Вкус неба Машкова Диана
Подхватив свою легкую ношу, он уверенно двинулся к аэропорту. Сердце пело, возбуждение охватило его с головы до ног. Еще минуту назад умиравший от отчаяния и безысходности, он летел словно на крыльях.
Деньги, которые берег на бутылку, превратились в стройную белую розу – не смог равнодушно пройти мимо цветочного ларька. Продавщица бросала на него укоризненные взгляды, пока он выбирал цветок, видно, думала плохое обо всех мужиках сразу – сначала напьются, подерутся, а потом возвращаются домой заглаживать вину. Но ему было все равно.
Он добрался на автобусе до города, без труда нашел нужную улицу, дом. Открыл дверь ее квартиры – чувствовал себя преступником и все боялся, что на шум выглянут соседи, – зашел. Сил хватило только на то, чтобы снять ботинки, найти вазу для розы и ополоснуть в раковине лицо. А потом он прошел в комнату и, не решившись лечь на диван, свернулся калачиком прямо на полу. Тело стало свинцово-тяжелым, глаза закрылись сами собой. Через мгновение он уже спал.
Его разбудил звонок. Михаил на ощупь добрался до двери, открыл.
– Где ты так долго была? – прошептал Фадеев, когда почувствовал на своем лице Надины руки.
– Представляешь, – она серебристо засмеялась, – нас в милиции продержали два часа. Для дачи показаний. А этих пьяниц-депутатов выпустили через десять минут.
– Вот черт, – совершенно равнодушно произнес он: сейчас его волновал только ее голос и невероятно гибкое тело под форменной блузкой.
– Вот так, мальчик мой, – она, сбросив туфли, увлекла его за собой в спальню, – оказывается, не было никакой угрозы безопасности полетов. А мы-то разволновались!
– Неважно, – шептал он прямо ей в губы, – неважно…
На следующий день они очнулись только к вечеру: за окном невероятно красный закат из последних сил боролся со сгущающимися сумерками. Михаил наконец-то смог оглядеться – квартира оказалась небольшой, но прилично обставленной. Было видно, что все здесь – и мебель, и ковры, и люстры – было привезено из-за границы и явно стоило немалых денег.
– У меня папа – большой босс в авиации, – усмехнулась она, перехватив Мишин взгляд.
– Рад за тебя, – ответил он, смущенный ее проницательностью.
– Хочешь, помогу тебе на работу устроиться?
В горле у Михаила внезапно пересохло, на минуту повисла тяжелая пауза. Он посмотрел на Наденьку с такой искренней благодарностью, что она в первый раз за все время их недолгого знакомства смутилась.
– Ну, так как? – она отвела взгляд от его пронзительно-синих глаз.
– Спасибо, – едва выговорил он.
– Что – спасибо? – улыбнулась она.
– Спасибо, я сам.
– Миша, – Надя перестала улыбаться, взгляд ее стал темным, – сам ты уже пробовал. Видишь, не получается.
– Нет, Наденька, – он перевел дыхание, – я – мужчина и должен решать свои проблемы сам.
– Как хочешь, – она встала с постели, на ее матовой коже золотистыми всполохами таял закат.
– Уже невыносимо хочу, – не выдержал волшебного зрелища он, – иди ко мне!
Еще два дня прошли как во сне, а на третий Надя должна была отправляться в рейс. Она складывала вещи в небольшую синюю сумку, медленно надевала чулки и кружевное белье – Михаил несколько раз порывался вмешаться в ее приготовления, но она резко останавливала его. Потом укладывала темные густые волосы в замысловатую прическу, делала макияж. Михаил смотрел на нее и думал, какая это будет мука каждый раз отпускать ее, позволять уходить из дома в этом чертовом белье под отутюженной синей формой.
– Останешься здесь? – спросила она, когда, сияющая свежестью и неземной красотой, придирчиво разглядывала себя в зеркале.
– Нет, – в горле у него стоял ком, – попробую улететь.
– Понятно, – в карих глазах поселилась египетская тьма.
– Ты обидишься? – Он готов был ползать перед ней на коленях, умолять остаться сейчас с ним, не уходить. Но кто он такой, что может ей предложить?
– Переживу.
Через несколько минут они вместе выходили из ее подъезда…
Москва встретила его серым небом и противным, едва ощутимым, дождем. Впереди ждали месяцы депрессии и безделья, тысячи попыток найти новое место в жизни. Но Небо не позволяло, с невероятной силой притягивало его к себе. И когда он уже был за гранью отчаяния, за пределами здравого смысла, ему позвонили. Предложили пройти отбор на второго пилота «Ил-86». Те же люди, которые гнали его прочь полтора года назад, теперь улыбались и протягивали для пожатия руки. Фадеева приняли. Жизнь его снова обрела смысл, а вера в будущее вернулась. События, страны, маршруты сменяли друг друга, словно в калейдоскопе, и все это можно было назвать только одним словом – счастье.
Фадеев так и не понял, как все произошло – то ли подняли анкеты, которые он, словно сеятель, разбрасывал по всей Москве, то ли отца где-то добрым словом вспомнили, то ли в его судьбу вмешалась Наденька. Последнее, принимая в расчет особенности того времени, скорее всего. Прилетев с рейсом в Магадан, Михаил сломя голову помчался по адресу: улица Ленина, дом 15, квартира 6. Он звонил, стучал, ждал, снова звонил. За дверью ее квартиры затаилась тишина. Зато на шум вышла соседка. «Так она за границу уехала навсегда. Говорят, замуж вышла».
Фадеев брел по Магадану, промороженный до самых костей. Первый раз в жизни он осознал, что полюбил и тут же потерял – вот она, плата за счастье быть пилотом. И он сам сделал такой выбор.
Глава 3
Даша выскочила из ванной под настойчивую трель телефона. С волос ручьями стекала вода, босые ноги оставляли на линолеуме мокрые следы, а полотенце, в которое она наспех завернулась, то и дело сползало. Она с раздражением подумала о том, что у матери талант появляться в самый неподходящий момент. Больше подумать было не на кого – коллеги обычно звонили на мобильный телефон. Ларин тоже.
– Алло! – поскользнувшись на мокром полу, Даша едва не упала и схватилась свободной рукой за дверцу старого шкафа, которая тут же издала протяжный скрип.
– Дашунечка, – кокетливый голос заставил ее поморщиться, – привет, Рыбка!
– Привет, – расстроенная Даша мысленно отчитала мать за ненавистную Рыбку, но вслух ничего сказать не решилась.
– Что там за ужасающий звук? – Даша представила себе, как мамино лицо изображает гримасу «омерзительно», выбрав ее из своего богатого мимического арсенала.
– Дверца шкафа скрипнула, – терпеливо объяснила она.
– Рыбка, – голос стал назидательным, – давно пора выбросить это старье! Молодая женщина не должна окружать себя ветошью.
– Хорошо, – Даша вздохнула устало.
– Что – хорошо, Дашунечка? Ты меня не слушаешь, а потом страдаешь. Вспомни хотя бы своего так называемого мужа. Я же тебе говорила…
Вникать в содержание монолога, который она и без того уже знала наизусть, у Даши желания не было. Она положила трубку рядом с телефоном и, печально глядя в мутное от старости зеркало на дверце шкафа, стала вытирать полотенцем волосы. Мамин голос вдохновенно, словно со сцены, читал мораль; отсутствие какой-либо реакции со стороны дочери нимало его не смущало. Потерю обратной связи госпожа Морозова обнаружила только минут через десять.
– Алло! Алло!!!
– Да, мама, – Даша нехотя подняла трубку и прижала ее к уху.
– Ладно, Рыбка, – в голосе появились ласковые нотки: переключаться мама умела мгновенно, – я не об этом хотела поговорить. Мы с Васей ждем тебя завтра в гости. К семи. Будут только свои.
– Я не могу, – Даша сжалась в комок, уже предвидя бурный протест.
– Что за глупости?! Ты обязана! Откуда такое непочтение к матери?! – Даша по голосу ощущала, что сейчас на лице актрисы воцарилась гримаса «праведный гнев».
– Сегодня ночью я работаю, – робко возразила она, – завтра буду усталая и разбитая.
– Боже ты мой, – голос матери обрел полную сценическую силу, – какая может быть усталость в твоем возрасте?! Без возражений! Ровно к семи!
Вместо прощания в трубке раздались короткие гудки, а Даша так и осталась стоять перед зеркалом – мокрая, жалкая, с прижатой к уху трубкой. До сих пор, в свои двадцать пять, она так и не научилась противостоять воле матери, вокруг которой вертелся весь мир.
Даша безвольно опустила трубку телефона на аппарат, продолжая смотреть в мутное стекло. Зеркало отражало ее бледное лицо, на котором гротескно выделялись только большие карие глаза. Слипшиеся от воды темные волосы, острые плечи, беззащитно-тонкая шея. «Как у воробья коленка», – говорил отец, когда она была еще совсем маленькой. Даша развернула полотенце и печально уставилась на собственную, синюю от холода, худобу. Маленькая грудь в мутном зеркале казалась несуществующей, линия бедер – смятой. Единственным, что не расстраивало ее взгляда, были длинные, тонкие в лодыжках ноги, стройность которых не портило даже искажающее стекло. Все прочие, не удавшиеся создателю части тела, вызывали у Даши лишь чувство стыда и жалости к себе. Она торопливо замоталась в полотенце и отвернулась от зеркала.
Иногда ей казалось, что природа намеренно на ней отдохнула. Специально создала такое блеклое существо, чтобы подчеркнуть совершенство и значимость своего предыдущего творения, Дашиной матери. Анна Морозова была настоящей красавицей. Незабываемо красивое лицо, которое умело отразить любые нюансы эмоций, богатая фигура, величественная осанка. Когда знаменитая актриса проходила по улице традиционные двести метров от машины до порога театра, все без исключения оборачивались на нее. Мужчины застывали как вкопанные, глядя ей вслед, а женщины завистливо раскрывали рты. А ведь ей уже исполнилось пятьдесят!
В юности Даша думала, что мама будет стесняться такой невзрачной дочери, как она. И ошиблась. Анна охотно выставляла ее напоказ, сажала рядом, когда собирался театральный бомонд, и, кокетливо улыбаясь, знакомила с «важными» людьми. Даже пыталась сделать из нее актрису, пичкая премьерами, книгами и обещаниями устроить в театральный. Только повзрослев, Даша все поняла: матери нужен был фон. Такой блеклый и безыскусный, чтобы сама она сияла на нем, словно редкий бриллиант. Даша должна была послужить невзрачным обрамлением материнского таланта и красоты. Она никогда не говорила матери о том, что все понимает и видит ее уловки насквозь. Она старалась вырваться из-под этого влияния, найти собственную реальность, не имеющую ничего общего с притворством и фиглярством ненавистной ей актерской среды.
Даша вернулась в ванную комнату, включила фен и стала сушить волосы. Настроение, как всегда после мыслей о матери, испортилось безвозвратно. Господи! Как же не хотелось ей идти на эту невозможную вечеринку, где, как всегда, соберутся режиссеры, актеры, продюсеры. Как противно ей было от этих «своих», которые станут перешептываться у нее за спиной, глубокомысленно изрекая: «Природа отдыхает на детях». Нужно было сразу и решительно отказать! А теперь… Даже если она скажет, что смертельно устала, что хочет спать, мать пришлет за ней водителя, и тот будет трезвонить под дверью до тех пор, пока она не выйдет. Анна Морозова привыкла добиваться своего любыми путями. Господи! Сбежать бы на край света, обрести долгожданную свободу… со вкусом неба!
Даша присела на край серой от времени ванны и закрыла руками лицо. Она и так сделала все, чтобы отдалиться от влияния Анны: выбрала не связанную с театром профессию, не принимала от матери ни помощи, ни денег, не посвящала ее в свои дела. Но та все равно настойчиво вторгалась в ее жизнь; терзала мыслями, мучила воспоминаниями.
Чаще других в Дашиной памяти возникала болезненная сцена расставания родителей – момент, в который ее безмятежное детство закончилось. Ей тогда только исполнилось три года. И сейчас, после неприятного звонка матери, яркая картина вспомнилась снова.
Маленькая Даша сидит на полу единственной комнаты этой самой квартиры и играет с посудой. Настоящих игрушек у нее тогда почти не было, зато разрешалось брать для игр все, что угодно. Отец работает за письменным столом. Вдруг он резко вскакивает и начинает вихрем носиться по комнате.
– Я так не могу сосредоточиться! – кричит он. – У меня сцена похорон, кладбище!
– И? – Мама с усмешкой поднимает красивые брови.
– И! – еще больше распаляется он. – На кладбище дети не гремят крышками от кастрюль! Забери это у нее!
– Представь себе, что это литавры похоронного оркестра, – предлагает мама.
– Убери отсюда ребенка!!! – Он орет так, что Дашенька, испугавшись, начинает плакать. – Я пишу сцену на кладбище, там нет детей!
– А-а-а. Если хочешь, ради твоей сцены, – мама картинно ложится на кровать и складывает руки на груди, – я тоже могу умереть.
– Да ну вас всех к дьяволу!!!
Отец лезет под кровать, достает футляр от пишущей машинки, в него же, поверх предмета своей единственной в жизни любви, кидает какие-то вещи и, не взяв ни зимней одежды, ни денег, уходит. Растворяется в теплой июльской ночи безвозвратно. Мама не говорит ни слова; не встает с кровати и не пытается его остановить. А Даша понимает, что в папином уходе виновата она – маленькая девочка, которая поссорила взрослых.
С этого момента все детство Дашу мучило тяжелое чувство вины перед мамой. Отца они больше не видели: сначала он лет десять подряд не приходил, хотя и мама, и Даша ждали, а потом уже и он стал им не нужен. Забылся. Время от времени Даша читала на афишах его имя. Но и из афиш, так же как из семьи, он вскоре бесследно пропал. А маму с того момента, как их бросил отец, словно подменили. Она больше ни с кем не шутила, не репетировала дома своих ролей и постоянно – каждые пять минут – уходила курить в кухню.
– Мамочка, давай поиграем! – пыталась вытянуть ее из потустороннего мира четырехлетняя Даша.
– Дашка, отстань, – выдыхала мать и поворачивалась к стене на своей кровати, – мне с тобой скучно.
– Мама, а что такое Зевс? – спрашивала она в пять.
– Господи, – звучало в ответ, – в кого ты такая глупая?!
– Мамуля, пойдем погуляем, – предлагала первоклассница Даша, – я уроки сделала.
– Не лезь ко мне, – бормотала мать, – не видишь, у меня депрессия.
Как многие дети со временем привыкают к постоянным восторгам родителей и начинают свято верить в то, что они самые красивые и самые умные, так Даша привыкла к постоянному недовольству. Придирки матери не вызывали в ней возмущения – девочка знала, что во всем виновата сама.
В школе учеба пошла не слишком гладко. Дома Даша подолгу просиживала над задачками по математике, а когда решалась подойти за помощью к матери, получала выговор: «Ты уже взрослая, нужно быть дауном, чтобы не справиться со школьной программой».
Постепенно Дарья перестала задавать вопросы. Замкнулась в себе. Привыкла много читать. Мать, заметив это и внезапно задавшись целью сделать из нее актрису – собственный антипод, – стала подсовывать дочери книги о театре. Пьесы, руководства по актерскому мастерству, романы об искусстве. Среди последних оказалась и книга Сомерсета Моэма «Театр». Даша читала с жадностью, оправдав в этом плане ожидания матери. Не учла Анна Морозова одного – что в отношениях главной героини, известной актрисы Джулии, со своим сыном Роджером Даша увидит себя и мать. Диалог, в котором сын уличает мать в постоянном притворстве, в нескончаемой актерской игре за пределами сцены, открыл ей глаза. В ее матери было все, что угодно, кроме искренности. Она вдруг научилась читать Анну, словно раскрытую книгу, различая все нюансы ее наносных настроений, и понимать, что за ними кроется. Больнее всего было осознать, что мать использует ее чувство вины, чтобы достигать собственных целей. Мнение и личность дочери ее не волновали.
Годы шли. Анна Морозова была занята собственной карьерой, к ней постепенно вернулась неистовая жажда жизни. Наверстывая упущенное, она налаживала личную жизнь и во второй раз вышла замуж. Новый муж был моложе ее на пять лет. Он влюбился в тогда уже известную актрису так сильно, что бросил семью, в которой остались двое детей. Обстоятельство это Анну ничуть не смущало, зато у Даши вызывало жгучее чувство стыда.
А Василий Иванович метался между бывшей семьей, стараясь деньгами и имуществом загладить свою вину, и обожаемой Анной. Постепенно страсти поутихли, жизнь вошла в новую колею, и жизнерадостный, заботливый Василий Иванович завоевал Дашино сердце. Главное его достоинство в глазах падчерицы состояло в том, что он не имел ни малейшего отношения к искусству. Василий Иванович руководил небольшой грузовой авиакомпанией.
Даша полюбила вечерами сидеть с ним на кухне и разговаривать: она расспрашивала о самолетах, слушала забавные истории из жизни пилотов и авиаторов. Сам Василий Иванович в свое время окончил Московский авиационный институт и разбирался в этой области как бог. Заметив, что Даше интересна «его болтовня», он стал каждый день пересказывать все, что происходит в компании. Однажды – Даша от души смеялась над этой историей – он получил заказ на перевозку страусов. Вся соль, по словам Василия Ивановича, заключалась в том, что длинная шея птицы не выдерживает резких толчков. На взлете или посадке, если страус стоит, шее грозит перелом. Чего только они не придумывали всем руководящим составом – и пластмассовые защитные кольца, и способы фиксировать птиц в лежачем положении. Все равно получались большие потери и, естественно, убытки. А потом вопрос решился элементарно – кто-то догадался выключить в багажном отделении свет, и птицы как миленькие улеглись спать. Так их и возили потом в темноте, спящими. Выполнили контракт, от которого уже собирались отказываться.
Василий Иванович нравился Даше своей честностью и простотой. Веселый, словоохотливый, он вносил радость и гармонию в их с мамой жизнь. Даша прислушивалась к его советам, приходила за помощью по физике, интересовалась, какие книги он любит читать. Благодаря Василию Ивановичу на столе ее появился «Аэропорт» Артура Хейли, и Дарья стала мечтать о небе.
Авиация показалась ей той самой реальностью, в которую хотелось уйти. Там не было неискренности и фарса. Не существовало притворства. Кривляние и надуманность актерства не шли ни в какое сравнение с ответственностью и повседневным героизмом авиационных профессий.
В то время Даша к тому же стала часто летать – Василий Иванович брал их с мамой в командировки, как только появлялась возможность. Выкраивал время и сам сопровождал Аню на гастроли, настояв на том, чтобы взять и Дашу. Организовывал семье отпуска в невероятно далеких экзотических странах. С каждым новым полетом Даша все тверже убеждалась в том, что ее призвание – небо.
Анна отнеслась к общим интересам мужа и дочери снисходительно. Из любви к супругу даже делала вид, что вся эта небесная канитель ее тоже интересует. И хотя Даша чувствовала в ней глубоко запрятанное недовольство, внешне оно никак не проявлялось. Анна была ласкова и добра. А Даша тем временем приняла самое важное решение в своей жизни – стать стюардессой! Твердо намерилась поступать в Санкт-Петербургский авиационно-транспортный колледж, а не в театральное училище.
– Ну, что, девочки, – в один прекрасный вечер за ужином Василий Иванович радостно потер руки, – я нас поздравляю! Ремонт в новом доме закончили – купим мебель, и в августе можно переезжать!
– Васенька, – мама всегда говорила с мужем таким нежным голосом, что Даша Василию Ивановичу завидовала, – я думаю, Рыбке не время уезжать: ей нужно закончить школу.
– Аня! – Василий нахмурил брови. – Ну не оставаться же нам из-за какой-то там школы в твоей крохотной квартире. Тебе надо свободно репетировать, мне нужен рабочий кабинет. А тут – одна комната на всех! Да и в аэропорт каждый день ездить из Москвы – не сахар.
– Ну, – мама посмотрела в потолок, – нам с тобой ничто не мешает и переехать.
– Как?! – Василий Иванович обомлел. – А как же Даша? Нет, такой вариант не подходит. Пусть переводится в другую школу!
– Ты не понимаешь, – мама обиженно поджала губы, – у Дашунечки последний класс. Ей придется тратить силы и время на привыкание к новому коллективу. А сейчас только об экзаменах надо думать!
– Мама, – Дарья, ошарашенная новостью, едва дождалась паузы в их разговоре, – Василий Иванович прав: это же не край света. Я могу из Подмосковья ездить в свою школу. Подумаешь, буду вставать на полтора часа раньше.
– Нет! – Мама сверкнула глазами и отшвырнула салфетку. – Ты останешься здесь! Тебе нужно время на учебу – нечего попусту тратить его в дороге!
Даша притихла. Слезы навернулись сами собой.
Василий Иванович растерянно хлопал глазами, глядя то на Аню, то на Дашу, не в силах ничего понять.
Дарья молча встала и вышла из-за стола – за долю секунды предыдущие несколько лет счастливой жизни рассыпались в прах. Она поняла вдруг, что хорошее отношение матери было не более чем все той же актерской игрой, элементарным желанием угодить любимому мужу. В их семье Дарья, несмотря на все старания Василия Ивановича, оказалась лишней. Чужой.
Мать с отчимом переехали в начале сентября. Даша осталась. Старая хрущевская квартира, в которой она жила теперь совсем одна, казалась ей склепом. Учеба не клеилась – все мысли Даши были только о том, что за семнадцать лет, как она ни старалась, добиться любви своей матери она не смогла. Даже мечты об авиации, в которых ей последние годы было так уютно и хорошо, не приносили прежней радости – зачитанная до дыр книга Хейли была безжалостно заброшена на шкаф, где и пылилась теперь с полным сознанием собственной бесполезности.
После уроков Дарья подолгу бродила по центру Москвы, только ради того, чтобы не возвращаться домой. А придя поздно вечером, сразу ложилась спать, даже не думая о домашних заданиях.
– Дашка? – шепот соседки по парте заставил ее оторваться от тяжелых мыслей.
– Что?
– Слушай, я тебя хотела спросить… – Алла в нерешительности умолкла.
– Спрашивай, – Даша пожала плечами.
– У меня тут день рождения в пятницу, все такое. Хочу пригласить друзей.
– Если ты про меня, – Даша обрадовалась возможности не быть одной, – то спасибо! Приду.
– Ну, про тебя, конечно, тоже, – Аллочка слегка покраснела, – но у меня еще вопрос с местом не решен. Дома родители, все такое…
– А у меня, – Даша не задумалась даже на секунду, – родителей нет. Хочешь – давай ко мне.
– Дашка!!! – Алла от счастья запрыгала на стуле и захлопала в ладоши.
– Малышева, – одернула ее учительница, – откуда столько радости?! А ну-ка, давай к доске.
В пятницу, не переставая ругать дуру физичку за несправедливую двойку, да еще в журнал, Алла нарезала на Дашиной кухне салаты. Гости должны были подтянуться к пяти, и времени оставалось катастрофически мало.
– Алл, – крикнула Даша из комнаты, где пыталась накрыть на стол, – а сколько у тебя человек будет?
– Ну, – та на секунду замялась, – где-то пятнадцать…
– Да-а?! – изумленная Даша появилась в проеме двери. – Тогда придется стулья у соседей занимать. Где же мы все уместимся?
– Не надо стулья! – Алла отмахнулась. – Для начала как-нибудь втиснемся, выпьем, все такое. А потом уже будет все равно.
К Дашиному удивлению, «все равно» стало чересчур быстро. Гости набежали за полчаса – и все с бутылками вместо подарков, как приказала хозяйка торжества. В результате на столе выстроилась внушительная баратея спиртного. Первую рюмку – стакан, чашку, кружку, кому что досталось – выпили шумно и стоя. Вторую тоже. А потом народ начал разбредаться: кто в кухню, кто в коридор, кто на лестничную площадку.
– Алл, а это кто? – Даша с изумлением обнаружила длинноволосого юношу с сигарой в зубах на собственном письменном столе.
– Этот? – Алла бесцеремонно ткнула в молодого человека пальцем. – Джон, поэт. А еще – бабник и разгильдяй.
– Что, настоящий? – Даша искренне удивилась. С тех пор как единственно известный ей представитель писательской профессии бесследно исчез из ее жизни, с живыми литераторами она не встречалась.
– Еще какой! Бросается на все, что движется!
– Да я не про то, – Даша покраснела, – он что, действительно пишет?
– Не знаю, – Алла подняла свой бокал, – я стихов не читаю. Но в Литинституте вроде бы учится.
Гости пили много и слаженно, заняв все свободные плоскости, на которых могла разместиться хотя бы одна пятая точка. Когда Даша в полупьяном приступе исследовательского любопытства попыталась всех пересчитать, у нее получилось тридцать человек. Пересчитав раз пять, она успокоила себя тем, что от выпитого у нее, наверное, просто двоится в глазах. И послушно потащилась за Алкой в кухню – курить первую в своей жизни сигарету.
Потом были танцы, если так можно назвать скованное шевеление рук, ног и бедер в невероятной тесноте, когда каждое движение непременно соединяется в единое па с движением соседа или соседки. Потом песни в подъезде под гитару, до тех пор, пока из квартиры напротив не вышел мужик, почему-то с кувалдой. Только благодаря появлению кувалды гости догадались, что, наверное, уже слишком поздно – часть засобиралась домой, часть отползла обратно в квартиру. После этого Даша ровным счетом ничего не помнила: последним относительно достоверным ощущением было то, что она все-таки не забыла запереть на ночь дверь.
Следующий день начался с разрывающей мозг головной боли, сквозь которую она слышала непрерывный шум льющейся воды. Даша хотела пойти проверить, что там течет, но едва нашла в себе силы, чтобы подняться с кровати. Держась за стену, она стала пробираться в ванную комнату. Встала под душ, вымыла волосы, почистила зубы. Голова продолжала гудеть. Только выйдя из ванной в халате, она вспомнила, что ей слышался в кухне шум воды. С трудом, превозмогая желание упасть на кровать и снова уснуть, Даша поплелась в кухню: не хватало только сломанного крана и залитых по самые потолки соседей.
Она открыла хлипкую кухонную дверь и замерла: спиной к ней у раковины стоял вчерашний длинноволосый тип в истертых джинсах и мыл посуду.
– А, – обернулся на скрип двери поэт, – хозяйка проснулась.
Он тут же выключил кран и вытер руки кухонным полотенцем. Подошел к Даше и, к невероятному ее смущению, ласково взял под локоть. Усадил за стол.
– Лечиться будем? – сочувственно спросил он.
– Нет, – Даша не поняла вопроса, но на всякий случай отказалась.
– Да ладно тебе, – поэт подошел к холодильнику и открыл дверцу, – сейчас обязательно надо.
Он извлек из недр пижонского белого исполина – Василий Иванович купил, когда переехал к ним с мамой, – запотевшую бутылку пива. Поставил перед Дашей на стол. Сходил за стаканом и сел напротив.
– Вот что, – он открыл крышку и, наполнив стакан, подождал, пока пена осядет, снова долил, – ты это пьешь, голова у тебя проходит, и потом делай что хочешь. А я домою посуду и пойду в общагу.
– По-моему, – Даша с опаской посмотрела на стакан: после вчерашнего мысль о спиртном не вызывала у нее ничего, кроме омерзения, – это алкоголизм.
– Сейчас ни о чем не думай, – Джон поднял стакан и поднес к ее губам, – потом пофилософствуешь.
Морщась, она выпила: Джон держал перед ней стакан до тех пор, пока тот не опустел до последней капли. Вопреки ожиданиям никакого облегчения эти манипуляции не принесли – только вернулся противный горький привкус во рту, уже было исчезнувший после зубной пасты.
– Ну, как? – с интересом спросил он.
– Не знаю, – Даша пожала плечами, – кажется, лучше.
– Вот и прекрасно! – Он выбросил пустую бутылку и вернулся на свой пост у раковины. – Иди теперь, дальше спи. Я скоро уйду.
Даша смущенно поправила на неприметной груди халат и вышла из кухни. Джон на нее даже не обернулся.
Она прошла в комнату, сняла с постели покрывало и легла. Ей действительно хотелось уснуть, но не получалось. Она все думала, что будет делать этот Джон: действительно просто уйдет, захлопнув за собой дверь, или придет к ней? И что будет делать она, если он вдруг появится в комнате? Даша лежала на животе, открыв глаза, и настороженно прислушивалась к звукам в кухне. Вода уже перестала течь, теперь мелодично позвякивала посуда – видимо, гость расставлял ее по местам, стараясь особенно не шуметь. Потом скрипнула кухонная дверь – Даша замерла, ожидая, куда он пойдет: в ее комнату или к выходу из квартиры.
Она так разнервничалась, кровь с такой силой стучала в висках, что в какой-то момент слух отказал. А потом не услышала – почувствовала, что Джон зашел к ней. Даша моментально закрыла глаза и постаралась дышать ровнее, притворяясь, что спит. Поэт подошел к кровати, осторожно присел на самый краешек – она замерла от ужаса – и стал едва ощутимо целовать ее в обнаженную воробьиную шею.
В общагу он уже не вернулся, а через полгода они поженились. Анна Морозова рвала и метала, познакомившись с зятем, но Даша была этому только рада. Даже прописала мужа в квартире матери назло. Новоявленный супруг – по паспорту Иван Баранов, а для собратьев по перу Джон – быстро освоился в Дашиной жизни. Пристроил ее зарабатывать деньги в агентство переводов, благо английский язык она знала в совершенстве, а поступать в авиационный колледж в связи с замужеством передумала, и всецело отдался творчеству.
Даже сейчас, спустя много лет, Даша не могла сказать, любила ли она мужа. Ее привлекала в нем неординарность, способность творить. Он спас ее от одиночества. В конце концов, Джон был первым мужчиной в ее жизни. И за это она, брошенная всеми, была ему благодарна. До того момента, пока он не начал с неистовым упорством ломать Дашину жизнь.
Иван Баранов уже закончил Литинститут, а ни одно из его стихотворений так и не вышло в печати. Об издании сборника речи тоже не шло: пороги всех мыслимых и немыслимых издательств были обиты еще во время учебы. Целыми днями Джон лежал на кровати, глядя в потолок, не пытаясь даже искать работу – никем, кроме поэта, он себя в жизни не видел, – и пил. Поначалу Даша его жалела. Делала все, чтобы он ожил. Сама бегала по газетам и издательствам с его стихами, зарабатывала деньги, занималась хозяйством. А пока она крутилась как белка в колесе и выматывалась к вечеру до помутнения разума, Джон медленно спивался от безделья и мазохистской тоски. Не прошло и года, как из дома начали пропадать вещи, а на худеньком Дашином теле то и дело появлялись обидные синяки. Она терпела, думала, что как-нибудь все исправится, пройдет Ванина депрессия. Но с каждым днем становилось лишь хуже. Даша уже боялась жить с ним в одной квартире.
Собрав волю в кулак, она приняла единственно верное решение: развестись. В тот момент Дарья еще не знала, что именно ее судьба обяжет выплачивать мужу компенсацию за творческие неудачи.
Глава 4
Дарья подала на развод. Детей у них с Иваном не было, совместно нажитого имущества, кроме батареи пустых бутылок из-под водки, тоже. Так что вся процедура, даже несмотря на отказ Джона развестись, должна была пройти безболезненно. Пусть вызовут в суд второй, третий раз, пусть дадут несколько месяцев на размышление: обо всех этих механизмах государственного регулирования института никчемных браков Даша уже знала. На ее решении развестись с человеком, который тонет сам и тянет ее на дно, это не скажется. Рано или поздно их все равно разведут, а Даша заранее запаслась терпением.
Только вот дело приняло неожиданный оборот. На заседании суда вдруг выяснилось, что квартира, которую оставила Даше мать, является совместно нажитым имуществом Морозовой и Баранова. Приватизирована она была уже в браке. Благородный супруг моментально согласился дать жене развод по законам государства российского, с разделом имущества пятьдесят на пятьдесят. И Даша, умолив судью отложить решение на месяц и обливаясь холодным потом, помчалась в агентство недвижимости.
– А чего тут делить?! – презрительно фыркнула на нее дородная риелторша. – В лучшем случае две комнаты в разных коммуналках неподалеку от МКАД. Заявку оставлять будешь?
– Не-е-ет, – слезы помимо воли потекли из Дашиных глаз.
– Вот что, девушка, – смягчилась вдруг риелторша, – давай так. Мы твою квартирку оценим как независимые эксперты. Цена будет зависеть от размеров твоей благодарности – конечно, в разумных пределах.
– Как это? – испугалась Даша.
– Законно, – отрубила риелторша, – а ты выплатишь своему благоверному половину деньгами. Все лучше, чем квартиру терять.
– Но у меня, – попятилась Даша, – у меня денег нет…
– Жаль, – риелторша повернулась к своему монитору, – на нет, как известно, и суда нет.
Но суд был – до него оставалось всего тридцать дней. Как Даша мучилась тогда, как ругала себя за глупость, а законодательство за преступную несправедливость! Она не могла ни есть, ни спать – все мысли каждую секунду были нацелены на решение только одной проблемы: как сохранить квартиру. В итоге она и сама поняла, что другого выхода нет: нужно отдать Джону деньги. Пришлось втайне от матери упрашивать Василия Ивановича помочь с оформлением кредита, который она понятия не имела, как погашать. Да и если бы не связи отчима, не его поручительство, вряд ли бы кто-то в банке вообще стал с ней разговаривать! Сумма была настолько невообразимой, что Даша каждый раз холодела от пяток до макушки, когда думала о ней.
Ивана Баранова и Дарью Морозову развели. Первый неплохо заработал на четырех годах почившего брака, вторая подвизалась выплачивать неподъемный кредит следующие двадцать лет.
Даша захлопнула за Иваном дверь и приказала себе забыть о прошлом. Хватит ошибок и разочарований! Нужно жить только для себя, нужно зарабатывать деньги.
От мужчин, проявлявших к ней интерес, Дарья теперь шарахалась как черт от ладана. С нее на жизненной трассе вполне достаточно одного любовного происшествия, за которое пришлось так дорого заплатить.
Два года она пахала как лошадь и выплачивала кредит. Спала всего по пять часов в сутки: оставшиеся девятнадцать ей были нужны, чтобы сидеть за компьютером и делать осточертевшие технические переводы. Даша так безнадежно устала, что всем ее существом владело лишь отупение.
Наверное, она так и осталась бы несчастной полуживой переводчицей, забыв о своей мечте стать стюардессой, если б не случай. В один из редких часов отдыха она, не в силах преодолеть усталость, сидела перед телевизором и сквозь полусон смотрела на экран. Фильм, содержания которого Даша не улавливала, сменился рекламой. Шампуни, машины, подгузники, сок. И вдруг она увидела самолет. Рекламировали первый класс обслуживания пассажиров. Даша застыла перед экраном, как завороженная: перед ней одна за другой раскрывались двери роскошного дворца, украшенного золотом, дорогими тканями, лепниной; заполненного дамами и кавалерами в богатых одеждах. А за последней дверью этого великолепия показался шикарный салон самолета. Таких кресел, такого интерьера Даша не видела никогда в своей жизни, хотя летала раньше с мамой и Василием Ивановичем бизнес-классом. Фарфоровая посуда, хрустальные бокалы, переливающиеся всполохами света. Красивые девушки-стюардессы в элегантных платьях улыбались, словно приглашая присоединиться к ним по ту сторону экрана.
Телевизор уже мельтешил перед глазами совершенно другими образами, смысл которых до Дарьи не доходил, а перед внутренним взором все еще стоял салон первого класса. Это было величественно, торжественно. Это завораживало и манило. С той самой минуты Даша ни о чем другом думать не могла – давняя мечта стать стюардессой оформилась в конкретное и непреодолимое желание: работать бортпроводницей первого класса. Даша понимала, что вряд ли можно попасть на подобную должность «с улицы», что вряд ли ее возьмут без опыта работы и протекций. Но она готова была потратить все время и силы, чтобы дойти до цели. Готова была на любую работу – пусть даже мыть полы или чистить ботинки пассажирам, – лишь бы со временем добиться желаемого.
Два месяца она собиралась с духом: перечитывала в Интернете все, что смогла найти об авиакомпании, рекламировавшей первый класс. Просматривала официальные и случайные отзывы. И самой хорошей новостью стало то, что, несмотря на финансовый кризис, в этой самой компании продолжали набор персонала. Вот он – шанс! Стоило Даше представить себя в форменном платье с золотым шитьем в шикарном салоне самолета, как она начинала улыбаться от счастья. Впервые за долгие годы.
Наконец, набравшись смелости, Даша дрожащими пальцами начала печатать резюме. Прикрепила к почтовому сообщению файл со своей фотографией и, невероятно волнуясь, нажала «отправить». Письмо ушло на электронный адрес кадровой службы, который Даша отыскала на сайте авиакомпании.
Теперь оставалось ждать. Дарья не находила себе места от волнения. Даже ставшая за последние годы привычной работа технического переводчика начала вдруг даваться с трудом – она никак не могла сосредоточиться и все время путала значение слов, в результате чего получалась страшная абракадабра. Приходилось заново все вычитывать и исправлять.
Две недели прошли, как два года – каждую минуту Даша проверяла свой почтовый ящик, каждую секунду ждала звонка. И ей позвонили, предложили пройти собеседование.
Даша в тот день с самого утра чувствовала себя неважно – дрожала от страха и по сто раз повторяла про себя ответы на возможные вопросы. Все закончилось тем, что она чуть не опоздала на собеседование: никак не могла решить, что надеть, хотя и выбирать-то было не из чего. Весь ее гардероб состоял из двух дешевеньких, с рынка, костюмов, в которых она ходила в свое агентство сдавать переводы.
Беседовал с ней менеджер по персоналу обстоятельно и неприлично долго: биография, опыт работы, интересы, семья – его интересовало абсолютно все. Даша смущалась, говорила скованно. Иногда невпопад. Мямлила что-то невразумительное в ответ на вопросы о родителях и сама ругала себя за это.
– Дарья, – молодой человек в очках смотрел на нее испытующе, – у вас неплохие результаты тестирования. Вы умны, доброжелательны, у вас подходящая внешность. Но, – Даша замерла, уже осознав последствия этого рокового «но», – вам явно не хватает опыта общения с людьми.
– И что же мне делать? – растерянно прошептала Дарья.
– Больше общаться, – он улыбнулся, – пока могу предложить вам только должность агента на линии регистрации.
– В аэропорту? – Плечи ее опустились.
– Да. Будете регистрировать пассажиров, помогать им решать вопросы. Думаю, это именно то, что вам сейчас нужно, – он внимательно смотрел Даше в глаза. – Когда каждую смену встречаешь триста-четыреста совершенно разных людей, поневоле перестаешь их бояться. Согласны?
– Наверное, – Дарья ощущала себя так, словно ее окатили ледяной водой.
– Вот и прекрасно, – он поднял трубку телефона, – сейчас позвоню в службу перевозок, предупрежу, что вы подъедете на собеседование. Договорились?
– А как же летать? – Даша понимала, что сейчас не место и не время упорствовать, но ей было сложно совладать с собой.
– Если хотите, запишем вас в кадровый резерв, – молодой человек уже набирал номер, – придете на отбор повторно через год.
Из офиса авиакомпании Даша выходила с ощущением обманутой надежды. Конечно, ее приняли в компанию – это плюс. Да, она сможет работать в аэропорту, общаться с пассажирами, забудет про осточертевшие переводы, но ведь мечтала-то о другом! А теперь вместо путешествий, вместо свободы, символом которой в ее понимании было небо, она будет сидеть как пришитая в аэропорту и смотреть с невыносимой ревностью на уходящие в рейс экипажи.
Даша вздрогнула, услышав трель мобильного телефона, и выскочила из ванной. Господи! Так глубоко задумалась, что обо всем на свете забыла. Наверняка это Ларин. Они же договорились встретиться в аэропорту до начала работы!
– Алло, – голос Даши прозвучал виновато.
– Милая, ты еще не приехала? – удивился в трубке красивый баритон Максима.
– Нет, – пролепетала она.
– А я тебя жду, – укоризненно сообщил он.
– Я, – Даша бросила быстрый взгляд на часы, – буду через час. Прости меня, пожалуйста.
– Прощаю, – Ларин сделал одолжение.
– Так ты дождешься?
– Ты же знаешь, тебя я готов ждать всю жизнь.
– Где? – Даша сделала вид, что не заметила его игривого тона.
– В нашей кофейне, дорогая, – он первым нажал отбой.
Даша открыла гардероб, извлекла заботливо отутюженную синюю форму и стала одеваться. Руки привычно укладывали в прическу длинные густые волосы, рисовали лицо – как учили на занятиях по макияжу, а голова ее тем временем оказалась занята совершенно другим. Она думала о Максиме.
С Максимом Лариным Дарья познакомилась неожиданно, прямо в аэропорту. Случилась их встреча в период самого глухого авиационного затишья – в феврале. Даша, как всегда, сидела за стойкой регистрации и по причине тотального отсутствия пассажиров завистливо разглядывала уходившие в рейсы экипажи. Ларин подошел к ее стойке так незаметно, что она вздрогнула, увидев прямо перед собой мужчину лет сорока. Он не отличался особой привлекательностью – во всяком случае, Даше он не понравился, – но выглядел солидно, выделяясь особым начальственным лоском. Не слишком выразительные четы лица он скрывал под интеллигентными усами и бородкой. Пассажир улыбнулся и протянул Даше паспорт.
– Милая девушка, – его баритон оказался на удивление приятным, – зарегистрируйте меня на Хабаровск.
Даша отрепетированно улыбнулась в ответ и, выдав традиционное «с удовольствием», взяла его паспорт, открыла список на рейс.
В течение нескольких минут она безуспешно искала его фамилию в списках пассажиров всеми известными ей способами, перепробовав, наверное, с десяток вариантов возможной ошибки в транслитерации. Она набирала и «Ларин», и «Лапин», и «Лорин», и «Лырин». Даже «Парин». Результат оставался неизменным – ни одной подобной фамилии пассажира на рейсе в Хабаровск не было. А клиент тем временем не терялся – рассыпался в замысловатых комплиментах, витиевато говорил о том, какая Даша красивая. В ответ на неиссякаемые дифирамбы пассажира Даша вежливо улыбалась и с каждой секундой нервничала все больше. Убедившись в том, что найти клиента в системе невозможно, Даша попросила показать маршрут-квитанцию. На что пассажир резонно заметил, что это не обязательный документ и предъявлять его он в принципе не должен.
– Простите, – Дарья виновато взглянула на Ларина, – мне нужна помощь представителя.
Она подняла трубку телефона, стоявшего на стойке, и начала набирать номер старшего коллеги. Но не успела опомниться, как Ларин перегнулся через стойку и нажал на рычаг – в трубке вместо мелодичных звуков тонального набора послышалась тишина.
– Дашенька, я пошутил, – сказал он с улыбкой, – сегодня не лечу ни в какой Хабаровск. А вы всегда такая доверчивая?
– Нет, – Даша не на шутку разозлилась, – я выполняю свою работу!
– А когда у вас перерыв, милая? – не унимался он.
– У меня не бывает перерывов, – огрызнулась Даша и с силой припечатала к поверхности стойки его паспорт, – отойдите, пожалуйста, в сторону. Вы мешаете пассажирам!
– Хорошо, – он поднял руки, словно сдаваясь, потом взял паспорт и снова наклонился к ней, – но имейте в виду, я буду настойчив!
В тот день Даша так и не согласилась выпить с ним кофе, хотя он подходил к ней в течение вечера еще, наверное, раз двадцать. Оказалось, что Ларин тоже работает в аэропорту, только в другой компании. Занимает должность заместителя генерального директора, о чем он не преминул ей сообщить в первый же день знакомства. И все же и тогда Даша осталась непреклонна.
А потом как-то само собой получилось, что сначала она согласилась на кофе, потом – на обед, потом совместные перерывы на работе вошли у них в привычку. В конце концов, Даша нуждалась в человеке, который был бы старше ее и мудрее, который мог бы направить на путь истинный, подсказать. По выходным – Максим, как все нормальные люди, работал пять дней в неделю – она даже скучала без него. Привычка приятно проводить время в его компании давала о себе знать.
Читать бесплатно другие книги:
