Это не страшно Щуров Евгений
Проснувшись по будильнику, в 10.00 Иван Николаевич вспомнил, что сегодня с утра все мужчины больницы после сорока должны были сдать организованный анализ на ПСА. На телефоне был пропущенный вызов от Шастина.
– Ирин! Пора вставать! – громко сказал Иван и пошел в ванную комнату. Процедура бритья, чистки зубов и душ заняли минут пятнадцать, а когда он вышел, Ирина Юрьевна лишь перевернулась на другой бок.
– Ира, подъем! Нам надо на работу, алё! – Турчин стал нежно тормошить подругу.
– Ну сейчас, еще минуту, – отмахивалась Ирина. Потом потянулась обнаженная, Ивану показалось, что она похудела за ночь и он чуть было не замахнулся на утренний секс. Тут его разум тормознул тело. Надо было ехать на работу.
– Быстро вставай! – рычал Иван Николаевич и тянул Ирину на пол. Наконец она сообразила, что к чему, глянула на часы и бешено заторопилась, первым делом, в ванную комнату.
До больницы они добрались в начале двенадцатого и разбежались по своим отделениям. Заведующие довольно спокойно относились к отлучкам сотрудников, знали, что никто не будет за них что-то дописывать и доделывать. Этот бич писанины несет на себе врач сам, в одиночестве, никем не жалеемый. Понакупили компьютеров, а все одно – переписываем на бумагу, так как-то сподручнее, да и начальство к труду своих подчиненных приучает.
В лабораторию Турчин уже, конечно, не успел, там, в 10.00 все было закончено. Теперь ему придется не позже понедельника сдать онкомаркеры в Центральной лаборатории. В принципе, сказали ему, вы можете успеть до 12.00. «Все, башку заведующая снесет»! Но все-таки отпросился и ничего страшного не произошло. Заведующая только сказала, что ей к двум в парикмахерскую и чтобы Турчин посмотрел новеньких, да он и так сегодня дежурит. «ОК, мэм!». Иван Николаевич прыгнул в свою «кошечку» и выехал за ворота.
Сдать анализы успел. Сейчас надо быстро возвращаться домой, все прибирать, поглядеть, чего не хватает. Чтоб было чисто, все на своем месте. Чтоб если придет Юлия в его дом навсегда – определенно знала, что Иван Николаевич порядок любит и ценит. А что, если они поженятся, а потом Юлия найдет кого помоложе и интереснее, и тоже на работе будет крутить с кем-нибудь? Да что это за мысли? Что за ревность без причины? Может еще Иван и не сделает предложение? Как не сделает? Он что, зря ей подарки дарит, развлекает ее всячески, хочет видеть постоянно рядом с собой, а как сладко провести с ней глубокой ночью хотя бы 20–30 минут! Совсем сдурел? Отставить! Совсем, чудик запутался: то женюсь, то не женюсь. Юношество какое-то, прыщавое.
Все это копошилось в голове Турчина, пока он прибирался в квартире. Завтра уже будет некогда. Юлия уйдет с дежурства в пятницу утром, а ему еще весь день в отделении болтаться. До шести. И только потом он подъедет к ее дому, как они условились, позвонит ей, она выведет свою машину и поедет следом за Турчиным, и всю ночь, с пятницы на субботу они будут не торопясь наслаждаться друг другом, есть всякую вкуснятину, болтать о том, о сем, смотреть кино, засыпать, просыпаться, вновь любить друг друга, в субботу проснуться хоть в три часа дня, поехать в супермаркет и купить в одном из бутиков Юльке платье, Турчин уже присмотрел, затем прошвырнуться по обувным лавкам, завалить его «шевроле» коробками с подарками, новыми, неизведанными продуктами и, подъезжая к дому, в котором они должны провести еще ночь и день, сказать: Юлечка! Я тебя очень люблю! Выходи за меня замуж!..
– А муж? – спросит она. Вот и приехали. Пока ты ее Сашку не изведешь – не видать тебе спокойной жизни. Да, тебе еще деда извести надо. Не забывай! Иван Николаевич мысленно погрозил себе пальчиком.
Послеобеденная работа в отделении промчалась незаметно быстро. В начале пятого все врачи разбежались, даже Шастин не задержался и укатил к своей Миле, пожелав Турчину не бороться на дежурстве за пополнение отделения новыми пациентами. В окно ординаторской Иван увидел Ирину, которая уехала домой с медсестрой из их отделения. Турчин развалился на диване, снова поднялся, взял фонендоскоп и пошел как бы на обход на мужскую половину, тайно навестить обреченную.
По сути, бабуля и так была обречена: ни с кем не стала разговаривать, была весьма худа, изо рта дурно пахло. Иван Николаевич вспомнил из анамнеза, что несколько лет назад она была прооперирована по поводу рака желудка. Вот и запах изо рта, видать метастазы в печени уже, печеночная энцефалопатия. Так. На ЭКГ отмечались признаки развивающейся блокады. Бабуля стала сильно заторможенной в разговоре с Турчиным. Все ясно. Проблем не будет. Есть у Турчина способ. Надежный.
Он вернулся в ординаторскую, лег на диван. До 18.00 оставалось пятнадцать минут. Но сейчас он к Юле не пойдет – девушка она серьезная, пока дотошно не примет смену, никаких ля-ля. Он вновь поднялся с дивана, открыл справочник по лекарственным препаратам, нашел нужное, внимательно прочел. Потом поднялся в реанимацию, зашел в зал; как дежурный терапевт в его обязанности входил вечерний обход отделений. В зале лежал один пациент с инфарктом и бабуся с инсультом. Девочки медсестры сновали по залу, колдуя у постелей пациентов нажимая нужные кнопочки на мониторах, снимали показания с них, перенося в реанимационную карту. За общим разговором ни о чем Иван Николаевич повернулся к шкафу с медикаментами и взял ту ампулу, что ему была нужна. Несколько минут поговорив еще, он пожелал легких больных для реанимации и ушел к себе в отделение. Все было готово к завтрашней казни.
Иван Николаевич вновь ввергнулся в продавленный диван, смотрел на часы и в телевизор. Завтра вечером Юлия будет хозяйкой в его доме, пусть ненадолго, пусть гостьей, но у него в доме!
Около семи часов вечера Турчин побежал на «скорую помощь». Юлия Ивановна уже все приняла, везде расписалась, во всех многочисленных журналах и тетрадях и сидела на диване, закинув ногу на ногу.
– Здравствуйте, Иван Николаевич, – хором сказали все присутствующие, – Вы с нами сегодня?
– Нет, это вы со мной.
Турчин подошел к дивану, и сидящая рядом с Юлией фельдшер отодвинулась, освобождая тому место, рядом с подругой.
– Как настроение, доктор? – этак с иронией спросила Юля?
– Рядом с тобой – замечательное!
– Выходит, буду вам всю ночь бабулечек возить.
– А вот этого делать не стоит. Ты-то с утра спать идешь, а мне еще весь день вахту стоять. Юля наклонилась к нему и на ухо сказала: – Не переутомись!
– Ну нет! Вообще постараюсь поспать в дежурке, – так же тихо ответил Иван.
– Так тебе твоя заведующая и даст поспать, тем более завтра, в пятницу.
Отчего-то самыми заполошными днями в провинциальных больницах случаются понедельники и пятницы. Понедельник – понятно, день нелегкий, впереди вся трудовая вахта; но отчего в пятницу и поликлиника, и стационар носятся как пчелки – никому не понятно. Зато остальные дни протекают вполне спокойно, тихо, размеренно. Обычно администрация закрывает глаза на видимое неусердие врачей и медсестер: кто пойдет работать на такую мизерную зарплату, когда оклад санитарки составляет 6–7 тысяч рублей? А половину денег съест «достояние народа» – газ, электричество, всякие жилищно-коммунальные хозяйства. А на другую половину денег надо поесть. Про «купить что-нибудь новенькое» уже нет речи. Да еще одно-два дитяти. Вот и мытарятся Зины, Вали, Светы по две ставки, обычно это одиночки, с не сложившейся семейной жизнью. Вкалывают в своем огородике. И такая Света за оказанную услугу для нее пойдет на все.
Все эти мысли проносились в голове Ивана параллельно болтовне ни о чем в зале отдыха. Он решил сегодня бабушку кончить. Для этого надо было только на минутку-две вытащить постовую медсестру из процедурной, и он решил использовать санитарку. Утром, днем проще входить в процедурный кабинет, вечером – ты на виду. «Дам, кто там у нас сегодня из санитарок дежурит, штуку и попрошу во время вечерних инъекций, под каким-нибудь предлогом вытащить медсестру из кабинета.» А там – вопрос техники. А это – он уже умеет и ему уже не страшно. Да было ли страшно? Кажется, нет. Правую руку он все равно тихонечко засунул под Юлькину попку.
Вызвали в приемное. Привезли очередную развалившуюся бабулечку. Настолько старую, что, казалось, привезли ее не из дома, а прямо с того света. Да и сама она все приговаривала: «Ну что вы меня все мучаете, в больницу и в больницу, дайте дома спокойно помереть»… Давно Турчин не слыхал столь мудрых слов из уст пациентов.
Бабулечку привезла весьма колоритная особа, доктор «скорой помощи», Екатерина Федоровна. Она обладала даром любить и жалеть всех подряд: людей, собак, козявочек, мурашек на асфальте, ну а прежде всего – больных бабушек и дедушек. Еще Екатерина Федоровна была крайне насторожена на предмет каких-то скрытых у пациента заболеваний. Любая боль в грудной клетке она расценивала как приступ стенокардии, симптом одышки – как признак отека легких. Екатерина Федоровна была ужасной перестраховщицей! Дежурившие по больнице с ней в смену доктора заранее обрекали себя на бессонную ночь. Одно время они были добрыми приятелями с Шастиным, тот тоже к пациентам всегда внимателен и серьезен. Но когда Екатерина Федоровна стала возить на его дежурствах всех подряд (в плане отечественных дурацких стандартов показаний к госпитализации она была, конечно, права), Шастин как-то сказал ей вслух: «Кроме знаний врачу еще нужна интуиция. Еще один остеохондроз ночью привезешь – убью». Сказал это так своим спокойным, тихим голосом, повернулся и ушел спать. Стоявшие вокруг рты пораскрывали. Ну и пошла за Шастиным молва: дежурный врач, никого не принимающий, «скорая» стала побаиваться всех подряд таскать, да пугать Шастиным стали особо охочих до госпитализации дедушек и бабушек. Говорили «скорачи»: сегодня Шастин, он вас не примет, а вот завтра – Чудов, тот все берет. Действительно, доктор Чудов принимал всех без разбору, да еще дергал постоянно дежуривших на дому узких специалистов. Посмотрев, как Чудов работает, Турчин однажды высказал ему:
– Знаешь, вместо тебя шофера можно на дежурство оставлять: по телефону и он спеца может вызвать. Даже закадычный друган Лыкин – и тот возмущался, когда Чудов выдергивал его из семейной постели по какой-нибудь ерунде: ты же сам бывший педиатр, ну позвони, на худой конец!
– Все равно запись в истории оставить надо было, – гундел Чудов, но вызывать стал реже.
Бабушка была осмотрена, явно безнадежная, два-три дня «усиленного» лечения – и все; но вдруг Турчин, несмотря на умоляющие взгляды родственников, отправляет бабушку домой. Неожиданно для себя, в первую очередь! Сперва, как бы паук, алчно озирал со стороны возможность заработать на бабушке, и вдруг, будто другой человек совершил поступок, отказав бабушке в приеме и ошалел от собственной глупости. Статистика смертей, была в порядке, никто и не думал думать, отчего старики стали помирать чаще, а Иван Николаевич вдруг внутренне заупрямился. Турчин был в трансе от собственного внутреннего непонимания складывающейся ситуации.
Да и не чаще старики стали помирать, собственно говоря!
Статистика смертей в наших периферийных «геронтологических» стационарах известна всем врачам-терапевтам: 15–20 дней все относительно спокойно, редко один – два случая на инфарктах набегут, затем три трупа подряд за два дня. Последние две-три недели выдались спокойными и вот сейчас, как раз, можно подтвердить статистику – дедуля в палате отделения не зная того сам, готовится к смерти, бабуля – в приемном покое, родственники – с интеллигентными умоляющими глазами (возьмите бабушку, мы заплатим, мы же ВСЕ ЗНАЕМ И ПОНИМАЕМ!). Вот это «знаем и понимаем» внезапно покоробило Ивана – палача. С его небескорыстной помощью молодые и здоровые избавляются от старых и ненужных. Правда, есть группа товарищей, родственников, упрямо вытягивающих своих девяностолетних дедушек и бабушек. Думаете из пламенной любви к предкам? Не-а. Из-за того, что этот, уже давно не ходящий самостоятельно, ничего не видящий и не слышащий, оправляющийся в памперс человек, которому не смогли создать в свое время достойных для жизни условий, до капли выжатый Советским государством, забытый в перестроечные годы, является участником Великой Отечественной войны и получает замечательную, по меркам провинциального городка, пенсию, которая естественно, за ничтожным исключением, идет на нужды семьи. Таких стариков родственники тянут до последнего! Лишь бы жил! Неважно, в каком состоянии, но это – источник дохода, семейный бизнес. Тут частенько и вкладываются, так, помаленьку, прибыль все равно будет, почтальон принесет заветную пенсию «нашего обожаемого дедушки».
– Что, доктор, не берете? – довольно спокойно спросила вслед уходящему на крыльцо Турчину Екатерина Федоровна. Родственники с интеллигентными лицами потянулись за ним. И тут за спиной Турчина прозвучали слова: «Доктор, можно мы с Вами отойдем в сторонку?» Магические слова! Эта простенькая фраза вернула Ивана Николаевича на грешную землю, все в голове заработало как надо, исчезло недоумение, непонимание и все встало на свои места.
От кучки родственников отделилась средних лет дама и они с доктором прошли в сад. Турчин закурил, дав прикурить и даме. Родственники вернулись в приемный покой. Екатерина Федоровна стояла на крыльце и тоже вытягивала из пачки сигарету. За ними не пошла. Мысль ее была простой и незатейливой: сейчас дама даст доктору одну-две тысячи и он положит ее пациентку. Дала же мне пятисотку, чтобы я свезла бабусю в больницу! Хотя нет, даст полторы. Возьмет, куда денется!
Дама оказалась церемонной особой. Она представилась. Представился и Турчин. Особа принялась подробно выспрашивать об отделении, врачах, медсестрах, санитарках даже, как они ухаживают за такими пациентами. Иван Николаевич охотно отвечает на вопросы дамы и как рыбак ждет нырка под воду поплавка, ждет основного предложения Елены Константиновны, так представилась дама. Они прошли уже в глубину сада, докурили сигареты, встали друг против друга. Садиться не стали – лавочки были влажны от частых и коротких дождей.
– Иван Николаевич, – начала дама. – Некоторое время назад нам стало трудно ухаживать за бабушкой: она капризничает, ругается, творит беспорядки в доме…
– Простите, перебью Вас. Вы пытались позвать священника, обращались к психиатру?
– Иван Николаевич, голубчик, времени нет у нас отправлять ее в дом престарелых, да и кто ее возьмет с ее болячками, сами видели… Еще надо дом продавать, ожидать наследства… Мы же точно знаем, Вы можете нам помочь! – надавила она. – Ну, Вы понимаете. Деньги у меня в сумочке, двадцать тысяч, это много. Но я хочу, чтобы все было спокойно, без милиции, Вы меня понимаете?
Елена Константиновна замолчала, достала сигарету. Турчин протянул ей зажигалку, прикурил сам. Быстро протянуло свежестью в воздухе. Собирался дождик.
– Давайте деньги и пойдем в приемное. Кажется, дождь собирается.
– Только без вскрытия! – настояла Елена Константиновна, передавая сверток.
– Конечно, конечно, – ответил Турчин, убирая деньги в карман джинсов. Они быстрым шагом пошли в приемное отделение.
«Красивая, – подумал Турчин, чуть приотстав от Елены Константиновны и откровенно разглядывая ее сзади и чуть сбоку. – Не прочь бы иметь такую шикарную любовницу. Явно не из провинции. Интересно, муж у нее есть?»
Опять эти думки про мужей! Сразу вспомнился Юлькин Саша. Правда, завалить его, что ли? А потом уговорить Юлию вообще уехать куда-нибудь на море. Конечно, после года траура. Купим там домик, летом отдыхающих ютить будем, работу мы всегда найдем, а за детьми Юлина мать присмотрит хорошо. Я себе место какое-нибудь непыльное найду, а Юлька пускай на местной «скорой» ставочку или даже половину берет. Нет. Половинку нельзя, надо ставку. Посмотрим.
– Оформляйте бабушку, – сказал Иван совершенно спокойно, буднично, хотя подумал, что эту фразу он мог произнести пафосно, с каким-нибудь намеком, этак таинственно или торжественно – ведь этими словами Иван Николаевич Турчин выносил смертный приговор.
– Ну, что я говорила, возьмет он бабулю, – удовлетворенно проговорила в пустоту Екатерина Федоровна, которая, стоя в коридоре, пила кофе. Знала бы она, за что и сколько получил Турчин!
Все прошло обычно. Иван Николаевич с помощью санитарки отвлек медсестру и дело сделал. Насчет вчерашней бабушки. Ночью бабушка приказал долго жить…
В три часа ночи позвонила Юлия, сказала, что свободна. Турчин спустился к ней, они зашли в дежурку, страстно целовались. Юлька потянулась в штаны Ивана.
– Стой, любимая!
– Почему?
– Мы завтра с тобой встретимся дома. Я сделаю тебе подарок и мы будем вместе почти трое суток. У нас будет незабываемый уикэнд!.. Впрочем, давай, раздевайся.
– Я четвертая на очереди, – возбужденно сказала Юля! Она уже стянула с себя форменную одежду и расстегивала лифчик.
Турчин быстро снял с себя дежурную пижаму и, притянув к себе любимую, стаскивал с нее трусики. Они утонули в море взаимной любви, ежесекундно повторяя; я люблю тебя!..
Через десять минут Юлька получила желаемое и откинулась на диване.
– Ты кончил?
– Да, любимая!
– Я все-таки к себе пойду.
– Может, останешься? – неуверенно спросил Иван. – Ненадолго? Мне хочется тебя целовать и целовать…
– А вот это уже завтра и потом, – ласково ответила Юля и стала одеваться.
Турчин смотрел на эту женщину, которая натянула трусики, застегнула бюстгальтер, встав с дивана и напяливала на себя скоровскую одегу. Сколько раз это происходило, стало как бы обыденным, но каждый раз Иван Николаевич ловил и запоминал эти ее движения одевания в дежурке каждый раз, но каждый раз ему было так хорошо с ней, что память стиралась и каждое Юлькино раздевание или одевание становилось внове, чем-то необычным. Ему ужасно нравились ее неширокие бедра, стройное, спортивное тело, маленькие и упругие грудки. Ему не хотелось отпускать ее от себя ни на минуту.
– Ну и уходи, – в шутку сказал Иван. – И вообще не приходи сюда.
– Чего-чего? – Юлия даже на секунду остолбенела. – Шут гороховый! Я же тебя все равно люблю. Давай. Спокойной ночи! Завтра я с утра – домой, а после работы заезжай и у нас будет три дня, чем заняться. Только я, наверное, машину дома оставлю. Хотя нет. Мне же в воскресенье на дежурство. Приедем порознь.
– Юлия Ивановна, это второстепенно, главное – поговорить и что-то решить.
– Милый мой, конечно, поговорим и решим все наболевшие вопросы… Тебе плохо со мной?
– О чем ты говоришь, глупенькая? Я готов твоего Сашку убить тебя ради…
– Поговорим! – Юлия Ивановна уже полностью оделась и сидела на краешке дежурного дивана. – А завтра начнется новая жизнь.
Юлька вскочила, поцеловала Ивана в губы и выскочила в коридор:
– Закройся, а то кто уведет!
Иван Николаевич не пошевелился в постели, так и лежал, заложив руки за голову. Он думал об Юлии, ее простой, неподдельной, страстной любви к нему и постепенно заснул.
Глава девятая
Будильник прозвенел в 6.30. Иван Николаевич первым делом позвонил родственникам умершей ночью бабушки и сообщил, что тело можно забрать хоть сейчас. Справку он напишет часам к двум. В ответ мужской голос спросил, можно ли будет мать одеть прямо в больнице и сразу привезти гроб.
– Конечно, приезжайте сразу с вещами и погребальными принадлежностями. Мы все сделаем сами.
До встречи… Примите мои соболезнования!
Он оделся и пошел в душ. Приведя себя в порядок, сел за документацию дежурного врача. На утренней планерке сообщил о скончавшейся ночью бабушке, с подтвержденным онкологическим анамнезом, о категорическом отказе родственников от вскрытия. Главнюк поворчал, что мало отправляем на вскрытия, но ругаться не стал, вспомнив, видимо, что Турчин часто отправляет на секцию умерших.
После планерки Иван успел повидаться с возлюбленной, проводив ее до машины, поднялся в свое отделение. Зазвонил телефон. Звонили родственники бабушки. Они в приемном отделении. Иван Николаевич тут же нашел дежурных санитарок, дал каждой по тысяче и попросил обмыть и одеть внизу умершую. И сам спустился вниз.
В коридоре приемного его остановил тот самый унылый мужчина, сын умерщвленной, как впервые, про себя, назвал его Иван.
– Ну что, где она? – спросил мужчина.
– Сейчас в подвальное помещение спустятся санитарки. И все сделают. Одежда с Вами?
– Да, в машине, и гроб… Венки…
– Я сейчас распоряжусь на проходной, чтобы машину пропустили на территорию больницы. Подъедете к главному входу. Да, санитаркам я уже заплатил. В два зайдете за свидетельством о смерти. Соболезную.
Иван Николаевич начал поворачиваться, чтобы уйти, но мужчина остановил его.
– Постойте! – сказал он, подошел ближе и незаметно передал ему в руки сверток. – Спасибо Вам… Хотя что я говорю! Вы необычный человек, помогаете нашим трудностям, делаете доброе дело и – преступник в то же время. Я лично Вас не осуждаю, но и не принимаю Вашей позиции. Ладно. Извините, я пошел к машине.
Иван Николаевич стоял и смотрел вслед уходящему мужчине. Как же его зовут? Они даже не представились. Так даже легче. Иван Николаевич опять пошел в дежурку.
В пакете лежало опять 10000 долларов! Ну, что же, опять хорошо. Стоимость моих услуг возросла до 20000. И я стал явно востребованным. Что-то тревожное на мгновенье вступило в душу Турчина, вспомнилась пословица: «сколько веревочке не виться» и прочие темность и страх.
Наплевать! Вперед, на службу, пациенты ждут! Турчин, воодушевленный, пошел в отделение. Как всегда, не пойдя на обход с самого утра, он сел писать сегодняшние выписки. Все его нынешние помыслы вращались вокруг вечерней встречи с Юлией и написанием справки о смерти, к двум часам. Иван Николаевич думал, как разместить неожиданную сумму.
В ординаторскую вошел Шастин, сел за свой стол. По пятницам Шастин старался сделать обход как можно раньше, чтобы быстрее вернуться домой к своей ненаглядной Миле. Откровенно говоря, как считал Турчин, Мила ревновала своего Константина к каждому телеграфному столбу, к каждой его задержке на работе, несмотря но то, что Шастин в больнице забывал обо всем на свете, как и Иван Николаевич, уткнувшись в своих пациентов, только об их болячках и думал. Тем Шастин и нравился Ивану Николаевичу: полной самоотдачей в профессии, которая нередко шла в ущерб семье. Они были очень разные – Мила, выросшая в деревне, и Константин Евгеньевич Шастин, сугубый горожанин, из интеллигентной семьи, где родственники, вплоть до бабушек и дедушек были причастны к медицине. Его отец, профессор, доктор медицины, в Москве, правда уже почивший, не раз предлагал Константину продолжить его дело, известного гастроэнтеролога. На что Шастин всегда отвечал: «папа, ты же сам, в своих лекциях, непременно упоминал о том, что принципиальным и главным звеном в российской медицине является терапевт, врач общего профиля, могущий сразиться с болезнью и в хирургии, и в гинекологии, и других отдельных специальностях. Никто так не видит больного, как знающий терапевт, ведь мы призваны лечить не болезнь, а больного». А мы сейчас, рассуждал Турчин, все поразбежались в узких специалистов. Так и слышишь вокруг: это не мой пациент, я не пульмонолог или – я эндокринолог, уролог, офтальмолог и так далее. Скоро, наверно, дойдем до специалистов по правому легкому, левому яичку, среднему уху, поджелудочной железе…
Но остались в глубинке еще люди с нетронутой репутацией настоящего, все почти знающего терапевта, врача широкого профиля, отзывчивого, соболезнующего, по-настоящему доброго.
Турчин считал, что и он может быть отнесен к когорте этих врачей, несмотря на то, что он… убийца. Парадокс! Он ведь тоже огромную часть своего времени отдавал пациентам, которые платили ему взаимностью, любили его, уважали, ценили.
– Ты сегодня, как обычно, быстрее домой? – спросил он Шастина просто так, чтобы не стояла тишина в ординаторской: дамы-врачи еще не вернулись с обхода.
– Нет, Ваня! Я сегодня дежурю, подменился. Мила попросила, чтобы я все выходные пробыл дома, я уломал Ястребову.
– Ну, ты монстр! – восхищенно протянул Турчин. – Саму Ястребову уломал отдать ее законное пятничное дежурство! Восхищен.
– Да она чего-то шибко и не ломалась, говорит, устала за неделю.
– А вы чем собираетесь заниматься?
– Мила в город хочет ехать в понедельник, а у меня дежурство, вот и надо сегодня отдежурить, а в субботу машиной заняться, механик придет.
– Понятно. А мы сегодня с Юлькой в загул идем, на все выходные.
– Давай, давай, покажи себя во всей красе, пусть Сашку своего бросает.
Они продолжали сидеть за компами, тупо печатая десятки эпикризов, неспешно переговариваясь.
В ординаторскую влетела заведующая и с ходу напала на Турчина:
– А ты что мне не сказал про вчерашнюю бабку? Померла. Я не посмотрела ее даже.
– Ты же просила ее глянуть и, если надо, положить, что я и сделал.
– Светлана Геннадьевна, на планерке ведь Татьяна доложила, что поступила во второй половине дня тяжеленькая бабуся, худая и сухая. Иван Николаевич назначил адекватную гидратацию, не пьет и есть отказывается, – напомнил Шастин.
– Да я ничего не говорю против Турчина, правильно терапию назначил, а вот мне не напомнил, вот я о чем.
– Да когда было еще напоминать? И так, с планерки – в палаты, тебя и не видел даже. А чего она померла? – чуть не радостно спросил Иван Николаевич?
– А я почем знаю? От старости, наверно. На вскрытие ее направляй, чего там у ней было?
– Родственники амбулаторную карту передали, рак желудка, метастазы в печень, холестаз.
– А зачем взял ее? – не отставала заведующая.
– В истории записано: по настоянию родственников.
– Вот еще одна смерть повиснет, онкологическая, главный будет орать, – ныла Светлана Геннадьевна. Ну попробуй, может родственники согласятся на вскрытие?
– Да они уже все подписали и забрали труп. Я все доложил на планерке. Все в порядке, не орал.
– Давай, все равно, старайся отказывать таким.
– Ладно-ладно, сейчас, историю покажу.
Турчин радостно выскочил из ординаторской, чуть не сбив дверью входящую докторшу, умницу, невозмутимейшую Елену Ивановну. Пробить ее чем-то необычным было невыносимо трудно: она все знала и все повидала. Наверно, поэтому, мало кто из пациентов видел ее даже улыбающейся, а уж смеющейся не видел никто, это точно. Очень редко ее мог рассмешить Турчин, анекдотом или веселой историей из жизни окружающих. Сама она была весьма остроумной.
– Куда это Вы, да такой радостный? – спросила Елена Ивановна, – Никак облаготетельствовал кто?
– Бабушка вчерашняя померла, – ляпнул не подумав Турчин.
– Вот радости-то привалило Турчину, разбираться со случаем.
Иван Николаевич уже искал историю болезни бабули на посту медсестер. Она лежала на столе сверху. Он раскрыл последнюю страничку и прочитал имя-отчество сына. «Так вот как Вас кличут, Ерофей Митрофанович, унылый и сомневающийся философ-соучастник».
Нашел и амбулаторную карту. Вдруг ему захотелось услышать голос красавицы дочери покойной.
– Але, Елена Константиновна? Это доктор Турчин. Примите мои соболезнования!
На том конце женщина молчала, видимо, не могла прийти в себя от такой скорости реализации ее проекта. Так и есть:
– А что, Иван Николаевич, уже все?
– Вы разве не знали еще? Вас что-то не устраивает?
– Нет, что Вы! Я поражена, как умеют работать наши врачи, – с великой долей сарказма произнесла красавица, Елена Константиновна.
– Примите еще раз мои соболезнования. Справку, давайте Вам в понедельник выпишу, хорошо?
– Хорошо, – ответила красавица из центра и отключила связь.
Ладно. Не хочет больше общаться. Турчин побежал доделывать выписки. В ординаторской Светланы Геннадьевны уже не было, Шастин продолжал сидеть, уткнувшись в экран монитора, Елена Ивановна уже что-то писала.
– Ну, что бабушка? – спросила она.
– Приказала долго жить, – ответил Иван Николаевич.
– И все?
– И все. Девяносто лет.
Все замолчали, торопясь сделать сегодняшнюю работу побыстрее. Сильно старался и Турчин. Даже справку о смерти бабушки сделал сегодня. Так быстро, странно, без особой пятничной суеты прошел день.
В половине третьего в ординаторскую забежала заведующая, вытащила из холодильника остатки обеда для своих кошек, напомнила Турчину, чтобы смотрел больных в приемнике, сказала «пока-пока» и встряхнув гривой своих роскошных волос, исчезла. Турчину Светлана Геннадьевна напоминала Маргариту Булгакова: ее нрав и фигура как раз напоминали Ивану свою заведующую. Он даже часто представлял ее голой и на метле и не видел в этом ничего необычного. Она была то вихрь, то само спокойствие.
Наконец, 18.00. Работа, неделя закончились! Впереди – выходные с Юлией. Она, только она! Турчин чувствовал себя бегуном, стартующим на длинную дистанцию и уверенным в победе. Все уже давно разошлись, кроме Шастина, который продолжал строчить эпикризы. Вызовов в приемное не было.
– Костя, ты отпустил бы меня раньше, если бы попросил? – вопросил Турчин.
– Боже мой, я и забыл совсем тебе это предложить, прости, друг!
– Пустое! Все равно, Юлия Ивановна соберется только часам к семи. А я что, уже хвастался, что выходные с ней провожу, впервые?
– У тебя счастье на лице написано, – уверенно ответил Шастин.
– Как и у тебя. Сразу видно по харе, когда о своей Миле думаешь.
– Люблю я ее, Ваня, и это факт, с которым ничего не поделаешь.
– Чего-то грустно ты об этом факте?
– Нет, все в порядке, все отлично, сам знаешь и видишь, – искренно ответил Константин.
– Да видел, – Турчин немного помолчал и продолжил. – Ваша история любви уже записана в анналы нашей больницы, вы – предмет зависти многих наших, только никто тебе об этом не говорил, видимо.
Шастин промолчал, согласно кивая головой.
Иван Николаевич выключил компьютер и стал переодеваться.
– Ты хоть цветы Юльке купил? – спросил Шастин.
– Вот, черт! Не подумал! – огорчился Турчин. – А где сейчас взять? Уже поздно.
– Езжай к армянам, на линии, спроси в любом дворе, продадут, я так часто делаю, Мила лилии обожает.
– Ты все еще даришь ей цветы? – искренне удивился Турчин.
– Конечно. А как иначе? – также искренне удивился Шастин.
– Молодец! Иногда я тебя не понимаю, а иногда мне кажется, что ты мой брат-близнец.
– Да! Брат-близнец, извини, у тебя не найдется тысячи три до зарплаты? – попросил Константин Евгеньевич, хочу жену немного побаловать к зиме.
– Какие проблемы! – Турчин вытащил из портмоне две пятитысячные купюры. – Побалуй как следует, возьми. Отдашь, когда сможешь.
– Ваня, я даже не знаю, смущен…
– Бери, бери! От всего моего большого сердца, – засмеялся Иван Николаевич.
Он уже оделся, положил на стол деньги. Собрал свои вещи и у порога помахал Шастину.
– Спасибо, Вань! Удачи тебе!
– Спасибо, Костя! Удача – будет! Я хочу быть счастливым, как и ты. Но еще и богатым. Пока!
– Пока!
Турчин быстро сбежал по лестнице на улицу, сел в автомобиль и поехал в сторону «линий», как назывался армянский район в городе. В первом попавшемся доме уговорил хозяйку продать розы, целых пятнадцать штук, сунул денег с лихвой, и пока шел к машине слушал вслед благодарности от счастливой продавщицы.
Уложив розы на заднее сиденье, Турчин поехал, наконец, к Юлии. Дорога заняла около получаса. Иван ехал медленно. Вдруг его охватило чувство неуверенности: правильно ли он поступает – ведь эти дни могут стать переворотными в судьбе его и Юльки. Он чего-то боится? Трудностей? Да нет. С детьми ладить умеет, сам вырастил двоих сыновей. Вот опять началось! Он не мог избавиться от мыслей о Сашке, что с ним делать. Убью!
Подъезжая к дому Юлии, Турчин ей позвонил и остановился за квартал, дабы не опорочить честного ее имени, хоть и было уже темно. Юлька ответила мгновенно, будто держала телефон в руках.
– Ну, где ты пропал? Я уже собралась, – без «здравствуй» сказала Юлия.
– Ездил за сюрпризом. Я стою за три дома от твоего, не доезжая. Видишь. Не компрометирую тебя.
– Спасибо, дорогой! Выхожу.
Турчин отключился. Закурил сигарету. Открыл окно. Вот, сейчас она сядет в его машину и фантастическое путешествие в любовь начнется, наконец!
Через пять минут в слабых лучах ближнего света его «кошечки» появилась Юлия Ивановна. Она была одета в пальто и юбку. Турчин был приятно удивлен: ожидал увидеть ее, как почти всегда, в куртке и джинсах. Он выкинул сигарету в окно.
Юлька открыла дверь и осторожно села на переднее сиденье, подставив Ивану губки для поцелуя, которые тот нежно поцеловал. От Юльки очаровательно пахнуло вкусными духами, запаха которых от нее он раньше не чувствовал.
– Привет, любимая моя! Новые духи?
– Ага, уже забыл, кому что даришь. Ты же мне еще в прошлом году подарил, не помнишь?
– Я запах не помню, – жалобно ответил Турчин.
Юлия обернулась к заднему сиденью положить довольно объемистую сумку и увидела цветы. Турчин тут же спохватился.
– Это тебе! От всей моей громадной любви.
– Спасибо, милый мой! – Юля взяла осторожно букет в руки и понюхала. – Свежие. Целую вечность никто цветов не дарил. Спасибо!
Она левой рукой обняла Турчина и жарко поцеловала. Он ответил ей взаимностью. Они не отрывались друг от друга уже больше минуты и у Ивана на мгновенье возникла мысль овладеть ею прямо здесь.
Юлька, как бы прочитав его мысли, отстранилась.
– Ну, не будем же прямо здесь, поехали к тебе, – ласково произнесла она.
– Да, конечно, дорогая. Я что-то увлекся.
Иван завел двигатель и они поехали.
– Какие свежие розы, – вздохнула Юлька. – Где ты их сумел достать в такое время?
– Секрет полишинеля!
– Ты такие слова знаешь! – Юлия помолчала несколько секунд, – Знаешь. Я, наверно, и полюбила тебя за твой ум, ты столько знаешь… Ну и вижу, что ты меня любишь. Помнишь, как мы просиживали летом, на дежурствах, в курилке на улице, а ты мне стихи писал?
– Конечно, помню. Мы тогда даже не целовались.
– А я помню, когда ты меня впервые поцеловал…
– Я тоже помню. А ты даже меня не обняла тогда.
Юлька промолчала. Несколько минут они ехали молча, думая о своем. Подъехали к дому Ивана. Заехали в гараж, который Турчин оборудовал по европейским меркам, с дистанционным открыванием. Юлька была ошеломлена тем, что выйдя из автомобиля они сразу попали в коридор, ведущий в дом. Турчин отпер вход в квартиру и пропустил вперед Юлию.
Включили свет во всех комнатах, на кухне. Юлька, только сняла туфли, не раздеваясь, только расстегнув пальто, прошла по всем комнатам, заглянула на кухню, в ванную, туалет.
– Тапочки одень, – сказал Иван.
– Ага, сейчас.
Она подала Турчину пальто. Сумку взяла с собой, в спальню.
– Я переоденусь?
– Конечно, моя сладкая!
Иван пошел на кухню готовить праздничный ужин. Странно, у него все трепетало внутри, будто он ни разу не спал с этой женщиной.
Через десять минут на кухне появилась Юля. Она была в чудесном велюровом халате светло-сиреневого цвета.
– Тебе помочь? – спросила она.
– Нет. Ступай в ванную, поваляйся, я тебе там еще сюрприз приготовил.
– Что это?
– Ванна с морской солью и пеной. Пойдем, настрою воду.
Он обнял Юльку и нежно повел с собой. Высыпал в ванную соль, включил воду, настроил и влил пенку. Вода из крана быстро наполняла сосуд и образовывала обильную пену. Иван с Юлькой стояли обнявшись и смотрели на процесс ваннонаполнения с образующейся пеной.
– Давай, прими ванну, поваляйся, пока я колдую на кухне, – сказал Турчин. – Дать тебе музыку, журналы?
– Нет, я просто полежу, понежусь. У меня ведь нет такой роскоши.
Читать бесплатно другие книги:
