Ворлок из Гардарики Русанов Владислав
Первоначальный вывод подтвердился — в десятке саженей от лаза долгое время стояли шестеро коней. Скорее всего, стреноженные, поскольку привязывать лошадь на Оркнеях не к чему. Люди — полдюжины крепких телом, судя по величине и глубине отпечатков их сапог, — бродили вокруг. Что-то искали. Если нору, то нашли. Потом они полезли внутрь. Хвала всем богам, не пропали. Выбрались обратно, но трудно сказать — несли что-либо или налегке шли. Прочь они уходили верхом, но другой дорогой. Почему? Наверное, боялись попасться на глаза тем, кто шел следом. Мог ли кто-то остаться в дыре? Мог.
Вратко так и заявил на молчаливый вопрос Черного Скальда.
Норвежец хмыкнул и заявил:
— Мария Харальдсдоттир останется здесь, пока все не проверим.
При этом он так стиснул зубы и насупился, что даже королевна не рискнула спорить. Надо, значит, надо.
— Ты тоже! — повернулся Хродгейр к словену.
— Ну уж нет! — взъерепенился Вратко. — Почему это?
— Потому что я не знаю, успею ли прикрыть тебя! — оскалился норвежец.
— Не надо меня прикрывать! — Парень вытащил кистень из-за пояса.
— Не смеши! Хочешь, я прикажу Олафу связать тебя?
Его глаза опасно сузились. Вратко понял, что, скорее всего, так и будет, шутки кончились.
— Погоди, Хродгейр, — вмешался Халли. — Может статься, его способности там, — он показал на чернеющую дыру, — пригодятся больше, чем наши мечи и топоры.
Черный Скальд размышлял всего несколько мгновений.
— Я сказал — нет! Только после того, как мы проверим. Олаф! Асмунд!
Здоровяки шагнули вперед.
— Сторожите наверху! Рагнар и Бёдвар — со мной!
Не проронив больше ни слова, он наклонился и нырнул в нору. Халли Челнок отправился за ним. Исландец не отличался высоким ростом и поэтому лишь наклонился, но норвежцам пришлось согнуться в три погибели. Похоже, те, кто рыл этот ход, не распространяли свое гостеприимство на людей.
Вратко захотелось выругаться. Так, чтобы у всех уши в трубочку свернулись. Но в присутствии королевны он не решился сквернословить. Лишь топнул ногой и изо всех сил мазанул кистенем по склону. Взметнулся вихрь желтовато-коричневого песка вперемешку с дресвой. Отлетели и медленно опустились на землю искалеченные «елочки» вереска.
— Не бери в голову. Оно тебе надо? — пробасил Олаф и опасливо покосился на вход.
Словен вспомнил, что великан, не уступающий силищей матерому медведю, до смерти боится нечисти. Он предпочел бы в одиночку рубиться со всем войском короля саксов, чем повстречать ожившего мертвеца, пускай и безобидного. А кто знает, чего ожидать внизу? Вот и Халли намекал…
Новгородец улыбнулся своим мыслям. Посмотрел на Марию, которая неотрывно следила за норой. Точь-в-точь лайка, охотящаяся на лису. Асмунд благоразумно зашел между нею и провалом. Вроде бы как с целью защитить, если оттуда что-то вырвется, но на самом деле он готовился перехватить дочь конунга, когда та не выдержит и нарушит распоряжение Хродгейра.
Время тянулось томительно. Хуже всего — ждать и догонять, говорили старики на далекой родине. От скуки Вратко начал считать в уме. Когда-то это помогало ему успокоиться и отвлечься.
Над холмами свистел ветер. Шевелил вересковые «бороды» соседних пригорков, подбрасывал песок на проплешинах. Асмунд кряхтел и переступал с ноги на ногу. Олаф вытащил меч и задумчиво постукивал ногтем по лезвию. Вроде бы расслабленный и даже сонный, но Вратко чувствовал, что его приятель готов в любой миг вступить в схватку с неизвестностью.
Парень досчитал до ста, когда из норы, пятясь, выбрался Бёдвар. Он волок за руку безжизненное тело. Человеческое, одетое в грязную мохнатую шкуру. Измаранная кровью одежда и остекленевшие глаза не оставляли места для сомнений в смерти найденыша. Если судить по седине в растрепанных волосах и бороде, убитый должен был иметь взрослых детей. Вот только рост подкачал. Стоя, он вряд ли достал Вратко макушкой до подбородка.
— Кто такой? — спросил новгородец.
— Откуда мне знать? — Норвежец оттащил труп в сторонку. Подумал и поправил ему руки, сложив ладони на груди.
— Мне туда нужно… — сдавленным голосом произнесла Мария.
— Нет, дроттинг, — покачал головой викинг. — Пока нельзя.
И снова скрылся под землей.
Вратко подошел к мертвецу. Еще раз подивился малому росту.
Что за народ такой?
Лицо смуглое, но на купцов с юга не похоже. У тех лица отличались породистостью и особой красотой — тонкие носы с горбинкой, ухоженные бороды, белые зубы. У этого же — низкий лоб и тяжелые надбровные дуги, борода густая, курчавая, до самых глаз, а зубы кривые и желтые. Словно зверь какой-то… Из рукавов бесформенного одеяния торчали мосластые запястья, а широкие ладони с черными обломанными ногтями подходили не воину, а работяге — ремесленнику или селянину. Порток на убитом не было. Вместо них его ноги до колен защищала меховая юбка, а голые лодыжки покрывали густые черные волосы, напоминавшие шерсть.
Карлик умер от страшной раны. Чей-то меч или топор рассек ему туловище от левой ключицы до грудины.
— Чуднй какой… — протянул Олаф. — Никогда такого не видал.
— Я тоже, — отозвался Вратко. — А уж у нас, в Новгороде-то…
Он хотел сказать, что перевидал на своем недолгом веку немало выходцев из разных уголков земли, но тут из норы показалась туго обтянутая кожаными штанами задница Халли. Исландец бурчал, поминая вполголоса тролльи потроха и сусликов, устраивающих жилище под землей.
Он тоже тащил мертвеца. Женщину. Ее седые волосы, напоминавшие паклю, слиплись от крови. Бурые, запекшиеся потеки скрывали черты лица.
— Много там еще таких? — Асмунд взял убитую за вторую руку, помог уложить ее рядом с первым трупом.
— Хватает, — коротко ответил Халли. Мотнул головой, показывая на выбирающегося с новым телом Хродгейра.
Черный Скальд измарал в крови чистую куртку, а потому хмурился — туча тучей.
Вратко кинулся ему помогать. Когда пальцы словена обхватили запястье бездыханного старика, парню показалось, что в карлике еще теплится жизнь.
— По-моему, он не умер! — воскликнул новгородец.
— Да? — Хродгейр с сомнением покачал головой. — Все равно умрет.
В его словах крылась правда. Косой удар меча снял старику кожу со лба до середины темени. Виднелась желтоватая кость, покрытая сгустками крови. Лоскут кожи с жесткими волосами свисал на ухо, вызывая острадание, смешанное с омерзением.
Норвежец вернулся в подземелье, а Вратко попытался облегчить страдания раненому. В том, что он не мертвец, парень убедился, нащупав едва-едва бьющийся живчик около острого, заросшего кадыка. Хорошо бы послушать сердце, но словен не смог пересилить отвращение, внушаемое смрадом плохо выделанных кож и немытого тела. Как же ему помочь? Парень попытался прилепить срезанный лоскут кожи на место. Карлик слабо дернулся и застонал.
— Кто вы? — наклонившись к оттопыренному, заостренному уху, спросил Вратко. — За что вас убивали? — Не услышав ответа, повторил. Медленно, раздельно: — Кто. Вы. За. Что. Вас. Убивали.
Старик молчал, со свистом втягивая воздух.
— Не трогал бы ты его… — послышался из-за спины голос Асмунда. — Я знаю воинов, которые выживали после таких ран. Но он слишком стар и немощен.
На взгляд Вратко, коротышка слабаком не был. Ни в коей мере. Мало ли что борода седая! Зато плечо под одеждой крепкое, словно узловатый корень — никакой тебе старческой немощи.
— Пропустите меня! — Мария опустилась на колени рядом с раненым, взяла за руку. Замерла, закрыв глаза.
«Неужто кроме прорицаний она еще и врачевать может? — подумал новгородец. — Без снадобий, без заговоров, одной только силой воли»… В детстве ему доводилось слышать о бабке-знахарке, исцелявшей тех, от кого давно отвернулись лекари. Ее боялись, за глаза называли колдуньей, за спиной плевались от сглаза, но все равно, когда приходила нужда, бежали к старухе, падали в ноги, просили помощи. Правда, за три года до рождения Вратко знахарка померла, но воспоминания о ее искусстве жили в народе. Она могла выгнать кровохарканье, пристально посмотрев в глаза, сращивать изломанные кости наложением рук, помогала роженицам одним присутствием и тихой улыбкой.
— Ему очень больно… — тихо, словно опасаясь причинить карлику еще большее страдание, проговорила королевна. — Он не может ни о чем думать, кроме своей боли.
— Может, добить, чтоб не мучился? — серьезно предложил Рагнар, приволокший еще один труп.
Мария одарила его таким взглядом, что матерый викинг смутился и предпочел убраться в нору от греха подальше.
Вратко показалось, будто умирающий что-то говорит. Парень наклонился, приближая ухо к седой и жесткой бороде. Невнятные слова на неизвестном языке слетели с губ карлика:
— Бхэ синн тэчадгэс Скара Бра…
Старик дернулся и застыл.
— Что он сказал? — отрешенным голосом произнесла королевна.
— Я не понял, — честно признался Вратко. — Первый раз слышу эту речь…
— Повтори.
— Первый раз слышу…
— Что он сказал, повтори! — Слова Марии хлестнули, будто плетка.
Новгородец так покраснел, что уши заполыхали. Но он выговорил, медленно и раздельно, стараясь копировать малейший оттенок чужой речи:
— Бхэ синн тэчадгэс Скара Бра… Бхэ синн тэчадгэс Скара Бра.
— И правда, непонятно, — задумалась королевна. — Похоже на речь скоттов, что живут в горах на севере Англии… И все-таки отличается. Что такое «Скара Бра»?
«А что такое — „бхэ синн тэчадгэс“? — хотел спросить Вратко, но сдержался. — Вольно же тебе, княжна, вопросы дурацкие задавать»…
Вместо этого словен показал на старика:
— Он умер.
— Я догадалась. Он что-то хотел сказать перед смертью.
— А может, он просто прощался с миром на своем языке? — предположил Асмунд.
— Или молился своему богу, — добавил Олаф. — Скара Бра. Скара Бра… — Здоровяк повторил эти слова несколько раз, словно пробуя их на вкус. — Похоже на имя языческого бога.
— Скара Бра — это название здешних холмов. — Засмотревшись на мертвого старика, они не заметили, что лазавшие в подземелье вернулись. Теперь Халли Челнок, почесываясь по обыкновению, стоял у Вратко и королевны за спиной. — Местные жители не знают, на каком это языке. Никто из них не знал, что под землей кто-то живет.
— А я думаю, что кое-кто догадывался, — возразил Хродгейр. — И шел сюда не просто так, а наверняка.
— Почему тогда именно сегодня? — Мария оперлась на подставленную скальдом ладонь и поднялась с колен. — Почему перед нашим приходом?
— Кто-то связал воедино твои предсказания, Харальдсдоттир, с подземным поселением.
— Зачем их убили?
— Там все вверх дном! — махнул рукой Челнок. — Видно, искали что-то…
— Они искали то, что должно принести победу норвежскому войску! — с жаром воскликнул Вратко. Он и сам себе дивился, как в последнее время начал переживать за урманов. Будто за родных. Небось, если бы князь новгородский, Владимир Ярославич, в поход собрался бы, не так сочувствовал бы. Устыдился порыва и добавил уже тише: — Они хотели забрать это…
— А может, наоборот, понести перед войском? — прищурился Хродгейр. — Только хотели, чтобы именно их чествовали как людей, принесших победу и ратную славу войску конунга Харальда.
Халли хмыкнул недоверчиво и почесал поясницу.
— Не знаю я, о чем они мечтали, но убивали они, не задумываясь. Стариков, женщин, детей. Я не вижу в этом излишней славы.
Все невольно посмотрели на лежавшие рядком тела. Восемь мертвецов. И только двое из них прежде были мужчинами, способными постоять за себя. Обоих изрубили нещадно. Рядом с ними застыли окровавленные трупы четырех женщин — одной старухи и троих помоложе, старика, которого расспрашивали словен и королевна, и мальчишка-подросток. Сколько лет ему сравнялось, Вратко не рискнул бы предположить, так как малый рост убитого скрадывал года.
— Это все? — спросил новгородец.
— Похоже, что все, — ответил Халли. — А может, кого и пропустили… Темно там, хоть глаз выколи. А комнат много. Целую деревню упрятать можно, если постараться.
«Наверное, раньше их было больше… — подумал Вратко. — Жили с незапамятных времен. Прятались от скоттов, изредка добирающихся сюда через проливы, укрывались от урманов, приплывших на драконоголовых кораблях. А еще раньше они могли прятаться от того самого великана, о котором рассказывают легенды».
— Может, это цверги?[56] — высказал предположение парень. — Те, кто ковал для асов.
— Там нет горна и наковальни, — жестко ответил Хродгейр.
— Там еще кто-то есть, — вдруг невпопад сказала Мария.
— Откуда ты знаешь, дроттинг? — удивился Халли.
— Чувствую. Чувствую страх, голод и… ненависть… — перечислила королевна.
— Ненависть? — нахмурился Хродгейр. Взялся за меч.
— Ничего удивительного в том, — успокоил его исландец, — что выживший в такой переделке начнет ненавидеть тех, кто убил его родичей.
— А кинется на нас, — заметил Рагнар. — У страха глаза не только велики, но и слепы.
— Нужно поискать! — заявила Мария.
— У нас нет ничего горючего, чтобы сделать факел, Харальдсдоттир, — покачал головой Черный Скальд.
— Ничего — так поищем!
— Опасно, Харальдсдоттир.
— Я — дочь конунга, а не деревенская девка, чтобы бегать от опасности.
— Любую деревенскую девку я сунул бы туда, не задумываясь. Но не дочь конунга.
— Мы не уйдем, пока не обшарим там все закутки, — решительно произнесла Мария, и Вратко понял — не уйдут. Заставит. Рано или поздно заставит. А возражения Хродгейра только затягивают время — не пришлось бы до сумерек досидеть.
— Я полезу посмотрю, — сказал парень. — А ты, Харальдовна, жди здесь.
Королевна не нашла что возразить.
Олаф крякнул, шлепнул себя ладонью по ляжке:
— Я с тобой, Подарок Ньёрда!
И уже в спину, чтобы никто из оставшихся под солнцем не услышал, прошептал:
— Ты сегодня урок храбрости мне дал.
— С чего бы это? — удивился словен. Он не оборачивался — темнота залепила глаза очень быстро: не прошли они и десятка шагов, как серый свет, идущий от входа, рассеялся и иссяк.
— Я не рискнул вызваться, чтобы сюда полезть. Хродгейр потому и оставил меня наверху, — объяснил викинг. — А ты рискнул. Вот и я подумал — если мальчишка, не умеющий толком меч держать, не боится, то уж мне и подавно…
Олаф неожиданно ойкнул, зашипел.
— Ты что? — испуганно окликнул его Вратко.
— Головой врезался. И поделом. Болтать надо меньше.
Дальше они пошли молча. Низкий потолок понуждал сгибаться. Сразу заныла поясница. А каково Олафу? Он вообще едва ли не на четвереньках должен ползти, с его-то ростом.
Новгородец переставлял ноги очень осторожно, закрывая голову локтем. Он все время напоминал себе о том, что кто-то здесь может быть, и этот кто-то не обязательно настроен дружелюбно. Пыхтевший сзади Олаф создавал ощущение защищенной спины. И это радовало. Но что ждет впереди?
Длинный коридор вел от входа в глубину холма. Он изгибался наподобие гадюки, иногда расширялся так, что стенок можно было коснуться, лишь растопырив руки, а иногда сужался, едва не стискивая плечи. Могучий викинг сдержанно бубнил под нос, протискиваясь сквозь такие лазы.
«Ему хуже, чем мне», — думал Вратко, старясь не ослаблять внимания.
Он все время пытался прочувствовать рукотворную пещеру, как это делала Мария Харальдовна. Ну, кто здесь боится и ненавидит? Где он прячется? Если сейчас вернуться и сказать, что надоело искать, позора не оберешься. Тоже мне, вызвался доброволец…
Шорох, донесшийся из темноты, застал его врасплох.
Парень охнул и остановился.
— Кто тут? — просипел навалившийся сзади Олаф.
Легкое царапанье в темноте повторилось. Словно коготки по камню простучали.
Зверь?
— Не люблю мертвецов. Скучные они, даже если оживают, — попытался пошутить Олаф, но стук его зубов яснее ясного убеждал — викинг в панике, еще немного и побежит наутек, наплевав на насмешки и позор.
— Кто здесь? Не бойся! — позвал Вратко, стараясь говорить ласково, как с пугливым конем. — Мы друзья. Мы не причиним тебе зла…
— Мы ему — нет, а оно нам? — пробормотал Олаф.
— Тише… — остановил его словен. — Там, кажется.
Он услышал новый шорох и почувствовал щекой легчайшее движение воздуха слева. Шагнул туда, ощупывая темноту перед собой. Руки провалились в пустоту. Комната? Похоже, да.
Неожиданно ему под ноги бросилось что-то живое, мохнатое, сильное. Парень потерял равновесие, сдавленно вскрикнул, упал лицом вниз, тщетно пытаясь защитить лицо. Острый уголок невидимой в темноте домашней утвари врезался в надбровье, от боли перед глазами вспыхнул сноп искр. Так, будто костер хорошенько поворошили палкой.
— Лови! — крикнул он, предупреждая Олафа.
Здоровяк невнятно «гукнул» — не ясно, догадался ли, чего от него хотят, или тоже врезался головой в свод коридора, выпрямившись от неожиданности.
Вратко провел ладонью по лбу.
Мокро.
Теплая и липкая жидкость заливала глаз.
Кровь…
Над бровью угнездилась боль.
Из темноты доносилось шумное сопение Олафа. Судя по возне, он был не один.
— Что там? — несмело поинтересовался Вратко. Он поднимался, придерживаясь рукой за стену.
— Держу… — отвечал викинг. — Зверек, что ли… Вырывается…
Существо, с которым он боролся, не издавало ни единого звука.
— Ой! — воскликнул Олаф. — Кусается! А ну, тихо! Вот так, у меня не покусаешься… Все! Держу.
В его голосе звучало удивление, смешанное со страхом.
— А вдруг это…
Новгородец тоже подумал, что они могли столкнуться с нелюдью. Хуже того, с нежитью… Почему оно молчит? Вратко проговорил осторожно:
- Поведай, тень,
- В плен взятая,
- Подменыш ты
- Иль плоть теплая?
- Улль кольчуги
- Боль прощает,
- Щадит находку
- Шелома Один.[57]
— Вырывается, — сказал Олаф. — Не поняло оно тебя… Видно, зверушка домашняя.
— Пошли назад? — предложил словен. — Поглядим, что поймали.
— Идем, — не стал спорить викинг.
К счастью, подземный коридор, хоть и вился весенним ручейком, не имел боковых ответвлений, и Вратко не боялся заблудиться. Они выбрались к солнцу и свету довольно быстро. По крайней мере, новых шишек набить не успели.
— Ну и рожа у тебя, Подарок Ньёрда! — встретил их восхищенный голос Асмунда.
Парень только отмахнулся. Он и сам знал, что перемазался хуже некуда. Иной раз пустячная ранка на брови дает больше крови, чем воткнутый в спину нож.
— Кого это вы тащите? — подошел поближе Халли. — Мохнатый, как луридан.[58]
— Отпустите ее немедленно! — гневно прикрикнула Мария. Даже ножкой топнула.
— Кого это ее? — удивился Вратко.
Потом посмотрел на пойманное чудище, которое Олаф держал двумя руками. Да еще старался не прижимать к себе: побаивался то ли новых укусов, то ли порчи.
Мохнатый зверек оказался девчонкой. Малорослой, как и прочие жители подземелья, в сшитой из меха одежде. Чумазая и перепуганная, она таращила круглые карие глаза, затравленно вертела головой, отчего длинные волосы, стянутые в хвост засаленным ремешком, метались по спине.
— Не видишь, она боится! Отпусти немедленно! — Королевна подошла к дикарке ближе, протянула руку.
— Осторожно, Харальдсдоттир, она кусается, — предупредил Олаф. Добавил несмело: — Отпущу, а она удерет. Поди поймай ее в холмах…
— Не удерет!
Мария прикоснулась кончиками пальцев к щеке девочки.
— Бедняжка. Она боится вас.
Провела ладонью по волосам.
Дикарка с поразительной доверчивостью потерлась щекой о руку королевны.
— Отпусти. Она никуда не убежит.
Олаф разжал пальцы.
Тут девочка увидела неподвижные, окровавленные тела родичей. Она всхлипнула и уткнулась в платье Марии. Ее плечи вздрагивали.
— Похоже, мы нашли, что искали, — усмехнулся Халли Челнок. — Будет ли с этого польза?
Вратко не разделял как его уверенности, так и его опасений. Вряд ли девчонка в вонючих шкурах способна принести победу норвежскому войску. Зато королевна нашла себе если не подругу, то игрушку. Будет теперь ее лечить, кормить, отмоет, выучит своей речи. Или выучит ее язык. И тогда, быть может, узнает, что хотел сказать тяжелораненый старик. Словен склонялся к мысли, что разгадку нужно искать в послании умирающего. Кто убил обитателей Скара Бра и, главное, почему?
Глава 13
Путь на юг
Ровный и сильный северный ветер раздувал паруса. Видно, кто-то из богов благоволил войску Харальда. То ли Одноглазый, то ли Христос, точно сказать невозможно.
Почти триста кораблей собрал норвежский конунг под свое крыло. Все племена, живущие на норвежской земле, прислали воинов — рюги и раумы, тренды и халейги… Да разве всех перечислишь? Плыли суровые бойцы под стягами ярлов из Хаугесунда и Ставангера, из Квинесдала и Согна, из Вестфолла и Вохусена, из Хедмарка и Ромерика. К ним, манимые ратной славой и богатой добычей, присоединились геты и свеи, юты и даны. Ярл Торфинн отправил два десятка кораблей и во главе их поставил своих сынов — Паля и Эрленда. Исландских викингов вели ярл Магнус из Годорда и Ульв сын Оспака — давний соратник конунга Харальда, бившийся с ним плечом к плечу еще в Миклогарде. Даже вольные дружины, которые никогда и никому не служили, пришли на зов Харальда Сурового. Сто лет назад их именовали гордо — секонунгами. Раньше это значило: «морские повелители». Сейчас — морские разбойники. Их осталось мало, но они желали участвовать в завоевании Англии и потому пришли на службу государю.
По правому борту «Слейпнира» проплывали величественные берега Шотландии — каменистые склоны гор и ниспадающие в прибой обрывы, заросшие вереском пустоши и лысые, как темя монаха, скалы. Живущие в этих недружелюбных землях люди были крепкими, как камень или как стальной, многократно закаленный клинок. Бей его, гни, ломай, а он распрямляется и, кажется, делается только крепче. Изредка на склоне показывались пастухи, перегонявшие небогатые отары взъерошенных черноголовых овец. Шотландцы рассматривали летящий под всеми парусами флот из-под ладоней и уходили глубже в теснины и горы — от греха подальше: не ровен час вздумают викинги пристать к берегу да извести всех овечек на жаркое. И что с того, что король Шотландский Малкольм Третий заявил о вечной дружбе с конунгом Харальдом? Дружба владык на простой люд не распространяется — ограбят за милую душу.
Супругу и дочерей Харальд Суровый оставил на Лошадином острове, под присмотром ярла Торфинна и епископа Торольва, взяв в поход сына Олафа. Вратко видел его пару раз перед отплытием с Лошадиного острова. По виду он был ровесником новгородца, но держался как истинный воин — гордо, с королевским достоинством. В его чертах не проскальзывало ничего, что напоминало бы облик отца. Должно быть, Олаф пошел в мать, Тору Торбергсдоттир. Сигурд сказал, что наследнику престола уже доводилось сражаться и убивать. Харальд рассчитывает в предстоящей войне воспитать из сына настоящего вождя, водителя многих тысяч. «Ну-ну, поглядим, — подумал Вратко, которому королевич не понравился с первого взгляда. — Сражением командовать — это не в драке мечом махать. Тут ум нужен и опыт, а по крови умение командовать не передается».
В устье Тайна, на побережье Шотландии, флот Харальда встретился с кораблями мятежного графа Тостига, бывшего правителя Нортумбрии. Теперь в Йорке, на его месте, сидел граф Моркар, который вместе с братом, графом Эдвином Мерсийским, отогнал войско мятежников, грабившее и жгущее прибрежные села и городки.
Тостигу удалось сохранить не более пятидесяти кораблей и меньше полутора тысяч воинов. Слишком мало, чтобы противостоять королю Гарольду Годвинссону, но войску норвежцев подобная прибавка лишней не показалась.
Тут же к ним присоединились скотты под предводительством своего ярла — Ангуса Ретивого. Полторы сотни на четырех кораблях. Все же Шотландия — край горцев, а не мореходов.
Благословляя богов за попутный ветер, флот Харальда устремился к землям Кливленда.
Таков был замысел вождей. Вначале отнять у Гарольда Годвинссона Нортумбрию, закрепиться, усилить свое войско дружинами танов, среди которых наверняка найдутся желающие перейти на сторону победителей, а потом двинуться на юг, к Лондону.
Новых слухов о стягивающихся в Байе силах Вильгельма Нормандского давно не было. Если ему удалось собрать хотя бы пятьсот кораблей — количество вполне вероятное, — если принять во внимание славу нормандского герцога, его мудрость, хитрость и удачливость, то борьба с ним предстоит очень тяжелая.
Хродгейр, правда, несколько раз высказывал мысль, что северный ветер, попутный норвежцам, должен отгонять нормандские корабли от берегов Англии. Это вселяло хоть какую-то надежду. Пока что Вильгельм вел себя как союзник Харальда — держал силы английского короля в постоянном напряжении и приковывал внимание Лондона к южному побережью. Но что будет через месяц, другой? Если успеть занять несколько городов и заручиться поддержкой саксонской знати (а они побегут присягать, стоит только показать мощь и удачу норвежского оружия, и в этом никто не сомневался), то нормандцев можно не бояться. Рыцарская конница, составляющая основу их войска, бесполезна при штурме крепостей, хотя в полевом сражении представляет нешуточную угрозу.
Вступала в свои права осень. Шел уже шестой день месяца вересня,[59] который на Руси был еще известен как хмурень и ревун. Это означало — жди дождей, холодных ветров, непогоды. Раскиснет земля, заштормит море. А там недалеко и до позимника,[60] несущего первый снег и заморозки.
Все дни, проведенные в пути от Оркнейских островов до берегов Нортумбрии, дружина Хродгейра хранила тайну, вырвись которая на свободу, не сносить многим головы. Но хирдманы Черного Скальда с радостью отдали бы жизнь за своего вождя, так что молчание давалось им легко.
На «Слейпнире», переодевшись в мужское платье, отправилась в путешествие Мария Харальдсдоттир. Как ей удалось усыпить бдительность Елизаветы, Вратко не знал и даже догадок строить не брался. Возможно, норвежская королева знала о намерении дочери и дала молчаливое согласие. Думала, что та использует способности предугадывать будущее во благо. Когда придет пора или предвидение покажет достаточно значимое событие. Пускай для этого и придется открыться отцу. Ну, что поделать? Поругается, конечно, — суровый нрав Харальда известен всем, — а потом простит: не будет же он держать зла на собственное дитя? В любом случае, назад не отправит — слишком далеко.
Пока что Мария Харальдовна ничего не предсказывала, не прибегала ни к гаданию на рунах, ни к вязальному крючку, ни к какой бы то ни было другой ворожбе. Она много и в охотку разговаривала с найденной в Скара Бра девочкой. Учила ее урманской речи и сама училась ее странному наречию. Вратко, имевший особую, неистребимую тягу к познанию чужих языков, не пропускал ни одного урока. Запоминал незнакомые слова, пытался самостоятельно говорить.
По мере того как налаживалось взаимопонимание, они все больше и больше узнавали о судьбе народа, жившего в Скара Бра.
Чумазая девчонка, когда Мария отмыла ее и подарила чистую полотняную одежду, оказалась, можно даже сказать, хорошенькой. Темно-рыжие, волнистые волосы. Немного раскосые, зеленые глаза. Высокие скулы. Вот росток подкачал… Хотя среди своих родичей она, пожалуй, могла считаться высокой — макушка ее возвышалась над плечом Вратко. Поняв, что зла ей не желают, девочка назвала свое имя — Рии-ах-нак. Означало оно в переводе на доступную речь ни много ни мало — «королева». Марии Харальдовне показалось трудным выговаривать подобное звукосочетание. Имя упростили до Рианна.
Племя, к которому принадлежала Рианна, прозывалось пиктами. Вернее, такое название дали им римляне, захватившие земли Англии много столетий тому назад.
Разные народности жили в те годы на острове. Бритты и скотты, иберны и готы. Но самое яростное сопротивление завоевателям оказали именно пикты. Да, они не отличались бычьей силой воинов, но были многочисленны и упорны, преданны своим вождям и богам. Не случайно римляне построили Адрианнов вал — крепостную стену, перегораживающую остров Британию от моря до моря, укрепленную мощными фортами, в которых постоянно жили гарнизоны воинов, набираемых из числа умелых и воинственных варваров. Рианна рассказала, что некогда была еще одна стена — Антонинова, не менее мощная и прочная, чем Адрианнова, но расположенная гораздо севернее. На земли, лежащие к северу от вала Адрианна, Рим уже не посягал, стараясь защитить покой и мирный труд поселенцев по южную сторону.
Многочисленные орды пиктов и скоттов, приплывавших с острова Эрин[61] и заселявших север Британии, постоянно теребили римлян набегами. Только несколько десятков лет, после ужасающей по жестокости расправы Септимия Севера, обезглавившего сотню племенных вождей, захваченных им в плен, сохранялось спокойствие. А после война разгорелась с новой силой. Тогда еще короли пиктов выступали в союзе со скоттами и готами.
Спустя столетия непрерывных войн пикты переиграли самих себя. Лучшие воины погибали, не оставив потомков. Племена слабели, в них угасал боевой дух, некому было передавать боевое искусство предков, истощалась сила волхвов, даже сами люди становились мельче, тоньше в кости, стало рождаться много младенцев с уродствами: криворукие и кривоногие, со звериным прикусом, слабоумные… Некогда многочисленный народ, заставлявший трепетать великую южную империю, вырождался.
Этим не преминули воспользоваться соседствующие скотты и подчинившиеся римлянам бритты. И вот уже воинственным пиктам пришлось защищаться. Они сражались, чтобы выжить. Один из последних пиктских королей — Бриде, сын Маэлкона, — воевал с королевством Дал Риада, которое основали скотты при попустительстве, а может быть, и по наущению бриттов на исконно пиктских землях. С юга наседали бритты, чье королевство Стратклайд набирало все больше и больше силы по мере того, как слабели пикты. В то же время англы, вторгшиеся в Британию, обосновались на Бамбургской скале и основали свое королевство, ныне именуемое Нортумбрией.
С тех лет начался закат великого пиктского союза племен. Враги оказались не только сильнее, но и хитрее, дальновиднее. Их жрецы и друиды легче приспосабливались к веяниям нового времени.
Обескровленные пикты решили уйти. Те, кто имел достаточно силы воли, чтобы распрощаться с родными холмами и долинами, уплыли на острова. Оркнейские и Гебридские острова дали им временный приют и передышку. Другие скрылись в подземных укрывищах. Они стали народом вечной Ночи, народом тени, покидая убежища лишь при свете Ночной Владычицы, Волчьего Солнышка. Тогда они собирались в разбросанных то здесь, то там кромлехах, просили прощения и поддержки у богов.
Боги молчали. Они словно бы забыли неразумных, заблудших детей.
Не разверзался Аннун,[62] чтобы поглотить обидчиков и притеснителей.
Последней каплей оказались викинги, появившиеся на Оркнеях, и монахи, служители Белого Бога, хлынувшие с юга Англии. Первые занимали все пригодные для жизни места, не задумываясь об их прежних обитателях. Вторые посягнули на самое святое — на веру, на корни и саму суть существования народа.
Но пикты не роптали. Они уже свыклись со своей долей. Как сказал один из последних великих вождей, чьего имени боялся пресыщенный Рим, Калгак: «Мы наиболее отдаленные обитатели земли, последние из свободных, были защищены нашей удаленностью и неизвестностью, окружающей наше имя… За нами нет народов, ничего, кроме волн и скал».
Последние из свободных людей. Они не принимали новых богов и не желали им поклоняться, упорно сохраняя верность отвернувшимся от них покровителям.
Волхвы скрыли жилища пиктов и места их молений от чужого взгляда. Накрыли чародейской пеленой. Их чары работали таким образом, что посторонний человек не видел никаких следов — только запустение, пожелтевшую траву и вытертый, выветрившийся камень. Как, например, в Брогарском Кольце.
— Разве это не жилище йотуна? — удивился Вратко, заслужив насмешливый взгляд Марии Харальдовны и удивленный — Рианны.
— Это наш кромлех, — пояснила девушка-пикт. — Там мы молились в полнолуние. Приносили жертвы на Самхейн и Йоль, Ламмас и Бельтайн…
— Что за праздники такие? — Вратко в этот день словно надумал собрать все насмешки одним махом.