Эдичка Грэй Зоя

Я продолжал смотреть вниз.

«Ничего себе, какой он огромный!» – подумал я о заливе.

– А акулы в нем есть? – спросил я соседа.

– Бывают, но редко, – ответил он и заулыбался в усы.

Сосед дал бабушке карточку и сказал, чтобы она всегда к нему обращалась по всем вопросам. Наконец самолет приземлился, люди повскакивали с мест, похватали сумки и побежали на выход. Бабушка велела мне сидеть смирно и никуда не торопиться. Наконец и нас пригласили к выходу.

Мы шли по длинному коридору, вымощенному мрамором, на паспортный контроль. Я обратил внимание, что многие пассажиры с нашего самолета переоделись в арабскую одежду: мужчины были в длинных белых рубахах и в головных уборах, похожих на скатерти, эти уборы держались на голове с помощью черного обруча. Женщины были в длинных черных плащах и белых платках. Плащи эти назывались абаями и были сшиты из легкого шелка. Скорее, это были не плащи, а накидки, потому что они закрывали женщину с головы до ног. Некоторые женщины закрывали лицо черными повязками, над которыми блестели огромные черные глаза.

Хотя кое у кого абаи наброшены были только сверху (видимо, чисто символически) на костюмы и платья из лучших французских домов моделей, а голова не покрыта, и прекрасные волосы рассыпались по плечам. В основном на таких смотрели неодобрительно, но их, по-моему, это нисколько не смущало.

Мы без проблем прошли паспортный контроль, и к нам подошел наш сосед по самолету.

– Вам нужна помощь? – спросил он бабушку.

– Да, нам нужно найти нашу собаку, – ответила бабушка.

– Я вам помогу, – сказал он.

В этот момент к нам подбежала мама с Алешкой и Антошкой. Мы начали обниматься, целоваться, а наш сосед замер от изумления.

– Вот познакомьтесь, Мохаммед, это моя дочь Анастасия, – гордо сказала бабушка.

Мама выглядела настоящей красавицей. На ней было длинное арабское платье с вышивкой, она уже хорошо загорела, поэтому глаза ее казались еще более голубыми. Белокурые волосы свободно падали на ее плечи. На Мохаммеда прямо оторопь нашла. Он смотрел на маму не отрываясь.

– Какая у вас красивая дочь, мадам Барбара! – Он протянул маме руку и крепко пожал ее мягкую, нежную ладонь. Мама опустила глаза и улыбнулась. – Пойдемте, мадам Анастасия, я помогу вам найти вашу собаку, а то тут все очень запутанно.

Мы двинулись по каким-то длинным коридорам и наконец куда-то пришли. В месте, в котором мы оказались, мраморных полов не было, а было грязно и серо. Люди, что здесь работали, здоровались с Мохаммедом, хлопали его по плечу, говорили ему что-то по-арабски и смотрели на маму.

Борьку мы углядели сами. Он до сих пор спал в своей клетке. Я заволновался: «Вдруг он не проснется?»

Мы направились к маминой машине, наши вещи вез на тележке один носильщик, Борьку в клетке вез на другой тележке второй. Они подбежали к нам сразу же, как только наш новый друг Мохаммед щелкнул пальцами.

Мы торжественно погрузились в мамин новый джип. Мохаммед расплатился с носильщиками, и они зачем-то стали целовать ему руки. А Мохаммед стал целовать руки маме и бабушке и приглашал к себе в шале.

Наконец мы покинули стоянку. Машин кругом было видимо-невидимо. В отличие от Англии здесь никто не уступал никому дорогу и все пытались протиснуться в любую щель между машинами. Увидев маму, многие, правда, начинали улыбаться и пропускали ее.

– Хорошо быть блондинкой в арабском раю, – сказала бабушка довольно ехидно.

Мы тихо сидели сзади с Антошкой и Алешкой, и я не отрываясь смотрел в окно. Первое, что меня потрясло, – это теплый воздух, волной бивший в лицо. Не было и намека на промозглую английскую зиму. Нам мгновенно сделалось жарко, и мы сняли с себя легкие куртки, в которых в Англии промерзли бы до костей. Алешка и Антошка были в шортах и майках.

– Да, здесь как в Крыму! – воскликнула бабушка.

Потом я стал смотреть на машины. Каких только машин здесь не было – самых причудливых расцветок, форм и моделей. Они сверкали на солнце. Люди, которые в них ехали, были в белоснежных рубахах, местные их называют дишдаши. Еще в аэропорту я заметил, какие холеные и элегантные здесь мужчины, как от них вкусно пахнет французскими духами. Потом мне объяснили, что мужчины в Кувейте переодеваются по нескольку раз на дню. Слуги не успевают стирать горы дишдашей, поэтому прачечные и химчистки в Кувейте – очень прибыльный бизнес.

Мои наблюдения прервал Борька. Он проснулся и начал высовываться из своей клетки. На его удивленной морде было написано: «Где я?»

Увидев меня, он стал лизать мои руки и все норовил дотянуться языком до лица. Потом он увидел Антошку и Алешку, заерзал от радости и заскулил, что означало по-собачьи: «Радость-то какая!»

Мы проезжали по улице, по обеим сторонам которой стояли невысокие уютные дома, утопавшие в экзотической зелени. Перед одним из таких домов мы остановились. Нам навстречу выбежала молодая женщина – не то китаянка, не то кореянка, на самом же деле филиппинка, но это выяснилось позднее.

– Мама, Эдичка, познакомьтесь. Это Камилла, она работает у нас в доме прислугой, – сказала мама.

Камилла широко улыбалась, демонстрируя ряд безукоризненно белых зубов.

– Добро пожаловать, мадам, добро пожаловать, господин Эдуард, добро пожаловать, Борис, – повторяла и повторяла она.

– Мама, а мы что, вот здесь будем жить? – спросил я.

– Конечно, Эдичка. Проходи в дом.

Мы вошли в очень уютный холл с мраморным полом и большой люстрой. В середине холла стоял столик, на нем – огромная ваза с цветами, больше в холле ничего не было. Камилла тащила наши чемоданы, Борьку наконец выпустили из клетки, и он бросился обследовать сад. Алешка и Антошка умчались с ним.

Я пошел изучать дом. Мне он очень понравился. Помещения в нем были расположены на одном уровне, только в столовую вели три ступеньки. Гостиных было две – большая и маленькая, последняя с телевизором и кучей игрушек. Большая гостиная обставлена светлой красивой мебелью, на маленьких столиках поставлены лампы, все они были зажжены. На мраморных полах лежали персидские ковры. В доме было четыре спальни, четыре ванные, а у Камиллы была собственная комната с душем и туалетом. В общем, сплошной уют. Что я еще заметил? Жары не было, работали кондиционеры. И царила идеальная чистота.

– Мадам, господин Эдуард, пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, – сказала Камилла. – Не желаете освежиться с дороги? Скоро мы будем ужинать.

Я вошел в свою небольшую спальню и замер – так в ней было хорошо. Здесь было все необходимое для счастливой жизни: удобная кровать, письменный стол с большой лампой, ящик с игрушками, встроенный стенной шкаф, комод. Я стал сразу же открывать ящики и обнаружил там множество шорт и маек. Рядом с комодом стояла полка с моими любимыми книгами. В белой ванной висели большие мохнатые полотенца.

«Как здесь здорово», – подумал я.

В этот момент с кухни донесся крик, и я побежал туда. В кухне на стуле стояла Камилла, перед ней сидел Борька с крысой в зубах – сидел и не мог понять, почему Камилла кричит. Потом, решив, что это какая-то незнакомая ему игра, Борька открыл пасть и стал лаять. Крыса упала на пол. Это была мертвая крыса, Борька ее придушил. На крик Камиллы в кухню сбежались домочадцы. Бабушка мигом оценила обстановку, взяла веник и совок, смела туда крысу и выбросила ее в уличный контейнер для мусора. Борька побежал за ней и стал выяснять, куда исчезла его добыча. Он уселся возле контейнера и стал подвывать, что на этот раз означало: «Крыса еще жива, она только притворяется мертвой. Дайте же наконец мне ее прикончить».

Бабушка цыкнула на Борьку, и он нехотя поплелся домой, все время оглядываясь назад и как бы говоря: «Ну, пеняйте на себя! Когда эта тварь очухается, она вам еще покажет».

Мы все уселись за стол в большой кухне. Мама сказала, что сегодня обедаем по-домашнему, а в столовой накрывают, только когда принимают гостей. Бабушка, по-моему, не очень была довольна такому объяснению, но, увидев гору поджаренных в чесноке креветок, сменила гнев на милость. Камилла, оправившись от крысиного шока, прислуживала за столом. На столе было очень много разной вкусной еды. Помимо креветок, тут было еще огромное блюдо с рисом, горячий арабский хлеб, много зелени, пасты из баклажан и куриного гороха, который называется хомус, баба гануш и метабель.

Мама объясняла бабушке, как все это приготовлено, складывалось такое впечатление, что она прожила здесь не месяц, а целую жизнь.

– Откуда ты все это знаешь, Настя? – спросила бабушка.

Мама не успела ответить, потому что в этот момент в кухню вошел Дейв. Антошка и Алешка сразу же повисли на нем.

– Так-так! – закричал он. – Какие у нас гости!

Он подошел ко мне и обнял меня, потом подошел к бабушке и поцеловал ей руку. Он был все таким же красивым и невозмутимым, разве только загорел больше и синие глаза стали еще синее. На нем были белые шорты, белая тенниска и белые кроссовки. Он был неотразим.

Дейв наклонился к маме и поцеловал ее прямо в губы, отчего она покраснела. Потом занял за столом место, где Камилла поставила для него прибор.

– Камилла, дай мне пива, – сказал он.

– Конечно, сэр, – тут же отозвалась Камилла.

– Пиво? – спросила бабушка. – Здесь ведь сухой закон.

– Я сам его делаю, но для вас, Барбара, у меня есть кое-что и покрепче. – Сказав это, он встал, подошел к холодильнику и достал оттуда запотевшую бутылку водки.

– Откуда? – удивилась бабушка.

– Это мне один клиент подарил, – ответил Дейв и стал разливать водку по рюмкам.

Бабушка повеселела.

– Ты молодец, Дейв, – сказала она. – Нигде не пропадешь, даже в пустыне.

– Ну как, Эдичка, нравится тебе наш дом? – спросил Дейв.

– Да, очень, – ответил я.

Он хотел сказать что-то еще, но вмешалась мама.

– Дай ребенку опомниться, он только час назад прилетел, – сказала она.

В этот момент в кухню ворвался Борька, который все-таки улизнул из дому и сидел на заднем дворе возле контейнера с мусором, предполагая, что коварная крыса рано или поздно оттуда выскочит. Заслышав голос Дейва, он ворвался в дом, стал подпрыгивать и пытался лизнуть Дейва в лицо.

– Ой, а кто это у нас такой наглый? – засмеялся Дейв и принялся трепать Борькину голову и чесать у него за ухом.

Остаток вечера прошел прекрасно, правда, все мы страшно устали и рано легли спать. Борька спал в моей комнате в собственной корзине, которая приехала вместе с нами. Он долго кряхтел, ворочался, пока я на него не прикрикнул. Тогда он успокоился, и мы уснули. Проснулся я от яркого солнца, пробивавшегося сквозь светлые шторы. Я сначала не понял, где нахожусь, а когда наконец сообразил, то почувствовал себя счастливым.

«Какое счастье, – подумал я, – что теперь не придется видеть Маргариту и идти на кухню по холодному полу».

Глава третья Персидский залив

В доме было тихо, только где-то играла музыка. Я осторожно вышел из своей комнаты и направился по коридору в сторону кухни. Борька при этом даже не шевельнулся, а продолжал спать, легонько похрапывая. Я вошел на кухню и увидел маму. Она пила кофе.

– Эдичка, как ты рано! Все еще спят, – удивилась мама.

– А где Камилла? – спросил я.

– Камилла сегодня выходная. Дейв уехал на работу, а бабушка спит.

Только она это сказала, как на кухню явилась бабушка. На ней был красивый сарафан и светлые босоножки. Она поздоровалась и налила себе кофе. Мама стала кормить нас завтраком. Тут же объявился и Борька, прибежал на запах еды.

Потом пришли заспанные Антошка и Алешка. Мама нам объяснила, что выходные дни в этой стране – пятница и суббота, а воскресенье – рабочий день. Дейв работает почти каждый день, он директор большого оздоровительного центра, еще он дает уроки тенниса и ездит к шейхам тренировать их на дому.

– А шейхи – это кто? – спросил я.

– Шейхи – это очень важные люди. Они члены королевской семьи, которая правит Кувейтом. Их много, ведь каждый мужчина имеет право брать в жены несколько женщин, но не более четырех. А у каждой жены по десять человек детей. Поэтому местная королевская семья такая большая. Живут они в прекрасных дворцах с множеством слуг, и все очень богатые. Кувейт стоит на нефтяном море, а нефть дорогая и нужна всем. Шейхи хорошо относятся к своим подданным, поэтому жизнь в Кувейте хорошая. И к приехавшим работать специалистам здесь относятся хорошо, а нанимают на работу только лучших из лучших.

«Наверное, она имеет в виду Дэйва», – подумал я.

– Ну хорошо, – прервала свою речь мама, – давайте собирайтесь, поедем в центр к Дэйву.

Я заметил, что со стола никто убирать не стал, и это привело бабушку в негодование.

– Мама, оставь, – сказала ей мама. – Камилла все уберет, когда вернется домой.

– Но она выходная, – возразила бабушка.

– Ничего, она уберет.

– Настя, ты тут совсем разленишься.

– Ладно, надо пользоваться моментом. Ты же знаешь, что в этой жизни все так же быстро кончается, как и начинается.

– Это точно.

Мы шли к машине, нагруженные самыми различными вещами. Антошка и Алешка несли надувных уток желтого цвета, мама тащила большого зеленого надувного крокодила, у меня в руках была сумка, у бабушки тоже, да еще она вела на поводке Борьку. По дороге Борька опять застрял у мусорного контейнера, который теперь стоял у обочины, приготовленный к вывозу (мусор в Кувейте забирают ежедневно). Бабушка с силой дернула поводок, и скоро Борька уже возлежал на заднем сиденье. Мы тронулись, и я стал смотреть в окно. Если в Англии главный цвет окружающей вас природы зеленый, а небо – бледно-голубое, то здесь все было желтое, небо же – ярко-синее. Сначала мы ехали по городским улицам, потом выбрались на автостраду. Я видел, как люди выходили из зданий, похожих на наши церкви, мама объяснила мне, что это мечети, а пятница для мусульман святой день, и все они посещают мечети. Некоторые молятся по шесть раз на дню.

Вообще-то, людей вокруг было мало. В пятницу арабы стараются отдыхать и проводить время в кругу семьи.

Наконец мы доехали до гостиницы, в здании которой располагался оздоровительный центр, где работал Дейв. Гостиница была не очень высокой, в пять этажей. Мы припарковались на большом пыльном поле и вышли из машины. Борька совсем сник и терся в ногах у бабушки какой-то очень печальный.

– Нужно было оставить его дома, – сказала мама. – Ему на пляж нельзя, придется держать Борьку у Дейва в кабинете.

Услышав это, Борька опустил голову еще ниже. Тут из соседней машины высыпала толпа людей: арабские женщины с детьми и прислугой – несколькими филиппинками. Я сразу даже не понял, как они все поместились в одну машину. Оказывается, машин было две – два огромных джипа. Дети сразу же подбежали к Борьке и принялись его гладить. Мама стала целоваться с одной из вышедших женщин, одетой точно так же, как мама, в длинное арабское платье. Мама начала всех знакомить. Послышались охи и вздохи. Меня почему-то все щипали за щеку, и это мне совсем не понравилось. Антошку и Алешку тоже стали трепать и щипать, но они только хихикали. Фатима – так звали женщину – была новой маминой подругой. Она была очень богатой, по словам мамы, муж ее владел нефтяными скважинами и множеством многоквартирных домов, в которых жили иностранцы.

Фатима наклонилась ко мне и сказала:

– Твоя мама удивительно красивая!

Потом она повернулась к бабушке:

– Ум Анастасия, ваша дочь – красавица!

В ответ бабушка вежливо улыбнулась, а я вообще ничего не понял. Оказывается, из уважения к женщине после рождения у нее первого ребенка ее начинают называть «ум», что по-арабски значит «мать», и прибавляют к «ум» имя первенца. Вообще-то, это должно быть имя сына, но поскольку у бабушки сына нет, то ее стали называть мать Анны, а мою маму, соответственно, – мать Эдички, то есть ум Эдичка, потому что я ее первый сын.

«Как интересно», – подумал я.

Всей компанией мы направились в сторону огромных резных ворот. Сами ворота были закрыты, для прохода оставалась лишь узкая, маленькая дверь. Пока протискивались через нее, крокодил, конечно, застрял. От ворот, с внутренней стороны, начиналась длинная аллея, по краям которой росли удивительной красоты розовые кусты. Бабушка тут же принялась их нюхать и изучать, и Борькин поводок перешел мне в руки. Но Борька тоже замер как вкопанный и стал дожидаться бабушку.

Аллея привела нас к большому зданию, мы прошли в широкие стеклянные двери и приблизились к барьерной стойке, за которой сидели две филиппинки, выдавали посетителям полотенца и забирали у них пропуска. Откуда-то появился Дейв, и сразу же началась суматоха, все снова принялись обниматься, Борька лаять, а дети визжать.

Дейв провел нас сначала в свой кабинет, а затем устроил нам экскурсию по оздоровительному центру – мы заглянули в гимнастический зал, посмотрели многочисленные парные и сауны, малые и большие, горячие и холодные бассейны.

В гимнастическом зале было полно народу. Когда Дейв вошел, тренеры, которые до этого болтали в углу, сразу принялись изображать бурную деятельность: один понесся куда-то со шваброй, другой подбежал к одному из клиентов и начал что-то ему говорить. Дейв строго на них посмотрел. Клиенты стали приветствовать Дейва. В основном это были мужчины. Некоторые из них бежали по дорожкам, другие крутили педали велотренажера, а кто-то как бы ехал на лыжах. В другом зале большие, крепкие мужчины поднимали штанги. Все с удовольствием смотрели на маму и говорили Дейву, какой он счастливый, какая у него красивая жена и что никто из них ее бы точно не выпускал из дому, а любовался бы ею только сам. Дейва все называли абу Алекс, что значило папа Алешки, его первого сына.

Дейв в ответ улыбался и говорил, что он не жадный, пусть все любуются. Потом обратили внимание и на мою персону и опять стали щипать меня за щеку. Я держался возле мамы, бабушка давно ушла пить кофе, и ныл:

– Когда же мы пойдем на море? Я хочу увидеть его поскорее.

– Сейчас, сейчас, – повторяла мама, но при этом никуда не спешила.

– Ладно, Аня, – сказал Дейв, – не мучай ребенка, идите на пляж.

Еще через какую-то дверь мы прошли к бассейну. Он был огромный, но в нем почти никто не плавал. Люди сидели рядом с водой в шезлонгах или лежали на лежаках. Между лежаками, покрытыми яркими полосатыми матрасами, стояли маленькие столики. Некоторые лежаки располагались под навесом в тени, другие – прямо на солнце. От солнца люди спасались под множеством ярко-желтых зонтов.

Мама миновала бассейн и, не задерживаясь, отправилась дальше. По пути, непонятно откуда, к нам присоединились Антошка, Алешка и бабушка, и уже через три минуты мы вышли на пляж.

Наконец-то я увидел залив. Он был настолько красив, что я прямо остолбенел. Изумрудная вода переливалась на солнце всеми оттенками зеленого и голубого. Под ярким солнцем песок казался еще белее, чем был на самом деле. Мы заняли место под огромным зонтом, который был похож на крышу африканской хижины. Тут же к нам подбежали служащие с яркими желтыми матрасами и положили их на белые лежаки.

– Что еще желает мадам? – спросил один из них, когда мы устроились.

– Все в порядке, Мануэль, – ответила мама.

Антошка и Алешка надели надувные нарукавники, схватили желтых надувных уток и крокодила и побежали в детский бассейн. Они звали и меня, но я хотел плавать в море.

– Подожди, я сейчас, – сказала мама, снимая длинное платье, под которым был дивной красоты купальник, элегантно сидящий на ее полной фигуре.

Фатима расположилась рядом с нами. К ней тотчас же подбежали официанты. Дети ее принялись играть в песке у воды с огромным количеством игрушек. Филиппинки неотступно находились при них, следя за каждым движением. Фатима заговорила с мамой о каком-то новом магазине, какая там потрясающая обувь, а бабушка сжалилась надо мной, взяла меня за руку и сказала:

– Пойдем, Эдичка, совершим боевое крещение.

Мы подошли к воде. Белый песок под ногами был довольно горячим, а вода в заливе – прохладная и совершенно прозрачная. Хотя стоял январь и дома, в Англии, был мороз. Я зашел в воду и принялся плавать возле бабушки, которая стояла по колено в воде. Фатима крикнула что-то своим филиппинкам и замахала руками. Одна из них, совсем еще молоденькая девочка, подошла к нам и сказала на очень плохом английском:

– Мадам велит вам выйти, вода ледяная, можно сильно заболеть.

– Не волнуйся, дорогая, – ответила бабушка, – он же здесь не один, иди себе, займись своим делом.

Ей явно не понравилось, что кто-то лезет к ней с указаниями, но впоследствии я узнал, что для арабов это нормально. Они, в точности как русские, любят всех учить, давать всем советы – причем когда их об этом никто не просит. Недаром все русские чувствуют себя в Кувейте как дома, а в Англии, среди сдержанных и холодных англичан, обычно грустят.

Мы вернулись под наш зонт, и мама стала растирать меня большим желтым полотенцем.

– Эдичка, ну зачем ты полез в воду? – причитала она. – Вода ведь холодная.

– Но я же еще вчера, когда увидел залив из самолета, мечтал в нем искупаться!

– Какой умный мальчик! – заохала Фатима. – И как хорошо говорит по-английски, а с бабушкой еще и по-русски. Анна, да он же гений!

Мама в ответ лишь улыбнулась. Гением она меня не считала, но все равно кому не приятно, когда хвалят ее сына. Она начала намазывать меня кремом и заставила надеть футболку и бейсболку.

– Можно сгореть с непривычки, солнце здесь очень жгучее, – объясняла она мне.

Бабушка разлеглась под зонтом и закурила. Фатима тут же присоединилась к ней. Свое длинное платье она так и не сняла.

Я слышал, как они с бабушкой завели длинную беседу об исламе, каком-то халифате и об Оттоманской империи. Беседовали они по-французски – Фатима училась в Сорбонне и изучала там арабскую культуру. Она была страшно рада, что хоть с кем-то можно поговорить о таких вещах.

– Здесь живут одни бараны, и замуж меня отдали за барана, которому нужно одно – ежегодно рожать детей, – сказала она, переходя на английский.

Фатима заметила, что я с раскрытым ртом слушаю их беседу, и послала меня играть с ее детьми. А вот этого мне совсем не хотелось, я бы лучше почитал нового «Гарри Поттера». Тут к нам подбежали официанты с подносами – оказывается, Фатима заказала на всех обед. Она крикнула детей, и мы уселись за столы под зонтиками. Официанты принялись снимать металлические крышки с контейнеров, и я увидел просто неимоверное количество еды. Чего тут только не было! Гора розовых креветок очень крупных размеров, котлеты в булке, штабеля арабского хлеба, жареная рыба и курица, жареная картошка и миска с салатом размером с маленький тазик.

Хотя мы не так давно завтракали, все с аппетитом накинулись на еду. Дети Фатимы с удовольствием поедали котлеты в булке, это здесь называлось бургерами, я уплетал креветки, а Антошка с Алешкой, прибежавшие всего на минутку, набросились на жареную картошку. Запивали апельсиновым соком из высоких стаканов, а бабушка, съевшая чуть-чуть салата и рыбы, пила воду. Филиппинки стояли рядом, но, пока мы не закончили наш обед, за еду не принимались. Потом они сели за стол и доели то, что осталось после нас, а нам принесли мороженое и кофе. Мне уже ничего больше не хотелось, и я стал читать «Гарри Поттера».

После чтения я плавал в бассейне, бегал по пляжу с детьми Фатимы, потом опять пробовал зайти в море. Время пролетело очень быстро, и пора было ехать обратно. Фатима пригласила всех нас на семейный обед на завтра, и мы засобирались домой. Сначала мы пошли в душ, мальчики – в мужское отделение, девочки – в женское. И вот мы, чистые, но очень усталые, вернулись на проходную. Первый, кого мы увидели, – это Борька. Его все ласкали. Возле Борькиного носа стояло блюдо с водой. Борька был вялый, полусонный, видимо, чего-нибудь переел.

И опять мы долго грузились в машину, но наконец справились и поехали. Улицы были такими же пустынными, как и по дороге сюда, в конце дороги садилось огромное солнце, а когда оно исчезло за горизонтом, сразу стало темно. Дома нас ждала Камилла, она все прибрала, приготовила ужин, но мы настолько устали, что думали только об одном – лечь поскорее спать.

Я слышал, как приехал Дейв, как взрослые разговаривали в столовой, как Камилла гремела на кухне посудой, потом – ничего не помню. Я погрузился в такой глубокий сон, что до самого утра уже ничего не слышал.

Глава четвертая Школа

На следующее утро я проснулся довольно рано. В Англии я любил поваляться, очень уж не хотелось вылезать из теплой постели и шлепать по холодному полу в ванную. Здесь же ноги сами вынесли меня из кровати, еще бы – светило солнце и было тепло и весело.

Мама зашла в мою спальню и принесла мне темно-синие шорты и белую рубашку с эмблемой моей новой школы. Мне нужно было надеть белые носки, делать этого мне не хотелось, потому что уже с утра было жарко.

– Надо, Эдичка, это форма. Если ты будешь без носков, тебя не пустят в школу.

– Но ведь жарко же, мама, просто сил нет, – заныл я, но, посмотрев на маму, понял, что пререкаться бесполезно.

Я оделся, и уже через десять минут мы сидели в машине и ехали в сторону школы. Школа располагалась в приземистом двухэтажном здании, крашенном белой краской, с голубыми ставнями и дверьми. Перед школой была большая парковка, а позади здания – просторная спортивная площадка, занимающая часть пляжа. Это мне очень понравилось, и настроение мое сразу улучшилось.

«Наверное, из школьного окна видно море, и я смогу во время уроков смотреть на него», – подумал я.

Между морем и спортивной площадкой стоял небольшой заборчик, значит, так вот запросто к морю не выйдешь. Пока я об этом размышлял, меня привели в класс. Учительница, молодая блондинка, как я позже узнал – австралийка, встретила нас с улыбкой, взяла меня за руку, провела к доске, и я оказался лицом к лицу перед классом. Первое, о чем я подумал, – что увидел радугу. Светловолосые головы шведских детей находились рядом с иссиня-черными головами арабских и филиппинских учеников. Голубые глаза соседствовали с черными и зелеными. Волосы были прямые, вьющиеся, а некоторые такие кудрявые, что походили на огромные меховые шапки. Лица были тоже разного цвета – очень белые, смуглые, желтые и совсем черные.

Мисс Смит, наша учительница, красивая блондинка с большими голубыми глазами, говорила с австралийским акцентом.

– Вот, дети, – обратилась она к классу, – это Эдичка. Он наш новый ученик. Он только что приехал из далекой Англии. Давайте поприветствуем его!

Все захлопали радостно. Потом начался урок рисования, и я совсем забыл про окно с видом на море. Меня посадили рядом со шведским мальчиком по имени Берн. Его волосы были настолько светлые, что на них больно было смотреть. Курносый нос Берна облепили веснушки, а глаза были голубые. Он пожал мне руку и сказал:

– Добро пожаловать в наш класс. Наш класс очень дружный, никто здесь не дерется, как в Англии.

– Почему ты решил, что в английских школах дерутся?

– Ну, про школу не знаю, но на футболе всегда дерутся!

Довод был веский, мне даже возразить было нечем.

– Давай я тебя познакомлю с другими ребятами, – сказал Берн. – Вот Ахмед, он мой хороший друг. Его папа – шейх, очень богатый. Но папу и маму он видит редко. В школу его привозит шофер на «роллс-ройсе», а дома за ним смотрит английская гувернантка и филиппинская прислуга.

«Бедный, – подумал я, – наверное, ему очень одиноко».

Потом я вспомнил, что дома за мной никто не смотрел, у меня даже не было гувернантки. Конечно, была миссис Смит плюс мой друг Борька. И еще часто приезжала бабушка и забирала меня на лето в Россию.

«Что это я, – подумалось мне, – я живу здесь с мамой и бабушкой, а лучше этого и быть ничего не может».

Правда, я скучал по папе, особенно когда нужно было узнать что-то важное.

– А у тебя есть собака? – спросил я Берна.

– Нет, – ответил он. – А у тебя?

– Конечно. – И я с гордостью достал Борькину фотографию, которую всегда носил с собой.

– А где сейчас твоя собака? – спросил Ахмед.

– Дома, ее зовут Борька, – ответил я.

– Борка, – мечтательно повторил Ахмед, выговаривая при этом твердое «р», – а можно на него посмотреть?

– Конечно можно. Я завтра приведу его в школу, если мама разрешит.

– Твоя мама очень красивая, – сказал вдруг Ахмед. – Когда я вырасту, моя жена тоже будет блондинкой с голубыми глазами и такая же полная, не люблю худых.

Тут к нам подошла мисс Смит и спросила, о чем это мы так оживленно беседуем. Я показал ей фотографию Борьки, и она начала ахать и восторгаться Борькиной красотой. Она даже разрешила привести его завтра в школу. Потом она пожурила нас и сказала, чтобы мы не забывали о том, что мы на уроке, и указала на большой арабский кофейник золотого цвета, который нам нужно было нарисовать.

Остаток дня прошел быстро. На переменке Берн познакомил меня с красивой девочкой-филиппинкой по имени Орхидея и сказал, что она его подруга. На последнем уроке физкультуры мы все пошли на море. У меня в сумке обнаружились плавки и белая майка, в которые я и переоделся. Мисс Смит сказала, что мы можем играть в песке, а в воду заходить запретила. После чего Ахмед тут же побежал в воду, а мисс Смит стала его ловить. Мы все смеялись, но тут явился мистер Портер, директор, и так рявкнул, что все сразу затихли. Ахмеда вывели из воды и повлекли в кабинет директора.

По пути домой я рассказал маме, как было хорошо в школе и как мне все там понравилось. Дома меня ждали Борька и бабушка. Камилла приготовила замечательный обед. Алешка тоже приехал из школы, а Антошка уже давно пришла из детского сада. Все сели обедать. Бабушка тут же приступила к расспросам о школе.

– Ну, Эдичка, какие у тебя сегодня были уроки? – спросила она.

– Физкультура на море, рисование, история ислама и арабский язык. Английский язык и математика.

– И что же ты изучал на уроке истории ислама?

– Я изучал, как Мохаммед вознесся на небо, а потом мы громко повторяли, что нет Бога, кроме Аллаха, а Мохаммед – его пророк.

Я увидел, как у бабушки брови полезли вверх, а глаза стали огромными. Мама тихо улыбалась и с удовольствием ела цыпленка.

– А еще что ты узнал? – продолжала бабушка.

– Еще я выучил по-арабски «Алла шуфти» и «Алла акба».

– А это что такое?

– Это значит «Аллах смотрит на тебя» и «Аллах велик», – сказал я гордо.

– Настя, – обратилась бабушка к маме, – мы что, здесь будем растить мусульман?

– Мама, ты, как всегда, все усложняешь. Мы живем в арабской стране, и в школьную программу входит изучение Корана и арабского языка, но это же расширяет кругозор.

– Да, но почему надо сразу начинать промывать детям мозги? Почему не научить их здороваться или прощаться?

– Ну откуда ты знаешь, чему их учили?

– Эдичка, – обратилась бабушка ко мне, – вас учили здороваться и прощаться по-арабски?

– Да, – сказал я, – «мархаба» – это «привет», а «маасалама» – это «до свидания».

– Вот видишь, не все так страшно, – сказала мама.

– Да, но учительница арабского, госпожа Хуссейн, очень строгая, даже Ахмед ее боится. Она сказала, что Аллах все время смотрит на нас. А дети, которые балуются и не изучают Коран, попадут прямо в ад.

– Просто отлично! – воскликнула бабушка.

– Ой, мама, ну не надо иронизировать. Все будет нормально.

– Мама, а можно, Ахмед и Берн придут к нам в гости? Они мои новые друзья, – влез в разговор я, решив разрядить обстановку.

– Конечно можно, – сказала мама. – Я договорюсь с их родителями.

Через два дня Ахмед и Берн явились к нам после школы. Берн приехал в нашей машине, а Ахмеда везли на «роллс-ройсе» белого цвета с золотыми ручками и красными сиденьями. Рядом с ним были два телохранителя.

Мы вбежали в дом, а телохранители остались у ворот. На них были темные костюмы и черные очки, сразу было понятно, что они кого-то охраняют.

– Ты знаешь, – сказал я Ахмеду, – если они хотят привлечь к себе внимание, то у них это отлично получается. Всем сразу ясно, что в нашем доме находится кто-то важный.

Ахмед, который в это время ласкал Борьку, выбежал на улицу и крикнул телохранителям что-то гортанное. Они сразу же снялись со своих позиций и прошли на кухню, где принялись болтать с Камиллой и пить кофе.

Берн в это время вежливо беседовал с моей бабушкой. Вскоре Камилла подала обед. Все ели с удовольствием, только телохранители перед тем, как подать еду Ахмеду, попробовали ее сами.

– Как мне все это надоело, мой отец просто помешан, всегда боится, что меня украдут. Ведь я старший сын и наследник. У моего папы еще восемь детей от разных жен, но все девочки, я один мальчик.

– Ну, знаешь, лучше принять необходимые меры предосторожности, чем потом жалеть о чем-то, – дипломатично сказала мама.

После обеда мы играли, наверное, часа три, потом за Берном приехала Барбара, его мама, а Ахмеда увезли домой телохранители.

С тех пор мы часто бывали друг у друга в гостях. Несколько раз мы посещали дворец Ахмеда. Действительно, это был настоящий большой дворец с огромным штатом прислуги. Я познакомился с папой и мамой Ахмеда. Папа его, красивый араб, хоть и был одет, как положено, по-арабски, но дополнительно к длинной белой рубахе носил бежевый плащ с золотой каймой (такие плащи носят исключительно шейхи). Когда мы вошли в просторную комнату, где отец Ахмеда и другие мужчины расположились на низких диванах, на которых было разбросано немыслимое число подушек, он подозвал нас к себе. По комнате сновали слуги и разливали кофе из кофейников, в точности похожих на те, что мы рисовали на уроке.

– Ну, Эдичка, нравится тебе в нашей стране? – спросил папа Ахмеда.

– Очень, – совершенно искренне ответил я, – я счастлив, что здесь живу, сэр.

Сидящие на диванах арабы одобрительно зашумели. Было сразу видно, что папа Ахмеда здесь главный. Еще он спросил меня, знаю ли я арабский язык, и я продемонстрировал ему свои знания. Все опять одобрительно зашумели и заулыбались.

– Ну, дети, теперь идите обедать, – сказал папа Ахмеда, и мы поняли, что пора оставить их мужскую компанию.

– Ахмед, а что это за собрание? – спросил я. – Парламент?

– Ну ты даешь! – рассмеялся Ахмед. – Это просто дивания, собрание папиных подданных и друзей.

– Дивания? Что это?

– Ты там только что был. У всех арабских мужчин должна быть в доме дивания. Это комната с диванами, в ней обсуждают самые насущные проблемы. Женщин туда не допускают. Дивания собирается в определенный день недели. У папы она бывает по вторникам, а сегодня как раз вторник. Теперь пойдем поздороваемся с мамой. Мама живет на женской половине. Сейчас увидишь, какой там будет цирк, когда они нас увидят.

Мы прошли какими-то длинными коридорами, залами, увешанными картинами, толкнули дверь, пробежали через какой-то огромный зал и оказались в большом внутреннем саду, где на коврах, разложенных на земле, вокруг бассейна с голубой водой расположилось множество женщин. Сад полностью был в тени. Никто не загорал, у арабов больше всего ценилась белая кожа, так сказал мне Ахмед.

В конце бассейна я увидел маленький водопад, и, кроме того, везде в саду били фонтаны. Сад был огорожен высокой стеной, по которой вились растения, усыпанные розовыми цветами. На стенах тоже были фонтаны, похожие на огромные ракушки, из них вниз струилась вода. Я вспомнил, что видел один такой фонтан в Эрмитаже, куда мы с бабушкой ходили на экскурсию, и он назывался фонтан слез. Эрмитажный фонтан был копией настоящего фонтана из гарема крымского хана в Бахчисарае. Несколько маленьких девочек плескались в бассейне.

«Ну да, – подумал я, – здесь же гарем».

При нашем появлении поднялся страшный визг, женщины стали хватать черные покрывала и закрывать ими головы.

– Что они делают? – спросил я Ахмеда.