Золотая книга лучших заговоров от сибирской целительницы Степанова Наталья

О самоубийстве детей

В последнее время приходит очень много писем от людей, в чьих семьях произошло самоубийство. Читая эти отчаянные письма, совершенно невозможно остаться спокойной. Столько в них боли и страдания, что становится страшно за сохранность рассудка тех, кто пишет эти письма. Схоронив убившего себя человека, люди начинают терзать себя мыслями о том, что они не сумели вовремя распознать беду. Обвиняют себя в том, что если бы они проявили больше внимания и участия к умершему, то, возможно, человек был бы теперь жив.

Из письма: «Что мне делать, я не могу больше жить с этой нестерпимой болью. Все мои мысли и все мои разговоры только о моем несчастном мальчике. Это я виновата, что воспитала его таким добрым и незащищенным, что не смогла ему правильно объяснить жизнь, что в ней бывает всякое и что люди разные. Вместо этого спрашивала его про всякую чепуху: мыл ли он руки, что ел – и все учила его добру, а ведь добрые люди имеют мягкий характер и редко умеют за себя постоять. Они хорошие и беспомощны перед злом.

Накануне его гибели приходили какие-то ребята, стучали в дверь, звонили, а он им не открыл и не вышел. Потом он пошел в туалет и там задавился. Получилось, что смерти он боялся меньше, чем их, своих сверстников. Какая же их родила мать и как они теперь будут жить, зная, что мой Саша из-за них погиб?

Ни записки, ни слова с просьбой помочь. Видно, сынок мой решил, что я не защищу его, не смогу. Да что это за причина такая, которая толкнула его в петлю в 16 лет? Один на один со своей бедой.

Боже Милостливый, я все думаю, все без конца представляю, как он ставил табуретку и как потом привязывал петлю. Как бежали у него слезы от страха перед тем, что ему предстоит задыхаться и что уже завтра ему лежать в гробу.

Люди! Матери! Говорите своим деткам, чтобы не убивали себя ни при какой беде. Обещайте им свою помощь, любую, всегда и во всем.

Находите время зайти к ним перед сном, чтобы сказать им о том, как вы их любите, и о том, как страшно хоронить своих детей. Забудьте все свои дела, найдите время для детей. Учите их не преследовать слабых и не доводить их до самоубийства. Ведь Бог спросит с нас за все, за все наши ошибки. Если бы вы знали, как мне тяжело, и не дай Бог никому из вас испытать мое горе.

Анна Сергеевна П.».

Из письма: «Год назад я схоронила свою младшую дочь. Все считала ее маленькой, а она вон какое приняла решение: выпила уксус и умерла. Первые месяцы я не уходила с кладбища, смерти себе молила, да Бог не дал. Теперь душа моя как пеплом закрыта. Выгорела до дна. Нет интереса ни к чему. К людям не хожу, кино не смотрю, к себе людей не зову. Все с ее фотокарточкой разговариваю. Вчера моя старшая дочь купила Вашу книгу. Сперва я ее листала, чтобы не обидеть Лену, потом я стала читать и прочитала за ночь.

Не знаю почему, но захотелось мне именно Вам отправить последнее письмо моей дочурки. Вы должны напечатать его в своей книге. Может быть, те, кто прочтет это посмертное письмо, поймут, что мать убившего себя человека умирает с ним каждый день, каждую минуту и что гроб этот всю оставшуюся жизнь будет стоять перед материнскими глазами.

Может быть, это письмо не даст совершить тяжкий грех самоубийства».

Письмо Нади: «Мамочка моя золотая, прости меня, пожалуйста, за то, что я сегодня сделаю с собой. Ты всегда говорила: «Моя Надя мне будет помощница в старости, я на нее надеюсь, она меня и похоронит». А получается все наоборот. Сегодня я умру, и ты меня похоронишь. Не одевай меня и не наряжай. Ни к чему мне теперь наряды, самые лучшие платья я уже поносила, потому что ты, мамочка, меня всегда баловала и жалела.

Мама, я не боюсь умирать, ты не плачь. Я не хочу жить, потому что мой парень наркоман и сегодня я поняла, что не смогу его исправить. И без него я тоже жить не могу и не хочу. Я его очень люблю, мама. Я знаю, что ты скажешь: «Значит, моя дочь любила этого парня больше, чем меня, если она, зная, что я буду страдать, ушла из-за него из жизни».

Прости меня, мамочка, но я действительно люблю его больше всех на свете, и нет мне без него жизни. Обнимаю тебя и сестру Лену и прощайте навсегда, ваша Надя».

От постоянных дум об умерших

Из письма: «Если Вы мне не поможете советом, то я до греха дойду и наложу на себя руки. Я поняла, что мне самой не осилить своей беды. У меня умер муж, прожили мы с ним 15 лет, и вот его не стало. Я теперь понимаю фразу «померк белый свет». Ничему я не рада, мне больно и плохо, и я теряю разум, силы и даже вес. За полтора месяца я похудела на 25 кг. Утром глаза открою и сразу вспоминаю, что его нет и больше никогда не будет. Детей забросила, хотя понимаю, что так нельзя, но ничего с собой сделать не могу.

Помогите мне справиться с непомерной бедой. Научите, как мне забыть своего ненаглядного, иначе дети мои будут сиротами.

Женя».

Пойдите в поле и не глядя собирайте вокруг себя любую траву. Кладите ее себе за пазуху и в те места, где она будет надежно укрыта от чужих глаз.

Рвите и говорите:

Никто тебя, травушка, не сеял, Бог тебя дал, ветер тебя раскидал. Так бы и мою тоску ветер взял, забрал и по полю вольному раскидал. Как по тебе, трава, ни одна душа не болит, ни у кого сердце не ноет, не щемит, так чтобы и мне, Божией рабе (имя), по рабу Божию (имя) не страдать, не плакать, не рыдать и с каждым днем Божиим забывать. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Траву бросьте возле своего дома. Ваша душа вскоре успокоится.

Покаяние на миру

Раньше на Руси считалось, что прилюдное покаяние снимает с человека всякую вину, освобождая раскаявшуюся душу от любого, даже смертного, греха.

Ведь если глубоко вдуматься, как должен был страдать, мучиться человек, чтобы при многолюдном собрании людей заявить о том, что он убил, украл или тяжко согрешил против людей и Бога.

Всякий ли из людей, всякий ли из вас сможет без трепета и отчаянного страха подойти к тому, кого он обокрал, чтобы во всеуслышание заявить об этом? До какой же степени нужно возненавидеть свой грех, раскаяться в содеянном проступке, чтобы пойти на этот, по-своему высоконравственный шаг!

Читая покаянные письма, я не могу сдержаться от невольного восклицания:

– Господи, прости эту грешную душу, ибо Ты Сам говорил: «Пусть тот бросит камень в грешника, кто не грешен».

Мы все грешим вольно или невольно, и мне искренне хочется помочь всем тем, кто надеется, что его исповедь, напечатанная в моих книгах, поможет заслужить прощение Милостливого нашего Судьи Господа Бога.

Мы никогда не станем лучше, если не научимся прощать чужие ошибки и помогать тем, кто невольно оступился. Пусть же первым шагом к этому будет попытка прочитать чужую исповедь, не осудить и понять, а если получится, то простить того, кто открывает вам, как на исповеди, свою грешную душу.

Прежде чем вы прочтете покаянные письма отчаявшихся людей, я хотела бы вам напомнить, что сказал Человек, за грехи всех людей позволивший распять тело Свое на кресте: «Истинно говорю: не суди да не судим будешь!»

Письмо-исповедь Володиной Людмилы: «Дорогая Наталья Ивановна! Я совершила тяжкий грех и боюсь, что, не дочитав мое письмо, вы выбросите его с отвращением. Мне кажется и я хочу в это верить, что если я напишу Вам честно, то тогда Бог меня простит и не покарает за мои грехи. Я всем сердцем жалею о том, что совершила.

Родилась я и выросла в селе. Сколько себя помню, я никогда не была абсолютно сытой. Нас у мамы было шестеро детей, а отец был алкоголик. Я не могу о маме сказать ничего плохого, она очень добрая, но зачем она столько нарожала!

У меня ни разу не было хороших туфель и платьев. Несчастных заколок для волос и тех не имела. Я всегда стыдилась своих обносков, да и всей нашей нелепой семьи.

Братья бегали в обуви на голую ногу, носки были для них роскошью.

Как-то к соседке из города приехала знакомая, которая помогла мне устроиться на работу к новым русским.

В мои обязанности входило: уборка в доме, стирка и глажка белья. К кухне меня не подпускали – у них был повар. Мне выдали рабочую одежду: платье, фартук, кружевную наколку на волосы, беленькие туфельки и даже колготы. Никогда у меня еще не было такой красивой и нарядной одежды!

Убирать в их большом доме для меня было в радость, потому что мне очень нравились мраморные лестницы, лаковые полы и золотая мозаика большого бассейна.

У меня была своя просторная комната с мягкой и широкой кроватью и двумя тумбами по бокам. Я выдвигала и задвигала ящички и думала, какое счастье иметь все это великолепие.

В доме нас хорошо кормили. Первое время от непривычных деликатесов я без конца бегала в туалет. Повариха это заметила и сказала:

– Не ешь много, не жадничай, иначе испортишь себе желудок. Еда здесь шикарная, всего не перепробуешь. Ешь понемногу, иначе так и будешь бегать с поносом.

Постепенно я с этим справилась, но вес набрала. У меня вдруг появилась большая грудь и лицо стало светиться красивым, здоровым цветом.

Я радовалась, глядя в многочисленные зеркала большого дома.

Всем в доме управляла экономка Роза Мустафовна. Я ее жутко боялась, впрочем, как и вся остальная обслуга.

Шли дни, и я усвоила все уроки, которые мне давала Роза: «Не шуметь, не мельтешить, убирать так, чтобы не попадаться на глаза хозяевам, не подслушивать, не задавать вопросов и ничего не предпринимать без моих указаний».

Но я от других узнала, что мой хозяин любит щипать девушек из обслуги, всех, кроме поварихи. Она толста и старовата. И что моя хозяйка очень молода и удивительно красива.

С обслугой она никогда не общается и все приказания дает через экономку. Та в свою очередь информирует свою хозяйку о том, что происходит в доме, кого следует поощрить, а кого выгнать вон.

Месяцев через пять мне было велено экономкой подняться в комнату к Елизавете Петровне, моей хозяйке. Не знаю почему, но у меня затряслись колени: я боялась, что меня вызвали для того, чтобы дать расчет.

Но хозяйка приняла меня с улыбкой и предложила мне присесть. Я присела на краешек стула и услышала от нее, что она довольна моей работой. В доме чисто и я не даю никаких поводов к разговорам, поэтому мой заработок будет увеличен. От ее слов я невольно разулыбалась и вспыхнула. Хозяйка усмехнулась и сказала, что уже давно не видела такой искренней улыбки, как у меня. Затем попросила: «Расскажите мне о себе».

И я стала рассказывать про свою прежнюю жизнь. Не знаю зачем, но я говорила ей о том, о чем я не хотела никогда вспоминать: о стоптанных, рваных туфлях, о вонючем мыле, которое моя мать варила бог знает из чего, потому что наши шесть вшивых голов нужно было по вечерам чем-то мыть. О том, что я не очень хорошо училась, так как от слабости и голода засыпала на уроках.

Я говорила, потому что хоть раз человеку необходимо облегчить душу.

У Лизы было такое лицо, будто она сейчас встанет, подойдет ко мне и станет гладить мою голову своими красивыми руками. Но она не подошла, а только сказала:

– Ладно, ты сейчас иди. Я уверена, что у тебя все будет хорошо. Если тебе что-нибудь потребуется, то ты можешь ко мне обратиться лично, и я думаю, что всегда смогу тебе помочь.

С этого дня Елизавета Петровна стала довольно часто вызывать меня к себе. Она просила меня расчесать ей волосы или просто помассировать плечи. Всякий раз моя хозяйка угощала меня конфетами или давала что-нибудь из того, что ей, видимо, уже надоело. Все ее безделушки, как она их всегда называла, были необыкновенно изящны и красивы. Это могли быть заколка для волос, которая мерцала и играла всеми цветами радуги, шкатулка с танцующей парой и музыкой или же духи, которые не очень ей нравились, а по мне так они божественно пахли, а флакончик от этих духов был произведением искусства.

Постепенно в моем шкафчике скопилось множество таких подарков, которые я перед сном перебирала, удивляясь тому, что все это богатство принадлежит теперь мне.

Я думала, как, должно быть, счастлива моя хозяйка, если у нее в каждой комнате навалом таких красивых вещей.

Каким-то внутренним женским чутьем я угадывала, что моя хозяйка скучает в этом огромном красивом доме.

– У мужа всякие дела, – говорила Лиза, махнув изящной, красивой ручкой.

И я радовалась его отсутствию, так как кто его знает, прижилась бы я в этом доме, если бы он был домосед… Стала бы Лиза звать меня к себе или нет, а так я каждый день болтала со своей хозяйкой и она уже не могла без меня обходиться.

Однажды я случайно услышала, как наша экономка Роза сказала Лизе:

– Я прошу прощения, но я думаю, вы зря переходите дозволенные границы с прислугой. Люди, которые делают грязную работу, не ценят добро и впоследствии делаются беспардонными.

Я затаив дыхание ждала, что ответит Розе хозяйка. Впервые за все время я услышала ледяной и высокомерный тон моей покровительницы. Она отчеканила:

– Я попрошу вас впредь никогда не сметь пытаться делать мне замечания. В следующий раз я вас просто выставлю из моего дома.

После этого случая Роза перестала меня трогать, стала заискивать передо мной, будто я и вправду могла повлиять на свою хозяйку.

Еще полгода спустя мы Лизой разговаривали как самые близкие подруги. Я уже успела узнать, что она старше меня всего на четыре года! Я поняла за это время, что она безумно любит своего мужа и ревнует его к бесчисленным друзьям и подругам. Как я уже сказала, наши отношения с Лизой стали столь близкими, что она велела Розе взять еще одну помощницу по дому, чтобы немного освободить меня от дел.

Мы часто ездили по различным магазинам, где она покупала красивые обновки не только для себя, но и для меня.

За это время я многому научилась и легко могла нанести макияж, уложить прическу себе и Лизе.

Были моменты, которые отравляли мне настроение и о которых я, конечно же, не рассказывала Лизе. Ее муж, когда заявлялся домой, всегда улучал момент для того, чтобы поймать меня где-нибудь под лестницей и поцеловать. А однажды, когда Лиза плавала в бассейне, он зашел ко мне в комнату и принудил меня к тому, чтобы я переспала с ним.

Потом это повторилось. Я научилась скрывать свои чувства, чтобы не потерять всего, что обрела, живя в этом доме.

Однажды я без стука вошла к хозяйке и мельком увидела, как она поднесла к губам и поцеловала какую-то маленькую куклу, которую тут же спрятала за иконкой, стоявшей на ее туалетном столике. Я сделала вид, что ничего не видела.

В этот вечер мы с ней никуда не поехали, хотя обычно по средам Лиза ездила со мной во французскую кондитерскую, где всегда были малюсенькие пирожные и очень вкусный, ароматный кофе.

Видя, что Лиза грустит, я ее спросила:

– Что-то случилось? Помолчав, Лиза сказала:

– Ничего, если не считать новой любовницы. Конечно, их у него было много, но все равно всякий раз мне очень больно. Он говорит, что это чисто спортивный мужской интерес и я не должна брать лишнего в голову. Но не всегда это получается.

Я слушала ее и молчала, да и что я могла ей сказать? Мой отец тоже без конца путался то с одной, то с другой дояркой. Мамка дралась с ними и с ним, а он говорил: «Что ему в моих штанах зря болтаться без дела, когда кругом столько обделенных баб».

– Лиза, – спросила я ее, – а что будет, если он тебя бросит? Этот вопрос меня очень мучил, потому что я боялась потерять этот дом и мне было страшно возвращаться к прежней нищете. Но Лиза, видимо, поняла мой вопрос иначе, ее тронуло то, что я за нее переживаю. Она благодарно и ласково улыбнулась на мои слова и сказала:

– Не бросит, никогда не бросит.

– Почему ты так уверена? – спросила я и тут я узнала, как она выразилась, ее тайну.

– Я скажу это только тебе. Ведь если честно, то у меня никого больше нет, только он и ты. Мама моя умерла, когда мне было всего три года, – продолжала свой рассказ Лиза. – Меня воспитывала тетка, сестра моего отца. Потом и она умерла. Замуж за Филиппа я вышла, когда мне едва исполнилось 15 лет. Один художник пристал ко мне на улице и уговорил меня быть для него натурщицей. Мне нужны были деньги, и я согласилась. Мой портрет был очень дорого продан. Потом этот портрет увидел мой Филипп и уговорил художника сказать ему, где я живу Ты бы знала, как он умеет ухаживать, когда поставит для себя цель. Потом мы поженились. Я была почти ребенком. Моей руки не у кого было просить. Остальное ты видишь и знаешь.

– Почему ты так уверена, что он тебя никогда не бросит? – не сдавалась я.

И Лиза сказала:

– Ладно, слушай дальше. Когда мне исполнилось 18 лет, я узнала об очередной любовной интрижке Филиппа. Он купил мне путевку за границу, чтобы я там отдохнула и не мешала ему с его новой пассией. Я плохо переношу жару и, чтобы передохнуть, вошла в один элитный магический салон. Там было тихо и прохладно. Мне сказали, что Дэви принимает только за высокий гонорар, но это окупается тем, что я смогу все о себе узнать: что было и что будет. Мне не хотелось выходить из этого прохладного помещения, и я отдала приличную сумму в долларах, совершенно их не жалея. Меня ввели в полутемную комнату, по углам которой стояли идолы различной величины. Огоньки в цветных колбах загадочно и таинственно мерцали. Посреди комнаты на круглой подушке сидела странно наряженная женщина. Я села напротив и попыталась ее рассмотреть. Вот что странно. Сколько я ни пыталась разглядеть ее лицо, так и не смогла. От преломляющего света свечей или еще почему-то она мне казалась то старой, то молодой, а то вовсе девочкой, рязряженной в серебряные подвески. Голос ее тоже менялся и был то высоким, то низким, как у мужчины. Меня жутко потянуло в сон, и я даже задремала. Вдруг она сильно дунула мне в лицо, и я моментально проснулась.

Голова моя стала ясной, и я слушала то, что она говорила. А говорила она мне правду о моей недолгой жизни, будто она всегда и везде находилась рядом со мной и потому знала, во что я была одета, как я спала с художником, о проделках моего неверного мужа. Потом она сказала: «Я вижу, век твой короткий, но в моей власти остановить то, что может сократить твою жизнь. Я получу от тебя большую сумму, а ты от меня куклу-идола, которая будет тебе охранной грамотой, ключом к богатству и сердцу твоего мужа. И пусть даже у него еще будут женщины, все равно он тебя никогда не оставит ради них. Мужчина должен иметь много женщин, это по нашей вере нормально, но только ты одна будешь его женой. У тебя будет муж и жизнь, пока возле тебя будет моя кукла. Береги ее как зеницу ока – в ней твое долголетие. Не пожалей денег, ты платишь их за то, чтобы твой короткий век был счастливым и долгим, а это самое ценное». Потом я ей действительно отдала много денег, а она мне дала куклу-идола. Все, что она мне тогда предсказала, сбылось до мелочей. Поэтому я ей верю и думаю, что только благодаря ее кукле мой муж до сих пор не оставил меня и никогда не оставит…

Я слушала Лизу, и, наверное, дьявол шептал мне – вот оно, я должна взять и украсть ее идола, иначе всю жизнь буду жить в нищете или приживалках.

Когда Лиза пошла принять душ, я выкрала из-за иконы ее заветную куклу. А на другой день, когда мы с Лизой поехали в бутик, случилась невероятная авария. Все произошло в одно мгновение.

Неожиданно нам навстречу вылетел самосвал. Водитель и Лиза погибли, а меня выбросило из машины на газон, и я не пострадала.

Я уверена, что меня спас идол, который был в моем лифчике.

После похорон ко мне подошел Филипп и сказал:

– Я хочу, чтобы ты стала хозяйкой моего дома. Лизу не вернуть, она тебя любила. Я тоже тебя хорошо знаю (он намекал на то, что я с ним сплю).

Теперь мой бывший хозяин стал моим мужем. Думаю, не ошибусь, если скажу Вам, что на Филиппа действовало колдовство, которое было заложено в кукле.

А теперь то, из-за чего я потеряла покой и сон… Сразу после того, как я согласилась выйти за Филиппа замуж, мне стало казаться, что Лиза повсюду рядом. Я слышу ее вздохи и шаги, вижу ее тень, и мне так больно и тяжело, что это невозможно передать словами. Я без конца думаю, что именно из-за меня она погибла. Порой мне кажется, что я схожу с ума.

Совесть ли мучает меня или ее загубленная душа – не знаю, но только я извелась, истерзалась и больше ничего не хочу: ни денег, ни нарядов, ни лживых ласк Филиппа.

Я хочу только одного: признаться в том, что я натворила. Наверное, мне нет прощения, но только помолитесь о моей грешной душе и простите меня, пожалуйста, добрые люди…»

Письмо из тюрьмы

«Не знаю, захочется ли Вам читать мое письмо, когда Вы увидите обратный адрес на конверте.

Здесь, в зоне, тоже есть Ваши книги. Они протерты до дыр. Кто-то читает по ним молитвы, кто-то надеется удержать жену, а я вот решился Вам написать.

За свою жизнь я ни разу не ходил на исповедь. Но, видимо, припекло, если я, читая Ваши книги, плачу. Я не рассчитываю на ответ, я не прошу у Вас дачку (по-нашему, передачу).

Возможно, я пишу в никуда и мое письмо будет порвано и забыто. Таких, как я, – миллионы. Нас презирают и ненавидят – и за дело. Но мы тоже когда-то бегали в школу, отвечали уроки, влюблялись, хотя и делали глупости и совершали преступления.

За каждого из нас матери отдали бы свою жизнь, а это значит, что кто-то нас любил.

Я хочу покаяться в том, в чем я виноват. Ничего нельзя исправить, но мне будет чуточку легче, если кто-то из нормальных людей, таких как Вы, прочтет мое письмо и, я надеюсь, помолится за нас, за меня.

Родился я в Ленинграде – это самый красивый город на земле. Я с закрытыми глазами могу определить свой город по его необычному, влажному воздуху.

Дом наш стоял недалеко от реки, в ней утонула моя мать, когда мне было девять лет. Было это при мне. Отец, как обычно, пришел домой пьяный. В очередной раз был скандал, и я спрятался под своей кроватью.

Мать кричала, вырывалась из рук отца, а он ее бил в живот сапогами. А час спустя она бросилась в реку. Плавать мама не умела, a я побоялся прыгнуть за ней.

Отцу ничего не было, ведь она сама утопилась, он в это время сидел на кухне и ел жареную картошку, приготовленную руками мамы.

Я боялся и ненавидел отца, но мой детский мир имел свои определенные границы – это был наш дом и мне идти было некуда.

Потом отец стал приводить новых мам. Они менялись раз в неделю. Он приходил и говорил мне: «Вот тебе новая мама» – и заставлял меня ее так называть. А через неделю бабенка сбегала от моего папаши. Никто не мог вынести его пьянок и побоев.

Школу я забросил, отец про это никогда не спрашивал и не говорил. Не учился я не потому, что был лодырь, а потому, что после батиных концертов уроков я не готовил.

В школе меня стыдили и ругали, я запустил весь материал, и мне было все абсолютно непонятно.

Зато я научился воровать. Сперва я тянул у отца, так, по копейке, на булку-посыпушку. Он спал пьяный, а я хотел есть, вот и лез к папаше в карман. Потом как-то украл у одной бабки сумку. Меня соблазнил поджаристый батон, который аппетитно торчал из ее авоськи. Я прикинул, что она вряд ли за мной побежит, народа рядом не было, и я, подхватив сумку, стрелой полетел по закоулкам.

В сумке был не только батон, там были колбаса, ириски и маленькая стеклянная бутылочка молока. Теперь таких уже нет.

В общем, я наелся и мне не было стыдно. Голод не тетка, и я стал искать возможность украсть что-нибудь из еды.

Охотился я за старушками – знал, что они не смогут меня догнать, а я был шустрый как веник.

Моего отца устраивало то, что меня не бывает дома. Он в очередной раз привел новую маму

Потом к нам приехала бабушка, мать моей мамы. Она поговорила с отцом и, собрав мои веши, увезла к себе в далекую северную деревню.

У нее я быстро набрал вес, посвежел и подружился с бесхитростными пацанами.

Прожил я у нее шесть лет, и неизвестно, как бы дальше сложилась моя судьба, может быть, из меня и вышел бы тракторист, землепашец, но весной умерла моя бабушка, и я снова остался один.

Когда я вернулся в Ленинград, ничего в доме не изменилось: тот же ободранный диван, та же железная кровать, те же плюшевые коврики на стене. Только с пьяным отцом за столом сидела пьяная, но очень красивая женщина. Она была полураздета, и все ее пышные формы выпирали из грязной розовой комбинации. Отец, пьяно икнув, сказал:

– Вот и сынок объявился. А я вот тебе новую маму привел. Новая мать была старше меня всего на несколько лет. Но даже при ее красоте было очевидно, что она изрядно потрепала себя.

Ночью она залезла ко мне в постель и под храп отца преподала мне урок половой жизни. Это была моя первая женщина. Сказать, что я ее любил, слишком мало – я ее полюбил до безумия.

Отец ничего не замечал. Он, как и прежде, напивался и отключался, а Зина перебиралась из его постели в мою.

Чтобы ей угодить, я начал снова воровать, деньги уходили на вино, конфеты и еду.

Однажды Зина сказала:

– Все, ухожу я от вас. Обрыдло мне жить в этом клоповнике. Молодость уходит, а я так ни одной шубы не поносила. Уйду к Кузьмичу, он меня давно зовет. Обещает одеть как королеву.

От ее слов я потерял голову, я готов был на все, чтобы только удержать возле себя эту женщину. А она играла со мной, и ей, видимо, доставляло радость меня терзать, доводя ревностью до предела.

Она садилась к папаше на колени и демонстративно целовала его взасос. Я вставал и уходил из дому, потому что боялся, что могу в тот момент убить их обоих.

Однажды я влез в чужую квартиру. Мне повезло, и я унес много ценных вещей. Зинка радостно крутилась в новой шубе, нацепив на пальцы четыре кольца, которые были среди трофеев…

В тот вечер мы перепили и от пьянки не соображали, что с нами находится отец. Зинка хохотала и тянула меня в постель, скидывая с себя одежду. Отец возмутился, произошла драка. Он стал меня душить, Зина стукнула его по затылку пустой бутылкой.

Отец упал, потом мы поняли, что он мертв. Зинка выла и говорила, что не хочет в тюрьму. Да я бы этого и не допустил.

В общем, я вину взял на себя. В зоне мне еще добавили срок, это здесь тоже бывает.

Врачи сказали, что у меня туберкулез в открытой форме.

В общем, жизнь моя на закате. Самое обидное, что я никому не сделал хоть что-нибудь доброе и полезное.

Если бы мама тогда не утонула, если бы она не прыгнула в реку, каким бы я мог быть… Никому от меня не было никакого проку. Сдохну – и вспомнить меня будет некому.

По ночам реву – подыхать неохота, да все идет к этому.

В общем, может быть, хоть Вы попросите за меня Бога, чтобы Он простил меня.

Мою молитву вряд ли святые угодники услышат. Слишком уж много, наверное, на моей душе грехов.

Если Вы будете за меня молиться, то настоящее мое имя – Семен.

Простите меня и прощайте».