Великий посев Михановский Владимир

Прибывшие с караваном уснули быстро. Легли они как попало, накрывшись тряпьем. «Словно трупы», – подумал Курбан и сам ужаснулся своему сравнению. Атагельды шел с ним рядом, словно во сне. В голове теснились непонятные образы. Зерно набухало в почве и лопалось, давая росток. Какое-то устройство летело в черном пространстве и вдруг жарко вспыхивало, распадаясь на части.

Идя рядом с дедом, мальчик почувствовал, что неведомая сила пытается взять в полон его сознание. Но он усилием воли сумел отторгнуть ее.

– Не отставай, – сказал Курбан. – Э, да ты спишь на ходу. Ахметхан прав, уже поздно.

«…Сколько же времени потребуется, чтобы мне одному покрыть растительностью пустыню? А может, и впрямь вся планета засыпана безжизненным песком? В этом случае мне понадобятся столетия, если пользоваться мерой времени, задаваемой постоянной скоростью вращения данной планеты».

«Ну что ж, временем я не ограничен. В любом случае я пленник Земли. Только бы запаса энергии хватило да никакая случайность не погубила моего существования».

«Пытаюсь наладить биоконтакт с двуногими особями, количество которых четыре дня назад резко увеличилось. Пока удалось упрочить связь только с молодым существом, которое отзывается на кличку Атагельды».

«Великий Посев – задача, ради выполнения которой годятся любые средства.

Если мои ростки со временем покроют планету, это изменит состав атмосферы. Я произвел химические выкладки, которые это доказывают. Тогда, может быть, здесь сможет существовать раса по-настоящему разумных существ, а не этих странных двуногих, находящихся на низкой ступени развития. Об этом говорит хотя бы то, что они постоянно друг с другом враждуют – до прихода каравана я этого, правда, не замечал. Они не умеют избавляться от собственных болезней. Передвигаются неуклюже, да и то – только по поверхности, в двумерном пространстве. Летать не способны.

Действия их не поддаются анализу, мысли хаотичны и сумбурны. Наконец, они не вступают в биоконтакт».

«В общем, такой расой, как переходной, не жалко пожертвовать во имя будущей, высокоразумной. Впрочем, это вопрос будущего».

«Пока самая острая проблема – влага для пришельцев. Для двоих воды, которую я набирал в чаши, хватало. Теперь ее явно недостаточно.

Двуногие уже вступают за воду в кровавые раздоры. Что же будет дальше?»

«Я мог бы увеличить количество чаш на верхушках стеблей, но это не решает проблемы. Дело в том, что тот водоносный слой, которого способна достичь моя корневая система, может скоро иссякнуть. И тогда все существа, которые остались в оазисе, будут обречены, если только не решатся на длительный и опасный путь в другие места, неведомые мне».

«Выход вижу только один: внушить через Атагельды всем остальным мысль о необходимости, как это ни трудно, пробить глубокую вертикальную скважину, чтобы добраться до воды. А я уж с помощью корневой системы смогу поддерживать в ней уровень влаги, если это будет необходимо».

Жизнь в оазисе стала кошмарной. Скудные запасы воды пытались делить и так и этак, но ее все равно не хватало.

На общей сходке Ахметхан сказал:

– Вода нужна для самых сильных. Того, что дают эти ветки шайтана, хватит только по половине глотка. Лучше пусть выживет часть, чем погибнут все.

Ответом ему было гробовое молчание. Даже Анартай притих, с испугом глядя на отца. Потом тишина взорвалась, заголосили женщины, заплакали дети.

– Пока растения выбросили только две цветочные чаши, – начал Курбан, и взгляды обратились на него. – А стеблей уже вон сколько, поглядите! Когда мы с Атагельды пришли сюда, их было всего несколько штук, а теперь – целый зеленый остров. А теперь – целый зеленый остров! – повторил старик. – Его и обойдешь-то не сразу. Если появятся еще чаши – воды хватит всем, – закончил он.

Ахметхан спросил:

– Что же ты предлагаешь?

– Подождем еще несколько дней. А пока воду нужно делить поровну.

– Это не выход, Курбан, – отрезал Ахметхан. – Ты, видно, привык витать в облаках. Вода нужна нам сегодня, в крайнем случае – завтра.

– Я знаю, где взять воду! – вдруг, неожиданно для самого себя, воскликнул Атагельды, побледнев от волнения.

– Помолчи, когда старшие говорят, – оборвал его строго Курбан.

– Пусть говорит, – перевел на него тяжелый взгляд властный караванбаши.

– Воду нужно взять под землей, – произнес Атагельды.

– Это как – под землей? – с недоумением переспросила худая женщина, а Анартай открыл от удивления рот.

Атагельды пояснил:

– Надо отрыть колодец. Тогда воды хватит всем – и нам, и верблюдам, и лошадям.

– Я думал о колодце, – признался Курбан, когда шумок утих. – Но чем нам вырыть его?

– Да и вода, я думаю, здесь очень глубоко залегает, – добавил старик – владелец преданного коня.

– А что, в словах мальчика что-то есть, – произнес чей-то голос из кучки оборванцев. – А вдруг где-то водоносный слой поближе выходит к пескам?

– Да, такие места должны быть, – согласился старик. – Я знаю это.

– Глупцы! – произнес Ахметхан! хлопнул по песку камчой, с которой никогда не расставался. – Возможно, такое место и есть здесь, в пустыне. Но как же вы отыщете его? Это все равно, что найти иголку в стоге сена.

– Я найду место, где нужно копать колодец, – снова неожиданно для себя сказал Атагельды: словно какая-то сторонняя воля заставила его произнести эти слова.

Курбан испуганно дернул его за руку, а караванбаши, недобро ощерясь, произнес:

– Ты? Жалкий хвастун, пустой. Жажда, видно, затуманила твои мозги.

– Я не хвастун. Вот как, ты упорствуешь? – сощурился Ахметхан. – Тогда ступай ищи место для колодца. Но, клянусь аллахом, если не найдешь его – я тебя засеку до смерти своими руками, вот этой камчой. – Снова на песке вздулся рубец от страшного удара плеткой.

Последующие действия Атагельды отличались загадочностью не только для старого Курбана, но и для всех остальных. Мальчик прошел в рощицу, образованную стеблями, приблизился к центральному стеблю, задрал голову к его верхушке – странные камышины продолжали ежесуточно прибавлять в росте. Казалось, Атагельды внимает какому-то голосу, неслышному для остальных. Затем он нагнулся и выбрал среди опавших листьев один, по внешнему виду ничем не отличающийся от других. Вот он, изогнутый, слегка бугристый, похожий на лоскут драгоценной замши.

Все, не скрывая интереса, глядели на действия Атагельды. Тот принялся обрывать лист, оставив только черенок. Действия его были замедленными, он двигался словно во сне. Оглядев черенок и, видимо, оставшись удовлетворенным осмотром, он повернулся к деду, стоявшему рядом. Что-то в глазах мальчика было такое, что Курбан невольно сделал шаг назад.

– Дедушка, прости меня, – вдруг произнес Атагельды и неуловимо быстрым движением вырвал у него волосок из бороды. Затем привязал к концу волоска черенок.

– Это что за орудие? – не стерпев, спросил караванбаши, переведя взгляд с черенка на мальчика.

– Потерпи, Ахметхан, узнаешь в свое время, – не очень почтительно оборвал его Атагельды.

Караванбаши только моргнул, но ничего не ответил.

Держа свое хрупкое сооружение в вытянутой руке, Атагельды двинулся прочь из оазиса. За ним, не отставая ни на шаг, направилась остальная толпа.

В этот момент произошла небольшая заминка.

– Смотрите, облако! – пронзительно завопил Анартай, случайно глянувший в небо.

Все глянули и убедились: на выцветшей от зноя небесной голубизне и впрямь появился белоснежный барашек. Люди остановились, разглядывая его.

– В этой части пустыни не бывает дождей! – категорическим тоном произнес Ахметхан. – И облаков здесь тоже не бывает…

Небольшое облачко, однако, продолжало висеть, невесть откуда появившееся.

– Неужели мои глаза обманывают меня? – пробормотал старик. – Или, может быть, это проделки шайтана?

Ему не ответили. А облако, не успев разрастись, так же внезапно начало таять, словно кусок каймака, брошенный в кумыс. Когда оно исчезло через минуту-другую, из всех грудей вырвался вздох разочарования.

Первым пришел в себя Атагельды. Он продолжил прерванный путь, за ним потянулись остальные.

Они вышли из оазиса, покинули спасительную тень, и солнце с удвоенной яростью набросилось на них. Атагельды шел, словно во сне. Преодолел пологий бархан, не выпуская из рук волосинку, и направился к ровной площадке, песок на которой был особенно золотист. Площадка была довольно обширной, ее окаймляли песчаные холмы.

– Где-то здесь водоносный слой должен близко подходить к поверхности почвы, – произнес мальчик, ни к кому не обращаясь.

– Ата, одумайся, откуда ты можешь знать это? – не удержавшись, крикнул Курбан. – Признайся, что пошутил, и мы простим тебя.

Атагельды молча пожал плечами.

– Нет уж, такие шутки не прощаются, – покачал головой караванбаши. – Он взбаламутил всех моих людей, вселил в них несбыточную надежду…

Между тем Атагельды двинулся вдоль края площадки, внимательно глядя на черенок, зависший горизонтально. Дойдя до песчаного холма, он повернул обратно и двинулся параллельно своему следу. Он напоминал пахаря, который кладет на пашне борозду к борозде.

Вскоре люди от него отстали. Они сгрудились на краю площадки, продолжая наблюдать за странными действиями Атагельды. Впереди других стояли Курбан и Ахметхан. Только Анартай не отставал от Атагельды. Кривляясь, он вышагивал за ним, время от времени подталкивая в спину, а однажды так ткнул кулаком, что Атагельды, не удержавшись, упал на колени.

– Анартай, не мешай ему, – возмутился старик. – Вдруг он спасет нас?..

У него самого губы пересохли от жажды, – тихонько добавила женщина.

– Спаситель! – краешком губ усмехнулся Ахметхан, хотя лицо его оставалось неподвижным. – Гляди, Анартай, не упусти его, ежели задумает дать стрекача. А впрочем, здесь он никуда от нас не убежит.

Атагельды продолжал с упорством преодолевать полосу за полосой, не обращая внимания на Анартая. Он даже ни разу не обернулся, не посмотрел на своего мучителя. Взгляд его был прикован к черенку, губы беззвучно шевелились. Курбан решил, что мальчик шепчет молитву. Что касается черенка от листа, то он все время занимал одно положение – горизонтальное.

Шел Атагельды медленно, наклонившись вперед, словно ему приходилось преодолевать сильный ветер. Старый кузнец следил за ним с недоумением, смешанным с испугом. Но задать ему вопрос не решался.

Пыль, медленно оседая, тянулась за мальчиком ленивым облаком. Наконец, преследование Анартаю надоело, и он, несколько раз чихнув, присоединился к наблюдающим.

Теперь Атагельды шагал по песку один. Он шел сутулясь, словно на плечи его давила непомерная тяга.

– Послушай, мальчишка! Ты долго будешь нам голову морочить? – воскликнул Ахметхан, нарушив тяжелую, гнетущую тишину.

– Время поиска мне неизвестно, караванбаши, – ответил Атагельды.

Ответ привел Ахметхана в ярость.

– Даю тебе еще час, – произнес он, хлопнув камчой. – И если ты не найдешь то, что обещал, клянусь, я собственноручно измолочу тебя. И Курбан будет держать тебя. Договорились? – обратился он к кузнецу. И, не дождавшись ответа, заключил: – Ну, вот и хорошо.

Народ не разбредался, никто не уходил в тень: каждому хотелось посмотреть, чем закончится действо, которое разворачивалось на их глазах. А кроме того, люди в душе надеялись, что Атагельды все же отыщет воду – уж слишком уверенно он держался, словно знал нечто, недоступное остальным.

Когда срок, намеченный Ахметханом, подошел к концу, Атагельды успел прошагать лишь незначительную часть площадки, стиснутой песчаными холмами. Впрочем, никому из присутствующих не было известно, собирался ли он пройти ее всю и вообще каковы его намерения.

– Вы все свидетели: время истекло, – громко произнес Ахметхан, а я хозяин своему слову, и я это докажу. Пойдем, Курбан, будешь держать своего внука, как договорились.

– Оставь меня, насильник, – вырвал кузнец руку, которую ухватил караванбаши.

– Вот как? – угрожающе произнес Ахметхан. – Ладно, я с тобой позже разберусь. Эй, хватайте негодяя!

Первым с визгом на площадку выскочил Анартай. Другие, однако, за ним не торопились. Глухо ропща, они остались на месте.

И никто в возникшей кратковременной суматохе не заметил, как черенок, повисший на волосинке, который нес перед собой Атагельды, вдруг дрогнул и одним концом наклонился вниз, словно чаша судьбы на весах древних.

Анартай занес кулак, но какая-то сила оттолкнула его, и он с криком пролетел мимо Атагельды. А тот, не глядя на рухнувшего наземь противника, ткнул босой ногой в песок и сказал – негромко, но так, что все услышали:

– Здесь копать.

Дед, подошедший вместе со всеми, со слезами радости обнял Атагельды:

– Я верил, внучек, что небесные силы помогут тебе.

– Рано радуешься, старик, – оборвал его караванбаши. – Возможно, малец хитрит, чтобы выиграть время, и никакого водоносного слоя здесь нет. В таком случае я повешу его, как собаку!

– На чем ты повесишь его, отец? – ввернул вертевшийся под ногами Анартай. – Здесь нет ни деревца.

– Найду на чем, – пообещал Ахметхан. – Я повешу его на самом толстом стебле этого проклятого бамбука, – надеюсь, он выдержит.

Атагельды, казалось, не слышал раздающихся вокруг голосов.

«…Двуногие существа с начатками разума, как я уже отмечал, в значительной мере состоят из влаги. При ее недостатке они погибнут. То же, по всей вероятности, относится и к животным, которыми владеют двуногие.

Как дать им воды, как напоить их?»

«Мой синтезатор влаги слишком маломощен, он рассчитан только на одно или несколько семян, попавших в чрезвычайные условия. Именно его я использовал здесь, в пустыне, чтобы, получить ограниченное количество молекул воды и прорасти».

«С помощью корневой системы разведал слой почвы на предельной, доступной мне глубине. Утолить жажду всех двуногих с помощью чаш едва ли удастся».

«В одном месте, неподалеку от оазиса, обнаружил, что водоносный слой ближе всего подходит к поверхности. Здесь существа должны вырыть артезианский колодец. Но как внушить им мысль о колодце? Это можно сделать только с помощью Атагельды – он единственный из двуногих, с которым у меня постоянный биоконтакт».

«…Колодца на эту группу живых существ достанет. Ну, а если на планете окажутся еще живые существа?

Нужно решать проблему в общем виде: улучшить климат, сделать пустыню плодородной. В том, что это возможно, я убедился с помощью корневой системы: под слоем песка лежит плодородная почва».

«Формула: нужно напоить не существа, а пустыню! Для этого необходимо вызвать дожди. Сделать это можно с помощью ионизации атмосферы. Энергия для этого, к счастью, у меня еще имеется. Боюсь только перепугать двуногих – они, похоже, не знают, что такое дождь».

«Такие планеты, лишенные дождей, нам встречались.

Начну поэтому с малого, чтобы приучить их.

Сегодня вызвал прямо над оазисом небольшую тучу. Для этого со стрелок стеблей испустил в небо небольшое количество ионизирующих зарядов.

Первый эксперимент прошел удачно. Этому способствовало то, что в окрестности царит полное безветрие, тучу не сносит в сторону, и я могу контролировать ее размеры и прочие параметры. Я получил облако нужной величины и убедился, что при желании смогу вызвать над пустыней дождь. Над колонией стеблей скопилось немного влаги, но для первого раза я решил не обрушивать ее на землю.

Через короткое время я прекратил истечение разрядов, и облако рассеялось».

«Во время опыта убедился в правоте своих предположений: существа явно видел облако в первый раз. Они чрезвычайно возбудились, обнаружив его, указывали друг другу на него пальцем, оживленно обменивались звуковыми сигналами.

В следующий раз вызову кратковременный дождь, пусть существа привыкают к нему.

В конечном счете, задача Великого Посева – не только зеленые насаждения, но изменение с помощью их жизненных условий планеты».

Ахметхан велел начать работу сейчас же, не дожидаясь, пока наступит вечер и спадет жара.

Не было ни кирок, ни лопат, в ход пошли ножи и тесаки. Песок в хурджины насыпали руками. Его относили в сторону и высыпали в кучи те, кто послабее, – женщины и дети. Хурджинов не хватало, и для транспортировки песка пользовались наиболее широкими листьями, сшив их по несколько штук.

Кончился слой песка, пошла глина.

– Можно использовать глину для самана, – заметил Курбан, разрезая ножом жирный слой, глянцевито поблескивающий под лучами солнца.

– Копай, копай дальше, – буркнул угрюмо Ахметхан. – Наша цель – не глина.

Анартай как зачарованный приглядывался к ножу с орнаментом, которым орудовал Курбан. Ему очень хотелось стащить его, но старик не выпускал нож из рук.

Атагельды не принимал участия в общем труде. Бледный как смерть, он стоял близ ямы, словно к чему-то прислушиваясь, и смотрел вниз.

– Сынок, тебе дурно? – несмело спросила одна женщина из каравана. – У меня кусок лепешки есть…

Атагельды безучастно глянул на нее и ничего не ответил.

Слой глины кончился, теперь хурджины наполнялись влажной землей.

– Настоящая почва, – произнес задумчиво старик из каравана, разминая пальцами землю. Он ее разглядывал, обнюхивал, казалось, вот-вот сунет в рот, словно редкое лакомство. – Если будет влага, можно сделать грядки, поливные поля. Семена у нас в грузе, к счастью, имеются…

– Вот то-то: если будет влага, – оборвал его Ахметхан. – А воды нет как нет. Так что говори, да не заговаривайся.

Шло время – яма углублялась, но воды не было. Лица копающих, поначалу светившиеся надеждой, были угрюмы. Взгляды их ничего хорошего Атагельды не обещали.

Наконец, на какое-то время задержавшись над горизонтом, алый шар солнца скользнул вниз. Сразу, как это бывает в пустыне, наступила тьма. В небе появилась полная луна, и по песку зазмеились тени, черные, словно китайская тушь.

Курбан трудился исступленно. Он вонзал нож в почву, словно в злейшего врага, ничего вокруг не замечая. Сначала его лезвие резало слежавшийся песок, потом глину, далее – рыхлую темную почву, чуть влажноватую.

Но воды не было.

Вскоре из ямы стало трудно подавать нарытую почву. Тогда, по предложению Ахметхана, отрыли с одной стороны ступени, ведущие вниз, и работа пошла более споро.

Тень, отбрасываемая кучей вырытой породы, протянулась до самого оазиса.

Анартай подошел а Атагельды и толкнул его:

– Эй, что застыл как памятник? Атагельды промолчал.

– Эй, внук кузнеца! Может, у тебя уши заложило? – не отставал сорванец.

Снова не дождавшись ответа, он изо всей силы ущипнул мальчика повыше локтя, но тот, вместо того чтобы вскрикнуть от боли, неожиданно спросил:

– Как твоя щека?

– Что? – растерялся Анартай.

– Я спрашиваю, как язва на щеке: меньше болит? – пояснил Атагельды.

– Откуда ты знаешь? – поразился Анартай. – Я об этом никому не говорил, даже отцу.

– Мне так показалось, – ответил Атагельды и странно усмехнулся.

– Врешь ты все. Я даже повязку не снимал, чтобы язву не побеспокоить.

– А ты сними.

– Боюсь.

– Не бойся, – произнес Атагельды, и в его голосе прозвучала такая уверенность, что Анартай, поколебавшись, стал осторожно разматывать повязку, белевшую в лунном свете.

– Ну вот, все зарубцевалось, – сказал Атагельды и безбоязненно потрогал пальцем подсохший струп.

Анартай провел ладонью по щеке.

– Знаешь, – сказал он, – эта язва мучила меня с детства. Самые лучшие целители ничего не могли с ней поделать. Мы с отцом даже в святые места ходили… А один мулла сказал отцу, что это наказание за грехи, которые… Ну, не важно, – оборвал он себя, поняв, что сболтнул лишнее. – Так что, будет вода в колодце? – перевел он разговор.

– Будет.

– А когда?

Атагельды подумал, посмотрел на дно, где копошились люди, облитые серебристым лунным сиянием:

– Думаю, ближе к полночи.

– К полночи… – как зачарованный повторил Анартай и, приблизившись к Атагельды, жарко зашептал: – Послушай, научи меня колдовству!..

– Никогда не умел колдовать.

– Да ладно тебе! Я же не слепой, – настаивал Анартай. Брошенная повязка валялась у его ног.

Собеседник пожал плечами.

– Ладно тебе прикидываться, – продолжал Анартай, покосившись на старика, который тащил мимо хурджин с землей. – А корешок листа на волосинке – это не колдовство? Я же видел, как он наклонился, и ты велел копать в этом месте. Разве не так все было?

– Так, – согласился Атагельды.

– Ну, вот видишь! – оживился Анартай. – А почему наклонился корешок? Его подземная вода притягивает, да?

– Не знаю, – признался мальчик. – Мне только показалось, что в нужном месте какая-то сила должна поколебать мою легкую перекладинку.

– Ты решил мне голову морочить? – с угрозой в голосе произнес Анартай и наступил на повязку. – Предупреждаю: со мной шутки плохи. А может, ты вообще все это придумал, чтобы морочить всем голову? Может, просто хочешь оттянуть время, когда тебя повесят?

– Но ты же сам видел, Анартай, как черенок наклонился.

– Видел, – согласился Анартай. – Ну и что? Почем я знаю, может ты на него тихонько подул, чтобы никто не видел. Я сразу понял, как только вас увидел, что вы с дедом себе на уме. – С каждой фразой Анартай повышал голос. – Эй, отец! – вдруг закричал он. – Чего ты ждешь? Этот негодяй обманул нас всех, воды в яме нет и не будет. Пора его вешать.

– Замолчи, – рявкнул на него снизу караванбаши. – Обойдусь без твоих советов. – Он стоял на дне по щиколотку в грязи. Это была она, вожделенная влага.

…Только глубокой ночью на дне ямы захлюпала долгожданная вода.

Курбан тихонько провел ладонью по поблескивающей лужице и заплакал, не стыдясь слез.

Снизу передавали воду наверх в чем только можно: в разнокалиберных сосудах, в хурджинах и даже в плотно сомкнутых ладонях.

Люди пили, пили и не могли напиться. Старик поил коня, который шумно фыркал.

А вода все прибывала, и вскоре тем, кто был на дне, пришлось ретироваться, воспользовавшись предусмотрительно вырытыми ступенями.

Курбан нес в баклажке воду и не заметил, как обронил нож на предпоследней ступеньке. Тускло блеснув, тот упал на скользкую землю.

…Откуда людям было знать, что подчиняясь команде Зерена – сложнейшей кибернетической системы, смонтированной из органических молекул и способной воспроизводить себе подобных, – великое множество корней собирает влагу и передает в только что отрытую яму, попутно насыщая воду необходимыми органическими добавлениями.

Откуда было им знать, что капилляры трудятся с полной нагрузкой, подобно крохотным ручейкам насыщая более полноводные потоки.

Один только Атагельды, продолжавший неподвижно стоять на краю колодца, смутно видел перед мысленным взором удивительную картину: глубоко под ногами во все стороны ветвятся змеи. Они неподвижны, эти добрые змеи, и только внутри них, ни на мгновение не замедляя бег, спешит, бьется, струится куда-то животворная влага.

Подошел Курбан, протянул баклажку, на которой поблескивали темные капли:

– Попей, Ата.

Атагельды пил долго, делая судорожные глотки. Отдыхал и снова припадал к отверстию. Вода оказалась такой же сладковатой, как та, которую они брали в чашечках растений. Курбан поглядывал на внука с каким-то новым выражением, вроде начал слегка побаиваться. Шутка сказать, он неким таинственным образом вывел их к воде, спас весь народ от мучительной смерти. А теперь о нем как будто забыли, никто даже не подойдет.

Наконец Атагельды оторвался от сосуда, вытер губы и глубоко, словно проснувшись, вздохнул.

– А ты? – спросил он. Старик улыбнулся:

– Я напился.

Тихий, как степная лисица, незаметно подкрался рассвет. Побледнел, истончился и стал почти прозрачным трепетный диск луны, а тени, лежащие на песке, из черных превратились в серые. И узкая полоска на востоке начала только-только разгораться.

Усталые люди с сосудами, полными воды, возвращались в свои хижины, которые они успели за короткое время собрать из легких опавших листьев.

Женщина, несшая в одной руке узкогорлый кумган, подошла к Атагельды и молча расцеловала его.

Жизнь в оазисе покатилась спокойно, как арба по наезженной дороге. Люди оказывали Атагельды знаки внимания и почтения, но он старался всячески избегать их. И в конце концов его оставили в покое, к большому облегчению Ахметхана, которому невыносимо было наблюдать, как превозносят этого сопляка, жалкого выскочку. Подумаешь, обнаружил место, где нужно копать колодец. Да, может, он сделал это по чистой случайности, просто повезло. А если и вселился в него дух, то бесноватый, нечистый. И, собственно, теперь, когда есть вода, оазис дает тень и достаточно плодов на пропитание, мальчишка вообще никому не нужен. Только взгляды людей к себе притягивает, словно магнитом.

Да, после той памятной ночи, когда в пустыне открыт был колодец, авторитет караванбаши явно пошатнулся. Но теперь, похоже, все возвращается к прежнему порядку.

На следующий день, когда люди подошли к колодцу, вода в нем достигла середины ствола, остановившись где-то на уровне четвертой сверху ступеньки. Приходил сюда, между прочим, и Курбан, который ночью хватился ножа; потери своей, однако, он не обнаружил.

В последующие дни уровень воды в колодце оставался неизменным, сколько бы из него ни черпали, какой бы зной ни сжигал пустыню.

Когда с водой стало свободно, решили вместо хижин-времянок из опавших листьев построить саманные домики. Ведь от мыслей покинуть оазис пришлось отказаться: а куда податься? И в том городе, который покинул кузнец с внуком, и там, откуда пришел караван, – всюду было плохо, всюду властвовали богатеи и с бедняков спускали три шкуры. Так зачем же гневить судьбу и, как говорится, от добра искать добра?..

Воспользовались глиной и землей, нарытыми во время копания глубокого колодца. Саман получился отменным, и вскоре два ряда приветливых домиков выстроились вдоль единственной улицы кишлака, которая одним концом уходила в оазис, а другим шла в пустыню.

И никого особенно не удивило, что постепенно в поселке то здесь, то там стали прорастать все те же светло-зеленые полупрозрачные побеги, дающие и тень, и плоды.

Новых чашечек, несущих влагу, не появилось, но в них и не было необходимости.

Затем по инициативе старика – владельца коня соорудили несколько грядок, расчистив для этого слой песка. Скептики утверждали, что ничего из этой затеи не получится, пустыня-де свое возьмет, песок занесет землю. Маловеры, однако, оказались посрамлены.

Семена, оказавшиеся в караване, дали хорошие всходы, песок, несмотря на ветры, грядки не засыпал, а земля все время хранила влагу, каким-то образом подпитываясь изнутри.

Уже не рощу, а чуть не целый лес представлял собой оазис, тот который Атагельды когда-то обнаружил в виде маленького зеленого островка. Стебли разрастались, захватывали все большую территорию.

Несколько раз над кишлаком собирались тучи, самые настоящие тучи, однако, повисев в небе, таяли. Впрочем, в последний раз из огромного серобрюхого облака упало на кишлак несколько капель, что вызвало общую радость.

Ребятишки носились по улице как оглашенные, даже удар грома их не испугал. И взрослые покинули саманные обиталища, сменившие времянки из сухих листьев.

Курбан степенно стоял у своего глинобитного крыльца, с надеждой поглядывая на небо. Честно говоря, сладковатая вода порядком ему надоела, хотя внук и уверял, что именно она принесла здоровье его сердцу, точно так же, как излечила десятки хворей у других людей. Но мало ли что взбредет в голову Атагельды? Он вообще после того случая, когда отыскал место для колодца, стал вроде не от мира сего. Задумчиво бродит, словно неприкаянный, все время к чему-то прислушивается, а спросишь о чем-нибудь – отвечает невпопад. Может, и впрямь Ахметхан прав – Ата слегка тронулся умом?

Даже в груди кузнеца, при всей беспредельной любви к внуку, начало вырастать против него глухое раздражение.

С некоторых пор Курбан начал подумывать о том, чтобы открыть рядом с домом небольшую кузницу. Работенка нашлась бы, да и здоровье позволяло: сердце совсем перестало беспокоить. Сдерживало только то, что не было необходимых инструментов: поспешно уходя из города, они, конечно, успели взять только самое необходимое.

Пока старый кузнец стоял, размышляя, над его головой успело собраться мохнатое облако. Внук, отправившийся к колодцу по воду, долго не возвращался, это начинало беспокоить. С улицы доносились верблюжьи крики, коротко проржал конь. Заплакал грудной младенец, и послышался успокаивающий голос матери.

На потрескавшуюся от зноя глину крыльца упали первые тяжелые капли. Дождь!

Курбан слизнул каплю, попавшую на губу. Это была обыкновенная вода, сладковатый привкус в ней отсутствовал. Вскоре капли густо застучали, грянул ливень. Странно было наблюдать это дождь, идущий из одной тучи, в то время как рядом с безмятежного неба продолжало сиять солнце.

Раздвинув стебли, образующие живую изгородь, во двор вошел Атагельды. Он шел не спеша, несмотря на то что сильный дождь вымочил его до нитки. Занес в дом воду и стал рядом с Курбаном.

Стоя на крыльце, они несколько минут молча наблюдали, как с острых концов листьев, покрывающих крышу, стекают прозрачные струйки воды.

Старик посмотрел на внука: свежий кровоподтек пересекал его лоб.

– Опять? – покачал Курбан головой. – Сколько раз тебе говорил: это плохо кончится.

– Он всегда начинает первым.

– Как это случилось?

– Я шел к колодцу. Дождь еще не начинался, было жарко, решил идти через оазис. Ну, разросся он – что-то несусветное, прямо джунгли. С каждым шагом заросли все гуще, приходилось продираться. Хорошо там, прохладно, сыростью пахнет… Ближе к середине – стебли все толще и выше. Сорвал спелый плод, ем. Вдруг показалось, впереди кто-то пробирается, листья под ногами шуршат.

Курбан погладил бороду.

– Удивился я, – продолжал Атагельды. – Потому что знаю: люди почему-то стали побаиваться сюда ходить. Подумал: может, конь из каравана забрел в чащу? Гляжу – Анартай.

– Я и говорю: вечно он тебе попадается, – вставил старый кузнец.