Девушки, согласные на все Царева Маша

Пролог

Женщины часто опаздывают. Красивые женщины – особенно часто. Ну а если ожидаемая кем-то красотка ко всему прочему является знаменитостью, если к ее образу давно и прочно приклеен ярлык «секс-символ», тогда она скорее съест на завтрак собственные чулки, чем явится вовремя. Так думал Кристофер Магнум, обозреватель глянцевого многотиражного журнала «Светские хроники».

В маленькой кофейне на Пикадилли было по-утреннему немноголюдно. От душного пряного аромата кофе немного кружилась голова. Снулая официантка меланхолично подкрашивала губы, растянув их в неестественной обезьяньей гримасе, чтобы помада ложилась ровнее. Пожилая уборщица вяло расставляла по столам вазы с салфетками. По непонятной причине хозяин-шутник решил обрядить ее в форменный целомудренно-розовый халатик-мини, который бесстыдно оголял ее узловатые варикозные ноги. Кристофер сидел за столиком у окна и безостановочно курил. Перед ним выстроилась батарея пустых чашечек из-под эспрессо – нервничая, Крис потреблял кофе в опасном для здоровья количестве.

А сейчас он нервничал и сам себя за это ругал. Причиной его появления в этом не слишком уютном месте было редакционное задание. Кристофер должен был взять интервью у особы, которая лично ему казалась недостойной появления в таком авторитетном и популярном издании, как «Светские хроники». Даже несмотря на то что имя этой женщины гремело на всю Европу и каждый раз при его упоминании мужчины многозначительно переглядывались.

Вот уже несколько лет Кристофер вел в журнале рубрику «Один на один»; его острые, с легким оттенком скандальности беседы со знаменитыми политиками, артистами, писателями пользовались бешеной популярностью. Публика, порядком уставшая от чернухи, негласно заклеймившая папарацци, с восторгом принимала эти интеллигентные и одновременно полные сарказма диалоги. Его называли гением интервью, магистром словесного поединка. Невероятно, но за четыре года существования рубрики ни один собеседник Криса не подал на журнал в суд! Хотя иногда Магнуму удавалось вытянуть из расслабившихся в его присутствии звезд такие жареные факты! Почему-то они ему доверяли. Может быть, все дело во внешности? Он выглядел как студент-отличник, не интересующийся поцелуями в задних рядах кинотеатра и вечеринками с пивом, марихуаной и любительским стриптизом на десерт. Элегантно растрепанные блондинистые волосы, немного растерянные пронзительно-голубые глаза за толстыми стеклами очков – он производил впечатление несколько отрешенного от мира добрячка. И большинство из интервьюируемых им персонажей поздно спохватывались, обнаружив под этой привлекательной маской жесткое перо и ядовитый юмор. Да Кристофер и сам был почти звездой – о его личной жизни охотно сплетничали журналы калибром поменьше, его иногда узнавали на улицах.

И вот теперь – такая неприятность. Главный редактор заказал материал о почти легендарной личности с наисквернейшей репутацией. Правда, Фелисидад (вероятно, это был ее псевдоним) никоим образом не могла считаться звездой в полном смысле этого слова. Ее фотографии не публиковались на обложке журнала «Пипл», и ей не светило стать почетным гостем в популярном утреннем телешоу. Однако имя ее у всех на устах. Потому что Фелисидад была знаменитой порноактрисой.

Перед встречей с ней Кристофер, будучи хорошим журналистом, не без легкого отвращения просмотрел все ее фильмы. Девушка не показалась ему ни привлекательной, ни роковой. Толстовата, бледновата, слишком ярко накрашена. Большинство фильмов с ее участием были черно-белыми. В отличие от других порнокартин, в них даже присутствовали элементы некоторой сюжетной линии. Андеграундные критики были от этой Фелисидад в полном восторге: почему-то порнушка в ее исполнении казалась им высоким искусством.

А Кристофер даже не подозревал, с чего начать разговор с той, чья профессия – бесстыдно раздвигать ноги перед миллионом мужчин. С той, чьи гениталии прославились на всю Европу. С той, которая заработала целое состояние, трахаясь перед кинокамерой. Эта прихоть главного редактора казалась Крису, считавшему себя интеллектуалом, чуть ли не оскорбительной…

– Доброе утро. Извините, я немного задержалась. Какой-то идиот запер на парковке мою машину…

Девушка, остановившаяся перед его столиком, выжидательно молчала – предоставила возможность галантно отодвинуть для нее стул. А Крис («Идиот! Какой идиот!» – ругал он себя потом) с минуту размышлял, прежде чем предложить ей сесть. Наверное, в первый момент он просто растерялся и не сообразил, что это и есть знаменитая Фелисидад.

Она оказалась совсем не такой, как он себе представлял. У нее было простоватое милое лицо: большие глаза неопределенно-серого цвета, бледные веснушки, неаккуратно рассыпанные по миниатюрному кукольному носу, тонкие, но красивые губы, каштановые, с рыжеватым отливом волосы, стянутые в небрежный хвост. Отдельные пряди выбились из сделанной наскоро прически и мягкими пружинками змеились вдоль ее слегка пухлощекого лица. Он знал, что ей никак не может быть меньше двадцати. Но она смотрелась девчонкой, почти школьницей!

Фелисидад предпочитала неброский спортивный стиль одежды. Джинсы, просторный интеллигентно-синий пуловер с логотипом какого-то яхт-клуба, вышитым на груди. Ее ботинки были дорогими, добротными, но несколько, пожалуй, старомодными. И никаких красных кожаных шортиков, сережек в выставленном на всеобщее обозрение пупке и сумочек из лакированной кожи аллигатора – всего того, что, казалось бы, должно нравиться девушке ее профессии. Знаменитой девушке, обладающей к тому же круглым счетом в банке.

Пока Крис с репортерской беззастенчивостью ее рассматривал, Фелисидад бойко диктовала подоспевшей официантке:

– Два круассана с сыром, капучино, свежий морковный сок со сливками, шоколадный штрудель…

Она довольно бегло изъяснялась по-английски, лишь едва уловимый славянский акцент намекал на ее происхождение.

– Вы не соблюдаете диету? – вырвалось у Кристофера.

Он и правда был немного удивлен: весь мир буквально сходит с ума по здоровому образу жизни, сидеть на диете стало модным. Что только не заказывали себе женщины-звезды, которых ему приходилось интервьюировать! Тушеный шпинат, виноград, фаршированный тофу, неочищенный неаппетитно черный рис… Все обезжиренное, обесхолестериненное!

– Нет, а зачем мне? Я не полнею. – Она улыбнулась, и он отметил, что улыбка у Фелисидад приятная. Зубы ровные, белые и, кажется, свои.

– Не возражаете, если я включу диктофон?

– Нет, конечно. Это же ваша работа.

Крис спрятал неловкость за чередой суетливых движений. Наконец диктофон был водружен на стол. А он по-прежнему не знал, с чего начать разговор.

– Вы ведь родом из России? – Он кашлянул, деликатно прикрыв ладошкой рот. – Из Москвы?

– Нет, я родилась в маленьком городе.

Многословием она не отличалась. Кристофер чувствовал себя студентом-практикантом, впервые пришедшим на интервью.

– А теперь, стало быть, постоянно живете в Лондоне?

– Да. – Она с аппетитом надкусила сырный круассан.

– Вы чувствуете себя уютно здесь? Вам нравится Лондон?

– Если есть деньги, везде себя уютно чувствуешь, – усмехнулась Фелисидад, и Крис подумал: «Уже кое-что!»

– Любите тратить деньги?

– Кто ж не любит?

– На что вы обычно тратите? Какие три ваши последние покупки?

Она на пару секунд задумалась, размешивая сахар в капучино.

– Три последние?.. Новый поводок для моей собаки Джереми – я всегда мечтала иметь собаку… Так, потом компакт-диск с джазовым концертом. И зонтик. Никак не могу привыкнуть к вашей сырости.

– Я думал, кинозвезды предпочитают скупать бриллианты. А у вас – зонтик, поводок. – Крис хотел ей польстить, но Фелисидад даже не улыбнулась. – Честно говоря, я вас не сразу узнал, – неловко кашлянул Магнум. Куда делась его знаменитая хватка? – Вам нравится выглядеть… скромно?

– А вам? – усмехнулась она. – Поймите, ведь кино – это всего лишь моя работа.

– И все-таки. У многих молодых девушек, на которых вдруг свалились деньги… так сказать… едет крыша. Им хочется всего и сразу. Или в России вы тоже жили роскошно? Наверное, вы из богатой семьи? Новые русские, да?

– О нет! – рассмеялась Фелисидад. – У моей семьи не было даже квартиры с отоплением. Знаете, окраины русских провинциальных городков похожи на деревню. Деревянные двухэтажные дома, туалет на улице. Половину такого дома и занимала моя семья…

– Собственный дом? – не понял Крис.

– Что-то вроде этого.

– Но теперь ваша семья, наверное, в Лондоне? Вы их сюда перевезли?

– Нет.

– Значит, вы часто их навещаете, – резюмировал Кристофер. – Скажите, а родственники видели ваши фильмы? Там, на родине, вы, наверное, национальная героиня?

Кристофер намеренно подлил масла в огонь. Он ожидал, что девушка занервничает и ляпнет что-нибудь такое, о чем предпочла бы умолчать. Что-то такое, что потом – в художественно обработанном виде – обязательно появится на страницах «Светских хроник».

Но Фелисидад нисколько не смутилась.

– Знаете, я не была в своем родном городке несколько лет. Но сомневаюсь, что его жители могли видеть мои фильмы. Кассета стоит слишком дорого, да и немодно это у нас… В смысле, никто так не развлекается. А насчет моей семьи… Если можно, я не хотела бы об этом говорить.

– Но почему? – Он, казалось, искренне удивился. Наверное, любого другого журналиста, задавшего подобный вопрос, смело можно было бы обвинить в настырности и хамстве. Но не Кристофера Магнума. У него были такие удивленно распахнутые голубые глаза, окаймленные трогательно светлыми ресничками, такое наивное лицо…

– Если честно… Не знаю, стоит ли вам об этом писать. Но, вообще-то, я не поддерживаю отношений со своей семьей!

Лицо Фелисидад потемнело, уголки губ поползли вниз – отсутствие улыбки делало ее в сотню раз менее привлекательной. «Даже странно, как на нее вообще обратили внимание кинодельцы, – в очередной раз удивился Крис. – Почему именно эта серая мордашка показалась им достойной славы?» Он так и отметил в блокноте, который держал на коленях: «Первое впечатление – невзрачна».

А та, кому, по мнению Криса, никогда не светило прослыть русской красавицей, тем временем взяла себя в руки и улыбнулась:

– Да, Кристофер. Если можно, не стоит говорить о моей семье. Я готова ответить на любые вопросы, даже самые нескромные – подозреваю, что таких может найтись много… С вашего позволения, закажу себе еще пирожных. Я сегодня не завтракала.

– Да, конечно… Что ж, если о семье вы говорить не желаете… – смирился он. – Но ведь какие-то близкие люди у вас, вероятно, есть… Я имею в виду…

– Имеете в виду, наличествует ли богатый любовник, который финансирует мои картины? – прочла она его мысли. – Вы же удивлены, что я оказалась такой? Ведь я вовсе не кажусь вам привлекательной…

Не было в ее голосе обиды, и она вовсе не пыталась вытянуть из него комплимент – так ему показалось. Просто констатировала факт.

– Почему вы так…

– Я же вижу, – рассмеялась Фелисидад. – На красивых женщин по-другому смотрят. Как на потенциальных любовниц. Я, наверное, вас разочарую, но никакого богатого любовника у меня нет.

«Не так проста, как кажется, – записал в своем блокноте Кристофер, – а может быть, просто хочет казаться умной!»

– Хорошо, богатого любовника у вас нет. А как насчет бойфренда? С кем-то ведь вы встречаетесь?

– У меня много друзей, – расплывчато объяснила она.

– Друзей-мужчин? – не отставал Кристофер.

– Друзей-мужчин и друзей-женщин.

Внезапно она накрыла его руку, покоящуюся на столе, своей. Ладонь у нее была мягкая и горячая, ненакрашенные ногти оказались коротко подстриженными. Крис от неожиданности машинально выдернул руку. Это было так непрофессионально! Обидеть героиню интервью! Теперь она замкнется, и ничего он из нее не вытянет!

Но этот брезгливый жест был инстинктивным. Просто Кристофер вдруг представил себе миллион мужчин, которых ласково гладила по обнаженным спинам вот эта самая влажная ладонь. Миллион требовательных языков, которые раздвигали податливые мягкие губы этой девушки. Миллион настырных пальцев, исследовавших ее тело вдоль и поперек. Миллион пенисов, в конце концов, с которыми было знакомо ее гостеприимное лоно.

– …Что ж, давайте поговорим о мужчинах… если вы не против.

– Как я могу быть против, если согласилась на это интервью. Я уважаю ваш журнал.

«Польстить хочет, – догадался Магнум. – Что ж, приятно, конечно, но это не добавит ей очков».

– Вы помните, сколько у вас было мужчин?

– Приблизительно, – она даже не смутилась. – То есть вы имеете в виду моих мужчин или партнеров по фильмам?

– А есть какая-то разница?

– Конечно. Вам покажется странным, но я довольно строга. Я не из тех, кто напрашивается в койку после совместного похода на танцы. Честно говоря, соблазнить меня нелегко.

– Ну, вы просто, должно быть, устали от секса. Секс – ваша профессия. Вам, наверное, как-то по-другому хочется отдыхать?

Она вдруг расхохоталась, словно услышала смешной анекдот. Крис начал сердиться. Он ее старался задеть, но у нее, похоже, был крепкий панцирь. Ничем не пронять. А только разозлившийся или растерявшийся человек способен сказать правду – Крис это точно знал. И в сущности, его задачей было подставить герою интервью подножку – так, чтобы он больно брякнулся голыми коленками об асфальт и сам же умудрился этого не заметить.

– Вовсе нет, – вернулась Фелисидад к разговору. – Я такая же женщина, как и все. И потом, голый секс для меня ничего не значит. Может быть, это вам покажется пошлым – в наше-то время, – но я за любовь. Партнеров по фильмам, мужчин, с которыми я спала, было много. Точную цифру не назову, скажу только, что больше сотни. А мужчин… Мужчина у меня был один.

Она замолчала и уставилась в стол. Ей подали круассан, и Фелисидад ухватилась за золотистое тесто, как за спасательный круг. Принялась энергично жевать, не глядя на журналиста.

«Это уже становится интересным», – подумал заинтригованный Кристофер. Даже название для этой статьи неожиданно появилось: «Почти девственница». А что – звучит эффектно.

– Один? – переспросил он, увидев, что девушка не собирается продолжать откровенничать.

– Один, – подтвердила она, вздохнув. – Но это было давно. Мы больше не общаемся.

– Детская влюбленность? – догадался Кристофер.

– Нет. Любовь. Настоящая любовь.

– Не хотите рассказать историю ваших отношений? Как вы познакомились и почему в него влюбились?

– Не знаю… Наверное, я плохой собеседник. Все, что я говорю, кажется мне лишним.

– У вас должно быть немало поклонников. Неужели никто вас не интересует? Ну вы же ходите на свидания? – Он намеренно резко перевел разговор на другую тему, собираясь попозже вернуться к этому роковому загадочному мужчине. – Вы же молодая интересная женщина, вам наверняка нравится где-то появляться.

– Вы когда-нибудь влюблялись с первого взгляда, Кристофер? – вдруг спросила она. – Вот так, чтобы сразу и надолго? Словно вас кипятком ошпарили…

– У меня есть девушка, – невпопад ответил он. – Ее зовут Кортни, она модель.

– Значит, не влюблялись, – подытожила порнозвезда. – Жаль. Вы бы меня тогда лучше поняли…

– А он?

– Знаете, меня ведь никто до этого, в сущности, и не любил. Мать считала меня тунеядкой. Мальчики? Конечно, нравилась я кому-то, но это был не такой интерес… Подруги? Была одна, которая в итоге подложила мне свинью. Мелкую такую хрюшку. Но об этом, пожалуй, писать не стоит. Обо мне никто не заботился, понимаете? Поэтому меня сразу подкупил его взгляд. Он волновался обо мне. Я столько всего себе про него насочиняла! Все о нас с ним думала, о нашем возможном будущем. О том, как он сделает мне предложение, несмотря ни на что. Как мы будем жить долго и счастливо и умрем, по закону жанра, в один день…

– Так вы мечтательница? – улыбнулся Кристофер.

– Бывает. Вообще-то, это было необычное чувство… Слишком быстро все произошло. Вот я стою одна на дороге, и ничего у меня нет, даже будущего. А уже через несколько минут в жизни какой-то смысл появился. Так только в кино бывает. И у меня. Я дура.

– Ну зачем вы так?

– Потому что так оно и есть.

Они замолчали.

Странное это было интервью.

Кристоферу казалось неуместным задавать вопросы, когда она вот так задумчиво молчит. А ей, похоже, вообще было все равно. Она не пыталась произвести на него какое-то впечатление. Просто вспоминала что-то – словно сама с собою вслух разговаривала. «Может быть, назвать материал «Разговор с самой собою»?» – подумал Крис.

Они молчали. И каждый думал о своем. Фелисидад – о себе и о том, на какую странную роль определила ее судьба. Она ведь, в сущности, всегда, сколько себя помнила, просто плыла по течению. Не было в ней ни честолюбия, ни карьеризма. Мямля, медуза, переваренная макаронина… А Кристофер вдруг вспомнил о своей девушке Кортни. Она была совсем не похожа на эту странную Фелисидад. Наверное, они бы друг другу не понравились. Кортни улыбчивая, но сдержанная – слова лишнего не скажет. Лицемерна немного, как он недавно с удивлением заметил. Она красива, куда до нее этой порноактриске! Точеное личико, высокий белый лоб, огромные глаза – зеленые, как у ведьмы. Густые цыгански-черные волосы. Модельеры от нее без ума – кажется, Кортни даже собирается участвовать в Неделе высокой моды в Париже. Но нет в ней огня. Она, привыкшая к поклонению, к своей редкой красоте, почему-то считает необходимым экономить эмоции. Кортни – эгоистка. И она ни за что не влюбилась бы в него, Кристофера, не будь он знаменитым журналистом. И никогда она не влюбилась бы с первого взгляда в мужчину, совершенно ей незнакомого. Нет, Кортни сначала разузнала бы о его социальном статусе, марке авто, любимом дизайнере и номере банковского счета. У юной Фелисидад был аппетит гладиатора. Она с невероятной скоростью поглощала калорийные вкусности. И Крис поймал себя на мысли, что ему приятно на это смотреть. Кортни вот, худенькая, бескровная Кортни, питалась строго по часам и маниакально высчитывала потребленные ею калории. У нее даже была особенная секретная тетрадка, куда она записывала все съеденное за день. Однажды он в тетрадку эту заглянул – ее записи напоминали безрадостное меню оздоровительной столовой для язвенников.

И почему-то Кристоферу стало грустно. То есть не то чтобы грустно в полном смысле этого слова, но все же тоскливо как-то. «Может быть, это из-за того, что который день идет дождь?» – предположил он.

Крис посмотрел на Фелисидад, маленькими глотками потягивающую обжигающий кофе из традиционной английской фарфоровой чашечки. И вдруг понял, что она думает о чем-то своем. «Странная девушка, – с некоторым раздражением подумал он. Кристофер гордился своей хладнокровностью и терпеть не мог, когда кто-то пытался поставить его в неловкое положение. – Блаженная какая-то!»

А Фелисидад действительно была далеко отсюда. Словно забыла о журналисте, сидящем напротив и жадно ловящем каждое ее случайно вырвавшееся слово.

Он показался ей вполне милым, этот журналист. И все-таки она ругала себя за то, что согласилась на это интервью. Да она бы и не согласилась никогда, если бы не уговоры ее киноагента – ведь это замечательная реклама. Но она не привыкла давать интервью. Чувствовала себя несколько скованно и, кажется, наговорила лишнего.

Ну зачем, зачем угораздило ее упомянуть о том мужчине? Ведь это было так давно, где он теперь? Может быть, умер даже, а она и не узнает никогда. Ну что ей стоило с легкомысленным видом прощебетать о поклонниках и вечеринках! Шопинге, необременительных романах, диетах, тренажерных залах и легких наркотиках! Именно этого он от нее и ждал. А она… Вытащила на свет ту всеми давно забытую историю, которая в свое время причинила ей столько боли.

Фелисидад отодвинула от себя пустую чашку и задумчиво уставилась в окно. Мимо кофейни спешили хмурые люди – они прятали лица в воротники, держали зонтики перед собой, чтобы косые прохладные струи дождя не попадали в лицо.

Внезапно чей-то пристальный взгляд ожег ее, словно укус ядовитой медузы. На другой стороне улицы, прямо напротив окна, возле которого сидела Фелисидад, стоял мужчина. Он смотрел на нее, и взгляд его был бессмыслен, как остановившиеся часы. Он был светловолос, бедно одет и почти дистрофично худ. Она даже не сразу его узнала. А когда узнала, вздрогнула, словно через нее пропустили электрический ток.

Нет, не может быть… Только что она о нем вспомнила. И вот он уже здесь, пришел за ней. Зачем? Извиниться? Отомстить?

– С вами все в порядке? – спросил Кристофер. Ему показалось, что у сидящей напротив порнозвезды вдруг начался приступ какой-то странной болезни. Словно ей воздуха вдруг не хватило – и девушка судорожно раскрывала рот, как выброшенная на берег огромная рыба.

Она его не услышала. Прошлое вернулось за ней. Ей казалось, так давно это было, что она даже стала забывать детали. Но, увидев этого человека, вдруг вспомнила все, словно это произошло вчера.

Что за странная история? Она даже не смогла бы сказать наверняка, в какой конкретно момент все началось. Глухой удар, вспышка света – и последовавшая за всем этим вязкая густая темнота. Кажется, она лежала лицом вниз на асфальте…

Глава 1

Девушка лежала лицом вниз на асфальте. Ее левая рука странно вывернулась, в распущенных каштановых волосах запутались комочки грязи. Не по погоде легкая ветровка была порвана и сильно испачкана, одна нога отчего-то босая, на второй был изрядно поношенный ботинок из недорогой грубой кожи.

Увидев этот ботинок, мужчина едва не разрыдался от досады. За обувью, не имеющей ничего общего с банальным женским кокетством, просматривался назойливый видеоряд – скромная воспитанная девушка из приличной семьи, зачетка с преобладающими в ней надписями «отлично», трепетные родители, любящие друзья. Все они будут плакать в суде, жаловаться, биться в истерике и призывать на его голову все возможные проклятия…

Все произошло так быстро. Он ехал по рассветному пустынному проспекту в сторону центра, слушал какое-то расслабляющее радио, курил. Он мог бы поклясться, что улица была пуста. Но вдруг – глухой удар, и машина скользнула влево так, что он больно ударился плечом о дверь. Он машинально вдавил педаль тормоза, с визгом автомобиль остановился. Леденея, мужчина выбежал на улицу и увидел ее – похоже, мертвую.

Черт, черт, черт!!!

Внезапно девушка тихонько застонала и попробовала пошевелиться.

Он бросился на колени, не думая о безумно дорогих штанах из последней коллекции «Кензо». Потряс ее за плечо, осторожно, очень осторожно развернул ее лицом к себе – а вдруг у дуры-самоубийцы сломан позвоночник? В том, что девушка эта – неудачливая самоубийца, он отчего-то не сомневался. В том, что она дура, тем более.

Он огляделся вокруг – никого. Но это ненадолго – Ленинский проспект даже ночью – улица довольно оживленная.

В тот момент он и сам не понимал, что делает, – наверное, именно это состояние и называется состоянием аффекта. Он поднял неподвижное тело и не слишком нежно положил на сиденье рядом с водительским. Потом вернулся за руль и припарковал машину на обочине.

Кажется, никто ничего не заметил. Теперь можно было спокойно подумать, что делать дальше. Если бы он остался размышлять посреди дороги, то через несколько минут вокруг точно собралась бы толпа, кто-нибудь вызвал бы милицию. И объясняй потом, что девка сама под колеса кинулась!

Ресницы ее дрогнули, на секунду она открыла глаза и осоловело на него уставилась.

Он улыбнулся, широко и приветливо:

– Очнулась? Хорошая девочка, с тобой все будет в порядке, вот увидишь. Только не вздумай отключаться.

Девица несколько раз моргнула и вновь закатила глаза. Мужчина вздохнул и завел машину. Правильно ли он поступает? Может быть, все-таки стоит отвезти ее в больницу? Конечно, она жива, но это еще ничего не значит. У нее может оказаться какой-нибудь перелом – одно неловкое движение, и сидеть ей в инвалидном кресле. В таком случае ему с нею вовек не расплатиться. Или сотрясение мозга. Вот впадет в кому, тогда его вообще посадят.

– Вы… Вы кто? – вдруг совершенно ясным голосом спросила девушка.

– Добрый волшебник, – облегченно вздохнув, усмехнулся мужчина.

Двадцатого января, во вторник, где-то около полудня по московскому времени у светского фотографа Филиппа Меднова остановились часы. Это был дурной знак. Несколько секунд Филипп тоскливо таращился на замершую стрелку, потом, вздохнув, расстегнул ремешок. Часы придется оставить дома.

Беспричинная кончина тысячедолларового «Ролекса» (водонепроницаемого, золотого) – это еще хуже перебежавшего дорогу черного кота. Филиппу сразу понять бы намек своего ангела-хранителя. Может быть, тогда и не случилось бы ничего. Может быть, и не было бы никакого ночного проспекта, визжащих тормозов и ненормальной девчонки-самоубийцы…

Но нет – Филипп Меднов не из тех, кто верит в приметы. Как обычно, он тщательно побрился, расчесал густые светло-русые волосы влажной щеткой, натянул любимые джинсы от «Кензо». Упаковал в свой стильный кожаный рюкзак парик и коробочки с гримом.

Улица встретила сырым ветром со снегом и чавкающей под ногами слякотью.

Прощайте, ботиночки, светлые, замшевые, мелькнуло в голове. Прошлогодняя коллекция «Прада», двести долларов на рождественской распродаже. Остановившись возле машины – пижонской спортивной «Мазды» алого цвета, Филипп вдруг – бывает такое – ощутил спиной чей-то внимательный взгляд на себе. Обернулся – нет никого.

– Совсем нервы разгулялись, – сказал Филипп вслух, чтобы как-то себя успокоить.

Он уже собирался сесть за руль, когда заметил сложенный вчетверо листок, белеющий на лобовом стекле. Развернул его обреченно, заранее чувствуя какой-то подвох. Записка была напечатана на компьютере и состояла из единственной фразы, хлесткой и лаконичной: «Я знаю, чем ты занимаешься, подонок, и я тебя разоблачу!»

Филипп прибыл в фотостудию журнала «Фамм» с пятнадцатиминутным опозданием. Куртка, несмотря на промозглый день, распахнута, через плечо перекинут штатив на стильном серебристом ремне.

– Всем привет! – дежурно улыбнулся. Пожал руку главному редактору, серьезной сорокалетней красавице. Поцеловал в пахнущую пудрой щечку знакомую фотомодель. Заказал себе свежевыжатый сок. Все это он делал на автомате, не задумываясь.

Фотомодель, хорошенькая блондинка, состроила ему глазки. Филипп немедленно отреагировал на агрессивное кокетство – подошел к ней сзади и поцеловал девушку в шею. Она вздрогнула и попыталась к нему прижаться, но он шутливо хлопнул ее по обтянутой джинсами попке и отстранился.

Ему было на нее наплевать. Неписаные законы светского этикета диктовали ему быть милым с податливыми красотками. Учитывая, что Филипп считался одним из самых успешных московских фэшн-фотографов, большинство красавиц были к нему благосклонны. Пылко целовать их наманикюренные пальчики, разбрасываться двусмысленными комплиментами было для него так же естественно, как почистить утром зубы. Кто бы знал, как раздражали его все эти девицы на самом деле!

Взять хотя бы вот эту, сегодняшнюю. Кажется, ее зовут Лиза и она числится в десятке самых высокооплачиваемых «вешалок» Москвы. Худощавая блонда нордического типа с хитрющими голубыми глазами и веснушками на курносом носу. Ей лет семнадцать, не больше. Она кричаще красива и столь же кричаще глупа. Но при этом пользуется ошеломляющим успехом у мужчин – а кому не хочется появиться где-нибудь в обществе эльфоподобного создания, грациозно вышагивающего длиннющими загорелыми ножками.

– Я была на днях в Риме! – звонко похвасталась она, пока визажист размахивал огромной кистью над ее лицом. – Так понравилось, так понравилось, ты не представляешь, Филя!

– Рим – вечный город, – машинально ответил он, наводя фокус. – Ну и где побывала? В каких музеях?

– В музее Версаче! – расхохоталась Лиза. – Какие музеи, Филя? Я была там всего три дня! Едва хватило времени обежать все магазины! В Риме надо делать шопинг! Лучший шопинг в Европе!

– Милочка, не могли бы вы минутку помолчать? – перебил ее визажист. – Мне надо подправить губы.

Лиза не обратила на него никакого внимания, как ни в чем не бывало продолжая рассказывать о своем потрясающем вояже:

– Купила юбку из страусиной кожи! Прикинь, Филь, из страусиной! И сапожки к ней, с открытой пяткой. Это сейчас в Европе очень модно, ну а в Москве, конечно, диковато смотрится. До нас вообще все доходит в последнюю очередь, – она брезгливо сморщила носик. – Филь, у меня в аэропорту был перевес тридцать килограмм! Столько шмоток накупила. Восемнадцать платьев! Одно мне особенно нравится, такое желтое, с вырезом…

Визажист умоляюще взглянул на Филиппа – болтливая девчонка тормозила безупречно отлаженный рабочий процесс. Филипп знаком показал ему: отодвинься, не мешай. Визажист явно обиделся, но виду не подал. Пожал плечами и отошел к столику, на котором стояли запотевшие бокалы с шампанским и тарелки с канапе.

Лиза продолжала щебетать, а Филипп смотрел на нее в объектив. У девушки было такое вдохновенное лицо, когда она рассказывала о новых нарядах! Так возбужденно горели ее глаза, так алели щеки, так взволнованно вздымалась грудь! Она словно в любви признавалась или читала гениальные стихи!

В такие моменты ее и надо фотографировать, решил Филипп. Специально ей ни за что не сыграть такое вдохновение. Она, конечно, красавица, но актриса никудышная… Лиза даже не заметила, что ее фотографируют. Она думала, что Филипп просто «прицеливается», и держалась непринужденно.

– Стоп. Снято! – вдруг сказал Филипп.

В студии воцарилась тишина.

– Что значит «снято»? – приблизилась к нему главный редактор.

– Снято – значит, снято, – снисходительно улыбнулся Филипп, собирая аппаратуру. – Это значит, что я свою работу закончил.

– Но мы рекламируем джинсы! – попыталась возразить она. – Надо было поснимать ее в разных позах, со спины, в профиль… Как обычно…

– Вот именно, как обычно! – весело воскликнул он. – А я хочу, чтобы получилось что-то невероятное! Сами увидите, когда посмотрите отпечатки! На этих снимках она живая, она смеется. Не просто загримированная кукла.

Он говорил с такой уверенностью, что «железная леди» засомневалась.

– Но вы не проработали и пятнадцати минут. Ваш гонорар составляет четыреста долларов. Четыреста долларов за пятнадцать минут работы!

– Думаете, качество фотографий зависит от потраченного времени? Дорогая, не сомневайтесь, это будет просто удивительно! Разве я когда-нибудь делал свою работу плохо?

Наконец и Лиза заметила, что происходит нечто непонятное. Фотограф вдруг начал торопливо складывать штатив, тогда как, по ее мнению, съемка еще и не началась.

– Что за чертовщина? – взвилась она. – Филя, ты куда?

– Милая, увидимся! Ты была великолепна.

– Что-о? Ты хочешь сказать, что сфотографировал меня с ненакрашенными губами?!!

– Косметика тебя портит, – усмехнулся Филипп, втайне мечтая о том, чтобы красавица вдруг стала немой. У фотомодели был неприятно визгливый голос.

– Филя, ты не имеешь права! – Она сорвалась с места и преградила ему дорогу. – Сейчас же останься и сделай все как надо! Я же буду выглядеть на снимках, как какая-то… лохушка!

Он попытался мягко отстранить ее, но у Лизы была удивительно крепкая хватка. Кроваво-красные ноготки больно впились в его запястье. Машинально он выдернул руку и едва не закричал от ужаса – красные ноготки с тихим стуком посыпались на пол. Филиппа даже перекосило от неожиданности – наверное, так чувствует себя герой классического тошнотворного ужастика, когда видит отрубленную, зловеще хохочущую голову. И только через несколько секунд до него дошло – ничего страшного не случилось, ногти-то накладные, пластмассовые. Страх уступил место беспричинному веселью.

Развеселились и главный редактор, и визажист.

– Милая, почему с твоими деньгами ты не могла сделать себе гелиевые или акриловые ногти? – поинтересовался визажист. – Они куда прочнее! Зачем было приклеивать этот кошмар? Чуть заикой всех не оставила!

Фотомодель суетливо ползала на четвереньках по полу, собирая ногти. Она отчего-то не разделила всеобщего веселья.

– Сволочи, – сквозь зубы прошипела она, поднявшись. – Думали, что получится меня унизить? Но мне наплевать на ваши мерзкие уловки. Я… – Внезапно Лиза рухнула на табурет, прикрыла лицо руками и принялась истерически всхлипывать: – Какой позор! Это ужасно! Такой позор!

И тут в голову Филиппа пришла еще одна идея. Он направил объектив на рыдающую модель.

– Лиза! – тихонько позвал он. – Лиз, смотри, что у меня есть!

Она оторвала ладошки от лица и повернула к нему голову. Лицо ее покраснело, нос распух, под глазами размазалась тушь, а на длинных завитых ресничках блестели слезинки. Как ни странно, и сейчас она выглядела красавицей. Капризная девушка-ребенок, само очарование…

Потом эта реклама прогремит на всю Москву. А рейтинг фотомодели Лизы взлетит до небес, ее пригласят работать в Париж. Рядом две фотографии – счастливая смеющаяся модель и она же заплаканная. Рекламщики и лозунг придумали соответствующий: «Джинсы Беллини – дай волю своим эмоциям!»

– …Знаете, я думаю, вы гениальный фотограф. – Незнакомый женский голос прозвучал за его спиной. Филипп обернулся, готовый ответить очередной поклоннице снисходительной усмешкой.

Девушка, стоящая перед ним, была совсем молоденькой. И вовсе не такой красивой, как эмоциональная Лиза. У нее были длинные каштановые волосы, густая челка, из-под которой блестели темные глаза, немодно узкие жесткие губы, субтильная фигурка. Шея такая тоненькая, что, кажется, ее двумя пальцами можно обхватить. Она была одета в синие джинсы и вязаный недорогой пуловер. Она улыбнулась, а у Филиппа дыхание остановилось.

Нет, эта девушка совершенно ему не понравилась. Она была слишком молода для того, чтобы вызвать в нем мужской интерес, слишком костлява, чтобы ему захотелось затащить ее в постель, слишком плохо одета, чтобы пригласить ее в ресторан или клуб. Просто она как две капли воды походила на другую женщину, ушедшую из его жизни давно и навсегда. И все же это была не она. Не она.

Он понял это, внимательнее приглядевшись к ее лицу, и разочарованно вздохнул.

– Меня зовут… – девушка приняла его чересчур внимательный взгляд за внезапно возникшую симпатию и раскраснелась.

– Мне наплевать, как тебя зовут! – буркнул Филипп, сам не ожидая от себя такой грубости. Он, всегда предупредительный и в меру кокетливый, милый и интеллигентный, вдруг оказался таким хамом. Однако переиграть ситуацию не представлялось возможным, поэтому он суетливо засобирался уходить.

– Филипп, с вами все в порядке? – поинтересовалась главный редактор «Фамм», которую он едва не сбил на входе. Кажется, она слышала, как он нахамил этой девчонке, так похожей на ту, другую. Ту, о которой он вспоминать не любил. Ту, которая, как он считал, сломала его жизнь. Ту, которая носила необычное имя – Азия. Правда, скорее всего, имя было фальшивым. Филипп никогда не видел паспорта женщины, из-за которой был вынужден жить наперегонки со временем, чтобы не оказаться в плену агрессивно атакующих воспоминаний…

Он покинул студию по-английски, оставив в недоумении обиженную девушку, главного редактора и заплаканную фотомодель. Посмотрел на запястье и вспомнил, что часы остались дома.

Черт, не опоздать бы теперь. Филипп Меднов старался максимально наполнить свою жизнь событиями, работой, деловыми встречами, переговорами и редкими свиданиями с женщинами, ни одна из которых по-настоящему его не волновала.

Погода в этот день была на редкость отвратительной. Да и настроение – ей под стать. Карман не по-зимнему легкой ветровки оттягивали несколько монеток – семь рублей. Других денег у Евы не было и в ближайшее время не предвиделось.

Семь рублей – звучит как издевка. Можно на них мороженое в ларьке купить и, давясь, глотать сладкие ледяные куски в безумной надежде подхватить двустороннюю пневмонию и тихо скончаться на руках взволнованных медработников. Можно сжевать резиновый палаточный хот-дог – это ненадолго согреет сонный измученный организм. Можно приобрести лотерейный билет, выиграть миллион долларов, перебраться на Голливудские холмы и сочетаться законным браком – с Брэдом Питтом, например. Можно…

Да что уж там, глупо строить планы, если жить осталось несколько часов. Если все уже давно решено, а в потустороннем отеле забронирован номер – не класса люкс с видом на море, разумеется, но все-таки… Ева рассеянно огляделась. В последнее свое утро ей вздумалось отправиться на прогулку – она бездумно прошлась по Старому Арбату, который необъяснимо любила всегда. Свернула на Никитский бульвар, погрелась недолго в одном из милых маленьких антикварных магазинчиков. Неспешно шагала мимо золотистых шикарных витрин Тверской. А на углу Моховой улицы остановилась, замерзнув окончательно.

Прохожие не обращали на нее никакого внимания. Прятали покрасневшие носы в воротники, толкались, торопились. Знали бы они, подумала Ева, знали бы, что этой продрогшей, бедно одетой девчонке, которая стоит под дождем без головного убора, осталось жить всего ничего. Может быть, тогда они бы ее невольно зауважали. Как причастную (ну или почти причастную) к некой неразгаданной тайне, о которой сами они стараются пореже думать. Она даже приободрилась немножко, внезапно почувствовав некое странное превосходство над остальными.

Справа от нее был зловонный подземный переход: грязные телефоны-автоматы, ларьки с разноцветными безделушками, компания голосистых цыганок с золотыми зубами, притихший от холода бомж, сидящий на толстой картонной коробке, протянув в никуда немытую пятерню.

Слева – шикарный отель «Националь». Лакей в форменной ливрее, стоянка для эксклюзивных авто, пузатые тузы под руку с тонконогими блондинками в норковых манто.

Сидя на ледяном мраморном парапете, Ева с любопытством наблюдала – бомж вяло почесывал свалявшиеся патлы, швейцар лихо подкручивал напомаженные усы. Вот прямо возле входа в отель остановился длиннющий лимузин. Рядом с другими машинами он смотрелся как тропический аллигатор в компании комнатных черепашек. Длинный, черный, блестящий, помпезный, как рояль в Большом зале консерватории. Даже странно, как это он умудрился остаться чистым на чавкающих талой грязью московских дорогах. Шофер, похожий на профессионального игрока НБА, открыл дверь, почтительно склонил голову и протянул руку. На его широкую ладонь легла крошечная женская рука. Холеная, с коротко подстриженными и выкрашенными в благородно-розовый цвет ногтями. На мизинчике блестел массивный перстень с огромным прозрачным камнем – неужели бриллиант?

Ева вытянула шею, приглядываясь, сама не зная почему. Словно в окно чужое заглядывала, пытаясь рассмотреть хоть одну картинку из чужой сладкой жизни.

– Что смотришь, девушка?

Ева вздрогнула и обернулась. За ее спиной стояла цыганка. Странно – обычно цыганок интересуют те, у кого деньги есть, хоть немного. Они деньги чуют. А что с Евы возьмешь?

– Да так… – она неопределенно пожала плечами и инстинктивно отодвинулась.

– Погадать, что ли, тебе? – прищурилась цыганка. Она была еще совсем молодой, но, конечно, постарше Евы. Смуглая, золотозубая, черноглазая. Хитрая – сразу видно. Такая своего не упустит.

– У меня денег нет, – спокойно улыбнулась Ева. А чего нервничать, если ничем не рискуешь?

– Нет, – согласилась цыганка, – но скоро будут. Ты не бойся, я хорошо гадаю.

– Я и не боюсь. А деньги… Откуда им взяться-то? Раньше я стипендию получала, а теперь меня из института отчислили.

– Знаю. Давай сюда руку. Любую, любую. Ну чего улыбаешься? Я серьезно говорю.

Ева пожала плечами и протянула ладошку. Может быть, ей просто заняться нечем, цыганке этой? Пускай себе гадает, все равно самой Еве лучше известно ее будущее. Которого, в сущности, нет. Не считать же за будущее несколько часов, которые она собирается слоняться по мерзлому городу?

У гадалки были шершавые мозолистые ладони. Как будто бы она всю жизнь работала в поле. Длинные крепкие ногти были накрашены темно-бордовым лаком, кое-где он стерся, но цыганку, должно быть, красота маникюра не волновала. Еве невольно вспомнилась другая рука – хозяйки роскошного лимузина. Она скосила глаза в ту сторону – женщина уже вышла из машины. Она оказалась миниатюрной блондинкой, не слишком молодой, но прекрасно выглядевшей. Еще бы! Надо умудриться выглядеть старухой, когда у тебя столько денег! Чистые холеные волосы уложены в «ракушку», на лице цветет интеллигентный персиковый румянец – скорее всего, это просто дорогой тональный крем, потому что на колючем ветру такого румянца не бывает. Лицо богатой красавицы показалось Еве смутно знакомым. А может быть, просто похожа на кого-то…

– Не отвлекайся, девушка. На меня смотри, – скомандовала цыганка, водя грязным пальцем по Евиной ладони. – Жизнь твоя изменится. Сначала появится звезда. Это первый знак. Потом будет боль. Потом встретишь человека и полюбишь его…

Ева рассеянно слушала. Что она несет? Какая звезда, какая боль? Может быть, это своеобразное описание загробной жизни? Кажется, обычно говорят о каком-то тоннеле, а здесь звезда… И если так, при чем здесь «встретишь человека и полюбишь его»? Наверное, гадалка всем так говорит.

– Любовь, значит, встречу? – иронично переспросила она. – Прекрасного принца?

– Я про принца не говорила. Скорее это будет трефовый король.

– Король? – изумилась Ева. – Вы же по ладони, а не на картах гадаете!

Цыганка внезапно рассердилась. Без улыбки она выглядела гораздо старше.

– А тебе не все равно? Что ты в этом понимаешь? Счастливой не будешь, – сказала она словно в отместку, но Ева не обиделась.