Точка уязвимости Тюрин Александр
От одного такого предложения его затошнило, но и этого соседке было мало.
Он не имел никакого права лишать ее высшего наслаждения – сцены расправы над ненавистным мужчиной… Он знал, что скрытые хватательные движения сейчас пронизывают Зинину мускулатуру, вызывая какую-то сладость в нижней части ее крепкого тела, если точнее, в тазу, а рефлекс хищника заставляет выделяться слюну.
И тем не менее он потерял еще несколько драгоценных минут в мольбах и стенаниях возле ее беспощадно закрытой двери. А вот медработники сегодня оказались быстрыми, как летучие обезьяны.
«Скорая» влетела в тот момент, когда Шрагин метался в поисках новой рубашки. А сквозь рукав старой выплывало красное пятно.
– Все ясно. Значит, еще хотел танго танцевать, – сказал доктор, более похожий на уголовного авторитета благодаря щетине и облаку перегара.
– Что вам ясно? Я…
Рука санитара предупредительно легла Шрагину на загривок – широкая и твердая, как лопата, она заставила присесть. Виртуальный Сережа мгновенно раскидал санитаров, как котят, и уложил доктора на пол ударом пудового кулака. Но в реальности он лишь попробовал уйти из-под властной руки санитара – как бы не так, она не только придавливала его, но и словно примагничивала. На чугунной ладони медработника он мельком заметил наколку – парашютик и две буквы, похоже, что инициалы. Где-то он такую уже видел, давно это было…
– Нам ясно все. Не такой ты уж сложный,– сказал доктор и вонзил шприц в непораненное предплечье…
– У меня программа зависла, будильная, значит, и обеденная не загрузится, кура вовремя не разморозится. Можно мне в комнату?– сказал Шрагин в надежде неизвестно на что. Не сбежать ведь через окно, по карнизу.
– У нас пообедаешь. Мы тебе другую куру дадим, резиновую. И танго танцевать научим. Так что поехали, чмур.
– Так еще ж переодеться надо.
– Ладно, иди, надень свой лапсердак, – согласился белохалатник.
Мгновенно из темного угла возникла Зинаида.
– Товарищи, я помогу Сереже собраться. Он ведь такой беспомощный. Дигитальный такой.
Все ясно, его уволокут, а она останется у него в комнате хозяйничать. Не выйдет.
– Все, я передумал, – сказал Шрагин, подворачивая закрашенный кровью рукав. – Я – уже готов.
И хотя он все-таки дал отпор Зинке, внутри лопнула какая-то струна. Шрагин понял, что проиграл. Проиграл давно, когда программа его жизни, пройдя неверный оператор, попала в петлю, из которой нет выхода. Если бы он не ушел из команды создателей нового революционного языка, сейчас бы его славили и рисовали яркими красками на страницах толстых солидных журналов. Но он ушел. Единственный его бесспорный талант – выбрать неверное направление.
На полминуты ему сделалось дурно – наверное, тот укол подействовал. Затмение какое-то, в сумерках все вокруг стало текучим, показалось даже, что Зинаида омывает его, как волна, пытается накрыть с головой, плещет в глаза, в рот. Но со странным звуком «сам-по» волна схлынула, и мир принял прежние очертания и освещенность.
– А что, поехали, товарищи.
От этих слов он стал уютным привычным психом, отчего доктор с санитарами сразу заулыбались и перестали угнетать. Шрагин привольно разлегся на носилках в задней части автомобиля, на передних местах расположились медработники. Через открытое оконце, соединявшее кабину с отделением для психов, лилась как будто песня вперемешку с полубезумным бормотанием диджея. «Если вы считаете это музыкой, то вы горько заблуждаетесь. Слова же в лучшем случае высосаны из пальца…»
– Ну, хорошо, почему меня везут в психушку, а не его?– безадресно спросил псих, думая о диджее.
– Потому что у него нет соседей, – охотно отозвался доктор.
– А куда мы так мчимся, психиатрия?
– В Бехтерева, родимый.
В Бехтерева – это класс, там покойно, там все передовое. Он был там три года назад, и ему понравилось. Это вам не Скворцова-Степанова, где в палате по двадцать психов, набитых всяким калом по самую макушку, где в сортир надо в калошах ходить, чтобы не утонуть, где целую ночь яркий свет глаза выедает. В Бехтерева же разговоры с культурными людьми за Фрейда, Эдипа и его маму. Там всем желающим раздают мольберты и холсты, рисуй свой психоз на здоровье, только краски не ешь…
Интересно, может ли Зина проникнуть в его комнату при нынешней системе опознания? Наверное, может – если потихоньку снимет отпечатки его пальцев и перенесет папиллярный рисунок на пластик. Если проникнет, то подкинет ему ворованные шмотки или листовки с призывами к межнациональной розни – шикарная месть. Что-то утром в комнате было не так, только без очков он рассмотреть не смог. Что-то не так… Вечно это ощущение чего-то упущенного и непонятого. Ну, почему он не алкоголик? Почему не лежит firewall из огненной воды между ним и нецифровым миром, в котором он бессилен?
Бархатистый женский голос долго выводил на стереоволнах песню, состоящую из трех слов, а потом рассказывал о фьючерсных сделках, из чего Сережа едва ли понял три слова, потом пошли новости – в основном про расцвет преступности: международной, организованной, отважной, разнообразной и интеллектуально развитой. Про то, как сетевой вирус присвоил себе все электронные деньги в маленькой, но богатой стране, и как в большой, но бедной стране России нашли труп финансиста Шермана, похоже погибшего под колесами большегрузного автомобиля неподалеку от морского порта, на улице Курляндской. Стоп! Это что, Андрея Арьевича убило? Задавило каким-то сраным грузовиком? Главу холдинга, в котором где-то далеко внизу работает он сам…
– Эй, стойте, о чем это они?
– Это же радио, а не магнитофон, радио стоять не может, – укоризненно заметил санитар. – А вот уже и подъезжаем. В больнице все узнаешь, там тоже радио есть и даже голубой экран.
И правда, машина лихо взлетела по пандусу вверх, к приемным воротам. Открылась торцевая дверца салона.
– Самодур, на выход, лечиться пора, – позвали его ласково.
Его ждали, к нему тянулись длинные волосатые руки, чтобы упихнуть в черную дыру психлечебницы минимум на месяц.
Радио, которое он принял за магнитофон, еще сказало, что в руке у господина Шермана был зажат отрубленный палец ребенка, скорее всего имеющий отношение к его дочери, похищенной две недели назад прямо на улице. Ну что это за слова такие элегантные – «имеющий отношение»? И еще радио сказало, что господин Шерман был замешан в крупном международном скандале, связанном с новым лекарственным препаратом, именуемым патоцидом, который, по подозрению в токсичности и канцерогенности был отклонен как американской FDA[5], так и российским Минздравом…
– Эй, что ты там, заснул?
– Сейчас, сейчас, я вам не блоха, чтобы скакать…
Итак, господин Шерман почему-то не смог спасти свою дочь и решил погибнуть. Неужели он пожмотился на выкуп? Или он хотел быть правильным и понадеялся на постсоветских шерлок-холмсов? В свою очередь, шерлок-холмсы его не поняли. И вместо того чтобы шевелиться, стали ждать, пока «жирный кот» выплатит энную сумму и проблема рассосется сама собой.
Страдания господина Шермана, на первый взгляд, были далеки от господина Шрагина. Сережа не виделся со своим папаней с момента собственного зачатия. Сережины пальцы бессмысленно было посылать папе, ввиду отсутствия получателя. Полупарализованный поэт Кривоходько, которого его мама некоторое время выдвигала на роль отца, давно спился и не мог отличить пальца от сосиски, а сосиски от пиписки. Не было речи и о том, чтобы кто-то похитил Сережиного сынка Вовку в деревне Носопаткино. Вовка любым киднепперам таких бздей накидает, что они после этого смогут разве что ботинки ему лизать в лежачем положении. Но с другой стороны, лишь одно воспоминание хранилось в почти живом и ярко-цветном виде в памяти Шрагина.
…Руки-клещи прижимают его щекой к какой-то склизкой доске, прямо перед глазом шевелит усиками, будто силилась пообщаться глянцевая жужелица. Там, за жужелицей, виднеется его кисть, лежащая на той же доске. Один «дедушка»-сержант держит ее запястье, другой зажимает его шею под мышкой, третий подносит штык-нож к его пальцам. Кисть кажется жужелице огромной горой типа того самого Эвереста, но в руке первого «деда» она выглядит чем-то незначительным, вроде зубной щетки. Потом лезвие кидается вниз. Боль возникает как будто с другой стороны тела, а потом шквалом кидается к руке…
Шрагин нарочито медленно выбирался из машины, мучаясь от крайне неприятного ощущения – как будто что-то натягивается в его голове и хочет оборваться.
Эту девочку никто никогда не спасет. В грязной и холодной яме инфекция обеспечена. Сепсис, гангрена. Вспышка огня в маленьком тельце, засохшие губы, а потом тепло уходит навсегда. Это ощущение было сейчас на его ладони…
Девочку никто никогда не спасет, кроме… Три года назад он встретил в электричке господина Шермана и его дочку, тогда Андрей Арьевич еще изредка ездил на общественном транспорте. Сергей знал его по Одессе, если точнее, по школе, слегка так, потому что Андрей был младше на несколько лет. Шермана было не трудно узнать, низенький, кругленький, рыжеватые кудряшки, как был карапуз с виду, так и остался. А вот сам Шерман долго таращил свой и без того лупоглазый зрительный аппарат, пытаясь распознать неожиданного собеседника.
В итоге не только распознал, но и взял Сергея в свою фирму. Тот не задавался вопросом о происхождении стартового капитала господина Шермана (собственно и персонажу известного анекдота не стоило спрашивать: "Где взял топор?"). И, конечно же, Шрагин понимал, что есть у босса джентльменский набор в виде счетов на офшорных островах под крылышком британской королевы. Однако Сергею казалось, в Шермане иногда говорит совесть, что редко бывает у богатых. А его девочку звали Аня. В электричке она почти все время молчала, но подарила Сергею гриб на прощание…
Шрагин почувствовал поворот, за которым его ждет Виртуэлла, сейчас маленькая и печальная. Она была похожа на украденную Аню Шерман и на соседскую девчонку, которая тридцать лет назад таскала ему сладости из буфета своего папы – полковника. Виртуэлла просила о помощи слабым, прерывающимся из-за каких-то помех голосом. И он не мог прогнать ее, хотя она была явным призраком его нездоровья. Еще он увидел картинку. Спасенный ребенок разместился на одной его руке, в другой – временно опущенный меч, на голове пилотка, с монументальных плеч спадает плащ-палатка. Он только что грохнул этим самым мечом всех негодяев-похитителей, лихо выверчивая восьмерки самурайским лезвием.
Шрагин не стал думать, что ему пригрезилось новое издание памятника русскому солдату-освободителю в берлинском Трептов-парке, разве что меч позаимствован у мастеров кэндо.
Как сигнальная ракета, вспыхнула и осветила все вокруг простая мысль: еще мгновение, и поворот исчезнет.
Но я не могу действовать, Виртуэлла, пожаловался он, я привык оперировать абстракциями: типами и интерфейсами. А не кулаками или ногами.
Ну и оперируй своими кулаками и ногами, так же как и своими абстракциями, посоветовала Виртуэлла.
Это была интересная идея. А также больше чем идея.
Наружное пространство стало медленным, холодным и плоским. Внутреннее пространство осталось теплым, и в нем находился виртуальный Шрагин – маленький подпрограммист, быстрый и решительный. Подпрограммист рассек наружное пространство мечом-сканером, расчленяя его на объекты. Подпрограммист сшил нужные объекты эластичными нитями будущих событий.
Эта эластика и вытолкнула Шрагина, как тело, из точки покоя.
Он дважды хряпнул санитара, сперва головой в живот, где как будто пробил заслонку из мышц, а потом коленом в челюсть – до хруста.
Он, почти не чувствуя веса, устремился прочь от приемного покоя Института имени Бехтерева.
Он обнаружил, что водитель с физиономией, выражающей ярость, догоняет его. Неожиданно из памяти выплыл хоккейный приемчик. Резкая остановка с подкатом помогли оторвать преследователя от поверхности земли, а затем припечатать к асфальту. Выражение ярости у водителя сменилось выражением плаксивого недоумения…
Снизу по пандусу въезжал легковой автомобиль. Сейчас или никогда. Шрагин запрыгнул на бампер легковушки, пробежался по капоту, крыше и… приземлился за багажником. Ну надо же. Все так просто – словно в компьютьерной игре, на уровне для «начинающих».
Несколько секунд Шрагин потратил на то, чтобы признать свой успех и вычислить новое направление для своего тела. Тело рванулось к воротам для въезда автотранспорта. Створки ворот уже закрывались, движимые электромеханизмом. Сзади вздымался на ноги могучий санитар. Отрывался от асфальта и озлобленный шофер с красной соплей под носом.
Ворота сжали Шрагина, но не успели раздавить. Куда теперь? Остановка троллейбуса направо или налево? Кажется, по этой дорожке налево. Все, бежать больше невмочь. Собственно, прибежал уже.
Надо ждать и молиться троллейбусным богам. А на рубашке еще несколько кровавых клякс добавилось. И в стекле отражается мелкий злодей, порешивший собутыльника на бытовой почве. Именно на таких милиция выполняет все свои планы.
Но разве он мелкий злодей? Чего уж тут мелкого? Впервые его виртуальная мощь вырвалась наружу, хотя могла просидеть внутри вплоть до более-менее естественной кончины. Впервые он покрыл себя невиртуальной славой.
Внутри забурлил суп из разных чувств: страх с виной, с гордостью и удовлетворением, все это было поперчено первобытным ужасом.
Полностью растерявшийся Шрагин бросился в кусты за трансформаторной будкой и попытался проанализировать.
Что это было? Амок какой-то. Вернее, подпрограммист какой-то, который шпарил словно на психопрограммной консоли, вбивая команду за командой в его тело.
А мозги – нет, это не были его обычные мозги, в которых мечутся и не находят выхода мысли. На месте мозгов был компьютер, Диспетчер Времени, Сканер Пространства, Сшиватель событий.
Подпрограммист написал две новые функии для взаимодействия с окружающим пространством – УдаритьВМорду() и СделатьНоги(). И две новые функции для внутренного пространства – ДуматьБыстрее() и РеагироватьБыстрее().
Тело из инертной массы, плывущей, как говно, по течению, стало точным инструментом!
Но что дальше? Дать в морду и сделать ноги может каждый балбес без всякого подпрограммирования. Сейчас ему уже нужна стратегия, а стратегии срочно требуются информационные ресурсы.
Шрагин стал лихорадочно перелистывать свою память в поисках чего-либо полезного.
Девочка Аня подарила ему гриб и сказала: «Ну ты мне тоже подаришь, наверное. Когда соберешь».
Как собрать информацию? Ее либо покупают, как делают это репортеры, либо выбивают кулаками, как герои Спиллейна, добывают с помощью стукачей и прочих свистунов, наружных и внутренних, как органы государственной безопасности, иногда высасывают из пальца, употребляя всякие там индукции и дедукции, как Шерлок Холмс.
Некоторую роль играют счастливые случайности, подсматривания, подглядывания, переодевания, порой мистика в виде блуждающих отцов Гамлета, очень часто секс, неодолимая сила спаривания. Наглость и связи – это тоже очень в жилу. Как будто ничего такого у него нет. Не было и не будет…
Шрагин осторожно выглянул из кустов, а потом вскочил в подошедший троллейбус.
В троллейбусе ехали простые незамысловатые люди, неспособные к каким-либо ярким поступкам: пенсионерки, работяги средней степени трезвости, учителя и прочие бюджетники.
Достаточно было одного взгляда на них, и Шрагина пронзило раскаяние, физически ощутимое почти как шило. Он, который всегда был телом из законов Ньютона, находящимся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, вплоть до столкновения с другим телом, он, у которого даже простые слова заперты в горле, как узники в Шильонском замке, вдруг стал действовать в Реале с той же простотой, словно это был компьютерный мирок. Но в Реале нет отката и нет перезагрузки. Он делал людям больно без всякого сопереживания, он наносил им телесные повреждения, как будто они были сделаны из кирпичей и досок. Он…
Надолго ли эта легкость? Повторится ли это еще хоть раз? Скорее всего нет. Тогда, может, вернуться в Бехтеревку со склоненной головой? Получить пару раз по опущенной долу шее, проваландаться в психушке месячишко, нет, наверное, уже два, но зато не знать никаких проблем. Там, говорят, кормежка сейчас типа хватает и даже остается – мэр ведь по молодости тоже в Бехтеревке от призыва косил, вот и нарастил после своего избрания суточное довольствие. Так что сытно там, еще и библиотека имеется. Мопассан идет под бром не хуже, чем Тургенев. «Мисюсь, где ты? И где это я, медсестра?» Правда, Гоголь в сочетании с пимозидом вызывает стойкую импотенцию. «Поднимите мне веки. Опустите мне штаны».
Но самое главное – не будет тебе ни искуса, ни соблазна во что-то вмешаться. Накушался амитриптилина с циклодолом и тихо радуйся наличию жизни на земле с улыбкой на губе…
И вдруг случилось переключение в режим «турбо». Мысль его стала быстрее и горячее, мир вокруг медленнее, холоднее, доступнее для восприятия. Из мешанины событий высветились те ключевые, которые надо понять. Сперва надо выяснить поточнее, чем занимался господин Шерман в последнее время, кому он там мог наступить на ногу, почему похищение Ани совпало во времени со скандалом по поводу этого самого патоцида? Учитывая потенциал г-на Шермана, его противник должен быть крупным хищником. А если не крупным, то подлым.
Шрагин выскочил из троллейбуса на ближайшей остановке и зашел в телефонную будку. Вытащил из одного кармана штанов давно израсходованную карточку Ростелекома – вчера вдохнул в этот пластиковый труп еще немного жизни, на десять минут разговора, путем нехитрой манипуляции с полупостоянной памятью чипа.
Соединимся теперь с начальником программистов в головной фирме, с Протасовым, и будем изображать начальника родного отдела, Валю Полубянского. Придется Валентина слегка подставить, ничего, переживет. Ему за Валю тоже переживать приходилось. Но прежде чем набрать номер, стоит немного потренироваться.
«А подать сюда Дениса Петровича». Немножко сжать губы и как бы продудеть. Так, уже лучше. Ты теперь не Шрагин. Ты преобразован в Полубянского. Это не так сложно быть Полубянским. Думай, как он, чеши голову, как он, бубни, как он.
«Денис Петрович, вы – полное говно».
Надо чуть гнусавее, с легким подвыванием в конце. Кажется, ничего уже получается.
Осмелевшая рука забегала по кнопкам набора номера.
– А кто его спрашивает?– спросила цепная женщина на том конце провода.
Ну, кто, кто, язва ты этакая? Неужели не узнаешь?
– По-лу-бя-я-нский.
Вот так вот Валя произносит свою фамилию, по слогам, с блеянием. У него тоже, наверное, не все дома.
– Сейчас соединю, Валентин Андреевич.
И главное – не ошибиться в такте речи.
– Денис Петрович, я тебе человека пришлю.
– Зачем?– отозвался собеседник.
Ура, Денис Петрович купился, не заподозрил подвоха!
– Я его сейчас на сетевые программы сажаю. Можно там у вас образцы посмотреть?
– Какие сетевые?– спросил без особого интереса собеседник. Судя по тону, было заметно, что Полубянский в «Шерман-Слободе» не слишком котируется.
– Электронные платежи в режиме реального времени.
– Какого человека?
– Да Сережу Шрагина.
– Ну, разве ж это человек?
Ладно, перетерпим ради дела.
– Все мы когда-то были людьми, Денис Петрович. Но эволюция идет дальше.
Ага, выскочила шуточка в стиле Полубянского.
– Ладно, присылай этот машинный разум в режиме реального времени. Знаю, что он у вас до сих пор в экспертах числится.
– Не забудьте, битте-плиз, пропуск ему на проходную подкинуть.
Шрагин поспешил повесить трубку, чтобы заряд у карточки не кончился вдруг и не случилось бы неловкого обрыва связи.
Перевел дух. Оценил происшедшее. Кажется, получилось.
Разговор-то получился, а вот с внешним видом проблема. Внешний вид не столько для делового визита, сколько для очереди за разливным пивом.
И все-таки сейчас поехать домой – это что-то упустить. А то и просто попасть в очередную засаду, которую подготовила соседка. По умению впиваться в плоть и жевать жертву она не уступит даже питбулю. Да что там питбуль, пес может к ней в ученики пойти и принести свои челюсти в подарок.
5. Деловой визит
Господин Шерман не бросал денег на ветер. Никаких там общих попоек и свального греха за фирменный счет. Однако на свою штаб-квартиру, на головную фирму «Шерман-Слобода», он потратился. Ведь такие вещи имеют свою цену в мире финансовых акул и китов большого бизнеса.
Стеклянно-стальная призма была своего рода колпаком для внутреннего строения, исполненным словно из мятой серебристой фольги. Именовалось это дюссельдорфским стилем. И проходная уже была не той деревянной будкой, прижатой к дверям, как это водилось на Руси, а скорее напоминала кафедру католического епископа, на которой возвышалось только далекое призменное небо.
– Вы – Шрагин?– спросила элегантная привратница, неподалеку от которой располагался вооруженный вохровец. Нет, уже не вохровец, а офицер Внутренней службы безопасности.
Сереже хотелось сказать, что он кто-то другой, еще неведомый избранник, но пришлось согласиться с милой женщиной. Дама просканировала его взглядом, и ее лицо отразило непонимание: как можно в мир деловых костюмов явиться в таком противном виде?
– Да не принимайте мой вид всерьез. Я – эксперт из «Мелкософта», у нас в ходу розыгрыши и похлеще.
Ключик подошел – компьютерные эксперты всем известны как завзятые чудаки, могут вдруг запеть фальцетом или снять носки – и дама распахнулась как дверь:
– Ой, как интересно. А в следующий раз вы как оденетесь?
– Как тот смышленый парень, которому один змий заказал взломать сервер под названием «древо познания».
Дама и вохровец проводили Шрагина умильными взорами, однако сетевой отдел встретил сталью колючих взглядов. Они легко проходили сквозь стеклянные перегородки, рассекающие огромный зал на множество рабочих клетушек. Перегородки были низенькими, а потолок высоченным, льющим золотистый свет, подобно иконописным небесам. По виду это напоминало улей, по характеру излучения из глаз – гамма-лучи. Лучи хорошо считывались и выдавали сокровенные мысли сидящих в отделе: «Ты же псих, парень…»
– Ага, очередное стихийное бедствие, – сказал господин Протасов, «смотря спиной», потом высокое кресло обернулось, но начальника в нем уже не было…
Начальник уже стоял у Шрагина за спиной – судя по быстрым, почти невидимым движениям, типичный тираннозавр в галстуке.
«Этот ящер далеко пойдет, —подумал Шрагин. – Может, даже и на освободившееся место Шермана».
– Товарищ… извините, забыл и ваше имя, и фамилию, и отчество, и род деятельности, а вы не забыли переодеться?
– А я упал у вас в туалете, скользко было, это результат травмы, полученной при отправлении естественных потребностей.
– Интересно, первый раз такое слышу… Уточните, пожалуйста, цель вашего визита. – Голос у Протасова был негромким, но холодным, противным, с шипящими тонами.
– Я прилетел из другой галактики, мы обнаружили признаки разума в сигналах, испускаемых вашей планетой.
Денис Петрович зевнул, показывая полное пренебрежение к шуткам Шрагина:
– Давайте по существу, уважаемый.
Шрагин выдал небольшую заготовку – насчет того, что его отдел тоже переходит на систему электронных платежей, а у великого и ужасного Дениса Петровича по этой теме все схвачено, в том числе и банковские счета клиентов. Так что наши транзакции пойдут через вашу систему аутентификации и верификации с помощью «объектного посредника». А чтобы «посредник» не заглючил, неплохо бы и с вашими сетевыми компонентами разобраться: какие там интерфейсы, сервисы, имена, адреса и тому подобное барахло…
Сережа понял, что переборщил, зайдя несколько дальше пожеланий самого себя в образе Вали Полубянского, и остановился в смущении. Вдруг начнет сейчас Денис Петрович названивать реальному Валентину Андреевичу, требуя уточнений. И как будто даже потянулся тиран местного значения к черному телефончику, больше напоминающему дорогую зажигалку, однако ограничился кратким распоряжением ближайшему подчиненному:
– Дайте этому… посмотреть. Но только то, чем мы уже сами не пользуемся.
И перестал обращать какое-либо внимание на посетителя. Все-таки тираннозавр – крупный хищник, и непрестижно ему на мелочь пузатую свое время расходовать, так что копошись пока и не морочь мне задницу.
Шрагина стиснули двумя устаревшими громоздкими компьютерами в самом центре отдела, отдав под перекрестные прожигающие взгляды недоброжелателей. Да и дали посмотреть одно старье да фуфло.
Приятнее было бы работать с контактным экраном, когда никто ничего не видит, кроме твоей занавешенной физиономии. Но сейчас партия шла в открытую – при живом внимании публики. Протасова не проведешь.
А ведь три года назад, будучи еще зеленым эмбрионом в цифровом мире, списывал Денис Протасов без зазрения своей совести у Сергея Сергеевича или просто просил поделиться знаниями. У Шрагина было много учеников, он был компьютерным профи, когда многие из них, фигурально выражаясь, еще ссали в штаны.
Сергей натаскивал молодых программистов, валом валивших в растущую, как сыроежка после дождя, «Шерман-Слободу». В нем уважали классика, в нем видели заместителя вождя по компьютерным вопросам. Но через год активной деятельности у него вдруг опять случился «вывих». Наверное, потому что Шрагин продолжал думать только о программных языках Господа Бога, он пытался создавать их, если даже не на компьютере, то в своей голове. Вот пробки и перегорели. Однажды молодые программисты увидели, как их наставник танцует в коридоре с невидимой виртуальной музой, и вызвали врача. С той музой Шрагин общался на тему генерации объектов в программном языке «Арарат». Общался не во грехе, почти без ощущений, если не считать сладкой вибрации в позвоночнике, почти без звуков, если не брать в расчет контрольные сигналы, с минимумом образов – только неяркая графика. Тут царили слово, знак, смысл, программный код. В интеллектуальном объятии они порождали рои самопознающих объектов и самореализующихся интерфейсов.
Позднее Шрагин присвоил музе облик и имя красотки из одной компьютерной игры. Глаза-тарелки, рот-пуговка, ноги-стрелы. Виртуэлла – звучит не слишком-то оригинально. Поэтому Эллой он называл ее тоже. И системной хранительницей. И внешность ей со временем подправил. В ней появилось что-то от соседской девочки, которая тридцать лет назад играла с маленьким золотушным Сережей Шрагиным и даже подкармливала его конфетами, которые назывались, кажется, «Мишка на сервере». Но когда Шрагин узнал, что нынче соседская девочка представляет собой малосимпатичную особу, занимающуюся финансовыми махинациями, Элла стала больше напоминать одну сотрудницу, а если точнее – секретаршу Шермана.
Третья психушка, имени Бехтерева, на удивление слабо пропечаталась в его памяти.
«В медицине столько науки, сколько в ней скальпеля», – любил повторять его лечащий врач. Немного странные слова для психиатра. А еще он говорил, что нейрохирурги – это смежники психиатров. Этот айболит был повернут на оперативном вмешательстве. У пациента Шрагина болела голова, виски, и его повезли на обследование в нейрохирургический центр – может, опухоль мозговая найдется, профессиональная болезнь программистов. Там, после обследования и осмотра всяких пил и сверл, Сереже стало плохо, обморок случился. Очнулся с повязкой на голове, небольшой шрамик так и остался около левого глаза. Как будто шандарахнулся обо что-то острое.
Вокруг глаза располагается куча небольших косточек, решетчатая, слезная, клиновидная, скуловая. Шрамик был как раз в районе решетчатой.
После лечения Шрагин, конечно, стал стесняться Виртуэллы, как воплощенного безумия. Но все равно она приходила к нему, когда было совсем плохо.
Вернувшись на службу, господин Шрагин нашел свою репутацию сильно изменившейся. Теперь у него была репутация не задумчивого гуру, а почти болвана. И не без основания, как самокритично признавал он. Глубокие мысли о сущности программирования нередко сменялись не менее глубокомысленными раздумьями о том, как сварить холостяцкий суп и как не хочется стирать носки.
По идее, в соответствии с духом времени его должны были выкинуть вон, это только при советской власти чудак мог быть передовиком производства. Однако худшего не случилось. Шерман оставил его, но сослал от глаз подальше, в полудохлую дочернюю фирму, в отдел-отстойник под начало бесхребетного Вали Полубянского, на «диетическую» зарплату. Как сейчас понимал Сережа, господин Шерман жалел людей, поэтому старался ими не интересоваться и кадровые вопросы не решать. Оттого у него были отстойники для жалких личностей и кучи разрезвившихся наглых карьеристов…
Шрагин не без труда разорвал цепочку воспоминаний. Он наклонился, как будто проверяя подсоединение «мыши», и вогнал в USB-порт компьютера едва заметную «пробочку» – с начинкой из хищных программ-следопытов и потрошителей.
Следопыты обшаривали все доступные файлы, потрошители-декомпиляторы рвали на куски программые коды, выискивая секреты доступа к серверам.
После первых непрочных успехов до Шрагина дошло малоприятное известие, что в обеденный перерыв весь отдел собирается праздновать день рождения любимого начальника. Все отправятся в столовую, где под фанфары будут славить Дениса Петровича и дарить ему подарки – не в качестве подхалимажа, а в знак признательности за счастливые трудовые будни. Заботливый начальник также станет одарять подчиненных – акциями и опционами. Жаль, что в этом отделе действовала японская модель менеджмента. Из-за нее проклятой всем известного психа по фамилии Шрагин, конечно же, выгонят и оставят перед запертой дверью на все время торжественного обеда. Что выбрать: уйти с опущенной немытой шеей или попробовать переписать стандартный сценарий, добавив в него нестандартные действия?..
В миллионный раз в своей жизни Шрагин не мог решиться ни на что. Еще немного, и его лишенное воли тельце захватит и унесет поток внешних событий.
Однако, не дожидаясь «высочайшего» решения, внутренний подпрограммист взялся за работу. Он отсканировал внешнее пространство и соединил объекты ниточками нужных событий. Психоинтерфейс захватил ноги Шрагина и превратился в инструмент перемещения его тела.
Шрагин встал и направился к дверям, как будто понадобилось прогуляться «до ветру».
Возле самой двери стоят три шкафчика – для одежды, что ли? Пока он еще в поле зрения сотрудников. А вот зашел за первый шкаф и стал недоступен для царапучих взглядов, но еще через секунду он должен выйти вон и захлопнуть дверь.
С полсекунды подпрограммист определял последовательность событий. Открыть сразу две двери – комнаты и шкафа, после чего дверь отдела закрыть, забраться в шкаф и бесшумно затворить его дверцу – мебель новенькая, скрипеть не должна. Еще полсекунды телесная оболочка Шрагина послушно исполняла набор команд, переходя из события в событие…
А ведь обратного пути нет, подумал Шрагин, сидя в шкафу. Просто, незатейливо, словно речь шла о чихнуть или почесать затылок, он перешел в принципиально новый сценарий. Сейчас все обнаружится, и мариноваться ему в психушке до скончания века. Достаточно только кому-то полезть в шкаф за плащом.
Испарина, перебирая клейкими лапками, ползла по спине. Некто Шрагин, взявшись исполнять команды распоясавшегося подпрограммиста, своими руками-ногами разломал-растоптал собственное житие-бытие. Жанна д’Арк тоже каких-то голосов послушалась, и это для нее плохо кончилось. Но она хоть за целую Францию вступилась, а его зарядил на нелепые подвиги единичный труп и детский палец также количеством один. В конце концов Шерман-старший рассчитался по своим счетам, к примеру, за неудачную игру на бирже с фьючерсными контрактами, а с Шерман-младшей ничего особенного не случится. Ее родня отыщет посредника, сговорится на приемлемую сумму, и девчонка вернется назад.
А пациенту Шрагину бродить сто лет по пыльным больничным коридорам с отвисшей челюстью, роняя слюни на грязный пол. Сто лет в собственном соку.
А ведь в поселке городского типа Носопаткино проживает его сын, зачатый то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет назад во время командировки в колхоз. В ту суровую пору колхозная грядка напрочь отвергала Сережу, его ляпку и тяпку. Но одно колхозное лоно как-то после бани приняло его семя и понесло. Затем разрешилось от бремени и подало на алименты. Неправедный суд удовлетворил истицу, хотя Настасья его чуть ли не изнасиловала в тот тихий вечерок по-над речкой, в смысле, стриптиз исполнила на довольно-таки неплохом уровне…
И с чего это его потянуло на заботу о чужих детках? Разве мало того, что собственному сынуле помогать надо ежемесячно четвертиной зарплаты. Кстати, судя по последним известиям, прекрасный младенец Вова стал главным хулиганом на деревне, какую-то бабку уже обесчестил, какого-то деда уже порезал, или, наоборот, деда обесчестил, бабку порезал. И еще грозится в город наведаться – папаше рыло начистить. Его мать когда-то была ничего, в смысле не такая корова, как сегодня, но хватило одного визита к ней. Жалкий вид сопливого Вовки в зассанных пеленках и явно невысокий IQ молодой мамаши заставили молодого отца Сережу бежать куда глаза глядят – а глаза глядели в сторону ближайшей железнодорожной станции. У него не было другого выбора. Такая мать и такое дитя явно мешали бы Шрагину думать о главном. Пришлось чувство вины в данном случае вырвать с корнем. Даже у самого совестливого из нас сидит в голове, в той части мозга, что досталась от рептилий, этакий библейский змий, который заставляет нас делать всякие дела, но потом быстро уползать от ответственности…
Раздался жуткий топот – это отдел в едином порыве двигал на дармовое угощение. И тут кто-то полез в шкаф. Шрагин судорожно вцепился ногтями в замочек.
– Эй, кто шкаф запер, кто запер, я спрашиваю? – зашумел некий мужчина. – У меня там подарочек лежит.
– Дергай сильнее, ты ж мужчина атлетического сложения, а не слабая девушка вроде меня, – посоветовала ему какая-то дама.
Мужчина-атлет задергал посильнее, а у Шрагина трещала и сочилась кровью кожа под ногтями.
– Не поддается, блин, – пожаловался силач, отходя от стен шкафа с позором.
– Может, это сам шеф запер, – сказала дама. – Чтобы этот истеричка Шрагин не ушел, часом, в чужой кожаной куртке. А что, от этого чмура всего можно ожидать, взгляд какой-то безумный. Да после перерыва отдашь свой подарок, не огорчайся так, пусик.
Вот гады, вирусы настоящие, пусики-херусики. Несмотря на всю тяжесть своего положения, Сережа вдруг почувствовал себя обиженным. Да у него взгляд такой из-за очков с разными диоптриями…
Но больше никто не шел на шкафчик приступом. Раздался звук запирания двери, и Сергей остался в отделе один. Совсем один в помещении, состоящем словно бы из множества стеклянных склепов.
Первая часть откровенного безумия завершилась благополучно. Теперь надо выбрать лучшую позицию для нападения. Ну, это конечно, место шефа Дениса Петровича, его компьютер.
Зад упал в уютную емкость кресла, забурлили массажные ролики, разминая вместо атлетической спины босса чахлую плоть самозванца, жилистые нечистые пальцы Сережи запрыгали по клавишам или, если точнее, по матово-черным стильным пупырышкам, а из глубины шикарного метрового стереоэкрана выплывали расписные ресурсы корпоративной сети. Тут такая куча всего. На компьютере по кличке «Фармазония» лежит папка под названием «Проект Патоцид». Чудное какое название. Похоже, что проект-то на фармацевтическую тему. С чего это финансисту Шерману вдруг сдался лекарственный рынок? Ведь это джунгли, это Серенгети в полночь, где сильные разрывают слабых на части или в лучшем случае проглатывают их целиком. Неужели Шерман тоже решил сорвать куш с приращения числа больных и старых во всем развитом мире?
Полномочий шефа отдела оказалось вполне достаточно, чтобы папка раскрылась. А в ней еще тьма-тьмущая вложенных папок – стоят ровными рядами могильных плит. Интересный кладбищенский дизайн операционной системы «Hell Gates».
Под действием «мышки» плита сдвигается, и из открывшейся могилы фигурка зомби достает полуистлевший список имеющихся документов. Счета, чеки, платежные поручения, спецификации закупаемых препаратов, письма юристов… Пока ясно только, что патоцид проходит повторные клинические испытания, FDA дала, зараза, от ворот поворот. Этот патоцид, если верить спецификации, какое-то активно-молекулярное средство, сочетающее свойства антител и энзимов, чтобы распознавать и даже разрушать различные вредительские патогены, ну и так далее – научное бу-бу-бу-тра-ля-ля еще на трех страницах.
Сдается, у господина Шермана в последние несколько недель были некоторые задержки с оплатой входящих счетов. Обнищал господин хороший или так только кажется?
Пожалуй, пора выбираться из этой папки. Тем более что до конца перерыва осталось пятнадцать минут. Теперь пробиваться на сервер, где крутится огромная база данных на лекарственные препараты. На, жри пароль.
Машина «впустила» Шрагина, но ее содержимое встало перед ним огромным шкафом размером с небоскреб. А затем шкаф обрушился на него, вызвав непроизвольный вопль: «Бли-и-н!»
Голова опухла, впуская в себя водопад бесчисленных папок, не зная, как отловить что-нибудь полезное.
Уже через несколько секунд водопад данных оглушил его, даже расплющил, отчего мысли стали плоскими и твердыми.
Наверное, Шрагин все-таки позвал Эллу, и системная хранительница вошла в его череп через известную только ей дверку.
Шрагин отдавал себе отчет, что это психическое извращение, и поэтому даже покраснел от стыда. Но его сознание уже вооружилось сканером пространства, а водопад, напротив, заледенел, кристаллизировался. Сознание просканировало застывший кристалл и…
Вывод был четким – основной конкурент патоцида на международном рынке это препарат перфекцин концерна «Фармаланд».
«Фармаланд», третья в мировой иерархии фармацевтическая корпорация, возникла в результате слияния знаменитой американской «Пфайцер», производителя первого в мире усилителя потенции, и немецкого «Байера». Нехило. Теперь она хочет сделать усилитель потенции не для одного члена, а для всего тела… Можно следовать дальше.
Но все же несколько мыслей на прощание. Чем только не лечат и как только не пользуют человечество, замедляя или приближая неизбежный конец. Наверное, все-таки приближая, достаточно взглянуть на цены, и кондратий хватит.
Число фармаконцернов, «быков-производителей», снабжающих всю планету и ее окрестности серьезными лекарственными средствами, укладывается в пределах десятка. Здесь тесно. Патенты сроком на двадцать лет ограждают фармаолимпийцев от всякой шпаны.
Нынешние лекарства – это золотая жила для фирмачей. И в битве за золотую жилу многие средства хороши, если не все…
И последнее – названия лекарств мало что говорят простому рабочему и крестьянину в бывшей Стране Советов. Ну, почему не давать снадобьям хоть иногда певучие славянские имена: глистобой, неболиголов, продлижисть, дуродав, противодрист. Однако «быки-производители» знать не знают ни о каких славянских именах, они ботают по международной фене, где слов не много, но все они дорогого стоят.
Оставалось пять минут, когда Шрагин «вошел» на другую машину со смешным названием «Милка-Крокодилка». Здесь было не так жарко, но сразу почувствовалось, что какая-то собака зарыта и здесь. Вот папки входящей и исходящей электронной почты. Обновление было недавно, но папки пустые. Как будто кто-то срочно их почистил. Значит, кто-то отправляет, получает и сразу стирает как отправленную, так и полученную почту. Может, это компьютер самого божественного Шермана? Да нет, вряд ли, такие хитрости годятся только для мелководной рыбешки. Последние письма стерты сегодня, значит, Андрей Арьевич уж точно ни при чем. А попробуем-ка повосстанавливать стертые письмена с помощью программки, комично именующейся «Страшный суд».
Чик-чирик, и «оживляж» состоялся.
Письмо шестнадцатидневной давности, составленное на неплохом английском и отправленное в благотворительный фонд «Исцеление без границ». Типа «подайте сирым-убогим». Какая-то хренотень выпрашивается в количестве двух упаковок. Электронная подпись – Каширская. Черт, Вика Каширская – это ж секретарша Шермана, шикарная белобрысая дама с круглым задком, ногами до потолка и истинно московским выговором. Зад и выговор – это у нее от прабабушек, московских боярынь, или служанок московских бояр, тех, которые им чарку в кровать приносили, а вот ножульки километровые отломились ей у дня сегодняшнего.
Сколько бы раз он ее ни встречал где-нибудь, всегда она выглядела истерично-веселой, этакая дама под шампанским, искры сыплются, ждет своего поручика. Не такого, конечно, как Сережа Шрагин. Но он поневоле стал дорисовывать облик своей Виртуэллы с помощью внешних данных Вики Каширской – когда ему надоели стандартные глаза-тарелки и рот-пуговка.
Впрочем, как-то раз, недели три назад, Вика предстала перед ним в неважнецком, откровенно буром виде. Он тогда ездил в головную фирму за канистрой технического спирта… Как будто Вика вместо шампанского хлебнула денатурата – глаза не хрустальные, а мутные, больные. Морщинки, дотоле незаметные, вдруг заставили потрескаться беломраморный лоб. И даже ягодички уже не птички, а крепко вкопанные булыжники. Как теперь выясняется, действительно не все гладко у белобрысой гейши. Есть некие поводы для расстройства.
Но какого хрена ей понадобилось слать письма зарубежным благотворителям и выклянчивать у них бесплатные лекарства, если в соседней комнате до вчерашнего дня сидел наш отечественный бык-производитель? По идее, подмахни ему как следует, и он оплатит хоть сто упаковок на радостях, на то ты и приближенная к телу…
«Страшный суд» воскресил письмо с ответом от благотворителей. «Исцелители без границ» написали Вике, чтобы она обратилась к их местному представителю, впрочем никак не именованному.
Значит, вначале госпожа Каширская отчего-то сильно расстроилась, потом отправила электронное письмо «исцелителям», а там уже должна была обратиться к их представителю в России.
Это всего лишь временная цепочка. Является ли она одновременно причинно-следственной?
Вот «Страшный суд» поднял из праха еще один емейл, убитый пятнадцать дней назад. Ага, как будто что-то неприличное… И не что-то, а нечто весьма непристойное. Эх, на клюкву, как всегда, не хватает времени, всего пара минут осталась.
Шаловливое послание другу состояло из небольшого забавного клипа – видеофайлики такого типа обычно снимаются цифровой видеокамерой, пристегнутой с помощью какой-нибудь липучки к монитору. Или, в данном случае, – к ножке стола. Что-то подобное когда-то проделал он сам, засняв нижнюю часть начальницы, Мадлен Ивановны. Но такие клипы, как этот, посылают только любовничкам. Или богатым клиентам. Причем весьма развращенным. Двадцать секунд дама демонстрирует вид снизу. И ноги-то явно Викины, хорошие, качественные. За это время она избавляется элегантным движением от надоевших трусиков и набрасывает их на глазок видеокамеры. Ничего задумка. И этим развращенным любовником явно был не Шерман, сидевший в соседнем кабинете и не нуждавшийся в почтовых отправлениях, а некто по имени Шуля…
Но неужели Милка-Крокодилка – такая дебилка?
Конечно, доказательств обратного у него нет. Однако Андрей Шерман вряд ли бы пригрел дебилку на своей не слишком широкой груди. В видеофайле этом где-то сотня кадров. В принципе, любая графика, начиная от шестнадцатибитной, годится для шифровки сообщений, так называемой стеганографии. Можно ту же Мону Лизу так нашпиговать шифровками для немецкого генштаба, что никакой Леонардо да Винчи носа не подточит.
Попробовать дешифровать по алгоритму Пальмова? Шрагин пытался сосредоточиться на задаче, но перерыв уже закончился и толпа могла ввалиться в любую секунду…
Дешифровщик сообщил, что зашифрованная информация обнаружена, и выдал шкалу раскодирования. Один, два, пять процентов…
Все, не успеть. Массированная топотня в коридоре. Поскорее закрыть все «окна» и «папки» на компьютере и нестись, пуская отовсюду искры, к входным дверям. Дешифровщик успел выплюнуть лишь несколько раскодированных слов. «Я так больше не могу. Мне нужны гарантии…»
Требование, тревога, как будто Шуля и есть местный представитель этих самых «исцелителей»… Все, баста, сколько бы там еще шифровок ни было, надо бежать. Едва ли секунда осталась, чтобы домчаться до двери. Не дать этим гадам войти и застукать его. Просто вцепиться в ручку цвета расплавленного золота и держать изо всех сил, если нет лучших вариантов.
– Да что это сегодня с дверями у меня не ладится? – послышалась обида из-за глянцевой ДСП. – Не впускают и не выпускают. В этом чудесном новом здании все заедает, так скоро и ширинка расстегиваться перестанет.
– Может, ты ключи от тещиной квартиры всовываешь?
– Моя теща эти чип-ключи не признает, только амбарные, и правильно делает, между прочим. Ладно, теперь твоя очередь штурмовать запор.
Воспользовавшись замешательством атакующих, Шрагин переместился в тот шкаф, где не было подарков драгоценному шефу. Тут и наевшаяся толпа повалила в отдел – от ее топота и шарканья в внутришкафном пространстве все противно вибрировало. С тех пор, как у Шрагина испортилось зрение, он приобрел необычную чувствительность к противным звукам и вибрациям. И запахам тоже. Вспотел он сейчас прилично.
Тряска наконец стихла, значит, все рабочие пчелки заняли свои ячейки в улье и теперь выковыривают дармовыми зубочистками остатки угощения. Все четко, по международным стандартам. Пора наружу. Нет, стоп. Мимо прошаркала еще одна пара ног, явно принадлежащая советскому безалаберному прошлому, – Шрагин едва успел спрятать свой длинный нос обратно в шкаф.
Досчитав до трех, Шрагин вылетел из шкафа и распахнул дверь в отдел, симулируя вход человека. Теперь плавно закрыть наружную дверь и мягко прошелестеть на отведенное ему в теснине место. Симуляция окончена. Осталось только угомонить сердечко, перепрыгавшее всю грудную клетку.
Читать бесплатно другие книги:
