заседаний.

А потом почти сразу же она вообще ушла из здания, но домой не возвращалась несколько часов, а когда вернулась, он все-таки ждал ее у дома, на улице, под проливным дождем. Тана притормозила, увидев его, но тут же уехала снова. Ночь она провела в мотеле на «Ломбард-стрит», а когда утром вернулась к своему дому, он спал в машине. Инстинктивно проснувшись от звука ее шагов, он вылез из машины, намереваясь поговорить с ней.

— Если ты не оставишь меня в покое, я позову полицию.

Слова ее звучали непреклонно и угрожающе, она казалась ему разъяренной. Но чего он не рассмотрел, так это какой разбитой она себя чувствовала, как долго молча плакала, когда он уехал, в какое отчаяние она приходила при мысли, что больше никогда его не увидит. Она всерьез подумывала о том, чтобы броситься с моста, но что-то ее останавливало, а что — она сама не знала. А потом каким-то чудесным образом Гарри почувствовал неладное, когда он звонил и звонил, а ему никто не отвечал. Она-то думала, что это Дрю, лежала в гостиной на полу и всхлипывала, вспоминая, как они на этом месте занимались любовью, как он сделал ей предложение. Вдруг в дверь заколотили, и Тана услышала голос Гарри. Она была похожа на бродяжку, когда открыла ему дверь, стоя перед ним босиком, с залитым слезами лицом, в юбке, на которую налипли ворсинки от ковра, в бесформенном свитере.

— О боже, что случилось? — Она выглядела так, будто неделю пила запоем, или была избита, или с ней произошло нечто невероятно ужасное. Последнее было правдой. — Тана? — Под его взглядом она растворилась в слезах, а он прижал ее к себе, неуклюже перекинув через свое кресло, затем усадил на диван, и она рассказала ему всю историю.

— И вот теперь все кончено… Я никогда больше его не увижу…

— Тебе лучше покончить с этим, — Гарри был беспощаден. — Ты не можешь так дальше жить. Как же дерьмово ты выглядела последние полгода. Ты не заслуживаешь такого, это несправедливо.

— Я знаю… Но, может быть, если бы я еще потерпела… Думаю, постепенно… — Ее охватила слабость, она была близка к истерике. Неожиданно она утратила всю свою решительность, а Гарри заорал на нее:

— Нет! Прекрати! Он никогда не оставит жену, если не сделал этого до сих пор. Черт побери, Тэн, она вернулась к нему семь месяцев назад и все еще там. Если бы он хотел освободиться, он за это время нашел бы дверь, через которую можно выйти. Не обманывай себя, не будь ребенком.

— Я занималась этим полтора года.

— Иногда и не такое случается. — Он пытался рассуждать философски, но ему хотелось прикончить сукиного сына, так поступившего с ней. — Тебе просто надо собрать все силы и продолжать жить.

— О да, конечно… — Тана снова расплакалась, забыв, с кем разговаривает. — Тебе легко говорить…

Гарри долго смотрел на нее тяжелым взглядом.

— Ты помнишь, как сама зубами тащила меня, пытаясь вернуть к жизни, а потом таким же образом — учиться на юриста. Помнишь меня тогдашнего? Знаешь что, не суй мне под нос это дерьмо, Тэн. Если я смог, сможешь и ты. Ты пройдешь через это.

— Да я же никого никогда так не любила, как его, — она безутешно рыдала, и это разбивало ему сердце. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами и казалась ему двенадцатилетней девочкой; ему так хотелось, чтобы у нее все было хорошо, но не в его силах было заставить жену Дрю исчезнуть, хотя он готов был сделать для Таны даже это. Все что угодно для Таны, его лучшего и самого дорогого друга.

— Появится кто-нибудь еще. Даже лучше, чем он.

— Я не хочу кого-нибудь другого. Никого не хочу… Больше всего Гарри боялся именно этого. И весь следующий год она доказывала именно это. Отказывалась встречаться с кем-либо, кроме коллег. Никуда не ходила, ни с кем не встречалась, а когда наступило Рождество, отказалась повидаться даже с Гарри и Аверил. В свои тридцать два она тоже вступила в одиночество, все ночи проводила одна, одна съела бы индейку на День Благодарения, если бы позаботилась купить и приготовить ее. Она работала сверхурочно и вдвое против положенного, и в «золотое» время, и вообще все время, просиживая за своим столом до 10 — 11 вечера, беря к производству так много дел, как никогда раньше, и в течение года у нее не было никаких развлечений. Тана очень редко смеялась, никому не звонила, не назначала свиданий и неделями не отвечала на звонки Гарри.

— Поздравляю, — наконец в феврале он поймал ее. Она уже больше года оплакивала Дрю Лэндса и вдруг нечаянно узнала от общих друзей, что они с Эйлин до сих пор вместе и только что купили прелестный новый дом в Беверли-Хиллз. — Ну ладно, ты, задница, — Гарри устал гоняться за ней. — Почему это ты не отвечаешь на мои звонки?

— Я была так занята последние недели. Ты что, газет не читаешь? Я жду вынесения приговора.

— Да колебал я все, если тебя интересует мое мнение. Я еще последние тринадцать месяцев не считаю. Ты никогда не звонишь мне сама. Всегда я. Это что, из-за моего дыхания, или из-за ног, или из-за моего интеллекта?

Тана рассмеялась: Гарри всегда оставался самим собой.

— Все вместе и кое-что еще.

— Задница. Ты собираешься жалеть себя всю оставшуюся жизнь? Парень того не стоит, Тэн. И целый год коту под хвост!

— Здесь нет никакой связи.

Но оба знали, что это не правда. Конечно же, все крутилось вокруг Дрю Лэндса и его нежелания расстаться с женой.

— Что-то новенькое. Раньше ты никогда мне не лгала.

— Ну ладно, ладно. Просто мне было легче вообще никого не видеть.

— Почему? Да ты должна торжествовать! Ты могла бы поступить, как твоя мать, — сидеть в ожидании пятнадцать лет. А вместо этого ты оказалась достаточно сообразительной, чтобы послать все к черту. И что ты потеряла, Тэн? Невинность? Полтора года? Ну, что же? Другие женщины тратят по десятку лет на женатиков… растрачивают свои сердца, умы, время, свои жизни. А ты еще легко отделалась, если хочешь знать мое мнение.

— Да-а, — в глубине души Тана понимала, что он прав, но все равно в этом не было ничего хорошего. Может, это никогда и не пройдет. Она до сих пор разрывалась между тоской по нему и злостью на него. Она не хотела, чтобы эти чувства сменило равнодушие, и как-то за обедом, на который Гарри удалось ее затащить, призналась в этом ему.

— На это нужно время, Тэн. И вода должна прорвать плотину. Тебе надо начать выходить в свет, встречаться с людьми. Да заполни ты свои мозги чем угодно еще, не только им, им и им! И ты не можешь работать сутками без перерыва, — он нежно улыбнулся ей. Он так любил ее и знал, что будет любить всегда. Это было совсем другое чувство, не то, что к жене. Теперь Тана была ему скорее сестрой, он все время помнил, какую давящую тяжесть обрушил на нее в свое время, и сейчас напомнил ей об этом. — Я-то выжил.

— Это было не то же самое. Черт, ведь Дрю сделал мне предложение, и он был единственным мужчиной, которого я когда-либо хотела видеть своим мужем. Это тебе известно?

— Да. — Он знал ее лучше, чем кто-либо на свете. — Поэтому он ублюдок. Теперь мы это уже узнали. Правда, ты немного позже. Но ты снова захочешь выйти замуж. Появится кто-нибудь.

— Только этого мне и не хватало, — парировала она с отвращением. — Я слишком стара. Романтические чувства подростков больше не в моем стиле. Благодарю покорно!

— Отлично.

Тогда найди какого-нибудь старого хрыча, которому ты покажешься милашкой, только не сиди вот так и не растрачивай зря свою жизнь.

— Да она совсем и не пропала, моя жизнь, Гарри, — мрачно посмотрела она на него. — У меня есть моя работа.

— Этого недостаточно. Господи, ну ты и зануда!

Он внимательно оглядел ее, покачал с сожалением головой и пригласил на вечеринку, которую они устраивали на следующей неделе, но она так и не появилась у них. Ему пришлось разработать целый план кампании по вытаскиванию Таны из раковины. Похоже, она чувствовала себя так, будто ее опять изнасиловали. И положение еще более ухудшилось, когда она проиграла важное дело и совсем впала в депрессию.

— Ничего, оказывается, ты тоже не всегда непогрешима. Ради бога, дай себе передышку. Сними с себя этот крест. Я знаю, это пасхальная неделя, но хватит уже с тебя. Неужели тебе нечем заняться, кроме как есть себя поедом? Почему бы тебе не провести выходные в Тахо с нами? — Они недавно арендовали дом, и Гарри любил ездить туда с детьми. — Все равно на более долгое время мы не можем туда поехать.

— А почему бы и нет? — Она смотрела, как Гарри оплачивает счет, а он улыбнулся ей. Тана доставила ему много беспокойства за последние несколько месяцев, но уже начинала выходить из этого жуткого состояния.

— Я не могу взять туда Аверил надолго. Знаешь, она опять беременна. — Целую минуту Тана была в шоке, а он рассмеялся и покраснел. — Это случилось до того, как… после всего… я имею в виду, это не так уж и знаменательно…

Но они оба знали, что на самом деле это было очень важно. Тана неожиданно лукаво усмехнулась ему. Что-то случилось, как будто жизнь снова обрела смысл, вдруг Дрю Лэндс исчез, и ей захотелось кричать и петь. Ощущение было такое, словно целый год тебя мучила жуткая зубная боль, а потом самым чудесным образом обнаруживается, что больного зуба уже нет.

— Отлично, черт меня побери! Вы, двое, когда-нибудь остановитесь?

— Нет. А кроме того, мы решили дойти до четырех. Я хочу еще девочку, а Эйв — мальчика Тана смотрела на него с сияющей улыбкой, а при выходе из ресторана крепко обняла.

— Я опять буду тетушкой.

— Плевое дело, если ты спросишь меня, Тэн. Но несправедливо по отношению к тебе.

— Да меня это прекрасно устраивает.

Единственное, что она знала наверняка, это то, что она не хотела детей, неважно, какой мужчина появится в ее жизни. У нее не было времени на детей, к тому же она уже стара для них. Тана приняла такое решение очень давно, ее единственным ребенком была юриспруденция. А портить она могла детей Гарри, когда ей хотелось кого-нибудь подержать на коленях. Оба ребенка были очаровательны, и Тана была счастлива, что и третий уже на подходе. Беременность у Аверил всегда протекала легко, а Гарри так гордился собой, и, конечно же, они могли позволить себе столько детей, сколько захотят. Только ее мать не одобрила этого в разговоре с Таной.

— Мне кажется, это очень неразумно.

Она все теперь воспринимала в штыки: детей, путешествия, новую работу, новый дом. Как будто она хотела особенно осторожно пройти остаток жизни и ожидала того же от других. Это был признак старения, который Тана замечала, но мать казалась ей слишком молодой для этого. Правда, она начала быстро стариться с тех пор, как вышла замуж за Артура. Все у нее складывалось мучительно, а когда она наконец получила то, к чему так долго стремилась, все оказалось совсем не то и не так. Артур был уже стар и очень болен.

Тана была счастлива за Гарри и Эйв, а когда ребенок родился двадцать пятого ноября, желание Аверил исполнилось. Это был крупный орущий мальчишка. Назвали его в честь прадедушки Эндрю Гаррисона. Тана с улыбкой смотрела на него, лежащего в материнских руках, и слезы жгли ей глаза. На других детей она так не реагировала, в детской невинности этого ребенка было что-то нежное и трогательное, его совершенная розовая плоть, большие круглые глаза, крошечные пальчики, сжатые в нежные беспомощные кулачки. Тана никогда не видела подобного совершенства, да еще такого малюсенького. Они с Гарри обменялись улыбками, думая, как далеко они продвинулись, а он был так горд, обняв одной рукой жену, а другой нежно прикасаясь к сыну.

Аверил вернулась домой на другой день после рождения Эндрю, как всегда, сама приготовила праздничный обед к Дню Благодарения, отказавшись от какой бы то ни было помощи. Тана с удивлением смотрела на нее, пораженная всем, что она делала, да еще так хорошо.

— Похоже, ты просто остолбенела, а? — Эйв сидела с ребенком на подоконнике, глядя на залив, Тана смотрела на нее, а Гарри издевательски ухмылялся.

— Ты могла бы сделать то же самое, Тэн, если бы захотела.

— Даже и не рассчитывайте. Я еле-еле могу сварить себе яйцо, а уж родить и приготовить индейку на целую семью через два дня после этого, да еще с таким видом, будто ничего не делала целую неделю… Ты уж лучше положись на нее, Гарри, и больше не доводи ее до изнеможения, обрюхатив в очередной раз. — Она тоже лукаво усмехнулась, понимая, что никогда они не были более счастливы. Аверил просто излучала счастье, да и Гарри тоже.

— Я приложу все усилия. Между прочим, ты придешь на крестины? Эйв собирается устроить их на Рождество, если ты будешь здесь.

— А где еще я могу быть? — она засмеялась над ним.

— Откуда я знаю? Ты можешь улететь домой в Нью-Йорк. Я подумывал отвезти детей в Гстаад навестить деда, а он говорит, что собирается в Танжер с друзьями, так что это отпадает.

— Ты разбиваешь мне сердце, — смеялась она.

Уже целую вечность Тана не видела Гаррисона, но Гарри сказал, что отец в порядке. Он принадлежал к мужчинам того типа, которые всю жизнь сохраняют красоту и здоровье. Просто поражало, что ему уже за шестьдесят. «Шестьдесят три, чтобы быть точным, — напомнил ей Гарри, — хотя и выглядит на любую половину». Казалось невероятным, что Гарри так ненавидел отца раньше; теперь от этой ненависти не осталось и следа. В этом была заслуга Таны, и Гарри никогда не забывал об этом. Он опять хотел видеть ее крестной матерью, и это тронуло Тану.

— У тебя что, больше нет друзей? Я до смерти надоем твоим детям к тому времени, как они вырастут.

— Тем хуже для них. Джек Хоуторн — крестный отец Эндрю. Наконец-то вы с ним встретитесь. Он думает, что ты почему-то избегаешь его.

За все годы партнерства Гарри с Джеком Тана его никогда не видела, да у нее и не было причин для этого знакомства, хотя теперь в ней зародилось любопытство. А когда они встретились на Рождество в церкви Девы Марии на Юнион-стрит, он оказался таким, каким она его представляла. Высокий красивый блондин, он был похож на игрока национальной футбольной команды в колледже, но в то же время довольно-таки умный. Высокий и широкий в плечах, с огромными ручищами, он с такой поразительной нежностью держал ребенка, что Тана только диву давалась. После церемонии он разговаривал с Гарри у церкви. Она улыбнулась ему:

— У тебя это очень здорово получается, Джек.

— Благодарю. Я немножко староват, но еще могу пригодиться на крайний случай.

— У тебя есть дети? — Это была легкая непринужденная беседа. Другой темой могла быть только юриспруденция или их общий друг, но было легче и приятнее говорить о новом крестнике, который принадлежал им обоим.

— Да, дочка. Ей десять.

— Это просто невероятно.

Казалось, десять лет — это так много… конечно, Элизабет было тринадцать, но и Дрю был много старше этого мужчины. Или, во всяком случае, выглядел старше. Тана знала, что Джеку под сорок, но вид у него был мальчишеский. А позднее на вечеринке в доме Аверил и Гарри он почти все время рассказывал анекдоты и забавные истории, вызывая у всех, включая Тану, взрывы хохота. Она улыбнулась Гарри, найдя его на кухне готовящим кому-то очередную порцию выпивки:

— Неудивительно, что ты так любишь его. Он отличный парень.

— Джек? — Гарри ничуть не удивился. После Таны и Аверил Джек был его лучшим другом, и они отлично работали вместе вот уже несколько лет, создали хорошую практику. У них был одинаковый подход к работе, без той всепожирающей страсти, что была у Таны, но какой-то более разумный. И двое мужчин хорошо дополняли друг друга. — Он дьявольски находчив, но вовсе этим не кичится.

— Я заметила. — Сначала он казался незаинтересованным, почти равнодушным ко всему происходящему, но Тана быстро усекла, что он гораздо наблюдательнее, чем кажется.

Естественно, он предложил Тане подвезти ее домой, и она с благодарностью согласилась. Свою машину она оставила в городе у церкви.

— Итак, наконец-то я встретил знаменитого помощника окружного прокурора. Конечно, им нравится писать о вас, не так ли?

Тана почувствовала неловкость от его слов, но он, казалось, не придавал этому значения.

— Только когда им нечем больше заняться.

Джек улыбнулся. Ему понравилась ее скромность. Понравились и длинные стройные ноги, выглядывавшие из-под черной вельветовой юбки. На ней был костюм, только что купленный у И. Маньини специально для крестин.

— Вы знаете, Гарри очень гордится вами. У меня такое чувство, будто я давно вас знаю. Он постоянно только о вас и говорит.

— Я такая же. У меня нет своих детей, так что всем приходится выслушивать мои истории про Гарри и как мы с ним ходили в школу.

— Вы оба, наверное, были тогда настоящими чертенятами на колесах, — Джек подмигнул ей, а Тана рассмеялась.

— Более-менее. Мы чертовски хорошо проводили время, во всяком случае большую часть. А иногда устраивали злющие потасовки, — она улыбнулась своим воспоминаниям, а потом Джеку. — Я, должно быть, старею… Все эти ностальгические воспоминания…

— Такое уж время года.

— Да, точно. Рождество всегда так на меня действует.

— На меня тоже. — Ей было любопытно, где его дочь и не это ли было частицей его ностальгии. — Ты из Нью-Йорка, да?

Она кивнула. Но, казалось, Нью-Йорк был много лет назад, светлых и легких лет.

— А ты?

— Я со Среднего Запада. Точнее, из Детройта. Очаровательное место. — Он улыбнулся, а потом оба расхохотались.

С ним было легко, и его предложение пойти куда-нибудь выпить показалось Тане совершенно безобидным. Но все вокруг было пустынным, когда они попытались найти уютное местечко. Сидеть же в баре в рождественскую ночь было противно, и она решилась пригласить его к себе. Джек полностью оправдал ее ожидания. Он был настолько безобиден, почти безлик, что Тана не сразу узнала его, когда столкнулась с ним в Сити-Холл на следующей неделе. Он был одним из тех высоких, светлых, красивых мужчин, каких можно встретить повсюду: от соученика в колледже до чьего-нибудь мужа, брата или друга. Потом она внезапно поняла, кто это, и вспыхнула от смущения:

— Прости, Джек… Я задумалась.

— Имеешь право. — Он улыбнулся ей, а она была польщена тем впечатлением, какое производила на него ее работа.

Гарри явно опять что-то набросал ему. Она знала, что ее друг многое преувеличивает в своих рассказах о ней, о насильниках, от которых она отбивалась в камерах, о приемах дзюдо, которыми она владела, о делах, которые она щелкала, как орехи, без всякой помощи следователей. Конечно же, ничего из этого не было правдой, но Гарри любил рассказывать сказки, а особенно боевые истории, связанные с ней.

— …Ну почему ты так заливаешь? — не раз спорила она с Гарри, но он не чувствовал никаких угрызений совести.

— Ну, кое-что из этого ведь правда.

— Черта с два! Я встретила одного из твоих друзей на прошлой неделе, который думал, что меня ранил ножом в камере один кокаинист. Ради бога, Гарри, прекрати это. Сейчас она опять вспомнила об этом и подумала, что Гарри продолжает свои побасенки. Она улыбнулась Джеку:

— На самом деле сейчас все тихо и спокойно. А как у вас?

— Неплохо. У нас несколько хороших дел. Гарри и Эйв уехали в Тахо на несколько недель, так что я один держу оборону.

— Да уж, он просто горит на работе! — Она засмеялась, а Джек в замешательстве смотрел на нее. Целую неделю он умирал от желания позвонить ей, но не осмелился.

— У вас не нашлось бы времени на обед со мной, а? Как ни странно, но сейчас у нее было свободное время. Он пришел в телячий восторг, когда Тана согласилась. Они отправились в «Вижу» — маленький французский ресторанчик на Полк. Ресторан был скорее претенциозным, чем хорошим, но поболтать с другом Гарри часок или около того было приятно. Она слышала о нем от Гарри на протяжении нескольких лет, но из-за ее загруженности работой, а потом потрясений из-за Дрю Лэндса они никак не могли познакомиться раньше.

— Знаешь, забавно, что Гарри мог свести нас вместе много лет назад.

Джек улыбнулся:

— Думаю, он пытался.

Он ничего не сказал такого, что дало бы понять, что ему известно о Дрю, но теперь Тана уже могла говорить об этом.

— Какое-то время я была просто невыносима, улыбнулась она.

— А теперь? — Он посмотрел на нее таким же нежным взглядом, как и на своего крестника.

— Я снова обрела свое обычное подпорченное "я".

— Прекрасно.

— Фактически Гарри на сей раз спас мне жизнь.

— Я знаю, он какое-то время очень волновался за тебя. Тана вздохнула:

— Я сваляла дурака… Но, думаю, нам всем иногда это необходимо.

— Ну я-то точно натворил то же самое, — Джек улыбнулся ей. — От меня забеременела лучшая подруга моей младшей сестры. Это было в Детройте десять лет назад, когда я поехал домой на каникулы. Не знаю, что со мной случилось, я как будто сошел с ума, что-то вроде этого. Она была такой хорошенький маленький рыжик… Ей было двадцать один… И… бах! Следующее, что я осознал, — я должен жениться! Она все здесь ненавидела, плакала день и ночь. У бедной маленькой Барб были колики в первые шесть месяцев жизни, а годом позже Кейт уехала обратно, и все было кончено. Теперь в Детройте у меня есть экс-жена и дочь, и я знаю о них не больше, чем знал тогда. Это самый шальной поступок в моей жизни, и уж больше я так не проколюсь! — Он выглядел абсолютно убежденным в том, что говорил, и было очевидно, что каждое его слово наполнено именно тем смыслом, какой он и хотел в них вложить. — И с тех пор я больше никогда не пил неразбавленного рома. — Он горестно усмехнулся, а Тана рассмеялась.

— По крайней мере, вы можете кое-что продемонстрировать как результат, — это было больше того, что она могла сказать: что она хотела бы ребенка от Дрю. — Ты иногда видишься с дочерью?

— Она приезжает раз в год на месяц. — Он вздохнул и смущенно улыбнулся. — Немножко трудно строить отношения на такой зыбкой основе. — Он всегда думал, что несправедлив по отношению к ней, но что еще он мог сделать. Теперь невозможно было ее игнорировать. — Мы в самом деле чужие друг другу. Я случайный человек, который посылает ей поздравления к каждому дню рождения и берет ее на бейсбольные матчи, когда она здесь. Я просто не знаю, чем еще с нею заняться. В прошлом году Эйв очень помогла мне, когда днем присматривала за ней. И они на неделю предложили мне их дом в Тахо. Барб там очень понравилось, — улыбнулся он Тане, — и мне тоже. Попытки подружиться с десятилетним ребенком так неуклюжи.

— Держу пари — так оно и есть. Отношения… У мужчины… с которым у меня была связь… у него было двое детей, и для меня это было очень неудобно. Своих-то у меня нет, но эти девочки… они совсем не похожи на детей Гарри. Вдруг оказалось, что двое взрослых людей испытующе изучают меня. Ощущение было очень странное.

— Вы привязались к ним? — Казалось, он заинтересовался тем, что она рассказывает, а она удивлялась, до чего легко с ним разговаривать.

— Не совсем. Не хватило времени. Они жили на Востоке, — Тана вспомнила все остальное, — какое-то время.

Джек кивнул, улыбаясь ей:

— Конечно же, вам удалось облегчить себе жизнь, не в пример некоторым из нас, — и рассмеялся. — Полагаю, вы не пьете ром.

Она тоже засмеялась:

— Вообще-то нет, но я умудрилась причинить себе ущерб другими способами. Просто у меня нет детей, чтобы демонстрировать результат.

— Вы сожалеете об этом?

— Нет! — Потребовалось тридцать три с половиной года, чтобы сказать это от чистого сердца. — В этой жизни есть какие-то вещи, которые явно не для меня, и дети — одна из них. Мне больше подходит быть крестной матерью.

— Возможно, мне тоже надо было придерживаться этого принципа, хотя бы ради Барб, если уж не ради кого-либо еще. По крайней мере, хорошо, что ее мать снова вышла замуж, так что у нее есть настоящий отец, на которого можно положиться одиннадцать месяцев в году, когда нет меня.

— И тебя это не беспокоит? — Ей хотелось знать, считает ли он ребенка частью самого себя, принадлежащим ему целиком. Дрю именно так чувствовал себя по отношению к своим девочкам, особенно к Элизабет.

Но Джек отрицательно покачал головой:

— Я едва знаю этого ребенка. Ужасно звучит, но это правда. Каждый год я должен узнавать ее заново, потом она уезжает, а когда приезжает снова — уже на год повзрослела и опять изменилась. Это вроде как бесполезное занятие, но не знаю, может быть, ей это что-нибудь дает. Вот все, чем я ей обязан. Я подозреваю, что через несколько лет она пошлет меня к черту. У нее есть дружок в Детройте, и в этом году она не собирается ко мне.

— А вдруг она привезет его? — Оба рассмеялись.

— Боже упаси! Только этого мне не хватало. Я чувствую то же, что и вы, — есть некоторые вещи, с которыми я никогда не хотел бы связываться… малярия… тиф… брак… дети.

Тана рассмеялась над его откровенностью. Конечно же, это был совсем непопулярный образ мыслей или, во всяком случае, в чем не часто сознаются, но он чувствовал, что ей можно об этом сказать. И она чувствовала то же самое.