На крючке Валеева Анастасия
Дядя Коля, которому алкогольный кайф придавал повадки флегматичного скептика, пожал плечами, мол, а как же, конечно, могу, и принялся за дело. Неторопливо, спокойно, обстоятельно. Просьба Руденко не вызвала в нем ни удивления, ни протеста, ни даже сколько-нибудь явного интереса. Может быть, он и хотел бы выполнить работу как можно скорее, чтобы от него отвязались, но был под градусом, а потому трудился, как при замедленной съемке. Когда дверь подалась, Руденко, не поблагодарив его, двинул в квартиру. Потом, словно вспомнив о Самойлове, Яне, понятых, о лежавшем на нем грузе ответственности, громыхнул своим звучным баритоном:
– Ничего не трогать, сохранять спокойствие!
Уже в прихожей у него была возможность убедиться в Яниной правоте – кругом царил вопиющий беспорядок.
– Боже мой, боже мой, – испуганно и удрученно приговаривал Браницкий, прикрывая то и дело рот ладонью.
– Господи! – вторила ему потрясенная открывшейся ей картиной разгрома Елизавета Петровна, с опасливой осторожностью переступавшая через горы выброшенной на пол одежды.
Яна прошла в спальню. Постель тоже была распотрошена. Простыни и подушки валялись на полу, матрас был нещадно изрезан.
– Черт! – заорал из кухни Руденко.
Все сбежались на его крик. Самойлов тупо смотрел на лежащее в неестественной позе тело.
– Нет, не ваза, а сковородка, – присевший на корточки Руденко взял через полотенце чугунную сковороду. – Ручка вон аж куда отлетела, – показал он под раковину.
Действительно, отлетевшая ручка подобно городошной бите прошлась по ряду пивных бутылок и банок, несколько из которых разлетелись вдребезги.
– Ой! – вскрикнула Елизавета Петровна, едва не шмякнувшись в обморок. К счастью, ее вовремя подхватил Самойлов.
– Уведи ее! – раздраженно бросил ему Руденко.
Сержант поволок ошарашенную женщину в гостиную.
– Вот так та-ак, – Браницкий стоял над трупом бледный, как полотно, но старался не показывать вида, что волнуется. – Кто же это ее?
– Мы бы тоже хотели это знать, – грубо ответил Руденко. – Ну, где ты там? – крикнул он Самойлову. – Иди, ты мне нужен. Надо вызвать экспертов. Ничего не трогать, еще раз говорю.
Он грозно посмотрел на Браницкого и взялся за рацию. Лев Сигизмундович удалился в гостиную, где на диване полулежала, глубоко откинувшись в подушки, Елизавета Петровна. Яна последовала за Браницким. Вскоре к ним присоединился и Руденко. Он по-хозяйски поднял опрокинутый стул, уселся на него и, окинув комнату цепким, все примечающим взглядом, обратился ко Льву Сигизмундовичу.
– Вы что-нибудь можете сказать о Галкиной?
Чувствуя в Руденко если и не противника, то натуру, во всем противоположную ему, Браницкий нахохлился, заложил ногу на ногу и, сделав неприступный вид, закурил.
– Да, могу. Женя была приятной девушкой.
– То есть? – потребовал уточнений Руденко, распознав в Браницком женственно-нездоровую натуру творческого работника.
Для него, милиционера, любая богема, богатая, нищая, творческая или играющая в творчество, была подозрительна, паразитарна, враждебна интересам трудового класса. Лейтенант не догадывался, что подобный взгляд на вещи он унаследовал от бывшего строя. В силу присущей ему наивности и простоты он полностью отождествлял себя с таким подходом, не удосуживаясь сделать критический разбор своим суждениям.
– Отзывчивая, душевно щедрая, хотя и вспыльчивая. Но это в ней говорила ее гордая натура, она не терпела неуважения со стороны пусть даже любимого человека! – торжественно изрек Браницкий.
Здесь Руденко продемонстрировал свою толстокожесть. Он тупо воззрился на Льва Сигизмундовича, ни одним мускулом не выдавая впечатления от услышанного панегирика и таким образом пробудив в Браницком наряду с досадой сладострастно-горькое чувство своей отъединенности от подобных грубых натур. Ибо такое высокое одиночество и приятно, и тяжело, оно задевает тщеславные струны души человека, но в то же время уводит его все дальше от шумной канители жизни, делая ипохондриком и меланхоликом. И только воинственный дух несогласия с прозой бытия, которой подчиняются низкие сердца, заставляет иных предпочесть гордой самоизоляции свободный поединок с пошлыми людишками. Вот о чем думал Браницкий, вертя в воздухе носком своей бежевой туфли.
– Вы хотите сказать, что у нее были конфликты с ее другом?
– Это неизбежно, – философским тоном заявил Браницкий. – Он не стоил ее.
– Ну уж это как сказать, – ожила Елизавета Петровна, – они были прекрасной парой.
У нее на глаза навернулись слезы.
– Ха-ха, – манерно рассмеялся Браницкий, – вы близоруки, Елизавета Петровна. Извините, что говорю вам это. Вы не видели внутренних баталий, так сказать. За фасадом счастливого союза вы проглядели трагедию душ, – высокопарно выразился он.
– Какую трагедию? – с пренебрежительным недоверием полюбопытствовал Руденко.
– А вот вы все время молчите, – сдержанно улыбнулся Браницкий Яне, явно симпатизируя ей. – Что вы на это скажете?
– Я не настолько хорошо знала девушку, чтобы судить, кто прав, – ответила Яна.
– Этот мафиози не мог дать Жене ничего хорошего, – скептически поджал губы Браницкий.
– Мафиози? – заинтересовался Руденко.
– Итальянский, – таинственно улыбнулся Лев Сигизмундович. – Он похож на итальянского мафиози, уверяю вас. Вы случайно не находили здесь его фото? – обратил он ироничный взгляд к лейтенанту.
– Не успел, мы же с вами вместе вошли, – буркнул Руденко, – К тому же тут, чувствую, полным-полно отпечатков. Фото подождет. Когда вы видели Галкину в последний раз?
Руденко приклеил ко Льву Сигизмундовичу наэлектризованный недоверием взгляд.
– Дня два назад видел, как она входила в подъезд. Наверное, у нее был выходной, – с беззаботно-манерным видом сказал Браницкий.
– Каков был характер ваших отношений? – в неожиданно резкой манере спросил Руденко.
– Соседский, ну, может быть, дружеский, – снисходительно улыбнулся Браницкий, – иногда мы вместе пили чай, перебрасывались парой-другой слов. Я, видите ли, литературный критик. Люблю поговорить на общие темы, а Женя кончила филфак, причем с хорошими оценками. У нас были темы для общения.
Браницкий кашлянул для солидности.
– Поня-атно, – мрачно процедил Руденко, словно тот факт, что у Галкиной и Браницкого находились общие темы для разговора, в чем-то изобличали последнего. – И она делилась с вами своими проблемами?
– Да, представьте себе. Она говорила об охлаждении со стороны своего кавалера, Антона. Она переживала.
– И когда началось это охлаждение? – не отрывал от него напряженного взгляда Руденко.
– Да что-то около месяца назад, – трагически вздохнул Браницкий. – По крайней мере она в первый раз призналась мне в этом.
– Она не говорила, чем это было вызвано?
– Нет, она сама не знала, – грустно улыбнулся Браницкий. – Такое бывает в любви. Если вы хотите услышать мое мнение, то я думаю, что это не что иное, как сдергивание маски. Этот мафиози просто использовал ее. Понятное дело, она ему надоела. Прискучила.
– Она вам не говорила, где он работает?
– Да нигде – ведет праздный образ жизни, – презрительно хмыкнул Браницкий. – Нет, я понимаю, когда поэт, художник, натура творческая ищет применения своим силам и не находит в нашей пошлой действительности, но этот… – он сделал кислую мину, – просто ничего не делает и все. Папа у него – шишка, держатель казино. В этом казино и работала Женя.
– Интересно! – встрепенулся Руденко.
– Да, – нервно дрыгнул ногой Браницкий. – Этот тип – настоящий паразит. Беда Жени состояла в том, что она слишком доверяла ему, в том, что она вообще видела в людях только хорошее. И была обманута! – с артистическим надрывом завершил он.
– Как вы думаете, что могли искать у Жени? – вмешалась Яна и тут же поймала на себе неодобрительный взгляд Руденко, как бы говоривший: кто тут хозяин положения?
– А кто его знает? – передернул плечами Браницкий. – Ума не приложу.
– Так, – заговорил лейтенант менторским тоном, явно стараясь привлечь к себе внимание присутствующих, – искали какой-то небольшой предмет, размером… размером… – он огляделся по сторонам, ища подходящее сравнение, – с пачку сигарет, – утвердительно произнес он. – И, прошу обратить внимание, – он показал на шкатулку с драгоценностями, которая лежала у всех на виду, – преступника или преступников не интересовали деньги, во всяком случае, их эквивалент.
«Господи, – вздохнула про себя Милославская, – это ж надо, какими словами разбрасывается!»
Руденко заметил ее реакцию, но истолковал ее как похвалу и удовлетворенно усмехнулся в усы.
– Далее, – продолжил он свои сентенции, окрыленный успехом, – чтобы обыскать все эти помещения и перевернуть здесь все вверх дном, нужно определенное количество времени. Полагаю, преступники пробыли здесь как минимум час, а может, и больше. Самойлов, – он взглянул на сержанта, который со скучающим видом глядел в окно, – чего сидеть? Работать нужно. Бери бумагу, пиши протокол осмотра места происшествия. Сегодня как никак праздник, нужно домой попасть к вечеру, а не ночью. Сейчас приедут криминалисты, а у нас здесь конь не валялся!
– Сейчас, сделаем, – Самойлов поднялся и поплелся на кухню.
– Вам придется немного подождать, – Руденко с важным видом зыркнул на соседей, – будете подписывать протокол.
– Семен Семенович, – Яна поднялась со своего места, – я пока посмотрю спальню, хорошо?
Руденко чуть помолчал, удивленно всматриваясь в глаза Милославской, словно старался высосать из них ответ на вопрос: чего ей понадобилось в спальне? Не найдя ответа и серьезных оснований для отказа, кивнул.
– Только смотри там, руками…
– Я осторожно, – улыбнулась Яна.
Ей действительно пришлось идти очень внимательно, чтобы не наступить на разбросанные по квартире вещи. Руками она тоже ничего не задевала, пока не вошла в спальню. Большая двуспальная кровать, втиснутая между двумя тумбочками, больше походила на поле битвы. Видимо, искали что-то такое, что можно было спрятать между пружинами матраца или в другом тайном месте. Не похоже было, что те, кто здесь устроили этот бедлам, нашли то, зачем приходили. Такой вывод Яна сделала из того, что во всей квартире не осталось ни одного не тронутого кусочка, ни одной вещи, не сдвинутой со своего места. Значит, это что-то все еще здесь? Она пока не стала искать ответа на этот вопрос, оставив его на потом. Ей захотелось представить себе картину произошедшего.
Судя по тому, что убили Женю Галкину первым подвернувшимся под руку предметом, а именно – сковородой, – можно было предположить, что она появилась перед преступником неожиданно. Но почему, увидев беспорядок в прихожей, она не вызвала сразу милицию, а вошла в квартиру и конкретно – на кухню? Милославская находила этому по крайней мере два объяснения: либо она все время, пока длился обыск, находилась дома, что не слишком-то логично, потому как на теле, насколько заметила это Яна, не было следов пыток или побоев, либо, что более вероятно, она просто подумала, что в квартире уже никого нет. И притаившийся грабитель ударил ее сковородой, когда она вошла на кухню. Эта версия нравилась Милославской гораздо больше и, не придумав пока ничего другого, она на ней и остановилась.
Из гостиной доносились голоса понятых, которые перекрывал сильный баритон Руденко, а затем присоединились и другие голоса, какие-то отстраненно-профессиональные. «Наверно, криминалисты прибыли», – решила Милославская, опускаясь на маленький пуфик, стоявший рядом с кроватью. Конечно, было бы интересно послушать, что скажут эксперты, но Яна почему-то решила задержаться в спальне, как-будто именно тут была спрятана разгадка гибели Жени Галкиной. Она положила руку на кровать, зная, что на материи отпечатки пальцев не остаются, и провела ладонью туда-сюда, ощущая шелковистость матраса. Как-то сама собой у нее появилась мысль, что можно поработать с картами.
Достав колоду из заднего кармана джинсов, она смешала карты и, найдя нужную, которую называла «Взгляд сквозь оболочку», опустила на нее ладонь.
Сразу же отозвавшись теплом, карта «заработала». Яна смотрела на растерзанную кровать, которая вдруг стала принимать правильные очертания и, наконец, ритмично закачалась. Милославская даже испугалась, увидев на постели обнаженные тела, которые извивались в любовном экстазе. Девушку, которая лежала на спине с широко раскинутыми ногами, она узнала сразу – это, без сомнения, была Женя Галкина. Глаза ее были закрыты, голова – повернута немного в сторону, но на лице читалось если и не отвращение, то, во всяком случае, просто безразличие. Лица мужчины, лежащего сверху и старательно сопящего в такт резким движениям своего таза, видно не было. Яне, подчиняющейся природной стыдливости, захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, но сделать этого ей не удалось – «живая картинка» стояла перед ее внутренним взором. Тогда женское любопытство взяло верх, и она все же решила рассмотреть мужчину. Она отвлеклась от происходящего действа и глядела на мужчину, как на объект в анатомическом театре: довольно сильное, мускулистое тело с излишками жирка на талии, аккуратно подстриженные каштановые волосы, слегка тронутые сединой, мощная мясистая шея с морщинами, которую слегка прикрывала Женина рука. На спине у мужины, под правой лопаткой темнела крупная родинка. Яна ждала, что он наконец повернет голову, и она сможет увидеть его лицо, но этого не произошло. Видение исчезло так же быстро, как и появилось, оставив после себя чувство нереальности.
Почувствовав усталость, Милославская глубоко вздохнула и открыла глаза. Спрятав «остывшую» карту среди других, она сунула колоду в карман и достала из другого кармана сигареты. Несколько мгновений она курила, позволяя своим мыслям свободно клубиться подобно сигаретному дыму, потом попыталась осознать, что же в конце концов ей удалось увидеть? Единственное, что приходило в голову сразу же – мужчина в постели Галкиной не так уж молод, чтобы быть ее парнем. Может, молодой «безработный», о котором говорили соседи Галкиной, просто так старо выглядит? Нет, – она тут же отвергла это предположение, – просто это другой человек, человек, которому никак не меньше сорока лет, – уверенно определила Милославская. Она посмотрела по сторонам, нашла обрывок газеты, из которого сделала маленький пакетик и стряхнула в него пепел с сигареты.
«Кто же это тогда? – продолжала сама с собой размышлять Яна. – Уж не этот ли молодящийся сосед, играющий роль этакого бонвивана?»
Но и это предположение пришлось отбросить как несостоятельное, потому как тонкие, взлохмаченные волосики «бонвивана», никак не хотели складываться в аккуратную прическу, да еще и с проседью. «Это точно не он, – Яна выпустила струю дыма в потолок, – но исключать того, что дядечка искал с Галкиной не только светских бесед, тоже нельзя».
Милославская сунула окурок в пакетик и, открыв форточку, выбросила его на улицу. Постояв немного у окна, через которое солнце лило в спальню мягкое неназойливое тепло, она снова вышла в гостиную. Она увидела, что за столом сидит сержант Самойлов, высунув от напряжения и усердия кончик языка, и старательно выводит буквы на листе бумаги. Руденко стоял рядом, заглядывая ему через плечо и диктовал то, что отвечали на его вопросы понятые, они же и свидетели. То есть, попросту говоря, переводил с разговорно-бытового языка на казенно-формальный. При этом фразы у него получались настолько неуклюжими и какими-то скукоженными, что ему, чтобы не забыть удачную формулировку, приходилось по нескольку раз их повторять. Да и сержант, как видно, не владел стенографией в той мере, чтобы с лету записать мысль начальника.
– Я, пожалуй, пойду, – Яна переступила через кучу постельного белья. – Мне нужно кое о чем поразмышлять.
– То есть как это ты пойдешь? – вылупился на нее от негодования Руденко. – Сама эту кашу заварила, а теперь – в кусты?!
– Ну не я же ее убила, Семен Семеныч, – грустно произнесла Милославская. – Мое дело маленькое – я органы в твоем лице, товарищ Руденко, в известность поставила. Органы что-то еще хотят от меня?
– Ты пиши, пиши, – Руденко прикрикнул на Самойлова, который отложил ручку в сторону и не без интереса наблюдал за происходящим. – А вы, гражданочка, пройдемте со мной, – зыркнул он на Милославскую и направился к выходу.
Яне ничего не оставалось делать, как пойти следом.
– Слушай сюда, Яна Борисовна, – сказал лейтенант, когда Милославская вышла на лестничную площадку, где кроме Руденко никого не было, – ты, наверно, думаешь, что сделала мне большое одолжение, что подсунула жмурика да еще и на Первое мая, да?
Сперва Яне показалось, что он шутит, но лейтенант был серьезен, как бывают серьезны только не очень умные люди, и она поняла – шутки на сегодня закончились.
– Ты хотя бы понимаешь, – продолжал катить на нее бочку лейтенант, – чем все это может кончиться?
– Ну и чем? – мягко улыбнувшись, спросила Яна.
– Тем, – огрызнулся лейтенант, – что я останусь при своих двух звездах, вместо трех, на которые мне намекали.
– Да я-то тут при чем, Сеня?
– Как, то есть, при чем, – передразнил ее Руденко, – а кто меня вытащил сюда, кто сказал, что труп в квартире, кто, в конце-концов, заставил меня дверь выламывать?
– Я, что ли? – недоумевающе посмотрела на него Милославская.
– А кто же? – немного смягчившись, Три Семерки закурил. – А теперь собираешься меня оставить.
– Так ведь это твое дело, – Яна все еще не понимала, чего от нее хочет Руденко, – и рано или поздно, тебе все равно бы пришлось им заниматься. Или ты считаешь, нужно было подождать, пока труп начнет разлагаться, и соскрябать его с пола лопатой?
– Ну, это ты загнула, Яна Борисовна, – лейтенант понял, что перегнул палку, но пока не сдавался. – Мне ведь что нужно решить, – пуская клубами дым рассуждал он, – как сказать начальству?
– Ну так и скажи, мол, труп в квартире по такому-то адресу.
– А я как оказался по этому адресу? – усмехнулся Руденко, – Мне ведь рапорт поставлять надо. Не могу же я написать, что мне было видение, мать твою! Да меня за такое последних звезд лишат к чертовой матери!
– Не лишат, Семен, – чуть не рассмеялась Милославская, услышав причину его переживаний. – Мы с тобой что-нибудь придумаем. Тебе когда нужно рапорт сдавать?
– Ну, как, то есть, когда? – Три Семерки почесал затылок. – Сегодня – первое, красный день календаря, между прочим, – намекнул он, – завтра – второе, значит, послезавтра.
– Да у тебя еще времени – вагон и маленькая тележка, – успокоила его Яна. – Давай сделаем вот что. Ты здесь закончишь сегодня и подтягивайся ко мне. Там все и обсудим. А заодно я что-нибудь вкусненькое приготовлю на праздник.
– Точно? – лейтенант прищурил глаза и провел ладонью по усам, словно уже стирал с них хлебные крошки или капли жира.
– Точнее не бывает, – Яна хлопнула Руденко по плечу и пошла вниз по лестнице.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Казино «Большая игра» располагалось в самом сердце города. Это было дорогое, престижное заведение, оборудованное с учетом западных стандартов. Витрины были оформлены со вкусом, броско, но не аляписто. Кроме собственно игральных залов, разделенных высокими изящными арками, здесь были еще бильярдные, бар и ресторан. Затянутые имбирно-бежевым атласом стены создавали ощущение несказанного уюта и легкости. Поздоровавшись со швейцаром и миновав закрытый гардероб, Яна вошла в первый зал. Не останавливаясь у бара, она пролетела дальше – прямо к игровому столу. Здесь отправляла игру наряженная в белую блузку и ярко-красную жилетку девушка-крупье. За столом в ленивых позах восседали три шкафоподобных братка, помятые лица которых наводили на мысль, что они здесь околачиваются со вчерашнего вечера. Они подняли на Яну осоловелые рассеянные взгляды, уравнивающие ее с предметами обстановки.
– Добрый день, – поздоровалась Яна, когда девушка объявила о результате очередного кона, и все трое игроков сделали кислые мины. – С кем я могу поговорить о Жене Галкиной?
Девушка с удивлением посмотрела на Яну.
– Она не вышла вчера на работу. Дома ее нет, – пожала она плечами, – никто не знает, где ее искать.
– Вот именно об этом я и хотела поговорить, – слабо улыбнулась Яна.
– Пройдите прямо, вон из второго зала дверь ведет в коридор. Выйдете и увидите дверь справа. Это комната крупье. Там девчонки…
– Спасибо! – Яна пошла в указанном направлении.
– А вы кто ей будете? – бросила вдогонку крупье.
– Знакомая, – на ходу ответила Яна, выбегая в коридор.
Она постучалась в обитую светлым деревом дверь. Не дождавшись ответа, потянула за латунную ручку. И очутилась в просторной комнате, две стены которой были заставлены шкафами, у другой, под закрытыми жалюзи окнами стоял длинный кожаный диван, а в центре поместился журнальный столик и пара широких кресел с округлыми спинками. На них сидели две одетые в форменные блузки и жилетки девушки и весело о чем-то болтали. При этом они затягивались сигаретами, стряхивая пепел в большую темную пепельницу из небьющегося стекла, стоящую на столике. На коленях у одной девицы лежал раскрытый журнал с красочными страницами. Яна заметила небольшую дверь, расположенную меж шкафами. Она поздоровалась, девушка ответили заторможенно-робким «здрасьте».
– Я пришла поговорить о Жене Галкиной. С ней случилось несчастье.
– Проходите, – пригласила ее блондинка, на лице которой замерло настороженное выражение.
Яна поблагодарила и села на диван.
– Женю нашли сегодня мертвой в ее квартире.
Не успела она договорить, как обе девушки издали испуганные возгласы.
– Вы из милиции? – спросила брюнетка.
– Нет, я веду частное расследование. Незадолго до смерти Женя обратилась ко мне. Ей казалось, что за ней следят. Когда вы видели ее в последний раз?
Девушки быстро и озадаченно переглянулись.
– В воскресенье, – сказала брюнетка, – она ушла раньше. Она торопилась, сказала, что у нее назначена встреча.
– Дома? – уточнила Яна.
– Она не сказала, – вздохнула брюнетка, – просто ей позвонили.
Яна заметила на стене миниатюрный настенный аппарат.
– У нас параллельный телефон, – пояснила блондинка, перехватив Янин взгляд, – один аппарат здесь, другой – у Галкиной в кабинете.
– Там ее кабинет? – кивнула Яна на дверь меж шкафов.
– Да, она ведь была старшим крупье, – ответила блондинка.
– Вам ничего не показалось странным в ее поведении в воскресенье. Может, она говорила что-то особенное, была возбуждена?
– Немного, – печально улыбнулась брюнетка, – мне кажется, ей звонил мужчина. У нее глаза блестели, это я точно помню.
– На какое время у нее была запланирована встреча?
– Не знаю, – брюнетка достала сигарету из пачки и крутила ее между пальцами, – но ушла она где-то около четырех.
– А Антон к ней в тот день не заходил? – Яна достала сигареты.
– Вам и об этом известно? – неловко улыбнулась блондинка.
– С некоторых пор поговаривали, что они больше не встречаются, – с тоскливой интонацией добавила брюнетка и, загасив сигарету в пепельнице, пододвинула ее Яне.
Та закурила, держа пепельницу в руках.
– А вы не знаете причину размолвки?
Девушки как по команде пожали плечами.
– Галкина всегда держалась немного особняком, – сказала блондинка, – так что…
– Понятно, – кивнула Милославская и повернулась в сторону брюнетки. – Вы тоже не знаете?
– Нет, – та кинула взгляд на подругу и уткнула его в пол.
– Ладно, спасибо, – Яна бросила окурок в пепельницу и поставила ее обратно на стол, – значит, – ей все-таки удалось перехватить взгляд блондинки, – Женя была не слишком-то общительна?
– Не то чтобы не общительна, – она выпятила ярко накрашенные губы, – просто, держалась ото всех на расстоянии.
– Может, у нее были на это причины?
– Вы имеете в виду, – пренебрежительно передернула плечами блондинка, – ее университетское образование? Так здесь не она одна такая.
– А кто еще?
– Да хоть Томка Карпунина, – она снова посмотрела на подругу, – она в баре работает.
Милославская вышла за дверь и, пройдя коридором, оказалась в зале. Оглядевшись, она направилась в бар, который оказался в конце дальнего зала. За стойкой в одиночестве скучала миловидная барменша, на бэйдже у которой Милославская прочла ее имя и фамилию.
– Что-то, Тамара, не густо у вас сегодня с посетителями, – улыбнулась Милославская.
– К вечеру начнут подтягиваться, – в ответ ей улыбнулась Карпунина. – Вам что-нибудь налить?
– Красное вино, – кивнула Милославская, устраиваясь на банкетке.
– Сухое, сладкое? – поинтересовалась барменша. – Есть хорошее грузинское.
– Можно, – согласилась Яна. – Вообще-то, я хотела у вас кое-что спросить о Жене Галкиной.
– Я уже давно ее не видела.
– Ее убили примерно два дня назад.
Тамара как раз наливала вино в бокал, когда Яна произнесла эту фразу, да так и застыла, как замороженная. Вино потекло через край бокала.
– Черт, – опомнилась Карпунина, и принялась вытирать стойку, – что вы такое говорите?
– У нее был приятель – Антон, – не ответив на ее вопрос, продолжала Милославская. – Вы его знаете?
– Сынок нашего хозяина, – пододвинув бокал Яне, – ответила Тамара.
– Кажется, вы о нем не слишком высокого мнения?
– Кого интересует мое мнение? Я всего лишь бармен.
– Бармен с высшим образованием, – Яна сделала несколько глотков, – хорошее вино. Так что вы думаете об Антоне?
– Образование сейчас не очень-то помогает устроиться, – с горечью в голосе произнесла Тамара, – а насчет Антона… Умный парень, но работать не слишком-то любит. Да и зачем работать, если папаша снабжает деньгами, кормит и одевает?
– У них с отцом хорошие отношения?
– Наверное, раз он ни в чем ему не отказывает, – Карпунина на секунду задумалась, – хотя, как-то я слышала, что они разговаривали на повышенных тонах. Я проходила по коридору мимо кабинета Засурского…
– Мимо чьего кабинета?
– Ну, Якова Засурского – папаши Антона Засурского. Вы что, не знаете?
– Знаю, знаю, – смущенно улыбнулась Милославская и допила вино, – и что же вы услышали?
– Ничего конкретного, – покачала головой Тамара, – просто… Ну, мне показалось, что они ругаются из-за чего-то.
– А из-за чего именно, не поняли?
– Нет. Я просто проходила мимо, а не стояла под дверью, – пояснила Тамара. – Так кто же все-таки убил Женьку?
– Это как раз я и выясняю.
– Вы думаете, это Антон?
– Не могу судить, так как еще не встречалась с ним. А вы считаете, что он способен на убийство?
– Не зна-аю, – протянула Карпунина.
– Ну, а все-таки? – настойчиво спросила Милославская.
– Наверно, мог бы, – после долгой паузы ответила Тамара.
– Два дня назад, в воскресенье, была ваша смена?
– Моя.
– В тот день вы видели Галкину, разговаривали с ней?
– Она подходила пару раз, выпить сока, ну, мы перекинулись несколькими фразами. Так, ничего существенного.
– В этот день она должна была с кем-то встретиться. Вы не знаете с кем?
– С Антоном, наверно, с кем же еще?
– У нее больше не было поклонников?
– Ну почему? – усмехнулась Карпунина, – к ней многие клинья подбивали, но, по-моему, ни с кем ничего серьезного у нее не было.
– А в тот день, перед уходом, какое у нее было настроение?
– Обычное, – Тамара слегка наморщила лоб, – хотя… мне кажется, перед самым уходом она была как-то возбуждена. Может, мне просто показалось.
– Ну, ладно, спасибо вам, – Яна оставила на стойке деньги за вино и свою визитную карточку. – Если вспомните, что-нибудь еще – позвоните мне.
– Экстрасенс? – Карпунина подняла глаза от карточки и с удивлением посмотрела на Милославскую. – А я думала, вы из милиции.
– Нет, – усмехнулась Яна, – но милиция в лице лейтенанта Руденко, я уверена, еще посетит вас с расспросами.
Выйдя из казино, Милославская решила немного прогуляться, но тут вспомнила об обещанном лейтенанту праздничном столе. Ей пришлось заглянуть в ближайший супермаркет, где она купила свежих фруктов и консервированных салатов, потому как заниматься их приготовлением сейчас не было никакого желания. Вдобавок она прихватила большую курицу, чтобы запечь ее в духовке. Такой стол не отнимет много времени, – подумала она, – а выглядеть будет на все сто. Семеныч не будет разочарован.
Собственно, Яна пригласила к себе лейтенанта не для того, чтобы потчевать его разносолами или советовать, как ему отчитываться перед начальством, хотя и для этого тоже. У нее была вполне определенная задняя, так сказать, мысль – разузнать побольше об обстоятельствах гибели Жени Галкиной.
Вернувшись домой на такси с двумя большими пакетами, она первым делом закинула в духовку курицу, быстренько открыла консервные банки, разложив их содержимое в вазочки, вымыла фрукты и поставила все это на стол в гостиной. «Сойдет», – она критическим взглядом окинула то, что у нее получилось и опустилась в кресло с удовлетворенным выражением на лице.
Руденко явился около восьми вечера. Он устало ввалился в прихожую, гремя бутылками в пластиковом пакете. Обдав Яну запахом пота и сигарет, он прошел в гостиную и устало плюхнулся в кресло перед столом. Яна выставила на стол полуостывшую к тому времени курицу и устроилась напротив.
– Богато, богато, – похвалил лейтенант угощение и выставил из пакета две бутылки семьсот семьдесят седьмого портвейна.
Сослуживцы за его пристрастие к этому напитку между собой называли его Три Семерки. У Яны оставалось еще полбутылки коньяка и она плеснула себе немного в большую пузатую рюмку. Руденко откупорил портвейн и наполнил большой фужер до краев.
– Ну, с праздничком, – чокнувшись, он осушил его до самого дна, закусил маринованным огурчиком и с жадностью набросился на салаты.
– Может, сначала курицу разделаешь? – с усмешкой спросила Яна, глотнув немного коньяка.
– Благодаря тебе, – с набитым ртом произнес Руденко, – я сегодня весь день на двух пирожках.
– Вот и поешь как следует, – Яна пододвинула ему блюдо с курицей.
Руденко засучил рукава, взял нож и ловко разделил румяную птицу на несколько частей. Он ел, обильно запивая пищу портвейном и вытирая пышные усы салфеткой. Они выпили еще за День солидарности, за труд, черт бы его побрал, за здоровье – куда же без него? – за мир во всем мире и за что-то еще. И только когда Семен Семеныч насытился и развалился в кресле с сигаретой в зубах и блаженным лицом, Милославская принялась за расспросы.
– Ну что, Семеныч, какие новости? – как бы между прочим поинтересовалась она.
– А-а, – пьяно махнул он рукой, – пока не слишком много.
– А все-таки? – Милославская тоже закурила.
– Ладно уж, скажу, – хитро посмотрел на нее Руденко, словно говоря, что он понимает, чем обязан такому столу, – врач говорит, что смерть наступила примерно сорок восемь часов назад, точнее можно будет сказать после вскрытия. Скорее всего, смерть наступила от перелома шейных позвонков, почти мгновенно, но жертву ударили еще раз, когда она уже была мертва. Орудием убийства явилась, опять же предположительно, – уточнил он, – тяжелая чугунная сковорода, на которой остались частички крови, кожи и волос. Да, – добавил Руденко, – в квартире, как я и думал, полно отпечатков пальцев. Мы прогнали через компьютер – ничего – в нашей картотеке не числятся.
– Что это значит? – поинтересовалась Милославская.
– Это значит, – словно читая лекцию, продолжил Три Семерки, – что убийца никогда не привлекался к уголовной ответственности. Кстати, – заметил он, подняв указательный палец, – основная часть отпечатков, кроме отпечатков Галкиной, разумеется, принадлежит одному человеку. Из этого можно предположить, что убийца был один, – резюмировал лейтенант.
– Это точно?