Страна дураков Стукало Сергей

Проскочив за неполных два месяца три подразумевавшие академический "поплавок" связных должности, Осинкин был, наконец, определён в зампотылы. Тут он показал себя достаточно сметливым и расторопным, и на этом его "карьерные" метания закончились.

Заместитель командира части по тылу – должность для "приобщённых к сферам", поэтому, вскоре, в довесок к прямым служебным обязанностям, Осинкин стал выполнять всевозможные приватные поручения комбата. С различными мадьярскими организациями и просто с частными лицами он общался с неподдельным энтузиазмом и нескрываемым удовольствием. Контачил, не жалея ни своих сил, ни здоровья.

Сказанное относится к тому, что на работе венгры ведут себя как немцы, но по части оформления сделок – как русские. Не дурак выпить, майор Осинкин вполне закономерно стал жертвой этой занимательной черты мадьярского национального характера. Говоря проще – спился. Окончательно опуститься ему не позволял лишь спортивный задел, полученный в двух военных вузах, да начальник штаба батальона – капитан Панов, не упускавший случая выдрать старшего по званию коллегу. Должность у Панова была рангом повыше, что и позволяло ему довольно лихо удовлетворять собственные властные амбиции за счет пьянчужки-майора.

Как только, въехавший в ворота ГАЗ остановился, правая дверца его кабины отворилась. Секунд десять спустя из неё выпал полубесчувственный, скрючившийся в позе эмбриона зампотыл. Ему так и не удалось перенести заплетающиеся ноги через бортик, что и привело к столь неординарному способу перемещения в пространстве.

Чувствительное приземление и сам полёт взбодрили Осинкина. Он резво вскочил на ноги, и, после нескольких довольно рискованных па, утвердился перед лейтенантами. Те взирали на его головокружительные маневры с уважительным восхищением.

В этот момент в окружавшем место событий пространстве материализовался раскормленный начальник столовой. Типичный работник продслужбы – он был румян, ядрён, ленив, нечист на руку и подобострастен со старшим начальством. Преданно таращась на Осинкина плутовскими маслянисто-карими глазами, он подал ему утерянную во время удара о землю фуражку. Зампотыл было шарахнулся, но, сфокусировав взгляд, опознал непосредственного подчиненного, а затем и собственный головной убор. Опознав последний, он выхватил его из рук прапорщика, не отряхивая, водрузил на голову и, почувствовав себя при исполнении, казенно-деревянным голосом поставил задачу:

– Э-э-э, прпрщик… – фамилию своего подчинённого майору вспомнить не удалось. Досадуя, он чуть было не матюгнулся, но сдержался и заменил нецензурные слова неопределенным эканьем. – Э-э-э… Мшину – э-э-э… рзгрузить и заправить, вдилу – э-э-э… нах… э-э-э … ужин и в кзарму!.. Впросы?"

У прапорщика "впросов" не было.

По-женски вскидывая мощный зад, он проворно оббежал приехавшую машину и лихо влетел в её кабину. 66-й стрельнул сизым выхлопом щедро разбавленного соляркой бензина и укатил в сторону продсклада.

Зампотыл облегченно вздохнул. Ещё один день его службы закончился. Осталась сущая формальность – сдать дежурному по части табельное оружие.

Не удивляйтесь. Пьяный зампотыл был вооружён на вполне законном основании.

Осинкина, по извечной рациональности военных людей, учитывая ежедневный характер свершаемых им вояжей, частенько использовали в качестве курьера. Отправляясь в очередной вояж по складам, он получал запечатанный сургучом пакет с кипой отчётов, донесений и прочих армейских бумаг, отправляемых в различные службы Штаба Группы войск. Секретный характер части этой переписки требовал наличия у курьера оружия.

Но Осинкин, всё чаще испытывавший провалы памяти из-за чрезмерных возлияний, вполне обоснованно опасался, что однажды потеряет пистолет. Неудивительно, что благополучное ежевечернее завершение сдачи оружия очень поднимало ему настроение.

Подойдя к сменяющимся дежурным, он переместил кобуру на живот, отстегнул от проушины пистолетной рукоятки карабин "противоугонного" ремешка и, расстегнув скрипнувший новенькой кожей клапан, выудил закопченный свежей пороховой гарью "Макаров".

– Опять развлекал мадьяр стрельбой по опорожнённым бутылкам "Палинки", – синхронно, но совершенно независимо друг от друга подумал каждый из Серёг.

Стороннему читателю поясним – зампотыл никогда не чистил свой пистолет, что только прибавляло к нему неприязни со стороны дежурных по части, вынужденных делать это за разгильдяя в майорских погонах.

– Серёги, примите пистоль! – заявил майор и, выписав стволом кривую восьмерку, упёр его дульный срез в живот лейтенанта.

Безалаберность Осинкина сомнений не вызывала. В патроннике вполне мог остаться досланный патрон, да и предохранитель "Макарова" был снят. Лейтенант, не делая резких движений, перехватил ствол левой рукой и аккуратно переместил его в область между собой и старшим лейтенантом. Стараясь чтобы голос звучал как можно спокойнее, он сообщил Осинкину, что тот не совсем чтобы прав, вручая пистолет ещё не принявшему дежурство лицу.

Зампотыл моментально упёр нечищеный ствол в живот старлея.

– Серёги, примите пистоль! – повторил он с интонациями надёжно заевшей виниловой пластинки.

Старлей Серёга Ячменёв вздохнул, перехватил ствол и повторил только что произведенные лейтенантом манипуляции. С совершенно непреклонным выражением лица он вежливо, но более чем ультимативно заявил:

– Товарищ майор, а придите… с вашим пистолем… после сдачи наряда. У меня, знаете ли, расход оружия уже произведён, рапорт написан, исправлений комбат не любит, а переписывать пять листов из-за вашего пистоля – в лом.

Закрепляя сказанное рефлекторным действием, он развёл руками и, с разворота, не прицеливаясь, сплюнул на зеленевший за спиной газон. Лейтенант, надо полагать из солидарности, сплюнул туда же. Зампотыл, проследив за полётом слюны, как-то сразу скис. Он обречёно вздохнул, не глядя сунул чумазый "Макаров" в кобуру и с крайне недовольным видом направился в сторону гарнизонного туалета.

– Куда это он? – недоуменно поинтересовался лейтенант. – Там же… это…

– Наркоз! – наставительно вскинул указательный палец старлей. – Анестезия хрюкательного аппарата посредством ударной дозы "Палинки"

Оба весело рассмеялись.

Тем временем зампотыл дошёл до туалета.

Боевая концентрация режущих глаза испарений не пустила его дальше самого первого, расположенного напротив входа, посадочного места. Входной двери у гарнизонного туалета отродясь не было, но из-за отсутствия окон и резкого перепада освещения, видно было немногое. Смутно угадывалось лишь бледное пятно лица зампотыла, усевшегося, подобно горному орлу, на свою любимую скалу.

Интересного в этом зрелище ничего напрочь не было. Заскучавшие Серёги отвернулись, и чуть было не вернулись к теоретизированию о достоинствах светлого пива, но в этот момент со стороны гарнизонного отхожего места раздался слабый вскрик.

– Провалился, что ли? – предположил один из Серёг.

Оба заинтересованно повернули головы к туалету.

– Нет, пока ещё в штопоре, – заметил второй.

В проеме двери "гарнизонки" виднелся судорожно машущий руками зампотыл. Его голова весёлым мячиком скакала от самого пола до уровня нормального зампотыловского роста.

– Трепыхается, – разочарованно подытожил Ячменёв.

– Мелкая личность, – поддакнул второй Серёга. – Погибнуть и то достойно не может.

Между тем зампотыл ненадолго замер, а затем, словно ненавидящий форменные почтальонские штаны цепной пес из американского мультика, всхлипывая и рыча, выскочил из гарнизонного туалета на окаймлявшую плац асфальтовую дорожку. Несколько секунд он метался в самом её начале, но, вскоре, определившись с направлением, каким-то дёрганым скачущим шагом устремился к Серёгам. Более чем странная походка, однако же, была походкой, пусть и предельно возбуждённого, но уже вполне трезвого человека.

Преодолев разделявшее их расстояние, зампотыл остановился, коротко, подобно командиру артиллерийского орудия, взмахнул рукой и нервным, срывающимся фальцетом спросил:

– Ну что?!! Доигрались, уроды?!

Опешившие Серёги, ожидая разъяснения ситуации, безмолвствовали.

– Кто теперь пистолет доставать будет? – продолжил Осинкин.

После секундной паузы лейтенанты заржали. Они припомнили, что зампотыл так и не застегнул кобуру. Очевидно, давление на клапан, который в штанах, было так велико, что бедолага забыл про клапан, который на кобуре. Судя по всему, поза наседки так перекосила пояс офицерского ремня, что висевшая на нём кобура наклонилась, и пистолет воронёной рыбкой выскользнул в ближайший доступный водоём.

– Отвечать все будем, – заявил зампотыл. – Вы – лица при исполнении, пистолет не приняли, так что вот так. Принимайте меры!

Отсмеявшись и вытерши слезы, Серёги уставились друг на друга.

Первым нашёлся лейтенант:

– Меры принимаю! Серёга, дежурство не будет принято, пока пистолет майора Осинкина не будет возвращен в сейф, в пирамиду, на свое место. Принимай меры!

Старлей Ячменёв, представив себе последствия огласки событий такого, случившегося на излёте его дежурства ЧП, впал в ступор.

– А если, багром пошуровать? – предложил Осинкин, так и не дождавшись вразумительной реакции на свои слова.

– Хотите его вообще больше никогда не найти? – заметил лейтенант. – Вдавите в стенки или в дно, в размякшую от этой дряни глину, и ку-ку.

– Тогда, может, не будем пока никому докладывать, а я завтра "луноход" организую? – выдал ещё одно предложение Осинкин.

Вариант с ассенизаторской машиной обоих Серёг тоже не устроил. Был он весьма спорным, да и разделять ответственность в такой, во всех смыслах дурно пахнущей ситуации никто из них не захотел.

– Что же делать? – совсем скис зампотыл.

– Что делать, что делать… – раздражённо уставился на него лейтенант. – Лезть в яму и доставать пистоль руками!

– Я не полезу! – в ужасе отшатнулся Осинкин.

– Ага, – усмехнулся Ячменёв, – его тебе Пушкин достанет. Ему не привыкать к чёрной работе. Лезь в яму, Дантес херов, а мы, чтобы никто не увидал, подстрахуем.

– Там воняет, – заметил Осинкин и брезгливо наморщил нос.

– Вот и срал бы, как все нормальные дембеля, в кустах! – впал в нешуточное раздражение старлей. – А то, футы-нуты, часы бибикнули и Золушка хрустальный башмачок потеряла… Кстати, кто будет спасённую туфельку подмывать да надраивать?

– Заглохни, принц, – оборвал тёзку лейтенант. – Сначала надо трижды невод забросить, рыбку златую выловить, а уж потом пальцы гнуть и о своих желаниях и претензиях распинаться! Кстати, товарищ майор, а у вас деньги есть?

– Есть… Есть!!! – обрадовано возопил майор. – Сколько нужно? Я тут, у мадьяр… Сейчас…

И он достал из внутреннего кармана внушительную пачку пятисотфоринтовых купюр.

– Хватит и одной, – отрезал лейтенант и, улыбнувшись своему тезке, предложил: – Серёга! У тебя в телефонно-телеграфном центре вроде бы есть куча долговязых и вполне готовых к подвигу бойцов? Хрен ли тебе не свистнуть одного сюда? За валюту на амбразуру? – он старался не участвовать в сомнительных авантюрах и, тем более, не впрягать в них своих подчинённых.

– У тебя в радиоцентре тоже народа хватает, – насторожился Ячменёв. Будучи авантюристом чистейших кровей, он тоже предпочитал сам выбирать момент, когда ввязываться в так разнообразящие военную жизнь приключения, а когда оные игнорировать.

– Как знаешь, – пожал плечами лейтенант. – В конце концов, дежурный не я, а ты. Мы вообще можем не парить голову, а прямо сейчас обо всём доложить комбату. И по уставу получится, и отмучаешься мгновенно…

Ячменёв ничего в ответ не сказал. После короткой паузы он развернулся и взбежал по ступенькам штаба.

– Алё! – раздался его голос из-за витринного стекла дежурки. – Дневальный? Дежурный по части говорит! Богомолова ко мне! Срочно! По-тревоге!!!

– Товарищ майор! – картинно застыв на верхней ступени крыльца с прижатой к околышу фуражки ладонью, доложил он. – Металлоискатель по вашему приказанию вызван!

– Придурок! – с явным облегчением выругался Осинкин.

Минут через пять перед дежурным по части стоял, прижимая лопатообразную ладонь к виску, долговязый худой солдат. В своей зелёной цвета бутылочного стекла форме он и в самом деле был похож на меланхоличного поджарого богомола.

"Богомолов?" – лейтенант иронично хмыкнул и мысленно отметил, что фамилия у воина скорее не церковного, а вполне натуралистично-дарвинского происхождения.

Закончив доклад, солдат выжидательно замер.

Пауза затягивалась.

Инициативу на себя взял лейтенант.

– Вот что, воин… Заработать хочешь?

Опешивший солдат прикусил губу и окинул недоверчивым взглядом всех трёх офицеров. Офицеры в глаза не смотрели, но физиономии у них были на удивление серьёзными. Предположение о непонятном розыгрыше начало стремительно улетучиваться из тормозных отделов солдатского мозга. В глазах воина прытким бесом заплясал алчный огонёк.

– Что надо делать? – мгновенно осипшим голосом спросил он.

Валюта…

За валюту почти каждый служивший в группе войск солдат был готов продать душу дьяволу, мать и сестру – в публичный дом, а родину – первому встречному австрийскому туристу. Получали солдаты по сто пятнадцать форинтов в месяц, а дефицитные в Союзе джинсы стоили в местном Военторге не меньше пятисот. Накопить заветную сумму не получалось – крепнущий организм вчерашнего ребёнка требовал не только каши с тушёнкой, но и конфет с мороженым. Поэтому когда такой же высокий, как и солдат, Серёга Ячменёв жестом фокусника извлек из воздуха изъятую у зампотыла пятисосотфоринтовую радужную бумажку и помахал ею перед самым носом воина, тот, поймав её взглядом, сначала побледнел, затем пошёл красными пятнами и покрылся частой испариной.

– Хочешь цацу? – спросил старлей Ячменёв и иронично сощурился.

Солдат попробовал было ответить, но голосовые связки отказали, и он просто кивнул.

– Надо достать пистолет товарища майора, – продолжил старлей.

Богомолов мгновенно обернулся к Осинкину, но самоустранившийся из общего разговора зампотыл ничего пояснять не стал, он лишь молча рассматривал ближайший тополь, изредка ковыряя в асфальте носком хромового сапога одному ему видимые камешки. Никто не хотел озвучивать место потери "Макарова", и окончательно запутавшийся солдат, за неимением других альтернатив, снова обернулся к лейтенантам. Те ситуации не прояснили: они лишь с рассеянным интересом рассматривали рассевшихся на верхушке тополя воробьёв.

"Оно!" – понял Богомолов, сорвался с места и закружил вокруг тополя. Он сделал один круг, затем второй, третий… На излёте каждого круга заходящее вечернее солнце било ему в глаза, и защитнику родины казалось, что в контрастном переплетении тёмных ветвей блеснул пистолет. Он замирал, слегка смещал голову, разочарованно вздыхал и продолжал своё кружение. Охваченного предвкушением скорого и лёгкого заработка солдата не смущала абсурдность сложившейся в его воображении картинки: ему привиделось, как офицеры по очереди подбрасывают в воздух свои пистолеты, ловят их, и, после неловкого броска, пистолет зампотыла повисает на ветке.

Первым вышел из общего транса лейтенант.

– Не туда смотришь, Богомолов! – начал он.

– Не бери выше, бери глыбже! – решительно продолжил Ячменёв.

– Тут такое дело… – подхватил лейтенант.

– Товарищ майор только что какали… – уже вовсю улыбался Ячменёв.

– И наступило всеобщее разоружение! – закончил повествование лейтенант Серёга.

В обстановке Богомолов сориентировался на удивление быстро. Он уныло повернул голову в сторону гарнизонного туалета, спустя пару секунд – в сторону вожделенной бумажки, и тяжело вздохнул:

– В очко не полезу!

– Хрен тебе тогда, а не денег! – подвел черту старлей. Он аккуратно обернул здоровенную красочную купюру вокруг большого пальца правой руки, свернул внушительную фигу, и сунул получившуюся конструкцию под нос солдату.

Вида приблизившейся бумажки Богомолов не вынес.

– Может палкой попробовать? – жалобно предложил он.

– Думаешь, ты здесь самый умный? – вступил в разговор в полном смысле просравший собственный пистолет зампотыл.

– А я чё? Я – ничё, – пожал плечами наёмный спаситель. – Просто, если кто узнает – задразнят. И вообще…

Сказанное вслух имеет свойство становиться материальной силой. Энтузиазм, словно воздух из плохо завязанного воздушного шарика, стал улетучиваться с физиономии солдата. Необходимо было срочно спасать положение, и в разговор снова вступил лейтенант.

– Короче так, – обращаясь сразу ко всем, решительно начал он. – Пистолет, товарищ майор, ваш. Вам и спускать воина в туалет. Поможете потом выбраться, отведёте на стоянку транспортных машин, за туалет, и помоете из шланга. А мы тут обеспечим отсутствие лишних глаз. Серёга отправит роты на ужин, кстати, уже вот-вот время, да присмотрит, чтобы никто не болтался по плацу. А я прикрою со стороны штаба. Если что, придержу комбата или начальника штаба дурными вопросами.

Осинкин страдальчески скривился, вздохнул, пожал плечами, но всё же кивнул, соглашаясь.

Богомолов был не столь покладист. На его лице отразилась усиленная работа мысли. Процесс для воина был явно непривычным, и, наверное, поэтому растерянное выражение его взгляда сменилось на хмуро-раздражённое.

– Все равно не полезу! – заявил он. – Там мне, наверное, по грудь. А чем пистолет доставать?

Лейтенант отреагировал мгновенно:

– Придётся нырять!

– Нырять?! – возмутился Богомолов. – Не буду нырять!

– Будешь! – спокойно, как о давно решённом, заметил лейтенант. – Серёга! Ты, по-моему, говорил, что на прошлой неделе у химиков Л–1 выменял? Для рыбалки? А с этим воином у тебя один размер! Как мысль?

Для непосвящённых: Л–1 – это такой костюм из прорезиненной ткани, в котором военные люди, не дай бог случись война, преодолевают зараженные всякой гадостью участки местности. Это дальнейшее развитие ОЗК (общевойскового защитного комплекта), но в Л–1 резиновые сапоги отдельным предметом экипировки не являются, а плавно переходят во влагогазонепроницаемые штаны-комбинезон с лямками через плечи. В комплект Л–1 входит такая же прорезиненная куртка с капюшоном и с приваренными к её рукавам перчатками. Одетый в сие чудо военной химической мысли военнослужащий чем-то отдалённо напоминает водолаза, а, при наличии противогаза попричудливее – инопланетянина.

Мысль о таком использовании его имущества Серёге Ячменёву не понравилась.

– Его же потом не отмоешь! – скривился он.

– Отмоем! – воспрял зампотыл. – А нет, я тебе два достану! Новеньких! С ноля!

Внимательно следивший за беседой солдат сразу смекнул, что в предлагаемом лейтенантом варианте он не только не запачкается, но и, если что, вполне успешно сохранит инкогнито.

– С химкостюмом нырять согласен! – поспешно вставил он.

– Не "Сы", а "Вы", – поправил его язвительный лейтенант.

Спустя полчаса облачённый в резину солдат нервно переминался с ноги на ногу, слушая последние наставления лейтенанта. Даже без надетого противогаза вид у него был довольно таки инопланетный, а обтянутая матово блестящей резиной сутулая спина и вовсе придавала поразительное сходство с богомолом.

– Спустишься, коробку противогаза держи над головой, – инструктировал лейтенант. – А то облепишь подсумок жижей и дышать не сможешь. Нащупаешь ногой пистолет, подашь знак майору Осинкину. Потом передашь ему подсумок с противогазом, чтобы он его подержал над поверхностью, и приседай. Рыбкой нырять не надо. Не на пляже. Потом на ноги хрен встанешь. Скользко. Всё понял?

Боец старательно кивал и тоскливо косился в сторону гарнизонного туалета.

Тем временем на плацу началось построение на ужин. Не желавший попадаться на глаза сослуживцам Богомолов спешно спрятался за угол штаба, а ещё не сдавший дежурство Ячменёв зычно скомандовал:

– Внимание, старшинам рот! Ужин уже накрыт! Личный состав на плацу не задерживать! Опоздавшим устрою строевую подготовку! – и, вполголоса, специально для Осинкина, добавил. – Как зайдут последние – вперёд! На всё про всё – полчаса! Больше мне их за столами не удержать!

Старавшиеся переорать друг друга роты спешно двинулись в направлении к столовой. Пять различных одновременно исполняемых строевых песен причудливо переплетённым эхом рокотало над плацем. Истошно орущие проголодавшиеся солдаты не очень старались держать шаг и равнение, но перемещались довольно быстро, и скоро последний, подгоняемый Ячменёвым, воин скрылся за дверями столовой.

Осинкин и боец Богомолов тут же рысью протрусили к гарнизонному туалету. Спустя пару минут Богомолов был опущен в яму, и приободрившийся зампотыл помахал Серегам, что всё в порядке. Он развернулся к зловонному проёму и с воодушевлением принялся наблюдать, как топчется его спаситель, стараясь ногами нащупать оброненный пистолет.

Тем временем на штабное крыльцо вышел капитан Панов. Судя по надутым бровям и насупленным щекам (а выглядело это именно так) – начальник штаба был не в духе.

– Что, товарищи офицеры? Дурака валяем? – зловеще поинтересовался он и машинально проследил за их взглядами.

При виде майора Осинкина ноздри начальника штаба хищно затрепетали.

Что мог делать в столь дурно пахнущем заведении зампотыл, да ещё склонив лицо над посадочным местом?

Сомнений не было! Зампотыл опять фатально пьян, и его нещадно рвёт!

Казалось, даже солнце несколько померкло на фоне мгновенно вскипевшего начальственного гнева.

– Майор Осинкин!!! Ко мне! – раздался над плацем резкий, словно удар хлыста, голос Панова.

Осинкина будто током ударило. Он нехотя, как-то по-крабьи, бочком, материализовался из дверного проема и замер, стараясь не смотреть в сторону Панова.

К начальнику штаба Осинкину явно не хотелось.

На Руси всегда и во всём виноваты дураки и дороги, но, когда поблизости нет ни тех, ни других – источником неприятностей считается промежность. И зампотыл нашёл таки выход! Красноречиво мыча и непрерывно тыча раскрытой ладонью в область собственной промежности, он скрылся за углом туалета.

Повторно окликать Осинкина Панов не стал. Видимо счёл это ниже своего достоинства. Он повернулся к сменяющимся дежурным и принялся расспрашивать старлея Ячменёва о выполнении какого-то мелкого, отданного ещё утром поручения.

Между тем на противоположенном конце плаца, в одноэтажном здании гарнизонной медсанчасти, открылась оббитая искусственной кожей дверь. Из неё, мелко семеня ножками и суетливо оглядываясь по сторонам, выскочил начальник медслужбы – старший прапорщик Гаврица. Рабочий день военного медика закончился, и он, не преминув опрокинуть ставшую привычной мерную стопку неразбавленного медицинского спирта, пребывал в самом благодушном настроении.

Но спирт оказывал на тучный организм старшего прапорщика самое неожиданное воздействие. С одной стороны – поднимал настроение, с другой – ввергал в состояние свирепого молниеносного поноса.

Катастрофа надвигалась, и старший прапорщик, судорожно сжав половинки объемистого зада, частыми мелкими шажками понёсся через плац в сторону гарнизонного туалета. Длинные ресницы его по коровьи выразительных карих глаз хлопали на ходу растерянно и тревожно, рослое крупное тело подрагивало многочисленными жировыми складками. Комплекцией прапорщик напоминал помесь популярного тогда греческого соловья Демиса Русоса с находящейся на сносях гигантской сарделькой. Кличка "Дюймовочка", уже давно кочевавшая за Гаврицей по гарнизонам и весям, судя по всему, была дана ему в насмешку.

О последовавших за этим событиях интереснее всех рассказывал боец Богомолов:

– Нащупал я, значит, ногой пистолет, – меланхолично вещал он очередной группе хихикающих слушателей, – ну и показываю, значит, зампотылу, что всё путём. Отдал ему подсумок, и нырь в эту гадость! Выныриваю, значит. Ни хрена не видно. Протёр перчаткой стекла на противогазе, вижу – что-то солнца многовато. Зампотыл его загораживал. Ну, думаю, раз есть солнце, значит, нет зампотыла! Наверное, пошёл кого-то отгонять. Смотрю, а подсумок валяется на дерьме и медленно тонет. Подхватил его левой рукой, в правой-то – пистолет. Стою себе, весь в дерьме. Стою и думаю: "Раз пистолет у меня, значит, зампотыл меня не бросит!" А тут, значит, солнце опять пропало. Совсем темно стало. Я думал – зампотыл вернулся. Протёр очки ещё раз, смотрю… и глазам не верю! Прямо надо мной – здоровенная жопа! Голая! И, значит, начинает эта голая жопа срать!.. Так обидно стало! И так весь в дерьме. А тут ещё и на голову серут! Ну, я и ткнул её два раза пистолетом!

Дальнейший рассказ ведется от имени старшего прапорщика Гаврицы. Манера разговаривать у военного медика полностью соответствовала манере ходить. Он часто-часто сыпал словами и, зачастую, не закончив одно слово, уже торопился вытолкнуть из себя следующее. Понять прапорщика было затруднительно, но слушать увлекательно.

– Выпил я вечером, как водится, стопочку, – вещал Гаврица. – Чувствую: клапан прижало. Ну, я бегом в туалет. Сел. Только с духом собрался – чувствую во что-то жопой упёрся. Сначала подумал, что солдаты не только виноградом весь туалет загадили, но ещё и лозу притащили и в очко сбросили. Почему-то подумалось, что это я в лозу упираюсь. Обернулся убрать. А то процессу мешает. Короче, оглядываюсь, а там… мама родная! Марсианин с бластером! Страшный!

Как раз в это время на плацу начали выстраиваться поужинавшие роты.

На раздавшийся из гарнизонного туалета визг отреагировали все. И в самом деле, трудно было не заметить пронзительные звуки, тембр и экспрессия которых вызывали скорбные ассоциации с садистски забиваемой на мясо хрюшкой. Вскоре визг резко оборвался и из дверей туалета появился старший прапорщик Гаврица.

Вид у него был ещё тот.

Помните так часто прикрепляемого к дверям туалетов писающего пластикового мальчика?

Ниже пояса прапорщик был первобытно гол. Его широченные штаны путались у самых щиколоток. Свисавшая из-под рубахи мощная жировая складка всё же не скрывала по детски мелкого мужского достоинства военного медика.

– Помогите! Помогите! – отчаянно завопил увидевший людей Дюймовочка. – Там! Там!!! Там…

При этих словах он достиг края плаца, зацепился спутанными ногами за бетонный бордюр и тяжелой баллистической ракетой взмыл в воздух.

Последние слова он выпалил уже в полёте:

– Там – МАРСИАНИН С БЛАСТЕРОМ!!! – торжествующе закончил он и студенистой массой врезался в разлинованный белыми полосами асфальт.

Все заворожёно замерли. Очевидная незавершённость действа намертво приковала внимание зрителей к пытавшемуся отползти от гарнизонного туалета свежеобгадившемуся полуголому прапорщику.

– Допился, явная "белка"! – брезгливо скривился Панов. Он не любил алкоголиков.

После этих его слов из-за угла туалета выглянул зампотыл Осинкин. Он, было, замер, но затем всё же сделал несколько шагов и в нерешительности остановился вблизи от всё ещё находящегося в горизонтальном положении гарнизонного эскулапа.

Появившегося из туалета Богомолова первым заметил Дюймовочка.

– А-а-а! – снова заверещал он и попытался заползти за зампотыла. – Вот он! Марсианин! А-а-а!

Высадившийся в гарнизонный туалет инопланетянин широкими хлюпающими шагами приближался к Осинкину и Гаврице.

– Господи! Что это за хрень завелась в туалете? – поразился Панов.

Между тем Богомолов приблизился к Осинкину вплотную, снял с головы противогаз, прокашлялся, сплюнул под ноги и в наступившей тишине протянул зампотылу его загаженное оружие.

На! – раздраженно и громко сказал он. – В следующий раз сам полезешь!

Взысканий герои этой истории не получили.

Расспрашивавшее о ней начальство смеялось до слёз, и было на удивление милостиво.

Больше всех последствиями случившегося был недоволен боец Богомолов. Насмерть прилипшая кличка "Марсианин с бластером" преследовала его до самой демобилизации.

31.07.2002 г., исправленный вариант – 31.12.2007 г.

P.S.: Описанный в рассказе случай имел место быть то ли в последнюю майскую декаду, то ли в первых числах июня 1983 года. Более точную дату автор не помнит. Со всей определенностью можно утверждать лишь то, что день был субботний и описанный в рассказе лейтенант с утра был выходным. За первый год офицерской службы это был его третий или четвёртый выходной.

Проснувшись в шесть утра, лейтенант переоделся в «гражданку» и первым же пригородным автобусом убыл в Будапешт. Обойдя торговавшие русскими книгами магазины и оставив в них добрую половину своей месячной получки, он вернулся в Этьек.

До развода гарнизонного наряда оставалось полтора часа…

Среди трёх десятков приобретённых лейтенантом книг была и та, за которой он «охотился» более полутора лет – «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимира Войновича. Лейтенант знал, что Войнович уже полтора года как лишён советского гражданства, и скоро вряд ли у кого будет возможность приобрести что-либо из творений автора очень известной тогда песни «На пыльных тропинках забытых планет – останутся наши следы…»

Наскоро перекусив, лейтенант переоделся в форму и, прихватив с собой томик Войновича, отправился заступать дежурным по части. Вряд ли он был оригинален: коротать наряд с книгой – было нормальной практикой для многих его сослуживцев.

Но в это дежурство лейтенанту было не до чтения…

24 года спустя, 19-е ноября 2007 года

Здравствуйте, Владимир Николаевич!

Первую Вашу книгу (о Чонкине – давно за ней «охотился») я купил в Венгрии. В 1983 году, примерно через полгода после кончины Брежнева. Я тогда служил в гвардейской бригаде связи, первым командиром которой был отец Владимира Высоцкого – полковник Семён Высоцкий – и не знал, что мы с Вами оба душанбинцы и что покойный Брежнев за год до своей кончины лишил Вас, автора этой книги, гражданства. Узнал я об этом лишь полгода спустя. Слушал на учениях какой-то «голос» и там это дело мельком проскользнуло. Нехорошо думать о покойниках плохо, но тогда мне пришло в голову, что надо быть идиотом, чтобы лишить гражданства человека, который заставил улыбаться целую страну. Когда улыбается целая страна – с этим бесполезно бороться, надо улыбаться вместе со всеми. А, будучи героем Советского Союза и многочисленных анекдотов, и вовсе бесполезно сердиться на автора веселой книги только из-за того, что тебе самому Бог не дал чувства юмора.

Потом, много лет спустя, будучи кандидатом наук, подполковником, военным пенсионером, работая в частной фирме разработчиком электроники, я и сам стал писать рассказы. Поначалу размещал их в Интернете, потом их стали публиковать и на бумаге. По прихоти судьбы моя первая бумажная публикация состоялась в Германии, в журнале «Переселенец», и Вы, как мне сказали, имели к этому событию самое непосредственное отношение. В том рассказе была описана история, которая случилось в тот самый день, когда я вернулся с купленным «Солдатом Чонкиным» и заступал в наряд дежурным по части.

Если бы я описал эту историю тогда и каким-то чудом опубликовал – то, подозреваю, меня бы как минимум пропесочили по партийной линии, назвав клеветником на Вооруженные Силы. Был бы польщен, если бы в этом усмотрели и «тлетворное влияние» Войновича.

Но тогда я просто сидел ночью за пультом дежурного и пытался читать Вашу книгу, но каждые полчаса мне звонили дежурные самых различных управлений и частей Южной группы войск: «Что там у вас такого стряслось, что половина Группы войск смеётся, а вторая (мы) хочет это услышать и посмеяться тоже?» Прочитать тогда Вашу книгу мне так и не удалось – до самого утра рассказывал о случившемся у нас казусе. К утру рассказ был отшлифован до мелочей и оформился практически к тому виду, в котором и был многократно повторён за более чем 20-летнюю службу, а после неё перенесен на бумагу и, в конце концов, неоднократно напечатан. Сначала, как я уже писал, в «Переселенце».

Потом мои рассказы публиковали в сборниках Александра Покровского (автора «Расстрелять», «72 метра» и других замечательных книг), в этом году (случайно) вышло две моих отдельных книги (обе с этим рассказом), даже получил (думаю, тоже случайно) одну из литературных премий (сейчас их в РФ-ии – как у барбоски блох).

Но я, Владимир Николаевич, не об этом.

Просто захотелось поздравить Вас с прошедшим Вашим юбилеем и поделиться историей об этих приятных для меня совпадениях и пересечениях с Вами и Вашим творчеством.

Было очень приятно узнать, что мы с Вами земляки, душанбинцы.

Прочитал, что в 95-м Вы увлеклись живописью, в том числе – портретной. К сожалению, не смог посмотреть Ваши работы – система защиты выбрасывает с соответствующей странички, так как она у Вас заражена каким-то вирусом (надеюсь, что это ненадолго). Странное совпадение, но когда-то (до военной службы) я тоже занимался портретной живописью, даже умудрился (тоже случайно) окончить Республиканское художественное училище (ещё в Душанбе).

Ещё одно приятное совпадение во всей этой истории: мой отец – родом из Запорожья (тоже Вам не чужой город).

Думаю, что причина этих совпадений в том, что мир – тесен.

Горжусь, что у меня есть такой земляк как Вы и спасибо Вам за Ваши книги.

Недавно приобрёл новое трёхтомное издание «Солдата Чонкина». Надеюсь, что у меня будет возможность познакомиться с Вами лично и получить автограф от автора этих книг.

Желаю Вам крепкого здоровья и успеха во всех Ваших делах и увлечениях.

С теплом и уважением, Ваш земляк…