Опасный спутник Нортон Андрэ
— Теперь… Быстрее, пока оно не вернулось! — Он ухватил меня за ремень и потянул к открытой местности. Но у меня было собственное представление о маршруте. Мы должны иметь какую-то цель, к которой идем.
— Оомарк, ты же хочешь уйти отсюда, с этой планеты, ведь хочешь?
Он не поднял головы посмотреть мне в глаза, а взглянул на меня как-то странно, украдкой. И в то же мгновение меня поразило, что его глаза не были больше теплыми карими глазами, а жесткими, сверкающими золотом — я никогда раньше не видела таких глаз на лице человека.
— Отсюда! — повторил он. — Да, Килда, пожалуйста! Пока оно не вернулось!
— Оомарк, ты еще знаешь, где Бартаре?
И снова взгляд этих золотых глаз.
— Я всегда знаю. Ей все равно — уже все равно.
— Почему?
— Потому… потому… — Его личико искривилось в растерянности. — Думаю, потому что теперь это не имеет значения…
Я хотела знать, почему это не имеет значения. Но как-то не могла заставить себя спросить. Вместо этого спросила:
— Сейчас ты можешь ее найти?
Он глянул прямо на меня долгим, проницательным, не детски пристальным взглядом. И в нем было что-то холодное и чужое, не от того Оомарка, которого я знала.
Потом он кивнул.
— Сейчас могу. Пошли!
Он схватил меня за руку и потянул налево, от скал. По крайней мере, если только существо не вернулось обратно, сделав круг, после того как исчезло из виду, мы направлялись в сторону, противоположную той, где оно пропало в тумане.
— Я хочу есть, — объявил он через секунду или две.
Казалось, уж очень быстро он пришел в себя после полного ужаса и короткого периода безумия. Я немного удивилась этому, раздумывая, естественно ли это или еще одно проявление произошедшей в нем перемены.
— Очень хорошо. У меня есть припасы. — Я пошарила рукой в куче продуктов, которые хранились у меня в передней части пиджака.
Он скорчил рожу.
— Не этот хлам — настоящую еду.
— Ну, она вполне настоящая, — заверила я его, — хотя и немного помятая. Давай найдем место подальше от этих камней и поедим. — Сейчас, когда он упомянул о еде, я поняла, что тоже хочу есть.
Попадающиеся время от времени россыпи камней постепенно перешли в полоски песка и гравия. Но это было самым насыщенным и красочным из всего, что я видела на фоне белого и зеленого — многие камушки были глубоких теплых тонов и напоминали мне сияние, через которое мы прошли раньше.
Оомарк отпустил мою руку и метнулся в сторону, наклонившись, вырыл что-то из земли. Он вернулся с растением, напоминающим по форме веер темно-фиолетового цвета; в его мясистых листьях просвечивали зеленые прожилки.
— Вкусно! — Он размахивал им у меня перед носом; болтавшийся лоскут ткани разорванного рукава открывал его руку, на которой серые волоски стали выглядеть еще длиннее и толще, чем раньше. Он аккуратно разорвал растение пополам и предложил мне одну часть, откусив от другой с нескрываемым удовольствием. Я покачала головой. Я не сомневалась — отобрать у него его часть я не смогу. Но и положить такое себе в рот — тоже.
Он жевал и глотал. — Вкусно! — подстегивал он меня, удивляясь моему отказу.
— Ешь, конечно. Но оставь немного места и для настоящей еды. — И снова моя рука потянулась к пиджаку, чтобы убедиться, что все еще ношу там необходимую еду, хотя сколько времени продержится этот запасик, я не знала. Это ведь только дело времени — а потом и меня обстоятельства вынудят есть то же самое, что Оомарк сейчас поглощает с таким удовольствием.
Мы нашли местечко для отдыха. Оно показалось мне безопасным, потому что место было вполне открытым, и у меня был обзор во всех направлениях. Оомарку здесь тоже понравилось.
Сев на землю, он потянул за подошвы ботинок.
— Ноги болят. Кажется, ботинки жмут. Посмотрю-ка почему…
Его жизнерадостное возвращение к нормальности после такого испуга все еще немного изумляло меня. Не верилось, что его способность приходить в себя после шока так велика, но хоть за это спасибо.
Пока он высвобождал ноги, я вынимала всяческие контейнеры, забивавшие мой пиджак. И хотя я легко могла бы съесть все, что было сейчас передо мной, но открыла только одну упаковку, разломав толстую плитку на две порции. Это был пирог с обогащенными протеином фруктами — высокоэнергетичная пища, и очень вкусно.
И все же, когда я поднесла свой кусок ко рту, мне показалось, что от него пахнет как-то не так. Нужно было заставлять себя жевать и глотать это, и вкус не доставлял мне удовольствия. Я вспомнила, как раньше Оомарку не понравился шоколад. А может, если попробовать еду или воду этого мира, то начинаешь испытывать сильное неприятие к своей естественной еде? Я упрямо ела этот кусок. И чем дольше я старалась, тем менее противным он становился, так что последние кусочка два были вполне нормальными по вкусу.
— Этот твой, — я протянула Оомарку вторую половину.
Он покачал головой.
— Не хочу. Он испорченный, что ли. Я даже отсюда чувствую, что он плохой. Не надо есть такую дрянь, Килда. Еще отравишься.
И он наотрез отказался поесть что-нибудь из моих припасов. Поскольку накормить его силой я не могла, пришлось принять, что он был вполне сыт растениями, которые съел.
Возможно позже, если он больше не найдет таких растений и будет действительно голоден… Я сбросила верхний пиджак и сделала из него поясную сумку. Прежняя сумка должна остаться оружием. Теплый воздух ласкал кожу рук. Хотя на мне была только исподний жакет, короткий, без рукавов и с глубоким вырезом, мне не было холодно.
Казалось, серый свет придавал моей голой коже иной оттенок. Я не стала такой же серой, как Оомарк; скорее моя коричневая от природы кожа стала еще более темной и красновато-коричневой. У нее появился блеск, будто ее намазали жиром. И все же на ощупь она была нормальной. Жаль, не было зеркала; в его отсутствие я провела по голове рукой, стараясь на ощупь определить, как выгляжу.
Результат был не таким мгновенно ужасающим, как когда я взглянула на свое отражение в спальне, но все же сильно напугал меня. Во-первых, мои волосы, всегда такие кучерявые, что с трудом расчесывались, так что мне приходилось стричь их более коротко, чем диктовала мода, ниспадали теперь прямыми прядями. Я вырвала волосок: он не был коричневым, а стал зеленым! Именно зеленым!
На ощупь глаза, нос, рот остались, кажется, такими же, как и всегда. И на том большое спасибо.
— Так-то лучше! — Оомарк стащил с себя ботинки, отбросив их в сторону, будто больше никогда не хотел их видеть, и вытянул вперед ноги.
Его ноги — о нет! Я, наверное, настолько отказывалась верить в то, что видела, что закричала бы, если б не боялась издать хоть звук. Это больше не были человеческие ноги. Пальцы срослись вместе, так что то, на что я смотрела, представляло собой скорее нечто среднее между деформированной ногой и раздвоенным копытом, а шерсть стала намного длиннее и гуще.
— Оомарк. — Я вся съежилась, но заставила себя протянуть руку, коснуться роговой части копыта и провести по шерсти. Я как-то неистово надеялась, что это обман зрения, что я прикоснусь к нормальной ноге.
Но это было не так. Копыта Оомарка, его волосатые ноги — все это можно было пощупать так же, как и увидеть — также как зеленые волосы, которые я выдернула.
— Ну вот, теперь мне намного легче идти, — объявил он. Очевидно, вид копыт его ничуть не смутил. Может, он и ожидал их увидеть, когда снимал ботинки. Затем он размял ноги, как, наверное, делают, освободившись от мучительных уз.
И когда я оглядывала его от копыт до макушки, то увидела кое-что еще. Выпуклости на висках заметно увеличились. Они уже не были круглыми и покрытыми кожей. Наоборот — они были кривыми, заостренными и кремово-белыми — они стали рогами!
Бывает, наступает момент, когда, пережив слишком много потрясений, начинаешь спокойно воспринимать то, чему глаза отказываются верить. И я почти подошла к этой точке. Или же я была настолько потрясена, что уже ничего не могла счесть ненормальным. Да, странно, но это уже нисколько не напугало меня.
Когда мы пошли дальше, у меня снова появилось ощущение, что за нами следят. Но туман опустился такой плотной пеленой, что единственное, в чем я могла убедиться, бросая назад частые взгляды, это что преследователь — кем бы или чем бы он ни был — не подступал близко.
Оомарк не поднял отброшенные ботинки, а оставил их валяться там, где бросил. И еще дважды он по дороге выдергивал из земли и жевал фиолетовые растения, каждый раз предлагая их и мне. Но мне не хотелось. Один раз я взяла кусочек, чтобы рассмотреть его поближе, но его запах был для меня так же неприятен, как, казалось, был для Оомарка запах моих припасов. Даже просто подержав его в руках, я, выбросив его, вытерла их о бриджи.
— Далеко мы от Бартаре? — требовательно спросила я, когда уже казалось, что конца не будет нашему походу. Местность вокруг была сплошными открытыми лугами, с толстой, сочной травой. И ни один кустик не нарушал эту ровную поверхность. Трава росла странными кругами, словно все было аккуратно размечено. По краям эти круги обрамляла более высокая и темная зеленая поросль. Я заметила, что Оомарк старался не наступать на эти более темные ленты, когда переходил через них. И я последовала его примеру, отчасти оттого, что врожденная осмотрительность подсказывала мне, что ни одна предосторожность не повредит.
Мы были в центре одного такого круга, когда я задала этот вопрос. Он шел впереди, и потому оглянулся через плечо; его рога стали еще заметнее. И еще я увидела, что его уши, когда-то такие маленькие, удлинились, и теперь поднимаются выше макушки.
— Не знаю. Она там… — Он уверенно ткнул вперед в туман.
Но где это «там»? Казалось, он понятия не имел, и когда я проявила настойчивость, признался, что не может сказать — что он только ощущал, что она была впереди, и что если мы пройдем достаточно далеко, то найдем ее. Я неуверенно взглянула в туман, и хотя никак не могла измерить, далеко ли он простирался, но была уверена, что в начале этого путешествия поле зрения у меня было намного больше, и что внешняя пелена постепенно сжималась; это было отнюдь не приятно, особенно если учесть, что я была твердо уверена — за нами следят. А что если из-за этого тумана, самого плотного, какой мне когда-либо доводилось видеть, мы уже заблудились? Тогда мы легкая добыча — для кого угодно.
Неплохо было бы найти какое-нибудь убежище или забиться в дыру, пока туман не рассеется полностью или хотя бы не станет таким, каким был, когда я вышла из леса. Но не успела я этого предложить, как Оомарк подошел ближе. Его нос, ставший больше, чем нормальный, с широкими, раздувающимися ноздрями, был повернут влево и, казалось, вынюхивал воздух.
— Давай останемся здесь, в кольце фольков, — сказал он. — Там другие.
Изменилась не только его внешность: его речь стала странной, выбор слов другим. Теперь меня удивляло то, что он делал — опустился на четвереньки и ползал по внутреннему периметру круга, прижавшись головой к земле, просто порывисто впитывая запахи по ходу движения. Завершив этот круг, он снова вскочил на копыта.
— Это хорошее место. — Он похлопал по земле с обеих сторон. — Другие не прорвут круг, знаешь ли. Мы выждем здесь, пока туман снова не рассеется.
Я села, чтобы поближе рассмотреть его изменившееся лицо, надеясь, что, может, выражение лица мне поможет.
— Что там за другие, Оомарк?
— Другие — Темные. Они и фольки никогда не бывают заодно. Но здесь фольк в безопасности, если только не время приносить жертву, и он не печально избранный. — Он вздрогнул, как бывает, когда думаешь о каком-то хорошо знакомом ужасе.
— А кто такие фольки? — осторожно продолжала я. Тот Оомарк, которого я знала, почти исчез, растворился в этом чужом ребенке. Я изо всех сил старалась как-то поймать и удержать тот последний остаточек, но как это сделать, я не знала.
— Фольки? Тебе что, туман в голову ударил, Килда? Это же всем известно, фольки — ты — я…
— Бартаре, и Леди?
— Все, да, все, — кивнул он.
— И все остальные? И тот, кто преследовал тебя?
Мне подумалось, он выглядел несколько удивленным.
— Он… он не из Темных, и не из фольков тоже. Он — Между. — В его фразе слово «между» стало названием вида. — И ты такой станешь, Килда, если не будешь внимательной. — Этой последней фразой он метнул в меня, как угрозой.
Вообще-то, я сразу же глянула на свои собственные руки, чтобы посмотреть, не показалась ли на них грубая серая шерсть и не превращаюсь ли я в монстра, такого же, какого ударила сумкой с камнями. Но моя кожа — правда, темная и блестящая — оставалась гладкой.
— Как я им стану?
— Если ты сама не примешь, то и тебя не примут, — сказал он торжественно. Наверное, провозглашал закон или правило. — Полпути ты прошла. Но еще полпути тебя должно провести путешествие. Сними ботинки, коснись ногами земли, чувствуй!
Я не решалась. Оомарк сбросил свои ступни, как скорлупу, и обнаружил копыта. Если я сброшу мои, увижу ли такую же мутацию? Я попыталась пошевелить пальцами — и была уверена, что чувствовала: они шевелятся. Но все же следует знать! Я стащила ботинки.
Мои ноги! Нет, копыт у меня не было, но они были не такими, как раньше. Пальцы стали длиннее и тоньше. И даже более сложно устроенными — на каждом показался еще один сустав. Я освободила их. Они оказались намного более цепкими, чем положено быть человеческим пальцам. Эти новые, гибкие конечности при прикосновении с землей вцепились в почву.
Все мое тело пронзило потрясение, будто эти пальцы, врывшись в землю, наткнулись там на источник энергии, потоком хлынувший вверх по ногам, ко мне в тело. Я отдернула их и постаралась снова залезть в ботинки.
Но мне это не удавалось. Удлинившиеся пальцы никак там не умещались, или скрючивались так, что я не смогла бы ходить. А когда я старалась собрать их вместе и засунуть как в чехол, они сами по себе извивались в разные стороны, будто жили своей собственной жизнью и решительно пытались вернуться к почве.
Наконец я оторвала у ботинок подкладку и с мстительной тугостью обвязывала ноги этими полосками, будто имела дело не с собственной кровью и плотью, а с восставшими существами, которые боролись против меня.
Как только я закончила такую перевязку, сделав так, что ни один из пальцев не касался земли непосредственно, они затихли. И я почти верила, что под этой обмоткой спрятаны нормальные человеческие ноги. Идти дальше придется без ботинок, но обмотки остались мерой предосторожности, отказаться от которой я не осмеливалась.
— Не очень-то умно, Килда, — прокомментировал Оомарк. — Лучше бы ты шла по тропам фольков, а то затеряешься, ты ведь не из Темных.
— Я — Килда с'Рин, — сказала я вызывающе. — Я не из этого мира. И ты тоже, Оомарк Зобак!
Он засмеялся в ответ, и что-то совсем недетское звучало в его смехе.
— Из этого, Килда, из этого — как и я. И скоро ты не сможешь этого отрицать. Не сможешь.
Глава 8
В тот момент спорить мне не хотелось — в Оомарке сейчас было что-то такое… Хотя он все еще был маленьким мальчиком, он вдруг повзрослел — и стал скрытным. Мне не нравились те взгляды, что он бросал украдкой в мою сторону — злорадствуя ли над моими трудностями или ища во мне перемену?
Я еще раз вынула еду. Но он так и не съел ничего из того, что я предложила. Я ела — намного меньше, чем хотелось. Но надо ограничивать себя. Ведь эти запасы не пополнишь.
Пошел дождь, а может, это туман, становящийся все гуще и гуще, конденсировался на наших телах. Мне было видно не дальше кольца, в котором мы сидели. Довольно странно — но от сырости я не чувствовала себя неуютно.
У меня было какое-то странное ощущение на макушке — подняв руку, я нащупала, что мои волосы не прилипли к голове из-за влаги, а стоят вертикально, и пригнуть их можно только прижав рукой. Из-за влаги на коже и волосах расхотелось пить.
Взглянув на Оомарка, я увидела, что он лижет тыльную сторону ладони (теперь волосы росли и там), и даже руки повыше, прямо как мокрый кот, привередливо выполняющий свой туалет; оказалось, все это его ничуть не смущало.
Потом его голова резко вздернулась, и он уставился куда-то через мое плечо. Я заставила себя посмотреть в ту же сторону. Сначала мне была видна только дымка. Потом я уловила какую-то тень, которая не плыла вместе с туманом, а пробиралась сквозь него. И хотя я ни звука не слышала, она кралась по окружности кольца. Так вот что за нами следило?
Я дотянулась до тяжеловесной сумки. Как я мечтала теперь о станнере, хотя, конечно, бластер был бы еще лучше. Однако это нечто — что бы это ни было — так и осталось темной тенью.
Оомарк поворачивался, не отрывая глаз от движущейся тени. Интересно, видел ли он ее лучше, чем я?
— Что это?
— Это Темный.
Его ноздри раздулись, будто проверяя воздух, и потом он добавил:
— Он не может пройти сквозь кольцо. Так что… — Его голова приподнялась. — Там еще что-то есть.
В тот момент и я унюхала его запах и в отвращении отвернулась — тошнотворный запах. Через наше убежище пронеслось зловоние давнего гниения и грязи. Должно быть, я вскрикнула, потому что Оомарк сказал:
— Темные. Они всегда так пахнут. Но вот другой…
Он встал. Темная тень по кругу проскользнула перед ним. Но Оомарк продолжал вглядываться в туман впереди. Секундой позже он покачал головой.
— Оно там. Думаю, наблюдает, но не знаю, что это может быть — не воняет так, как Темный.
Продолжить ему не дал заглушивший его слова донесшийся издалека высокий звук, от которого у меня мурашки по спине побежали. И на этот трубный зов ответили — и ответ звучал так близко, что мне подумалось, может быть, это та самая тень за стеной кольца. Ответом было низкое сердитое рычание.
И снова зов, точно вызов, требование — так был он похож на приказ. Последовало рычание — протест, мрачная жалоба. Но в ответ на третий рев рычания не последовало, а лишь донеслось глубокое мычание — может, это и был требуемый ответ.
Оомарк снова присел на корточки, — руки рядом с коленями — и свернулся калачиком, будто пытаясь стать как можно меньше, чтобы его не заметили. Я видела, что его плечи подергивались мелкой дрожью. Голова была спрятана на коленях, так что лица мне не было видно.
Хотя я обыскивала взглядом стену тумана, но больше не видела этой темной тени; зловония от нее тоже не осталось. Там, в сером клубении воздуха, снова прозвучал рев. Теперь в нем не было требовательной нотки, скорее злорадство, обещание, что худшее еще впереди. Не успело его эхо замолкнуть, как раздалось тявканье, звук, от которого меня невольно потянуло закрыть руками уши. Мне хотелось увязнуть в земле и покрыться защитным дерном.
— Что это? — полушепотом спросила я Оомарка. Казалось, он столько знает об этом месте, — его страх сейчас стал столь очевиден, — что мне подумалось, он сможет объяснить мне.
— Охота! А-а-а-а! — Его слова перетекали в стон чистого страха. — Он охотится…
— Кто? — я дышала Оомарку в плечо. В ответ он замахнулся на меня, будто в нынешнем состоянии не мог отличить друзей от недругов. — Кто? Скажи мне! — трясла я его.
— Вождь Темных. — Эти странные желтые глаза, которыми Оомарк обозревал теперь чуждый мир, безотрывно смотрели на стену тумана. Язык лизал губы. — Зовет свою стаю на охоту.
Утешительного ничего не было. Все еще не отпуская Оомарка, я с напряжением выслушивала хоть какой-нибудь звук в темной дымке. Но когда рев прогремел снова, звук был уже слабее, дальше, а отвратительное тявканье, отвечающее на него, было едва слышно.
Я почувствовала, что Оомарк немного расслабился. Он снова облизал губы. Нюхал воздух.
— Темная гончая ушла, — сообщил он.
Я знала, что должна вытянуть из Оомарка все, что он знает или подозревает об этом мире. Путешествовать вслепую, не зная, когда и откуда может выпрыгнуть опасность, было слишком большим риском. Знания были моей надеждой.
— Оомарк, ты должен рассказать мне все, что знаешь об этом мире — о таких вещах, как Темные и охотники…
И снова он хитро посмотрел на меня исподлобья.
— Пожалуйста, Оомарк. Если нам надо идти дальше, мне нужно знать, какие здесь таятся опасности.
Он пожал плечами.
— Ты сама выбрала свое непонимание. Ты станешь от того другого места, а не полностью от этого.
Я возмутилась.
— Я вообще не из этого места. Я вернусь в свое собственное место!
— Вот видишь? — Он развел руками. — Ты выбираешь быть Между. И, следовательно, охотник Темных и такие, как он, могут охотиться на тебя. Ты хочешь знать? Вот, средства перед тобой, но ты не хочешь ими пользоваться.
— Оомарк! — Я исчерпывала запас терпения. — Расскажи мне, что можешь.
Мальчик раздумывал. Я подумала: «Если он откажется, то как мне его заставить?»
Потом он медленно сказал:
— Я всего не знаю, разве что когда что-то вроде горна охотника звучит, то здесь, — он коснулся лба, — здесь появляется знание. Я знаю, что можно есть и пить, что мы можем встретить по дороге, и друг это или враг. Но до того как это происходит, я этого не знаю, правда. Только когда вижу или слышу…
Он говорил правду, я не сомневалась. И, не успела я вытянуть из него побольше, как он приподнял голову и указал мне подбородком.
— Тот Между, который был у камней, здесь.
— Чего он хочет? — Казалось, Оомарк был так уверен, будто действительно видит волосатое существо.
— Ищет еду.
У меня в голове мелькнула ужасающая догадка: это мы добыча, которую выслеживает серое чудище? Я покрепче уцепилась за сумку, приготовившись тратить все силы, защищая нас.
Оомарк коснулся моей руки и покачал головой.
— Не мы. Он не то чтобы охотник. Нет, он охотится за тем, что ты носишь — едой из другого места.
— Почему?
— Я не знаю, только она его притягивает. Она ему так нужна, что он просто жить без нее не может. Он ни о чем другом думать не может, только об этом. Потому я могу, в свою очередь, почувствовать его ужасный голод в себе. — Оомарк приложил руки к животу, потирая его.
Но почему? Почему существу из этого мира понадобились мои запасы? Ему не удастся их отобрать, сказала я себе неистово. Этот узел был у меня в руках, да и сумка наготове для любого нападения.
— Да, вот что ему нужно. Он будет идти за нами, пока у него хватит сил. Он ранен, ты же знаешь. Ты ранила его, когда ударила. Сюда. — Оомарк ткнул пальцем в свое плечо, с осторожностью, будто опасаясь надавить на рану.
— И все-таки он очень сильный. — Я слишком хорошо помнила эту огромную тушу, и у меня не было желания иметь дело с его нападением.
— Он устал, и ему больно. Сейчас он нашел другое кольцо и отдыхает в нем. Но когда мы пойдем дальше, он тоже пойдет, — с уверенностью докладывал Оомарк, и я ему верила. Нам нужно избавиться от этого преследователя или обескуражить его.
Странно, хотя я устала, когда мы устраивались в этом кольце, спать не хотелось. Кажется, Оомарку тоже. Хотя потом мы разговаривали немного, проводили время (а сколько времени, я не могла сосчитать), будто ждали какого-то сигнала. И от ожидания мне было как-то не по себе. Это был тихий, медлительный период между двумя вспышками действия.
Больше звуков мы не слышали. Тени в тумане тоже больше не двигались. Наконец я осознала, что занавес поднимается, что я вижу больше. Оомарк поднялся на ноги, вернее, на копыта.
— Время выступать. Пора нам в путь. Я голоден.
Я потянулась открыть сумку. Он покачал головой.
— Я хочу настоящей еды, а не той, которую нюхать противно! Пошли!
С этими словами он пересек границу темно-зеленого ободка кольца; его копытца застучали по полоске скалы за кругом. Я посмотрела на свои ботинки. Ясно было, что надеть их снова не удастся. Защищать ноги придется обмотками. Причины тащить на себе лишний груз не было, потому я оставила их лежать там, а сама пошла за мальчиком.
Туман рассеивался все быстрее. Местность, на которой мы сделали привал, была ровной, ее пересекали множество колец разного размера. Неподалеку одно из таких колец было занято. Сгорбленная фигура, которая как раз неуклюже вставала на ноги, была чудищем, охотившимся за Оомарком. Лохмотья, служившие ему одеждой, развевались по ветру. Оно повернуло голову в нашу сторону. Одна рука висела без движения. Но другая двигалась, и оно вытянуло пустую руку ладонью вверх. Я видела, что его рот шевелится, как и тогда, когда существо старалось заговорить.
И снова это усилие было сильным, судорожным, пока мой страх не смягчился налетом сочувствия. Даже я могла на расстоянии понять, что он не желал нам зла, по крайней мере сейчас, и просил то, что я несла. Почему ему так хочется еды, которую Оомарк отвергал? Щель рта двигалась, в уголках показалась слюна. А рука, дрожа, будто от напряжения, умоляюще протянулась ко мне.
— Пошли! — Оомарк потащился вперед. Он нетерпеливо оглянулся. — Мне нужна еда.
— Едааааааа. — Слово было жалким подражанием слову мальчика, но существо все же произнесло его.
Согнутой рукой я покрепче прижала к себе припасы, а другой рукой замахнулась утяжеленной сумкой. И все же я колебалась. И в тот момент я уже знала, что не смогу сделать все то, что диктовал мне здравый смысл ради нашей же безопасности. Я зажала зубами ремень сумки с камнями, держа ее наготове. Потом просунула руку в припасы, и, не глядя, схватила, что первым попалось под руку. Это был кусок шоколада.
Не глядя — лишь бы не стать более щедрой, чем осмелилась, я бросила это в ту сторону, где было существо, и побежала за Оомарком. Но мальчик остановился, и, когда я нагнала его, сердито посмотрел на меня.
— Зачем ты это сделала?
— Потому что… жалко было…
— Его? — И указав в ту сторону, он засмеялся смехом, который мне не понравился.
Я повернулась посмотреть назад; существо припало к земле, вытянулось, как Оомарк при звуке того ужасного рева. Оно не пыталось идти за нами.
— Что… что случилось?
— Тебе было жалко. — Он усмехнулся надо мной, его губы сложились в неприятную улыбку, напомнившую мне… о Бартаре! — Тебе было жалко. Но сейчас его еще жальче! — Мальчик ткнул пальцем в фигуру.
— Почему?
— Ты дала ему еды — так посмотри же на него! Ему больно, больно, больно. И он заслуживает эту боль! Он ни то, ни се. Может, вскоре он станет вообще ничем.
— Оомарк! — Я старалась схватить его за руку, но он не давался, смеясь с ненавистью. — Эта еда… она отравила его?
— А если нет, он об этом пожалеет. Ты тоже, Килда, ты тоже. Посмотри на себя, только посмотри!
Теперь он схватил меня за руку, и рывком поднес к моим глазам, сжав ее так сильно, что остался синяк.
Коричневый блеск на моей коже стал сильнее. Вокруг моей плоти начинала образовываться какая-то твердая скорлупа. Я отдернула руку, отказываясь смотреть на нее.
— Ты не остановишь это, знаешь ли. — Оомарк стал не таким насмешливым. — Посмотри на меня! — Он танцевал, подпрыгивая то на одном, то на другом копытце, поворачиваясь так, чтобы я могла разглядеть его со всех сторон. Его руки потянули пиджак, расстегивая его. Теперь он сбросил с себя его и исподний китель, так что оказался голым по пояс. Голым? Нет! Его тельце было полностью покрыто мягким серым пушком. На руках и плечах он рос не так плотно — можно было разглядеть кожу — но у пояса длиннее и толще.
— Оденься! — Я попыталась изречь приказ, как могла когда-то раньше.
— Нет! — Он лягнул один из пиджаков. — Нет! — Он широко развел руки и бесился в нелепом танце. — В них жарко. Они царапаются. Они мне больше не нужны — никогда!
Подпрыгивая, он поскакал дальше, будто боялся, что я поймаю и попытаюсь одеть его силой. В отличие от выброшенных ботинок, пиджаки я не оставила, но плотно скрутила их и засунула в сумку с камнями.
— Пошли! — кивал он мне. Но я еще раз оглянулась на волосатое существо.
Был ли Оомарк прав? Оказалась ли еда, о которой так жалостливо молил инопланетянин, ядом? Но если наша еда была для него смертельна, то почему оно — или он — хотел ее так сильно, преследовал нас, умолял? А если наша еда яд для этого существа, то не следует ли из этого, что еда этого мира — яд для нас? Я-то ничего не ела, кроме того, что носила с собой, но Оомарк…
Я выбросила из головы все мысли о раненом существе и побежала за мальчиком, твердо решив, что на этот раз не позволю ему так рисковать.
Но было уже слишком поздно: он стоял у большого куста или маленького дерева, растущего на склоне холмика. Куст прогибался под тяжестью золотистых ягод, и Оомарк был не единственным, кто угощался. С некоторых веток свешивались существа с прозрачными крылышками, каким я уже видела в лесу. А в траве были маленькие животные.
Ни существа с крылышками, ни животные не обращали никакого внимания ни на Оомарка, ни на меня, когда я подошла поближе. Они были слишком заняты едой. Ягоды были большими, наверное, с мой большой палец, и так наполнены соком, что он брызгал во все стороны, когда кожура лопалась. Оомарк запихивал их в рот по три-четыре штуки сразу, так что сок стекал по подбородку, затекая на шерсть на груди.
— Вот. — Он протянул липкую руку, с тремя шариками на ней. Когда я покачала головой (а мне потребовалось много решительности, чтобы не согласиться — при виде их мне еще больше захотелось есть), он усмехнулся. Потом пожал плечами и отправил в рот ягоды, от которых я отказалась.
Я отошла в сторону, понимая, что у меня нет ни единого шанса его остановить, и опасаясь, что сама могу уступить соблазну. Я обратила особое внимание на холм, у которого рос этот куст. Странно было, что аккуратный холм расположен посреди ровного места, и создавалось впечатление, что его сделали здесь специально, непонятно, зачем. И еще, это был лишь один из холмов, расположенных по прямой. Я насчитала девять в границах туманной видимости.
У каждого из этих холмов росли деревья или кусты. Но не все они были одного типа. На трех росли желтые фрукты. Еще с трех свешивались шары побольше — они поместились бы в мою ладонь — и были темно лилово-красные. Пировавших у них не было. Вообще, в них было что-то отпугивающее. Листья деревьев тоже были не одинаковой формы, а неправильной, и такого темного зеленого цвета, что он приближался к черному.
На трех других деревьях листва была намного светлее — лента серебряной кромки окаймляла листья очень бледного зеленого цвета. Их тонкие стволы и ветви были покрыты не грубой, а гладкой корой, тоже серебристого оттенка. Фруктов на них не было, только грозди белых цветов, которые нежно раскачивались, несмотря на то, что, казалось, ветра не было. Время от времени от них доносился такой сладкий аромат, то я еле сдерживалась, чтобы не подбежать к ним и спрятать лицо в одном из таких соцветий. Но, как и лиловые фрукты, они, казалось, запрещали прикасаться к себе, хотя к ним я не испытывала такого отвращения, как к темным фруктам.
Все эти деревья росли как бы по системе: сначала золотистые ягоды, потом лиловые шары, а потом серебряные цветы. Потом все начиналось снова, и повторялось два раза. Так что я была очень даже уверена, что это не случайно. Что представляли из себя эти холмы? Могилы правителей или священников, сейчас давно забытых? Вокруг них царила аура ушедшей эпохи, веяло укоренением в землю, на которое давил вес не лет, а столетий. А может, то были останки зданий, замурованные в землю, может, последние из каких-то древних крепостей?
Похоже, Оомарк насытился: он отошел от куста, стал на колени и начал тереть руки о траву, срывая ее пучками, чтобы отереть сок с лица, хотя его попытки восстановить чистоту не особенно увенчались успехом.
Потом он повернулся взглянуть на холм и поднял обе руки. Держа их ладонями наружу, он заговорил, уж конечно, не со мной, и не с прыгающими и летающими существами, которые все еще ели.
— Моя благодарность, о Повелитель Сна, за изобилие стола и богатство пира.
В словах чувствовался ритуал, пробуждение невидимого. Сказав это, он не медля подошел ко мне, как человек, готовый к активным действиям.
— Кто такой Повелитель Сна?
Оомарк с изумлением посмотрел на меня и оглянулся на холм.
— Не знаю.
— Но ты же сказал…
— Я сказал так, потому что это правильно и уместно. Прекрати все время спрашивать, спрашивать, спрашивать, Килда! Если бы ты ела, ты бы знала — так что не спрашивала бы!
— Я бы знала, если бы ела? Так ты узнаешь, да, Оомарк?
— Думаю, да. В любом случае, я знаю, что надо благодарить Повелителя Сна после того, как поел здесь. Фольки всегда так делают.
Он пошел вдоль холма, пройдя мимо лиловых фруктов и подходя к серебристым цветам.
— А эти? — Я все еще пыталась расширить запас знаний. — Здесь фруктов больше…
— Нет! — Он с отвращением отвел глаза от лиловых шаров. — Съешь их — и умрешь. Не все Повелители Сна хорошо думают о фольках. Не ешь эти, и не трогай те, — он указал на цветы.
— Так они тоже смертельны?
И снова он выглядел изумленным.
— Нет, ну не так. Это… они могли бы сослужить фолькам в случае чего, но такое не в их природе. — Его сердитое изумление возрастало. — Я правда не знаю, Килда. Фрукты плохие, потому что Повелитель Сна там ненавидит нас. Но цветы… они не совсем такие… не такие, чтобы фольки к ним прикасались…
Три типа Повелителей Сна, сделала я вывод — предлагающие фрукты для восстановления сил, опасные и злые, и те, с которыми население, видимо, не контактирует. Или у меня разыгралось воображение и я слишком много извлекаю из того, что видела и что сказал мне Оомарк?
Когда мы проходили мимо холма с серебристым деревом, его соцветия и листья, похожие на знамена, заколыхались, будто их тормошил сильный ветер. А вот деревья у соседних холмов, казалось, ничто не волновало. Наконец, эти порывы оторвали веточку, не выдержавшую под тяжестью соцветия. Она не упала на землю, а все вертелась и вертелась в воздухе, пока ее не бросило, будто кто-то, прицелившись, метнул копье — расщепленным концом вниз — на землю к моим ногам.
Оомарк вскрикнул и попятился. В порыве я нагнулась и схватила веточку ниже раскачивающегося соцветия. Казалось, я схватилась за ледяной жезл, такой холод пробежал вверх по моей руке. И все же я не могла ее отпустить. Вместо этого я отодрала ее от земли.
Сильный ветер, который отломил ее от дерева и принес ко мне, утих, будто его никогда и не было. И — мои пальцы…
Твердая коричневая корка на них исчезала, разлетаясь как пыль. Мое тело, с которого сняли этот панцирь, было по-прежнему коричневым, но кожа была такой, как всегда. И хотя руке все еще было холодно, у меня не возникло желания выбросить веточку. Вместо этого я прикрепила ее к ремню.
Оомарк снова отступил.
— Выброси, туда, откуда она пришла! — Он указал на утихшее дерево. — Она тебе навредит!
Я согнула пальцы и с благоговением и благодарностью посмотрела на нормальное тело.
— На такой вред я пойду с радостью. Видишь, Оомарк, моя рука опять такая же, как и всегда!
Он закричал и убежал от меня, будто от того волосатого существа. Может, я теперь ужас, преследующий его…
Глава 9
Читать бесплатно другие книги:
