Второе дело Карозиных Арсаньев Александр
– А что? Скажете, мол, а как же мнение общества? Как же приличия? – Надежда Ивановна наконец перестала сдерживать свой голос и тот взвился до истеричных ноток, да так, что Катенька даже испугалась, как бы не случилось с госпожой Федорцовой нервного припадка. Глаза ее горели еще ярче, а на бледных щеках появились румяные пятна. – Да что такое приличия, кем они сочинены? Самими же людьми, ханжами, самыми лицемерными лицемерами! Самим ведь хочется, чтоб все дозволено было! Вот и завидуют тем, кто на эти приличия плюет! – выплюнула она последнее слово и замолчала, желая, видимо, насладиться произведенным эффектом и растерянностью Катеньки.
Но эффект если и случился, то обратный – Катенька ничуть не растерялась, потому что каким-то непонятным ей чувством угадала, что все сказанное – прекрасно разыгранный монолог, может, даже отрепетированный, а если так, то припадка страшиться нечего. Это ее успокоило окончательно и, вместо того чтобы поддаться разыгранному действу, она слегка улыбнулась и произнесла тоном спокойным и ровным:
– Что ж, я слышала, что теперь модно разделять этот взгляд. Кажется, это называется эмансипация? – и в свою очередь посмотрела на Надежду Ивановну выжидательно.
– Да, – ответила та, силясь не подать виду, насколько она разочарована. – Если вы придерживаетесь этого же взгляда… – начала было она, но Катенька мягко перебила:
– Полагаю, Надежда Ивановна, не так уж и важно, каких взглядов придерживаюсь я. – Компаньонка вспыхнула. – Если для вас это важно, то извольте: я не собираюсь осуждать чье бы то ни было поведение, а уж тем более взгляды.
– Что ж, это по крайней мере вежливо, – холодно проговорила Федорцова, но по всему ее виду было заметно, что она огорчена.
Катерина Дмитриевна взглянула на небольшие бронзовые часы, стоящие на бюро, и подавила вздох. Получалось, что беседуют они уже около часа, а m-le Федорцова так ничего еще и не сообщила о самой смерти графини. Это начинало раздражать.
– Надежда Ивановна, – обратилась Катенька к визави более официальным тоном, – давайте перейдем к делу. Скажите, что именно натолкнуло вас на мысль о том, что графиню, возможно, отравили?
– Не хотите обсуждать деликатные темы? – Надежда Ивановна посмотрела на Катеньку не без вызова, та, в свою очередь, стала разделять неприязнь Лидии Михайловны к этой особе.
– Не вижу в этом смысла, – пересиливая раздражение, вежливо ответила Катенька.
– И зря, – заявила компаньонка. – Многие так поступают, но это ханжество, самое настоящее. Я же вижу, что вам интересно узнать, что было в этом доме на самом деле, – и Надежда Ивановна, поставив чашку на стол, придвинулась к Катеньке, пристально глядя ей в глаза.
– Тут вы правы, – Катенька выдержала ее взгляд. – Мне действительно интересно узнать, что произошло в этом доме в вечер смерти вашей благодетельницы.
– И только? – Федорцова как-то плотоядно улыбнулась. – А о том, что здесь было раньше? О тех вечерах, когда здесь собирались лучшие мужчины? Ну же, признайтесь, что вам до дрожи хочется послушать хотя бы одну такую историю… – Надежда Ивановна перешла на страстный шепот.
«Сумасшедшая, – подумала про себя Катенька. – Или развратница, Лидия Михайловна права. Чрезвычайно порочная особа». Между тем Надежда Ивановна повела себя еще более странно, она протянула свою тонкую руку и коснулась Катенькиной щеки.
– Какая у вас кожа нежная, – прошептала она, не сводя с Катерины Дмитриевны помутневших огромных глаз. – Вы ведь не такая праведница, милая, как привыкли о себе думать… – и Надежда Ивановна снова хищно улыбнулась.
Катерина Дмитриевна отодвинулась, посмотрела в лицо этой сумасшедшей и поднялась из кресла, понимая, что никакого толкового разговора не выйдет. Бедняжке нужна медицинская помощь, а еще лучше – церковное покаяние. Но разве такая захочет каяться?
– Куда же вы? – воскликнула Федорцова и тоже подскочила со своего стула. – Признайтесь, признайтесь же самой себе, что вы бы тоже не отказались поучаствовать во всем этом… – Катенька смотрела на нее с жалостью. – И у вас есть такой шанс, – приблизившись вплотную прошептала Федорцова почти в самое ухо Катеньке. – Если решитесь, то… – она отстранилась и вдруг совершенно неожиданно расхохоталась звонким, истеричным смехом.
«Боже мой, – в смятении метнулась Катенька к двери, – с ней все же случился припадок!» Карозина выскользнула из будуара и, пробежав по залам, сопровождаемая болезненным смехом несчастной умалишенной, столкнулась с Лидией Михайловной, уже спешащей на выручку своей гостье.
– Что случилось?! Что с вами? – в большом волнении воскликнула Мелихова и боязливо покосилась в сторону, откуда раздавался смех, уже перешедший в рыдания и вопли.
– Со мной ничего! С ней истерика! Нужен доктор! Кажется, она сошла с ума! – в неменьшем волнении, задыхаясь, говорила Катенька. – Идемте поможем ей! – Катерина Дмитриевна потянула Мелихову за собой. – Ее нужно привести в чувство!
– Истерика? – Лидия Михайловна неожиданно успокоилась. – Ну и ну… – только и проговорила она, остановившись, нимало не спеша ни за доктором, ни к несчастной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Лидия Михайловна, что с вами? – удивилась Катенька. – Почему вы остановились? Ей же нужна помощь!
– Не волнуйтесь, душечка, – улыбнулась самой спокойной улыбкой Лидия Михайловна. – Ничего страшного. Истерика, вы говорите? Пройдет, она на такие кундштюки мастерица. Вот увидите, стоит нам войти, как все у ней пройдет. Вы лучше вот что мне скажите, удалось вам от нее что-нибудь узнать?
– Ничего, – вздохнув, ответила Катенька.
– Ну, примерно так я и думала. Идемте, полагаю, истерика кончилась, – и теперь уже Лидия Михайловна потянула ее за собой.
– Выходит, вы знали, что все так будет? – все еще недоумевала Катенька, идя обратно к будуару.
– Еще час назад и предположить не могла, – ответила на это загадочной фразой Лидия Михайловна и добавила, поймав встревоженный Катенькин взгляд: – Я вам все расскажу, только вот освободимся от этой мерзавки, – последнее слово было выговорено таким тоном, что Катенька невольно поежилась.
Из будуара не доносилось ни звука, и когда Лидия Михайловна толкнула дверь, не постучав, Катенька испытала нечто вроде шока. Она-то ожидала увидеть несчастную на полу, без сознания, что было бы естественно после такого нервного припадка, а увидела Надежду Ивановну сидящей за столом и преспокойно попивающей чай. На ее бледном лице даже следа слез не было заметно, а ведь прошло каких-то пять минут с тех пор, как она оставила эту особу в совершенно невменяемом состоянии.
– Вон из этого дома, – ледяным тоном произнесла Лидия Михайловна.
Надежда Ивановна поставила чашку на столик, поднялась, держа спину по-прежнему прямо и, не сказав ни слова, только глянув на Катеньку весьма многозначительно, вышла из будуара.
– Убедились, что с ней все в порядке? – с полуулыбкой поинтересовалась Лидия Михайловна.
– Да, но откуда вы… – промолвила потрясенная Катенька.
– Я вам все расскажу, только давайте перейдем в другую комнату, не хочу здесь… – она поморщила носик. – Идемте, душечка, у меня для вас есть более ценный свидетель. К тому же не склонный к театральным эффектам.
Катенька повиновалась. Дамы в обратном порядке миновали залы и поднялись на второй этаж по широкой пологой лестнице, устланной темно-красным ковром.
– Думаю, вам нужно взглянуть на спальню тетки, – проговорила Лидия Михайловна. – Наверное, надо было с этого и начинать, а не тратить попусту время на эту… – она помолчала, как будто проглотила очередной нелестный эпитет в адрес m-le Федорцовой. – Но кто же знал, – и улыбнулась извиняюще. – Вот, – Лидия Михайловна толкнула белую двухстворчатую дверь, – это было здесь.
Катенька шагнула следом за Лидией Михайловной в просторную светлую комнату в два окна с легкими кисейными шторами, отделанную в нежных розовых тонах. Широкая кровать под балдахином, занимающая изрядную площадь, столики и милые безделушки, расставленные тут и там, несколько изящных кресел, большое, занавешенное черным зеркало напротив кровати, на полу пушистый ковер, на стенах – модные японские гравюры со скабрезными сюжетами. Комната, несмотря на то, что была обставлена роскошно, выглядела в целом весьма безвкусно. Катенька поджала губки.
– Кошмар, не правда ли? – тут же подхватила Лидия Михайловна, с интересом наблюдающая за Катериной Дмитриевной. – Никакого вкуса, никакого стиля. – Катенька согласно кивнула. – Вот, смотрите, – Лидия Михайловна подошла к кровати, – ее нашли здесь.
Катенька не без любопытства приблизилась к алькову. Постель была смята, видимо, ее так и не застилали с той ночи. Покрывало сбилось в сторону, на подушках заметные отпечатки голов… Голов?
– Она ночевала одна? – спросила Катенька.
– Одна? Нет, – вздохнула Лидия Михайловна, проследив за Катенькиным взглядом. – В том-то и дело, Катерина Дмитриевна, что ложилась она, по всей видимости, явно не одна.
– А кто? Кто с ней был?
– Нет, я не в силах этого вам сообщить, это слишком монструозно! – воскликнула Лидия Михайловна. – Бутылка стояла вот здесь, – она показала на низенький прикроватный столик, на котором стоял канделябр с тремя свечами, уже наполовину сгоревшими, хотя в доме везде было проведено новомодное электричество. – «Шато-икем». Я вам говорила, что яд был в вине? – Катенька помотала головой. – Так вот, профессор Штольц проверил содержимое бутылки, она была полна только на треть, и сообщил, что яд был в вине.
– А во сколько наступила смерть? – Катенька покосилась на смятую постель.
– А я вам и этого не говорила? – удивилась Лидия Михайловна. – Извините. Что-то около полуночи.
– А обнаружили?..
– Обнаружили ее утром, после десяти часов. Вот, кстати, если осмотр закончен, тогда пойдемте, я вас познакомлю с тем, кто ее и обнаружил, – Лидии Михайловне явно было неприятно присутствовать в этой спальне, впрочем, ей наверняка было неприятно присутствовать вообще в этом доме.
– А где лежала записка? – задала Катенька еще один, как ей казалось, весьма существенный вопрос.
– Да, самое интересное, что записку нашли не здесь, – вымолвила Лидия Михайловна. – Но идемте же, вы все от него узнаете.
Катенька последовала из спальни, подумав про себя, что же еще ей предстоит узнать о кончине графини, и о том, уж не поспешила ли она с обещанием расследовать обстоятельства этой самой кончины. Лидия Михайловна вновь стала спускаться по лестнице.
– Он ждет нас в малой гостиной. Прибыл, когда вы секретничали с этой экзальтированной особой, – говорила она на ходу. – Кстати, я сказала ему, что вы здесь, и не утаила, по какой причине. Это он мне и посоветовал показать вам спальню тетки.
– Но кто он? – Катенька догнала Лидию Михайловну уже внизу.
– Минуту терпения, душечка, – проворковала та и указала на дверь, ведущую, видимо, в малую гостиную.
В этой гостиной царил нежный gris-de-perle, жемчужно-серый цвет, да и обставлена она была с большим вкусом и изяществом. Даже не верилось, что в одном доме могут располагаться столь разные комнаты, как эта малая гостиная и, например, спальня хозяйки. В изящном кресле около столика сидел довольно молодой господин, одетый в серый английский костюм, правый рукав которого выше локтя перетягивала траурная лента. Господин тотчас поднялся со своего места, едва только дамы вошли в комнату.
– Не скучали, Алексей Денисович? – спросила Лидия Михайловна с приятною улыбкой.
– Что вы, Лидия Михайловна, – с не менее приятной улыбкой ответил господин и внимательно, впрочем, не нарушая приличий, посмотрел на Катеньку.
Та, со своей стороны, так же принялась рассматривать Алексея Денисовича. Лет около сорока, росту чуть выше среднего, телосложения худощавого, наружность благообразная и незапоминающаяся совершенно – русые волосы, тщательно напомаженные и разделенные на прямой пробор, модно подстриженные височки, продолговатый овал лица, высокий лоб, небольшие близко посаженные голубые глаза, тонкий прямой нос, нечеткая форма губ, скошенный подбородок. Взгляду задержаться решительно не на чем. Катерина Дмитриевна подумала, что и вид, и костюм Алексея Денисовича удивительно гармонируют с обстановкой гостиной – такие же приятные и такие же невыразительные.
– Ну, знакомьтесь, – подала голос Лидия Михайловна, выдержав небольшую паузу. – Катерина Дмитриевна, это управляющий теткиными капиталами, Алексей Денисович Вавилов. А это Катерина Дмитриевна Карозина.
Здесь необходимо заметить, что графиня К., получившая этот титул от мужа, который был старше ее почти вдвое, осталась довольно обеспеченной вдовой восемь лет назад, когда шестидесятилетний князь неудачно отужинал, подавившись рыбьей костью. Несколько прибыльных поместий, акции наиболее крупных торговых предприятий, процентные вклады в цюрихском банке – вот основа графского капитала, не считая старинных ювелирных украшений. Восемь лет назад общая стоимость наследства, полностью оставленного молодой супруге в обход ближайших родственников, приближалась к миллиону рублей. Благодаря же умному распоряжению этими капиталами самой графини, сумма увеличилась втрое.
– Приятно лицезреть супругу такого известного человека, – тут же польстил, причем, довольно неловко, Алексей Денисович, целуя у Катеньки ручку. – Лидия Михайловна сообщила мне, что ваш супруг согласился расследовать это злодейство? – он выразительно поднял глаза к потолку, и Катенька не поняла, то ли он имел в виду спальню графини, то ли подразумевал, что душа ее сейчас на небесах. Подумав, Карозина пришла к выводу, что скорее первое, нежели второе.
– Да, возможно, Никита Сергеевич возьмется за это дело, если только мне, наконец, удастся хоть что-то выяснить, – прохладно заметила она, потому что подхалим Вавилов ей не понравился.
Сначала-то он просто не произвел никакого впечатления, но теперь она твердо решила, что этот человек ей не нравится и ничуть не разделяла восторгов Лидии Михайловны. Катенька была склонна верить ему еще меньше, чем истеричной Федорцовой.
– Надеюсь, что смогу вам помочь, – масляным голосом проворковал Алексей Денисович.
– Присаживайтесь, – предложила Лидия Михайловна, – я распоряжусь подать чаю, – и деликатно покинула комнату.
Катенька села в кресло, Алексей Денисович расположился напротив. Помолчали.
– Катерина Дмитриевна, надеюсь, вы не сочтете меня вульгарным, – заговорил Вавилов, – если в своем рассказе я буду избегать двусмысленностей, и наоборот, буду выражаться предельно точно и ясно. История, видите ли, такова, что мы только потратим кучу времени, если станем объясняться экивоками, – и посмотрел открыто и выжидательно.
Катенька, немного подумав, согласно кивнула, решив про себя, что, пожалуй, поспешила с оценкой Вавилова. Его тон и его слова выдавали сейчас человека прямого и честного.
– Я уже не гимназистка, Алексей Денисович, – подтвердила она свой кивок, – авось в обморок не упаду.
– Вот и прекрасно, – мягко улыбнулся Вавилов. – Постараюсь говорить исключительно по существу, чтобы, во-первых, не занимать ваше да и свое время, а во-вторых, чтобы не оставалось никаких сомнений. Довольно уж и так слухов всяких, – поморщился он. – Но я ничего не стану о них говорить. Я служу в этом доме уже пять лет и многое знаю, но предпочитаю не распространятся об этом, хотя бы из уважения к Наталье Ильинишне. Не собираюсь и осуждать ее образа жизни, мне не за то платят… Платили, – поправил он сам себя. – Впрочем, довольно, перейдем к делу. Месяц назад у графини появился новый поклонник. Довольно молодой человек довольно интересной наружности. Лет около тридцати, брюнет, изящный, – Алексей Денисович прищурился. – Особые приметы? Тонкие усики, нафиксатуаренные и подкрученные. Хотя, усы это не примета… М-м-м… Словом, вполне благовоспитанный на вид. Наталья Ильинишна к нему очень привязалась, так, что даже просила меня составить на его имя доверенность, – он поджал губы и склонил голову набок. – Доверенность в отношении ее капиталов. На имя Николая Карловича Штайница. Думаю, – как бы в скобках заметил он, – это не настоящее его имя. Доверенность мы с Абрамом Иосифовичем, ее нотариусом, составили. Хозяйский приказ и все такое. Но хочу указать вам на одну деталь – случилось это десятого числа сего месяца.
– За пять дней до ее смерти? – уточнила Катенька, слушавшая очень внимательно толкового управляющего.
– Да, Катерина Дмитриевна, – подтвердил он все с той же мягкой улыбкой. – Более того, Наталья Ильинишна эту доверенность подписала. Она хотела, чтобы он получил право распоряжаться ее деньгами.
– Но зачем ей это было нужно, как вы думаете?
– Мое мнение, Катерина Дмитриевна, таково, что этот молодой человек имел на Наталью Ильинишну очень большое влияние, – многозначительно проговорил Вавилов.
– Шантаж? – уточнила Катенька.
– Этого я вам с полной уверенностью сказать не могу, но графиня последнее время была мало похожа на себя, прежнюю, я имею в виду. Спросите, в чем это проявлялось? – Катенька кивнула. – Знаете, – вздохнул Вавилов, – Наталья Ильинишна всегда была женщиной довольно живого характера. Любила компании, шутки, это вам любой подтвердит, кто знал ее ближе. В делах была весьма осмотрительна и умна. А тут почти перестала у себя принимать, проводила много времени только с двумя людьми – компаньонкой… Вы ее видели, и как вам она? – поинтересовался Вавилов не без любопытства.
– Я потрясена, – только и сказала на это Катенька.
– Да, меня эта особа тоже всегда фраппировала, – усмехнулся Алексей Денисович. – Вторым человеком был этот самый Штайниц. Французы сказали бы, что это любовный треугольник, – вздохнул Вавилов и покачал головой.
– Значит, это они были в графской спальне в ту ночь? – Катенька была в очередной раз потрясена.
– Да, Катерина Дмитриевна, – Вавилов выразительно поджал губы.
– Тогда, если все так, – немного растерянно заговорила Катенька, – ее отравил, должно быть, этот самый Штайниц.
– Или мамзель Федорцова, – произнес Вавилов. – Что тоже вполне вероятно.
Катенька было задумалась, но Алексей Денисович еще не окончил свой рассказ.
– Это вполне вероятно, но я узнал от слуг, что в тот вечер все трое, как обычно, сначала заперлись в спальне. Это было в девять часов вечера. Но около одиннадцати из графской спальни раздались недовольные крики, а затем Федорцова и Штайниц поехали в «Яр», это слышала Мария, горничная графини. Говорили что-то, – Алексей Денисович снова прищурился, припоминая, – что, мол, Наталье Ильинишне нужно успокоиться и побыть одной, – пояснил он. – Около полуночи Наталье Ильинишне принесли бутылку «шато-икему» и какую-то записку. Записки этой никто после не видел. Наталья Ильинишна приняла бутылку вина, велела принести бокал и закрылась у себя в спальне. Федорцова вернулась часа в три ночи, постучалась к графине, когда та не открыла, пошла к себе. Штайниц более в доме не появлялся.
– А что же с той запиской, которую написала графиня? – поинтересовалась Катенька.
– Ее нашли в будуаре на следующее утро. Я и нашел. Я пришел как обычно, к десяти, для доклада, прошел в будуар и велел доложить о своем прибытии. Записка лежала на бюро. Одна только фраза, даже не с заглавной буквы: «расследование не учинять». К графине стали стучаться, она не открыла, компаньонка подняла слуг и заставила отпереть дверь вторыми ключами. Графиня была мертва, как вы знаете, наверное, уже около десяти часов.
– Так что же, получается, что графиня выходила из спальни?
– В том-то и дело, Катерина Дмитриевна, что никто из слуг графиню не видел.
– Хорошо, – согласилась Катенька и спросила Алексея Денисовича вот о чем, но уже обращаясь к нему не как к свидетелю, а спрашивая его совета: – Если m-le Федорцова причастна к трагедии, ее, быть может, не следовало отпускать?
– Не факт, – откинулся в кресле Вавилов, – совсем не факт, Катерина Дмитриевна. Я склонен предполагать, что Федорцова к отравлению отношения не имеет, несмотря на то, что я первый же это предположил, – тут же поправился он. – Федорцова была до фанатичности предана Наталье Ильинишне, за это я вам могу головой поручиться. Скорее уж кто во всем этом виновен, так этот тот самый Штайниц. Кстати, а вам не кажется, что ему-то как раз и было бы удобнее всего, чтобы все подозрения пали на Федорцову?
– Возможно, вы правы, – согласилась Катерина Дмитриевна, полностью уже признавая авторитет Вавилова и, быть может, совершая еще одну ошибку. – Он исчез в ночь убийства, – продолжила рассуждения Катенька, – перед этим выманив у графини доверенность. А что завещание Натальи Ильинишны? – тут же поинтересовалась она. – Ведь оно-то, наверное, аннулирует эту доверенность?
– Чего не знаю, того не знаю, – развел руками Вавилов. – Знаю только, что завещание Наталья Ильинишна составила год назад, Абрам Иосифович же и помогал. Но думаю, это очень скоро выяснится, – и он снова мягко улыбнулся. – Пока же мы ничего не можем поделать.
– Когда же вскроют завещание?
– Думаю, что после всего, что я рассказал Лидии Михайловне, в самом ближайшем будущем. Справедливо предположить, что на правах единственной родственницы Лидия Михайловна заинтересована в том, чтобы капитал не перешел в чужие руки.
– Здесь много странного, – проговорила Катенька, согласно покивав Вавилову. – Записки… Кстати, а что та, найденная вами записка? Точно ли ее графиня писала?
– Не могу с точностью утверждать, но поскольку я знал почерк Натальи Ильинишны очень хорошо, то лично у меня эта записка не вызвала никаких сомнений.
– Интересно, кто этот Штайниц? – задумчиво произнесла Катенька.
– На этот вопрос, – тут же нашелся с ответом Вавилов, – могла бы ответить Федорцова.
– Да, кстати, – у Катеньки блеснули глазки, – а вы не знаете, где она сейчас проживает?
– Ну-у-у… – протянул Вавилов, у которого тоже заблестели глазки. – Дело в том, что я встретил ее вчера, совершенно случайно. Это когда Лидия Михайловна ей от места отказала. Так вот, Надежда Ивановна сообщила мне, что пока остановится в «Англии».
– В «Англии», – повторила Катенька задумчиво. – А что, верно Надежда Ивановна тоже рассчитывает на это завещание?
– Вполне может быть, – улыбнулся Вавилов.
– Спасибо вам, Алексей Денисович, за помощь, – спохватываясь, поблагодарила Катенька.
– Да что вы, – смутился управляющий, – какие тут благодарности!
– Не скромничайте, – не уступала Катенька. – Вы помогли своим рассказом. Однако где же Лидия Михайловна?
Стоило ей только произнести последнюю фразу, как дверь в гостиную распахнулась и на пороге появилась Лидия Михайловна, будто она только и ждала этой самой фразы.
– Простите, что так задержалась, – извиняюще заулыбалась она, внимательно оглядывая гостей. – Пришлось дать кое-какие распоряжения. Ну, что у вас?
– Благодаря Алексею Денисовичу, – ответила Катенька, – мне будет что рассказать супругу.
– Ну что ж, я рада, – вздохнула Лидия Михайловна. – Завтра погребение, – по ее лицу пробежала тучка. – Катерина Дмитриевна, я даже не знаю, во сколько освобожусь, если что-то понадобится…
– Ничего, не волнуйтесь, занимайтесь своими делами совершенно спокойно, – поспешила заверить Катенька, – моему супругу тоже будет чем заняться.
– Ну и хорошо, – Лидия Михайловна снова вздохнула, но уже с видимым облегчением. – Да, а ведь послезавтра вскроют завещание.
– Могу ли я, – Катенька тотчас объяснилась: – могу ли я присутствовать в том случае, если Никита Сергеевич не сможет?
– Ах, ну конечно же! – воскликнула Лидия Михайловна. – Я и сама хотела вас об этом просить.
– В таком случае, попрощаемся до понедельника, до… Во сколько, вы говорите, прибудет нотариус?
– В полдень. Это будет у нас, на Пречистенке, приезжайте туда.
– Благодарю, – снова улыбнулась Катенька. – А теперь, Лидия Михайловна, Алексей Денисович… Мне пора.
– А как же чай? – удивилась Мелихова. – Я велела подавать.
– Нет, нет, уж и так много времени, – Катенька посмотрела на большие настенные часы в затейливой деревянной раме, украшенной цветочками и завитушками. Часы показывали начало третьего пополудни. – Простите, но мне пора.
– Хорошо, – согласилась Лидия Михайловна, – задерживать я вас не смею. Возьмите мой экипаж, вы ведь, кажется, на извозчике приехали?
– Спасибо, – Катерина Дмитриевна поднялась из кресла, Вавилов поцеловал ей ручку и выразил надежду на то, что они еще увидятся.
Мелихова проводила Катеньку до передней, но ничего не стала ни расспрашивать, ни говорить. Катенька оделась и, сев в крытый мелиховский возок, поехала по направлению к Москве. День с самого утра выдался пасмурный, а оттого и темнеть стало раньше, да к тому же пошел некрупный, но обильный снег. Катенька отодвинула занавеску на окне и смотрела на снегопад.
Когда возок поравнялся с «Яром», Катенька подумала, что, конечно, хорошо бы проверить, действительно ли здесь были Федорцова и неизвестный пока Штайниц, и если здесь, то во сколько они сюда приехали? По словам Вавилова выходило, что из дома они вышли около одиннадцати, в любом случае к полуночи должны были быть здесь. Заезжали ли они куда-нибудь по дороге? Впрочем, приличным дамам в «Яре» не следовало появляться, более того, это был негласный запрет, который нарушить могли только такие отчаянные особы женского пола, как m-le Федорцова. Вообще же, обо всем, что сегодня Катенька так или иначе узнала, следовало крепко поразмыслить. Чего, например, стоила бутылка вина? Откуда в ней яд? А откуда сама бутылка? Можно ли установить, из какого она магазина? Катенька вздохнула и откинулась на спинку сиденья.
«Рассказывать ли Никите?» – вот вопрос, который, по чести сказать, мучил ее более прочих. То, что муж так решительно настроен против какого бы то ни было участия в расследованиях, Катеньку очень тревожило. Супружеская размолвка могла перерасти в настоящую ссору, это она чувствовала, и этого ей не хотелось. Ну и как быть? Признаться ему сейчас во всем означало бы только новую вспышку с его стороны, а молчать… Молчать тоже верной и преданной супруге не годилось. Не зная, как поступить, Катенька решила что пойдет завтра же на исповедь, где и посоветуется со священником.
Что же до Никиты Сергеевича, так надолго оставленного нашим вниманием и покинутого в самом разгаре лекций, то и он, со своей стороны, тоже очень мучился сложившейся ситуацией. Однако, в отличие от супруги, он вовсе не считал себя виноватой стороной, даже и наоборот, был уверен, что он прав, что жене нечего заниматься какими бы то ни было расследованиями, об этом Катерина Дмитриевна и сама знала. Однако нужно было как-то поправлять ситуацию и Карозин придумал вот что – в уходящем году открылась в Москве телефонная станция, принадлежащая обществу телефонов Белла, и Никита Сергеевич, очень чуткий к прогрессу, даже узнал, что для частных лиц абонентная плата составляет двести пятьдесят два рубля в год.
Давно уже он подумывал над тем, чтобы провести телефон в свой дом, а теперь, после вчерашней Катенькиной задержки, решился. Возможно, Никита Сергеевич ревновал свою молодую и весьма привлекательную супругу – но в этом он ни за что не сознался бы и самому себе. В любом случае, думал Карозин по дороге на станцию, при современном ритме жизни телефон уже становится необходимостью. В самом деле, куда как удобно – снял рожок, покрутил ручку и невидимая барышня тотчас соединит тебя с домом, где ты и узнаешь, что жена никуда не выходила, или что она наоборот…
Карозин нахмурился, такой поворот мыслей ему не понравился, однако своего решения он не отменил, да и поздно было уже – сани остановились у освещенного электричеством здания, вывеска на котором гласила, что здесь-то и можно заказать и оплатить модное чудо техники.
Ежели продолжить разговор о моде, то Катерина Дмитриевна в это же самое время, подъезжая уже к своему дому, думала еще об одном новшестве, еще только начинавшем основательно приживаться в Первопрестольной – о Рождественской ели. Она в прошлом году была на Рождество у Сабашниковых, которые уже переняли эту моду, и елка, украшенная серебряными и золочеными орехами, свечами и прочей мишурой ей очень понравилась. Пока Никита Сергеевич размышлял над тем, стоит ли телефонизировать свой дом, Катерина Дмитриевна представляла, как в этом году закажет ель и как она ее украсит.
Настроение от таких фантазий заметно улучшилось, и, выйдя из возка и отпустив мелиховского кучера, Катенька легко взбежала на невысокое крыльцо, решив завтра же насчет ели распорядиться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На этот раз задержался Никита Сергеевич, однако, когда он прибыл наконец домой, предвкушая, как сообщит Катеньке о том, что буквально через несколько дней появится и у них модное чудо техники, выяснилось, что Катенька дома не одна, в гостях у нее Анна Антоновна Васильева. Об этом лакей сообщил хозяину еще у самых дверей, причем с самым недовольным видом – слуги не поощряли занятия Катенькиной родственницы разными магическими учениями. А уж о том, что у Анны Антоновны есть такое увлечение, знала вся Москва, и в первую очередь слуги.
Не скажем точно, когда у Анны Антоновны появился столь странный интерес, но люди просвещенные подобные занятия спиритизмом и прочей чертовщиной отчего-то не осуждали, а даже и наоборот – не прочь были и сами позаигрывать с нечистью. Это стало даже будто в моде, навроде увлечения разными чудесами быстро развивающегося прогресса, да хоть вот того же телефона. Что же до Никиты Сергеевича, то он хоть и причислял себя к людям просвещенным, и надо сказать, вполне заслуженно, однако ко вдове Васильевой, а именно так он ее и называл за глаза, относился с тем же неприятием, как и его слуги, о чем свидетельствовали хмуро сдвинутые к переносице брови Никиты Сергеевича при известии о том, что эта особа сейчас в гостиной с его Катенькой.
Впрочем, вдова так же не была в восторге от Никиты Сергеевича, более того – она прекрасно знала о его чувствах к ней, но поскольку они оба просто-таки обожали Катеньку, то и избегали открытых конфронтаций. До сего момента.
– И о чем это они там шушукаются? – недовольно проворчал Карозин себе под нос, употребив презрительное «шушукаются» только из-за неприязни к Анне Антоновне. И даже не хотел к ним идти. Но пришлось, победило чувство гостеприимства, да еще и желание это «шушуканье» нарушить.
Пока же Никита Сергеевич идет в гостиную, скажем, что в прошлом расследовании Анна Антоновна во многом Катеньке помогла, однако на этот раз хозяйка литературного салона была приглашена отнюдь не для консультации по магии. Как было уже вскользь отмечено, Анна Антоновна принимала у себя по четвергам самую разнообразную публику, оттого и была в курсе самых разнообразных слухов, ходивших по Первопрестольной. Катенька еще нынче утром просила ее в записке приехать к обеду, намереваясь кое-что узнать у родственницы о смерти графини К. Впрочем, этому своему намерению Катенька не изменила и даже наоборот – теперь, после всего, что она узнала от Вавилова, ей еще сильнее захотелось пообщаться с Анной Антоновной.
Дамы расположились в креслах. Едва Карозин вошел в комнату, обе они замолчали, но этому молчанию явно предшествовала оживленная беседа. Карозин насупился и посмотрел на вдову. Госпожа Васильева, одетая в очаровательное муаровое платье нестерпимо яркого цвета, сшитого по последней парижской моде, вся в бантиках и рюшечках, с высокой прической, благоухающая и подрумяненная чуть ли не через меру, показалась ему неприятной. Впрочем, она всегда ему такой казалась. Карозин еле сдержался, чтобы не поморщиться от всего этого великолепия, но заставил себя улыбнуться и проговорил с самым любезным видом:
– Анна Антоновна, вот и вы… Как всегда красивая и как всегда нарядная.
Катенька метнула на него испепеляющий взгляд, как бы говоря: «Ну, Никита, это уж чересчур!» Карозин же, вдруг озлившись на жену, только воинственно выставил вперед подбородок.
– Ах, Никита Сергеевич, – театрально воскликнула вдова, усмотрев в его словах насмешку, и не удержалась от ответной реплики, произнесенной, впрочем, так же самым любезным тоном: – Отчего это всегда, как вы появляетесь, исчезает атмосфера… abandon… или как это по-русски? Да-да, непринужденности?
– О чем это вы? – прищурился Карозин на вдову.
– Катенька, ты уж извини, голубка, – не обращая внимания на Никиту Сергеевича защебетала Анна Антоновна, – но мне пора.
– А как же обед? – пролепетала расстроенная сценой Катенька.
– Ничего, ничего, голубка, – ласково проворковала Анна Антоновна и, поднявшись из кресла, потрепала Катеньку по нежной щечке. Карозин все-таки поморщился при виде этого жеста. – Как-нибудь в другой раз. Не провожай, – добавила она в ответ на Катенькино движение. И, метнув на Никиту Сергеевича насмешливый взгляд, с достоинством вышла из комнаты.
Читать бесплатно другие книги:
