Колесо судьбы Стил Даниэла
— Боже мой! — воскликнула при виде его Тана. — Если у невесты есть хоть капля здравого смысла, она немедленно бросит своего жениха и убежит с тобой.
— Очень мне нужна эта головная боль! — Он невольно залюбовался своей подругой: зеленое шелковое платье выгодно подчеркивало цвет ее глаз; золотистые волосы, прямые и длинные, падали ей на спину — перед этим она расчесывала их щеткой, пока они не заблестели.
Глаза Таны искрились, когда она посмотрела на своего спутника.
— Спасибо, что согласился пойти со мной. Там будет очень скучно, но я к этому готова и ценю твою жертву.
— Глупости! Я вовсе никуда не собирался сегодня. Завтра вечером я вылетаю в Ниццу.
Оттуда он должен поехать в Монако, где его заберет отец на яхту своего друга. Гарри собирается провести с ним две недели, после чего отец продолжит морское путешествие с друзьями, оставив сына одного в доме на Кап-Ферра. «То-то будет житуха!» — хвастливо сказал Гарри, намекая на привольную жизнь, когда он сможет без помех волочиться за француженками. Но Тана при этом подумала с грустью: совсем один в целом доме, не с кем слова сказать, некому о нем позаботиться. С другой стороны, сама она целое лето будет вынуждена оставаться с Джин, выслушивая ее осточертевшие наставления. Она согласилась пойти на работу в «Дарнинг Интернэшнл» на два летних месяца в минуту слабости, чувствуя себя виноватой перед матерью за то, что отвоевала, хотя и не без борьбы, свободу действий.
— Я готова убить себя, как подумаю об этом, — жаловалась она Гарри. — Какая несусветная глупость! Но мне порой ее становится жалко: она бывает так одинока, когда я уезжаю в колледж. Вот я и надумала сделать матери доброе дело, но… Господи, Гарри! Что я сделала самой себе!
— Может, все обойдется, Тэн.
— Хочешь пари?
Стипендию на следующий год ей оставили, но она хотела иметь карманные деньги, чтобы тратить на собственные нужды. В этом смысле работа была кстати, но ее безумно пугала перспектива провести лето в Нью-Йорке, вместе с Джин, ежедневно наблюдая, как она унижается перед Артуром на работе. Самая мысль об этом делала ее больной.
— Мы с тобой проведем неделю на Кэйп-Код, когда я вернусь.
— Хвала всевышнему за это!
Они выехали в Коннектикут и немного погодя вместе с другими гостями уже стояли в епископальной церкви, изнывая от июньской жары и духоты. Но вот церемония закончилась, и все вздохнули с облегчением. Свадебный кортеж двинулся к дому Дарнингов и въехал в неимоверно широкие ворота. Гарри внимательно следил за выражением лица Таны. Она приехала сюда впервые за два года, прошедших после той кошмарной ночи. Ровно два года. Ее бросило в жар при одной мысли об этом.
— Тебе, я вижу, неприятно быть здесь, Тэн?
— Приятного мало. — Она отвернулась и бросила безучастный взгляд из окна кабины.
Он смотрел ей в затылок, ощущая, как внутри ее поднимается напряжение, которое возросло еще больше, когда они припарковались и вышли из машины. Они прошли мимо хозяев праздника, встречающих гостей, и произнесли подобающие случаю слова. Тана представила Гарри Артуру, невесте и жениху и заказала коктейль. Вдруг она увидела устремленные на нее глаза Билли. Он смотрел слишком уж пристально; заметив это, Гарри отошел в сторону.
Тана будто оцепенела. Она несколько раз протанцевала с Гарри, с какими-то незнакомыми людьми, поболтала с Джин и вдруг, в промежутках между танцами, оказалась лицом к лицу с Билли.
— Хэлло! Я сомневался, что ты придешь.
У нее было непреодолимое желание надавать ему пощечин, но вместо этого она отвернулась от него. Ей было невыносимо тяжело даже смотреть на Билли. Они не виделись с того самого вечера, и он выглядел таким же недоброжелательным и злобным, таким же порочным и испитым, как тогда. Она вспомнила, как он избивал ее, а потом…
— Отойди от меня, — сказала она чуть слышным шепотом.
— Зачем так нервничать? Сегодня свадьба моей сестры… Романтическое событие, так сказать…
Тана видела, что он сильно под градусом; недавно состоялся его выпуск из «Принстона», и с тех самых пор он, похоже, пьянствовал без просыпу. Отец взял его в семейную фирму, где сынок будет слоняться без дела и волочиться за секретаршами. Тане захотелось его спросить, кого он изнасиловал в последнее время, но вместо этого она повернулась, чтобы уйти. Он грубо схватил ее за руку.
— Это довольно невежливо с твоей стороны!
Она круто обернулась, стиснув зубы, бешено сверкая глазами.
— Сейчас же убери свои лапы, или я выплесну этот бокал тебе в лицо! — прошипела она.
Рядом с ней, будто из-под земли, вырос Гарри. Не понимая, в чем дело, он насторожился, заметив в ее глазах выражение, какого не видел раньше. Глаза Билли недобро сверкнули.
— Шлюха! — прошептал он со злобой в глазах, сделав омерзительный жест.
Гарри схватил его руку и заломил ее за спину. Билли застонал от боли и хотел дать сдачи, но побоялся привлечь внимание гостей. Гарри схватил его свободной рукой за галстук и едва не задушил.
— Довольно с тебя, приятель? — прошептал он ему в самое ухо. — Тогда давай отваливай отсюда, да побыстрее! — Билли выдернул руку и, ни слова не говоря, отошел. Гарри взглянул на свою спутницу: Тана дрожала с головы до ног. — С тобой все в порядке? — Она кивнула, но он все же не был в этом уверен. Лицо у нее было белое как мел, зубы стучали, несмотря на жару. — Кто это такой? Старый друг?
— Обожаемый сынок мистера Дарнинга.
— Мне кажется, вы с ним встречались раньше.
Она кивнула.
— При не слишком благоприятных обстоятельствах.
Они побыли там еще немного. Заметив, что Тане хочется уйти, Гарри первый предложил это. Они выехали обратно в город. Некоторое время оба молчали. Потом он, видя, что она по мере удаления от дома Дарнингов понемногу приходит в себя, решился задать вопрос. Дело показалось ему слишком серьезным, и он боялся за нее.
— Что это было, Тэн?
— Ничего особенного. Просто старая ненависть.
— Но из-за чего?
— Он — грязный подонок, вот из-за чего! — Для нее это были непривычные слова, и Гарри удивился, когда она произнесла их без тени юмора. — Мерзкий сукин сын! — Слезы жгли ей глаза, руки тряслись, когда она пыталась закурить сигарету, что делала крайне редко.
— Насколько я могу судить, вы с ним не самые близкие друзья, — улыбнулся Гарри, но она ничего ему не ответила. — Что он тебе сделал, Тэн, что ты так люто его ненавидишь? — Гарри было необходимо это знать. Ради нее и ради самого себя.
— Теперь это неважно.
— Нет, важно!
— А я говорю, нет! — вскричала она, и слезы ручьем полились по ее щекам. Два года она держала это в себе и никому не рассказывала, кроме Шарон. Она не встречалась с парнями, не влюблялась, не ходила на свидания. Эта боль гнездилась в ней, не уменьшаясь ни на йоту. — Это больше не имеет значения.
Гарри помолчал.
— Кого ты пытаешься убедить, меня или самое себя? — Он передал ей свой носовой платок, она высморкалась, а слезы все текли по ее лицу.
— Извини, Гарри.
— Не надо извиняться, Тэн. Я — твой друг, не забывай об этом.
Она улыбнулась сквозь слезы и похлопала его по щеке. Однако ужасное воспоминание не покидало ее.
— Ты — лучший из моих друзей.
— Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нем.
— Зачем?
Он улыбнулся.
— Я сейчас пойду и убью его по первому твоему слову.
— О'кей! Иди! — Она засмеялась — впервые за этот день.
— Серьезно, Тэн. Мне кажется, что ты должна выговориться, освободиться от этого.
— Нет, не должна. — Ее это страшило. Как заговоришь о таком? Лучше уж держать это в себе.
— Он к тебе приставал?
— Вроде того… — Тана посмотрела в окно.
— Расскажи мне…
Она посмотрела на него с холодной улыбкой.
— Зачем?
— Затем, что для меня это важно. — Гарри съехал на обочину, выключил зажигание и посмотрел ей в лицо. Он вдруг понял, что разгадка близка: наглухо закрытая дверь может отвориться, он обязан ее отворить ради самой Таны. — Расскажи мне все.
Она взглянула ему в глаза и молча покачала головой, но Гарри не хотел отступать. Он нежно взял Тану за руку и услышал ее безжизненный голос:
— Два года тому назад он меня изнасиловал. Завтра вечером будет ровно два года, славный юбилей.
Гарри стало не по себе.
— Как это было? Ты что, ездила с ним куда-нибудь? Она мотнула головой.
— Нет, — ее голос звучал еле слышно. — Моя мать настояла, чтобы я пошла в их дом на вечеринку, устраиваемую здесь, в Гринвиче. На его вечеринку. Я поехала не одна, а с парнем, который напился и куда-то пропал, а Билли увидел меня, когда я бродила по коридору. Он предложил показать мне комнату, где будто бы работала моя мать, и я, как последняя дура, согласилась. А он завел меня в спальню своего отца, повалил на пол, начал избивать… Он насиловал и избивал меня очень долго, а потом повез домой и разбил машину. — Она начала всхлипывать, слова застревали у нее в горле, казалось, она выталкивает их почти физически. — В больнице со мной случилась истерика… это было уже после того, как приехала полиция… потом приехала моя мать… она мне не поверила, подумала, что я пьяная… а паинька Билли, по ее мнению, не способен сделать ничего дурного… я пыталась рассказать ей в другой раз… — Она закрыла лицо руками. Гарри обнял ее и начал тихонько укачивать. Никто не укачивал в детстве его самого, но он не мог слышать ее горестный рассказ — его сердце обливалось кровью. Так вот почему она ни с кем не хочет встречаться! Вот почему она такая скованная и напряженная.
— Бедный ребенок… бедная Тана…
Он привез ее обратно в город, нашел такое место, где они могли спокойно пообедать, после чего вернулись в гостиницу и долго разговаривали. Тана знала, что ее мать снова останется на ночь в Гринвиче: она жила там всю эту неделю, чтобы ничего не упустить в подготовке свадьбы. Высаживая девушку у ее дома, он спрашивал себя, как повлияет все это на Тану и на их взаимоотношения? Она была самая замечательная девушка из всех, кого он знал, и, если бы только он разрешил это себе, он влюбился бы в нее без памяти. Но Гарри слишком хорошо изучил ее за два года и боялся испортить то, что у них есть. И ради чего? Секса у него хватало, а Тана значила для него гораздо больше. Потребуется немалое время, прежде чем она излечится от ужасной травмы, если излечится вообще. Он может быть ей полезен как друг, если не будет думать о своих собственных потребностях и тащить ее к себе в постель, претендуя на роль врачевателя.
Гарри позвонил ей на следующий день, потом послал цветы, написав в записке: «Забудь о прошлом. С тобой все хорошо. Г.». Из Европы он звонил от случая к случаю, когда выдавалась свободная минутка. Его каникулы были гораздо интереснее, чем ее: они сравнили свои дневники, когда он вернулся в город за неделю до Дня труда; Тана к тому времени закончила работать, наконец-то вырвавшись из фирмы «Дарнинг Интернэшнл». Это было ошибкой, но она выдержала характер до конца. Они уехали на Кэйп-Код.
— Ты не завела какой-нибудь жуткий роман, пока меня не было? — спрашивал ее Гарри.
— Нет. Помнишь, я тебе сказала: это откладывается до первой брачной ночи.
Однако теперь он знал истинные причины ее сдержанности: она была травмирована насилием, и ей надо было переступить через это. После признания ей стало легче. Она наконец начала выздоравливать.
— Не будет у тебя брачной ночи, глупышка, если ты будешь сидеть дома.
Она улыбнулась: было так приятно видеть его снова.
— Ты заговорил, как моя мама. — Как она, кстати?
— Все так же: верная рабыня Артура Дарнинга. Это выводит меня из себя. Я никогда никому не позволю так обращаться со мной.
Он всплеснул руками в притворном отчаянии.
— Черт побери! А я-то надеялся… — Оба расхохотались.
Неделя пролетела незаметно — так бывало всегда, когда им было хорошо. Вдвоем на Кэйп-Код — об этом она могла только мечтать. Гарри прятал свои истинные чувства, и их отношения оставались прежними. Потом они разъехались по своим общежитиям, начав учебу на младшем курсе продвинутого колледжа. Год пролетел незаметно. Следующим летом Тана осталась работать в Бостоне, а Гарри улетел в Европу. По его возвращении они снова отправились на Кэйп-Код, и на этом счастливое время окончилось. Оставался один год до вступления в реальную жизнь. Они, каждый по-своему, старались не слишком забивать себе этим голову.
— Что ты собираешься делать? — хмуро спросила его Тана как-то вечером.
Уступив его настояниям, она согласилась познакомиться с одним из его товарищей, но дело у них не клеилось. Тана не интересовалась им всерьез, чему Гарри был втайне рад. Но он все же надеялся, что такие, ни к чему не обязывающие встречи будут ей полезны.
— Он не в моем вкусе, — возражала ему Тана.
— Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не встречалась целых три года.
— Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.
— Ты — настоящая стерва.
— Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?
— Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
— И что потом? — Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.
— Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. — Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее — от того, чего желал, но пока не мог получить.
— Разве ты не собираешься работать? — изумилась она.
— Зачем? — пробурчал он.
— Безделье недостойно мужчины!
— Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
— Как ты можешь это говорить?
— Но это правда. Все они — просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.
Тана пришла в ужас от услышанного.
— А что скажут о тебе твои дети? — Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.
— Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.
— Вот теперь ты похож на меня.
— Упаси бог! Оба рассмеялись.
— Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?
— А зачем?
— Сейчас же перестань паясничать!
— Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?
— Зачем же тогда ты учился?
— Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.
— Не правда! Ты был прилежным студентом. — Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала:
— Ты готовился к экзаменам не разгибая спины. Ради чего же ты старался?
— Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?
— То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше. За две недели до Рождества ее выбор был сделан.
Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемом доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.
— Ты снова достала меня, подружка.
— Ура! Я знала, что ты согласишься.
Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.
— Твоя мать не будет в восторге, Тэн.
— Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?
— Но что как тебя снова арестуют?
— Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. — Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.
— Не выйдет — я в это время буду в Швейцарии.
— Вот бродяга!
— Я тебе не советую, Тэн.
— Оставь свои советы при себе.
Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.
— Вы слышали печальную новость… — В голосе, звучавшем точно со дна глубокого колодца, была неизбывная печаль.
— Какую?
Он не мог говорить, только плакал, и Тана, еще ничего не зная, тоже начала плакать.
— Она мертва… ее убили вчера вечером, они ее застрелили… мою девочку… мое дитя… — Он не мог продолжать. Тана рыдала вместе с ним, напуганная почти до истерики.
Наконец трубку взяла Мириам. Она тоже была расстроена, но держалась лучше, чем муж. Мириам сказала ей, на какое время назначены похороны, и в утро Сочельника Тана, вся в жару, вылетела в Вашингтон. К тому времени гроб с телом Шарон уже привезли домой. Проститься с нею приехал Мартин Лютер Кинг, который произнес надгробное слово.
В программе новостей центрального ТВ было передано сообщение о смерти Шарон Блейк; фотокорреспонденты ломились в церковь, бесцеремонно направляя вспышки юпитеров в лица убитых горем людей. Фримен Блейк совершенно не владел собой: он потерял обоих своих детей, отдавших жизнь за одно и то же дело. После похорон Тана провела недолгое время в доме своих друзей. Они сидели и тихонько разговаривали.
— Употребите свою жизнь на что-нибудь полезное, дитя, — сказал ей Фримен Блейк, глядя на нее потухшими глазами. — Выходите замуж, рожайте детей. Не надо следовать примеру Шарон. — Он снова заплакал. Доктор Кинг увел его наверх, а к Тане подсела Мириам. Слезы лились в этом доме не переставая, Тана была совершенно обессилена горем и лихорадкой.
— Я так опечалена, миссис Блейк.
— Я тоже. — Ее глаза казались реками, из которых струилась боль. Она прошла через это, но удержалась на ногах. Такую, как она, не могло сломить ничто, и Тана невольно залюбовалась ею. — Что вы собираетесь делать, Тана?
Она не совсем поняла, что имелось в виду.
— Полечу домой. — Тана хотела успеть на последний авиарейс, чтобы провести Рождество с матерью. Артур, как всегда, уехал куда-то с компанией друзей, и Джин осталась одна.
— Я хотела сказать — после окончания колледжа.
— Пока не знаю.
— Вам никогда не хотелось поработать в государственных структурах? Наша страна испытывает нужду в энергичных людях. — Тана с улыбкой вспомнила, что говорила Шарон о ее несгибаемой твердости. Вот и сейчас, не успев похоронить дочь, она уже готова вернуться на поле битвы. Это и пугало, и привлекало девушку. — Вы можете заняться юриспруденцией. Вы из тех людей, которые могут изменить положение дел; вам это под силу.
— Я в этом не уверена.
— Можете не сомневаться. Вы наделены сильной волей. Шарон тоже была волевая, но у нее был другой склад ума. В некотором отношении вы похожи на меня, Тана. — Это утверждение испугало девушку: она находила Мириам чересчур холодной и не хотела походить на нее.
— Разве? — спросила она чуть удивленно.
— Вы знаете, чего хотите, и добиваетесь этого. Тана улыбнулась.
— Не скажите.
— Вы не дрогнули даже тогда, когда вас выбросили из «Грин-Хиллз».
— Мне просто повезло: один из моих друзей посоветовал пойти в Бостонский университет.
— Но вы в любом случае приземлились бы на ноги. — Она помолчала, потом сказала со вздохом:
— Подумайте над моими словами. У нас не хватает хороших юристов, Тэн; вы нужны нашей стране.
Пожалуй, это было сказано слишком сильно в отношении двадцатилетней девушки. Сидя в самолете, Тана пережевывала эти все еще звучавшие в ее ушах слова, но они заглушались рыданиями убитого горем отца Шарон, словами, сказанными ее подругой, когда они жили в «Грин-Хиллз», когда гуляли по улицам Йолана; Тану захлестывали воспоминания, она снова и снова вытирала лицо, а слезы все не иссякали. Под конец она вспомнила про ребенка Шарон, которого отдали в чужие руки четыре года назад. Где он? Что с ним? Тане представилось, что Фримен тоже думает сейчас об этом. Теперь у четы Блейков не осталось никого.
И в то же время она продолжала думать о советах Мириам. «Страна нуждается в вас…» Тана заикнулась об этом своей матери, прежде чем ехать в университет. Джин Робертc пришла в ужас.
— Какая еще юридическая школа?! Разве ты мало училась? Сколько же можно учиться? Всю жизнь?
— Но если это принесет мне пользу…
— Почему ты не хочешь устроиться на работу? Там ты можешь повстречать кого-нибудь.
— Ради всего святого, мам!
Джин зациклилась на одном: «встретить кого-нибудь», «пристроиться», «нарожать детей». Но Гарри, когда она поделилась с ним своими планами, тоже отнесся к ним прохладно.
— Господи Иисусе! Зачем это тебе?
— А почему бы и нет? Это может оказаться интересным. Вдруг у меня получится. — Она все больше загоралась этой идеей, пока наконец не уверовала, что юриспруденция — ее призвание. Она увидела в ней смысл и цель жизни. — Я подаю документы в юридическую школу при Калифорнийском университете, в Беркли. — Решение было окончательным. Существовало еще два юридических колледжа, куда она собиралась обратиться на всякий непредвиденный случай, но предпочтение отдавалось Калифорнийскому университету.
Гарри уставился на нее, еще не поверив до конца.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Но это безумие, Тэн!
— Ты не хочешь присоединиться ко мне?
— Ну нет! — Он пренебрежительно усмехнулся. — Как я уже сказал, это не для меня. Я хочу малость порезвиться.
— Тебе не жаль на это времени?
— Жду не дождусь желанной свободы.
С не меньшим нетерпением Тана ожидала ответа на свое заявление. В мае ей сообщили, что она принята. Она даже получила право на неполную стипендию; кроме того, у нее были сбережения.
— Я выбрала свой путь.
Они с Гарри сидели на лужайке возле ее общежития.
— Ты уверена, что не ошиблась?
— Как никогда прежде. — Они обменялись долгими взглядами, думая о скорой разлуке.
Она поехала в Гарвард на церемонию выпуска, где лила обильные слезы — о Гарри, об ушедшей из жизни Шарон Блейк, о Джоне Кеннеди, убитом семь месяцев тому назад, о людях, которых она встречала, и о тех, с кем никогда не встретится. Заканчивалась некая эра в жизни их обоих. На своей собственной выпускной церемонии она снова плакала, как и ее мать. Приехал даже Артур Дарнинг. А Гарри сидел в заднем ряду, делая вид, что старается завоевать симпатии молоденьких девушек-новичков. Однако его взоры были прикованы к Тане. Сердце его устремилось ей навстречу и вслед за тем упало, когда он подумал, что их пути отныне разойдутся. Они неизбежно пересекутся вновь, и он будет ждать этого. Он всем сердцем желал ей удач на ее пути. Пусть ей будет хорошо и спокойно в Калифорнии! Но это так далеко — у него защемило сердце при одной мысли об этом. Однако другого выхода нет — он должен ее отпустить… пока. Слезы выступили у него на глазах, когда она спускалась со сцены, держа в руках диплом бакалавра, такая юная и свежая, с большими зелеными глазами, блестящими золотистыми волосами и яркими губами, которые он так страстно мечтал поцеловать целых четыре года. Когда он поздравлял ее, эти самые губы скользнули по его щеке, и на какой-то миг — всего на один миг — он ощутил ее близость, заставившую его вздрогнуть.
— Спасибо, Гарри! — В ее глазах стояли слезы.
— За что? — спросил он, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.
— За все.
На них надавили стоявшие вокруг люди, и счастливый момент был утрачен. Гарри показалось, что ее оторвали от него насильно. С этого момента началась их раздельная жизнь.
Часть вторая
ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ
Глава 7
В этот раз дорога до аэропорта показалась нескончаемой. Тана взяла такси. Джин решила проводить ее. Бесконечное молчание, короткие отрывистые фразы, словно автоматные очереди вдогонку противнику, скрывшемуся в кустах… Но наконец они приехали. Джин так настаивала на том, чтобы заплатить за такси, словно это была последняя возможность что-то сделать для своей девочки, единственный в жизни шанс. Видно было, что она с трудом сдерживает слезы. Тана сдавала багаж.
— И это все, что ты взяла с собой, родная? — Джин нервно повернулась к дочери, и Тана кивнула, улыбаясь.
Ей тоже было трудно в это утро. Не надо больше притворяться. Долго-долго она еще не приедет домой. Ну разве что на каникулы, на пару дней. А если ей удастся зацепиться в Боалте, скорее всего она больше никогда не будет жить в своем доме. Когда она ездила учиться в «Грин-Хиллз» или в Бостонский университет, ей не приходилось решать жилищную проблему, а сейчас она была готова уехать насовсем. Но на лице Джин застыло выражение паники. То самое выражение, что она носила вот уже двадцать три года, с тех пор, как Энди Робертc ушел на войну. Понимание того, что ничто и никогда уже не будет по-прежнему.
— Ты ведь позвонишь мне вечером, дорогая, не забудешь?
— Нет, мама, не забуду. Но на будущее не могу обещать, — улыбнулась Тана. — Если верно все, что я слышала, то полгода у меня времени не будет вздохнуть.
Она уже предупредила мать, что на Рождество приехать не сможет, да и дорога слишком дорога. Джин с этим смирилась. Она надеялась, — может быть, Артур купит ей билет, чтобы слетать к дочери, но тогда нечего и думать о том, чтобы провести Рождество вместе с ним. Ах, жизнь так нелегка. А для многих она — одни трудности.
Ожидая объявления посадки, они выпили по чашке чаю, смотрели, как улетают самолеты. Тана не раз ловила на себе пристальный взгляд матери. Двадцать два года мать заботилась о ней, формально сейчас это кончалось, и обеим было нелегко.
Неожиданно Джин взяла дочь за руку и посмотрела ей в глаза:
— Ты действительно хочешь именно этого, Тэн?
— Да, мама, — спокойно ответила Тана.
— Ты уверена? Тана улыбнулась:
— Конечно. Знаю, тебе это покажется странным, но я хочу именно этого. Никогда еще я не была так уверена, хотя мне придется нелегко.
Джин нахмурилась и задумчиво покачала головой. Странное время для такого разговора, перед ее отъездом, и место странное, среди множества людей, ну что ж, они сейчас здесь… Джин снова подняла глаза на дочь и высказала то, что было у нее на сердце:
— Такая карьера больше подходит мужчине. Я никогда не думала…
— Я знаю, — печально ответила Тана, — ты хотела бы, чтобы я была вроде Энн. (Энн жила в Гринвиче с отцом, у нее только что родился первенец. Муж ее был полноправным партнером в фирме «Шерман и Стерлинг», имел «Порше», а Энн — «Мерседес» — седан. Любая мать мечтала бы о таком счастье для дочери.) — Но это не для меня, мама. Я никогда не стремилась к такой жизни.
— Но почему? — не могла понять Джин. Возможно, в чем-то она ошиблась. Наверное, это ее вина.
Тана покачала головой:
— Может быть, мне нужно что-то большее. Может быть, я хочу, чтобы это было достижением моим, а не моего мужа. Не знаю, но мне кажется, что я не могла бы быть счастлива, имей я все, что есть у Энн.
— Я думаю, что Гарри Уинслоу влюблен в тебя, голос матери звучал мягко, но Тана не хотела вслушиваться в слова.
— Ты ошибаешься, мама. (Ну вот, опять начинается.) Мы очень любим друг друга, нежно, по-дружески, но не влюблен он в меня, и я тоже нет.
Тана хотела вовсе не этого. Он ей нужен как брат, как друг.
Объявили посадку на самолет. Джин кивнула и ничего не сказала. Она предприняла последнюю попытку изменить решение Таны, но ничего не могла предложить взамен: ни увлекательной жизни, ни мужчины, ни подарка, перед которым нельзя устоять, — все равно ничто не заставило бы ее дочь отказаться от своего пути. Тана взглянула в глаза матери, потом крепко обняла ее и шепнула на ухо:
— Мам, я так хочу. Я уверена. Клянусь.
Попрощались. Тане казалось, будто она улетает в Африку. Словно в другой мир, в другую жизнь, — в каком-то смысле так оно и было. Мать горевала, разрывая сердце Таны. Джин не утирала слез, струящихся по щекам, махала рукой. Поднимаясь на борт самолета, Тана крикнула: