Влечение Усачева Елена
А вот этого не надо! Вчера не убили, сегодня завершат.
– На детской площадке. Меня кто-то из твоих дружков ножом порезал.
Синицын мельком глянул на мою забинтованную руку и нехорошо усмехнулся.
– Не гони, Гурьева. Если тебе нужно найти крайнего, то поищи в другом месте. Ни в какой драке я вчера не участвовал.
Петька шевельнул подбородком, словно собирался плюнуть, но только окатил меня презрительным взглядом и все так же неторопливо направился к лестнице.
– Подожди! – Я до того удивилась, что даже раздеться забыла. – Как не участвовал? Ты же сам требовал, чтобы я тебе дверь открыла. Говорил, что Максу ноги выдернешь. А потом…
– Опять твои глюки? – Синицын остановился, выглядел он угрожающе. – Заболела? Иди, полечись!
Петька ушел, а я какое-то время постояла на лестнице, соображая, что произошло. Почему он ничего не помнит? Может, его так сильно приложили головой, что отшибли память? Она и так у него была неважная, а тут еще шок от поражения…
В классе Петька на меня старательно не смотрел, гнул голову к парте, безостановочно запуская пятерню в ежик волос. Я медленно огляделась. Все занимались своими делами. И все было до того обыденно, что стало страшно.
– Малинина, а как твои дела? – повернулась я к Стешке.
Классная красавица изучала свое лицо в зеркало. Чмокнула губами, размазывая помаду, последний раз глянула в зеркальце, убедилась, что у нее все отлично, и только потом подняла глаза на меня.
– Здоровье в порядке, спасибо зарядке, – сухо произнесла она и кивнула на мою повязку. – А ты с кем ночью воевала?
– На тренировке поцарапалась, – пробормотала я, все больше сомневаясь, что вчерашний вечер вообще был.
Малинина не могла не знать о драке. Если Петька их застал с Максом, то крику для начала было много. А значит, сегодня она должна как минимум держаться от Синицына подальше. Но Стешка ему улыбалась. В лице ни тени испуга. Значит, ничего не было?
Кровь застучала в висках, колючками отдалась в ране.
– Ты вчера говорила с Максом, – жестко произнесла я, наблюдая за Малининой. Если она начнет врать, я замечу. – И вас видел Синицын. Это его разозлило…
– Макс? – Стешка медленно закрыла крышку зеркальца. Щелкнул замочек. – А, ваш красавчик! Он очаровашка. Наверное, говорили. Я уже не помню. – Голос Малининой был полон равнодушия. – А что случилось? Ты решила переключиться на Синицына? Он мой!
Я вернулась на свое место, перебрала выложенные на парту тетрадки.
– Гурьева! – Стешка перегнулась через парту. – Ты спать по ночам не пробовала? Говорят, помогает. Глюки перестанешь ловить. Ты посмотри на себя! Вы же с Маркеловой одного цвета, зеленого.
Я замотала головой. Либо они врут, либо у меня в самом деле что-то с головой. Но так как с головой у меня все в порядке, значит, меня обманывают. Все! Причем очень убедительно.
– Пила бы ты витаминки, Гурьева, – посоветовала сидящая рядом Семенова. – С памятью стало бы получше.
Весь урок я просидела, опустив лицо в ладони. Голова пылала. Я была близка к помешательству.
– Что у тебя с рукой? – услышала я. Видимо, прозвенел звонок – возле моей парты стояла Лерка, в локоть тыкалась мордочкой любопытная Лариска.
– Поцарапалась на тренировке, – прошептала я, опуская ладони на крысу. Мех у нее был мягкий, в руки мне как будто солнышко ударило, и я стала потихоньку оттаивать.
– Ты уверена? – Маркелова присела на стул, и я с удивлением заметила на запястье ее правой руки широкий кожаный браслет. Раньше она его не носила.
– Ты о чем? – Я отодвинулась в сторону.
– Крови было много?
– Много. – Дальше стены двигаться уже некуда.
– Это хорошо. – Лерка как-то странно улыбнулась. – С кровью уходит жизнь. Но зато приходит что-то новое.
Я выхватила из-под парты сумку и побежала на выход. Кажется, перепуганная Лариска свалилась на пол. Все вокруг скакало, в памяти назойливо всплывали заляпанная кровью куртка, Макс, корчившийся на земле…
Похоже на бред. Я стала рвать на себе повязку, но узел развязываться не спешил, поэтому я раздраженно дернула бинт, не обращая внимания на проснувшуюся боль.
– Гурьева, ты чего? – Наверное, впервые Пашка не улыбался. – А я к тебе. Кеды несу. А то еще сколько времени до тренировки. Стащат.
И он замолчал, уставившись на мою руку.
– Где тебя так? – Глаза его нехорошо сузились.
– Паша…
Я была готова разреветься. И вдруг сама не заметила, как все рассказала. Про Макса, про охоту могучей троицы, про драку и про то, что сегодня никто ничего не помнит.
Звонок прозвенел некстати. Пашка сунул мне в руку растрепанный бинт.
– С тренировки теперь без меня не уходишь, – приказал он и убежал в свой класс.
Подождите! А ведь у меня есть еще один человек, который точно скажет, была драка или нет, – Макс! Если и он скажет, что вечером сидел дома, смотрел телевизор, то я уже и не знаю, что делать. Да, да, мне надо с ним срочно встретиться! Непременно встретиться.
Встречи с пианистом я боялась, но и очень ждала ее.
Глава IV
Чужая охота
Дом снова выглядел непривычно нахохлившимся, настороженным. Маринки в окне видно не было. Значит, она опять слегла. «Бедная девочка», – машинально подумала я и тут же о ней забыла.
– Кис, кис, кис! – раздалось сверху. – Мария, ты моего Барсика не видела?
Черный наглый Барсик достал всех. Суеверных людей в нашем доме было гораздо больше, чем любителей животных, поэтому шныряющего под ногами черного зверя только ленивый не помянул недобрым словом, а эмоциональные бабульки не раз обещали его отравить или оставить на улице в особо сильный мороз. Чье-то проклятие сработало – «плохая примета» исчезла. Вряд ли хозяйка Барсика его теперь докличется.
– Вот зараза! – высказала общее мнение в адрес черной бестии хозяйка. – У Люськи тоже кошка пропала, – добавила она и в сердцах захлопнула балконную дверь.
Кошки, бабушки… Да нет, просто осень. Холодно, все дома сидят.
Дует ветер. Я стою около дома. Около родного дома, ставшего вдруг чужим. Как и весь город. Как и небо над головой. И только звезды были знакомые. Они смотрели на меня холодными глазами Макса. Глазами, в которых плавилось серебро.
Вечер давил на плечи, и я уже ни о чем не могла думать. День в школе, потом занятия на курсах прошли как во сне. Вокруг все что-то говорили, но я не понимала ни слова. Мне нужен был Макс. Срочно, сейчас же! Но я не знала, где его найти. А в мастерскую идти не хотелось. Плотные темные шторы на ее низких окнах не пропускали ни света, ни звуков. Я зашла в подъезд. За дверью тоже стояла тишина. Если бы там были люди, через такую тонкую перегородку были бы слышны голоса, работающее радио или телевизор. Человек не может двигаться бесшумно – он задевает стулья, шаркает ногами, в конце концов, что-то произносит.
Я бродила по холлу первого этажа, пока мне не надоело прятаться от входящих и выходящих людей. Тогда я вышла на улицу и поняла, как же здесь холодно. И тревожно. Тревога шла от влажных деревьев, от пахнущей гнилью лавочки, от перепревшей листвы, от трещавшего фонаря, от скрипящей подъездной двери и пищащего домофона.
Когда дверь открывалась, мне очень хотелось вбежать в желтый уют подъезда, погреть руки о батарею, дать глазам насладиться цветом, которого в осенних сумерках осталось немного.
Но я упрямо сжимала губы и продолжала сидеть на лавочке. Рано или поздно Макс должен вернуться домой. Не ночевать же ему на улице? Все нормальные люди вечером приходят домой.
Этими мыслями я себя и утешала, пока от усталости или волнений мне не показалось, что я слышу какую-то песню. Привычные звуки улицы исчезли – не шумел ветер, не шелестела опадающая листва, не скрипели деревья, не тарахтели далекие машины. Только было слышно песню, негромкую, заунывную, как колыбельная.
Я тряхнула головой, понимая, что засыпаю. И увидела собаку. Большую. Черную. Лохматую.
Я подобрала ноги, готовая вскочить. Мне только встречи с бешеной собакой не хватает! Порезали, сейчас еще и покусают.
Собака внимательно следила за мной, словно решая, съесть меня сейчас или оставить на потом. Здоровенная. Если положит лапы на плечи, то будет на голову выше.
Я шевельнулась. Собака зарычала.
– Шла бы ты… – прошептала я, понимая, что это не сон, что собака действительно примеряется отведать, какая я на вкус.
Собака зевнула, демонстрируя белоснежные зубы. Глаза ее блеснули неприятной чернотой. Где-то я уже видела такие же темные глаза…
– Кыш отсюда! – растерянно махнула я перевязанной рукой. И как в дурном сне собака повела носом следом за моим движением. – Чего привязалась?
В горле мгновенно пересохло. Надо было бежать, однако ноги не слушались.
Собака зарычала, а потом громко залаяла. Ей отозвалось еще несколько собачьих голосов. И вот из темноты огромными прыжками вылетели две здоровенные псины.
Собака скакнула в сторону, освобождая мне дорогу к отступлению. Я пулей пронеслась через двор.
За спиной поднялся лай. Черная собака рычала, не давая двум прибежавшим приблизиться. Неужели они сейчас подерутся?
От волнения пальцы никак не могли набрать номер кода. Я пару раз ошиблась, в отчаянии готовая стукнуть кулаком по упрямым цифрам, выдававшим мне «error».
Рядом раздалось жуткое рычание. Я вся похолодела, чувствуя, как мои колени медленно подгибаются.
Черный зверь стоял около меня, я видела вздыбленную шерсть на его спине. Он ожесточенно переругивался с приближающимися псинами.
Это было невозможно. Это было страшно. Черная собака защищала меня от вновь пришедших! Мамочка, кажется, я сейчас грохнусь в обморок…
Псина крутанулась на месте, яростно на меня залаяв. Я подпрыгнула, дернула на себя дверь, от усердия чуть не свалившись на землю.
Подъезд открылся. Я вбежала в знакомую гулкую желтизну холла, двумя руками цепляясь за ручку.
Дверь захлопнулась, отсекая от меня темноту и собак.
– Подождите! – всхлипнула я. – Т-там…
Рядом никого не было. Кто же тогда открыл дверь? Или она открылась сама?
На нетвердых ногах я поднялась на один пролет, припала горячим лбом к оконному стеклу.
Наверное, от всех переживаний у меня что-то случилось со зрением. Того, что я увидела, не могло быть.
На улице на небольшом пятачке между машинами стояли люди. Человек десять. В шахматном порядке. И не шевелились. Их неподвижные темные фигуры казались статуями. И все они смотрели на дом. Вернее на окно, около которого я стояла.
Жуткое зрелище! От одного его вида у меня дико заболела голова. Захотелось поскорее попасть домой, закрыться в своей комнате, закопаться в одеяло и никогда в жизни никуда не ходить. Но была и еще какая-то сила, тянущая меня на улицу, к тем самым людям. Я почему-то была убеждена, что стоят они там из-за меня. Ждут. И я должна выйти к ним.
Пальцы коснулись ледяного металла двери, и я пришла в себя.
Я успела спуститься вниз? Когда?
Запищал, отключаясь, замок. С улицы в приоткрытую дверь дохнуло холодом и тревогой.
– Маша?
От неожиданности я потянула на себя дверь, закрывая ее.
– Максим!
Он стоял на ступеньках. Спускается? Откуда?
– Макс, – мягко поправил он. – Спасибо, что вернула платок. – Пианист коснулся груди, того места, где на его куртке был карман. Видимо, там лежал платок.
– Макс! – одним прыжком я перемахнула несколько ступенек. Хотелось кинуться ему на шею, но он вдруг попятился, возвращая между нами дистанцию в лестничный пролет.
– Как рука? – Макс выглядел настороженным. Казалось, он к чему-то прислушивался.
– Ты давно здесь? Я ждала тебя на улице!
Ничего не понимаю. Почему он идет сверху? Его мастерская на первом этаже!
– Я гулял, – взгляд Макса стал отрешенным. – Не ходи пока на улицу. Не надо. Там сейчас… не очень хорошо. И завтра тоже.
– Собаки! Ты видел? – Я машинально поднялась на несколько ступенек. Хотелось быть ближе к нему, хотелось уничтожить дистанцию между нами.
Я не поняла, как это произошло, но в следующее мгновение Макс уже стоял на другой площадке. Он не подпускал меня к себе близко!
– Я видел… – Макс тревожно оглянулся. – Нет, слышал. Пойдем, я провожу тебя до квартиры.
Он повернулся и стал подниматься.
– Подожди! – Я хваталась за перила, чтобы не свалиться. От всего произошедшего снова кружилась голова. Я поспешила за ним, но догнать не могла, он все время оказывался впереди.
– Извини, если тебе мое поведение кажется странным. – Макс на секунду остановился, посмотрел себе под ноги и снова пошел вверх. – Мне не хотелось бы тебя напугать.
Он исчез за поворотом лестницы.
– Макс! – Я боялась, что он сейчас совсем пропадет. – Почему Синицын не помнит о вчерашней драке?
– Синицын? – Макс выглянул из-за перил.
Я остановилась. Если и он начнет все отрицать…
– Была драка. – Я стала медленно засучивать рукав куртки. – Меня еще порезали.
Макс кашлянул и снова исчез.
– Конечно! – Голос его звучал глухо, словно он уже добежал до двенадцатого этажа. – Неудачно получилось. Не помнят? Так бывает. Столько времени прошло.
– Сколько? – Я больше не могла идти и села прямо на грязную ступеньку.
– Наверное, они просто испугались. – Макс стоял где-то у меня над головой, но я уже не удивлялась. – Такое бывает. В экстремальных ситуациях человек теряет память.
– Все теряют память? – С каким бы удовольствием я тоже все забыла…
Внизу хлопнула подъездная дверь. Вошедшие люди громко разговаривали, и недовольный голос позвал:
– Макс!
– Не все, но это не страшно. – Он перегнулся через перила, вслушиваясь в быструю речь людей на первом этаже, затем повернулся ко мне. – Я не знал, что ты там появишься. Извини, что немного опоздал…
И он пронесся вниз. На меня дохнуло холодом, словно распахнули дверь в зиму. Шагов его я не слышала, но поняла, что Макс уже на первом этаже.
– Cretin! Qu’est ce que tu gais?[9] – взлетел возмущенный крик.
В ответ Макс засмеялся. Я вскочила на ноги и побежала наверх. Мне хотелось поскорее оказаться дома и закрыть за собой дверь.
В прихожей я скинула куртку, ботинки и сразу шагнула в комнату, чтобы не встречаться с мамой и не отвечать на ее бесконечные «как дела?» и «что хорошего в школе?».
Шагнула. И застыла на пороге.
В комнате кто-то побывал.
Распахнутая штора, открытая форточка, знакомая прохлада. Вроде бы все на месте, но что-то не так. Ощущение было настолько сильное, что я закрыла глаза и принюхалась. Еле уловимый сладковатый запах. Могло и показаться. В открытое окно от соседей налетают какие угодно запахи.
Я прошла вдоль стеллажа, трогая стоящие на полках вещи, как бы напоминая им, кто здесь хозяин. Все на месте. Мне только показалось. Что там говорил врач? Осенью могут быть осложнения? Вот они и начались.
Я медленно выложила учебники из сумки. Интересно, что бы сказала про нас с Максом Маркелова? А Малинина? Или молодые люди всегда так странно себя ведут?
Тишина комнаты ударила по ушам, и я поспешно втопила клавишу музыкального центра. Заиграло радио. Я уже протянула руку, чтобы переключить на диск, когда вырвавшиеся вдруг из музыки слова заставили меня остановиться:
- Не стой на пути у высоких чувств,
- А если ты встал – отойди.
- Это сказано в классике,
- Это сказано в календарях.
- Об этом знает любая собака:
- Не плюй против ветра, не стой на пути[10].
Гребенщикова я не очень любила, но эти его слова сейчас удачно легли мне на душу. А когда он сказал про собаку, я вздрогнула, и палец непроизвольно нажал на кнопку, меняющую частоту. Комнату наполнил мощный голос Сьюзи. Он рвал душу, вколачивая гвозди в мозг.
Я больше не могла обо всем этом думать. Я ничего не понимала и до того устала, что уже и не хотела ничего понимать. Впереди были выходные. Наверное, самые унылые выходные, которые когда-либо меня ждали.
Утром я чувствовала себя разбитой. Погода за окном была под стать моему настроению – серенькая и невзрачная. Тенью проплыла мысль о том, что Макс просил никуда не ходить. Почему? Что страшного могло быть на улице? Или он не хотел, чтобы я видела, как они уезжают?
Я подошла к окну. Двор был пуст. Очень хорошо. Но количество тайн увеличилось.
Хлопнула входная дверь. Мама ушла в спортзал.
– Папка! – упала я рядом с отцом на диван.
– Ничего, ничего, – похлопал он меня по плечу. – Все будет нормально.
С отцом мне всегда хорошо. Выходные он проводил дома, порой полдня ходил в пижаме, завтракал всегда перед телевизором, а днем любил поспать. Я всегда удивлялась, почему мои родители вместе. Они такие разные, такие непохожие! Деловая активная мама и погруженный в себя папа. Но между ними даже ссор не было, и спят они до сих пор вместе, иногда о чем-то полночи шепчутся. Странно. Я свою семейную жизнь представляю по-другому. Вряд ли Максу понравится все выходные смотреть телевизор…
Что за чушь?
Я подскочила как ужаленная. Пожалуй, пора чем-нибудь заняться, а то я дофантазируюсь до черт знает чего!
Всю субботу я честно пыталась не думать ни о чем плохом. Просто ждала воскресенья, когда можно будет поехать на мою любимую конюшню. Слушала музыку, прибиралась в комнате, читала, писала конспекты для курсов, пыталась разобраться в алгебре, как и раньше, ничего в ней не понимая. Время от времени ловила себя на том, что смотрю в окно, словно на улице появится что-то новое.
Ничего. Все та же хмарь, все те же облака. Но где-то там ходил Макс… Я не могла о нем не думать. Не вспоминать его глаза, его улыбку, его настороженный взгляд. К вечеру стало понятно, что я влюбилась. Влюбилась окончательно и бесповоротно. Мне уже не нужны были объяснения ни его непонятных исчезновений, ни фантастических бойцовских талантов. И даже перчатки на руках меня не удивляли. У каждого человека есть своя тайна.
И еще мне казалось, что я ему тоже небезразлична. Даже если на детской площадке мы столкнулись случайно, то вчера он пришел специально. Пришел предупредить, чтобы я не ходила на улицу. Зачем? Почему? Не важно. Главное, он пришел ко мне!
Звонил Пашка, предлагал пойти погулять. Маркелова звала смотреть новый фильм – что-то про вампиров. Я всем отказала. Макс велел не выходить, и я буду дома. Может быть, таким образом он намекнул, что зайдет ко мне?
День тянулся бесконечно, но вот и он закончился. Спать не хотелось, но надо было лечь, иначе я всю ночь пробегаю из угла в угол.
Макс, драка, собаки… Я прокручивала в голове одни и те же доказательства его интереса ко мне и довела себя до того, что убедила в обратном. Если бы я была ему интересна, он бы как-нибудь проявился. Раздобыл бы телефон, любым другим способом дал о себе знать. Но он молчит. Или он звонил, когда я болтала с Леркой?
Спросонья натыкаясь на стены, я в который раз отправилась проверять аппарат. Телефонный гудок был неприятен, от него становилось холодно. Я положила трубку и побрела обратно. Странно, но мне не было страшно, хоть квартира и тонула в темноте. Мне было обидно, что время идет, а я так и не знаю – любят ли меня.
В воскресенье утром я встала с мыслью о том, что много думать вредно. Ничего, кроме больной головы, это не дает. Нет никакой любви, со стороны Макса нет никакого интереса ко мне. Есть просто странный парень. Холодный, отстраненный. И больше ничего. Он так же холоден ко мне, как и ко всем остальным. Со всеми галантен и всех держит на расстоянии. Готов спасти каждого, кто сунется в пасть к дзюдоистам. Мне помог, а Малинину бы бросил? Помог бы тоже. Какая любовь осенью? Больной осенью, в сумрачное время жизни…
А что, если они и правда уехали? Кому понравится драка, вот они и перебрались в другое место. Взяли свое пианино под мышку и ушли. Или привязали к пианино веревочку и покатили его по улице. На ухабах инструмент позвякивал, выдавая жалобное «до». Или «соль». Какая там из нот самая печальная?
Эта мысль развеселила меня, и на конюшню я приехала в хорошем настроении. Полчаса на электричке, двадцать минут на автобусе, и в любую погоду я здесь.
От дверей конюшни тянет знакомым тяжелым запахом навоза. Лошади фырчат и тянут морды за угощением.
Крайний от двери денник – там стоит Мамай, низенький конек-горбунок с коротко стриженной гривой. Пока его не позовешь, будет демонстративно поворачиваться к тебе задом. В следующем деннике высоченный рысак Ося. Завидев меня, принимается бить передней ногой в дверь, требуя сахара. Он местный любимец, поэтому все угощение в основном достается ему. Командор делает вид, что равнодушен к вошедшему. Косится большим темным глазом. Кажется, вот-вот заснет. Но только до тех пор, пока его не выведут на улицу. Почуяв свежий воздух, он преображается. Начинает весело взбрыкивать, грызет удила, вертится, не дает нормально сесть. Знак отличия на конюшне – свалиться с Командора. Несложный трюк – он обожает хулиганить, ссаживая седока на землю.
Я тоже падала. На моем счету три полета. Специалисты утверждают – чтобы стать профессионалом, надо упасть десять раз. Честно говоря, снова падать не хочется, для моего опыта и трех раз достаточно.
Следующий денник, там рыжий Гриша, терпеливый и послушный. Не любит он только машины. Пока с ним доберешься до леса, намучаешься, снося все его скачки и взбрыкивания при виде железных монстров.
И наконец, Вердер. Высокий белый рысак в серую гречку. Самый быстрый конь на конюшне. И мой любимец. Когда на нем летишь галопом, сердце готово выскочить из груди от восторга – такую скорость он развивает.
Я потянула на себя дверь конюшни, готовая принять знакомые звуки и запахи, но уже с порога поняла: творится что-то неладное.
Все пять лошадей метались по своим загончикам, тревожно вскрикивая и взбрыкивая. Над денниками носились крики девчонок, пытающихся привести коней в нормальное состояние.
– Чего это с ними? – выудила я из денника с Мамаем старшую по конюшне Оксану.
– А кто их знает? – Взгляд Оксаны был уставшим. – Меня ночью сюда вызвали. Сторож позвонил, сказал, что лошади бунт подняли. Командор с Осей через решетку сцепились. У одного спина прокушена, у другого ноги сбиты. У Мамая царапина на крупе. И у всех вид, будто к ним сюда волки заглянули.
Как сюда мог кто-либо попасть? Тяжелая металлическая дверь, забранные решетками небольшие окна. Только если с чердака… Но кроме мышей, оттуда пробираться некому. А к мышам наши коняшки равнодушны…
Лошади продолжали тревожно ржать. Я посмотрела в перепуганные глаза Мамая и поежилась. Что могло так напугать лошадей?
– Седлай Вердера и уходи одна. – Оксана с тревогой прислушивалась к продолжавшейся перебранке между Командором и Осей. – Может, хотя бы в лесу он успокоится.
Я прошла мимо беснующихся лошадей и остановилась около крайнего денника. Вердер недовольно покосился на меня и поджал уши. Запор под моей рукой неприятно лязгнул, отчего конь попятился, приседая на задние ноги.
– Ну, ну, – похлопала я по лошадиной шее, – все хорошо. Не бойся.
Мои слова Вердера не успокоили, он стал теснить меня крупом, прижимая к стенке денника.
– Хорош! – Удар получился хлесткий. Вердер замер, приподняв заднюю ногу.
– Справишься? – за решеткой показалось встревоженное лицо Оксаны.
– Справлюсь, – пообещала я сквозь сжатые зубы. Чтобы я да не оседлала лошадь? В жизни такого не было!
Я сняла с крючка недоуздок и пошла к Вердеру. Сначала его надо было почистить.
Сложнее всего оказалось надеть уздечку. Белый великан еще больше задирал голову, норовя укусить меня. Я всю руку отбила о его упрямую морду, и когда наконец вывела на улицу, чувствовала себя притомившейся.
– Давай на часик, не больше. А мы тут попробуем порядок навести, – выскочила проводить меня Оксана.
Поначалу Вердер упирался, каждый шаг воспринимая как личный подвиг, но в лесу осмелел, перешел на размашистую рысь, и я довольно заулыбалась.
Ничто не может сравниться с верховой ездой. Шаг коня плавен, копыта бесшумно ступают по опавшей листве. Лес полон сырости и запахов…
Вердер успокоился, перестал жать уши и дергать мордой, вытягивая у меня из рук повод. Биение сердца подстроилось к лошадиному шагу, и я тоже начала успокаиваться.
Все хо-ро-шо, все хо-ро-шо, все хо-ро-шо…
Тропинка пробежит немного вперед, нырнет в ложбинку, вильнет в сторону, и от поворота можно будет пустить Вердера галопом. В конце дорожки лежит дерево, его мы перепрыгнем, не останавливаясь, и спустимся вниз. А около болота надо будет затормозить, рысью пройти чавкающую трясинку, выбраться наверх, попетлять между деревьями, и на просеке конь сам перестроится в летящий галоп.
Мысленно я уже проделала весь маршрут, но что-то мне в нем не нравилось. В душе поскреблось колючкой неудовольствие. Нельзя ничего загадывать на будущее! Когда кажется, что все будет как-то конкретно, обязательно что-нибудь не получается.
Мы выбрались из ложбинки, перед поворотом Вердер собрался, готовый в любую секунду по моему посылу перейти в звонкий галоп. Шаг его стал напряженным, уши встали торчком. Еще не завершив поворот, он прыгнул вперед.
Серая тень вынырнула из придорожной канавки и с легкостью взяла наш темп. Вердер взбрыкнул всеми четырьмя ногами, дернулся в сторону, заставив меня взлететь над седлом. Не успела я испугаться, как меня мотнуло обратно. Конь пустился по тропинке пружинистым карьером. Ветер бросился в лицо, заставляя закрыть глаза. Гулкий топот копыт болью колотился в висках.
Держаться! Не падать!
Я откинулась назад, повиснув на поводе. Вердер подобрался, еще больше увеличивая скорость. Моих команд он больше не слышал.
– Стой! – заорала я, стараясь докричаться до испуганного животного. Если мы не затормозим до болота, то потом мои останки будут соскребать со всех встречных деревьев.
Вердер истерично заржал, вскинул задними ногами, чуть не выбив меня из седла. Я невольно обернулась.
За нами мчались собаки. Большие, серые, они стелились по земле, распушив хвосты, легко нас догоняя. Треугольные морды, густая шерсть с белыми подпалинами. За секунду я успела заметить все, даже ледяную прорезь звериных глаз.
Что-то в последнее время вокруг меня много собак…
Страх заставил меня упасть на шею коню. Вердер замотал головой, с морды сорвались клочья пены. Если он сейчас споткнется…
– Хей! – заорала я в ошалевшие глаза лошади, впечатывая пятки в бока. Вердера и не надо было подгонять. Полным ходом он нес меня к гибели.
Конюшня… Кто-то напугал лошадей, так что в панике они начали кидаться друг на друга…
Ой, мамочки! Никакие это не собаки!
Черный зверь вырос перед нами, и Вердер взметнулся на дыбы. Меня мотнуло вперед, я больно ударилась грудью о переднюю луку седла. Правая нога выскочила из стремени, и я начала заваливаться на бок.
Конь ржал на одной тонкой пронзительной ноте, совершая невероятные прыжки из стороны в сторону. Он сошел с дорожки и теперь плясал между деревьями, шарахаясь от каждого куста. Я из последних сил цеплялась за седло в надежде удержаться.
Где-то там внизу были волки, и мне не хотелось оказаться у них в пасти.
– Держаться! – рявкнули мне на ухо. – Halt! – раздался гортанный приказ, и Вердер перестал прыгать.
Прямо перед собой я увидела широко распахнутые глаза и напряженное лицо Макса. Двумя руками он держал коня за трензельные кольца и пристально смотрел в глаза ошалевшего животного. Вердер храпел, дергался, собираясь повторить фокус с подъемом на дыбы, но смог только пригнуть голову, подчиняясь сильной руке.
Раздался звук, похожий на выстрел, – порвался стременной ремень, и я съехала на землю. Конь попытался отпрыгнуть от меня в сторону, но ему не дали это сделать.
– Жива?
Я подхватила выпавшее из путлища[11] стремя и быстро оглянулась.
– Где они? – Я вертелась на месте, не в силах сообразить, откуда мы сюда прискакали, откуда ждать опасности. – Ушли, да? Ушли?
– Кто? – Макс развернул Вердера так, чтобы видеть меня. Лицо его было одного цвета с белой шерстью лошади.
– Волки! Ты видел? Они за нами гнались!
Глаза Макса расширились, губы тронула улыбка.
– Не было никого.
Стремя выпало у меня из руки.
– Они были. – Деревья у меня перед глазами поплыли по кругу.
– Здесь кто-нибудь был? – Макс притянул к себе ошалело поводящего глазами коня, и тот замотал головой, стараясь отстраниться. – Он тоже никого не видел.
Чтобы окончательно меня убедить, Макс посмотрел вокруг. Я проследила за его взглядом. Никого. Лес пуст.
Вердер недовольно всхрапнул, попятился. Макс двумя руками закрыл коню глаза, и тот вдруг успокоился, опустил морду.
Перчатки! Он снова был в перчатках!
– Как же не видел? Они были! Совсем близко! – не сдавалась я.
Я подобрала стремя, ощутила у себя в руке его холодную тяжесть. Вот только не надо говорить, что мне снова показалось. От моих фантазий лошади еще никогда не пытались втоптать меня в землю.
– Подожди, – подтянула я Вердера за повод к себе. – А ты тут что делаешь?
Читать бесплатно другие книги:
