Ради большой любви Соболева Лариса

– У меня нет сил, ребята, – вымолвила Маля. – Поешьте, что найдете в холодильнике, а я в душ и спать. Бомбей, спасибо. Я тебя люблю.

– «Люблю» в стакан не нальешь, – устало промямлил он.

Мужчины поплелись на кухню, Чемергес с Бомбеем приняли по приличной дозе алкоголя, жадно заедали его холодным мясом. Князев и Клим пили немного, не получая такого удовольствия от выпивки, какое получали бомжи.

– Сколько лет деду? – поинтересовался Князев.

– Семьдесят семь, кажется, – ответил Бомбей. – Уроды, засадить старика, которому и так жить недолго осталось, на две недели в подпол. Их надо всех отправить к косой тетке.

– И так уж отправили, – буркнул Клим.

– Тебе их жалко? – поднял брови Бомбей, однако говорил апатично. – Во даешь! А мне их давно не жаль, с тех самых пор, как прокатили меня с квартирой. Я ведь еле ноги унес. Почуял, что крышка мне, и в этот город рванул. Тридцать пять тонн стоила моя квартира, а других убивали из-за халуп стоимостью сто пятьдесят тысяч рубликов. На мое счастье, Малику встретил, она не дала мне подохнуть.

– Понимаю, – закивал Клим. – Но им же и тридцати не было…

– А тем, кто в тебя стрелял, сколько было? – привел контрдовод Бомбей. – Если б нас заметили, они бы не раздумывали. Когда сволочи сводят счеты с такими же сволочами, в принципе это нормально. Но когда они протягивают клешни к хорошим людям, их надо мочить безжалостно.

– Чем же тогда ты отличаешься от них?

– Скажу. Я не краду людей, не издеваюсь над ними. Не заставляю убивать, не отнимаю чужое, не ползаю на пузе перед гадами. Но и наступить себе на горло не дам, пусть меня хоть распнут. Погодите, у нас осталась главная заноза – Гриб, если не считать княжеских проблем. Этот гнилой мухомор любого пригвоздит, будь то хоть младенец. Запомните: не свернем ему шею мы, он свернет ее нам. Спокойной ночи.

Чемергес, дожевывая ветчину, помчался за Бомбеем на покой. Клим налил водки в стакан, предложил Князеву, тот сделал вялый жест рукой, отказываясь. Клим выпил, занюхал кулаком и деликатно коснулся острой темы:

– Пашка, ты очень смелый человек, раз тебя притягивает Малика. Я бы не осмелился связаться с такой женщиной. Ножом уложить мужиков… как нечего делать! Меня трясет от сегодняшнего приключения.

– Поэтому ты не я. Некоторые гробят людей тысячами, и ничего, живут спокойно, их не считают убийцами.

– Паша, хорошо подумай, она же адское пламя…

– Видишь ли, понятия добра и зла в мире давно смешались, – пустился в ироничные рассуждения Князев. – Никто не знает, что такое добро. Вернее, все думают, будто знают, а на самом деле и не догадываются. У людей есть поверхностный, видимый слой, он обычно обманчив. То, что под ним, проявляется не вдруг, поэтому трудно распознается. Кто такой был Робин Гуд? Вор, убийца, разбойник, а стал народным героем. Вот тебе два слоя. Между прочим, на одном ангелочке я один раз женился, теперь меня привлекает ведьма.

– У тебя одни крайности… – Но, заметив, как выразительно Князев на него посмотрел, поменял тему: – Что у тебя за манера не вытирать голову после душа?

– Ты, как моя бывшая, вечно недоволен. Зануда. Я иду спать.

Князев поднялся на второй этаж, послушал ядреный храп из спален Чемергеса и Бомбея, прошел мимо своей комнаты, постучал к Малике.

– Кто там? – сонно откликнулась она.

– Я, – тихо сказал Князев. – Можно войти? – В ответ ни звука. – Малика, все равно войду, дверь же без замка, я просто хочу быть вежливым.

Дверь распахнулась, он вошел, но никого не увидел в комнате. Князев повернулся лицом к выходу, захлопнул дверь, за ней и стояла Маля, прижавшись спиной к стене. Странная у нее причуда – заворачиваться в полотенце, а придерживала она его так, будто его собирались сорвать с нее. Князев приблизился, положил ладони на стену, короче, дал ей понять, что пока не намерен приставать, а то она вся съежилась, будто он закоренелый злодей. И все же коварство с его стороны состояло в том, что Маля очутилась между его руками и деться ей было некуда.

– Только не говори, что у тебя с дедушкой любовь до гроба, – сказал он.

– Я этого не говорю, – не поднимала она глаз.

– А как тебя угораздило выйти за него?

– Была зима, ночи мы проводили на вокзале, но однажды увидели, как проверяют документы, а у нас были паспорта другого государства, у Ляльки вообще ничего. Днем мы ходили по городу, я искала квартиру, где согласились бы подождать с оплатой, Гриб мне обещал подкинуть работу…

– Кого-то застрелить?

– Да, – с вызовом ответила Малика. – Понимаю, это звучит дико, а что было делать? Проститутки из меня не вышло, вырвало на первого же клиента, когда он полез целоваться.

– Как вырвало? – заглядывая ей в лицо, спросил он изумленно. – По-настоящему?

– Именно. Видно, не всем это дано. Скажу честно, я расстроилась, мне же нужны были деньги. И со вторым клиентом та же история. Я просила Гриба помочь с работой, больше мне ее никто не дал. Несколько раз пыталась наняться в прислуги – не взяли, я же не через агентство устраивалась, где требуются документы, а частных рекомендаций у меня не было. Мама нелегально устроилась на стройку чернорабочей, но ее прокатили с оплатой, втрое меньше заплатили. Это было еще до смерти отца.

– Отчего он умер?

– А отчего сейчас умирают здоровые и сильные мужики? – задала встречный вопрос Малика, но Князев не знал ответа. – Сердце. Мы около года скитались по родственникам, папа обивал пороги, чтобы получить статус беженцев и гражданство, доказывал, что он родом отсюда. Как выяснилось позже, получить гражданство несложно: дал бы взятку, и не надо ничего доказывать. Но мы этого не знали, да и денег не было, все потратили. Родственникам надоело нас кормить, они не выгоняли, нет, но вели себя так, что мы сами ушли. Перебивались временными заработками, меняли жилье, и вдруг отец попал в больницу. Его заела обида, и стыдно было перед нами. Такой большой мир, а нам в нем не нашлось места, хотя даже не место нужно было, а разрешение жить. Тогда я первый раз выполнила заказ Гриба.

– А вернуться назад нельзя было?

– Нельзя, – резко бросила Малика. – Что тебя еще интересует?

– Как ты вышла замуж, – напомнил он.

– Мы сидели на скамье, не знали, куда идти. Сыпал снег. Рядом сел Кеша, разговорились, маме стало плохо. Он сказал, что нам следует идти домой, а не сидеть на морозе, я ответила, что у нас нет дома. И не знала, как быть, Лялька ревела. Кеша долго думал и предложил пойти к нему, у него трехкомнатная квартира, жил он один. Неделю прожили у него, навели порядок, готовили, а маме становилось все хуже. Кеша вызвал врача, соврал, что мы его родственники, мол, нас обокрали, в общем, маму взяли в больницу. Ей поставили диагноз… рак. К тому времени я опять заработала, деньги пошли на лечение. Кеша припер меня к стенке, стал допытываться, где взяла деньги. Я соврала, что, мол, на панели. Тогда он предложил мне выйти за него замуж. Сказал, что он стар, долго не протянет, а мое замужество решит массу проблем. Я спросила, не боится ли он, что мы его в гроб загоним из-за жилья. А он ответил: лучше в гроб, чем жить одному. Кеша потратил все сбережения, чтобы мы поженились, получили паспорта и гражданство. Ляльку определили в школу, она быстро догнала ровесников. А я… я чувствовала себя счастливой. Мне не нужны были ни мужчины, ни наряды, ни деньги. Это счастье – утром вставать и знать, что не надо больше трястись от одного вида милиции, что у тебя есть дом, что ты можешь устроиться на работу… а дал мне это все Кеша просто так.

– Значит, у вас фиктивный брак…

– У нас не брак, а семья. Кеша запретил мне «ходить на панель», значительно позже я рассказала ему, на какую панель ходила. А он тогда сказал, что головы надо отбить тем, кто поставил людей перед выбором без выбора. Знаешь, как он шутит? «Мне завидуют все старички-дурачки». Когда Кешу придавили болезни, мы с Лялькой страшно боялись остаться одни.

Интересно, что Малика не жаловалась, не ныла, историю свою поведала, как чью-то чужую. У Князева еще много было вопросов, но он не стал их задавать, понимая: все эти воспоминания радости ей не приносят. Он прислонился лбом ко лбу Малики, вдыхал аромат ее кожи и волос, она задержала дыхание.

– А я собрался выкупить тебя у мужа, – признался он, разрядив атмосферу. – Теперь не знаю, как быть.

– Выкупить?! – Она подняла лицо и прыснула.

Ее губы очутились так близко, что смотрел он только на них, преодолевая желание схватить Малику и остальные разговоры закончить на кровати.

– Что тут смешного? – якобы обиделся Князев. – Я представлял его молодым и красивым альфонсом, которому удобно иметь жену-рабыню.

– А, так ты хотел меня освободить? – скептически спросила она.

– От него. Я сам хотел тебя закабалить. – Князев коснулся губами ее губ, не решаясь прикоснуться к ней руками. Возражений не последовало. – И хочу.

– Ты дикарь. Покупать человека… средневековый дикарь.

– Точно. – И еще раз коснулся ее губ. – Я самый дикий дикарь. Хочешь, докажу?

Он приготовился к отпору, но в любом случае твердо решил спать в этой комнате. А Маля неожиданно обняла его за шею, прижалась всем телом, став на цыпочки, значит, разрешение на доказательства получено. Князев сдвинул вниз полотенце, которое задержалось на ее бедрах. Увлекая Малику к кровати и целуя ей плечи, губы, шею, он уже плохо контролировал себя. Когда она чуть вскрикивала от слишком сильных объятий, не расслаблял тиски, а шептал:

– Прости, я нечаянно.

Князев проснулся оттого, что назойливая муха щекотала ему лицо. Он отмахнулся и перевернулся на живот, но муха ползала по спине. Князев накрылся одеялом с головой, одеяло медленно сползло с него. Это была явно не муха. Пришлось повернуться на спину и поймать одеяло. Он открыл глаза…

– Завтрак готов, все ждут тебя, – посмеивалась Маля.

Князев дернул ее на себя, обнял, недовольно промямлил:

– Как, уже утро? И ты одета? Безобразие.

– Уже день. Клим требует тебя. Ты сегодня летишь на Урал, забыл?

– Мы летим, – подчеркнул он. Князев подскочил, завернулся в одеяло и начал искать халат. – Ты полетишь со мной.

– Но мне надо…

– Охранять меня, – ехидно произнес Князев. – Днем и ночью, как написано в газете. Особенно ночью, я темноты боюсь. Где мой халат, черт возьми?

– Не знаю, но вчера ты был в нем. Посмотри за кроватью.

Она ушла, а он нашел халат на полу.

Поздний завтрак подходил к концу, когда Князев спустился вниз. Настал его черед действовать, поэтому начал он с распоряжений:

– Клим, поедешь с нами, Малика напишет доверенность на продажу джипа, его слишком хорошо знает Гриб. Займешься этим и купишь другой внедорожник. Мы доберемся в аэропорт на такси.

– Паша, может, нанять самолет? – предложил Клим.

– Ни в коем случае. Мы полетим, как простые граждане, и даже не бизнес-классом, чтобы не привлекать внимание. Остальное ты помнишь. Как только выясню что-нибудь, позвоню. Бомбей, тебе не стоит выходить отсюда. Боюсь, вчерашние подонки доложат Грибу, опишут твою внешность…

– Да они спрятались и трясутся от страха, – возразил тот. – Не переживай, у меня есть агент, оставьте бабок на него, он будет держать меня в курсе.

– Деньги тебе выдаст Клим, – сказал Князев. – Но ты уж будь осторожней. У нас времени нет, я пошел гримироваться, через полчаса чтобы все были готовы.

После нотариуса поехали в банк. Малика сняла деньги на новый джип, на расходы в поездке и для Бомбея. Деньги в машине отдала Князеву и Климу, потом Павел Павлович взял такси, поехали в отделение милиции, где он забрал у Чупахи паспорт с новым обликом и чужой фамилией. Можно было ехать в аэропорт, но Князев поинтересовался:

– Ты собираешься лететь в этой куртке?

– Да, а что?

– Там немного холоднее, чем у нас.

– Давай заедем ко мне домой…

– К тебе нельзя, там могут быть эти… дегенераты Гриба. Сейчас все купим.

Он назвал таксисту адрес, у магазина велел остановиться и подождать. Князев миновал стойки с осенней одеждой, остановился у шуб, предложил Малике выбрать. Просмотрев ценники, она шепнула:

– Мне здесь ничего не нравится.

– Угу, цены не нравятся, – перевел он, рассматривая шубки. – Не гляди на них. Не люблю дешевку ни внутри, ни снаружи. Хочешь превратиться в сосульку?

– Не замерзну, я горячая.

– Я убедился, что ты горячая! – Он снял полушубок из коричневой норки с вешалки, протянул его Малике, она не взяла. Князев начал терять терпение. – Это не самая дорогая вещь. – Маля упрямо не брала. – Дешевле только дубленки, но они тяжелые, грубые и занимают много места. Мне не нравятся дубленки. Малика, долой гордыню, иди в примерочную.

Шубка пришлась ей впору, но, когда выходили из примерочной кабинки, Маля попятилась назад:

– Гриб!

– Что? Я не понял…

Она втащила Князева в примерочную, задернула шторку, указала на зал и одной артикуляцией, без звука, повторила: «Гриб». Вот это да! Не хватало только этой встречи. Князев отстранил Малику, взялся за шторку и слегка отодвинул ее. Да, в магазин вошел Гриб в сопровождении человекообразной обезьяны.

Спартак Макарович сгорбился, сунул руки под зад, словно боялся нечаянно сломать какую-нибудь вещь, хотя находился в своем кабинете. Урванцева осматривалась с видом невинной девочки, зачем пришла – не говорила, правда, вопросы задавала, и тоже невинные.

– Это ваши дети? – указала она пальцем на фото, висевшие на стене. Он закивал. – А где жена?

Он развернул к ней рамку на столе, жена на снимке была в окружении детей.

– Вы прекрасный семьянин, не каждый держит фотографию супруги на рабочем месте.

– Вы… – Спартак Макарович с трудом находил слова. – Лучше без прелюдий говорите. Когда застрелили Ермакова, я был здесь, следовательно, вы подозреваете меня. Я не так выразился… Ну, хотите уличить, разоблачить.

– Не угадали. Меня интересует свет в приемной, который вы видели, идя в туалет. Припомните, Спартак Макарович, там точно кто-то был?

Прошлый раз он говорил, ему «показалось», что там кто-то был. Но вопрос Урванцева намеренно задала так, будто Спартак утверждал, что в приемной находился человек. Данный ход был предназначен не путаницу внести, а ясность. В тот раз инженер был напуган, не мог вспомнить детали из-за волнения. Сейчас, возможно, он их припомнит, следует лишь верно поставить вопрос. Наблюдая, как он углубился в воспоминания, Урванцева отвела глаза в сторону, а то, чего доброго, он смутится и зажмется под ее пристальным взглядом.

– Да… – выдавил Спартак Макарович. – Там был человек.

– Вы же не видели его. Он ходил?

– Шагов я не слышал… Тень падала на световую полоску внизу… то есть тень двигалась.

– Угу. А к вам в ту ночь кто-нибудь заходил?

– Колчин. Мы с ним часто гоняем чаи с бутербродами. Жена меня нагружает каждый день, одному не съесть. Колчин очень интересный человек.

– Никогда бы не подумала, – провоцировала она его на откровенность. – Мне он показался сухарем и мрачноватым.

– Да, он производит такое впечатление, но Кол такой только с незнакомыми людьми, – разговорился Спартак. – На самом деле он любознательный, начитанный, имеет собственные и весьма оригинальные суждения. Это человек, который работает над своим ростом, всегда в познании.

– Как обманчиво первое впечатление, – вздохнула Урванцева. – А какой он профессионал?

– Я же говорю, он работает над собой. Видите, сколько у меня материалов? – Спартак Макарович обвел рукой кабинет. Действительно, шкафы завалены папками, стопками листов, рулонами бумаги. – Он часто помогает мне разгрести мои опусы, вникает в суть, даже советует. И советы его разумны, основаны на знаниях.

– И когда он от вас ушел в ту ночь?

– В десять вечера. Это точно. Он посмотрел на часы и сказал: «Десять, пора домой, а то жена будет сердиться».

– Спартак Макарович, а что собой представляет Оскар?

– Исполнительный секретарь.

– И все? А ваше личное отношение к нему?

– Личное? – пожал он плечами. – Симпатичный юноша. В отличие от современных молодых людей, воспитанный, неплохо образован, неглуп.

– Согласна, он неглупый. Извините за беспокойство.

Урванцева спустилась вниз, но вахтера, работавшего в ту роковую для Ермакова ночь, не было. Она все же подошла к дежурному:

– Дайте-ка мне журнал учета.

Зная, что за дама требует журнал, вахтер передал его ей. Урванцева склонилась над столом, пролистнула несколько страниц, нашла нужное число, затем в графе «сдал» отыскала фамилию Колчина. Ключ тот не брал, следовательно, он был у него. А сдал – она посмотрела время – в двадцать два тридцать. Урванцева подняла глаза на вахтера и спросила:

– Не ответите ли мне, кто часто заходит в то крыло?

– В общем-то, многие туда ныряют, – ответил тот. – У нас же любят стащить то, что плохо лежит.

– Ну, например, Колчин, главный инженер или референт Князева ходили туда?

– Референт ходил точно. Я сам несколько раз его видел.