Проклятие Гиблого хутора Синявская Лана

Глава 1

На моей памяти Кривой дом всегда пустовал.

Даже десять лет назад, когда родители купили дачу на Кордоне, этот дом выглядел заброшенным.

Не знаю, кто и когда построил его – это случилось задолго до меня – и почему не воспользовался. Слухи ходили разные. Поначалу меня мучило любопытство, я с детской непосредственностью приставала с вопросами к соседям и новым друзьям, но первые почему-то отмалчивались, а вторые изобретали версии одна хлеще другой.

Постепенно я привыкла к дому и даже перестала замечать его. За много лет участок совершенно зарос подлеском и крапивой, из-за поросли молодых вязов торчала одна крыша, так что со временем даже наши вылазки в эту сторону с целью поиграть в казаки-разбойники или в поиски пиратских сокровищ совсем прекратились. Взрослые и подавно обходили дом стороной.

Понятия не имею, почему возникло такое правило – ничего сверхъестественного за последние десять лет в Кривом доме не произошло, разве что крапива да лопухи колосились там гуще обычного, – но как-то незаметно у меня появилось стойкое ощущение, что это «нехорошее место».

Возможно, что виной всему мрачный вид добротного двухэтажного особняка или ошибка в расчетах при строительстве: Кривой дом с самого начала ощутимо кренился на бок, словно пытаясь спрятаться в тени огромных дубов. На вид ему было лет тридцать, и когда-то он выглядел очень красивым: с пологой синей крышей, большой верандой, высокими окнами. Но сейчас все окна на втором этаже, серые от пыли, были разбиты, на стенах виднелись темные пятна протечек, на крыше не хватало черепицы, а покосившиеся ставни раскачивались ветром.

Так было в прошлом году. Сегодня в окнах Кривого дома горел свет…

В этот раз я откровенно припозднилась, дачный сезон давно начался – на дворе уже июль. Виной всему – хвост: вредный препод по матанализу завалил весь наш поток из чисто спортивного интереса. А, может, ему просто на лето поехать было некуда?

Еще неделя ушла на сборы и тщетные попытки родителей затащить меня на лето в сад. Несмотря на то, что сама я давно считала себя взрослой, для папы и мамы со времен яслей ничего не изменилось: тотальный контроль, шаг влево, шаг вправо – расстрел. Из-за этого у меня еще ни разу не было серьезных отношений, многочисленные поклонники отпадали на стадии обязательного семейного чаепития. Это, я вам скажу, то еще представление, особенно, когда к делу подключается бабуля, а подключается она перманентно.

Самое смешное, что родителей «накрыло» не так давно, не всегда они были такими правильными, поэтому детство у меня было замечательное: полный дом народу и абсолютная свобода. Я могла лечь спать когда угодно и где угодно, могла даже переночевать у подружки по детскому садику – родители за обсуждением последних новостей культурной жизни с коллегами по цеху этого даже не замечали. Да, забыла сказать, что мои родители – художники. На мне природа отдохнула, и рисовать я не умею совершенно, у меня вообще мозги как-то по-другому устроены, мне нравится наблюдать, анализировать и делать выводы. Кажется, это называется логический склад ума и считается ужасно скучным. Но я ничего, не жалуюсь.

Перекос моих родителей из варяг в греки, то есть, я хотела сказать из богемы в обывателей, произошел лет пять назад, когда папина сестра оставила им садовый участок, переехав в другой город. И родители помешались на огородничестве.

От меня ожидали, что я тоже примусь копать ямки и полоть сорняки, но что-то не срослось. Нет, я ничего не имею против всех этих груш-яблок-топинамбуров, если бы только они росли сами по себе, не требуя моего постоянного обслуживания. Но это не так.

Вот уже пятый год происходит одно и то же. Весной подоконники заполоняют шеренги криво обрезанных молочных пакетов, в которых сидят новорожденные огурцы и помидоры, которые нужно прогуливать на балконе, как только проглянет солнышко. Едва сойдет снег, мы принимаемся копать грядки, а в начале мая приходит пора сажать картофель. Я пыталась внести разумное предложение закупить на осенней ярмарке грузовик этого замечательного овоща и засыпать им все свободные помещения в доме, но меня не приняли всерьез, под конец обвинив в том, что я собираюсь оставить семью без собственного молодого картофеля, экологически чистого, разумеется.

Самым страшным испытанием для меня в прошлом году оказалась добыча навоза. Меньше трех тонн в одни руки не давали, а мне, как самой молодой и априори энергичной, доверили сопровождать этот ценный груз. Раньше, как я слышала, запахом коровьих лепешек лечили легочных больных. Если так, то, похоже, идеальные легкие мне обеспечены пожизненно.

Моя беда в том, что я реалистка и знаю, на что будут похожи наши помидоры, даже удобренные этим навозом: по цвету и размеру они будут походить на хороший, крупный виноград. На вкус – гораздо хуже. А наши огурцы я узнаю из сотни других – только наши скручены в замысловатые крендельки и покрыты колючками, что твой кактус. Яблоки, капуста и морковь у нас, наверное, растут вкусные. Иначе с чего бы их еще до созревания подчистую сжирали слизняки и всевозможные гусеницы?

Единственное, что у нас стабильно дает урожай – это ревень! Его ежегодно выкорчевывают по весне, но к осени он вновь гордо колосится по всему участку. Я перепробовала все существующие на свете блюда из ревеня: пироги с ревенем, кисель из ревеня, компот и даже варенье. Жаль, что у меня на ревень аллергия.

В этом году я устроила бунт и вместо огородного рабства выбрала кордонную вольницу.

Приткнув свой Фиат по прозвищу «Феня» возле дощатой стены нашего малогабаритного домика, я заглушила мотор, выбралась наружу и глубоко, с удовольствием, вдохнула. Пахло листвой, сосновой хвоей и немного рекой. Идиллию нарушил случайно брошенный через дорогу взгляд: в доме с синей крышей горел свет. Я как раз собиралась зевнуть и от неожиданности застыла с открытым ртом. Со стороны вид у меня был, должно быть, идиотский.

Дело в том, что Кордон – явление довольно необычное. Полсотни разномастных домиков были построены прямо посреди леса, на высоком речном берегу. Домушки в большинстве своем были мелкие, по нынешним временам непрезентабельные, заборы между участками отсутствовали как класс – за этим следили лесники, – и теснились буквально друг у друга на голове. Выйдя поутру на крылечко, вы могли, не напрягаясь разглядеть, каким мылом умывается сосед слева, и что бог послал на завтрак соседке справа. Причем все это одновременно.

На Кордоне все знали всех, дети росли и взрослели на глазах, но чужих здесь не жаловали. Мы, как мне кажется, были последними новообращенными за десять лет, да и то старожилы до сих пор считали нас новичками.

И вот кто-то вселился в заброшенный дом.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Кривой дом здорово изменился. Его обнесли кованым заборам – ау, лесники, где вы? – обшили сайдингом, перекрыли крышу и вставили современные пластиковые рамы. Деревьев на участке поубавилось – еще один привет лесникам – их место заняли пышные клумбы, что для нашего поселка дело неслыханное: из-за высоких деревьев во дворах отказывались расти даже вездесущие одуванчики.

В воздухе отчетливо запахло большими деньгами. Почему-то меня это расстроило.

Через полчаса я забыла о новых соседях, пыхтя под тяжестью тюков с летним скарбом. Потом пришлось раскладывать продукты, мыть полы и застилать постель. Наконец, все было готово, и я огляделась. В домике была всего одна комната и, на мой взгляд, в ней давно следовало поменять обои – они были слишком мрачные. Ковер на полу когда-то назывался персидским, но это было еще до того, как на нем появились внушительные проплешины, а ворс превратился в один большой колтун. Разномастная мебель теснилась вдоль стен, отчего комната напоминала склад старьевщика – традиция стаскивать на дачу все, что жалко выбросить на помойку, всегда меня раздражала, – но бабушка отстаивала каждую вещь, и переубедить ее не представлялось возможным. Старомодный пузатый комод с вычурной резьбой, кровать, диван и раскладное кресло, которое на моей памяти никогда не раскладывали, пара тумбочек со сломанными ящиками и висящей на одной петле дверцей, журнальный столик с потрескавшейся столешницей, накрытый для солидности тяжелой вышитой скатертью, пять ламп, из которых горела только одна и почивший в бозе телевизор Рекорд – светлая ему память. Будь моя воля, я бы давно вытряхнула все это барахло, и сделала светлую, веселую комнату, но кому есть дело до моего мнения?

В лесу темнеет быстро и к тому времени, когда я поняла, что в доме не осталось воды, за окном стояла темень, хоть глаз выколи. После зимы, проведенной в городе, густая темнота леса казалась неуютной и слегка пугающей, и я немного постояла на крыльце, привыкая.

Чаю хотелось нестерпимо.

Поход «к дяде Васе» был неминуем.

Предположительно, дядей Васей звали сторожа, который в незапамятные времена вырыл первый колодец с родниковой водой, но доподлинно это неизвестно. Вода у дяди Васи была вкусная, чистая и «аборигены» до сих пор ходили в неблизкий путь, если хотели напиться свежего чая. Такая уж была традиция.

Раздумывая об этом, я едва не сбила с ног старую подружку, Дарью.

– Привет! – хором воскликнули мы и рассмеялись.

– К дяде Васе? – кивнула Дашка на пустое ведро. – Я тебя провожу.

Мы пошли рядом, наперебой делясь последними новостями.

– Надолго сюда? – поинтересовалась Дарья ревниво.

– До конца лета. А кто из наших здесь?

– Да все, кроме тебя, – рассмеялась подруга. – И в лагере смена уже началась. Есть прикольные мальчики. – Она многозначительно усмехнулась и поправила фотокамеру, с которой не расставалась ни днем, ни ночью.

Дашка у нас фотограф. И не какой-то там любитель. Корифей! Ее фотки печатают все глянцевые журналы, в том числе и за границей, почти каждый год проходят персональные фотовыставки, где многие работы покупают ценители ее творчества. При желании она давно могла бы перебраться в Москву или даже в Париж, но Дашка не торопится. Мне кажется, я догадываюсь, почему. У нашей Дашки имеется одна слабость, этакая ахиллесова пята, точнее, мозоль на этой пяте по имени Вилли. По-моему, подружка влюблена в него чуть ли не с пеленок, хотя менее подходящего объекта для страсти трудно сыскать. Вилли, или, в просторечии, Валентин, бабник по жизни, но стойкую Дашку это, похоже, не смущает. Цельная натура, черт ее побери.

– Видала? – небрежно мотнула головой Дашка, когда мы подошли к моему дому.

– А то! – кивнула я и тоже взглянула на Кривой дом. – Лихо взялись, ничего не скажешь. Кто это у нас такой шустрый?

– Да так, торгаш один, – туманно пояснила подруга и, дурачась, добавила официальным тоном: – С дочерью. Денег – немерено. Снаружи еще ничего, а вот внутри дома – полный ребрендинг.

– Ого!

– Ага! Вообще-то, я на него работаю. Да не пугайся, – рассмеялась она, заметив мой удивленный взгляд, – не продавцом в палатке, до этого пока не дошло. Дядечка при деньгах и продает не морковку оптом, а шиншиллу с норкой в розницу.

– Шубы, что ли?

– Ну да. Причем не только у нас, но и за границу. Я ему как раз экспортный каталог снимаю.

Я понимающе улыбнулась. Когда-то карьера Дарьи началась именно с каталога модной одежды. Ее тогдашний сердечный друг устроился фотографом в какой-то гипермаркет, но заказчик порвал его фотки в клочки и спустил парня с лестницы. Потерпевший фиаско кавалер приплелся домой и немедленно впал в депрессию, а Дашка помчалась спасать ситуацию. Не то, чтобы кавалер ей сильно нравился, просто она по природе своей сердобольная. В результате ей удалось из модели, платья, обуви и аксессуаров собрать безупречное и элегантное целое и это решило ее судьбу.

Неожиданно Дарья пригнулась к моему уху и прошептала:

– Ох, Стаська, здесь такое творится!

– Что? – я немного опешила, так как ни разу не видела Дашку в столь ажитированном состоянии.

Она округлила глаза:

– Ты не поверишь! Я такое раскопала! Такое!

– Расскажи, не томи! – взмолилась я.

– Времени нет, – с сожалением вздохнула она, бросив взгляд на часы, – тут в двух словах не скажешь, а у меня сегодня… Ладно, до завтра ничего не случится…

Она на прощанье взмахнула рукой и поспешила по тропинке в сторону своего дома. Я немного посмотрела ей вслед, обдумывая ее интригующие слова, и побрела в дом, не подозревая о том, как сильно ошибалась Даша.

Глава 2

Утро началось паршиво. Ночью я ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к непонятным звукам за окном. Потом долго лежала на спине с открытыми глазами. Бледный свет луны проникал в комнату и рисовал на потолке причудливые узоры. Уговоры типа того, что в лесу постоянно что-то шуршит, хрустит и временами даже подвывает, не помогали, но я честно старалась до тех пор, пока не рассвело.

Короче говоря, к восьми часам я встала с постели в состоянии грогги. Однако, заставив себя выползти на крыльцо, слегка воспряла духом. Солнце едва поднялось над деревьями, по лесу стелилась легкая дымка, на листьях и траве сверкала роса. Благодать!

Вода в рукомойнике была ледяная, что помогло мне окончательно сбросить с себя ночное оцепенение. Не открывая глаз, я нашарила полотенце, вытерла физиономию, а когда потянулась повесить его обратно на удобный сучок, заметила на крыше летней кухни серые одинаковые комочки непонятного происхождения. Собственно, кухня – это громко сказано, так, сараюшка. Нижний скат крыши приходился как раз на уровень моих глаз. И вот там, среди веточек, прошлогодних листьев и прочего мусора лежали пять трупов.

Это были птицы. Мертвые. Серые тельца с потускневшими перышками и плотно закрытыми глазками. Обычные трясогузки – вокруг их гнездилось великое множество, но я никогда прежде не видела их мертвыми. Я вообще никогда не видела мертвых птиц.

Мне стало не по себе. Нужно было что-то делать – не оставлять же их здесь. Воровато оглядываясь на соседские дворы, я сгребла останки на кусок картонной коробки и отнесла за дом, где закопала под большим кустом сирени – предметом особой гордости моей матушки.

Заходить в кухню как-то расхотелось, но растущий организм, несмотря на пережитое потрясение, требовал положенной порции горячей еды. Достать еду на Кордоне можно было только в одном месте, и я направилась в столовую.

Столовая принадлежала спортивному студенческому лагерю, и кормили там паршиво, но иногда местные дачники – когда надоедало питаться всухомятку, – забегали туда перехватить каких-нибудь пирожков, а то и молочной кашки. Тем более, что вся эта роскошь стоила смешные деньги.

В дверях по причине завтрака образовалась привычная давка и меня едва не сшиб с ног вертлявый, очень худой парень в низко надвинутой на глаза бейсболке. В последний момент, предотвратив прямой контакт со стеной, я рявкнула:

– Чтоб тебя!

– Пардон, мадам, зазевался! – подал голос парень, и я с опозданием признала Юрика, своего старого друга. Он тоже меня узнал, завопив: – Стаська! Хорошо, что ты приехала!

И тут же бросился обниматься.

– Спасибо за горячий прием! – Я выразительно потерла ушибленный локоть. Юрка легко согласился, оценив мой слегка помятый вид:

– Кажется, я переборщил. Черт, как неловко. Прости, я сегодня не в форме.

В доказательство он приподнял козырек бейсболки, и я немедленно с ним согласилась, увидев отекшие, красные глаза.

Надо сказать, Юрик вызывал у меня смешанные чувства. С одной стороны, мы были знакомы с детства, с другой – он в нашей компании являлся чем-то вроде бесплатного приложения к красавчику Вилли: рыжий, коротко стриженый по причине вечных проблем с волосами, с бледно-голубыми глазами и глупой улыбкой. Светлый пушок над губой, который он выдавал за усы, придавал ему неряшливый вид. Чтобы хоть как-то выделяться, он гордо носил в ухе хрустальную серьгу. Потуги Юрки прослыть остряком и балагуром не имели успеха – он всегда умудрялся ляпнуть что-нибудь невпопад. Но один талант у Юрика бесспорно был – на гитаре он играл как бог. Правда, был и серьезный недостаток – Юрка пил, как сапожник, неизменно пребывая в двух стадиях: «ни петь, ни танцевать» и «с большого бодуна». В данный момент преобладала вторая.

Было здорово заметно, что вид и запах столовской еды вызывает у друга здоровое отвращение. Пересилив себя, он бухнул на поднос стакан с чаем, едва не расплескав половину, быстро расплатился и понуро убрел на поиски столика. Я взяла овощной салат, тарелку овсянки и два пирожка с капустой.

Юрик обнаружился у самого входа. Сгрузив свой скудный завтрак на единственный свободный стол, он старательно махал мне рукой.

Наконец мы уселись, и я первым делом задала вопрос, больше из вежливости:

– Где это ты вчера так отдохнул?

Друг неожиданно возмутился:

– Отдохнул? – страдальчески воскликнул он. – Да я всю ночь пахал как проклятый!

– В лагере на дискотеке? – предположила я, так как летом это был его основной вид заработка.

– Бери выше! На свадьбу пригласили. Все как у больших.

– Не гони, – беззлобно посоветовала я. – Никакой гульбы вчера не наблюдалось, я бы знала.

– А кто говорит про Кордон? – обиделся Юрка. – Я в другом месте играл.

– В Орловке, что ли?

– Нет, на острове.

Пару минут мне понадобилось, чтобы переварить услышанное, точнее, сообразить, как реагировать на этот бред. Я уже всерьез подумывала о том, не вызвать ли скорую помощь, но в последний момент решила повременить и зашла с другого конца:

– По-моему, тебе пора завязывать с выпивкой. Что ты несешь? Какая свадьба на острове? Там же никто не живет! И вообще…

– Много ты знаешь, – фыркнул Юрка. – Живет – не живет. Была свадьба!

– Где? На лужайке под кустом женились курица с клестом?

– Что? Тьфу на тебя! Какая курица? Все как положено было: дом большой, молодожены, гости, водка…

– Куда ж без нее, – пробормотала я. – Ладно, допустим. А ты как туда попал? Вплавь, что ли?

– Скажешь тоже: вплавь! Я что, похож на идиота?

– Вообще-то да.

– Сама дура, – парировал он. – На машине меня отвезли.

– Что за машина? Откуда?

– Почем мне знать? Я у них паспорт не спрашивал. Подъехали, денег предложили, и – айда.

– Денег, значит, предложили?

– Ага. Вот, смотри! – Юрик сунул руку в глубокий карман необъятных штанов, пошуршал там и … вывалил на стол пригоршню сухих листьев.

– Ты че творишь? – зашипела я. – Щас нас попрут отсюда с треском! Убирай быстрее свой гербарий. Как маленький, в самом деле!

Но Юрка меня будто не слышал, непонимающе глядя на жалкую кучку опавшей листвы. Наконец, он поднял на меня ошалелый взгляд и жалобно спросил:

– Это что?

– Листья, – терпеливо пояснила я. – Это вот – береза, а это, кажется ольха. Или вяз? Впрочем, какая разница? Убирай их поскорее, очень тебя прошу. Вон уборщица уже на нас косо поглядывает.

– Блин! Я ж помню, что деньги в этот карман положил! – Он снова полез в карман, но ничего нового там не нашел и снова уставился на листья. Поняв, что толку от него не дождусь, я расторопно сгребла мусор на поднос и выбросила в ближайшую мусорную корзину. Когда вернулась к столу, Юрик совсем сник.

– Может, тебе кошмар приснился? – попыталась я его утешить, прекрасно помня, что на почве большой дружбы с зеленым змием с другом случалось и не такое. Юрка вяло пожал плечами, шмыгнул носом и буркнул:

– Я же все помню. Только вот куда деньги дел, твою мать?

Ясно: парень словил белочку. Не впервой. В принципе, я готова поверить во что угодно, но свадьба на острове – это полный бред! Этого не может быть, потому, что не может быть никогда! Так уж случилось, что это место в наших краях считалось проклятым. Не то, чтобы в это особенно кто-то верил, но ходить туда не ходили. Возможно, потому, что со всех сторон остров окружала вода, а берега были на редкость обрывистыми, но были и другие причины.

Дело в том, что название «Кордон» взялось не с потолка. Согласно легенде, когда-то здесь стоял лагерем не то Емельян Пугачев, не то Стенька Разин. Мнения разделялись, хотя в пользу последнего имелся значительный перевес. Разумеется, никаких документальных подтверждений никто в глаза не видел, но слухи ходили самые разные. Местный фольклор гласил, что на острове находится замок, в котором до сих пор обитает та самая персидская княжна, которую Стенька под горячую руку утопил в Волге. Замок, правда, никто не видел, а вот призрак княжны регулярно пугал отдыхающих. Каждый год то один, то другой вдохновенно живописал незабываемую встречу, только вот, как назло, все очевидцы находились в сильном подпитии и особого доверия не вызывали. Лично я на трезвую голову ни разу никаких призраков не видела.

Другая легенда – да, да, была еще и другая! – гласила, что остров пронизан подземными ходами, как швейцарский сыр – дырками, но кто и зачем их прорыл, окутано тайной. Поминались, правда, сокровища все того же Стеньки Разина (или Пугачева?), но в это верилось еще меньше, чем в княжну.

Так или иначе, народ острова упорно избегал. В былые годы находились смельчаки, не сумевшие сдержать природного любопытства, но мало кто из них вернулся назад. И это уже чистая правда.

По рассказам остальных остров представлял собой холмистую местность, густо поросшую лесом и испещренную оврагами и маленькими, но очень зловредными топями, затянутыми туманом даже в самый погожий день. Болтали о высохших колодцах-ловушках, в которые легко угодить и никогда уже не выбраться. Кто-то видел избушку, брошенную неведомыми жильцами, где по сей день сохранилась утварь столетней давности, давно вышедшая из обихода. Рассказывали о «роще пьяных берез» и «склоне бешеных молний», но что означают эти названия, мне лично было неизвестно.

В общем, говорили об острове неохотно и как бы шепотом. В детстве мы не раз пытались совершить вылазку в это загадочное место, – как водится, искали приключений на свою пятую точку, – но каждый раз бывали остановлены бдительными родителями и примерно наказаны.

– Переходи на компот, Юрик, – посоветовала я, окунувшись в воспоминания.

– Да что ты заладила? – обозлился он. – Мне не веришь – Дашку спроси.

– Она-то тут каким боком?

– Тем самым, – отрезал Юрик. – Это была ее свадьба.

Поначалу я опешила. Потом припомнила вчерашнее настроение подруги, ее загадочные, интригующие слова. Дашка по природе своей была авантюристкой, не боялась ни бога, ни черта, а ради удачного кадра легко могла влипнуть в историю. Не так давно ее занесло в криминальный район, да не где-нибудь – в Лондоне! Не вдаваясь в подробности, скажу, что она только чудом унесла оттуда ноги, зато позднее ее фотография получила гран-при на каком-то престижном международном конкурсе.

– Ты говори, да не заговаривайся! – с угрозой в голосе попросила я, так как не на шутку испугалась. Аппетит пропал напрочь. Я бросила ложку в тарелку с недоеденной кашей, взяла стакан с чаем и решительно встала из-за стола, собираясь немедленно поговорить со своей подругой. А Юрку предупредила: – Пока не проспишься – не подходи.

Возражения приятеля я оставила без внимания, повернулась, чтобы уйти, да запнулась о ножку стула и, жалобно пискнув, начала заваливаться на бок.

Сильные руки не дали мне упасть – уже в следующую секунду я оказалась прижатой к мускулистой широкой груди заодно со злополучным стаканом, который не успела поставить на стол. Задрав голову, я увидела довольное лицо Вениамина, в просторечии – Вилли, и пробормотала с чувством:

– Нет, сегодня точно не мой день. Расслабься, Вилли.

Приятель улыбнулся мне своей неотразимой улыбкой. Я всегда подозревала, что он долго репетировал ее перед зеркалом в расчете на то, что она растопит любое девичье сердце и, в общем-то, не прогадал: девчонки валились к его ногам, как спелые мандарины. Что касается меня, то мое сердце, очевидно, было с дефектом – либо я родилась свежемороженой, – Вилькино обаяние на меня не действовало.

Объективно Вилли был рослым парнем с волосами спелой ржи, отросшими до той длины, когда рожь принято жать. Наивно-лукавое выражение пронзительно-синих глаз и сверкающие белизной зубы были великолепны, однако для меня не вполне компенсировали неприятное впечатление от циничного изгиба губ.

– Ты, Стаська, наконец-то подросла, – с ходу отвесил он мне комплимент и попытался на глаз оценить качество моего нижнего белья через глубокий вырез неосторожно надетой поутру кофточки. Судя по довольной улыбке, первичный осмотр его вполне удовлетворил, а у меня вызвал желание вылить остатки жидкого столовского чая ему за шиворот. Стакан я вернула на стол – подальше от соблазна, – и уперлась рукой ему в грудь, пытаясь на понятном ему языке дать понять, чтобы он катился к черту. Бесполезно. У меня не хватило бы сил даже на то, чтобы просто сдвинуть его с места.

Продолжая ухмыляться, Вилли наклонился и чмокнул меня в щеку. Метил он, как водится, в губы, но мне посчастливилось вовремя увернуться.

– Нахал, – буркнула я.

– И тебе это нравится, – парировал приятель.

– Только не мне!

– Ты прелесть, малышка!

– Не смей меня так называть! – Некоторые замашки друга детства доводили меня до белого каления. – Отпусти! Люди смотрят! – не унималась я. – И что с того? – Вилли пожал широкими плечами. – Пусть завидуют. – Там Мышка! – оживился вдруг Юрик. – Она не одна. Ух, ты, какая с ней цыпочка!

Вилли мгновенно потерял ко мне интерес и сделал стойку:

– Где?

Получив свободу, я тоже оглянулась. Там было на что посмотреть.

Мышку на самом деле звали Машкой, и она приходилась мне соседкой по даче – наши домики стояли почти впритык друг к другу. Худющая, голенастая, с вечно выпирающими лопатками – настоящее пособие по анорексии, – но с удивительно красивыми темно-серыми глазами и густыми каштановыми волосами по пояс. Впрочем, сведения мои с прошлого года устарели, теперь Машуня щеголяла платиновой шевелюрой с густой длинной челкой, закрывающей лоб. Точнее сказать, так было задумано. На самом деле, волосы имели массу оттенков, как шерсть дворовой собаки: местами действительно платиновые, но в основном грязно-желтые, а кое-где даже рыжеватые. Лишних денег у соседки не водилось и в данном случае экономия не пошла ей на пользу. Вдобавок Машка забыла о бровях и теперь щеголяла натуральной каштановой растительностью. Такая уж она, наша Маша: полная голова манной каши, из тех дурех, что завсегда полезут на дерево, чтобы вернуть в гнездо выпавшего птенца. Жаль, что доброту парни замечают в последнюю очередь. По этому поводу подружка периодически впадала в затяжную депрессию. Впрочем, она вообще редко улыбалась, стесняясь кривоватых зубов, и была на редкость застенчивой.

Тем более странно было видеть рядом с ней ожившую картинку из «Плейбоя». Глаза Вилли при виде красотки одобрительно сощурились, занятые важной задачей: изучением анатомии незнакомки. Одежда девчонки не могла служить серьезным препятствием: ультракороткие снежно-белые шорты и тугой корсаж мало что скрывали. Яркая черноглазая брюнетка с гладкой смуглой кожей могла гордиться отличной фигурой. Настолько отличной, что невольно возникали сомнения в ее подлинности. На фоне проголодавшейся толпы студентов, красавица смотрелась инопланетянкой, и выглядела здесь столь же неуместно, как Ксюша Собчак в аналитической программе на пятом канале. Хотя против Собчак я ничего не имею.

Почувствовав взгляд Вилли, – еще бы, он едва не прожег в ней дыру! – красотка с досадой прикусила губу и неожиданно покраснела.

Желая угодить старшему товарищу, Юрик энергично замахал руками и заорал на весь зал:

– Машка! Рули сюда!

Наивная подружка радостно заулыбалась в ответ, польщенная таким вниманием, однако новая знакомая ее восторга не разделяла. Девушки быстро обменялись несколькими фразами и попрощались. Таким образом, Машуню ожидал совсем не тот прием, на который она рассчитывала. Вилли так вообще прилип к окну, высматривая красотку. Подружка немного растерялась и мне, как всегда, пришлось одной спасать ситуацию, в частности, изображать бурную радость от встречи. Не то, чтобы я этой радости не испытывала, но кулак парням за Машкиной спиной показала с большим чувством.

Вилли, наконец, потерял интерес к пейзажу за окном, обернулся к нам и смахнул с челки прилипшую прошлогоднюю муху. Мою пантомиму он понял по-своему и решил поддержать разговор единственным известным ему способом, спросив:

– Кто эта фея?

– Эльза, – с достоинством ответила Машка, сразу сообразив, о ком он говорит.

– Огонь-девка, – одобрил приятель. – Так глянула, аж мороз по коже. Я бы с ней замутил.

– Придержи коней, – посоветовала Машка снисходительно и добавила с выражением: – Она из Кривого дома.

– Да хоть из Косого переулка. Мне-то что?

– Да то, что она таких как ты, бочками солит. – Терпеливо разъяснила подружка. – У нее папаша – меховой король.

– И с чего это короля занесло в нашу деревню? – удивилась я. – Не по статусу местечко.

– Темнота, – протянул Юрик с некоторым превосходством. – Это ж самый писк. Экологически чистый отдых называется.

– Это когда один туалет на весь поселок? – уточнила Машка с иронией.

– Не в туалете дело, – отмахнулся приятель. – Лес, река…

– Комары, – подсказала я.

– И комары, – не поддался на провокацию Юрик. – Главное, что все натуральное.

– Ну и ехали бы себе в Дубраву, – пожала я плечами. – Там таких коттеджей понастроили.

– Вот именно, что понастроили, а у нас пока тихо. Все свои. Просторно.

– Что правда, то правда, – согласилась я. – Только Дашу что-то не видно.

– Ой, – спохватилась Машуня, – я ж к ней утром должна была зайти. Проспала. А потом в столовую к завтраку боялась опоздать.

– Ну, так зайди сейчас, – лениво посоветовал Вилли, явно занятый разработкой плана по завоеванию меховой Эльзы. Меня это здорово напрягало: Дашка узнает – расстроится. Не то, чтобы его попытки были в новинку – Вилли неисправимый бабник, – но для Даши это очередной стресс. Чтобы наш ловелас не ускользнул по дороге, я применила обманный маневр, предложив:

– Давайте завалимся к Дашке все вместе.

Помимо Вилли, с которого я поклялась не спускать глаз, пока не передам его подруге с рук на руки, у меня был и другой интерес: хотелось посмотреть на очную ставку Даши с Юркой. Его болтовня о прошлой ночи почему-то до сих пор меня беспокоила.

Мой план удался, к дому Даши мы подошли всей гурьбой. И в этом была проблема. Даша жила не одна, формально дом принадлежал ее тетке, а та обладала на редкость мерзким характером. Встречаться с ней не хотелось никому.

Идти выпало Маше: вчерашняя договоренность о встрече давала ей хоть какое-то преимущество в случае столкновения со скандальной бабой. Однако через пару минут она выскочила обратно на крыльцо, без Даши, но с перевернутым лицом. Тетя Вера, должно быть, сегодня была в ударе.

– А Даша где? – спросила я нетерпеливо.

Маша мотнула головой в сторону дома.

– Почему же ты не привела ее? – удивился Юрик.

– Это невозможно, – выдавила Машка. – Труп нельзя перемещать с места преступления.

Глава 3

Парни остались приводить в чувство сомлевшую Машку, а я поспешила в дом, будучи не в состоянии поверить в то, что подружка сказала правду. Я гнала от себя мысли о том, что у Машуни мозгов не хватит так жестоко нас разыграть, потому, что поверить в смерть Даши было невозможно.

Дашин дом отличался от остальных. Не только близостью к источнику бесперебойного питания, – он стоял по соседству со студенческой столовой, – но и наличием водопровода. При постройке дома много лет назад предприимчивый муж тети Веры уговорил строителей кинуть пару труб к общепитовской котельной и – вуаля! – получился роскошный санузел с ванной, предмет всеобщей зависти.

Вспомнила я об этом потому, что, едва перешагнув порог, услышала шум льющейся воды. От сердца немного отлегло: Дашка в ванной, а заполошная Машуня опять все напутала. На всякий случай я обежала дом, окликая подружку, без особого, надо сказать, успеха. В Дашиной спальне на постели лежали нарядное платье и явно дорогой комплект белья с еще не оторванной биркой. Я немного задержалась возле вещей, раздумывая, куда это собралась Даша, и в любую минуту ожидая ее появления со смешным тюрбаном на голове. Но она так и не появилась. В льющемся звуке воды мне теперь чудилось нечто зловещее.

Даша сидела в крошечной ванной, облокотившись на стену, вода лилась ей прямо на голову и затекала в открытый рот. Мокрые волосы облепили лицо, так что страшную черную дыру во лбу я заметила не сразу…

К горлу подкатил комок, но я заставила себя подойти ближе, вид мертвой подруги словно загипнотизировал меня. В эту минуту я не думала о том, кто и за что ее убил – такую живую и жизнерадостную, – у меня в голове вообще не было никаких мыслей, я просто смотрела на нее и не могла отвести взгляд.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не очнулась и не смогла отвести взгляд от трупа. Дышать стало полегче, постепенно вернулась способность соображать. Мысли ворочались тяжело, со скрипом, но все-таки я его заметила: на дне ванной, под водой, окрашенной в густо-розовый, тошнотворный цвет, поблескивал какой-то предмет. Небольшой, похожий на крупную бусину, он притягивал меня, как магнит. Плохо отдавая себе отчет в том, что делаю, я закатала повыше рукав, протянула руку и, содрогаясь от отвращения, выудила блестящий мокрый шарик. Зря я это сделала…

На моей ладони лежал… глаз.

Не настоящий – слава богу! – стеклянный, но все равно омерзительный. Как он сюда попал?

Поборов соблазн присвоить себе улику, я с сожалением отдала ее милиции, когда она, наконец, добралась до нашей глуши. Случилось это ближе к вечеру, когда о трагедии уже знал весь поселок. Тетя Вера постаралась. Смотреть на то, как она наслаждается всеобщим вниманием, было выше моих сил, вместе с друзьями мы перебрались в беседку, откуда мрачно наблюдали за происходящим. Не было с нами только Юрки – он исчез.

Следом за деревенскими детективами прибыли совсем другие – суровые и деловитые. Эти смотрели пристально, вопросы задавали по сто раз и все записывали. Короче, нам досталось. Еще бы, ведь это мы первыми обнаружили тело, что тетя Вера восприняла как личное оскорбление. По ее глазам было понятно, что даром нам это не пройдет.

Я долго сомневалась, стоит ли рассказывать операм Юркин бред про свадьбу и остров. Сам он смылся, а со стороны его откровения звучали еще менее правдоподобно. Но вдруг он не врал? Вдруг это может помочь вычислить убийцу? В общем, я выложила все, что знала.

Товарищ при исполнении, выслушав меня, отложил ручку и посмотрел так, словно у меня на голове зацвели вишни. Наверное, вишню он не любил, потому что взгляд из равнодушного стал колючим и холодным. Мне стало не по себе: «Чего это он так уставился?» От волнения я залепетала что-то совсем бессвязное.

– Хватит! – оборвал мент и наклонился вперед, будто собирался похлопать меня по плечу. Или надеть наручники. – Вы потеряли подругу, расстроены, я понимаю. Но не нужно фантазировать.

Краска бросилась мне в лицо.

– Я не вру! Мой друг действительно говорил, что прошлой ночью видел Дашу на острове в роли невесты, в обществе странных совершенно незнакомых людей!

– Этой ночью видел?

– Да!

Он покачал головой, как мне показалось, укоризненно.

– Идите домой и хорошенько отдохните.

– Я не устала! – с вызовом ответила я. Кажется, он считает меня чокнутой. – Почему вы мне не верите?

Прищурившись, опер внимательно разглядывал меня некоторое время. Его лицо выглядело очень суровым, когда он что-то прикидывал про себя. Потом он заговорил:

– Ну, во-первых, на острове нет ни одного строения, подходящего под описание вашего друга и пригодного для жилья, тем более – для проведения торжеств. Во-вторых… – Он снова замолчал.

– Что «во-вторых»?

Опер вздохнул и словно через силу сказал:

– Ваша подруга не могла быть там по объективным причинам. Ни там, ни в каком другом месте. Максимум в одиннадцать вечера она была мертва.

– Это точно? – оторопела я.

Он усмехнулся. Стало понятно, что я задала откровенно глупый вопрос. Но как же тогда быть с рассказом Юрика? Нет, пора лечить приятеля от алкоголизма.

Машуня ждала меня, и домой после допроса мы отправились вместе. Обе чувствовали себя подавленными. Разговор не клеился.

– Считаешь, Юрик врал? – спросила наконец Маша.

– Кто его разберет, – пожала я плечами. – Напился, наверное, в сосиску и у него в голове все перемешалось. Что, в первый раз что ли? Я как про остров услышала, сразу поняла – глюки, а уж про Дашку и речи нет.

– На самом деле все не так уж невероятно, – угрюмо сообщила Машка. – Его вполне могли завезти на остров: в этом году вода сошла и туда можно не то что пройти – проехать.

– Вот как? Это все меняет.

– Да ерунда! – с неожиданной злостью сказала подружка. – Наши на остров никогда не сунутся.

– Наши – согласна, но студенты или приезжие…

– Ну… не знаю… – Машка еще немного подумала и, испуганно оглядевшись по сторонам, сообщила, понизив голос: – Здесь творится что-то странное. С тех пор как сошла вода…

Я нахмурилась. О чем это она? Но тут же припомнила мертвых птичек и Дашкины вчерашние слова… Дашка и Машуня – два разных полюса. У Машки в голове тараканы и ее слова я никогда не приняла бы всерьез, но Даша была на редкость хладнокровной, рассудительной и отчаянной девушкой. Стоило внести ясность, и я осторожно спросила:

– О каких странностях ты говоришь?

– Ну, тут много чего произошло, – замялась Машка. – Животные стали пропадать. Кошки, в основном.

Это неприятно. Я-то уже было списала появление мертвых птичек на проснувшиеся инстинкты засидевшихся в неволе Барсиков и Мурок. На Кордоне их по традиции бродили десятки – местные жители обожали представителей кошачьих.