Бортовой журнал 4 Покровский Александр

И наберет он тех денег столько, что не только «сто тыщ», но и на ремонт ржавого, но гордого «Электрона» ему хватит.

Он же почти на таран пошел, чтоб от неволи избавиться. Страдал – значит, прав.

Они же там брошены на выживание, наши рыбачки – добывай рыбу, как хочешь, и корми семью, как вздумается.

А законодательство и наше, и норвежское таково, что никак никто друг с другом не договорится – ни насчет морских границ, ни насчет квот на вылов, а потому – все по умолчанию.

Норвеги и вроде не против того, чтобы им рыбку сдавали, – они же нам потом ее и продают.

Это только у нас законы такие, что выловил рыбак рыбу, все налоги заплатил, и после этого может запросто с голода умереть – разрешается. А в Норвегии все по уму. Разумно все. Никто никого не давит, не душит и за своих горой стоит.

А за наших горой никто не стоит. Одни они. В море. Одни. Там они себе и папа, и мама, и закон, и президент.

Вот они и везут это все норвегам, а те берут за деньги.

Но! Иногда взыграет что-то у них там, на родине норвежской, ретивое – и все!

Идешь к ним, как к родным, с рыбкой, а они тебе на винты сети – ловить тебя начинают и кричат, что ты браконьер.

Хорошо, что хоть друзья помогли – шурум-бурум на море устроили, и «Электрон», прихватив государственных норвежских служащих, прорвался-таки на горячо любимую родину.

И родина его встретила. Суровая она у нас, справедливая.

Действительно, ну не награждать же его, обормота. Такую свару затеял, все гнездо разворошил.

Пусть скажет спасибо, что не посадили!

Ну, если он еще недопетрил, что спасибо надо родине сказать, то тогда я за него скажу:

«Родина, спасибо тебе за ласку и за науку! Век тебе буду благодарен!» – вот и все, а теперь – айда в море!

Граждане этой страны делятся на четных и нечетных.

И все это не имеет никакого отношения ни к арифметике, ни к армейскому «На первый-второй рассчитайсь!».

Под словом «четные» мы понимаем тут тех, кого чтут, то есть тех, кого учли, о ком знают и помнят. Четные начинаются с судьи федерального значения – он получает пенсию в 45 тысяч рублей ежемесячно.

Все другие четные, что выше судьи, получают совершенно не те деньги.

Они получают такие деньги, что деньги судьи покажутся вам просто небольшим авансом перед законной получкой.

А нечетные? А нечетные – это все прочие. Они получают, как в статьях Уголовного кодекса – от трех до пяти. А почему?

А потому, что они нечетные – им числа нет.

Видимо, к нечетным относился и ветеран подразделения особого риска, бывший командир дивизии атомных подводных лодок контр-адмирал Иван Паргамон.

Вчера его схоронили. Он отстоял километровую очередь в военкомате. Он был четыреста восьмидесятым в списке.

Это была очередь на получение компенсации к военной пенсии за период 1995–1998 года – 30 тысяч полновесных и неконвертируемых российских рублей.

В этой очереди по всей Руси Великой стоит шесть с половиной миллионов человек.

Примерно столько же в ней не стоит, потому что не надеется достоять.

Но адмирал достоял, потому что не привык сдаваться. Не учили его этому. Его учили стойко переносить, стоять и стоять, и в гром, и в смерч, и в стужу, и в пекло. Стоять, а потом получать награду за стояние.

Но когда он достоял, то выяснилось, что в компенсации ему отказано.

Вот этого сердце адмирала не выдержало.

Был нарушен порядок: достоял – дай.

А ему не дали.

Он скончался от сердечного приступа. При вскрытии на его сердце обнаружилось целых девять рубцов.

Он был 79 лет от роду, и еще он был когда-то награжден орденом Ушакова I степени.

Надеюсь, на похоронах присутствовал комендантский взвод и был салют – по три холостых выстрела на каждый ствол.

Уж с этим-то, полагаю, у нас на родине пока полный порядок.

Благовоспитанность и праведность – отъявленные чертовки, пройдохи, преопаснейшие и коварные – они в год выманивают больше денег у благонамеренных граждан, чем воры и душегубы.

Видел я тех, кто похваляется этими качествами.

Всякий раз, когда им удавалось уловками склонить добродетель к расходам в пользу праведности или же добродетели, они прыгали и скакали на манер макак, не в силах сдержаться.

Козлы. Жуткое зрелище для неокрепшего ума.

Нет-нет-нет, это не армия.

Армия, в которой есть дедовщина, не может считаться армией.

Там нет устава, а где нет устава, там есть зона. Это законы зоны.

Появились они в нашей армии с 70-х годов прошлого века, когда стали призывать зэков. Тех, кто успел отсидеть в тюрьме в свои восемнадцать лет, стали призывать в стройбат.

И стройбат стремительно превратился в отделение тюряги.

Если такое случается, значит, офицеров там нет. Или они понятия не имеют о том, что такое армия. Офицеры там старшие зэки. Причем это относится и к лейтенантам, и к полковникам, и особенно это относится к генералам.

Если есть дедовщина, значит, генералы не заняты службой, а когда генералы не заняты службой, они лиходействуют. По-другому не бывает. Если главный волкодав ворует кур, вся стая будет воровать кур.

На подводных лодках в мои времена случаи дедовщины (у нас ее называли «годковщиной») были редкостью. Там, где есть конкретная боевая задача, все заняты именно ею – боевой задачей.

И ею заняты все – от командира до рассыльного.

А поскольку все видят, что командир служит так, что он сознание может потерять от перенапряжения, то это служение заражает. Весь экипаж делает дело. Целый день – тяжелая, изнуряющая работа.

Упал в койку – счастье.

И еще на лодках жизнь всего экипажа зависит порой от действий одного только матроса.

Так что к людям отношение бережное. У нас офицер всегда бросится спасать матроса.

На лодках устав тоже несколько ослаблен, но там он ослаблен именно из-за жуткого перенапряжения. Офицеры называют друг друга по имени-отчеству. Например, я обращался к старпому: «Анатолий Иванович!» – а он мне говорил: «Александр Михайлович!» – это в обычной жизни. Если же старпом назвал тебя по должности, например, он сказал: «Начхим!» – это означало, что далее пойдет речь о моем заведовании. Если он сказал мне: «Товарищ капитан третьего ранга!» – значит, он мной недоволен, и сейчас лучше отвечать ему: «Есть! Товарищ капитан второго ранга!»

После разноса мой старпом обычно тут же смягчался и говорил уже буднично: «Александр Михайлович, это надо сделать в кратчайшие сроки. Верю, что у вас это получится», – конечно, после этого я сворачивал горы.

То есть устав сидел в нас очень глубоко, и в любую минуту он появлялся на поверхности.

А начиналось все с училища. Как это ни странно, но устав в училище был делом священным. Командиры не ругались матом. Наш начальник факультета, например, не ругался. Исключения были, конечно. Ругался только начальник факультета штурманов Вася Смертин, но это все знали, и это вызывало смех.

Между равными мат был, но в отношении «начальник-подчиненный» – никогда, дурной тон.

В запрете была ругань, не то что рукоприкладство.

И это передавалось из поколения в поколение.

Я сам был командиром на младшем курсе. Тогда старшинами на первый курс назначали курсантов с третьего и четвертого курса. Я был командиром отделения, а потом и заместителем командира взвода.

Управляли мы только голосом и только по уставу.

Лишь однажды я поднял руку на подчиненного. В ответ на мое приказание он сказал какую-то грубость. Я схватил его за грудки, приподнял и прижал к стенке.

Потом я его отпустил, пришел к командиру роты и сказал, что я не могу быть младшим командиром, потому что я только что ударил подчиненного. Он меня выслушал и сказал, что я прав.

Через мгновение я был снят с должности. Так что сейчас это не армия. Это что-то другое.

Япония ведет успешную инвестиционную политику. Такую успешную, что нам ее никогда не догнать.

И у них сейчас будут легализованы вооруженные силы. Они в них вложат все, что смогут. А смогут они много.

И потом они легко и красиво возьмут у нас Курилы.

Мы им сами их отдадим, потому что не сможем ничего противопоставить монстру.

Кто это все сделал? Мы сами. Своим Стабилизационным фондом. Мы же топчемся на месте.

Так о какой экономике в этом случае может идти речь?

Мы делаем шажочки, а они – шаги. У нас не вооруженные силы, а демонстрационное шоу.

Такое впечатление, что у нас одна надежда, как и в 1941-м, на непролазные дороги.

Не пройдут они, увязнут.

Но по современным способам ведения войны они к нам даже не войдут.

Мы им сами все вынесем. Все, что пожелают.

Так что если все будет идти, как идет, то финал у нас будет скоро.

И все эти метания – Китай или не Китай – нас не спасут.

Поделят нас, а мы при этом скажем, что так и должно было случиться.

Балтика напоминает помойку. Я не оговорился.

Балтийское море – это свалка для химического оружия. Его тут пруд пруди.

Немцы в свое время направляли к осажденному Ленинграду суда, груженные снарядами, начиненными ипритом и люизитом. Химической атаки на город не получилось – фюрер в последний момент передумал, а некоторые суда были подорваны на переходе морем и затонули.

Сейчас, развороченные, они лежат на дне, и из проржавевших снарядов в море вытекает эта дрянь.

Иприт и люизит – это кожно-нарывные отравляющие вещества. Гидролизу, то есть разложению водой они подвергаются слабо, что означает только одно: они находятся в боевом состоянии.

В Балтике уже вылавливают рыбу с поврежденной шкурой.

Мало того, по последним данным иприт способен влиять на генетику.

Он меняет гены у планктона, рыбы и человека. Так что, мягко говоря, когда люди едят балтийского судачка, они рискуют вместе с его незабываемым мясом получить внутрь некоторый код да Винчи.

Кстати, говорят, то, что меняется генетика у планктона, – это очень плохо.

Это настолько непредсказуемо, что, возможно, через несколько лет человечество будет искать лекарство не только от СПИДа.

За все в этом мире надо расплачиваться.

И за войны тоже.

А планктон – это же как песок Сахары, разносимый ветром. Его находят потом и во льдах Антарктиды, и в айсбергах Гренландии.

Через десяток лет эти снаряды и бомбы проржавеют окончательно, и ищи тогда этот иприт.

Нужны усилия. И усилия международные. Все страны, выходящие к Балтике, должны этим заниматься.

И возглавить все это, по моему разумению, должна Германия. Это их суда и их снаряды. А горе после них общее.

Сейчас идет изучение. Берут пробы, обдумывают, строят прогнозы.

Ребята! Я, конечно, ничего не имею против обдумывания, но лучше бы с этим делом поторопиться.

Есть проект сооружения над затонувшими судами бетонных саркофагов.

Так сказать, оставим проблему следующим поколениям.

Предложения такие есть, но я бы все-таки, положа руку на сердце, поднимал бы все это дело со дна.

Дорого, конечно, но пора чистить планету. Поверьте химику, пора.

Нам прекрасно известны единодушные жалобы всех политических авторов, занимавшихся этим неутихающим предметом, о котором речь пойдет ниже, – поток людей и денег, устремляющихся в столицы по тому или иному суетному поводу, делается подчас настолько бурным, стремительным и опасно говорливым, заметим мимоходом, что ставит под угрозу наши гражданские права.

Это, я вам отмечу речью метафорической, недуг, серьезный недуг.

Развивая этот посыл в законченную аллегорию, скажем, что недуг в теле человеческом ничем не отличается от недуга в теле народном. А любое недомогание легче предупредить, чем излечить, – известнейшее дело. Да!

Так какие это права?

Права на тишь и благодать. Я полагаю, что это главенствующие права. Потому как остальные наши права давно уже защищены этими цветками благоуханными нашей с вами законности – членами Законодательного собрания.

Одного только взгляда – сперва негодующего, конечно, но со временем все более и более терпимого, а потом и восторженного, на них, на те цветки – достаточно, чтобы в том удостовериться.

Какие это цветки, почитаемые нами в самом начале этого абзаца за отродья мира растений?

Пожалуйста – это тюльпаны, розы и гладиолусы.

Причем наши тюльпаны цветут всегда, и от них не отстают ни розы, ни гладиолусы.

И что бы там ни делала с нами погода – их ничем не уморить.

Давят, давят, давят, а они все растут и растут – кровь и жизненные духи поднимают их вверх из любого состояния. Так что нашим свободам едва ли угрожает опасность французского вторжения.

Почему я тут подумал о Франции? Потому что я о ней думаю всегда. Этот дух, этот стиль, эта манера – ужас, жуть.

Не зачахнем ли мы от избытка гнилой материи и от отравленных соков нашей конституции – спрашивают меня иногда. «Нет! – отвечаю я, и притом добавляю: – Берегите голову!»

Ибо куда мы без головы, как мы без нее? Ладно потеряем тело, но не потерять бы ее – голову.

Осталась бы она на своем месте еще хоть немного, недолго – и уже чудо, возвращающее нам прежнюю силу и красоту. Тело – это тело, а голова – это голова. Расширим потоки, укрепим сосуды – и ничего ей не будет грозить. А голова на месте, так и с правами справимся при любых потоках.

Какими это правами?

Правами на тишь и благодать.

История человечества – это история грабежа. Во все времена только грабили, грабили и грабили.

Грабеж был основным промыслом. И подчас одни грабители грабили других. В дело шло все: кресты, колокола, пушки, оклады и золото икон, двери, ворота.

Например, медные ворота крепости Магдебург воровали трижды. Сперва шведские пираты отодрали их с их законного места, чтоб потом отвезти в Швецию, а по дороге у них это все оттяпали новгородцы. Они позолотили ворота и повесили их – дело-то святое – на храм Софии.

А в 1570 году их снимал с храма уже царь Иван Васильевич.

Бедный Йорик!

Берется череп Йорика, который при жизни-то все жрал и жрал и все никак не мог наесться, все со столов тянул и тянул и по карманам распихивал, а у него все это вываливалось и вываливалось, а он его назад, воровато озираясь, глотая слюну. А потом, в темноте, в какой-то подворотне, он вытаскивал все из карманов и пожирал торопливо, как гиена.

Так и помер. Подавился.

Со временем эта история обросла благопристойными подробностями, легендами.

Сам Йорик стал числиться по ним шутом, блиставшим когда-то умом.

А ведь воровал-то он совсем не для этого.

Так что череп вполне можно теперь погладить – бедняга…

Я решил познакомить моего читателя с Йориком на всякий случай.

Шуты нужны так же, как военные и ассенизаторы – не каждый раз, но иногда.

А когда это «иногда» случится – это уж как Бог даст.

Но пока в нем нет такой суровой необходимости, мы же можем заняться с читателем другими делами, перейти к разным темам, за которыми может потеряться не только Йорик, но и сам автор этого элегического повествования.

Вот потому я и напомнил о нем – вдруг понадобится в самое неподходящее время.

Викинги появились у нас в IX веке. Их не особенно интересовали славянские племена. Им нужен был путь в Константинополь. Это потом эти походы обрели в описаниях романтический ореол, а вообще-то это был замечательный грабеж, именуемый данью. Спускались они по рекам, а посему они очень быстро договорились с обитавшими вдоль рек славянскими племенами. Те тоже скоренько смекнули, что дружить с викингами выгоднее, чем стрелять им из кустов в затылок.

То есть то место, что потом назвали Русью и что потом запахло русским духом (читай, грабежом), начиналось вдоль рек. От рек оно расширялось во все стороны. Например, начиная с IX века они уже шалили на Каспии, где за весьма скромное вознаграждение готовы были резать кого угодно. Нанимали этих лихих парней или хазары, или славянские князья.

Почему-то в летописи постоянно попадал цвет волос нападающих. Он был цвета соломы. Потом его назовут русым.

Я тут встречался с одним молодым дарованием. Он расспрашивал меня о моем детстве, о том, как я служил. И я все рассказывал и рассказывал. А потом как-то плавно перешли к его детству и к священному долгу.

О защите родины я тоже сказал немало правильных слов, и вдруг он мне говорит:

– В вашем случае это все еще можно принять.

– Что можно принять? – не сразу его понял я.

– Можно принять то, почему вы пошли защищать родину.

– И почему, на ваш взгляд, я ее пошел защищать?

– Потому что в те времена вы считали себя обязанными государству. Оно вас в школу водило бесплатно, лечило, худо-бедно учило, давало кое-какое жилье, а потом – пенсию, в общем-то, немаленькую в конце жизни можно было получить. За это оно и требовало от вас некоторой отдачи.

– Ну, предположим!

– А сегодня это все не катит. Сегодня все это за деньги, причем за большие, а потом еще и в армию в облаве загребут. То есть за все я уже заплатил. Деньгами. Но с меня еще раз берут плату – воинским долгом. Но я же ничего не должен.

– Как это?

– Так! Я заплатил за свое существование. Сам или за меня платили мои родители. Я откупился. Мне платить не за что. А то, что сейчас называется армией, таковой не является. Это фикция. Это фикция, а еще она является живодерней. Это зверинец. Животные в клетке. Может быть, я был бы и не против служить, но я не хочу в зверинец. Уберите животных, и я пойду на службу, так и быть. Правда, я не понимаю, кого я должен защищать.

– А если родину?

– А что вы вкладываете в это слово? Как в вашей песне? Картинки в твоем букваре? Так сейчас столько всяких букварей! Какой из них возьмем за образец? Скамейку-калитку? Так их же давно снесли и на этом месте бизнес-центр построили. Любимую женщину? Она не обязательно должна жить в этой стране.

– А маму?

– А маму я увезу туда, где ей будет лучше. Чтоб она в очередях за лекарствами у вас тут не стояла. Я только немножко еще выучусь, потом уеду, заработаю денег и маму вывезу. Здесь я никому и ничего не должен. Здесь мне нечего защищать. Кто у нас объект защиты? Градоначальники? Да на кой они мне. Партию номер такую-то в избирательном списке надо защищать? Я их буду защищать, а они будут деньги государственные делить? Или я олигархов должен защищать? Или их детей? Или их счета за рубежом? Или их доходы в этой стране? Кого я здесь должен защищать? Пенсионеров? На них никто не покушается. Детей? Они никому, кроме родителей, не нужны. Подворотни я должен защищать? Чиновников? Их машины? Их загородные дома? Их виллы на Лазурном берегу? Их проезд на красный свет светофора? Их мигалки? Да пусть они себя сами защищают. Им есть что терять. Вот пусть берут винтовку в руки и идут защищать себя сами, а я их защищать не хочу.

Вот так я и поговорил.

С молодым дарованием о родине.

Пираты!..

Пожалуй, это вторая самая древняя профессия после первой, тоже самой древней. Похоже, как только человек, все еще напоминающий обезьяну, выдолбил из целого дерева лодку и отправился на ней в море, за ним тут же увязался пират.

Пираты грабили всех во все времена на всех морях и во всех океанах. Они прежде всего злобствовали на Средиземном море во времена древние, а потом критяне укрепили свое государство настолько, что оно очистило от них Средиземноморье.

Давно замечено: чем слабее государственная власть, тем сильнее действуют пираты в прибрежных водах этого государства.

И римляне воевали с пиратами, и Гая Юлия Цезаря они, те пираты, брали в плен. Он заплатил им выкуп, а потом догнал их в море, разбил, захватил и распял. Вот такой он был мстительный.

С пиратами никогда не церемонились. Считалось, что перевоспитывать пирата только зря время тратить, а перекинуть веревку через рею – это дело пяти секунд.

Надо заметить, что и пираты не оставались в долгу. Они взрывали, брали на абордаж, поджигали, резали, рвали на части и насиловали при первом же удобном случае. И от размера добытого их упорство совершенно не зависело. Порой чем ничтожней была добыча, тем безжалостней вели себя пираты. Всего за несколько монет они готовы были располосовать человека вдоль и поперек.

Самыми успешными пиратами были викинги. Они нападали быстро и внезапно. Они нападали на корабли и на побережье. Они обожали грабить монастыри, церкви, мечети. Они могли прийти на двух сотнях кораблей, а могли прийти на двух тысячах. Их называли «люди моря». Их длинные густые волосы цвета соломы защищали шею и спину от ударов мечом, они были огромного роста и их крики заставляли кровь стынуть в жилах.

Расцвет пиратства приходится на те времена, когда Испания грабила свои американские колонии. После того как испанские корабли, груженные до краев золотом и пряностями, выходили в открытое море, там их уже поджидали пираты.

Самое громкое пиратское имя – Генри Морган, знаменитый главарь пиратов Карибского моря.

В 1668 году Морган во главе банды из четырехсот человек захватывает крепость Портобелло.

Пираты ночью взобрались на стены крепости по веревочным лестницам. Город был разграблен, а жителей его, включая и младенцев в колыбели, всех перерезали.

16 декабря 1670 года Морган повел 37 кораблей с двумя тысячами головорезов прямиком к Панаме.

Он намеревался разграбить город. Захватив замок Сан-Лоренсо в устье Чагры и потеряв при этом примерно четыреста человек убитыми, он перебил гарнизон, а потом начал пеший переход перешейка. С ним было тысяча двести отчаянных голов.

18 января 1671 года гарнизон Панамы, превосходящий пиратов ровно вдвое, вышел им навстречу.

Он был разгромлен наголо. Пираты потеряли шестьсот человек.

Морган грабил город, безжалостно истребляя его жителей.

Не правда ли, образ главаря пиратов Генри Моргана выглядит не таким привлекательным, каким представил его нам кинематограф?

Вообразите себе полупьяное, всегда готовое к нападению, совершенно вонючее существо с абсолютно диким взором, одетое во что придется и вооруженное пистолетами, кинжалом и шпагой. Вот это и есть пират – ужас морей. Собственную жизнь они ни во что не ставили, не говоря уже о жизни своих жертв. Они всегда готовы были разрезать человека на мелкие кусочки, особенно если у него при этом можно было хоть что-то отнять, чтобы потом все это продать и пропить.

Кстати, Генри Морган потом умер именно от пьянства.

Что же касается Панамы, то она привлекала пиратов всегда. Ее разоряли множество раз.

23 апреля 1680 года между тремя испанскими кораблями и тремя кораблями Джона Коксона произошло настоящее сражение. Испанцам не повезло. Два их корабля были взяты на абордаж, после чего пираты вошли в Панамский залив и захватили еще шесть кораблей, стоящих на рейде.

Под стать корабельным были и береговые пираты. Все жители побережья Исландии, Шотландии и всех прочих других побережий не брезговали грабить суда, которые во время шторма выбрасывало на берег. Они вооружались тесаками и ждали, когда же корабль, борющийся с волнами, наконец разобьется о скалы. Они мгновенно убивали всех моряков, добравшихся до суши. Любая старушка, заметившая кольцо на руке, цепляющейся за скалы, способна была ловким ударом отсечь ее по локоть. И это не считалось чем-то особенно зазорным. Викинги, к примеру, считали грабеж и убийство ни в чем не повинных людей занятием более чем славным.

От мужчин не отставали и женщины.

Жанна де Бельвиль стала пиратом потому, что мстила за мужа.

Дело было во время Столетней войны (XIV–XV веков).

Муж этой достойной женщины был обвинен королем Франции Филиппом Вторым в предательстве, и на этом простом основании он был казнен. Она продала все имущество и купила три быстроходных корабля.

Она потопила множество французских кораблей. Все они благополучно ушли на дно, а заодно она разграбила побережье. Ей удалось отомстить за смерть любимого человека, а что с ней было потом, история умалчивает.

Приблизительно через двести лет после нее на свет божий появилась Мэри Рид. Произошло это событие в графстве Девон в Англии. В тринадцать лет она под видом юноши уже работала в доках, а затем, от бескормицы, она стала кадетом пехотного полка, через некоторое время превратившись в юнгу. Потом – любовь, замужество и вдовство, после чего, опять переодевшись в мужскую одежду, она нанялась на корабль, следовавший в Вест-Индию. Судьбе было угодно, чтоб на судно напали пираты, и Мэри тут же приняла их сторону.

Пираты во все времена были жестокие, беспощадные и бесстрашные. Так вот Мэри стала среди них самой жестокой, беспощадной и бесстрашной. Как истинная дьяволица, она была удостоена звания лейтенанта на пиратском корабле. Какое-то время она царила там в полном одиночестве, а потом появилась Энн Бонни. Эта ирландка была внебрачной дочерью известного адвоката и служанки. Детство она провела в Южной Каролине. В те времена в Чарлстон часто наведывались пираты всех мастей. Они там сбывали награбленное.

Красавица Энн встретила там Джона Рэкхэма, известного среди корсаров под кличкой Калико Джек. С ним она сбегает на остров Провидения. Там, под именем матроса Андреаса, она и становится настоящим пиратом. Эта леди обладала тяжелым нравом. Дуэли и кровавые разборки только закалили ее характер. Кроме того, она была умна, а ум всегда высоко ценился среди джентльменов удачи. Как-то испанский военный корабль запер в бухте пиратское судно «Дракон». Испанец перегородил выход из бухты и стал дожидаться от команды «Дракона» активных действий. По замыслу испанцев, пираты должны были пойти на прорыв и тем себя выдать, но на «Драконе» царило спокойствие. Досмотр «Дракона» испанцы решили отложить до утра.

Но в бухте стояло еще и английское судно.

Леди Энн предложила пиратам ночью захватить англичанина.

В полной темноте к борту судна подошли шлюпки с пиратами. Они взобрались на борт, бесшумно сняли вахтенных, а остальную команду заперли в трюме. Утром английское судно прошло мимо испанского корабля. Так пираты выскользнули из ловушки.

Энн и Мэри вскоре оказались на одном корабле и стали неразлучными подругами. В бою они бились плечом к плечу, и стойкости их могли позавидовать самые закоренелые мерзавцы.

Но однажды королевские охотники за пиратами настигли «Дракон». Пиратам не повезло. После очередной попойки они плохо соображали и не смогли оказать достойного сопротивления.

Мэри и Энн дрались, как бешеные кошки, но перевес был не на их стороне. Пиратов взяли в плен.

Джон Рэкхэм вместе с соратниками угодил на виселицу, а Мэри и Энн – к тому моменту обе были беременны – попали в тюрьму. Мэри с грудным ребенком вскоре там же и умерла, так и не оправившись после родов.

Энн несколько раз получала отсрочку от исполнения приговора, а потом она исчезла из тюрьмы при загадочных обстоятельствах. Может быть, ее спас влиятельный отец, простивший свою блудную дочь.

Случалось, что некоторые государства, например Великобритания, принимали пиратов на службу.

Френсис Дрейк вместе со своей ватагой поступил на службу к Ее Величеству.

Королева пожаловала ему звание не только сэра, но и адмирала, и он это звание оправдал.

29 апреля 1587 во главе армады из сорока кораблей английского флота он вошел в бухту Кадиса, где он потопил не менее ста испанских кораблей.

А 21 июля 1588 уже испанская армада в сто двадцать пять кораблей (68 военных, 32 легких, 25 транспортных) с двадцатью тысячами солдат на борту под командованием его светлости герцога Медина Сидони встретилась в Ла-Манше с английским флотом в сто девяносто семь боевых единиц. Справедливости ради надо отметить, что только тридцать четыре из них принадлежали королеве, а остальные были привлечены со стороны запахом славной поживы. Командовал английским флотом лорд Хауард Эффигем, а адмиралы Дрейк и Гокинс были его заместителями. Сражение продолжалось девять суток. Англичане охватили испанцев с флангов, покусывая их на ходу. На якорной стоянке в Кале англичане захватили и уничтожили с помощью брандеров лучшие испанские суда. До Испании добралась только половина флота.

Пираты, пираты, пираты.