Прокурор расследует убийство Гарднер Эрл
– Моя овчарка Рон… – начал коронер. – Кто-то отравил ее. Сейчас пес у ветеринара. Доктор говорит, что у собаки шансы выжить один к десяти.
Он замолчал, издав при этом звук, очень похожий на подавленное рыдание.
– Есть какие-нибудь следы? – спросил Селби.
– Не знаю. У меня не было времени смотреть. Я нашел пса и сразу бросился к ветеринару. Сейчас я в лечебнице у доктора Перри.
– Хорошо, я подъеду, посмотрим, что можно сделать.
Селби положил трубку и повернулся к Сильвии:
– Это доказывает, как черствы мы бываем, пока несчастье не касается нас лично. Звонил Гарри Перкинс, коронер. Он расследовал убийства, самоубийства, автомобильные катастрофы, все виды насильственной смерти. Гарри осматривал тела в различных стадиях разложения, и для него они были всего лишь трупами. На него не действовали ни слезы, ни мольбы, ни истерики. Но вот кто-то отравил его собаку, и будь я проклят, если он не рыдает.
– И ты собираешься заняться отравленной собакой?
– Да.
– Но, господи, зачем?
– Во-первых, потому что он потрясен, а он член нашего профессионального братства. Во-вторых, он сейчас в лечебнице доктора Перри для собак и кошек. Доктор Г. Франклин Перри – брат, который унаследует состояние Перри, если Герберт Перри проиграет иск.
– Ну и что? – спросила она.
– Я пока не беседовал с доктором Перри. Шериф установил, что ему ничего не известно об убитом, и удовлетворился этим. Но я тем не менее хочу взглянуть на доктора.
– Имеешь какие-то подозрения?
– Нет, абсолютно никаких. Но морфий был среди снотворного, а это означает, что убийца не только имел доступ к морфию, но и умел сделать из него пилюлю. Доктор Перри – владелец ветеринарной лечебницы и…
– Забудь, – сказала Сильвия, – все было подстроено, включая письмо. Ларраби не глотал снотворного, во всяком случае добровольно. Его жена сказала, что у него никогда не было проблем со сном. Помнишь?
Селби угрюмо кивнул.
– Более того, если дело доходит до подозрений, ты можешь подозревать очень многих.
– Например?
– Например? Возьмем Кашинга, лично меня совсем не удовлетворили его объяснения. Во-первых, его стремление выгородить Ширли Арден показывает, что она больше, чем обычный постоялец, время от времени наезжающий из Лос-Анджелеса; во-вторых, он очень долго ждал, прежде чем сообщить о пяти тысячах в сейфе отеля, и, в-третьих, он из кожи лез вон, чтобы представить смерть пастора как несчастный случай.
Дальше. Тот, кто напечатал письмо и адрес, не знал настоящего имени умершего. Единственное, чем он располагал, – это сведения из регистрационной карточки. Поэтому убийцей мог быть тот, кто имел доступ к регистрационным документам, и он действовал, исходя из предположений, что имеет дело с Чарльзом Брауером. Он хотел, чтобы смерть выглядела естественно, для чего написал письмо и оставил его в машинке. Если бы покойный был настоящим Чарльзом Брауером, не возникло бы никаких подозрений. Вскрытие не проводилось бы столь тщательно, уж, во всяком случае, жизненно важные органы не подверглись бы анализу на присутствие морфия. И даже в том случае, если бы следы морфия были обнаружены, все объяснилось бы приемом снотворного. Больше всех данными регистрационной карточки мог быть введен в заблуждение хозяин гостиницы.
– Но какие мотивы убийства могли быть у Кашинга?
– Их невозможно установить, пока не будет выявлен характер реальных отношений между Кашингом и Ширли Арден. Я не могу решать задачу и даю лишь информацию к размышлению.
Взгляд прокурора стал еще мрачнее. Он сказал, медленно цедя слова:
– Все рушится, когда сталкиваешься, казалось бы, с внешне несложным делом. Было бы гораздо проще, если бы кто-то пробрался в номер и прирезал или пристрелил пастора, но… И, обрати внимание, такое дело возникло сразу же, как только я приступил к своим обязанностям.
– А еще обрати внимание, что человек, написавший письмо и, возможно, совершивший убийство, проник через триста девятнадцатый номер. Номер был свободен, значит, тот, кто прошел через него, должен был иметь универсальный ключ.
– Я уже размышлял об этом, – ответил Селби. – Убийца вряд ли пролез через фрамугу, не мог он пройти и через дверь ни триста двадцать первого номера, ни триста двадцать третьего… Я хочу сказать, что он не мог выйти этим путем. Убийца имел возможность проникнуть в комнату десятками различных способов. Мог там спрятаться заранее, мог войти туда прямо через дверь или воспользоваться триста двадцать третьим номером. Ведь мы не знаем, когда была забаррикадирована дверь. Не исключено, что после того, как пастор уже погиб. Если верить словам Герберта Перри, в номере кто-то находился через два-три часа после смерти жертвы. Но для выхода этому человеку оставался единственный путь – номер триста девятнадцатый. Если бы он выходил через триста двадцать третий, то не смог бы закрыть щеколду изнутри, а если через триста двадцать первый, то не сумел бы забаррикадировать дверь стулом. Абсолютно исключен уход через окно. Следовательно, остается номер триста девятнадцатый как единственный путь отступления.
– И он не мог уйти без универсального ключа, – добавила Сильвия. – А также если бы не был уверен, что триста девятнадцатый свободен и дверь между номерами не на щеколде.
– Возможно, ты права.
– Решать, конечно, тебе, – продолжала девушка, – но я бы поискала хорошенько в самом отеле. Мне кажется, Кашинг слишком сильно связан с этой артисточкой, чтобы оставаться вне подозрений. Это наверняка она передала пастору пять тысяч.
– Сильвия, ты не смогла бы взять отель на себя? – предложил Селби. – Мне не хочется быть жестким с Кашингом, пока не будет существенных доказательств. Все-таки я не вижу у него даже слабого намека на мотивы убийства. Мы…
– Может быть, элементарное ограбление?
– Нет, я уже продумал такую возможность. В случае грабежа самым логичным для Кашинга было бы просто подменить конверт в сейфе. Подделать подпись не проблема, поскольку в любом случае это не рука самого Брауера и нет возможности определить, подделка ли это.
Сильвия пошла к выходу и, поймав улыбку Селби, остановилась у дверей и сказала:
– За работу. Если что-нибудь узнаю, дам тебе знать немедленно.
– Да, это не детективный роман, где можно ткнуть пальцем в любого подозреваемого. Мы в реальном мире и имеем дело с настоящим убийцей из плоти и крови. Мы должны раздобыть бесспорные доказательства, способные выдержать испытание в суде. Мне надо найти убийцу и доказать, что он виновен, не оставляя никаких сомнений у присяжных.
– Ну а если не удастся доказать? – спросила она.
– Подожди вечернего выпуска «Блейд», – заметил прокурор мрачно. – Мне кажется, Сэм Роупер намерен сделать заявление.
– Боюсь, тебе не выдержать этого, Дуг, – рассмеялась Сильвия.
– Меня беспокоит не это, – ответил Селби. – Заявление я выдержу. Меня волнует другое – как бы получше отплатить им всем.
– Давай действуй, гигант, – улыбнулась девушка и закрыла за собой дверь кабинета.
Спустя несколько секунд зазвонил телефон. К изумлению Селби, на другом конце провода оказалась Ширли Арден собственной персоной.
– Мне кажется, – начал он, – есть несколько моментов, которые требуют пояснений.
Поколебавшись какое-то мгновение, она сказала:
– Я охотно побеседую с вами, но боюсь, мне будет очень трудно прибыть в Мэдисон-Сити после всех инсинуаций в газетах. Если я сейчас появлюсь у вас, они прямо обвинят меня в убийстве. Не могли бы вы приехать сюда?
– Когда?
– Сегодня вечером.
– Куда?
– Вы знаете мой дом в Беверли-Хиллз?
– Да, – ответил прокурор подчеркнуто официальным тоном. – Как-то мне пришлось покрутить головой на экскурсии. Сопровождал свою тетушку – старую деву с Восточного побережья. Она желала посмотреть, где живут кинозвезды. Ваш дом на холме, с фонтаном перед фасадом и каменными львами у входа на веранду, не так ли?
– Да, вы точно описали мое жилище. Лучше всего, если бы вы смогли подъехать к восьми.
– Хорошо.
– Мы скромно и тихо поужинаем вместе. Вы и я. Но сейчас молчок. Иными словами, не говорите никому, что вы едете ко мне.
– Вы догадываетесь, почему мне необходимо вас увидеть?
– Не имею ни малейшего представления, – ответила актриса весело, – но буду рада вас встретить при более благоприятных, нежели в прошлый раз, обстоятельствах.
– Обстоятельства, – заявил Селби, – не будут более благоприятными.
Она засмеялась своим глубоким грудным смехом и ответила:
– Боже мой, вы настолько суровы, что я просто пугаюсь. Ну хорошо, до встречи в восемь.
Она повесила трубку. А Селби потянулся за шляпой, чтобы отправиться в лечебницу доктора Перри для собак и кошек.
Когда Селби вошел, доктор Перри, человек весьма решительного вида лет пятидесяти восьми, поднял на него глаза. Он был очень занят. Перед ним на полотнище, подвешенном над ванной, лежала собака. Ее голова свесилась, язык вывалился из пасти, глаза тусклые и лишенные признаков жизни. Рукава халата доктора Перри были высоко закатаны, а сам халат чем-то заляпан и забрызган водой. В правой руке доктор держал длинную гибкую резиновую трубку, соединенную со стеклянным сосудом. Он слегка сжал конец трубки и начал обмывать боковые стенки ванны.
– Это все, что можно было сделать, – сказал доктор. – Я тщательно промыл собаке желудок и ввел средство, стимулирующее сердечную деятельность. Теперь оставим ее в покое и подождем развития событий.
С этими словами он нежно, как ребенка, поднял большую собаку и перенес ее в теплую сухую клетку, где уже лежал толстый бумажный матрас. Доктор уложил пса с максимальным комфортом, закрыл клетку и произнес:
– А сейчас приступим к уборке.
Гарри Перкинс громко высморкался и спросил:
– Думаешь, она выживет?
– Через пару часов я отвечу более точно. У пса ужасный шок. Тебе следовало побыстрее привезти собаку ко мне.
– Я сделал это немедленно. Тебе известно, какой яд проглотил мой пес?
– Нет. Могу сказать лишь, что весьма сильнодействующий. Он не похож ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться раньше, но я сделал все, что в моих силах.
– Познакомься с окружным прокурором, – сказал Перкинс.
Доктор Перри кивнул Селби:
– Очень приятно.
Перкинс заявил:
– Дуг, мне плевать на расходы, я хочу, чтобы это дело раскопали до самого дна. Нужно найти человека, отравившего собаку. Рон – самый добрый, самый лучший пес на свете. Он дружелюбен со всеми. Конечно, он отличный сторож. Но так и должно быть. Если кто-то войдет ко мне и начнет хватать вещи, Рон разорвет его в клочья, но он твердо знает, где граница моих владений, как будто специально изучал. Особенно любит детишек. В нашем квартале не найдется ни одного малыша, который не знал бы и не любил мою собаку.
Ветеринар ополоснул ванну, вымыл руки до локтя, снял замызганный халат и сказал:
– Теперь давай отправимся к тебе и хорошенько осмотрим место. Надо проверить, был ли яд разбросан по всей округе или специально подброшен к тебе и целью была лишь твоя собака.
– Но почему кто-то хотел специально прикончить Рона?
Ветеринар в ответ пожал плечами.
– Ну, во-первых, потому, что это крупная собака. Когда пес роется на лужайке в траве, образуются большие проплешины. Очень редко делаются попытки отравить небольших собак, маленьких собачек травят, лишь когда они очень злобны. Дружелюбные маленькие собачки могут пасть жертвой, когда кто-то открывает общую антисобачью кампанию. Лишь большие собаки привлекают к себе особое внимание и выбираются в качестве индивидуальной жертвы.
– Но почему некоторые люди травят собак? – поинтересовался Селби.
– Да по той же причине, что иные готовы на грабеж и убийство, – сказал ветеринар. – Люди в целом порядочны, но среди них все же много таких, которым наплевать на права остальных. По-моему, тип, способный отравить собаку, может отравить и человека, если посчитает, что ему удастся уйти от возмездия. Надо принять закон, согласно которому отравление собаки каралось бы тюремным заключением. Просто кровь закипает в жилах, когда я думаю о человеке, преднамеренно бросившем собаке отравленный кусок. Я готов собственноручно застрелить его. Поедем хорошенько осмотрим твой дом. Говоришь, пес не выбегал во двор? Возможно, нам удастся найти яд и мы сможем узнать немного больше.
– А как насчет Рона? Может быть, лучше побыть с ним?
– Нет никакой необходимости. Говоря по правде, Гарри, я думаю, он вытянет. Не могу обещать, но, думаю, худшее позади. Самое главное сейчас для собаки – покой. Мой ассистент не будет сводить с него глаз. Твоя машина здесь?
– Да.
– Отлично. Мы поедем вместе.
Вся троица отправилась к похоронной конторе Перкинса. Его квартира располагалась над траурным залом. Позади здания находился двор, обнесенный забором, в котором была проделана калитка.
– Собака бывает во дворе? – спросил доктор Перри.
– Да, она всегда либо дома, либо здесь.
Доктор Перри прошел вдоль забора, внимательно глядя себе под ноги. Неожиданно он остановился и поднял нечто напоминающее комок земли. Доктор разломил комок, и перед их взорами предстал кусок красного сырого мяса.
– Вот вам, пожалуйста, – сказал он, – маленький смертельный комочек. Мы имеем дело с опытным отравителем. Он вложил яд в сырой гамбургер и обкатал мясо в земле, так что человеку его практически невозможно заметить. Собака-то чует мясо сквозь слой земли. Посмотрите вокруг, может быть, попадется еще.
Обследование двора выявило еще два отравленных комка.
– Обрати внимание, как они размещены у забора, – сказал Селби коронеру. – Их не просто перебросили, а аккуратно положили. Значит, кто-то проходил через калитку во двор.
– Ты прав, клянусь святым Георгием! – воскликнул Перкинс.
– Да, это безусловно так, – согласился доктор Перри. – Но почему, скажите мне, собака не лаяла, если была здесь, во дворе? Более того, почему отравитель просто не перебросил мясо собаке через забор, оставаясь на улице?
Перкинс, обратившись к Селби, спросил:
– Что ты можешь сделать с отравителем, Дуг?
– Не много, – признался Селби. – Очень трудно добиться осуждения, даже если отравители и предстают перед судом. Больше того, осудив, судья тут же отпускает их на поруки. Никакой судья не пошлет человека в тюрьму за отравление животного. Обычно это владелец собственности и уважаемый во всех отношениях гражданин. Будучи однажды схваченным за руку, он обычно на некоторое время прекращает свою отравительскую деятельность.
– А по-моему, – заявил Перри, – их надо вешать. Это преступление хуже убийства.
– Именно так думаю и я, – с чувством произнес Перкинс.
Они пересекли двор в обратном направлении и вошли в комнату позади траурного зала.
– Наверное, стоит посмотреть и здесь, – предложил Перри. – Скорее всего, кто-то бродил вокруг и разбрасывал отраву. Припомни, с кем ты встречался сегодня, Гарри. Один из них и будет человеком, разбросавшим отраву.
– Вспомнить нетрудно, – сказал Перкинс. – Однако здесь побывало немало людей, потому что я проводил коронерское слушание по делу об убийстве в отеле. – Он повернулся к Селби: – Это произошло вчера, когда тебя не было. Присяжные вынесли вердикт: убийство неизвестным лицом или неизвестными лицами. Я думал, ты уже знаешь.
– Да, – заметил Селби, – могло быть вынесено только такое решение. – Обращаясь к Перри, он спросил: – А вы, доктор, не были знакомы с убитым?
– Никогда в жизни не встречал, насколько могу припомнить.
Из внутреннего кармана пиджака Селби извлек фотографию и продемонстрировал ее доктору Перри.
– Посмотрите-ка на нее внимательно, – сказал он, – не покажется ли этот человек вам знакомым?
Доктор Перри под разными углами изучил снимок и отрицательно покачал головой:
– Нет. Шериф уже спрашивал меня и показывал такое же фото. Я ответил, что никогда не видел этого человека, однако сейчас, разглядывая фотографию, я не могу избавиться от ощущения, что видел его где-то… знаете, в лице есть что-то знакомое. Возможно, просто распространенный тип.
Селби разволновался:
– Подумайте как следует. Вам, наверное, известно, что в портфеле покойного были газетные вырезки по делу, в котором вы заинтересованы.
– Да, шериф мне об этом сказал, – ответил Перри. – Однако мой судебный процесс интересует очень многих. Я получаю множество писем. Оказывается, многие люди, получив предварительное решение о разводе, отправлялись в другой штат для нового бракосочетания. Теперь они беспокоятся о своем юридическом статусе, особенно в части наследования. Возможно, поэтому покойный интересовался моим делом… Но все-таки он кого-то напоминает… Позвольте мне взглянуть на вырезки, может быть, я больше припомню. Сотни людей присылают мне вырезки и просят сообщить подробности.
– Вы им отвечаете? – поинтересовался Селби.
– Нет. У меня нет времени. Бизнес отнимает все. Приходится работать не покладая рук, чтобы выплачивать по закладной за лечебницу. Хотелось бы, чтобы дело поскорее завершилось. Мой адвокат утверждает, что оно почти закончено. У меня нет возможности выплачивать ему обычный гонорар, поэтому он рассчитывает на долю. Получит почти столько же, сколько и я.
– Желаю ему преуспеть, – заметил коронер, – он задолжал мне кое-что, и срок выплаты уже прошел.
Коронер достал портфель, чемодан и портативную пишущую машинку.
– Кстати, – спросил он, – не будет возражений, если я верну вещи вдове? Она недавно заходила за ними.
– Не возражаю, – сказал Селби, – но спроси на всякий случай и у шерифа.
– Я уже это сделал. Шериф дает «добро», если ты не возражаешь.
– Тогда отдавай. Но проверь все по описи.
Коронер открыл чемодан и портфель.
– Ладно, – сказал Селби, – я собираюсь назад, к себе. Возможно, доктор Перри сообщит нам что-нибудь новенькое, обследовав эти ядовитые объедки.
– Подождите минуточку, – проговорил ветеринар, раскладывая вырезки, которые передал ему коронер. – Что это там, в углу комнаты?
Перкинс посмотрел в указанном направлении.
– Господи, еще один отравленный кусок.
Они подошли к отраве и подняли ее с пола. Перри осмотрел комок со всех сторон и опустил в карман.
– Это решает все, – объявил он. – Охота шла только за твоей собакой, Гарри, и это дело рук одного из тех, кто недавно был у тебя. Припомни всех.
– Последним ко мне заходил Джордж Кашинг. Но он наверняка не способен на подобное дело.
– Согласен, – заметил Селби. – Вряд ли Кашинг попадает под категорию отравителей собак.
– Кто еще? – настаивал ветеринар.
– Заходила миссис Ларраби – вдова убитого. Она просматривала вещи в чемодане и в портфеле… Фред Латтур, твой адвокат, забегал сообщить, что рассчитается с долгом, как только завершится твое дело. У него нет никакой причины травить собаку.
– Давай посмотрим, не найдется ли еще чего-нибудь, – сказал доктор Перри. – Рассуждать будем потом, а сейчас каждый берет по комнате и занимается поисками.
Они обследовали все помещение, и Селби обнаружил еще один кусок отравленного мяса.
– Кто еще был здесь сегодня? – требовательно спросил Селби. – Думай как следует, Перкинс. Это очень важно. За этим стоит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
– Никто… Впрочем, подождите, заходила миссис Брауер. Она вступила на тропу войны: считает, что пять тысяч из отеля перекочевали ко мне. Утверждает, что деньги принадлежат ее мужу.
– Она не сказала, где супруг их получил?
– Заявила, что у Ларраби оказался бумажник Брауера и пять тысячедолларовых купюр находились в нем. Следовательно, их необходимо вернуть Брауеру.
– Так что она от тебя требовала? – спросил Селби.
– Она настаивала на возвращении денег. Когда я сказал, что их у меня нет, леди возжелала взглянуть на бумажник и убедиться, что это действительно собственность ее муженька.
– И ты ей показал?
– Бумажник у шерифа, и я отослал миссис Брауер к нему.
– Гарри, можешь вернуть все миссис Ларраби. Я возьму лишь фотоаппарат, скажи, что она получит камеру через пару дней; я хочу проверить, есть ли отснятые кадры. Там может оказаться ключ к разгадке. Я был настолько занят, что не подумал об этом раньше.
– Отличная идея, – сказал коронер. – Пастор прибыл из северных районов штата. Возможно, в пути он фотографировал. Эти фанатики снимают все подряд, возможно, там окажется что-нибудь достойное внимания.
Селби кивнул и положил аппарат в карман.
– Ты сообщишь мне о состоянии собаки? – жалобно обратился Перкинс к ветеринару. И, повернувшись к Селби, добавил: – Я очень хочу, чтобы ты хоть что-то сделал с отравителем, Дуг, хотя бы допросил его как следует. На твоем месте я бы начал с миссис Брауер. Мне она кажется низкой тварью.
– Позвоню через час-другой, – пообещал Селби. – Я страшно занят делом об убийстве, но у меня есть предчувствие, что отравление собаки каким-то образом с ним связано. Сделаю все, что в моих силах.
– Похоже на то, – сказал доктор Перри, – что это не импровизация, а тщательно продуманный план, направленный на устранение Рона. На твоем месте, Гарри, я днем и ночью был бы начеку.
– Прекрасная мысль, – заявил Селби и отправился к себе, оставив ветеринара и коронера продолжать беседу.
Глава 14
Селби ясно ощутил свою неуместность здесь, перед фасадом резиденции кинозвезды, где он остановил свою машину. В уверенной роскоши дома было нечто такое, что превращало каменных пекинских львов, расположившихся по обе стороны ступеней, ведущих на веранду, в злобных сторожевых псов. Псов, которые на время замерли по команде хозяина, но готовы в любой момент броситься на пришельца и вышвырнуть его вон.
Селби поднялся по ступеням. Виноградная лоза, увивающая веранду, очевидно, создавала укрытый от взоров островок прохлады в жаркие летние дни.
Дворецкий с военной выправкой, широкими прямыми плечами, тонкой талией и узкими бедрами распахнул дверь почти в то же мгновение, как палец Селби коснулся кнопки звонка. Глядя через плечо дворецкого на вычурное великолепие вестибюля и гостиной, дверь в которую была открыта, Селби опять почувствовал какую-то неловкость и замешательство – неприятное ощущение человека не на своем месте.
Это ощущение исчезло при виде Ширли Арден. На ней было платье для коктейля, и прокурор с удовлетворением отметил, что хотя в одеянии и присутствовал налет формальности, это был всего лишь налет, подчеркивающий, что принимается близкий друг. Когда актриса подошла к прокурору, то сумела показать, что не забыла прошлой встречи. Она протянула ему руку со словами:
– Я так рада, что вы пришли, мистер Селби. Возможно, в кафе беседе сопутствовала бы более деловая атмосфера, но при данных обстоятельствах нам невозможно появляться вместе. Роскошь и простор, которые вы видите, более или менее лишь декорация. Мне, как вы догадываетесь, приходится часто устраивать приемы. В большом помещении мы будем чувствовать себя, как две сухие горошины в бумажном пакете, поэтому я попросила Джарвиса накрыть стол в кабинете. – Ее рука скользнула ему под локоть, и актриса сказала: – Пойдемте, покажу вам дом, я по-настоящему горжусь его архитектурой.
Ширли Арден провела его по всем помещениям, включая по пути электрическое освещение. У Селби в памяти слились в одну смутную картину огромные комнаты, внутренний дворик с фонтаном, плавательный бассейн с лампами на дне, наполняющими воду голубым туманным свечением, помещения в подвале с бильярдными и теннисными столами, зал для коктейлей со встроенным баром, зеркалами и картинами, изображающими танцовщиц «Мулен Руж» 90-х годов прошлого века.
Они завершили экскурсию в уютном маленьком кабинете. Большие застекленные двери на одной из стен открывались во внутренний дворик; вдоль трех остальных стен расположились книжные полки, заполненные роскошными изданиями в кожаных переплетах. В кабинете стояли глубокие кожаные кресла, изящный письменный стол, кофейные столики, а в центре комнаты – стол, накрытый на две персоны. Розовый приглушенный свет разливался по белоснежной скатерти и отражался в серебре приборов.
Ширли Арден указала Селби на одно из кресел, опустилась на другое и положила ноги на оттоманку, небрежно продемонстрировав совершенство их формы. Она потянулась и произнесла утомленно:
– Господи, до чего же тяжелый денек выдался сегодня. Как идут дела у окружного прокурора?
– Не очень хорошо, – ответил Селби решительным, не допускающим компромиссов тоном.
Дворецкий принес коктейли и закуски на подносе, водрузив его на столик, стоящий между собеседниками. Поднимая бокал, Селби заметил краем глаза, как дворецкий поставил на стол огромный серебряный коктейльный шейкер, на блестящих боках которого искрились холодные капли.
– Я не большой любитель этого, – сказал Селби, указав на посудину, – и, кроме того, у нас официальная встреча.
– Я тоже не любительница, – смеясь, заметила актриса, – но пусть вас не пугают размеры сосуда. Это просто проявление голливудского гостеприимства. Там, внутри, сосуд поменьше, его содержимое всегда холодное, и напиток не надо портить льдом. Тот, кто часто снимается, не осмеливается много пить. Лишь те, которые покатились вниз, в забвение, злоупотребляют спиртным. Ну конечно, вокруг нас увивается много шушеры – любителей выпить на дармовщинку. Попробуйте эти тартинки с анчоусами и творогом. Вам понравится – они всегда отлично удаются Джарвису.
Селби начал чувствовать себя более свободно. Коктейль согрел его, в манере Ширли Арден была очаровательная непосредственность, теплый уют кабинета говорил о том, что Селби желанный гость. Роскошь огромных комнат осталась где-то далеко и предназначалась лишь для формальных приемов. Он не мог заставить себя поверить в то, что Ширли способна на обман.
Она поставила пустой бокал на столик, улыбнулась и неожиданно задала вопрос, который был так же прям, как след метеора в ночном небе:
– Итак, вы хотели спросить меня о духах?
– Откуда вам это известно?
– Просто знаю, что запах играет какую-то роль в вашем расследовании. Вы проявляли настойчивый интерес к тому, какими духами я пользуюсь. Говоря по совести, за пару дней до того по совету своего астролога я сменила духи. Вы, конечно, не верите в астрологию?
Он не дал прямого ответа, спросив с недоумением в свою очередь:
– Почему-почему, вы говорите, сменили духи?
– Потому что меня известили о том, что звезды грозят несчастьем, если я этого не сделаю… О, я понимаю, насколько глупо это звучит со стороны, но ведь в наших мыслях так много всякого, что, если их изложить вслух, это будет ужасно… Вы согласны?
– Продолжайте, – сказал Селби. – Я весь внимание.
Она рассмеялась и потянулась, но не от усталости, а как породистая кошка в теплых лучах солнца, изящно и чувственно; потянулась от избытка жизненных сил, требующих выхода.
– Мы безнадежно невежественны в самых простых вопросах. Возьмем, например, запах. Его источает цветок. Его источает человек. Каждое живое существо имеет специфический, присущий лишь ему запах. Я могу пройти вот этим путем. – Она сделала грациозный жест рукой по направлению к застекленным дверям и дворику. – Мои ноги прикрыты кожей туфель. Нога остается на полу лишь долю секунды, если я иду достаточно быстро. И все же моя жизненная сила оставляет след. Даже почва, по которой я двигаюсь, вибрирует в унисон со мной, в полной гармонии с вибрацией моих жизненных сил. Это легко доказать, если пустить по следу собаку-ищейку. Ее нос настроен на колебания, которые мы именуем запахом, и животное безошибочно узнает место, которого коснулись мои ступни.
Женщины используют духи, чтобы усилить свои чары. Каким-то образом благоухание умножает постоянно излучаемые ими вибрации. Однако некоторые запахи соответствуют личности, а иные вступают с ней в противоречие…
– Я слушаю очень внимательно, – заметил Селби. – О, тартинки с анчоусами действительно бесподобны.
Она рассмеялась, бросив на него короткий взгляд, в котором можно было заметить признаки страха. Смех же звучал просто нервозно.
– В вас есть нечто такое, что изумляет меня, – сказала актриса. – Вы настолько… упорны… прямолинейны…
– Скажите, просто груб.
– Нет, – возразила она. – Это вовсе не грубость. Это нечто весьма положительное. Вы упрямо идете к цели, чем бы ни занимались.
– Итак, мы говорили, – прервал он ее, – о причине, заставившей вас сменить духи.
– Некоторое время тому назад я стала замечать, что теряю внутреннюю гармонию. Все было не так. Происходили мелкие неприятности, на которые обычно я не обращаю внимания. Но с недавнего времени эти неприятности начали громоздиться друг на друга. Мне кажется, я не успеваю за ритмом жизни… если вы меня понимаете.
– Думаю, что хорошо понимаю.
– Я отправилась к астрологу. Он сказал, что моя личность претерпевает изменения, и я подумала, что это так и есть. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что каждая преуспевающая киноактриса проходит по крайней мере две разные фазы в своем становлении. Лишь немногие из нас были рождены в шелках и бархате. Обычно мы рекрутируемся из самых разных слоев общества – стенографистки, официантки, фотомодели. Мы являем собой странную компанию. У каждой из нас в жизни были трудные моменты, и, чтобы пробиться, приходилось поступать не так, как все. Я не говорю о нашей аморальности, я имею в виду отход от принятых стандартов, от рутины. Затем наступает испытательный период. Нам дают мелкие роли, иногда крупные. Обычно это никудышные сценарии, слабая режиссура, отвратительная массовка. Но вдруг однажды появляется великолепный сценарий, классный режиссер – одним словом, нечто выдающееся. На глазах зрителей на экране рождается новая личность, и эффект бывает мгновенным. Миллионы людей во всем мире в восторге от новой звезды.
Селби кивнул.
– Позвольте мне наполнить ваш бокал.
– Не надо, – сказал он, – одного более чем достаточно.
– Но почему, – упрашивала она, – давайте я налью лишь половину. Мне хочется повторить, но не в одиночестве.
– Ну хорошо, но только половину, – согласился он.
Она не сделала попытки воспользоваться его уступчивостью и остановилась, налив ровно половину. Затем хозяйка наполнила свой бокал, поднесла к губам и с видимым удовольствием сделала глоток.
– Я рассказываю все так подробно, потому что страшно хочу, чтобы вы поняли меня, поняли мои проблемы.
– И причину, по которой вы сменили духи, – напомнил прокурор.
– Потому что я перешла в новую фазу, не осознав этого. Много месяцев я употребляла один вид духов. Но за эти месяцы совершилась трансформация моей личности.
Ширли Арден нажала на кнопку электрического звонка. Моментально с дымящейся супницей в руках возник дворецкий.
– Пора за стол, – с улыбкой сказала Ширли Арден. – Нам предстоит маленький неформальный ужин, а отнюдь не изощренный банкет.
Селби провел актрису к столу. Дворецкий разлил суп по тарелкам и удалился. Хозяйка послала Селби через стол улыбку и произнесла:
– Теперь, после того как я все объяснила, на какую тему мы будем беседовать?
Селби процедил в ответ:
– Мы поговорим о той разновидности духов, которой вы пользовались до смены парфюмерии. Мне интересно знать, в прошлый понедельник, живя в отеле, вы наслаждались еще старым запахом? И мы еще раз обсудим причину, по которой вы изменили своей привязанности.
Она медленно опустила ложку в тарелку. Ее приподнятое настроение полностью испарилось.
– Хорошо. Пока ешьте, – устало промолвила она. – Если это так важно, мы поговорим после ужина.
– Вы должны понять, – сказал он ей, – что это действительно необходимо.
Ширли Арден вздохнула, взяла ложку и попыталась приняться за суп, но аппетит, видимо, уже пропал. Когда дворецкий уносил ее тарелку, она была полна на две трети.