Секретные архивы НКВД-КГБ Сопельняк Борис

Это случилось 11 декабря 1981 года. В хорошо известный дом на Кутузовском, 4 приехал молодой человек, чтобы навестить свою тетю. Он звонил, стучал, барабанил в дверь — в ответ ни звука. Выскочил на улицу и позвонил из телефона-автомата — никто не подходит. О встрече условились заранее... Тете семьдесят четыре... Мало ли что? Да еще эта торчащая в двери записка от приятельницы, которая тоже не дозвонилась... Нет, тут что-то неладно, подумал молодой человек, и помчался к себе домой, чтобы взять запасные ключи, которые тетя, будто что-то предчувствуя, хранила у племянника.

Вернулся молодой человек вместе с женой. Когда они открыли дверь и вошли в гостиную, то увидели сидящую в кресле тетю... с простреленной головой. Этой тетей была хорошо всем известная и всеми любимая киноактриса Зоя Федорова.

Я хорошо помню, сколько самых невероятных слухов вызвало это убийство, и не столько в связи с самой Зоей Алексеевной, сколько с отъездом в США ее дочери Виктории — тоже прекрасной актрисы. Но слухи — слухами, а вот то, что преступление до сих пор не раскрыто — это факт. В свое время мы зададим этот вопрос человеку, который занимается в Москве раскрытием подобного рода преступлений. А пока — вернемся в годы бурной, прекрасной и порой авантюрно-дерзкой молодости Зои Федоровой.

ФОКСТРОТ С ГЕНРИХОМ ЯГОДОЙ

Целую вечность назад, а именно в 1927 году, двадцатилетняя счетчица Госстраха Зоенька Федорова обожала три вещи: фильдеперсовые чулочки, крохотные шляпки и... фокстрот. Танцевать она могла, как никто: красиво, зажигательно и, в самом прямом смысле слова, до упаду. Нет, не думайте, что она не любила чарльстон или шимми — любила, но не так. И ничего странного в этом нет! Чарльстон, как известно, танцуют, в лучшем случае взявшись за руки, а то и вовсе на расстоянии. О шимми и говорить нечего. А вот фокстрот... О-о, фокстрот! Это такой эротически-соблазнительный, такой быстрый и непредсказуемый танец, тут можно так импровизировать, так показать, что ты не какая-то там счетчица, — все подруги лопнут от зависти, а кто-нибудь из парней восхищенно всплеснет руками и совершенно искренне скажет: «Ну, прямо артистка. Прямо как Мэри Пикфорд!»

Если учесть, что телевизоров тогда не было, о наркотиках знать не знали, то, собираясь, скажем, на день рождения, молодежь, пригубив портвейна, бросалась в объятия фокстрота. Фокстрот-то и довел Зою Федорову до беды: она дотанцевалась до того, что ее арестовали.

Передо мной совершенно секретное дело № 47 268, которое 14 июня 1927 года ОГПУ завело на легкомысленную любительницу танцев. Здесь же ордер № 7799, выданный сотруднику оперативного отдела ОГПУ тов. Терехову на производство ареста и обыска гражданки Федоровой Зои Алексеевны. О том, что это дело не пустяк и речь идет отнюдь не о фокстроте, свидетельствует размашистая подпись всесильного Ягоды, сделанная синим карандашом.

Арестовали Зою в три часа ночи. Обыск ничего компрометирующего не дал: какие-то шпильки, зеркальца, пудреницы... Ничего путного не дала и анкета арестованной, заполненная в тюрьме. Семья самая что ни на есть простая: отец токарь по металлу, мать фасовщица, шестнадцатилетний брат вообще безработный. Стали копать глубже: связи, знакомства, контакты — тоже ни одной зацепки. А обвинение между тем было предъявлено более чем серьезное: Зою Федорову подозревали в шпионаже.

И вот наконец первый допрос. Нетрудно представить состояние двадцатилетней девушки, когда конвоир вызвал ее из камеры и по длинным коридорам повел в кабинет следователя. Страха Зоя натерпелась немалого — это ясно, но на допросе вела себя собранно. Вот ее показания по существу дела:

— В 1926—1927 годах я посещала вечера у человека по фамилии Кебрен, где танцевала фокстрот. У него я познакомилась с военнослужащим Прове Кириллом Федоровичем. Он играл там на рояле. Кирилл был у меня дома один раз, минут десять, не больше. Никаких сведений он у меня не просил, и я ему их не давала. О своих знакомых иностранцах он никогда не говорил. У меня знакомых иностранцев нет.

Ерунда какая-то, скажете вы! При чем тут фокстрот, при чем пианист, при чем иностранцы, которых она не знала? Казалось бы, после таких пустопорожних показаний перед девушкой надо извиниться и отпустить домой. Но не тут-то было: по данным ОГПУ, Прове работал на английскую разведку. И все же, поразмышляв, следователь Вунштейн решает использовать Зою в качестве живца и принимает довольно хитрое решение.

«Рассмотрев дело № 47 268 по обвинению Федоровой З.А. в шпионаже и принимая во внимание, что инкриминируемое ей обвинение не доказано и последняя пребыванием на свободе не помешает дальнейшему ходу следствия, постановил: меру пресечения в отношении арестованной Федоровой З.А. изменить, освободив ее из-под стражи под подписку о невыезде из г. Москвы».

О том, что Вунштейн установил за ней наблюдение и следствие по ее делу продолжалось, Зоя, конечно, не знала, но что-то заставило ее порвать старые связи, на танцульки больше не бегать и, если так можно выразиться, взяться за ум. Никто не знает, были ли у нее впоследствии беседы со следователем и контакты с Ягодой, но факт остается фактом — этот человек с репутацией холодного палача сыграл в ее судьбе немалую роль: именно он 18 ноября 1927 года подписал редчайшее по тем временам заключение по делу № 47 268:

«Гражданка Федорова З.А. была арестована по обвинению в шпионской связи с К.Ф. Прове. Инкриминируемое гр. Федоровой З.А. обвинение следствием установить не удалось, а посему полагал бы дело по обвинению Федоровой З.А. следствием прекратить и сдать в архив. Подписку о невыезде аннулировать».

Сказать, что Зое повезло, значит не сказать ничего. Вырваться из лап Ягоды — этим мало кто мог похвастаться. То ли мать особенно усердно молилась за дочку, то ли у Ягоды было хорошее настроение, то ли что еще — не знаю, но на этот раз гроза всего лишь прошумела над головой Зои, не ударив испепеляющей, а в лучшем случае, калечащей молнией. Но эта гроза будет не последней. Как ни горько об этом говорить, но тоненькая папка с делом № 47268 будет дополнена четырьмя толстенными томами, а впоследствии — еще семью. И все это будет о ней — о Зое Алексеевне Федоровой, так удачно станцевавшей свой первый фокстрот во Внутренней тюрьме Лубянки.

КАК ЗОЯ ФЕДОРОВА ХОТЕЛА УБИТЬ СТАЛИНА, А ПОТОМ СБЕЖАТЬ В АМЕРИКУ

Прошло девятнадцать лет... За это время из никому неизвестной счетчицы Госстраха Зоя Алексеевна превратилась в одну из самых популярных актрис советского кино. Она снялась в таких фильмах, как «Музыкальная история», «Шахтеры», «Фронтовые подруги», «Великий гражданин», «Свадьба» и многих других. Она стала дважды лауреатом Сталинской премии и была награждена орденом трудового Красного Знамени. Все шло прекрасно. Но после 1940 года отношение к ней резко изменилось: сниматься ее не приглашали, а если и приглашали, то предлагали такие крохотные роли, что Зоя Алексеевна считала ниже своего достоинства браться за такую работу. Она объясняла это тем, что ее бывший муж кинооператор Рапопорт, используя свои связи, вредил ей и делал все возможное и невозможное, чтобы погубить ее как актрису.

Так это или не так, судить не будем, но факт остается фактом: одна из самых популярных актрис вынуждена была пробавляться концертами, а во время войны — поездками на фронт. После войны ситуация стала еще хуже. Федорова не находит себе места, в отчаянии пишет Сталину, Берии, напоминает о себе и просит помочь. Сталин промолчал, а Берия ответил, причем так по-бериевски, что лучше бы он молчал.

Как известно, этот человек никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал. А обидеться на Зою Федорову ему было за что: он ей помог, вытащил из тюрьмы отца, арестованного в 1938-м по обвинению в шпионаже в пользу Германии, а она этого не оценила. Несколько позже, когда Зое Алексеевне терять уже будет нечего, она прямо скажет, что вплоть до января 1941 года неоднократно встречалась с Берией, благодарила его за помощь, но ему этого было мало, и он откровенно ее домогался, а однажды дошел до того, что пытался ее изнасиловать. Вот как выглядит эта история в изложении самой Зои Федоровой:

«Берия трижды принимал меня в здании наркомата внутренних дел по делу моего отца. Он принял меры по пересмотру дела отца — и вскоре из-под стражи его освободили. Берия, как я потом поняла, хотел использовать освобождение моего отца в своих гнусных целях.

Летом 1940 года он обманным путем пригласил меня к себе на дачу как якобы на какое-то семейное торжество. Я согласилась поехать к Берии и даже захватила с собой подарок (деревянную собачку в виде сигаретницы) в знак благодарности за справедливое решение по делу моего отца.

В действительности на даче не было не только гостей, но и его жены. Я заподозрила Берию в неблаговидных намерениях. Но занимаемое им положение вначале рассеивало мои подозрения. Однако, оставшись наедине со мной, Берия повел себя как окончательно разложившийся человек и пытался силой овладеть мной.

Спустя некоторое время Берия позвонил мне по телефону и в извинительном тоне повел со мной разговор о его нетактичном поведении на даче. В этом же разговоре он снова пригласил меня к себе на свою московскую квартиру на Мало-Никитской улице. Вскоре за мной пришла машина, и я поехала к Берии. Но и на этот раз никаких гостей в квартире не было. Он преследовал ту же самую цель и вел себя так же, как и на даче: “нанайские игры” продолжались довольно долго, но я вырвалась от него и уехала домой».

Не находите ли вы, дорогие читатели, что что-то тут не склеивается, или, говоря языком кинематографистов, не монтируется?

Счастливо избежав изнасилования на даче, Зоя Алексеевна по первому зову Берии едет на его городскую квартиру, якобы не понимая, что он будет «преследовать ту же самую цель».

Неужто и вправду не понимала? Понимала, еще как понимала. .. Так в чем же дело, почему она мчалась к Берии по первому его зову? Была в него влюблена? Едва ли... А может быть, все гораздо проще: Берия не просил прийти на свидание, а приказывал явиться. Ослушаться приказа Зоя Алексеевна не мота и послушно ехала туда, куда велели.

Я понимаю, что эта версия—достаточно дерзкая, но, поверьте, небезосновательная. Мы еще к ней вернемся и поговорим об этом подробнее. А пока давайте выслушаем эту историю в вольном изложении дочери Зои Алексеевны — Виктории Федоровой и ее соавтора Гескела Френкла. Вот как они описывают свидание Лаврентия и Зои в своей книге «Дочь адмирала»:

«Она посмотрела на Берию. Неужели он издевается над ней и думает соблазнить?

— Простите, Лаврентий Павлович, — сказала Зоя, тщательно подбирая слова, — но вы меня удивляете.

— Это почему же, Зоечка? — наклонился он к ней и положил руку на ее колено.

Она повернулась и, намеренно дернувшись всем телом, стряхнула с колена его руку.

— Вы, конечно, знаете, что мой муж был евреем?

— Но ведь сейчас вы не замужем.

Он снова наклонился и обнял ее за талию.

— Вы очень страдаете от того, что лишены тех радостей, которые дает брак, а, Зоя Алексеевна?

Зоя сбросила его руку, словно стряхнула вошь.

— За кого вы меня принимаете? И где мы, по-вашему, живем? Это уже не та Россия столетней давности, когда вы могли выбрать себе любую актрисочку и приказать притащить ее вам в постель!

— Браво! — сказал Берия, захлопав в ладоши. — А теперь сядьте. Вы ведете себя глупо, вылитая маленькая обезьянка.

— Если я обезьянка, то кто же вы? — возмутилась Зоя. — Встаньте и подойдите к зеркалу! Посмотрите на себя в зеркало. Вы же на гориллу похожи!

Берия потемнел.

— Да как вы смеете так со мной разговаривать?! Неужели вы думаете, что хоть капельку волнуете меня, коротышка несчастная? Просто смешно! Вас пригласили сюда как актрису, чьи фильмы мне нравятся. И всё. Физически вы мне отвратительны!

— Рада это слышать... А теперь я бы хотела вернуться домой.

— Эта женщина уезжает, — сказал Берия появившемуся в дверях полковнику.

Машина ждала перед домом. Шофер открыл перед Зоей дверцу, и она увидела на заднем сиденье роскошный букет роз.

— Это мне? — спросила она у стоявшего в дверях Берии.

— На вашу могилу, — произнес он ледяным тоном».

Как видите, то ли настойчивые ухаживания, то ли попытки грубого изнасилования, но что-то там было и, судя по всему, не заладилось. Берия затаил обиду. И при первой же возможности отомстил.

Министром государственной безопасности в те годы был Абакумов, который, конечно же, знал о своеобразных отношениях Берии с Зоей Федоровой. Поэтому я ни секунды не сомневаюсь, что прежде чем подписывать документ, сломавший жизнь Зое Алексеевне, он посоветовался с шефом. Зеленый свет, который Берия дал Абакумову, был страшной местью неудавшегося любовника, а заодно и дьявольским ответом на письма отчаявшейся артистки.

Вот он, этот чудовищный документ: постановление на арест от 27 декабря 1946 года.

«Я, пом. нач. отделения капитан Раскатов, рассмотрев материалы в отношении преступной деятельности Федоровой Зои Алексеевны, нашел: имеющимися в МГБ СССР материалами Федорова 3. А. изобличается как агент иностранной разведки. Кроме того, установлено, что Федорова является участницей группы англо-американской ориентации, стоящей на позициях активной борьбы с советской властью.

Постановил: Федорову Зою Алексеевну подвергнуть аресту и обыску».

В тот же день Зою Федорову бросили на Лубянку. Через день после ареста — первый допрос. Но вот что странно: обычно такого рода допросы вели лейтенанты, в лучше случае капитаны, а тут — целый полковник, да еще в должности заместителя начальника следственной части по особо важным делам. Значит, дело Зои Федоровой не хотели предавать огласке и не хотели, чтобы о ее показаниях знали низшие чины.

Несколько позже выяснится и другой наводящий на размышления факт: за время следствия Зою Алексеевну сто раз вызывали на допросы, пять раз ее допрашивал сам Абакумов, а протоколы составлялись только в двадцати трех случаях. Почему? О чем шла речь на тех семидесяти семи допросах, следы которых в деле отсутствуют? Ответить на эти вопросы теперь, к сожалению, некому. А тогда, 29 декабря 1946 года, полковник Лихачев сразу же взял быка за рога.

— Вы арестованы за преступления, совершенные против советской власти. Следствие рекомендует, ничего не скрывая, рассказать об этом всю правду.

— Преступлений против советской власти я не совершала, — уверенно начала Зоя Алексеевна, но потом, видимо поняв, что в чем-то признаваться все равно надо, добавила: — Единственно, в чем я считаю себя виновной, так это в связях с иностранцами, особенно с англичанами и американцами.

— Это были связи преступного характера?

— Нет. Я принимала их у себя дома, бывала в посольствах, посещала с ними театры, выезжала за город.

— Назовите имена.

— Осенью 1942-го, посетив выставку американского кино, я познакомилась с корреспондентом американской газеты «Юнайтед пресс» Генри Шапиро и до его отъезда в США в конце 1945-го поддерживала с ним личные отношения. Бывая на квартире Шапиро, я познакомилась с его приятелями: помощником военноморского атташе США майором Эдвардом Йорком, сотрудником военной миссии майором Паулем Холлом, а также с лейтенантом Чейсом. Особенно близкие отношения у меня сложились с Эдвардом Йорком, а через него я познакомилась с контр-адмиралом Олсеном, английским журналистом Вертом, его женой Шоу, а также с редактором издающегося в СССР журнала «Америка» Элизабет Иган.

— Элизабет Иган является установленной разведчицей. Непонятно, что могло вас сближать с ней.

— Не может быть! Мы с ней очень дружили. Она называла меня своей подругой и запросто бывала в доме.

— Еще как может быть, — усмехнулся следователь и продемонстрировал документ, свидетельствующий о том, как блестяще работала тогда советская контрразведка. — Документ называется — «Меморандум». Составлен он вашей подругой 16 августа 1946 года и направлен непосредственно послу США Гарриману. Докладывая о своих личных контактах с советскими гражданами, она довольно недвусмысленно пишет и о вас: «Зоя Федорова — бывшая кинозвезда, играла ведущую роль в картине “Девушка из Ленинграда”».

— Что за «Девушка»? — перебила его Федорова. — Не знаю я никакой «Девушки», и в такой картине не снималась.

— Мы тоже не сразу поняли, о чем идет речь, — покаянно развел руками полковник Лихачев.—А потом разобрались. Оказывается, американцы так своеобразно перевели на английский «Музыкальную историю», где вы снимались вместе с Лемешевым.

— Ах, вот оно что, — понимающе улыбнулась Зоя Алексеевна. — А я-то подумала, что у меня ранний склероз, и я стала забывать, в каких фильмах снималась.

— Ну что вы, что вы! — вспомнил, что он офицер, Лихачев. — Какой там склероз? До этого вам далеко. Но послушайте, что пишет ваша подруга дальше: «Впервые Зоя познакомилась с иностранцами чрез Генри Шапиро, который представил ей меня. Поскольку знакомствами с иностранцами Зоя злоупотребляла, ее карьера резко закончилась. Однако она все еще является полезной в смысле приобретения случайных интересных связей, главным образом из театральной и музыкальной среды. Время от времени я встречала в ее доме генерала Красной Армии, капитана Красного Флота и женщину — капитана Красной Армии». А вы говорите — «дружили», — почти по-товарищески упрекнул ее следователь. — В ваш дом она проникла с вполне определенными целями и, судя по всему, этих целей достигла.

— Я и не предполагала, — ошарашенно оправдывалась Зоя Алексеевна. — Нет, о шпионской работе Иган против Советского Союза я не знала. К тому же она знакомила меня со своими друзьями. Через нее я познакомилась с руководителем редакции полковником Филипсом, его женой Тейси, а также с некоторыми другими сотрудниками. Я даже стала вхожа в посольство и военную миссию США. Американцы, в свою очередь, бывали у меня. Общалась я и с сотрудниками английской военной миссии майором Тикстоном и майором Нерсом.

Когда Зоя Алексеевна умолка и перестала загибать пальцы, полковник Лихачев скабрезно улыбнулся и пытливо заглянул в глаза.

— Вы назвали всех? У вас ведь были и другие связи. Почему вы о них не говорите?

Поняв, что от полковника ничего не скроешь, Зоя Алексеевна назвала еще одно, самое ей дорогое имя.

— Еще я была знакома с заместителем главы морской секции американской военной миссии Джексоном Тейтом. С ним у меня были особенно хорошие отношения. Вскоре после нашего знакомства я начала с ним сожительствовать и в настоящее время имею от него ребенка.

Прочитав эти строки, я невольно вздрогнул! Как же так? В анкете арестованной черным по белому написано: родители умерли, сестры живут в Москве, муж—Рязанов Александр Всеволодович, дочь — Виктория Яковлевна 1946 года рождения. Почему Яковлевна, а не Джексоновна или, на худой конец, не Александровна? Что за Яков, откуда он взялся? На некоторые из этих вопросов ответы мы еще получим, а вот то, что касается Якова, покрыто мраком тайны.

Полковник Лихачев тоже отреагировал весьма своеобразно, резко остановив ее откровенные излияния.

— Следствие интересуют не ваши интимные отношения с иностранцами, а ваша преступная связь с ними. И прошу учесть, что ваша преступная деятельность следствию известна, и если вы не станете рассказывать об этом, мы будем вынуждены вас изобличать.

— Нет-нет, — чего-то испугалась Зоя Алексеевна, — изобличать меня не надо. Я все расскажу.

— Очень хорошо. С кем из своего окружения вы знакомили иностранцев? И с какой целью?

— С кем? — стушевалась Зоя Алексеевна, понимая, что все, кого она назовет, могут оказаться в этом же кабинете. Но деваться было некуда, и она, если так можно выразиться, начала колоться. — Прежде всего, я их познакомила с моим мужем композитором Рязановым, потом с сестрами — Марией и Александрой. Само собой, и с мужем Марии — артистом Большого театра Синицыным. Еще — с художницей «Союздетфильма» Фатеевой, сотрудницей «Огонька» Пятаковой и многими другими. Всех не упомнить.

Когда Зоя Алексеевна снова заговорила о Тейте, полковник Лихачев брезгливо отверг ее откровения.

— Еще раз напоминаю, — жестко заметил он, — следствие интересуют не ваши интимные отношения с иностранцами, а ваша преступная связь с ними. Об этом и рассказывайте.

Если следователя история интимных отношений советской актрисы и американского моряка не интересовала, то я думаю, что читателям об этом американце следует рассказать подробнее — ведь он сыграл в судьбе Зои Алексеевны роковую роль.

Родился он в конце позапрошлого века, учился в различных частных школах, мечтал стать летчиком, но в девятнадцатилетнем возрасте надел форму моряка и отправился на Первую мировую войну. Там Тейт получил офицерское звание, служил на эсминцах, авианосцах и в конце концов поступил на летные курсы. Пилот из него получился хороший, некоторое время он даже был летчиком-испытателем.

Неудачные браки, съемки в фильмах, дружба с кинозвездами, участие в боевых операциях против японцев — все было в жизни Тейта, пока он не оказался в Москве. Столица России действовала на Тейта угнетающе, поэтому он с радостью принял приглашение на прием, организованный Молотовым. Там-то и произошла его встреча с Зоей Федоровой. Вот как описывается это событие в «Дочери адмирала»:

«Джек потягивал водку и поглядывал по сторонам в надежде найти собеседника. Он уже собрался перейти в другой зал, но тут в дверях показалась миниатюрная блондинка в темно-синем платье. Пятеро военных тут же подняли рюмки в ее честь. Она приняла их тост с явным удовольствием.

Новая гостья заинтересовала Джека. Он оглядел ее с ног до головы. Прекрасная фигура, изящная, в отличие от многих русских женщин, грациозная походка. Когда официант предложил ей водки, она лишь отрицательно покачала головой и взяла фужер с шампанским. Потом она направилась к столу и протянула пустой бокал официанту. Джек стоял чуть поодаль и не сводил с нее глаз. Она улыбнулась, и он шагнул ей навстречу.

— Хеллоу!

— Хелло, — кивнула она.

— Меня зовут Джексон Роджерс Тейт. Капитан. Военноморской флот.

“У него славная улыбка, — подумала она, — очень подходит к его щенячьим глазам”.

— Зоя Алексеевна Федорова, — чарующе улыбнулась она.

— Вы говорите по-английски?

— Чуть-чуть.

— У вас есть телефон? Какой ваш номер? — несколько позже, в конце длинного разговора спросил он

— Да, — ответила она и записала в его книжке номер своего телефона».

Весьма своеобразной и, я бы сказал знаменательной, была реакция Александры, сестры Зои Федоровой, на ее рассказ о событиях того вечера.

«Они сидели за круглым столом, пили чай, и Зоя, как бы между прочим, заметила:

— Я сегодня познакомилась с одним очень интересным американским офицером. Он попросил мой телефон.

— И ты дала? — сузились глаза Александры.

— Конечно. Я же сказала, что он мне очень понравился.

— Идиотка!!!

“Не надо было рассказывать”, — подумала Зоя».

Потом были встречи, походы в рестораны, признания в любви и длинные, сладкие ночи... Но счастье было недолгим. Зое пришлось уехать на гастроли, а Тейта объявили персоной нон-грата и выслали из страны. Попрощаться они не смогли, но прощальное письмо Тейт успел написать. Оно сохранилось:

«Моя Зоечка!

Сегодня утром ты уехала на гастроли. Сегодня же утром мне вручили предписание покинуть твою страну. Никаких причин указано не было, тем не менее, я должен покинуть страну в течение 48 часов. Я думаю, что твои гастроли и мое выдворение были согласованы заранее — с целью разлучить нас. Хочу верить, что это не обернется для тебя бедой. Они просто не хотят, чтобы мы любили друг друга.

Но будущее принадлежит нам. Пока мы любим друг друга, нас никому не разлучить. Я вернусь к тебе!

Джексон».

Все это, конечно же, было хорошо известно полковнику Лихачеву. Но обвинительное заключение из любовной истории не состряпаешь, поэтому он подбирался к Зое совсем с другой стороны.

— На предыдущих допросах вы отрицали совершенные вами преступления против советской власти. Учтите, ваша преступная деятельность следствию известна, и, если вы не станете рассказывать об этом, то, как я уже говорил, мы будем вынуждены вас изобличать, — угрожающе начал он.

— В этом нет необходимости, — испугалась Зоя Алексеевна. — Оказавшись в тюрьме, я пересмотрела всю свою жизнь, все свои настроения, связи и пришла к выводу, что заключение меня под стражу является правильным.

Удержаться от комментария просто невозможно! Как хотите, но мне кажется, что эта выученная наизусть фраза явно не ее: и стиль не ее, и слова не из лексикона актрисы. Скорее всего, начали приносить плоды те самые допросы, а они допускали и физические меры воздействия, протоколы которых то ли не сохранились, то ли вообще не велись. Хотя последнее — едва ли. Как говорил один известный в те годы энкаведешник, допрос без протокола — все равно что брачная ночь без невесты.

— А конкретнее, — подтолкнул Зою полковник. — В чем вы признаете себя виновной?

— В том, что на протяжении последних лет проявляла резкие антисоветские настроения и во что бы то ни стало хотела уехать в Америку. Как я уже говорила, отцом моего ребенка является Джексон Тейт. Хочу откровенно сказать, что мною руководила мысль с помощью ребенка привязать Тейта к себе и вместе с ним уехать из Советского Союза.

— Он обещал на вас жениться?

— Ему еще надо было развестись... Но он не раз говорил, что будущее принадлежит нам. Правда, моя сестра Мария придерживалась другого мнения. Она советовала не думать о женитьбе, а добиться от Тейта получения денег на содержание ребенка, ведь жена Тейта владелица нескольких заводов по производству стали, и этому состоятельному семейству ничего не стоило перевести на мой счет крупную сумму. Приняв решение последовать совету Марии, я попросила Иган передать Тейту письмо, в котором сообщала о своей беременности. Он в это время был в США, но ответа я почему-то не получила. Тогда я передала письмо через Холла. Но он Джексона не нашел, объяснив это тем, что тот уехал куда-то на Тихий океан. Я на этом не успокоилась и после рождения Виктории нашла возможность переслать в Америку ее фотографии. Но так и не знаю, дошло ли все это до Тейта. Должна заметить, что в Москве об этом никто не знал, так как отцом Виктории был объявлен мой муж Рязанов.

Самое странное, Рязанов против этого не возражал. Арестованный несколько позже, на одном из допросов он показал:

«В конце июля 1945 года Федорова по секрету сообщила мне, что беременна от сотрудника американской военной миссии капитана 1-го ранга Джексона Тейта, который уже уехал в США. Мы условились, что в качестве отца ребенка она будет называть меня. Я пошел на это потому, что тоже высказывал желание уехать в Америку, и надеялся осуществить этот план с помощью Федоровой».

— С этим ясно, — прихлопнул бумаги Лихачев. — А в чем еще вы признаете себя виновной?

— Мне тяжело и стыдно об этом говорить, но я должна признать, что сборища на моей квартире зачастую носили откровенно антисоветский характер. Собираясь вместе, мы в антисоветском духе обсуждали внутреннюю политику, клеветали на материальное благосостояние трудящихся, допускали злобные выпады против руководителей ВКП (б) и советского правительства. Мы дошли до того, что в разговорах между собой допускали мысль о свержении советского правительства. Например, артист Кмит, вы его знаете по роли Петьки в фильме «Чапаев», в ноябре 1946 года заявил, что его враждебные настроения дошли до предела, в связи с чем он имеет намерение выпускать антисоветские листовки. Я и моя сестра Мария тут же выразили готовность распространять их по городу.

Думаю, что не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что эти признания записаны явно с чужого голоса. Ну разве может артистка произнести такой малограмотный перл, как «клеветали на материальное благосостояние трудящихся»? А Кмит, он что, круглый идиот, чтобы не понимать бессмысленности затеи с листовками?

Нет, все эти формулировочки родились в профессионально отшлифованном мозгу следователя, в этом нет никаких сомнений. Кстати говоря, много лет спустя это подтвердится. Выяснится, что протоколы допросов во многом сфальсифицированы, что следователь не только задавал вопросы, но и сам на них отвечал, «вставляя в мои ответы термины, один ужаснее и позорнее другого», как напишет Зоя Алексеевна. Полковник Лихачев, сам к этому времени арестованный, будет стоять насмерть и, давая показания, станет утверждать, что недозволенных приемов на допросах не применял.