Ворлок из Гардарики Русанов Владислав
— Хватит! — махнул рукой скальд. — Ушли, хвала всем асам и ванам вместе взятым!
Викинги опускали оружие непривычно тихо. Без шуточек, молча. Они вроде как даже опасались смотреть в глаза друг другу. Балагур Сигурд насупился и внимательно разглядывал доски палубы.
По команде Гуннара, зажавшего бороду в кулаке, дреки замедлил ход и остановился в двух саженях от борта «Жрущего ветер».
— Как вас угораздило? — Хродгейр подошел к борту.
Все еще бледный Лосси пожал плечами.
— Проклятый демон! Не иначе заколдовал…
— Умные люди рассказывают, что в багровый глаз накилеви смотреть нельзя… — Сигурд встал рядом с предводителем.
— Накилеви? — нахмурился датчанин. — Откуда он взялся?
— Они испокон веков живут на Оркнейских островах, — пояснил старик. — Местные знают, что он боится только пресной, а больше всего — текучей воды. Через ручей перепрыгнул — считай, спасся.
— Где я тут тебе ручей возьму? — рыкнул Лосси. — Мне его что, на дреки возить?
Сигурд явно обиделся, а потому произнес со скучающим видом:
— Когда встретишь накилеви в следующий раз, можешь помочиться на него… Даже всем хирдом. Глядишь, прогонишь.
— Ты думаешь, у датчан моча пресная?! — совершенно искренне удивился Олаф. Вратко так и не понял, разыгрывает их здоровяк или в самом деле интересуется.
— С такими рожами хоть что пресным будет! — весело отвечал Сигурд, приходя постепенно в обычное расположение духа.
Прислушиваясь к его ядовитым шуточкам, норвежцы светлели лицом и даже начинали улыбаться. Датчане же, напротив, хмурились еще сильнее. Как же не по нутру им оказалось быть спасенными той самой дружиной, что обставила «Жрущего ветер» в недавней гонке!
— Ты говори, да не заговаривайся! — Лосси покрепче перехватил топорище. — Ты бы не обмочился, когда такую гадину повстречал?
Старик медленно, напоказ ощупал свои порты.
— Не обмочился, как видишь. А ты свои показать можешь?
— А задницу тебе не показать?
— Что ты! Не надо! — замахал норвежец руками в притворном испуге. — Я боюсь, что на сияние твоего зада сбежится нечисть со всего Северного моря!
Дружинники Хродгейра покатились от хохота. Черный Скальд тоже не сдержал усмешки, но сделал Сигурду знак замолчать.
— Не обижайся на моих парней! — крикнул он Точильному Камню. — У них бывает. Особенно после боя. Я рад, что все закончилось благополучно. Мы подоспели вовремя.
— Я тоже рад, — кивнул Лосси. — Только чем ты хвастаешься? Ворлока заимел в дружину и радуешься?
— Ворлока? А! Ты говоришь о нашем Подарке Ньёрда?
— О нем! Я думал, нид тогда прочитал ты, но сегодня я слышал все. Я понял, кто колдует в твоем хирде. Теперь мне есть что рассказать викингам. Черный Скальд уже не надеется на добрую сталь. Прячется за спину мальчишки-ворлока из Гардарики.
Хродгейр скрипнул зубами:
— Ты не подумал, Лосси-датчанин, что обязан жизнью моему человеку?
— Спору нет… — произнес Точильный Камень уже не так решительно.
— Так-то ты платишь за добро?
— У меня нет причин для радости. Жизнь мне спас муж женовидный…
Вратко аж захлебнулся от возмущения. С какой это стати датчанин так обзывается? Он шагнул к борту и уже открыл рот для гневной отповеди, но Хродгейр опередил новгородца — крепко взял за плечо и покачал головой: не связывайся, мол.
— Эй, Черный Скальд! — заорал Лосси. — Попридержи колдуна! Если он откроет рот для нового нида, я вырежу ему язык собственными руками!
— Следи-ка лучше за своим языком! — пробасил Олаф. — А то как бы ему не укоротиться…
— Кто ты такой, чтоб меня учить?
— Перелезь ко мне и поглядим, кто кого учить должен!
— Тихо! — поднял руку к небу Хродгейр. Да, именно к небу. Пока викинги препирались, налетевший после висы Вратко ветерок окончательно развеял, разогнал туман, оставив лишь легкую дымку над водой. Несмотря на то что хорошей видимости по-прежнему не было, вдали угадывались очертания скалистого берега.
— Успокойтесь! — продолжал скальд. — Мы не будем устраивать глупую драку. Конунг Харальд ждет нас. Наши мечи нужны ему для войны. А ты, Лосси, разочаровал меня. Я думал, датские воины более великодушны и умеют быть благодарными.
— Я не спорю! — Лосси невозможно было смутить. — Я не спорю, что обязан вам жизнью. Вернее, не вам, а твоему ворлоку. Только поэтому я не требую у тебя его голову!
— Ты серьезно думаешь, что я могу выдать тебе своего человека?
— Конечно, не думаю. Я знаю, Черный Скальд стоит за своих хирдманов горой. Но это же не хирдман, а трэль!
— Подарок Ньёрда — не трэль, — веско проговорил Хродгейр, и норвежцы одобрительно загудели. — Он на равных со всеми входит в мою дружину. И не тебе его судить, Лосси Точильный Камень.
— Не мне? Да, ты прав. Я не буду его судить. Судья найдется! — Датский вождь махнул рукой и повернулся спиной к Хродгейру.
Скальд тоже не стремился продолжать разговор.
— На весла! — коротко бросил он норвежцам.
Оба дреки сорвались с места почти одновременно.
Гуннар вел корабль со все возрастающей уверенностью. Штевень смотрел на дальний мыс, напоминающий конскую голову. Не потому ли и остров назван Лошадиным? Ведь вряд ли местные жители разводят табуны скакунов. Северные лошадки, Вратко знал это по рассказам торговых гостей, низкорослые и мохнатые. А на островах, лежащих севернее Англии, говорят, вообще выращивают породу, что взрослый человек и верхом-то поехать не сможет — ноги по земле волочиться будут. На открытых пастбищах островные лошади бродят месяца два-три, за это время лишнего жира не нагуляешь и силы не наберешь, а зимой их кормят тресковыми головами и сушеной селедкой.
Корабль датчан забрал гораздо правее в море. Видно, Лосси не хотел даже по морю идти рядом с колдуном. Но следовал «Жрущий ветер» туда же, куда и «Слейпнир». Вратко вначале удивился. Что это за дела? Датчане и норвежцы то друг с дружкой режутся не на жизнь, а на смерть, то вдруг на общий воинский сбор плывут. Похоже, Лосси хочет в войско Харальда Сурового вступить… Но после новгородец подумал, что, если разобраться, северные народности почти ничем и не отличаются. Не больше, чем словены от древлян или поляне от вятичей, то есть узором на миске, вышивкой на рубахе, видом заколки или серьги. Даже язык, и тот общий. Нет, может быть, когда-нибудь и начнут народности, Киевскую Русь населяющие, делиться, чей язык лучше, да главнее, да красивее, да старше, но парню не хотелось об этом задумываться… Вот и речь северных мореходов почти не отличалась. Где норвежец, где датчанин, где свей? Значит, и Лосси, как свободный вождь, мог захотеть вместе с Харальдом Суровым против Англии выступить, поискать воинского счастья. Тем паче конунг норвежский — полководец знаменитый. Мало кто из людей Хродгейра сомневался в грядущей победе.
Примерно на полпути к мысу Конской Головы, как окрестил его для себя Вратко, «Жрущий ветер» вырвался вперед. Где датчане нашли новые весла? Впрочем, с них станется и ограбить кого-нибудь, лишь бы спастись от позора.
Норвежцы гребли легко и с удовольствием. Будто пытались в работе забыть недавний ужас. Сигурд сказал, что накилеви пожирает одиноких путников, которых ловит вблизи морского берега, а иногда, озверев от голода, подбирается к человеческому жилью. Но чтобы напасть на дреки, полный вооруженных воинов? Такого раньше не случалось. Что-то недоброе творится в мире, если даже чудища морские привычки менять начинают. Чары наводят, в стаи сбиваются… Ох, недоброе…
Вратко размышлял, глядя на приближающийся берег. По мере того, как рассеивался туман, невидимые раньше за его пеленой проступали пологие холмы, поросшие зеленым вереском. Они сбегали к пенному прибою желтоватыми ступеньками скал. А над холмами вставало стеной пронзительной синевы небо. Если бы кто-то рассказал новгородцу, что свод небесный может быть такого чистого, яркого, неповторимого цвета, он решил бы, что ему врут. Нагло и бессовестно.
Но когда дреки обогнул мыс, все мысли вылетели у парня из головы.
Он увидел бухту и серо-желтый берег, на котором отдыхали, словно диковинные морские звери, не меньше сотни кораблей. Длинные, украшенные на штевнях головами чудовищ, они сложили весла, будто стрекозы крылья.
— Сила! — усмехнулся Хродгейр.
— Не сила, а силища! — восхищенно проговорил Сигурд.
«Это точно, — подумал Вратко. — Достанет ли у саксов духа, чтобы противостоять такому войску?»
«Слейпнир» осторожно приблизился к берегу.
Викинги выбрались на песок. Со всех сторон к ним набежали бородатые, одетые в кожаные куртки норвежцы. Многие из них приветствовали дружинников Черного Скальда, как старых друзей и соратников. Словен неловко чувствовал себя среди гогочущих северян. Речь их он понимал хорошо, но привыкнуть, что старого друга после долгой разлуки нужно хорошенько стукнуть кулаком по спине, до сих пор не мог. Зато он с наслаждением ступил на твердую землю. Вдохнул запахи, хоть немного отличающиеся от аромата моря и корабля.
Холодный ветер Оркнейских островов ерошил волосы, но солнце припекало, даром что Вратко забрался далеко на север.
Как же приятно растянуться на пригорке, на упругой короткой траве, раскинуть руки и смотреть в небо, угадывая в очертаниях облаков давно знакомых зверей. Вот лось бежит, размашисто выбрасывая широкие копыта, а вот теленок набычился, пытается напугать крошечными рожками. Вот тетерев присел на ветку, сложив хвост, а вот хищная птица — орел или ястреб — раскинула крылья и парит в вышине. Впрочем, птиц в небе и без того хватало. Чайки вились над заливом в надежде поживиться чем-нибудь от котла дружинников, которых собралось под знамена Харальда Сурового никак не меньше пяти тысяч. Это Вратко прикинул приблизительно, на глаз, по числу сгрудившихся кораблей. Если на каждом из них хирдманов не меньше, чем у Хродгейра, то сила получается внушительная. Возможно, у английского короля Гарольда Годвинссона войско и побольше, но всем известно: викинги — бойцы страшные и опасные, что на суше, что на море…
— У нас сведущие люди говорят… — лениво пробормотал Олаф, щурясь под лучами солнца. — Говорят люди, что чайки — это души погибших в волнах людей.
— Может быть, может быть… — поддержал его Сигурд. — Те, кто утонул.
— Почему? — удивился Вратко.
— Потому, что те, кто погиб с оружием в руках, попадают в Вальхаллу, — терпеливо пояснил Сигурд.
— А христиане по-другому учат. — Парень решил блеснуть знаниями. — К нам священник из Киева приехал. Грек. Ребятню собирал, о Боге рассказывал. Ну, меня тятя тоже посылал слушать… Говорит, пригодится в жизни.
— Э-э, погоди, Подарок, а ты крещеный ли? — подал голос Асмунд.
— А то? Мы все крещеные! — горячо ответил Вратко.
— А у вас что, сперва крестят, а после про Бога рассказывают? — с хитрецой поинтересовался викинг.
— Конечно! Крестят-то младенцев несмышленых. Это деда моего, Третьяка, взрослым крестили, когда князь Владимир приказал всех в греческую веру перевести.
— Младенцев! — передразнил Сигурд. — Князь приказал! Я думаю, мужчина должен сам выбирать себе веру. Как меч. Когда Олаф Толстый хотел нас всех окрестить, дело Стикластадиром закончилось.
— Новгородцы тоже не сразу голову перед Владимиром и греками склонили! — Вратко приподнялся на локте. — Много крови пролилось. Люди крепко за веру пращуров держались! — И добавил упавшим голосом: — Только сейчас ее уж и не вспоминают. Почти никто не вспоминает…
— То-то и оно… — начал было Асмунд, но Олаф перебил его.
— А скажи, Подарок, ты, когда накилеви увидал, какого бога вспомнил? Кому первому помолился?
— Признаться, — вздохнул словен, — я ни о каких богах не подумал…
— Вот и выходишь ты, паря, самый что ни на есть безбожник! — заржал Сигурд. — Колдун! Правильно Лосси на тебя говорит!
Вратко хотел обидеться. Очень хотел. Даже воздуха в грудь набрал, чтобы гадость какую-нибудь старику сказать, но тут на его лицо упала тень. Новгородец поднял голову и увидел Хродгейра. Черный Скальд стоял, заложив большие пальцы за пояс, и глядел туча тучей.
— Что случилось, вождь? — встрепенулся Сигурд. — Беда, что ли, какая?
— Сами решайте, беда или нет. — Голос Хродгейра звучал встревоженно. Вратко в первый раз видел его таким. Не испуганным, а именно встревоженным. Будто очень плохую новость узнал и торопится рассказать ее верным дружинникам.
— Да что ж такое-то? Не томи душу! — Дремавший Гуннар сел.
— Лосси, как на берег выбрался, в первую голову к конунгу пошел.
— Зачем это? — прищурился Сигурд.
— А ты не догадываешься?
— Догадываюсь…
— То-то и оно. Нажаловался. Обвинил нас в колдовстве.
— Нет, что за дерьмовый народ эти датчане! — возмутился Олаф, вскакивая на ноги. — Дайте мне топор, я башку ему вобью в плечи!
— Может, и придется… — серьезно проговорил скальд. — Харальд датчан не очень жалует, хотя из Дании в его войско прибыло много мечей. Но колдунов он жалует еще меньше. Тем паче здесь сейчас гостит епископ Бирсейский. Перед войной ссориться с церковью конунг не станет.
— И что теперь будет? — помертвевшими губами прошептал Вратко.
— Харальд назначил суд. Лосси будет свидетельствовать, что мы… ты и я… колдовали в море у залива Жадного Хевдинга и здесь, когда нападали накилеви.
— Вот дерьмец! — Гуннар зевнул. — Где бы он был, если б не мы?
— Известно где… — сморщился Сигурд. — У чудищ в брюхе. Только умишка, чтобы это понять, у него не хватает.
— Ничего, мы еще поглядим, что конунг присудит, — сказал Олаф. — Харальд суровый, но справедливый.
— Мы все свидетельствовать можем! — Асмунд тоже поднялся, одернул куртку, расчесал пятерней бороду.
Слышавшие слова предводителя викинги зашумели, начали стягиваться поближе.
— А когда суд будет? — тихонько спросил Вратко.
— А вот прямо сейчас и будет! — Хродгейр расправил плечи. — Только не вздумайте потасовку устроить! — прикрикнул он на хирдманов. — Знаю я вас! Молча стоять и слушать. Пойдете без оружия. Всем ясно?
— Что, и в морду Лосси нельзя дать? — разочарованно протянул Олаф.
— На суде нельзя! — отрезал вождь. — А теперь — пошли! И чтобы мне не краснеть за вас! Все запомнили?
Викинги переглянулись, но возразить не посмел никто.
Они отшагали версты две, до просторной усадьбы на склоне холма. Харальд, со всем семейством и свитой, гостил у местного ярла, занимая длинный дом. По дороге Сигурд рассказал словену, что норвежский конунг взял с собой в поход не только старшего сына, но жену и дочерей. Вратко поразился: война — не место для женщин. Но прочие викинги восприняли слова старика совершенно спокойно и даже с одобрением. Поразмыслив, новгородец решил, что, если Елизавета Ярославна будет на суде, может, это не так и плохо? Глядишь, и замолвит словечко…
Перед жердью, заменявшей ворота, Хродгейр решительно вышел вперед. Суровый, с прямой спиной и упрямо приподнятым подбородком, он заранее выглядел победителем.
Сигурд дернул словена за рукав.
— Держись около меня, Подарок Ньёрда. В разговоры без дозволения не лезь. Вождь без нас знает, что говорить и кому говорить. А ты помалкивай и смиренно в землю гляди. Хродгейра-то голыми руками не возьмешь — Лосси это знает, а вот на тебя начнет напраслину возводить. Молчи и слушай. И не лезь сам в разговор! Слышишь меня?
— Да слышу я, слышу, — кивнул Вратко. Он ощутил, как страх уходит, уступая место любопытству. Ну и пускай судят! Зато мечтал ли он когда постоять напротив самого всамделишного короля? Увидеть королеву, киевскую княжну? Благородных ярлов? Да ни один купец новгородский похвастаться подобной удачей не может! После этого и помереть не страшно.
Будь что будет!
Парень расправил плечи, невольно подражая Черному Скальду, и шагнул на двор ярловой усадьбы.
Глава 9
Королевский суд
Чувствительный тычок локтем от Сигурда на мгновение отвлек Вратко от созерцания собравшихся во дворе людей.
— Ты чего? — зашипел он, потирая ушибленные ребра.
— Не больно-то нос задирай, — зловещим шепотом посоветовал старый викинг. — А то и не такие, как ты, без носа оставались.
— Я не задираю…
— Ага! А то я не вижу. Ты за Хродгейром не повторяй. Он — воин хоть куда, а ты кто?
— Смотреть-то можно хоть? — Вратко поспешно склонил голову. А ведь и правда могут подумать, что заносчив и нагл не в меру.
— Тихонько. Из-под ресниц. Да ты не робей! — Сигурд повторил удар локтем и, как назло, попал в то же самое место.
Новгородец ойкнул вполголоса.
Гуннар услышал его, повернулся и покачал головой: не хорошо, мол, болтать перед глазами конунга. Сигурд махнул ему рукой — не бери в голову, я знаю, как лучше!
Хродгейр остановился точно посредине двора. Отвесил исполненный достоинства поклон. Прямо перед ним на креслах с высокими резными спинками сидели несколько человек.
Крепкий, широкоплечий мужчина, чьи светло-русые волосы и бороду обильно припорошила седина. Кустистые брови сошлись на переносице, и под внимательным взглядом серых глаз словен поежился. Годы наложили на лицо Харальда Сигурдассона сетку морщин, выбелили волосы, но не сделали его мягче и добрее. Конунгу не нужно было носить корону, чтобы любой встречный догадался, кто находится перед ним. Говорят, иные рождаются в семье правителей, с детства готовятся воссесть на трон, а когда добираются до заветного титула — пшик выходит, пустое место. А другой может даже не задумываться о короне — рубиться на мечах, грабить и пьянствовать, скитаться и бродяжничать, но она сама найдет его. И если кто-то думает по-другому, Вратко посоветовал бы ему прийти к Харальду, конунгу Норвегии, сидящему посреди не слишком чисто выметенного двора, одетого в простую куртку, какие носят викинги в походе, и сапоги с мягкими голенищами. Прийти и посмотреть тому в глаза.
Рядом с конунгом сидела статная женщина, одетая по обычаю северян, но в ее облике что-то неуловимо говорило, из какого племени она явилась сюда. Ее глаза видели днепровские кручи и густую тень киевских лесов, видели церкви, рубленные из дерева, и струги, скользящие по глади неспешной, но могучей реки. Елизавета Ярославна. Ее благосклонности Харальд добивался не один год. Посвящал стихи.
Хродгейр как-то упоминал «Висы радости», написанные тогда еще не конунгом, но вождем вольницы, грабящей побережья Эллады и Сикилии.
- Есмь мужей норманнских
- Млад потомок славный.
- Ныне струг стремится
- В страны мой арапски.
- Шнеку в тын отока
- Там погнал я на-даль.
- Мне от Нанны ниток
- Несть из Руси вести.[37]
«Нанной ниток» здесь будущий владыка Норвегии называл Елизавету, дочь киевского князя Ярослава Мудрого. И хотя Харальд женился во второй раз — обычаи норвежцев дозволяли иметь больше одной жены, — с собой в опасный поход он взял не Тору Торбергсдоттир, а уроженку Гардарики. Всем известно, дети князя Ярослава умом в отца пошли. Младшая дочь — Анна — всем королевством франков заправляет, и ничего, никто не жалуется. Значит, и Елизавета может при случае конунгу добрым советом помочь, поразмыслить вместе над трудной задачей или тайной, которой не сразу с советниками поделишься.
Рядом с Ярославной сидели две девушки, погодки по виду. Одна, по всей видимости, младшая, как две капли воды похожа на мать — тот же гордый постав головы, величавая осанка, прекрасные черты лица. С первого взгляда видно — дорога ей в королевы или княгини. Вторая не сказать что дурнушка… Нет, дочь Харальда и Елизаветы не могла быть некрасивой, но она больше походила на отца. Мальчик, юноша мог бы гордиться этим. Но девушку не слишком-то красили тяжеловатый подбородок и густые брови. И взгляд. Внимательный, вдумчивый, подходящий больше умудренному опытом военачальнику или священнику в летах.
— Младшая — Ингигерд, — шепнул Сигурд. — Ее в честь бабки назвали, жены Ярицлейва-конунга.[38] Красавица… Говорят, датский конунг, Свен Эстридссон, уже сватает ее за своего сына, Олафа. Старшая — Мария. Она — не от мира сего… Иногда пророчествует, иногда впадает в печаль — не ест, не пьет, мается, бедняжка. Дроттинг Эллисив[39] не слишком ее любит, зато Харальд… Люди болтают, он с ней советовался — плыть ли в Англию.
— Да ну? — удивился Вратко.
— Да. Мария не хотела этой войны, но договор есть договор…
— Ладно, после… — все так же шепотом оборвал старика новгородец. — Другие кто?
— Другие? Ярл Торфинн с Бирсея, ярл Сигни из Вике, ярл… Эй, ты чего, парень?
Но Вратко уже не слушал пояснений. Рядом с сухопарым благообразным стариком в епископской шапочке он увидел старого знакомца — монаха Бернара. Того самого, что взошел на борт «Морской красавицы» в Волине. Словен шагнул вперед, кулаки его сжались, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы широкая ладонь Гуннара не опустилась на его плечо.
— Стой спокойно! — рыкнул кормщик.
— Да это же…
— Я сказал, стой спокойно, а то придушу.
В голосе викинга звучали нотки, ясно дававшие понять — он не шутит. Вратко повиновался, хоть душа требовала броситься на подлого монаха, вцепиться ему в глотку и давить, пока из него не выльются последние капельки жизни.
Невысокий коренастый ярл Торфинн, обладатель длинных усов, поднял вверх руку, призывая собравшихся к вниманию. За несколько мгновений в толпе воцарилась мертвая тишина. Только свист ветра да отдаленные крики чаек нарушали ее.
— Датчанин Лосси по прозвищу Точильный Камень обвиняет Хродгейра, известного как Черный Скальд, и требует королевского суда! — провозгласил Торфинн. — Присутствует ли здесь Лосси Точильный Камень?
— Я тут! — ответил датчанин. Он стоял чуть-чуть правее в окружении своих дружинников.
— Присутствует ли здесь Хродгейр Черный Скальд?
— Я пришел! — подал голос норвежец.
— Пускай Лосси выскажет свои обвинения.
Точильный Камень откашлялся.
— В Зундском проливе нас застала буря. Я направил «Жрущий ветер» во фьорд Жадного Хевдинга. Все знают: когда есть где спрятаться, глупо бороться с волнами…
Лосси говорил спокойно и обстоятельно. Чувствовалось, что он готовился давно. Быть может, задумал пожаловаться на Хродгейра еще тогда, поддавшись обиде. Но Вратко не слушал его. Он смотрел только на отца Бернара, буравил его взглядом не хуже, чем Один скалу в поисках меда поэзии. Монах его не замечал. Скорее всего, и помыслить не мог, что стоящий в толпе викингов паренек — тот самый сын убитого магдебуржцем Дитером новгородского купца, уцелевший в волнах Варяжского моря.
— Весла моего корабля, отличные ясеневые весла, треснули, будто трухлявая осина! Все знают, скальды не чужды колдовства. Чем, как не колдовством, можно объяснить сломанные весла?
Ярлы за спиной короля Харальда переглянулись. О чем они подумали? Соглашались со словами датчанина или посчитали их глупой выдумкой?
— Хродгейр отказался признать свою вину. Но кто, кроме скальда, все знают, мог прочесть нид? Чьи слова еще обладают силой?
— Лестно ты отзываешься о скальдах, Лосси-датчанин! — с ухмылкой проговорил викинг, затерявшийся в свите Харальда. Одутловатое лицо, темная щетина на подбородке и куртка, густо покрытая пятнами, в которых угадывалась и жирная еда, и вино с пивом, делали его похожим на лавочника или небогатого купца. — Я начинаю гордиться тем, что я тоже скальд.
Конунг глянул на него и улыбнулся. Не сдержали усмешек и ярлы.
— Это — Халли Челнок,[40] — зашептал Сигурд в ухо словена. — Язык его такой же острый, как наши мечи. Его еще называют Халли Каша.
— Тогда, в первый раз, я подумал, что ошибся, — продолжал, нисколько не смутившись, Лосси. — Все знают, Хродгейр — достойный воин, прославившийся честностью и справедливостью, и всем известный скальд. Но когда на мой дреки у Лошадиного острова напали накилеви…
Торольв, епископ Бирсейский, размашисто перекрестился, а Бернар, удивленно вскинув бровь, что-то зашептал ему на ухо. Остальные восприняли упоминание морского чудовища спокойно. Наверное, слыхали о нем не раз.
— Мы готовились дать отпор нечисти честной сталью и молитвой! Но тут из тумана появился «Слейпнир» Черного Скальда…
— Ага… Молились они… — язвительно заметил Сигурд. — Штаны они обмочили, а о молитве никто и не вспомнил.
— Тогда я понял, кто колдует на корабле Хродгейра. Это его ученик, мальчишка, вон он стоит! — Палец Лосси указал в сторону Вратко. — Гуннар держит его. Наверное, чтобы не начал творить заклятия прямо здесь!
Новгородец почувствовал на себе любопытные взгляды. Разные — подозрительные, оценивающие и даже сочувствующие.
— Я требую виру десять марок серебра! — громче, чем раньше, проговорил датчанин. — За ущерб моему кораблю, за скверну, нанесенную колдовством мне и моим людям. Половину серебра я хотел бы пожертвовать церкви в Бирсее, чтобы монахи помогли нам молитвами. Я и мои люди должны очиститься от скверны. Я все сказал.
Точильный Камень поклонился конунгу, ярлам и церковникам, бросил косой взгляд на Хродгейра.
Торфинн помолчал, обдумывая услышанное. После сказал:
— Что может сказать Хродгейр, прозванный Черным Скальдом, в ответ на предъявленное обвинение?
— Мой конунг. Почтенные ярлы. — Скальд начал с поклона. Слова он ронял размеренно и веско, не повышая голоса. — Я не могу отрицать: все, что сказал Лосси-датчанин, правда. Он не исказил событий и не солгал. Все зависит от того, что увидеть за этой правдой. Наши корабли состязались в скорости у залива Жадного Хевдинга. И если весла «Жрущего ветер» не выдержали, в чем моя вина? Разве я выбирал дерево для них? Разве я тесал и строгал их? Разве я приказывал хирдманам налегать на них? У Лосси-датчанина нет доказательств, что кто-то из моей дружины ворожил. Часто люди в горячке, вызванной радостью битвы или азартом состязания, выкрикивают друг другу в лицо оскорбления и пожелания несчастий. Повод ли это, чтобы признать их вину на суде?
Вратко следил за отцом Бернаром. Монах поджал губы, показывая презрение к болтовне человека, которого уже записал в язычники и чародеи. Харальд Суровый подпер подбородок кулаком и слушал внимательно, не перебивая. Свита тихонько переговаривалась. На лице Халли Челнока зрела новая улыбка — что-то исландец задумал?
— Когда в тумане, окутавшем побережье Лошадиного острова, — рассказывал дальше Хродгейр, — мы наткнулись на дреки датчан, то очень удивились. Видно, недоброе творится в нашем мире. Чем прогневили мы Господа, если накилеви начали сбиваться в стаи?
Епископ вновь перекрестился и сплюнул с брезгливым выражением лица.
— Мерзкие твари наводили морок. Верно, и туман был их заслугой. Их взгляд отбирал силы и желание сражаться. Все, здесь присутствующие, знают меня. Знают, что в бою иду я в первых рядах. Никто не обвинит и Лосси-датчанина в трусости. А также его и моих людей. Но под взглядом накилеви мечи валились из рук, а тело охватывало оцепенение. Единственным, кто сохранил разум и силы, остался мой ученик, Вратко из Хольмгарда. Я подобрал его в море и оставил у себя, решив, что паренек приносит нам удачу. Так и вышло. Думаю, именно его присутствие помогло нам у фьорда Жадного Хевдинга. Помогло и сейчас. Он, хоть и из русской земли, а, верно, хлебнул меду Бёльверка. Вот Вратко и прочитал вису, чтобы подбодрить нас, вселить уверенность и силы. Чья вина, что в тот же миг подул ветер, разорвал пелену тумана? Когда солнце коснулось богомерзких тварей, наваждение исчезло, сила вернулась к рукам, а решимость в сердца. В одного накилеви я всадил стрелу. Остальные удрали… Мне больше нечего сказать. — Хродгейр вздохнул. — Ну, разве только… Теперь я знаю, чего стоит благодарность датчан.
— Лжец! — зарычал Лосси. — Разве так все было?!
— Опровергни, — невозмутимо отвечал Черный Скальд.
— Мой топор докажет…
Хродгейр скривился, склонил голову к плечу:
— Ты вызываешь меня?
— Я порву тебя!
— Тихо! — Голос ярла Торфинна громыхнул подобно повозке Тора. — Если ты вздумаешь затевать драки, Лосси-датчанин, можешь возвращаться в Роскилле! Там руби кого хочешь!
Точильный Камень осекся, притих и опустил плечи. Видно, ему очень не хотелось возвращаться в Данию.
Конунг поднял глаза. В них плескалась глубокая грусть и забота. А еще глухая тоска человека, вынужденного вместо серьезных и жизненно важных дел заниматься всякими пустяками.
— Что скажут мои советники?
— Я промолчу. Не к лицу, — отрывисто проговорил воин с длинной, заплетенной в косу бородой. На его шее поблескивала толстая, витая гривна.
— Ярл Гудбранд из Согнефьорда, — шепнул Сигурд.
— Мне сдается, Лосси-датчанин попусту тратит наше время. — Торфинн покачал головой. — Я провел на Оркнеях не один десяток лет. За спасение от накилеви датчанам стоило бы выкатить Хродгейру и его людям с полдюжины бочонков пива.
— А мне кажется бесчестным добиваться победы ворожбой! — возмущенно сказал седовласый ярл Сигни из Вике.
— Вы позволите мне сказать, мой король? — опасно прищурился епископ. Отец Бернар стоял с ним плечом к плечу и сопровождал каждое слово Бирсейского иерарха кивком. Со стороны казалось, будто епископ попросту высказывает мнение монаха.
— Говори. — Харальд с неожиданным интересом посмотрел на священников.
— Я сумел вынести из услышанного здесь, что в ваших подданных еще очень сильно язычество. Бороться с ним — наша главная задача. А уж приверженность выходцев из Руси тайным ритуалам, которые запрещены церковью, и вовсе притча во языцех…
— Ты забываешься, священник! — Глаза конунга сверкнули углями. А Вратко успел заметить, как поджала губы и сузила глаза Елизавета Ярославна. — Ты говоришь в присутствии внучки Вальдамара-конунга,[41] крестившего все земли от Кенугарда[42] до Альдейгьюборга. А также в присутствии брата Олафа Святого,[43] чей прах покоится в священной раке в Нидаросе. И ты смеешь обвинять нас в недостатке рвения на пути служения Господу?
Кадык Торольва дернулся. Епископ перекрестился, захлопнул отвисшую челюсть. Бернар снова зашептал ему в ухо, поднимаясь на цыпочки. Оторвался, поманил к себе статного воина со светлыми бровями и шрамом на левой щеке.
— Что молчишь, епископ? — рыкнул Харальд.
Святой отец с Бирсея сглотнул и дрожащим голосом начал читать:
— Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent.[44] — Ближе к концу молитвы его голос окреп и зазвенел решительностью и отвагой.
— Позволь, я вмешаюсь в спор благородных мужей и святых отцов? — Халли Челнок протиснулся вперед. Высморкался на траву, не стесняясь присутствия королевы и ее дочерей. Вытер пальцы о штанину.
— Хочешь позвать всех за стол? — усмехнулся Харальд.
— Нет, хочу на голодный желудок заступиться за скальдов, если уж мой конунг, который сам скальд, каких поискать, не желает делать этого.
— Ну, давай… Говори!
Халли откашлялся. Хотел еще раз сморкнуться, но передумал.
— Я скажу вису. Она только что пришла мне на ум. Хочу сразу предупредить: если Лосси-датчанина сегодня к вечеру вдруг одолеет понос, я тут ни при чем. А то начнет на королевский суд звать, а там, глядишь, и хольмганга[45] потребует…
Точильный Камень переступил с ноги на ногу, рыкнул что-то неразборчиво.
— Так я скажу? — спросил Халли у конунга.
— Говори! — милостиво махнул рукой Харальд.
— Итак, виса в защиту скальдов. И не только скальдов.
- Вор ворует, ворлок же
- Ворожбою кормится.
- Режет руны, кровию
- Окропить их пробует.
- Нид, недаром сложенный,
- Вред врагу, но добрая
- Драпа друга радует,
- Древо дрота рьяное.
Ярл Торфинн крякнул одобрительно. Харальд улыбнулся.
Лосси аж передернулся.
— К чему ты ведешь? — возмутился он. — Это всем известно!
— А мне кажется, что не всем, — отвечал исландец. — Кое-кто, прибывший на Оркнейские острова из Дании, путает искусство скальда с ворожбой ворлока. Я хотел подсказать собравшимся здесь именитым мужам, что нельзя обижать вкусившего меда поэзии, обзывая его колдуном. Кем бы скальд ни был — мастером, признанным от Миклогарда до Нидароса, или учеником.
— Да? Я сам слеплю строки не хуже вшивого русича!
— Слепишь? — прищурился Халли. — В том-то и дело, что ты лепишь, а скальд складывает. Чуешь разницу?
- Громко грозил отрок,
- В праздности возросший:
- Сотворю-де дреки,
- Дайте только древо.
- Волк ольхи клыкастый
- Глупцу лизнул пальцы.
- Не удержит ложки,
- Огнь войны не вынет.
Викинги рассмеялись.
Читать бесплатно другие книги:
