Клуб юных вдов Коутс Александра
– Ну, не совсем, – говорит он. – Но все равно спасибо.
Я смеюсь и ставлю банку на подоконник рядом с собой.
– Можно тебя кое о чем спросить? – говорит Колин. Он приваливается к стене, раздвигая две старые сетки для ловли моллюсков – сетки висят тут лет десять, их уже давно не забрасывали в пруд.
Я сую замерзшие руки в карманы.
– Спрашивай.
– Ты по-настоящему была замужем? – Колин внимательно смотрит на меня, его глаза блестят в свете лампочки. – Ну, в том смысле, – продолжает он, – что ты же учишься в школе, то есть ты младше, чем выглядишь.
– Мне семнадцать, – говорю я.
– Семнадцать, – повторяет он. – И ты была замужем?
– Да, я была замужем, – твердо отвечаю я. – Шесть недель. Но мы соединились навсегда. Он был старше.
– Ого, – произносит он. – А это… и в самом деле круто.
– Разве? – спрашиваю я. – Ничего из этого не вышло.
– Это верно. – Он кивает. – Но зато вы успели побыть вместе, понимаешь? Как будто знали, что нужно использовать это время по максимуму.
Я большим пальцем нащупываю холодный ободок кольца. Я несколько раз снимала его, но каждый раз ненадолго. Мой палец, моя рука, все мое тело, кажется, скучает по этому кольцу.
– Никогда не думала об этом в таком ключе, – признаюсь я.
– Как бы то ни было, – говорит Колин, – я впечатлен. Когда мне было семнадцать, я все еще руководствовался детсадовскими догмами, что «у девчонок водятся вши». Мне ужасно нравилось дразнить их.
– Знакомая история, – фыркаю я. Колин подносит ложку ко рту, но мороженое не ест.
– Думаю, старые привычки уходят с трудом. – Он хмыкает. – Я скажу об этом своему психотерапевту.
– А у тебя есть психотерапевт?
– Ага, – отвечает он. – А у тебя нет?
– Нет, – говорю я. – Сейчас нет. Но был в детстве. – Я чувствую вопросительный взгляд Колина. – Когда мне было десять, у меня умерла мама.
– Шутишь. – От удивления он даже роняет ложку обратно в банку.
– Странно было бы шутить на такие темы.
– Да, прости. – Он наклоняется вперед, как будто хочет прикоснуться к моему колену, но все же отводит руку в сторону. – Я просто хотел сказать… чертовски много невезения для одного человека.
Я пожимаю плечами.
– Бывает, – говорю я. – Привыкаешь.
– Как она умерла? – спрашивает он. – Если тебе неприятно…
– Автомобильная авария, – отвечаю я. – Водитель сбежал с острова. Его так и не нашли.
– Прими мои соболезнования, – говорит он. Я жду, что он скажет еще что-то: обычно люди в таких ситуациях начинают рассказывать о собственном опыте, о знакомых, которых они потеряли, о знакомом одного знакомого, который погиб в результате точно такого же случая, но Колин молчит. Качает головой, подбирает ложку и ест мороженое.
– Как ты здесь оказался? – вдруг спрашиваю я. – На острове. Ну, у тебя же наверняка есть работа и все такое.
– Я взял отпуск, – отвечает он. – У родителей есть дом на берегу. Он пустует всю зиму. Они решили, что мне нужно… перестроиться.
– И как, получается? – не отстаю я.
– Ну, получалось неплохо, – говорит Колин. – Пока на меня не набросились в темном переулке. Какая-то фурия из «юных вдов».
Я хохочу. Я впервые хохочу от души, и это застает меня врасплох. Я откашливаюсь.
– Жуть какая, – говорю я.
– А ты? – спрашивает он. – Твои родители… твой папа… он опекает тебя?
– Ну, вроде того, – отвечаю я. – Мне пришлось переехать домой. Таково было условие. Но я опять начинаю работать, и это помогает.
– Работать?
– Я директор музыкальной группы, – говорю я. – Вообще-то… это группа Ноя… моего мужа. Я помогала им с самого начала.
– В чем? – спрашивает Колин.
– Все организовывала, ездила с ними на концерты. – Я пожимаю плечами. – Делала все, что требовалось.
– А как же школа?
– Еще не решила, – отвечаю я. – Первый концерт состоится в воскресенье. Не знаю, успею ли я к урокам в понедельник утром…
Колин кивает.
– И в этом плане ничего вроде бы не изменилось.
– В каком смысле?
Колин бросает ложку в пакет и сверху ставит банку.
– Просто это способ делать вид, будто все так же, как раньше, – говорит он. – У меня тоже были такие попытки. – Он кивает. – Не сработало.
Ловлю его взгляд. Колин держится, не отводит глаза. Еще один вызов. Я выдавливаю из себя улыбку и протягиваю ему мороженое.
– Спасибо за угощение, – говорю я. – Мне пора.
– Эй. – Он останавливает меня, кладя руку на плечо. – Прости. Я знаю, каково тебе. И не хочу быть еще одним из множества тех, кто постоянно говорит всякую ерунду…
– У тебя странная манера показывать это, – говорю я. Подхожу к двери, открываю ее и протягиваю руку. – Мне пора спать.
Колин встает, складывает все в пакет, выходит из сарая. Снаружи он ждет, когда я запру дверь, и вслед за мной идет к дому.
– Тэм, – говорит он, когда мы подходим к заметенной снегом террасе.
– Будь любезен, веди себя тише, – шиплю я ему. – Я даже не знаю, зачем ты пришел.
– Я же объяснил, – шепчет он. – Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Я смотрю на него, прищурившись, ветер хлещет меня шарфом по лицу.
– В полном, – говорю я. – В идеальном. Прости за нос. Это все?
Колин смотрит на меня, уголки его губ трогает печальная улыбка.
– Да, – говорит он. – Это все.
Он медленно уходит в темноту, туда, где слабо видны очертания его машины. Я смотрю, как он открывает дверцу и садится за руль. В салоне зажигается лампочка, подсвечивая короткие волосы на его макушке.
Я осторожно сдвигаю в сторону дверь, вхожу и тихо задвигаю ее. Колин заводит двигатель, и я поворачиваюсь к стеклу, чтобы посмотреть, как он уедет, но вижу только свое нечеткое отражение.
Глава тринадцатая
– Ты точно не хочешь, чтобы я подождал?
Папа заезжает на свободное место на парковке у супермаркета, и я поднимаю с пола свой рюкзак. Рюкзак набит всем, что мне понадобится для ночевки в городе, но я беру его легко – так, будто там учебники и тетрадки, и быстро открываю дверцу.
– Все в порядке, – говорю я. – Она всегда опаздывает. Я перекушу чем-нибудь, пока буду ждать.
Папа кивает и барабанит пальцами по рулю.
– Передай Луле Би от меня привет. – Он улыбается. – И Скипу с Дианой тоже.
– Обязательно, – говорю я и тут вспоминаю речь, которую репетировала все выходные. – Ой, пап, может случиться, что мы заработаемся допоздна. Понимаю, завтра в школу, но нам надо сдать тезисы по своему проекту, и, наверное, будет лучше, если я останусь на ночь. А утром попрошу, чтобы меня подбросили вместе с Лу. Ладно?
По лицу папы видно, как он борется с собой: и хочет поверить, и не верит, и надеется, что у меня действительно есть подруги и я действительно старательно занимаюсь.
– Конечно, – отвечает он. – Только позвони, если за тобой надо будет заехать.
– Хорошо, – обещаю я, замешкавшись. В последнее время у нас случаются такие моменты, когда вроде бы надо обняться на прощание, но кто-то должен сделать первый шаг. Никто из нас не двигается, и я захлопываю дверцу. – До завтрашнего вечера.
Папа дважды нажимает на клаксон и уезжает, а я впервые за несколько часов облегченно перевожу дух. На другой стороне парковки – причал, там из парома выгружается вереница машин и толпы пассажиров.
Я оглядываю парковку в поисках фургона Росса, большого белого автомобиля с надписью «Дэвидсон Электрик» на боку. Смотрю на часы в телефоне и понимаю, что еще рано – ребята обычно приезжают минут за пять до окончания регистрации на паром.
И это хорошо, потому что у меня много дел. Я ныряю в отдел бакалеи и по списку, забитому в телефон, начинаю складывать в корзинку лакомства: тянучки для Росса, хумус и крекеры для Тедди, нарезанный ананас и сырные палочки для Юджина. У прилавка гастрономии я заказываю сэндвичи, по одному для каждого, и еще один, из индейки на пшеничной булочке с беконом и авокадо, для Ноя, – это своего рода дань памяти. Я не знаю, что любит Симона, поэтому еще раз прохожу по рядам и беру яблоки, виноград и упаковку кокосового молока – мне кажется, что Симона не из тех, кто любит перекусы из пакетиков.
На улице я ставлю покупки на скамейку и собираюсь присесть, когда вижу знакомую фигуру на потрепанном велосипеде. Лула Би останавливается на углу и приковывает велосипед цепью к фонарному столбу, а потом заходит в тату-салон.
Я устремляюсь следом. Вчера я собиралась связаться с ней, чтобы объяснить причину пропуска уроков и договориться, как будем врать, – мне совсем не хочется, чтобы папа под каким-нибудь предлогом позвонил ей и обнаружил, что я у них и не появлялась, – но в суете сборов и репетиций совсем забыла об этом.
И вот я стою у салона, смотрю в окно и вижу Лулу, которая сидит в углу и сосредоточенно листает заламинированные страницы с рисунками. Я толкаю дверь, и звяканье колокольчика тонет в сердитой панк-музыке, льющейся из динамиков на стене.
– Лула Б… – Она вскидывает голову, и я замолкаю на полуслове. – Лу, привет.
В ее сильно накрашенных глазах мелькает растерянность.
– Ты что здесь делаешь? – недовольно спрашивает она.
На другом конце комнаты за наполовину отодвинутой занавеской я вижу крупного бородатого парня. Ему чуть за двадцать, и каждый сантиметр видимой части его тела покрыт разноцветными замысловатыми татуировками. Он склонился над длинной кушеткой, на которой лежит клиентка. Мне видны только ее волосы, длинные и вьющиеся, они свисают сквозь специальное отверстие в подголовнике. Она приглушенно вскрикивает, и я вздрагиваю.
– Я… я была в городе, – говорю я. – Увидела, как ты подъехала. Зашла сказать тебе «привет».
– Привет, – как попугай повторяет Лула, косясь на дверь. – Что еще? – Она скрещивает руки на груди и быстро переводит взгляд с меня на грозно жужжащую машинку и обратно.
– Мы можем поговорить? – спрашиваю я. – Снаружи?
Лула недовольно хмыкает и захлопывает альбом.
– Сейчас вернусь, Гас, – кричит она парню за занавеской. Тот медленно поднимает голову и кивает, а Лула идет за мной.
– Хочешь сделать татуировку? – спрашиваю я, как только мы оказываемся на улице.
– Нет, – отвечает она и, привалившись к окну, сдувает с лица неоновые пряди. – Может быть. Еще не решила. – Она неопределенно взмахивает рукой. – А что?
– Ну, – начинаю я, перекладывая тяжелые сумки с продуктами из одной руки в другую, – проект.
Лула сгибает ногу и ставит ботинок на низкий подоконник, а затылок прижимает к стеклу, на котором наклеен цветущий лотос, плавающий под словами «Татуировки Тайни».
– И? – произносит она.
– Завтра мы должны представить тезисы, – напоминаю я ей. – Только… так уж получается, меня, скорее всего, не будет.
– Почему? – спрашивает она.
Я ставлю сумки на тротуар и разминаю пальцы.
– Извини, – говорю я, – появилось одно дело, и…
– Дай-ка отгадаю, – хмыкает она. – Группа. Я киваю.
– Выступление, – объясняю я. – В Бостоне. Я добилась, чтобы их включили в программу, так что мне придется быть там…
Я замолкаю, а Лула мрачно смотрит на меня. В ее взгляде присутствует нечто знакомое – точно так же она смотрела, когда мы в детстве играли в какую-нибудь игру и она позволяла мне выиграть.
– Отправила тебе по «мылу» свои записи, – говорю я. – Можешь просто взять их с собой и зачитать. Скажи Олдену, что я заболела, в общем, придумай что-нибудь. Сможешь?
Она продолжает смотреть на меня, молча и напряженно, как на чужого человека. Которого когда-то знала, но долго не видела. Или всячески избегала.
– Спасибо, – говорю я, инстинктивно дотрагиваясь до ее локтя. Она переводит взгляд на мою руку, и вид у нее такой, будто моя рука заразная. – Я серьезно, – добавляю, убирая руку.
– Конечно, – бросает она, поворачиваясь, чтобы зайти в салон. – Развлекайся.
– Лула? – окликаю я ее, когда она толкает дверь. – Еще кое-что.
– Ну, я в этом не сомневалась, – говорит она, под звон колокольчиков закрывая дверь.
– Я тут сказала папе, что сегодня ночую у тебя, так что… Ну, ты понимаешь… если он спросит…
Лула хмыкает. Ветер треплет полы ее черного пальто.
– Ты хочешь, чтобы я ради тебя соврала? Смотрю на нее умоляющими глазами.
– Лула, пожалуйста, – прошу я. – Обещаю, в долгу не останусь. Когда вернусь, я сама доделаю проект, ладно?
Лула вздыхает, встряхивает головой и опять толкает дверь.
– Естественно, доделаешь, – беспечно говорит она. – Только не забудь вернуться, ладно? Я уже начала привыкать к тому, что ты рядом.
Я улыбаюсь и наклоняюсь за сумками.
– Тэм? – говорит она, одной ногой переступив порог.
– А?
Она кивает в сторону моря, в сторону материка, в сторону реального мира, лежащего за морем.
– Будь осторожна, – договаривает она. Мне хочется помахать ей на прощание, но у меня заняты руки, так что я просто пожимаю плечами, и хумус Тедди вываливается на тротуар.
– Со мной все будет в порядке, – говорю я и подбираю пластиковый контейнер, надеясь, что еда не пострадала. – Это всего одна ночь.
Лула смотрит, как я неуклюже перехватываю сумки, а потом скрывается в салоне. Через окно я вижу, как она подходит к Гасу и, глядя через его плечо, восхищается работой.
Я бреду к парковке и взглядом ищу фургон Росса, моля бога о том, чтобы мы не опоздали на паром.
До Бостона мы добираемся без приключений. Все довольно быстро входят в свои обычные роли. Росс ведет машину и на ходу возится со сложной музыкальной системой, которую они с отцом установили лишь недавно. Музыку он практически не слушает: даст прозвучать первым тактам какой-нибудь мелодии и переключается на следующую. Тедди сидит на пассажирском сиденье, высмеивает GPS и вгоняет всех нас в легкую панику, уверенно заявляя, будто мы пропустили поворот. Мы с Юджином сидим сзади, в кузове, пристроив ноги среди путаницы проводов, а за нами все время что-то дребезжит в ящике для инструментов.
Единственное отличие – если не считать вопиющего отсутствия Ноя – это присутствие Симоны. Несмотря на холодную погоду, она одета в мини-шортики в цветочек и абсолютно прозрачную белую блузку (чтобы лучше было видно цветочный рисунок на черном кружевном лифчике). С той минуты, когда мы выгрузились с парома, она не умолкает. Она рассказывает, как ей хочется побывать в новой блинной недалеко от фестивальной площадки. Рассказывает обо всех друзьях, которые придут на ее дебют. Рассказывает, по какому принципу она выбрала в поездку этот наряд, и о еще пяти других вариантах, от которых она отказалась. В конечном итоге Росс вежливо предлагает ей поберечь голосовые связки – ведь они понадобятся на выступлении. Я изо всех сил сдерживаю улыбку.
И вскоре все снова идет, как прежде. Тедди жалуется на то, что ему никак не удается заарканить одну девчонку, а я предлагаю ему дать ей больше свободы.
– Ты же играешь в группе, – напоминаю ему. – Достаточно привести ее на выступление. Остальное сложится само собой.
Росс изводит Юджина советами, как поскорее найти девушку, и я говорю ему, чтобы отстал от бедняги.
– Некоторые не спешат останавливаться на чем-то конкретном, – твердо говорю ему я. – Может, они хотят убедиться, что встретили правильного человека?
Росс бросает на меня в зеркало заднего вида свирепый взгляд и обеспокоенно глядит на Симону, но та не снимает наушники с тех пор, как он велел ей замолчать, что-то тихо напевает и смотрит в окно.
Когда конец пути уже близок, я раскрываю нашу «Библию» и сверяюсь с расписанием.
– Саундчек в полдень, – говорю я. – Потом у нас есть несколько часов на репетицию и подготовку. Я захвачу мерч, – кошусь на коробку с футболками и CD-дисками у моих ног, – и буду ждать вас в гримерке в четыре тридцать. Ваш выход ровно в пять, тик в тик, и выступление не должно длиться дольше сорока минут. Так что если вы хотите выступать на бис, – перелистываю страницу и смотрю на отпечатанный плейлист, – я бы перескочила через «Девушку из лифта» и «Ты и остальные» и сразу перешла бы к «Вдохнови меня, друг» и так далее. Как вам?
Ребята одобрительно кивают, и я вижу, как Симона вынимает из ушей наушники.
– Простите, – говорит она, легонько прикасаясь к моему колену двумя пальцами. Ее ногти выкрашены в разные цвета, и на каждый наклеено по крохотному цветочку. – А не разумнее ли оставить «Девушку из лифта» и спеть ее перед вызовом на бис? Она, знаете ли, такая мощная. Такая сильная.
Я чувствую, что у меня начинает гореть шея, но все же держу себя в руках. «Девушка из лифта» – это первая песня Ноя обо мне, о том, как я застряла в лифте, когда мы с классом ходили в музей естествознания. Его самого там не было, но он сочинил историю об этом, о том, как я заснула и ехала в лифте, пока не нашла его во сне.
Нервно кручу на пальце кольцо. При мысли, что Симона будет петь мою песню – нашу песню – мне хочется на ходу выпрыгнуть из машины и добираться домой автостопом.
– Она права, – тихо соглашается Тедди. – Это потрясающая песня. – Я чувствую, как сбоку на меня смотрит Юджин, спереди, в зеркало заднего вида – Росс. Никто больше ничего не говорит, и повисает тяжелая, гнетущая тишина.
– Ну, ладно, – наконец говорю я, делая пометки на полях списка.
Росс вслед за большим автобусом-столовой медленно въезжает в зону разгрузки. Тедди оборачивается и задорно улыбается.
– Ну что, вперед. Давайте всех сделаем.
Глава четырнадцатая
За сценой в темных комнатках с низкими потолками толпятся исполнители и их помощники. Я смотрю выступление из-за кулис, и от того, что я слышу голоса одновременно и вживую, и через динамики и вижу одновременно и затылки ребят, и радостные лица толпы, во мне оживают знакомые ощущения. Исполнение безупречно, никто бы и не догадался, что Симона поет с ребятами недавно. Сначала от ее присутствия на сцене мне неуютно, но потом я даже забываю, что когда-то было по-другому. Все так, как надо. И как ни больно мне признавать, в свете прожекторов она держится очень естественно.
Во время исполнения «Девушки из лифта» я ухожу за сцену, но все равно отлично слышу сильный, чистый, красивый голос Симоны. Песня звучит по-другому – темп ускорился, появился новый, почти джазовый свинг. Голос у Симоны легкий и приятный, он совсем не похож на низкий, с хрипотцой, голос Ноя, но даже стоя у передвижного бара-столовой, я понимаю, что публике нравится.
Выступление заканчивается, и ребята с Симоной уходят со сцены. Толпа вскакивает и провожает их восторженными криками. Один из звукотехников одобрительно хлопает Росса по спине, друг Симоны, ударник с дредами из другой группы, обнимает ее. Юджин пробирается ко мне. Его черные волосы взмокли от пота.
– Что скажешь? – спрашивает он, прислоняя контрабас к стене. – Нормально?
– Нормально? – смеюсь я, подавая ему бутылку воды из переносного холодильника. – Да вы, ребята, отжигали так, что дух захватывало!
Я беру еще несколько бутылок и отдаю их Россу и Симоне, устроившимся на потертом диванчике.
Подходит Тедди, раздвигая занавеску из бус. По обе стороны от него двое парней постарше в дорогих футболках и модно потертых блейзерах.
– Чуваки, – говорит Тедди, вставая между нами. – Смотрите, кто пришел.
Я не сразу соображаю, кто это такие – мы встречались лично только один раз, на концерте в Провиденсе, а так общение ограничивалось телефонными разговорами или перепиской по электронной почте. Это ребята из нашего лейбла, из «ЛавКрафт». Джон и Джеремайя.
Дальше следуют объятия и похлопывания по спине. Симона подскакивает, чтобы представиться, и получает свою долю похвал.
– Новое звучание очень чистое, – говорит Джон, а может, Джеремайя. – Строится на том же фундаменте, но приобретает аутентичный, этнический оттенок. И при этом абсолютно свежий.
– Мы очень заинтересованы, – соглашается с ним другой. – Во всем.
Тедди почти кричит:
– Они хотят, чтобы мы вернулись!
Ребята обмениваются быстрыми ошеломленными улыбками, и в следующее мгновение в комнатке начинается самый настоящий хаос. Хохот смешивается с радостными воплями, слышны звонкие хлопки, когда все обмениваются жестами «дай пять». Юджин хватает меня в охапку, хотя такой взрыв чувств для него не характерен.
– Получилось! – кричит кто-то. – У нас все получилось!
Джон и Джеремайя уже обсуждают детали.
– Ребята, я знаю, что вы планировали турне, до того как Ной…
– Кстати, прими наши соболезнования…
– Я понимаю, что вы трудились изо всех сил, но дело в том, что одна наша серьезная группа ищет коллектив для «разогрева».
– «Люсия и Кикс»?
У Росса глаза вылезают на лоб, а Симона вопит так, будто наступила на крысу.
– «Люсия»? – повторяет она. – Да вы прикалываетесь.
– Мы не прикалываемся, – говорит Джон.
– Дело в том, – продолжает Джеремайя, – что гастрольный тур начинается через две недели. Та группа, которая должна была открывать концерт… В общем, у них возникли какие-то разногласия. Так что если вам интересно…
– Нам интересно! – кричит Тедди.
Росс ерошит Юджину волосы, а Тедди подхватывает меня и кружит.
– Ладно-ладно, – смеюсь я.
Ощутив под ногами твердую почву, я принимаюсь размышлять. Если все это реально, нам предстоит много работать. Я достаю из сумки, брошенной в углу, свою папку, открываю ее и, встав между парнями из компании, готовлюсь обсуждать с ними деловые вопросы.
– Через две недели? – говорю я, разыгрывая целый спектакль: вот я сосредоточенно изучаю наш график и тут обнаруживаю, что есть «окно». – Думаю, мы сможем. Вы перешлете мне детали по электронной почте? Я могу взять на себя аренду машины, гостиницу и все такое прочее.
– Нет надобности, – так и сияет Джеремайя. – Все уже улажено.
– У нас в офисе сидит одна классная девчонка, Рея, она и занимается всем этим. – Джон кивает. Вероятно, на моем лице отразились тревога и замешательство, потому что он поспешно кладет руку мне на предплечье и говорит: – Не беспокойся. Они в хороших руках. Даю слово.
Я сглатываю и отхожу от него, а Тедди предлагает переместиться в закусочную на углу, где можно сесть и спокойно обсудить все детали. Росс и Симона сидят на диванчике и в честь такой новости увлеченно обнимаются, а Юджин пакует свой контрабас. Неожиданно мне кажется, будто они все застыли, или это я застыла, наблюдая за ними как за проекцией на экране, искусственной и далекой.
Я им не нужна. Они уедут, а я останусь. Только жизнь начала входить в нормальное русло, только все начало приобретать смысл, как меня тут же отбросило туда, где я оказалась восемь месяцев назад. В пустоту. В скорбь. В одиночество.
– Ты идешь? – спрашивает Юджин, когда все выходят в переполненный коридор.
Склоняюсь над своей сумкой и собираю еду, которую никто не ел. Я боюсь поднять на него глаза или заговорить. Я не доверяю себе, ощущая жжение в глазах, чувствуя, как непроизвольно сжимаются зубы.
– Тэм, – весело говорит Юджин, – пошли поедим.
Мотаю головой и упорно смотрю на потрепанные шнурки его ботинок.
– Это же только одно турне, – говорит Юджин. – Мы же не расстаемся навсегда. Кроме того, у тебя школа.
Я незаметно вытираю слезинку в углу глаза.
– Знаю, – говорю я, но мой голос звучит глухо.
– Ведь Ной именно этого и хотел, – говорит он. – Правда?
По-прежнему не поднимаю глаз. Внутри у меня все горит, и неожиданно вспыхивает дикое желание врезать Юджину. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать: «Это не то, чего хотел Ной! Ной сам хотел бы быть здесь. И он должен был быть здесь. Вы все у него в долгу!».
Но вместо этого я откашливаюсь.
– Наверное, пойду встречусь с друзьями, – ровным голосом говорю я. – Увидимся в мотеле. Номер заказан на мое имя. Вам нужно будет получить ключ.
Я вешаю на плечо сумку, одергиваю платье, простенькое, черное, с угловым вырезом и бирюзовым ремешком с большой серебряной пряжкой, тем самым, который очень нравился Ною. Прохожу мимо Юджина и попадаю в толпу музыкантов – кто готовится выйти на сцену, а кто уже празднует успешное выступление. У меня горит лицо, невидимый обруч сжимает грудь, но я иду вперед, все быстрее и быстрее, и наконец вижу дверь на улицу.
Снаружи морозный воздух обжигает. Несколько кварталов я иду с опущенной головой, на холодном ветру глазам больно от слез. Я останавливаюсь у первого попавшегося на пути обшарпанного бара. С кронштейна, раскачиваясь, свисает кривая вывеска. На ней написано «Счастливчик», хотя с первого взгляда видно, что счастливчики в это заведение не заходят. Бар расположен на углу, напротив круглосуточного магазина, и дверь освещает одинокая лампочка уличного банкомата.
Я выбираю этот бар потому, что у входа нет вышибал. Внутри у двери стоит пустой табурет, а у стены – бильярдный стол. Из музыкального автомата в дальнем углу звучит бодрое кантри. Бар очень напоминает заведения из плохого фильма, где два брата дерутся из-за какой-нибудь роковой красотки или полиция накрывает банду торговцев наркотой.
В баре жарко и многолюдно. Снимаю куртку и держу ее перед собой, как щит. Я плохо представляю, что здесь делаю, просто мне некуда деться, а на улице слишком холодно. Но от мысли о том, чтобы сидеть с ребятами и парнями из лейбла в тесной кабинке, обсуждать план гастролей и составлять плейлисты над тарелкой с недожаренной картошкой, мне становится жутко. С другой стороны, сидеть в пустом номере мотеля и ждать возвращения ребят я тоже не могу – уж больно жалко я буду выглядеть.
Я направляюсь прямиком к туалету, потому что меня вдруг начинает тошнить. Там очередь из трех женщин, но я проталкиваюсь вперед, игнорируя возмущенные возгласы. Когда дверца открывается, врываюсь внутрь и быстро задвигаю щеколду.
Крохотное помещение выкрашено в кроваво-красный цвет, его освещает единственная лампочка в треснувшем плафоне над зеркалом. Я склоняюсь над унитазом, и меня сотрясают рвотные спазмы, однако результата никакого. Я жду, жду и вдруг начинаю кричать, потому что мне кажется, что в настоящий момент это лучше всего. Кричу, пока горло не начинает саднить. Поворачиваю кран и сую руки под воду. Смотрю на свое отражение. Тушь потекла, кожа бледная и тусклая. Выгляжу я ужасно. Да и чувствую себя тоже ужасно. Мне не верится, что я здесь.
Делаю несколько глубоких вздохов и собираю волосы в небрежный пучок. Под гневные взгляды женщин я возвращаюсь в зал, нахожу свободный табурет у стойки, рядом с двумя тетками средних лет. У теток автозагар из спрея и блузки с низким вырезом. От одной из них пахнет, как от кондитерской фабрики – то ли это духи такие, то ли она и в самом деле работает на фабрике. От запаха у меня тут же начинает пульсировать в голове.
Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, почему выбрала барную стойку: здесь я чувствую себя в своей тарелке. Не знаю, как меня характеризует то, что для меня зона комфорта – это место с громкой музыкой и липким полом, но так оно и есть. Хотя в этом заведении мне знакомы только сорта пива на стойке. Я скучаю по Максу и многое отдала бы, чтобы услышать, как он сурово отчитывает меня и зовет Огурчиком.
Я кладу голову на руки. Почему-то сейчас мне хуже, чем было за все прошедшее время. Да, я потеряла Ноя, потеряла маму, но тогда мои страдания были осмысленны. Понятны всем.
У меня внутри все горит, и я принимаюсь медленно, раз за разом, лягать ножку табурета. Правда давит на меня, как холодная бетонная плита. Кого я хочу обмануть? Неужели я и в самом деле думала, что смогу вечно таскаться за группой? Естественно, ребята обязательно двинулись бы дальше, нашли бы другую компанию, настоящего директора, и надобность во мне бы отпала. Ведь это их жизнь. Их будущее. А я просто ребенок. Как можно быть такой наивной?
В музыкальном автомате запускается новая песня, дурацкая баллада в стиле кантри. Я закрываю глаза и почему-то вижу Колина. От стыда у меня вспыхивают уши. Он был прав. Я думала, что могу прыгнуть обратно в прошлое. Он действительно был прав. По идее, мне надо бы разозлиться, ощутить ту самую кипящую ярость, как тогда, когда он осмелился критиковать меня после первого собрания. Но вместо этого я чувствую опустошение.
– Привет.
Поднимаю голову и вижу парня, который протиснулся к стойке между мной и теткой с кондитерской фабрики. Внешне он ничего, не страшный, на вид ему лет двадцать пять-тридцать. Крестообразный шрам между глазами придает его лицу то ли смущенное, то ли агрессивное выражение, но парень улыбается – хитрой, кривоватой улыбкой. Выглядит он так, будто его зовут Такером[6].
– Привет, – говорю я и отодвигаюсь от него как можно дальше, но так, чтобы не упасть с табурета. Я отворачиваюсь, но с другой стороны от меня стена, и мне остается смотреть на вставленные в рамки сертификаты санитарной инспекции. Я таращусь на них с таким усердием, что у меня начинает болеть шея и слезятся глаза.
– Там, между прочим, есть крючки, – говорит парень. Я поворачиваюсь к нему, и он указывает на пару серебряных крючков под столешницей барной стойки, а потом – на куртку у меня на коленях. – Если надо.
– А, – говорю я. – Все в порядке. Холодно. Парень смеется.
– Вот невидаль.
У него красивые, ровные зубы, довольно длинные светло-каштановые волосы завиваются в колечки над ушами. Он очень похож на тех ребят, которые стесняются заговорить с девушкой в баре, но работают над этим. Или которые знакомятся на спор. Я быстро оглядываюсь, ожидая увидеть в углу перешептывающуюся группу поддержки, которая наблюдает за его успехами и не дает ему пойти на попятный.
– Можно угостить тебя чем-нибудь? – спрашивает он.
Читать бесплатно другие книги:
