Исповедь Камелии Соболева Лариса

Продолжила свою историю

Ну и скверная же рожа у господина нотариуса: истинно таракан – со впалыми щеками, торчащими усами и выпученными глазами.

– Чем могу помочь? – спросил он, не удивившись Зыбину.

– Речь пойдет о завещании Долгополова, – сказал, усаживаясь, Виссарион Фомич. – Покажите-ка мне актовую книгу.

Сытников молча прошел к полкам, взял большой том и вернулся на место. Он листал недолго, вскоре, привстав с места и ткнув пальцем в абзац, протянул книгу Зыбину. Виссарион Фомич внимательно прочел скупые строчки, несказанно удивился:

– Он что же, недавно написал завещание?

– Переписал-с, – уточнил Сытников. – Господин Долгополов пожаловал ко мне более трех месяцев тому назад с целью внести в завещание некоторые изменения.

– Что за изменения?

– Изменений как таковых не было, господин Долгополов лишь внес еще одно имя...

– Юлиана Шарова?

– Именно-с.

– А кто такой этот Шаров? Почему Долгополов оставил ему весьма приличную сумму?

– Господин Долгополов не объяснял своего решения.

Огорченный Виссарион Фомич опустил углы губ, отчего нижняя губа стала втрое толще. Теперь он производил впечатление глубоко обиженного человека. Сытников растерялся, обидеть такого уважаемого человека он никак не мог, а что тому показалось – не представлял, потому с величайшим участием спросил:

– Чем еще я могу быть вам полезен?

– Да ничем, – буркнул Зыбин. – Мне надобны люди, знававшие Шарова...

– Ну, это не беда. Маменька Шарова, надеюсь, вам подойдет.

– Маменька? – оживился Виссарион Фомич. – Голубчик, что ж вы молчали?! Маменька непременно подойдет. Вы ее знаете?

– Не знаю-с, но видал. Она присутствовала при составлении нового завещания, а я, Виссарион Фомич, вношу в картотеку всех, кого упоминают, чтоб потом, ежели завещатель помрет, отыскать без трудностей. – Он прошел к застекленному шкапу, достал тетрадь, полистал. – Иной раз родственники не торопятся известить наследников об умершем, а у меня на каждый год тетрадка заведена... Так-с... Долгополов... Вот: Шаров Юлиан Нифонтович проживает с маменькой мещанкой Шаровой Фелицатой Спиридоновной на Второй Литейной улице в доме под номером девять.

– Как-как? – словно попугай, склонил голову на бок, Зыбин.

– На Второй Литейной... – хотел повторить адрес Сытников.

– Нет-нет, – оборвал его Виссарион Фомич. – Юлиан... как?

– Нифонтович.

– Благодарю вас. – Зыбин встал, опираясь рукой о стол. – Вы знаете свое дело, о чем я непременно доложу вашему начальству.

Сытников с достоинством поклонился:

– Всегда рад помочь следствию.

Чтоб Марго второй раз не удалось попасть к Галицкой – такого никому не приснится. Она попросту обошла лакея, раздеваясь, спросила горничную, где мадам, та почему-то шепотом сказала:

– У себя-с. Плачут. Я провожу вас.

Как вовремя Марго приехала! Слезы – отличный повод к задушевности. Вики лежала в пеньюаре на кровати и на вторжение Марго даже не прореагировала, а гостья, приближаясь, щебетала, будто не заметив ее состояния:

– Вики, голубушка, у вас ужасный лакей, неучтивый. Куда это годится – не пускать проведать больную? – Тут она сделала маленькую паузу, склонившись к ней. – Что с вами? Вы плачете? Я, кажется, действительно не вовремя... Простите меня.

– Пустое, Маргарита Аристарховна, – вымолвила Вики. По голосу стало ясно, что она долго рыдала. – Я рада вам.

При этом осталась лежать спиной к гостье, чего не сделает даже самый невоспитанный человек. Марго соображала быстро: Вики не просто уткнулась носом в полушку, а не хочет, чтоб гостья что-то увидела. Тогда она присела на кровать, положила ладонь на плечо Вики и мягко спросила:

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – И как это часто бывает, участливое слово вызвало новый поток слез. Марго легонько поворачивала Вики. – Ну же, дорогая, будет вам. Нет ничего на свете, чего нельзя уладить, и вы можете рассчитывать на меня... Ах, боже мой!

Сбоку лица Вики она увидела кровоподтек, а глаза ее были опухшими от слез и невероятно красными. Галицкая вновь отвернулась, она вздрагивала, явно рыдая, но бесшумно.

– Мирон Сергеевич дурно обращается с вами? – произнесла Марго скорее утвердительно, чем вопросительно. – Не бойтесь, об этом никто не узнает.

Собственно, для нее последствия ссоры с рукоприкладством не были новостью, тем не менее Марго не ожидала, что Галицкий способен не только быть грубым и жестоким, но и приложить к оплеухе мужскую силу. Очевидно, повод он получил весомый, Марго решила выведать, из-за чего взбесился муж Вики. Для этого хороши все средства, к примеру, жалость, которая имеет свойство вызывать в глупых людях откровенность, потому что, прежде всего, им самим себя жалко.

– Бедная моя... – погладила ее по спине Марго. – Теперь я понимаю, почему вы сказались больной. Но как это не похоже на Мирона Сергеевича!

– Вы не знаете, что это за человек, – с жаром заговорила Вики, Марго не ошиблась в ней. – Он тиран. Деспот. Двулик, как Янус. Он разорвал мое новое платье, варвар.

– Но ведь без причин Мирон Сергеевич не сделал бы этого, – осторожно сказала Марго.

– Причины в нем, – взвилась Вики, – только в нем. Он скучен, груб, занимается... купечеством! Мне стыдно...

– И все же, Вики, он не потому вас избил, что вам стыдно за него.

– Меня оклеветали. Прислали мужу записку и приписали связь...

– С Неверовым?

– Откуда вы знаете? – села на постели Вики.

– Достаточно посмотреть на вас, когда вы находитесь в его обществе, вы не умеете скрывать чувств, – с состраданием сказала Марго.

– Стало быть, все знают...

Марго стало жаль глупенькую Галицкую, она просто обязана была предупредить ее:

– Вики, умоляю, выслушайте меня, хотя я не имею права вмешиваться. Неверов дурной человек...

– Неправда.

О, как все далеко зашло! Вики заступила за черту и не отдавала отчета своим поступкам, не умела оценить по достоинству мнимых поклонников.

– Это правда, – вздохнула Марго. – Вспомните, что было до вас. Неверов всех женщин, которые доверились ему, предал. Подумайте, что с вами будет, Мирон Сергеевич не простит вам.

– Я уйду от него, – с вызовом бросила Вики.

– К Неверову? – ужаснулась Марго. – Не делайте этого. И если у него есть компрометирующие вас записки, то заберите их. Любым способом. Сначала послушайтесь моего совета, а потом, когда будете защищены от его подлости, принимайте решение. Не раньше! Иначе... он осмеет вас, а муж закроет для вас двери дома. Вы очутитесь на улице.

– Хорошо, я послушаюсь вас.

Вики как-то странно съежилась, словно думала о чем-то неприятном для нее. Кажется, Марго достучалась до Галицкой, и та чем-то напугана.

– У Неверова есть доказательства вашей неверности? – догадалась Марго, что встревожило Вики.

– Нет-нет, – солгала та. Марго почувствовала ложь.

И как ни старалась она выведать у Вики, что заполучил Неверов, Галицкая молчала. Ну, что он мог иметь? Любовные письма к нему. Но услуга... Какую оказал услугу Неверов Галицкой?

Марго поехала в участок, Зыбина там не было, впрочем, она ничем бы его не порадовала.

Предварительно он справился о ней у соседей, которые, как выяснилось, не любили Шаровых. Фелицата Шарова переехала в доходный дом лет пятнадцать тому назад, представившись всем вдовой отставного прапорщика. Соседи замечали за мамашей и сыном нечестность – займут деньги, а потом жди долга сто лет. И лгуны оба, и скандалисты, и первейшие сплетники, к тому же мамаша к чужим мужьям благоволила. Нелестные отзывы.

Фелицата Спиридоновна, женщина еще хоть куда, встретила Виссариона Фомича в траурном платье и чепце, а также со скорбным лицом. М-да, горе великое у женщины, Зыбин ей сочувствовал, но у него дело неотложное, убийцу следует искать по горячим следам. В квартире под крышей было до крайности бедно, чисто и пахло жареным луком. Виссарион Фомич обычно обходился без вступительной речи, на этот раз из жалости к матери, у которой не стало единственного сына, начал так:

– Мне, уважаемая, крайне неловко допрашивать вас, зная о вашем горе... – Она тихонько завыла, поднеся к носу белый платок, Зыбин вздохнул. Да что же делать? – Вы, Фелицата Спиридоновна, обязаны дать показания следствию, от этого зависит, как скоро мы поймаем убийцу вашего сына. (Слава богу, она закивала, мол, согласна дать показания.) Вам известно, что ранее, до убийства вашего сына, был убит господин Долгополов?

Ух, как стрельнула в него глазами Фелицата! Зыбин даже назад подался. Вовсе не скорбный взгляд она устремила на него, а хитрый и коварный. Это что еще такое? И ответ ее был неправдивым:

– Не знаю-с.

– Может, вы и Долгополова не знаете? – схитрил Зыбин, чтоб подловить ее.

– Знаю-с. Я служила у них давным-давно.

– Кем же? И как давно это было?

– Лет двадцать пять тому назад. Я у них экономкой была...

– Двадцать пять? – вычислял в уме Виссарион Фомич. – Стало быть, еще до женитьбы Долгополова на Прасковье Ильиничне.

– Да-с. Они меня взяли перед самой женитьбой.

– Долго ли вы прослужили в экономках после его женитьбы?

– Год.

– Почему же потеряли место? – вытягивал из нее Зыбин.

Она явно не хотела говорить на эту тему, ерзала, выдавая неудобство, и прятала глаза, но ответила:

– Они меня уволили...

– Потому что вы понесли от него?

– Что-с? – уставилась на Зыбина теперь гневными глазами Фелицата. – Да как вы смеете?..

– Смею-с. По моим данным, Юлиан – сын Долгополова.

– Мерзавцы! – подскочила оскорбленная Фелицата и заходила по квартире, сотрясая кулаками. – Сплетники! Негодяи! Завистники!

– Будет вам, сударыня! – устало махнул рукой Виссарион Фомич, которому уже не было жаль мать. Он не любил ложь, а сталкивался с ней постоянно. – Отчество-то у вашего Юлиана – Нифонтович. Долгополов взял его к себе, место дал, в завещании упомянул, оставив вполне приличное в вашем положении наследство. И вы хотите сказать, что Юлиан не сын Долгополова?

– А как сын, так что из того? – прорычала она зло, превратившись из благообразной мещанки в фурию. – Ну и сын! Да! Вам-то какое дело?

– Мое дело самое прямое, – рявкнул Зыбин. – Долгополов и ваш сын убиты одною рукою. Отсюда следует, что у преступника имелся мотив убить обоих. Я хочу знать, сударыня, правду о вашем сыне и Долгополове.

– Правда, правда! – взмахивала она руками, гуляя по комнате. – Далась вам эта правда! А не желаю говорить, вот вам!

– Сядьте, сударыня! – строго приказал Зыбин, она плюхнулась на стул и враждебно покосилась на него. – За укрывательство важных сведений я привлеку вас к ответу, тогда позора не оберетесь. Кто станет доверять женщине, которую арестовала полиция? Рассказывайте!

– Что? – огрызнулась она. М-да, Шарова понятия не имела о приличиях.

– Все с самого начала.

Угроза подействовала, женщина плюхнулась на стул, закинула ногу на ногу, уложила локоть на спинку и задиристо начала:

– Будь по-вашему. Нифонт Устинович охоч был до женского полу, а я в то время была краше его тощей и спесивой Параши. Ну, он и соблазнил меня прямо после свадьбы. Я у них в доме жила, жена заснет, а он ко мне прибегает. А как у меня живот обозначился, он попросил уйти. Парашка его тоже беременной была, испугался он, правда, денег дал на первое время. Ох и намучилась я... Думала, он порядочный человек, позаботится обо мне и сыне, ан нет. Я много трудилась, вырастила сына, да только Юлиан не мог получить приличного места. Что же это, подумала я, отец у него богат, а мальчик бедствует? Непорядок. И назначила свидание Долгополову, он от меня хотел отделаться небольшой суммой, да я пригрозила, что жене про нас расскажу. Каково ей будет узнать, что он ночи у меня проводил? И потребовала взять сына к себе. Ну, а когда Нифонт Устинович познакомился с Юликом, наверное, в нем отцовские чувства проснулись, так ведь Юлиан похож был на него. В общем, дал он сыну имение, хорошее жалованье положил и впоследствии обещал оставить то имение за ним. А я ему новое условие: пиши сейчас завещание, хочу жить в спокойствии. Имение он не отписал, сказал, что сначала поглядеть желает, каков Юлиан в деле, да и вообще... Но пять тысяч завещал. И знаете, сын ему по душе пришелся, квартиру он ему снял, чтоб законной жене глаза не мозолил, когда Юлик в город приезжал.

– Ту, что в Редутном переулке? – вставил Зыбин.

– Ту самую. Да только Юлик там редко бывал, по обычаю он приезжал в пятницу вечером, а в понедельник с утра в имение ехал. В ту ночь, когда Нифонта Устиновича убили, Юлиан ко мне пришел среди ночи, сказал, будто квартира отцу понадобилась. Ничего такого... эдакого за ним я не заметила. А уж после, когда стало известно, что Долгополова убили, сын испугался. Просил всем говорить, что с вечера того дня был у меня. И все куда-то бегал, чего-то хлопотал...

– С вами делился, что за хлопоты у него?

– Нет-с, – всхлипнула она. – Лишь говорил, будто способ нашел обогатиться. Ух, жалею, что не настояла на обещанном имении, мой сынок был бы жив...

И разревелась, захлюпала носом, Виссарион Фомич, не желая того, покривился, раздраженно сказал:

– Довольно, сударыня. Значится, Прасковья Ильинична так и не узнала, что ваш сын одновременно являлся сыном ее мужа.

– Нет-с, как можно. Мы честные люди.

Сомнительна ее честность, учитывая шантаж. Но складный рассказ маменьки Шарова оборвался, Зыбин думал, чем еще она будет полезна. Наверняка сына убили за желание обогатиться, и желание связано с тем человеком, который убил Долгополова. Не исключено, что Шаров знал убийцу, также не исключено, что предприимчивый юноша шантажировал его, за это и расплатился жизнью.

– Но в доме-то он у них бывал? – уточнил Зыбин.

– Один разик всего, когда зачитывали завещание. Нифонт Устинович к Юлику племянника приставил, чтоб тот ввел сына в ихний круг, да Евгений не нравился сыну.

– Но приятелей, надеюсь, он имел? – спросил Виссарион Фомич. Ведь если маменьке Юлиан не говорил, что задумал, то, возможно, делился с друзьями.

– А то как же, – сказала Фелицата и замолчала.

– Назовите имена.

– Перво-наперво Васька Постник. Студент. Ему двадцать восемь, а он все студент.

Что за натура у нее? Скажет чуть-чуть и замолчит, словно нельзя за один раз все выложить. Приходилось вытаскивать из нее чуть ли не клещами:

– Чем занимается, как найти его?

– Да бездельник. Пробавляется мелкими заработками – уроки дает греческого и латыни, квартиры меняет часто, так что нынешнее местопребывание его я не знаю. Стишки пишет призывные.

– И к чему ж он призывает?

– К общему счастью-с. Васька в кружки ходит разные, про жизнь там много разговаривают. Моего Юлика приобщал к кружкам, да он у меня не такой был, все об карьере грезил. Всякий раз, когда сын приезжал из имения Долгополова, так ко мне забежит ненадолго пирогов покушать, а после к Ваське летел.

– Так как же его отыскать? – нетерпеливо перебил Зыбин.

– Уж, извиняйте, не знаю.

– Ну, хоть отчество его вы знаете?

– Василий Пахомович.

Она еще назвала парочку дружков сына, на том Зыбин ее и покинул. В коляске он обдумывал, кого привлечь к поискам Постника. Стишки, кружки, призывы к счастью, а там и бомбы не за горами. Скупые сведения говорили о неблагонадежном человеке, среди неблагонадежных и следовало искать.

Пискунов уж так бежал, так бежал, что от него пар пошел. Как на грех ни одного извозчика не попалось, пришлось ногами воспользоваться, преследуя карету господина Неверова. Так ведь какие извозчики глубокой ночью? К счастью, господин Неверов проехал немного и остановился неподалеку от особняка Оболенской. Пискунов буквально упал на тумбу, согнулся, схватившись за бок, и дышал, глотая холодный воздух. Эдак чахотку недолго подхватить, да и ноги сводило в икрах от длительного и непривычного бега, пот катился, охлаждаясь по пути, отчего Пискунов быстро продрог.

Вдруг он перестал дышать – из особняка вышла женщина в длинном пальто, закутанная в вуаль и села в карету Неверова...

Пискунов на слабых, дрожащих после перенапряжения ногах двинул за ними, да куда ж ему поспеть? Он плелся некоторое время за каретой, когда же она свернула, вовсе остановился, не имея ни малейших сил.

Да, Виссарион Фомич приказал ему лично следить за Галицким. А тот допоздна в конторе сидел, затем приехал домой и заперся в кабинете. Работал. Что-то подсчитывал, сверял, писал. По всему было видно – никуда не собирался. Пискунов и решил проверить, как его подопечные службу служат, примчался (на своих двоих, чтоб сэкономить) к дому Неверова, а тот выехал как раз. Пискунов за каретой и побежал, показывая молодому сыщику пример усердия. Но таковское рвение до гробовой доски доведет, а Неверова с женщиной из особняка все-таки упустил.

Елагин был уже одет и держал в руках трость, но, не смея выйти, слушал тишину в доме. Так простоял он долго, потому что хотел быть уверенным, что никого не встретит. Наконец Афанасий Емельянович открыл дверь кабинета, еще послушал, нет ли кого поблизости, однако дом был погружен в безмятежный покой. Он бесшумно проследовал к выходу, выскользнул за дверь, с наслаждением вдохнул свежий воздух...

– Куда это ты?

От неожиданности он вздрогнул и обернулся с нечаянно вырвавшимся возгласом:

– Матушка?!

– Я, я, – отделившись от стены, сказала Домна Карповна, подходя к сыну. Она остановилась почти вплотную, смотрела на него снизу вверх строго.

– Я сигару выкурить... – слетело с его уст оправдание.

– А шляпа и трость на что?

– М... по привычке...

– Ну, так кури, – скрестила она руки на груди: дескать, я подожду.

Вот так попался! Елагин закурил, не зная, как теперь быть. А Домна Карповна стояла, рассматривая сына, и ни упреков, ни просьб одуматься, ни единого слова не произнесла, лицо ее находилось в полнейшем покое. Как ни тянул Елагин, матушка не ушла, да и не могла уйти, она ведь его караулила.

– Покурил? – спросила Домна Карповна, когда сын отбросил остаток сигары. – Пора и на покой.

Не даст уйти – это очевидно. Отстаивать свое право жить и делать, как ему вздумается, Елагин не посмел, зная, что мать пеклась о его счастье. Только вот понимание этого счастья у них разное, тут уж Афанасий Емельянович ничего с собой поделать не мог, хотя осознавал, что поступал нечестно, дурно. Ему было очень стыдно за себя, за свою слабость и за то, что из-за него мать не спала, переживая разлад сына с женой. Он вошел в дом и машинально двинул в кабинет, его остановил голос матери:

– Ты, Афанасий, чай забыл: твоя супружеская спальня наверху.

Не обернувшись, Елагин изменил маршрут, как того требовала мать. В спальне он разделся, понимая, что ускользнуть не удастся, лег рядом с женой. Глашенька лежала тихо, однако он почувствовал: не спит. И Елагин долго не спал, думал о другой женщине, которая, возможно, ждала его. Когда же услышал едва слышимые всхлипывания, невольно его брови соединились от досады на себя, ведь виновник этих слез – он. И не решился утешить Глашеньку, не решился обнять ее, впервые за много дней дневные терзания перетекли в ночные без изменений.

Надин приподнялась на постели, заглянув в лицо Неверова, который лежал на спине и, казалось, спал. Но если не спал? Она легонько подула ему в лицо, он не шелохнулся. Надин тихо позвала его:

– Орест...

Удостоверившись, что сон его глубок, Надин встала с постели, накинула шлафрок Неверова и, босая, выскользнула за дверь. Дом она знала прекрасно, поэтому даже в темноте ориентировалась неплохо.

В кабинете Надин зажгла лампу и подошла к шкафу, где Орест хранил важные бумаги. Дверцы оказались запертыми, но Надин не огорчилась, а ринулась к вазе, стоявшей на подставке в углу. Запустив руку в вазу, она достала связку ключей, усмехнулась и двинулась прямиком к шкафу. К замкам подобрала ключи без труда, так как примерно знала, какими из них Орест открывал дверцы и ящики. Глаза Надин горели коварным огнем, когда она выдвигала ящики, но где именно Неверов хранил то, что ей нужно? Однако ключи в руке, хватило б времени – она боялась, что Орест проснется и отправится ее искать. Что будет, когда он застанет ее в кабинете? Да ничего. План сорвется и только. Ну, расстанутся, впрочем, душа Надин давно рассталась с неверным Неверовым.

В одном из ящиков она обнаружила письма, но не те, а перебрала все. Вряд ли Орест держит письма в тайнике. Надин огляделась, вычисляя место. Где-то под рукой должны быть... например, в бюро. И снова неудача. Надин обшарила стол и вдруг увидела шкатулку, разумеется, заглянула в нее. Так и есть: стопка писем, перевязанная крест-накрест ленточкой, можно сказать, на самом видном месте хранилась.

Она вернулась в спальню, письма положила в сумочку из бархата и с самодовольной улыбкой на губах улеглась рядом с Орестом.

12

В полтретьего ночи они уже были на месте, к воротам мастерской, над которой висел допотопный фонарь, не подъехали, остановились в переулке. На всех этих предосторожностях настоял Артем: мол, будем видеть, как там и что. Оба отправились на угол и ждали, когда появится Жора.

– Сигареты кончились. – Каскадер отбросил пачку, выругался. – Ты глянь, как в этом году зима разошлась.

– Ну и что?

– Я замерз... – Вдруг он вытянул шею. – Кажется, едет...

Действительно, без пяти минут три у ворот мастерской остановилась легковушка, из нее вышел толстяк. Каскадер рванул было к нему, но Артем удержал его:

– Стой! Пусть откроет и войдет.

При полном спокойствии Жора достал из кармана дубленки ключи, неторопливо их поперебирал, нашел нужный и вставил в замок... Откуда ни возьмись, с двух сторон на Жору налетели люди в штатском, завалили, два наблюдателя из-за угла слышали:

– Наручники давай!

– Не пырхай, а то башку отстрелю!..

– М! А! – издавал панические звуки Жора.

– Ходу! – зашипел Артем и потянул Каскадера за рукав.

Запрыгнув в машину, он долго, чертыхаясь, заводил джип.

– Быстрее! – психовал Каскадер, чуть не рыдая. – Ну же!

С горем пополам мотор завелся, Артем сдал назад, вглубь переулка, развернулся и рванул по улице на большой скорости. Каскадер упал на спинку сиденья, голову запрокинул, дышал, будто ему не хватало кислорода. Ощупав себя, вспомнил:

– Сигарет нет.

– Мы в городе, курево купим в ночном магазине, – успокоил его Артем.

– И поесть. Мяса хочу.

– У тебя бабок много? – покосился на него Артем.

– Мелочь одна, рублей двести.

– Ты мужик вроде крутой, а без бабок выходишь?

– Взял только на такси, портмоне оставил в клубе. Разве я думал, что... Ай! – в сердцах махнул рукой Каскадер. – Курить хочется...

Ага, так и предоставил ему Артем отдых со всеми почестями!

– И у меня рублей сто наберется, – солгал он. – На последние бензином затарился, залил снегурочку под завязку. Хе! Как знал! Мы нищие, мяса тебе не видать, дешевой колбасы тоже. Но крупы там много.

– Ну, менты, паскуды... Вычислили по звонку! Вот гады...

– Может, твоего Жору сдали те, кого в мойке сцапали, – высказал предположение Артем. – У Жоры засада была, хорошо, что мы туда не ломанулись.

– Нет, я уверен в них.

– Не знаешь как выбивают показания?

– И не хочу знать! – огрызнулся Каскадер, после чего заладил: – Ну, козлы... Обложили! Со всех сторон. Ублюдки хреновы. Как быть, куда бежать? Вот так все бросить?

– А вначале ты мне показался человеком без страха.

– Ну, знаешь, на нары никто не хочет.

– Слушай, пока мы в городе... Есть же еще место, где берут машины? – приступил к главному Артем.

– Угонки никто больше не берет.