Случайные помехи Михановский Владимир

ПРОЛОГ

В тишайшем провинциальном Тристауне он жил так давно, что сам себе казался иногда аборигеном. Что ж, это только должно способствовать выполнению возложенной на него миссии, думалось ему по вечерам, когда он сидел на пороге своей лавчонки, раскланиваясь со своими клиентами, если они попадались среди прохожих.

Поначалу, путешествуя по планете, он долго искал наиболее подходящий для акции регион, пока выбор не пал на Юго-Восточную Азию, куда он перебрался.

Потекли незаметные годы.

Здесь, в Тристауне, он поселился в заброшенном домишке на городской окраине, собственноручно прибив вывеску: «Часовых дел мастер. Ремонт, а также сборка часов по вкусу клиента». На вывеске сам же намалевал усатого молодого человека, который жестом факира выхватывает из ничего, из воздуха пару часов. Лицо молодого человека получилось свекольно-красным, а один ус явно длиннее другого. Если говорить по правде, художником он был никудышным.

Подходящую для себя профессию он долго обдумывал загодя и решил, что часовщик – самое надежное. Ведь едва ли не все поголовно люди пользовались часами – в сущности нехитрым, даже примитивным прибором для измерения времени. Врожденного чувства времени, без которого он себя не мыслил, у них не было.

Занимаясь ремонтом и сборкой часов, он решил сразу несколько проблем.

Во-первых, он мог заработать на безбедное существование, не прибегая к помощи необычной аппаратуры, которая могла бы привлечь нежелательное внимание.

Во-вторых, у него завязывались естественным образом контакты с местными жителями, для которых он по прошествии времени стал своим.

В-третьих – и это главное, – будучи в безопасности, он мог без суеты и спешки готовиться к выполнению основной своей задачи.

Частенько, проходя мимо распахнутых настежь дверей мастерской, тристаунцы видели, как в глубине ее возится с микроскопом и детальками, склонившись над столом, часовщик. Откуда им было ведать, что занимается старик вовсе не часами, а прибор с микрометрическим винтом и тубусом – вовсе не микроскоп?..

…Планета, как и предполагалось, оказалась чрезвычайно богатой рудами и минералами, так что с загрузкой синтезатора никаких проблем не было.

Ему предстояло собрать из выращенных деталей два тончайших аппарата, чем он и занимался в течение долгого времени.

Таиться от любопытных, как все провинциалы, тристаунцев не следовало – это только навлекло бы на него подозрения. Потому он, тонкий психолог, и действовал в открытую.

Аппараты, которые он в конце концов собрал, резко отличались друг от друга как по назначению, так и по внешнему виду. Форму, впрочем, он мог придумать им любую – она определялась только его собственной фантазией.

Первый прибор – мыслепередатчик – имел сравнительно небольшой радиус действия, три-четыре километра в земных единицах. Больше, по его расчетам, для первого опыта и не требовалось.

С усилителем – вторым аппаратом – дело обстояло сложнее. Дело в том, что если передатчик никуда не надо было транспортировать, он должен был до конца находиться при нем, то усилитель необходимо было отправить на стационарную орбиту вокруг Земли на расстояние порядка полумиллиона километров.

Оба прибора он собрал давно. Усилитель вышел компактным – размером чуть побольше булавочной головки. Однако с выводом его в ближний космос получилась загвоздка. Вывести его на орбиту с помощью малой ракеты? Вроде бы неплохо, и такая возможность у него имелась. Однако запуск необычной, пусть даже и малогабаритной ракеты наверняка не пройдет незамеченным для местных жителей, а [это может вызвать самые нежелательные последствия.

Этот план не годился.

Много времени размышлял он, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, даже бессонницу нажил. Бродил по городку, здоровался с многочисленными знакомыми, забредал то в стерео, то в политеатр, заглядывал в речной порт, на аэродром – своего космодрома у Тристауна не было. Плохо, что он ни с кем из местных жителе не имел права посоветоваться, хотя среди его новых приятелей были, по его мнению, и весьма неглупые люди.

Слетать к океану, где расположен ближний космодром, и, отыскав корабль подходящего рейса, пристроить на нем усилитель? Опасно: прибор могут при уборке вымести с мусором, ненароком уничтожить или, того хуже, взять для исследования… Это риск, а риск следовало если не устранить, то хотя бы свести до минимума. Попросить какого-нибудь пассажира взять с собой вещицу? И это не годится: неизбежно пойдут расспросы, которые ни к чему.

Получался замкнутый круг.

Задание, которое он должен был выполнить на этой планете, состояло из двух этапов. Первый этап – проверить эффективность воздействия мыслепередатчика на землян. Второй, – если все будет удачно и прибор произведет ожидаемый эффект, радировать об этом на материнскую планету. Для этой цели понадобится усилитель на стационарной орбите вокруг Земли.

Между тем, время, отведенное ему для выполнения операции, истекало. Он ощущал это по внутреннему своему биоритму, без всяких часов, хотя в последние годы мастерил эти безобидные игрушки, необходимые для людей, с большим увлечением, заполнив собственными изделиями каждый уголок своей лавки.

Когда он был уже близок к отчаянию, делу помог случай. Да, что ни говори, случай играет важную роль в нашем существовании. Важную, что бы там ни говорили верховники!

Однажды он возился у токарного станка, вытачивая детали для клепсидры – прибора для измерения времени, которым пользовались древние греки. Он вычитал описание в каком-то пыльном фолианте и решил воспроизвести его.

Звякнул колокольчик.

В лавку вошел широкоплечий молодой человек в новенькой, с иголочки, форме слушателя Звездной академии.

– Чем могу служить? – привычно обратился к нему старый часовщик, отрываясь от токарного станка.

– Увидел витрину и залюбовался вашими часами, – сказал посетитель.

– Вот как?

– Нигде не встречал таких, вот и решил зайти, – простодушно улыбнулся посетитель.

– Что ж, смотрите, – широким жестом повел часовщик. – Может быть, какие-нибудь вам и подойдут.

Молодой человек медленно прошелся вдоль прилавка.

– Очень любопытная работа… – пробормотал он. – Эти… Эти… И вот эти.

– Нравятся какие-нибудь?

– Все! – категорическим тоном произнес курсант, не отрывая взгляд от прилавка.

– Ну, все – это для вас, пожалуй, многовато, а вот выбрать что-нибудь по душе действительно можно, – заметил часовщик. Он не почувствовал себя особо польщенным, поскольку восхищение покупателей, впервые попавших в лавку, не было ему в диковинку.

Часовщик из вежливости улыбнулся. Улыбка его была какой-то странной, вроде приклеенной. Впрочем, курсант, занятый рассматриванием часов, не обратил на нее внимания.

Часы и впрямь были удивительные! Разных форм, размеров, основанные на различных физических принципах, все они шли, и все показывали абсолютно одно и то же время, что являлось лучшим показателем их высокого качества.

– Откуда у вас все это великолепие, разрешите поинтересоваться? – спросил посетитель после продолжительной паузы. – Кто ваши поставщики? Может быть, венериане?

– Самый распространенный вопрос, – заметил часовщик, погладив седую окладистую бороду. – Нет у меня поставщиков.

– Вы хотите сказать, что…

– Вот именно. Все часы, которые перед вами, собрал я сам, вот этими руками.

– Сам?

– Сам, именно сам, – подтвердил часовщик, и в голосе его посетителю почудились металлические нотки.

– Удивительно! – сказал курсант. – Я сам в свободное время немного увлекаюсь точной механикой, электроникой, кой-чего мастерю. Но такое!.. Это просто чудо.

– Не чудо, а любовь к своему делу. Ну и многолетняя практика, – добавил старик.

– Опыт.

– Можно сказать и так. Бьюсь об заклад, вы не местный житель. – вдруг произнес часовщик, круто меняя тему разговора. – Верно?

– Как вы угадали?

– Немножко наблюдательности. Впрочем, никакой мистики. Выговор у вас не местный, не тристаунский.

– Все верно. Решил вот немного попутешествовать, пока есть такая возможность. Пришел к выводу, что мало знаю свою планету.

– Нравится у нас?

Парень кивнул.

– Надолго в наши края? – продолжал расспрашивать часовщик, больше из вежливости.

– Завтра думаю улететь.

– Далеко?

– На Луну.

На Луну! У старого часовщика перехватило дыхание. Мысль его напряженно заработала. Вот он, похоже, тот самый случай, о котором можно только мечтать.

Продолжая ничего не значащий разговор, он лихорадочно думал, как получше использовать случайно подвернувшийся шанс. Ведь Луна удалена от Земли на расстояние чуть поменьше полумиллиона километров – идеальный вариант.

– Так, так. Да вы присядьте, пожалуйста, – пригласил часовщик, пододвигая стул.

– Благодарю. – Курсант сел, продолжая рассматривать часы под стеклом прилавка.

– И долго на Луне намерены пробыть? – как бы между прочим спросил часовщик.

– Дней пять.

«Отлично. Больше мне и не потребуется», – подумал старик, прикидывая, как получше осуществить свой замысел, внезапно родившийся.

– Я не спрашиваю, какие там могут быть дела у молодого человека, – вкрадчивым тоном произнес он. – Но думаю, с большой долей вероятия можно предположить, что ваш полет на Луну связан с пребыванием там красивой девушки.

– На сей раз промашка, любезный! – рассмеялся курсант. – Я лечу туда совсем по другому поводу. Что же до девушки, то ее у меня, увы, нет.

– Что так?

– Да вот, не успел пока обзавестись, – развел руками курсант.

– Худо.

– Что делать! – рассмеялся парень.

– Ну, ничего, сегодня нет – завтра появится. Дело, как говорится, молодое, – утешил старик. К этому моменту у него окончательно созрел план, и он решил провести его в жизнь. – Но послушайте меня, пожилого человека, – продолжал он, накрывая футляром токарный станок. – Женщины – народ весьма загадочный. И капризный.

– Думаете?

– Говорю это по собственному опыту. Ведь до того как осесть в Тристауне, я поколесил по белу свету, хлебнул, как говорится, всякого.

– На Земле?

– Не только. Побывал я и на других освоенных вами планетах… Они мало чем отличаются друг от друга.

Во время разговора что-то неприятно царапнуло слух молодого человека, но что именно – он никак не мог уловить. А голос часовщика продолжал монотонно журчать; на какое-то время посетитель отключился, затем до его слуха донеслось:

– Между прочим, вы, люди – я имею в виду – молодые люди, – склонны недооценивать роль в жизни психологического момента, воздействия посторонних влияний на психику, сознание.

– Может быть.

– И вообще, не кажется ли вам, – произнес часовщик, ободренный поддержкой, – что человеческая цивилизация получила явный крен в сторону техницизма, бездушия, что ли?..

– Не знаю, я не философ, – пожал плечами курсант, стараясь преодолеть смутное ощущение беспокойства, которое возникло в течение разговора. – Но мне известны люди, согласные с вами.

– Вот как! Кто же это?

– Например, одна моя знакомая, медик по специальности.

– Отлично. Я рад, что у меня есть единомышленники. Знаете, в психической жизни мыслящего существа, человека, таится масса еще не познанного. Но это я так, к слову… Вернемся лучше к женщинам.

– Вернемся.

– Весь мой опыт по этой части можно сформулировать в одной фразе. Капризные же это существа – красавицы, они изменчивее облака.

неожиданно пропел он довольно приятным, хотя и слегка дребезжащим дискантом, и курсант мимоходом подивился абсолютности его слуха – словно бы прозвучала механическая запись профессионального певца, который, правда, не в голосе.

– Что поделаешь? Такова, видно, природа красавиц, – заметил меланхолически будущий звездный капитан.

– Именно, именно такова их природа! – подхватил часовщик. – Знаете, молодой человек, вы мне очень нравитесь. Мне хочется подарить вам образчик своего товара. Самый лучший!

– Зачем подарить? Я могу…

– Нет, нет, – перебил старик, замахав руками. – Вы меня не поняли. Мне хочется сделать вам памятный подарок, чтобы вы меня не забывали, когда унесетесь за десятки парсеков от своей планеты, а меня уже не будет в живых. Я, увы, довольно стар, многое претерпел. Износился, как говорится.

– Современная медицина… Старик покачал головой.

– Думаю, даже клиника Женевьевы Лагранж не в силах продлить мои дни, – заметил он.

– Вы знакомы с Лагранж?

– Откуда мне знать ее? – удивился старик. – Я человек простой. Только читал о ее клинике, где делают чудеса. И о ней самой – о восходящем светиле медицины и биокибернетики. Но кто на Земле не читал или не слышал о Женевьеве Лагранж?

– Когда я говорил об одной моей знакомой, с толковал которой на философские темы, то имел в виду именно ее, Женевьеву Лагранж.

– Вы знаете ее?

– Немного.

– Она молода?

– Моего возраста.

– Не может быть! – воскликнул старый часовщик, кривя душой: он несколько раз видел на экране Женевьеву Лагранж.

– Вот, поглядите! – Курсант полез в карман кителя, достал фотографию и протянул ее старику.

– О, красавица, – заметил старик, разглядывая карточку. – Про таких можно петь песни и слагать стихи. Кстати, не сочиняете их, случаем? – метнул он взгляд на курсанта.

– Поистине, вы прорицатель.

– Угадал?

– Пишу немного для себя, больше помню чужих.

– Между прочим, поэтическое творчество характерно только для человеческой цивилизации.

– Откуда вы знаете?

– Мне так почему-то кажется, – пожал плечами часовой мастер.

В продолжение их разговора в лавку время от времени заходили покупатели, хозяин вежливо отвечал на их вопросы. Иногда кто-нибудь приобретал понравившуюся ему вещь.

Курсанта охватила странная апатия. Ему давно пора бы подняться и уйти. На сегодня была намечена уйма дел, нужно было приобрести маску для студенческого маскарада, который должен был состояться на Луне, потом еще к океану он собирался слетать. Однако подняться и выйти из лавки не было сил.

– Мне кажется, основной ваш недостаток состоит в том, что вы чрезмерно застенчивы, – словно издалека, донесся до курсанта голос часовщика. – Нет, я не сомневаюсь в вашей личной храбрости, свидетельство чему – форма, которую вы носите. Я о другом – об отношениях с женщинами. Ну, угадал? Можете не отвечать – по лицу вижу. И тут я могу вам помочь. Вы удивлены? Сейчас поясню, о чем идет речь. Предположим, вы знакомитесь с интересной женщиной. Она вам нравится, но вас мучает вопрос: пользуетесь ли вы взаимностью? Реальная ситуация?

– Пожалуй… – согласился курсант.

– Идем дальше, – подхватил часовщик. – Чтобы ответить на интересующий вас вопрос, достаточно знать, каково настроение этой женщины во время вашего свидания. Если превосходное, – значит, у вас все шансы на взаимность. Если же нет, – значит, вы ей не по душе, или, по крайней мере, безразличны. Так? логично?

– Логично, – кивнул молодой человек, – но как узнать настроение другого?

Курсанту начало казаться, что его мистифицируют.

– Вот мы и подошли к главному, – решительным тоном произнес мастер. – Вам необходим индикатор настроения.

– Индикатор… настроения?

– Да. Иннастр. Вещь это редкая, пожалуй, для землян даже исключительная. Но мне кажется, вы ее заслуживаете, и для вас я постараюсь.

– Никогда не слышал о таком приборе, – нахмурился посетитель.

– Немудрено.

Часовщик, проводив очередного покупателя, плотно прикрыл за ним дверь, звякнув щеколдой.

– Я сделаю для вас иннастр в форме часов, которые вы сможете носить на руке. Это будет удобно – вы никогда не расстанетесь с ними, и циферблат в любой момент даст ответ на интересующий вас вопрос.

Курсант поднялся со стула и сделал несколько шагов по комнате, разминая затекшие от долгого сидения ноги.

– А как, собственно, пользоваться такими часами? – спросил он.

– Я все объясню вам. Завтра, когда придете за моим подарком. Договорились?

– Гм…

– И еще. Простите за нескромный вопрос: вам нравится Женевьева Лагранж? Вы любите ее?

– Какое вы имеете право спрашивать меня об интимных вещах, не имеющих к вам никакого касательства?

– Извините, извините старика. Сейчас вы убедитесь, что мной движет отнюдь не праздное любопытство. Итак?..

– Люблю ли я Женевьеву? Пожалуй, нет, – покачал головой курсант. – Скорее, я просто испытываю симпатию к ней.

– Превосходно. А она к вам?

– Может быть.

– Отменно! – щелкнул пальцами часовой мастер. – В таком случае я прошу вас оставить мне до завтра фотокарточку Женевьевы Лагранж.

– В колдуна играете? Имейте в виду, эта профессия исчезла с Земли еще в средние века.

– Нет, мой молодой друг, – рассмеялся часовщик, – все гораздо проще. Поскольку у вас взаимная симпатия с восходящим светилом медицины, я хочу выгравировать ее портрет на внутренней крышке часов. И поверьте, это будет одна из самых превосходных гравюр на свете, которой не устыдился бы и сам Альбрехт Дюрер… Что же касается часов, которые вы завтра получите… Я уж не говорю о том, что они будут абсолютно точны. Кроме того, они смогут показывать вам настроение человека, с которым вы общаетесь.

– Вы добрый человек. Не знаю, как и благодарить вас, – произнес курсант, протягивая часовщику фотокарточку Женевьевы – пышноволосой юной женщины с сосредоточенным выражением лица.

– Знаете, жизнь сделала меня таким, – заметил часовщик, пряча портрет. – Глядя на вас, я вспомнил собственную молодость, и отчего-то стало грустно. Старик сделал паузу и вдруг хитро улыбнулся:

– А знаете, я делаю вам подарок не совсем бескорыстно. Если мои часы вам понравятся, вы расскажете о них другим, даже на Луне. Реклама – лучший двигатель торговли. Ну, а о тайне часов будем знать только вы да я. конечно, если вы не сочтете нужным рассказать о ней еще кому-нибудь.

Покинув наконец словоохотливого часовщика, курсант вышел из лавки и зашагал к гостинице, расположенной в центре Тристауна. Он решил пройтись пешком, чтобы привести в порядок мысли и разобраться в ощущениях. Шагал рядом с ручейком бегущей ленты, поглядывая на разнокалиберные дома, выстроившиеся вдоль улицы.

Обширный участок был огорожен полупрозрачной пластиковой стенкой, искрящейся в лучах заходящего солнца. «Однако же, и засиделся я в лавке», – покачал головой курсант. Над стенкой красовался щит к надписью: «Здесь будет заложен первый в Тристауне дом-игла».

В другое время он непременно остановился бы, расспросил манипуляторов, которые возились на строительной площадке, готовя ее к рытью глубокого котлована под фундамент. Но сейчас голова его была занята другим.

Близ перекрестка на лужайке мальчишки гоняли мяч, используя в качестве ворот два небрежно брошенных на землю школьных ранца.

– Давай пас, Сережка! – донесся до него пронзительный возглас. Это кричал кто-то из нападающих.

«Вот уж не думал, что в эдаком дальнем углу тезку повстречаю», – с улыбкой подумал курсант.

Впечатления от долгого разговора с часовым мастером никак не желали выстраиваться в единую линию. Что-то продолжало беспокоить мозг.

Сергей мысленно начал воспроизводить – в который раз! – разговор с часовщиком, и в памяти выплыло: «Вами освоенные планеты». Так, кажется, сказал старик. Кем это, собственно, «вами»?..

«Заговаривается дед, – подумал Сергей. – Но вообще-то – милый, доброжелательный человек. Философствует довольно любопытно. И, похоже, большой мастер своего дела. Такие часы изготовил – глаз не оторвать! Что на витрине, что в лавке. Неистощимая выдумка у этого человека!»

Потом мысли его приняли другое направление. Он стал думать, как это можно сконструировать прибор, который бы показывал настроение собеседника. Что ж, в этом нет ничего необыкновенного. Пожалуй, даже странно, что никто еще, кроме старого часовщика, до этого не додумался. Любое настроение человека связано с определенными биотоками в головном мозге. Ток вызывает в своей окрестности электромагнитное поле. Пусть слабое – это не принципиально. Главное, уловить его, для этого нужна достаточно чувствительная система. Да, но как классифицировать эти поля? В этом, пожалуй, главная загвоздка…

Он размышлял, глядя на играющих мальчишек, пока пестрый клоунский мяч не подкатился к его ногам. Сергей поддел его носком и ударил с такой силой, что мяч свечой взмыл в темнеющее тристаунское небо под восторженные крики игроков. Помахав им на прощание рукой, Сергей двинулся дальше.

Делами сегодня, пожалуй, заниматься поздно, решил он. Отложим их на завтра.

В гостинице Сергей долго не мог заснуть, ворочался на жестковатом широком ложе.

Близятся к концу годы учебы и стажировки. Неуклонно приближается время начала великого Эксперимента, в котором ему, волей судьбы и отборочной комиссии, суждено участвовать, а может быть и сыграть одну из главных ролей…

1

Сквозь бездну прыжок, сквозь завалы Вселенной,

Сквозь время, сквозь тайны, сквозь смерть и увечья.

Но ты – ты останься вовек неизменной,

Душа моей песни,

Душа человечья!

И снова – прощанье.

И снова – дороги,

И хлещут огнем раскаленные дюзы,

И тают на дне золотые отроги,

Накинув на плечи туманные блузы.

И тает сомненья инертная масса,

И ливням космическим сердце открыто.

Уводит ракету спиральная трасса —

Любви и мечты голубая орбита.

Хотя внизу, среди густой зелени, было относительно тихо, – здесь, на большой высоте, полноправно хозяйничал ветер, и кабину фуникулера, ползущую по стальному канату, сильно раскачивало. Зойка, честно говоря, немного побаивалась, хотя старалась не показать виду. Она вообще плохо переносила качку, особенно в последнее время. Крепко обхватив обеими руками никелированный поручень, она время от времени даже выглядывала в чуть приоткрытый иллюминатор, и ветер расшвыривал ее светлые кудряшки.

Глубоко под прозрачным полом медленно проплывало ущелье, поросшее деревьями и кустарником, среди которого преобладал дикий орешник. Ближе к покатым вершинам зелень редела, постепенно сходя на нет. Верхушки гор выглядели голо и уныло. Проскакал по дикой тропке горный козел, кажущийся сверху крохотной точкой. Замер на несколько мгновений и исчез, куда-то спрятался.

– «…Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые. Ребристые склоны, как лезвие вечное, голые…» – негромко произнесла Зойка в пространство чьи-то запомнившиеся с детства строки, и резкий порыв ветра унес ее слова.

Однако Сергей, видимо, расслышал их, а может, просто угадал по движению губ. Помолчав с минуту, он продолжил, наклонившись к ее уху:

– «Здесь сам выбирай себе путь, а не прячься за спину товарища. Здесь мрамора мрачные глыбы – отнюдь не товар еще. Примерься: не чувствуешь сил – уходи своевременно».

– «Не эти ли горы навеяли Врубелю Демона?» – закончила Зойка, теперь уже погромче, так что на нее оглянулись.

Сергей Торопец любил стихи и знал их на память великое множество, служа для друзей чем-то вроде ходячей энциклопедии по поэтической части, как назвала его однажды Женевьева. Его страсть переняла отчасти и Зойка.

Оба засмотрелись вниз, словно видели горы сверху впервые.

– Не укачало? – спросил Сергей, снова наклонившись к ней.

– Нет, – ответила Зойка, и она надолго замолчали, стоя рядом.

Тяжелый рюкзак Сергея стоял у его ног.

Подступала осень, и это чувствовалось в красках природы, к которым что ни день прибавлялось пестроты. Кое-где скалистые пики, торчащие из округлых склонов, цеплялись за рваные клочья тяжелых облаков, пронизываемые лучами утреннего солнца.

– Страшно? – спросил вдруг Сергей, словно угадав ее мысли, и положил ладонь на горячую руку Зойки.

– Ни капельки, – покачала она головой и через силу улыбнулась.

– Неправда, по глазам вижу, – произнес Сергей. – Ты ведь дитя равнины, выросла на Волге.

– Ну и что?

– Живешь здесь без году неделя, к горам нашим привыкнуть не успела.

– Живу здесь достаточно, чтобы привыкнуть к горам и полюбить их, – возразила Зойка. – И потом, с тобой ничего не страшно. Страшно другое… – добавила она после паузы.

– Зоя, последний день. Мы договорились… – напомнила тихонько Сергей.

…Эх, подняться бы в горы не на фуникулере, а своим ходом, с острым альпенштоком в руке да в связке, как положено.

– Что на свете лучше альпинизма?! – произнес Сергей и добавил: – Знаешь, мне его очень будет не хватать там, в пространстве. До сих пор помню, как пахли ели там, на Заозерном перевале…

Быстро и прочно сблизил их общая страсть к спорту, в частности альпинизму.

Кабина фуникулера продолжала, раскачиваясь, взбираться вверх по тросу.

Зойка сузившимися, потемневшими глазами глядела вниз, в бездну.

– Знаешь, Сережа, мне иногда кажется, что спорт для человека – нечто искусственное, нехарактерное для него. Ведь нет же его, допустим, в животном мире.

– Ошибаешься.

– Это как?

– У зверей все построено на здоровом соперничестве. Возьми, скажем, весенний гон оленей, когда побеждает сильнейший. И таких примеров я могу привести сотни и сотни. Побеждает сильнейший – разве это не главный принцип спорта?!

– Но древний человек не ведал спорта, не до того ему было, – продолжала Зойка, в которую словно вселился бесенок противоречия.

– Снова ошибаешься, – покачал головой Сергей. – Древний человек попросту не выжил бы в суровой борьбе с природой, если бы не был теснейшим образом связан со спортом. И он постоянно тренировался.

– Тренировался? – недоверчиво переспросила Зойка.