Остатки былой роскоши Соболева Лариса
Опять пауза. Беспокойно оглядев разношерстную компанию, робким голосом заговорил Арнольд Медведкин:
– Дело в том, Николай Ефремович, что я видел Рощина вчера у редакции, а Бражнику Ким звонил домой. Тоже вчера.
– Интересно, – взялся за подбородок Сабельников, теперь уже благодушно улыбаясь: ведь приятно, что крыша поехала не только у тебя, это как-то успокаивает. – Очень интересно.
Теперь мэр ждал, что скажут остальные. Банкир Фоменко полез во внутренний карман пиджака и бросил на стол к Сабельникову фотографию:
– А мне он прислал... вот, посмотрите и прочтите.
– И я его видел, – подскочил Хрусталев. – Вот как вас. На даче! Представьте: пью чай – и вдруг покойник перед глазами в вечерних сумерках!
– И все? – Сабельников по очереди остановил взгляд на Зиночке и Ежове. Первая неопределенно шевельнула плечиками, второй сосредоточенно и вдумчиво молчал. – Ну так и я признаюсь, что вчера видел его поздно ночью. Он лично пригласил нас на свидание. Я уж думал, у меня того... не все дома, а оказывается, не у меня одного, хе-хе.
– Мне кажется, я тоже повстречал его, – «с трудом припоминал» и Ежов, даже глазки закатил к потолку, словно там искал остатки памяти. – И мое мнение однозначное: это двойник Рощина, который хочет с нас поиметь.
– Или нас поиметь, – ни к кому не обращаясь, уточнил Бражник.
– Это не двойник, – уверенно заявил Медведкин. – Это Ким.
– Ничего не понимаю, – раздраженно сказал Сабельников. – К нам что, являлся покойник? Ну-ка ответьте, кто видел его в гробу? – Кроме самого мэра, Зиночки и Ежова, остальные подняли руки. – Так, значит, он лежал в гробу, а теперь ходит? Несуразица.
– Это двойник. Двойник! – категорично выкрикнул Ежов.
– Ну а раз двойник, тогда нам нечего бояться, так я понимаю, – улыбнулся Сабельников. – Я сообщу Куликовскому, пусть займется...
– Я думаю... – снова голос Медведкина звучал робко. А впрочем, он позволил себе перебить высокопоставленное лицо, что робостью уже не назовешь. – Нам надо пойти и выяснить, чего хочет Ким. Если это Ким.
– Я подставляться не намерен! – вскипел Ежов.
– Погодите, Валентин Захарович, – мягко остановил и его Медведкин. – Если мы обратимся к Куликовскому, тот, разумеется, поднимет на ноги всю милицию, Ким... двойник Кима затаится, я уверен, его не поймают, а потом может всякое произойти.
– Какое – всякое? – подозрительно сощурился Ежов.
– Откуда мне знать, – прискорбно вздохнул Медведкин. – Я только хочу сказать, что сейчас нас семеро...
– Смелых, – грубо пошутил Бражник и хихикнул.
– Ой, Гена, не надо иронизировать! – поморщился Медведкин. – Я признаюсь: мне страшно. Жутко страшно, честно! Но я согласен пойти. Мы должны знать, чего он хочет. Покойник это или нет, но он чего-то хочет.
– Перестрелять нас хочет, – мрачно бросил Бражник.
– Он мог это сделать, не приглашая на общую встречу, – возразил Медведкин. – Каждого отловить и... Меня, например, вполне вчера мог застрелить.
– Так что делать будем, господа? – поставил вопрос ребром Сабельников.
Вновь повисла пауза. Каждый решал стратегический вопрос: идти или не идти на кладбище. И тут вдруг секретарша сообщила по селектору, что звонит какой-то Ким и говорит, что мэр ждет его сообщений. Мало сказать, что лица у всех вытянулись. Сабельников нажал кнопку, и все смогли услышать Рощина:
– В двенадцать. И всемером, без Куликовского и милиции. Иначе свидание не состоится, а это важно. Для вас. Жду, господа.
Да, нынешнее внеплановое заседание оказалось богато на паузы.
– Это Ким, – пессимистично сказал Медведкин. – Это его голос.
– Такое ощущение, что он видит и слышит нас, – проронил Фоменко.
– Да, видит и слышит! – нервно захрустел фалангами пальцев Хрусталев. – Я изучил литературу на досуге, там сказано, что покойному в исключительных случаях разрешается выходить на свет божий. Он все знает и видит, потому что может принимать как видимую форму, так и невидимую. Он... он здесь... он доберется до нас.
– Бредятина, – фыркнул Ежов, презрительно глядя на дрожащего Хрусталева.
– Мое мнение сводится к следующему, – сказал банкир. – Нам надо держаться вместе. Я лично не верю во всякие сказки, однако это все слишком впечатляет. Предлагаю пойти. Почему нет? Но с оружием. Если Ким – человек, мы его схватим. Если нет, он все равно попытается нас достать, тогда подумаем, как с ним бороться. – И Фоменко положил на колени пистолет.
– Вы с ума сошли! – раскричался покрасневший от негодования Ежов. – Взрослые люди, а рассуждаете как деревенские бабки. Рощина нет в живых, он не может ходить по городу, звонить, угрожать! Это какой-то шарлатан. Я никуда не пойду без милиции. И даже с ней не пойду. Кладбище. Покойник назначил свидание... Бред, да и только! Вы хотите, чтобы над нами хохотал весь город? Отлично, идите. Но без меня.
– Позвольте мне перебить вас еще раз, – сказал уже без обычной робости Медведкин. – Я понимаю, это, должно быть, глупо – покойник разгуливает как живой. Но мы все так или иначе уже столкнулись с ним. Рощин, или не Рощин, не оставит нас в покое, это, надеюсь, понятно всем. А теперь представьте картину. Мы приезжаем с вооруженными людьми, Ким не показывается. Мы не узнаем, что ему надо, а милиционеры действительно поднимут нас на смех. И первый Куликовский. Семь человек напугал покойник! Представляете пассаж? Это будет бомба в городе. И в области.
– Да, влипли мы, – нахмурился Фоменко. – Ножницы. С одной стороны, некто под именем Ким почему-то не боится нас, с другой стороны – нам грозит слава умалишенных. Наши противники не преминут воспользоваться такой ситуацией.
– Что до меня, – вздохнул Хрусталев, – мне тоже не очень хочется... туда идти...
За ним раскрыла сумочку Зина, достала свою «игрушку»:
– А мне просто интересно посмотреть на этот цирк.
Сабельников положил пистолет пред собой на стол. Хрусталев, безнадежно махнув рукой, достал свой. Все посмотрели на Ежова, тот беспричинно надулся:
– Мой в кабинете. Не разгуливать же мне по администрации с оружием.
– Ну а вы? – обратился Сабельников к Медведкину и Бражнику.
– А у нас нет, – ехидно показал ладони Геннадий Павлович. – Нам, кроме покойника, бояться некого и нечего, поэтому оружием не запаслись.
– Это намек? – надменно спросил Ежов, приподняв одну бровь. – Мы, значит, должны бояться всех, не так ли?
– Это факт, – огрызнулся Бражник, – а он вещь упрямая. Вы же ходите с оружием? Следовательно, вам есть кого опасаться.
– Остановись, – плаксиво бросил ему Медведкин. – Давайте в мире дождемся ночи. Ей-богу, так хочется, чтоб все по-хорошему было. Не думать, что твои слова превратно истолкуют, не путаться в подводных течениях, когда разговариваешь, не высчитывать ходы вперед и назад... Давайте говорить прямо и просто, без задних мыслей, а? Неужели это трудно?
Речь Медведкина, отдающая плакатным душком, пролетела мимо Сабельникова. Он проверял прицел – брал на мушку нахаленка, повисшего на карнизе. Николай Ефремович за время длительного совета протрезвел, и чертики уменьшились. И в числе, и в размере. Невдомек только ему было, почему черти именно зеленого цвета?..
5
К кладбищу прибыли на двух машинах в половине двенадцатого. Вышли. Постояли в нерешительности, собираясь с духом. В кабинете был и свет и стены, то есть видимая защита от пришельца с того света, а кладбище покрыто мглой, оттуда тянуло могильным холодом, кое-где видневшиеся надгробия из белого камня казались призраками. Редкие фонари вдоль аллеи бросали желтые пятна на землю, да зловеще шуршала листва.
В начале двадцатого века кладбищем завершалась черта города, теперь же оно находится практически в центре, окруженное девятиэтажками вперемежку с домами частного сектора. Кладбище заросло кустарниками, деревьями, сорняками в человеческий рост. Здесь существуют захоронения, сделанные более двухсот лет назад. Плющ с диким виноградом оплели каменные плиты и надгробия. Кладбище посещают приезжие, потому что здесь стоит великолепная старинная церковь, имеется множество памятников – скульптурных фигур, высеченных из камня, среди которых есть привезенные из самой Италии. И похоже теперь кладбище больше на парк, тихий парк для вдумчивых прогулок. А еще сюда приезжают паломники – поклониться святым, захороненным здесь же. Однако ночью кладбище привлекает только бомжей, которые находят убежище в древних часовнях и склепах.
Каждого из семерки проняла дрожь перед воротами кладбища. Даже Зина жалась поближе к мужчинам, а она женщина из бетона. Никто не решался сделать первый шаг. Свидание назначено в глубине, а пространство последнего приюта давно ушедших из мира горожан огромно, следовательно, предстояло идти лавируя среди могил. От одной мысли об этом прибывших на назначенное ночное рандеву невольно оторопь брала. Из глубины подсознания всплывали животные страхи, рожденные преданиями.
Ежов сдавленно пробормотал:
– А если там засада?
– Мы, в конце концов, мужики, – сказал Фоменко, вглядываясь в таинственную темень и вынимая пистолет. – Идемте, черт возьми, я всех живых и мертвых перестреляю.
Безоружным Бражнику и Медведкину было поручено освещать путь фонарями, предусмотрительно взятыми в белом доме городской администрации. Итак, закончив подготовку, семь человек зачем-то подняли воротники плащей и пиджаков и, несмело переступив границу кладбища, вдруг разом попятились. Со всех сторон одновременно раздались шорохи! Словно сонный мир встрепенулся. Несколько секунд спустя шорохи прекратились.
– Кошки, – определил Бражник. Потом, следуя по аллее, он обратился к Сабельникову, и голос его притом приобрел тошнотворно-сладкую окраску: – А не ответите ли мне, любезнейший господин мэр, отчего на вверенном вашему попечению кладбище горит всего два фонаря, да и то, как я понял, у церкви?
– Зачем на кладбище жечь электричество? – искренне удивился мэр. – Мертвецам оно не нужно, а нормальным людям тут по ночам делать нечего.
– Ну, это как сказать... – оскалился Бражник, – мы вот, например, вполне нормальные, однако решили прогуляться по погосту и попали в сплошную темень. Эдак недолго и ноги переломать. Вы уж позаботьтесь, господин мэр, об освещении данного объекта. Вдруг еще кому-нибудь назначит свидание представитель того света.
– Гена, охота тебе на рожон лезть? – тихонько спросил Медведкин, но Бражник проигнорировал слова друга.
– А в двенадцать наступит тринадцатое число и пятница, – как бы между прочим сказал Хрусталев. Даже в темноте он имел бледный вид.
– И что из того? – затравленно озиралась по сторонам Зина.
– Сатанинское число и день, – пояснил Матвей Фомич вибрирующим голосом. – Нечисть всякая выползает наружу. Ведьмы там и вампиры... Их здесь, наверное, множество...
– Бредятина, – сплюнул Ежов. – Надо вернуться, пока не поздно. Мы образованные люди, а попались на удочку. Наверняка нас на понт берет преступная группировка.
– Что, очко играет? – ухмыльнулся Бражник.
– Ты кому это говоришь? – взбесился Ежов.
– Вам, Валентин Захарович, вам, – полез в бутылку Бражник.
– Цыц! – гаркнул Сабельников, стараясь не выдавать, насколько ему не по себе. – Хватит собачиться! Раз уж мы здесь, то пошли. Уверяю вас, это не так страшно, как вы себе представляете.
– Вы на чертей намекаете, которых гоняете? – задирался Бражник. Про чертей знали все, о чем не догадывался Николай Ефремович.
– Слушай... – Сабельников вплотную приблизился к нему, стал чуть ли не нос к носу, – ты меня доведешь, что я от тебя мокрого места не оставлю.
– Уже не оставили, – огрызнулся Бражник. – Меня по вашей милости на работу никуда не берут, кроме как ночным сторожем. Мне терять нечего.
– Ой, да будет прибедняться, – подал голос Ежов. – У тебя, Геннадий Павлович, два предприятия, записанные на жену, но руководишь-то ими ты. В них и деньги вложил, украденные у Рощина, так? Нам же все известно.
– Сказал самый честный человек в городе... – саркастически подметил Бражник.
– Гена, перестань, прошу тебя, – взмолился Медведкин и обратился ко всем: – Ну почему нельзя быть нормальными людьми? Хоть раз в жизни?
– Выходит, мы не нормальные? – зло воскликнула Зина.
– Господи, что вы за люди! Я ведь не то имел в виду! – плаксиво произнес Медведкин. – Каждое слово истолковываете превратно.
– Все, двенадцать, – трагически возвестил Хрусталев. – Пятница, тринадцатое.
– Прекратите! – прошипел придушенно Фоменко. – Хватит вякать! Ты, Гена, неудачник, а свои неудачи нечего перекладывать на чужие плечи. И ты, Матвей Фомич, перестань мистику нагонять. Если кого и бояться, так только живых, мертвые нам ничего не сделают. Иначе на земле давно бы одни звери обитали.
– Звери и обитают, – проворчал Бражник. – Жаль, зеркала нет.
– Я сказал, хватит! – уже заорал Фоменко, а через паузу, набравшись смелости и шагнув вперед, добавил: – Идемте. Держимся вместе. Не отставать!
Тесной группкой прибывшие двинулись по центральной аллее. Шли молча и медленно, слушая кладбищенский покой. О этот покой, в котором затаилась опасность! Звуки их робких шагов по утоптанной, посыпанной галькой дорожке казались неестественно громкими. Кто-то из семерых споткнулся, остальные мгновенно замерли, занеся ногу для следующего шага.
– Это я... об камень... – простонал Хрусталев, морщась от боли.
Группа пошла дальше. Из-за туч выглянула луна, бросив хилый свет на холмики, надгробия и кресты. На душе каждого стало совсем погано.
– Полнолуние, – отметил вслух Хрусталев, дав всем понять без дополнительных слов, что полнолуние – еще один плохой знак.
– Закройте, пожалуйста, рот, – взвыл Медведкин. – Без вас страшно.
– Правда, Матвей Фомич, – сквозь зубы процедил Фоменко, – не закроешь пасть, я сделаю покойника из тебя. И даю гарантию, что уж тебя-то не отпустят с того света ни в каком случае.
– Я просто обратил ваше внимание, чтоб вы ничему не удивлялись, – начал оправдываться Хрусталев, на всякий случай отступая от Фоменко.
– Нет, это невозможно! – истерично вскрикнул Ежов и забормотал: – Сумасшедшие. Зачем я иду за вами? Мне что, больше делать нечего?
– Цыц! – сжал кулаки Николай Ефремович. – Я сказал: цыц! Куда дальше идти?
– Кажется, – высматривал в темноте ориентиры Арнольд Арнольдович, – сворачивать вот тут надо. Я плохо помню, давно здесь не бывал. Ага! Вон видите, ангел белеет? За ним стоит часовня купца.
Мраморный ангел зловеще выделялся на фоне темных крон. Блики луны пятнами легли на его фигуру с поднятой рукой, словно ангел занес над головой меч. Но меча не было, он только чувствовался, и казалось, невидимый меч занесен над группой полуночников и вот-вот обрушится на их головы. Все завороженно засмотрелись на ангела.
– Сворачиваем! – приказал Сабельников.
Теперь предстояло идти по тропкам, огибая могилы, потому как на старом кладбище захоронения сделаны хаотично, без всякой системы. Холмики и надгробия жмутся друг к другу, окруженные кустами, деревьями, оградами. Теснее сплотили ряды и невольные искатели приключений. Однако монолитом не пройти. Сабельников, проглотив подобравшийся к горлу ком страха, шагнул в гущу могил первый:
– Не останавливаться же на полпути! В гробу я видал всякие привидения, вампиров и тому подобное. За мной, я сказал!
Потянулись гуськом остальные. Нечаянно Хрусталев очутился сзади всех, его оттеснили более наглые. Он заторопился, дабы не отстать, и вдруг... кто-то схватил его за пиджак! Матвей Фомич враз покрылся испариной, попробовал вырваться, да не тут-то было! «Понял, – подумал он, – Рощин пощелкает нас поодиночке!» Тут еще и нога его провалилась куда-то по щиколотку... Издав вопль отчаяния, он обхватил большой каменный крест обеими руками, страшась, что его утащат... туда!
Компания остановилась, ввергнутая в смертельный ужас воплем Хрусталева. Зина ринулась назад, надумав бежать без оглядки и в одиночестве. Она метеором пронеслась мимо пятерых остолбеневших от страха мужчин, но возле Матвея Фомича, обнявшего крест, опомнилась:
– В чем дело, идиот?
– Меня кто-то держит, – выдавил тот, с трудом шевеля губами.
Подоспел Бражник с фонарем, за ним подтянулись остальные.
– Его кто-то держит, – сообщила Зина, едва переводя дыхание и вытаращив глаза.
Бражник осветил тыл Хрусталева и закатился от смеха. Он хохотал, захлебываясь, не успевая добрать в легкие воздуха, не имея сил объяснить причину смеха, только показывая жестами: мол, посмотрите. И что? Пола пиджака зацепилась за прут развалившейся ограды. Полу отцепили, Хрусталева нет. Он словно прирос к кресту. А Бражник все хохотал. Фоменко, разжимая руки Хрусталева, гаркнул на него:
– Заткнись! Это не смешно! Идти можешь, Матвей?
– М-м-м... м-м-м... – отрицательно мотнул головой Хрусталев.
– Размазня, – шикнула Зина. – Давайте оставим его здесь и уйдем.
Угроза безжалостной Зинули привела Хрусталева в чувство. Представив себе на миг, что он останется здесь один, Матвей Фомич дернулся и... очутился впереди всех. Его трясло, как тогда в дачном домике, когда он увидел призрака. Дар речи к нему не вернулся, но соображение сработало неплохо.
До часовни добрались без приключений.
Вот она, часовня девятнадцатого века, воздвигнутая купцом в память о покойной жене. Не тронутая вандалами, но слегка разрушенная временем. Она чернела в нескольких метрах, будто вход в преисподнюю. Семерка вновь остановилась, всматриваясь в зловещую массу из камня. Вход в часовню был забит щитом из досок, успевшим прогнить. Два длинных проема по бокам двери перекрыты решетками. Вокруг часовни могилы, могилы... Сплошная жуть!
Не имея больше сил держаться на ногах, Хрусталев мешком плюхнулся на заросший холм без надгробия. Сабельников достал плоскую бутылочку и, не отрывая взгляда от часовни, выпил добрую половину, громко глотая виски. Потом не глядя вытянул руку с фляжкой в сторону. Бутылочка обошла пятерых, все подкрепились глотком. Когда до Хрусталева дошла очередь, он тоже жадно прильнул губами к горлышку, но разочарованно протянул:
– Я так и знал. Мне отказано даже в последнем глотке. Это рок.
– Я внутрь не пойду, – категорично заявил Ежов. – Вдруг там бомба?
Все переглянулись. А ведь на самом деле, в часовне запросто может лежать бомба. Очень действенный способ разделаться с обидчиками разом. И надежный. Завтра начнется: куда делись семь человек? А никуда, исчезли с лица земли, и все! Вот что они не учли, когда собирались на свидание.
– Это разумно, – поддержал Ежова Фоменко. – Нам не стоит туда идти. Если ему так надо, пусть выходит к нам. Верно?
Молчание, разумеется, явилось знаком согласия. Тем временем Бражник поднес руку к фонарю и сообщил:
– Десять минут первого. Интересно, где же Рощин?
И вдруг как гром среди ясного неба раздался голос:
– Я здесь.
Он прозвучал так громко, что компания, вздрогнув, шумно ахнула и застыла. Когда прошел первый шок, все медленно принялись озираться, поворачиваясь вокруг невидимой оси и собираясь в тесное кольцо, ближе друг к другу. Они искали глазами Рощина, но его нигде не было. Быстро подполз на четвереньках к шестерке и Хрусталев – ноги совсем не слушались его. Подполз и перекрестился несколько раз подряд.
– Не ищите меня, не найдете, – сказал Рощин, пожалуй, слишком громко.
– Кажется, голос идет из динамика, – сообразил Бражник, сохранивший присутствие духа. – Он говорит в микрофон... или запись идет.
– Ну, ты! Показывайся! – истерично закричал Ежов. – Где ты? Чего ты хочешь?
– Не бойтесь, вам ничего здесь не грозит. – Голос Рощина остался ровным, он звучал, казалось, отовсюду. Фраза возымела действие, обнадежила. Поджатые от испуга к ушам плечи семерки опустились и даже слегка распрямились. Рощин при жизни держал свои обещания. – Я пригласил вас сюда, чтобы напомнить одну истину: мементо мори! Что означает: помни о смерти! Все вы, господа, рано или поздно упокоитесь...
– Лучше поздно, – прорезался голос у Хрусталева, ему не хотелось умирать.
– Вас ждет сначала слой земли над телом, – продолжал Рощин, – потом о вас позабудут, как позабыли о многих, лежащих на этом кладбище. Но и вы забыли, что все когда-то кончается. Вас семеро. Какое символичное число, не правда ли? Бог создал землю и все живое на ней за семь дней. Я, конечно, не бог, но обещаю...
– Что? Что? – почти беззвучно срывалось с уст семерки.
– Я обещаю уничтожить вас за семь дней, уничтожить вашими же методами. Итак, у вас в запасе семь дней, но не у всех. Мементо мори, господа. И до встречи.
Шок, вызванный этими словами, был подобен катастрофе. С минуту никто не шевелился, даже не моргал, а возможно, и не дышал. Над семеркой парило «мементо мори». И каждый примерял два страшных слова на себя. Из часовни с диким воплем выбежала черная – или очень темная – кошка и умчалась в кусты. Своим неожиданным появлением кошка словно оживила стоявших истуканами. Они отскочили в стороны, уступая ей дорогу. Один Хрусталев остался сидеть на земле, сраженный обещанием Рощина. Он лишь сжался в комочек, когда черная тварь пронеслась мимо.
– Динамики... – первым пришел в себя Бражник. – Он говорил через динамики... Надо отыскать их.
– Что это даст? – прошипел Фоменко.
– Он где-то здесь... – говорил Бражник тихо, оглядываясь. – Он рядом, мы сможем его поймать. Я чувствую его.
– Он пригрозил, что убьет нас? – никак не верилось Сабельникову, медленно приходившему в себя. – Так это может сделать лишь человек. Рощин, выходит, человек, а не...
– Смотрите!!! – крикнул хрипло Медведкин, указывая на часовню.
Кровь снова застыла у всех в жилах. Проем в часовне, расположенный на уровне метра от земли, слабо осветился. В нем стояла фигура в белых одеждах. Отгороженная решетками, она будто нависла над семеркой, казалась таинственной и недосягаемой. Это был Рощин. Его бледное лицо хорошо выделялось на фоне черноты. Зина завизжала, как поросенок под ножом. И она первая выстрелила в фигуру. Открылась пальба по часовне. Стреляли Сабельников, Фоменко, Ежов и Зина. Бражник бросился к неподвижному Хрусталеву:
– Дай пушку!
– На! – бросил оружие тот.
Пистолет упал, Бражник мигом нашел его, но тут на него навалился Медведкин:
– Не смей! Ким твой друг! Не делай этого!
Грубо оттолкнув приятеля так, что тот упал, Бражник прицелился и выстрелил несколько раз. Вдруг фигура повалилась навзничь, исчезнув из виду, и пальба прекратилась. Сабельников резюмировал, тяжело дыша:
– Так будет со всеми покойниками. Пошли в часовню?
Но, предложив это, не двинулся с места. Бражник и Фоменко взяли фонари и, держа наготове пистолеты, осторожно ступая, пошли к часовне. За ними крался Сабельников, потом Зина. Достигнув входа, Бражник и Фоменко высадили трухлявый щит, подняли фонари над головами и, набравшись смелости, все же переступили порог, оглядели маленькое помещение, заваленное мусором.
– Вот те раз... – протянул Фоменко в полной растерянности.
– Вот те два: где же он? – спросил за спиной Сабельников.
Рощина в часовне не оказалось. Это было еще одно сильное потрясение, которое подтвердило, что потусторонние силы существуют.
Глава 3
КТО ПОКОЙНИК?
1
Шел пятый час утра. В резиденции Сабельникова семерка в полном составе сидела в гробовой тишине уже часа два. Пили коньяк, мэр – виски, некоторые курили сигарету за сигаретой. Николай Ефремович, находясь в скверном состоянии после приключений на кладбище и выпитого спиртного, позволил чертям оседлать себя. Они забирались ему на плечи, голову, соскальзывали по переносице и плюхались на пол. Неужели никто этого не видел? Мэр косился на присутствующих, стараясь понять, почему те упорно не замечают целую дюжину чертей? Изредка он передергивал плечами, сбрасывая надоедливых нахалят, но те лезли на него снова, издавая кряхтенье и хрюканье. Кто-то подсказал вызвать Куликовского. Позвонили ему. В конце концов, милиция должна защищать граждан... Да, и от покойников тоже. Куликовский прибыл сонный и мрачный, умостил тучное тело в кресло и обвел взглядом семерых встревоженных господ. А господа будто в рот воды набрали – молчок. Мутные глаза Куликовского останавливались на каждом по очереди, но никто так и не начал излагать причину столь раннего вызова.
– Не понял, зачем вы меня позвали? – спросил он более чем удивленно.
– Мы не знаем, как объяснить, – глубоко затянулся сигаретой Бражник.
– Без затей, – подсказал Куликовский.
Нежданно-негаданно возник базар. Говорили все, перебивая друг друга, хором и нервно, размахивая руками, закатывая глаза к потолку. В свои пятьдесят шесть лет Куликовский видел всякое. Но чтобы вот так, все скопом, шумели гвалтом уважаемые люди, от которых обычно веет холодностью и степенностью, высокомерием и неприступностью, – такого не видел. Он, разумеется, абсолютно ничего не понял, поэтому поднял вверх руку, призывая всех к тишине. Тишина наступила так же внезапно. Куликовский почесал мизинцем в ухе, будто прочищал его, и сказал:
– Теперь еще раз, но по очереди.
– Мы сегодня ночью ходили на кладбище, – деловито начал Ежов.
– Да? – поразился Куликовский, немного повеселев. – А зачем?
Ежов усмотрел в вопросе откровенную насмешку. И ему это не понравилось. Он не любил, когда над ним насмехаются. Вспылив, что стало заметно по резко сжавшимся губам и раздувающимся ноздрям, Валентин Захарович сделал жест рукой: мол, пусть продолжает следующий, а я не желаю попадать в глупое положение.
– Нас пригласил туда Ким Рощин, – продолжил Сабельников.
Рощина хорошо знал и Куликовский. Само собой, он знал также, что тот умер, а посему, приподняв брови, недоуменно произнес:
– Не понял.
– Мы, – начал веско Фоменко и для пущей важности свел брови к переносице, – встретились с Рощиным на кладбище по его просьбе... то есть требованию. До этого он к каждому из нас приходил или сообщал о себе другими способами. На кладбище Рощин сказал, что уничтожит нас за семь дней. Он показался нам в проеме часовни, мы ворвались в часовню, а его там не оказалось. Все.
Куликовский выслушал его с выражением человека, которого огрели по голове рессорой, – человек покуда не упал, но вот-вот это произойдет. Он застыл с выражением тоски и боли. Да, ему, хронически недосыпавшему последнюю неделю по долгу службы, семь человек причинили сейчас боль. «Поднять меня в такую рань! – страдал он про себя. – И я притащился... чтобы услышать эту ахинею! Кто они после этого? Правильно их народ не любит». Куликовский славился сдержанностью. Не уронил себя и в данный момент, хотя позыв послать подальше чокнутую семерку по-милицейски прямо был. Тем не менее он обернул все в шутку:
– Друзья мои, а сколько вы выпили?
Что тут началось! Будто бензина в огонь плеснул.
Ежов с пеной на губах:
– Вы не смеете не верить и обвинять нас в пьянстве! Мы бы не обратились к вам, если б сами могли это объяснить. Всем сразу не могло померещиться!
Одновременно с ним Зина:
– Если бы вы там были! Это было ужасно, ужасно...
Сабельников ворчал, легкими движениями пальцев сбрасывая чертей с коленей:
– Конечно, в такое трудно поверить, но мы на самом деле его видели. Он угрожал нам и исчез, когда я... мы... хотели его схватить. Был в часовне, мы – туда, а его там нет.
Медведкин уверял, не обращаясь ни к кому:
– Это был Ким, клянусь. Без сомнения, это был он, поверьте.
– А у меня экспертиза! – рычал Фоменко. – Экспертиза у меня!
– Я, извините, вообще хожу с трезвой головой, – бурчал Бражник, – не то что некоторые, и могу подтвердить сказанное. Нас слишком много, чтобы у всех чердаки протекли одновременно. Вас это не наводит на мысль, что то, что мы говорим, – правда?
А Хрусталев невнятно бормотал под нос, затравленно поглядывая на товарищей по несчастью. Он не смог удержаться, чтобы не пропустить двести граммов от стресса и не выкурить полпачки сигарет за раз. Теперь ныла печень, селезенка и поджелудочная железа, стреляло в поясницу – почки забарахлили. После посещения кладбища он и первые признаки аритмии ощутил. Только все эти болячки ничто в сравнении с постигшим несчастьем. Да, на них обрушилось страшное, невозможное, однако близкое несчастье. Им отпущено семь дней. И кем?!! Человеком, который умер! Мало того, что покойника застрелили, так он еще делся куда-то! Тут впору свихнуться. Так что мысли Хрусталева блуждали в проблемах, он думал лишь о спасении.
Тем временем Куликовский, почесывая короткую бородку, спросил:
– Значит, вы утверждаете, что Рощин жив?
– Нет!!! – завопили члены семерки раздраженно. – Он умер!
– Так, – прозвучало почти ласково через паузу, и только богу известно, какие страсти кипели внутри Куликовского. – Значит, умер. Угу, это я понял. Умер – доступно пониманию. Но чего же вы от меня хотите?
– Ты должен найти его! Потому что он грозился убить нас, – высказал наконец Сабельников, зачем вызван Куликовский ни свет ни заря. – Он так и сказал: уничтожу за семь дней.
– Кто сказал? – ну никак не врубался тот.
– Рощин! – выдохнул фатальную фамилию Фоменко. – Найдите его и посадите в тюрьму, чтоб не смел угрожать.
Впечатление, которое произвел ответ на Куликовского, было неизгладимым. У него не то что челюсть отвисла и глаз остановился. Некоторое время он вынужден был укрощать свои порывы, дабы не врезать по уважаемым рожам, вздумавшим так грубо его дурачить. Но решил вступить в игру, которую бездарно начали семь человек. Куликовский через силу улыбнулся – впрочем, в его улыбке проскользнула издевка – и, сохраняя внешнее спокойствие, изрек:
– Так ведь его нет.
Ежов подскочил и хотел бросить что-то гневное в лицо тупому милиционеру, которого раньше уважал. Но в данный момент важны не амбиции, а то, чтобы этот боров поставил на уши город и помог выявить привидение. Только поэтому Валентин Захарович в сердцах махнул рукой и отступил к окну. Куликовский же продолжил говорить – как умный круглым дуракам:
– Друзья мои, я не могу искать труп. По всем данным, он покоится в могиле. Я лично свидетельствую, что Ким Рощин лежит на кладбище...
– Но он живой! – закричал, не выдержав, Ежов. – Понимаете, жи-вой!
– Труп живой? Где-то я такое слышал. Но все равно так не бывает.
– Позвольте мне, – поднял руку Медведкин.
И он обстоятельно рассказал о визитах Рощина и приключениях на кладбище. Стараясь никого не обидеть, пропустил эпизоды с полой пиджака и выстрелами, воздержался от комментариев, то есть мнение по поводу чертовщины не высказал. Куликовский слушал с повышенным вниманием, бывало, кое-что уточнял, а в общем, внешне остался к факту существования пришельца с того света равнодушным. Лишь по окончании рассказа пообещал:
– Значит, так. Я пришлю к вам Степу Заречного. Несмотря на молодость, он парень толковый, хваткий, разберется, что почем. Через час ожидайте.
Это ведь разумно: переложить весь идиотизм на чужие плечи.
– И все? – изумился Ежов. – Нам угрожал Рощин! Вы должны приставить к нам людей, сопровождать повсюду. А вы суете какого-то Заречного! Мы ведь обязаны продолжать работу. У меня, например, на сегодня назначена пресс-конференция, в двенадцать я должен быть на заводе... Мне нужна охрана!
– А у меня личная просьба, – заявил Фоменко. – Нельзя ли весь этот кошмар ликвидировать без шумихи? Представляете, что начнется, если информация об угрозах покойника просочится в город?
С ним согласились остальные шесть человек.
– Подумаем и об этом. – И Куликовский встал.
Уже садясь за руль собственного автомобиля, он пробурчал:
– Массовое помешательство. Или наглая ложь.
2
В управе тишь да гладь, пустота в коридорах, разве что уборщицы орудовали швабрами да гулко и нечасто отдавались шаги дежурных. Куликовский распорядился, чтобы к нему срочно доставили Заречного. Два дежурных умчались на милицейской машине, а сам он немного вздремнул в кресле. Через полчаса Степа стоял посреди кабинета, хлопая сонными глазами. Семен Сергеевич предложил ему присесть напротив, и Заречный, едва опустившись на стул, странно замер с остекленевшим взглядом. Спит, понял Куликовский, спит с открытыми глазами. Посмотрев на часы, он поставил локоть на стол и уперся в ладонь подбородком, глядя на Степу. Жалко парня. Накануне успешно закончилась операция по поимке маньяка, терроризировавшего два района в течение года. Степа показал себя с лучшей стороны: сообразительный, ловкий, энергичный, бесстрашный. Не спал парень несколько суток. Да такое часто бывает: менты засыпают в спокойной обстановке стоя, сидя, даже разговаривая. А вот он, Куликовский, так уже не умеет, ему нужна кровать и тишина – возраст свое берет.
Замначальника УВД по криминальной милиции любит молодых ребят, пришедших в правоохранительные органы не за длинным рублем, а по призванию. С ними интересно работать. Таких мало, но именно таков Степа Заречный – оперуполномоченный из отдела уголовного розыска УВД. Симпатичный внешне – особенно курносый нос на луноподобном лице нравится Куликовскому в Степе, – добродушный, хотя это необязательное качество для опера, качок, пышет здоровьем и любит службу. Самое паршивое: как объяснить парню, что семь одновременно выживших из ума человек требуют отловить и посадить труп? Ситуация! И ведь не откажешь им, уважаемым гражданам. Да, парня жалко тревожить, но время летит. Куликовский кашлянул, глаза Степы ожили, курносый нос шумно потянул воздух. Заречный проснулся.
– Понимаешь, Степа, есть у меня к тебе дело... такое, личное... вернее, не у меня... у людей высокопоставленных. Им помочь следует, но они не хотят, чтобы кто-то еще знал... – Замначальника подумал, что выглядит сейчас дураком, не умеющим точно высказать мысль, и сосредоточился. – В общем, так, Степа. Сейчас ты поедешь к мэру домой, и прошу тебя: не удивляйся ничему, что услышишь от людей, которые собрались у него. От них поступило устное заявление. Странное заявление, прямо скажу – с приветом, причем с большим. Твоя задача известная: либо закрываешь дело за неимением состава преступления, либо второе... – и тяжко вздохнул, – заводишь дело.
Степа мигал веками, ничего не понимая, хотя начальник открыто подсказал, что конкретно он должен сделать – разумеется, закрыть дело. И вдруг на душе у Куликовского стало страшно паршиво – он же подставляет парня. Да-да, Степа закроет дело, но Сабельников и банда накатают на него жалобу, и пойдет-поедет. Степа запросто может лишиться работы. У сильных города сего только так, не иначе.
– Слушай меня, Степан. – Решение Куликовский принял мгновенно, как всегда действовал в экстремальных ситуациях. Нынче ситуация самая что ни на есть экстремальная: шишки города хором либо помешались, либо ловко маскируются под придурков и втягивают в свою орбиту милицию, чтобы сокрыть какие-то очередные грязные делишки. Только он Степу на съедение им не даст. – Постарайся разобраться, Степан, непредвзято. Твое решение не будет иметь последствий, обещаю. Поэтому действуй, как посчитаешь нужным, и ничего не бойся. Будут доказательства, заводи дело хоть на мэра, понял? Помощника дать?
– Пока не стоит, я сам посмотрю.
– На десять дней освобождаю тебя от всех служебных обязанностей. Не переживай, с начальством твоим договорюсь. Докладывать будешь лично мне, и в подробностях. Об этом тоже договорюсь с твоим начальством. Звони в любое время суток и... ступай, Степа. Я надеюсь на тебя. – Проводив его глазами, Куликовский ухмыльнулся: – Любопытно, за каким хреном им понадобилось придумывать эту сказочку? Наверняка она связана с деньгами, хотят что-то списать на Рощина. Хоть бы в гробу его оставили в покое, и так уж... Ну ничего, товарищ мэр и компания, если надумали Куликовского за нос водить, не поздоровится вам.
Читать бесплатно другие книги:
