Колодцы ада Мастертон Грэхэм

Грег посмотрел на Дэна, потом на меня.

— Вы действительно хотите побольше разузнать о старых историях?

— Конечно. Вы знаете еще какие-нибудь?

— Не я. Но у моего деда была книга, где, как он говорил, были старые предания Нью-Милфорда, Вамингтона и вообще всей округи. Она называлась «Легенды Литчфилда».

Я посмотрел на часы. Было уже начало четвертого, а дождь не кончался. Я подумал о Джимми и Элисон, которые прячутся в лесу, ожидая темноты. Это мало успокаивало. Больше, наверное, пугало. С Джимми и Элисон, наверное, произошло что-то ужасное. Кожа пошла чешуей, и почему-то им была нужна именно моя помощь. Наверное, потому что я был единственным, кто не стал бы сначала стрелять, а потом смотреть, кто это.

Дэн спросил Грега Мак-Алистера:

— Эта книга еще у вас? Мы бы очень хотели на нее посмотреть.

— Она в ломбарде. Все пошло с молотка, когда умер отец, и мы сдали дом в аренду. Все, что не продали, сейчас на складе в Кедивуде. Если вы так хотите ее заполучить, я могу вам дать письмецо к старику Мартину. Он разрешит вам подержать ее немного.

— Вот это по-соседски, — сказал Дэн. — Что бы там ни случилось с Бодинами, эта вода и старые истории помогут нам вытащить их из этой передряги.

Грег выбросил окурок под дождь. На западе появилась полоса чистого неба, и дождинки на траве засверкали.

Грег тихо сказал:

— Я слышал, что малыша Оливера убили. Утопили в ванной или что-то в этом роде. Это правда?

— Нет, — сказал я. — Мы пока не знаем, что случилось. Мы даже не нашли Джимми и Элисон. Картер Уилкс говорит, что дело дрянь.

— Я просто повторяю, что слышал, — сказал Грег Мак-Алистер. — Я не имел в виду ничего плохого.

— Я не знаю, — сказал я. — Но вы можете передать тому, кто вам это сказал, что это неправда, и проследить, чтобы они разнесли правильную версию так же, как разнесли вранье.

— Конечно, я так и сделаю. Теперь вам, наверное, нужно письмо к старику Мартину. Если вы не откажетесь подвезти меня на мою ферму, я напишу ему прямо сейчас.

— Спасибо. Это будет очень кстати.

Грег Мак-Алистер опять улыбнулся своей морщинистой улыбкой.

— Я рад этому. Видите ли, я сосед и хочу помочь всем, чем могу.

Дэн вздохнул.

— Спасибо, мистер Мак-Алистер. А теперь пойдемте, пока дождь утих.

К тому времени, как мы вернулись в лабораторию Дэна, небо почти почернело и в воздухе пахло еще одним ливнем. Мисс Вордел уехала домой с мигренью, но Рета была на месте, работала с микроскопом над препаратами кожи ракообразной мыши. Она в одиночестве сидела в ярком полукруге света лабораторной лампы.

Сама мышь лежала на дне клетки, тяжело дыша. Она была все такой же чешуйчатой, но окостенение вроде бы не распространялось. Быстро взглянув на мышь, я отвел глаза. Она слишком напоминала мне беднягу Оливера и то, что я, возможно, увижу, встретившись с его родителями. Чешуя, хрящевые суставы и костяные панцири.

Дэн повесил на вешалку свое мокрое пальто и сказал:

— Ну, как дела? Тест Хирсмана прошел успешно?

Рета выпрямилась на стуле и потерла глаза. Дэн наклонился и уставился в микроскоп.

— Как будто обычная ткань, как у ракообразных, — сказал он.

Рета кивнула.

— В строении клетки действительно ничего необычного. Чешуйчатая часть тела мыши имеет такое же строение, как и панцирь краба, а ее «мышиная» часть абсолютно нормальна и ничем не примечательна.

— Ты пробовала давать мыши еще воды Бодинов?

— Нет. До этого я еще не добралась. И я не уверена, что у нас есть оборудование для такого эксперимента. По крайней мере, нам нужен мортоновский рефрактор.

Дэн пригладил несуществующие волосы.

— Думаешь, нам надо отослать это в Хатфорд?

Она слезла со стула и пошла к клетке мыши. Уставившись на маленькое чудовище сквозь прутья клетки, она сказала:

— Перемена очень интересная. Мягкие ткани мыши превратились в роговую оболочку, как у краба, и все это произошло, не убив ее и даже не вмешавшись в работу организма. Я сделала рентген двадцать или тридцать раз, и он показывает, что внутри у мыши все в порядке. Смотрите.

Мы окружили светящийся изнутри стол в конце лаборатории, и Рета открыла конверт со снимками. Она разложила их на столе, и мы тщательно рассмотрели все до одной.

— Вот самый удачный снимок, — сказала Рета, показывая рукой. — Вы видите, что скелет растворился и кальций каким-то образом вышел наружу. Мы видим животное, которое вывернулось наизнанку и развило наружный скелет.

Я уставился на снимок с опаской.

— Что-нибудь указывает на то, что это из-за воды? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Ничего определенного. Но я выяснила, что эти мерзкие жучки выделяют какой-то фермент, который действует как катализатор всего процесса.

— Ясно. Итак, дело в воде?

— С вероятностью 98 процентов.

Дэн проглядел все фотографии, а потом выключил светящийся стол.

Помолчав минуту, он сказал:

— Что меня донимает, так это вопрос «почему?»

— Почему — что?

Он поднял глаза.

— Почему эти двухмиллионнолетние микробы все еще живут и почему они так странно действуют на людей и животных? Сначала я думал, это вирусы, но они не ведут себя, как вирусы, и то, от чего страдает мышь, не есть болезнь в моем понимании. Мышь находится каком-то вполне нормальном состоянии, которое, похоже, часть жизненного цикла этих микробов или чего бы то ни было еще.

— Ты должен признать, — сказала Рета, — что мы не видели этот цикл полностью. Мышь наполовину окостенела, так же как и Оливер Бодин. Мы не знаем, что случается, когда все тело оказывается в раковине.

Я кашлянул.

— Сегодня вечером, может быть, узнаем. Когда пойдем повидать Элисон и Джимми.

Рета натянуто улыбнулась.

— Если честно, то я надеюсь, что ты не пойдешь. Для них самих будет лучше.

— А если предположить, — сказал я, — что они, как москиты, просто переносят ферменты от одного хозяина к другому?

— Теоретически это возможно, — сказал Дэн. — Но какой хозяин может быть под Литчфилдскими холмами, на глубине полутора километров? Где, прежде всего, взялись условия для их образования?

Я пожал плечами.

— Может, под нами доисторический труп. Мертвый троглодит или что-нибудь вроде того.

Дэн поднял брови.

— Звучит, конечно, дико, — сказал я ему. — Но последнее время все вокруг сплошная дикость, так что надо искать дикие ответы.

Дэн посмотрел на Рету, а та в ответ одарила нас ободряющей мягкой улыбкой. Мне ужасно захотелось провести еще несколько минут вместе с ней у меня дома, но это, по-моему, была судьба. Мы могли бы встретиться в другой жизни или даже в следующую пятницу, если бы я сумел убедить ее порвать с Поросенком Пэкером.

— Хорошо, — сказал Дэн. — Давайте придумывать дикие ответы. У тебя есть что-нибудь?

Я сел на край лабораторной скамьи.

— Я не уверен, но мне кажется, что за всем этим есть какая-то цель. Посмотри, как утонул Оливер. Что бы это ни сделало, что бы ни подстроило утопление, это существо не было слабым и глупым. Может, это был человек. Если бы мне дали недели две и справочник по гидроинженерии, я бы выяснил, как это сделать. Но ход мыслей за всем этим не похож на человеческий. Я хочу сказать, что человек использует простейший способ добраться до жертвы. Зачем топить мальчика, наполняя комнату водой, когда можно запросто утопить его в китайской вазе? Зачем вообще топить, когда можно заколоть? Зачем закалывать, можно просто застрелить. Для человека нет смысла убивать мальчика, затапливая всю комнату.

Рета провела рукой по волосам.

— Что ты хочешь сказать? Что это был не человек?

Я развел руками.

— Если применить психологический закон, согласно которому все создания используют простейшие средства, чтобы сделать что-нибудь, то можно заключить, что, затапливая комнату, его убийца использовал простейший доступный ему способ.

Дэн вздохнул.

— Что же за создание, черт побери, которое находит такой способ простым? Кит?

— Я не знаю. Я просто размышляю.

— Заметно. Итак, ты думаешь, что Оливера убил кит. А как насчет микробов в воде? И в чем еще ты не уверен? — ответил Дэн с сарказмом. — А то уж я испугался, что мне не остается материала для исследований.

Я достал сигару и прикурил. Выпустив облако дыма, я сказал:

— Объяснение, которое удовлетворяет фактам, обстоятельствам, психологии?

— Не знаю. Но ты заведомо предполагаешь, что это какое-то создание, которое способно перенести двадцать тонн воды на два этажа дома Бодинов, а потом обратно. Ты предполагаешь, что есть существо, которое имело бы желание это сделать?

— Да, кому-то или чему-то захотелось это сделать, — парировал я, — потому что он — или она — сделал это.

Дэн долго не отвечал, а затем сказал:

— Хорошо, оставим этот вопрос. Может быть, Картер сообщит какие-нибудь детали. Как насчет жучков? Какая у тебя теория?

Ответила Рета:

— Может быть, их поместили в воду намеренно. Может быть, это бактериологическое оружие.

— Верится с трудом, — сказал Дэн, качая головой.

— А почему? — спросила Рета. — У Советов есть нервно— паралитический газ, ботулит, вирусы. Почему у них не могло быть жучков, превращающих людей в чудовищ?

— Потому что это дурь, — бросил Дэн. — Советам надо убивать людей, а не превращать их в чудовищ, а кроме того, вряд ли Нью— Милфорд является стратегическим пунктом.

— Я думаю, что утопленник и жучки в воде — проявление одной проблемы, — вставил я. — Нам нужно думать о них, как о ключах к разгадке.

— Я знаю, — сказал Дэн. — Гигантский кит с наклонностями убийцы.

Я посмотрел на грозовое небо. Было уже почти темно, а темнота означала рандеву с Джимми и Элисон. У меня странно покалывало ладони, и я вдруг осознал, что почти разжевал пластиковый наконечник.

— Одно ясно, — сказала Рета. — У нас недостаточно свидетельств, чтобы сделать какой-нибудь разумный вывод. Нам придется подождать, пока Джек Ньюсом придет с медицинским отчетом и пока мы закончим опыты с мышью.

Я спросил у Дэна:

— Ты пойдешь со мной на ферму Паско? Мне может понадобиться помощь.

— Конечно, если я не отпугну их.

Я криво усмехнулся.

— Я думаю, что отпугнуть могут они нас. У тебя фонарь здесь есть? Мой, по-моему, дома. А камера есть. Даже если мы не увидим их хорошо, хоть снимки сделаем.

— У меня есть инфракрасная камера. Рета, там осталась пленка?

Рета пошла проверить в морозилке. Пленка чувствительна к теплу, а не свету, поэтому ее хранят в холоде. Пока она копалась в ящике, мы, трезвые до безобразия, смотрели на задыхающуюся мышь и думали, во что мы вляпались.

Снаружи оглушительно громыхнуло, и дождь застучал по крыше лаборатории с такой силой, будто хотел пробить ее и пролиться на наши головы.

— У тебя Библия есть? — спросил я у Дэна. — На случай, если нам надо будет построить ковчег.

До фермы Паско ехать было недолго, но дорога вилась между холмов по направлению к Шерману, а дождь превратил ветровое стекло в калейдоскоп бликов, теней и отражений. Шелли рассудил, что на заднем сиденье холодновато, и перебрался на колени к Дэну и с несчастным видом сидел там, вонзая когти в ноги Дэна каждый раз, когда нас заносило на повороте.

Мы особо не разговаривали, пока ехали. Дэн не был настроен размышлять, а я сильно нервничал. Может быть, Дэн тоже нервничал. Я думаю, каждый бы занервничал, имея в перспективе встречу с людьми, превратившимися, по всей видимости, в ракообразных.

Но меня удивляло, что мы относительно спокойно воспринимали ситуацию. То, что происходило, было пугающе нелогичным, и все же мы встречали это без паники и с практичной точки зрения. Стоит отметить, что смелость наша происходила от незнания. Мы не знали, против чего пошли, и это нас не пугало.

Ферма старика Паско всегда закрывалась на зиму. Он был ведущим молочником в округе Шермана, но после того, как умерла его жена, а сыновья выросли и уехали, он потихоньку превратился в дряхлого старика. Он по-прежнему приезжал в Коннектикут летом и сидел на крыльце под гордо развевающимся звездно-полосатым флагом, махая или окликая всех, кто шел или ехал на велосипеде, но зимой было слишком холодно для его костей, и он улетал в Майами и жил с сыном Уилфом, который занимался страховым делом.

Мы добрались до почтового ящика с надписью блестящими буквами «Паско» и внизу готическим шрифтом — «Нью-Милфорд Трибьюн». Потом я направил машину через стену берез, в гулкую темноту замусоренной дороги, к призрачному белому дому с зелеными верандами. Развернувшись, я выключил двигатель, а фары оставил включенными. Дождь стучал и стекал с крыши по ветровому стеклу, и мы сидели, как в шлюпке посреди моря.

— Сарай в семидесяти-восьмидесяти ярдах вглубь, насколько я помню, — сказал я Дэну. — Лучше, если я проверю, а потом позову тебя.

— Ты возьмешь камеру? — спросил Дэн.

— Я не умею фотографировать даже автоматическим фотоаппаратом, — сказал я ему. — Подожди, пока я не позову, и выходи с камерой наготове.

— Хорошо, но поосторожней. Если я не услышу тебя через пять минут, я пойду следом.

Я взял Дэна за руку.

— Дэн, — сказал я, тронутый. — Это тебе не вестерн, эти люди мои друзья.

Дэн отвел глаза.

— Может быть, когда-то они и были твоими друзьями, — сказал он тихо. — Прежде чем спешить, проверь, что они сейчас из себя представляют.

Подержав руку Дэна еще немного, я отпустил ее и сказал:

— Хорошо, пусть будет пять минут. Сзади есть большой ключ, если тебе захочется что-нибудь взять с собой.

Я потянулся за своим заляпанным и мятым плащом, который обычно лежал на заднем сиденье. Затем я открыл дверь и вышел на дождь и ветер. Как можно быстрее натянув плащ, я поднял воротник, но все равно промок. Пришлось стряхивать воду с ресниц и вытирать капли с носа, а потом я крикнул Дэну.

— Фонарь, дай фонарь!

Он открыл дверь и быстро передал его мне. Я посмотрел на фонарь — это был детский фонарик с изображением Микки Мауса, и света от него было не больше, чем от свечки на торте. Я, нахмурившись, посмотрел на Дэна сквозь стекло, но он только пожал плечами.

Застегнувшись поплотнее и ссутулившись, я перешел дорогу и осторожно пошел вдоль дома на задний двор.

Из того, что я мог видеть сквозь дождь, было ясно, что сарай был в ста метрах от меня, если идти через мокрую траву и неистово размахивающие ветками деревья. Я вытер лицо рукой и пошел через задний двор, держа фонарь перед собой. Один раз я споткнулся о ржавый и заброшенный плуг, порвав носок. Я поднял голову и прислушался, но кроме шума деревьев и дождя ничего не было слышно. В небе надо мной с дикой скоростью неслись тучи, похожие на сборище призраков. Послушав еще немного, я пошел к сараю Паско.

Скоро я уже стоял перед дверьми сарая. Они были старыми, полусгнившими и блестели от дождя. Я поднял миккимаусовский фонарь и с опаской оглядел все здание. Старик Паско, видно, не ухаживал за сараем. Крыша еле держалась и была покрыта плесенью, а многие окна разбиты. Стоял пыльный и в то же время сырой запах запустения.

Я прочистил горло и тихо позвал:

— Джимми, Элисон?

Ответа не было. В миле от этого места, в штате Нью-Йорк, опять загромыхало, и я увидел молнию. Дождь хлестал по лицу и волосам, и я почувствовал себя больным котенком, которого выбросили на улицу замерзать.

Я услышал скрип внутри, и мои нервы напряглись. Подождав немного, я позвал опять:

— Джимми? Элисон? Вы здесь? Это я, Мейсон.

Я подождал опять. Дождь блестел на мочках моих ушей, как бриллиантовые серьги. Миккимаусовский фонарь начал мигать и тускнеть, и мне лишь оставалось надеяться, что он еще немного продержится. Мне расхотелось встречаться с кем бы то ни было в темноте и мокроте, какими бы друзьям мы ни были раньше. По полу прошуршала мышь или крыса, и я подпрыгнул на месте.

Похоже, Элисон и Джимми тут не было, но ведь Пол Дентон сказал, что они были позади сарая, а не внутри. Три, четыре минуты ходьбы, сказал он. Наверное, потому, что шел дождь, я решил, что они скрываются от него здесь.

Но — если предположить, что им не нужна крыша над головой? Что, если они умерли или прекрасно себя чувствовали под дождем?

Я потряс фонарик, вдыхая в него тем самым немного жизни, а потом голову, стряхивая капли. Лес в такую ночь был негостеприимным. Вблизи он издавал такие звуки, словно там пряталась целая банда чудовищ. Под деревьями царила тьма.

Я глубоко вздохнул и пошел прочь от сарая, углубляясь в лес. Земля была устлана мокрыми листьями, сломанными ветками и еловыми шишками. Запах еловых веток смешивался со свежим запахом дождя.

Здесь было тише, и дождь был не такой сильный, хотя стучал по листьям над моей головой, словно невидимые ноги полуэтажом выше.

Я шел, вытянув руки, чтобы защититься от выступающих веток, и был похож на слепого, тычущегося туда-сюда.

— Джимми? Элисон? — позвал я опять. — Я здесь. Вы меня слышите?

Ответа не было. Я подождал немного, решив про себя, что похожу так еще с минуту и если к тому времени на них не наткнусь, то повернусь и унесу отсюда ноги как можно быстрее. Несмотря ни на что, я боялся, я был один, и каждая капля, падающая на листья, казалась мне гигантским чудовищем. Мое сердце громко бухало в груди, и кровь стучала в ушах.

Я пошел дальше. Под ногами скрипели ветки, как будто это были конечности крабов. Я кашлянул, кашлянул слишком натянуто и громко. Я не особенно-то и хотел кашлять.

Прошла минута. Я остановился и прислушался. С замиранием сердца я позвал:

— Джимми? Элисон? Вы здесь?

Я стоял, учащенно дыша от страха и надеясь, что никто не ответит. Я знал, что Джимми и Элисон — мои друзья. Я знал, что должен постараться помочь. Но среди темного и полного шорохов леса, во время магнитной бури, с перспективой встретить двух отвратительных и необъяснимых монстров я не был уверен, что мои нервы выдержат это.

Я позвал еще раз, чтобы удостовериться, что их там нет. Ответа все не было, поэтому я повернулся и пошел обратно к сараю.

Миккимаусовский фонарь даже удостоил меня неожиданной чести и разгорелся посильнее, как будто его активность зависела от уровня адреналина в моей крови.

Я уже вышел на окраину леса, когда мне что-то послышалось. Что— то похожее на низкий хрип, как будто рычало животное. Холодная рука страха схватила меня за горло, и я замер, вслушиваясь.

Я услышал звук более отчетливо. Это был низкий, густой, гортанный рык. Вряд ли его издавал человек. Но он был рожден человеческим разумом, потому что дважды, болезненно и невнятно, повторилось единственное слово:

— Мейсон. М-э-э-й-с-о-о-н-н.

Я застыл. Я был так напуган, что не знал, бежать мне или стоять на месте. Я никого и ничего не видел сквозь темноту качающихся деревьев, но, по-моему, я кое-что слышал. Может быть, это была игра воображения, подогретого страхом, но звук был слишком отчетливый, заунывный, необычный.

Это был стук дождя, падающего на твердую, пустую внутри скорлупу.

— Джимми? — спросил я прерывающимся голосом. — Это ты?

— Ммееейсссооонн, — повторился звук, — пппоооммоооггии ммнне.

— Джимми? — позвал я. — Джимми, где ты? Я тебя не вижу.

Последовало молчание. Затем послышалось:

— Не — подходи — ближе. Оставайся — на — месте.

Я нахмурился и вперился в тени дождя.

— Джимми, если я тебя не вижу, я не могу тебе помочь. Это ты? Элисон с тобой?

— Что-то — случилось — мы — не — можем‡

— Джимми! Где ты? Мне нужно тебя видеть!

Опять повисла тишина, и я услышал тяжелый переваливающийся звук в районе кустов. Я тихо стал подкрадываться к кустам, поднимая фонарь и пытаясь посветить сквозь темно-зеленые листья.

— Ты здесь, Джимми? Ты видишь фонарь?

Пауза. Затем:

— Дддаа, Мейссоонн. Я — его — вижу. Не — подходи — ближе.

— Джимми, что с тобой? Мы нашли Оливера. Мы приехали предупредить тебя насчет воды, и нашли Оливера.

— Мы — знаем — про — Оливера. Он — не — успел.

— Что не успел? Что там произошло, Джимми? Как утонул Оливер?

— Он — не — успел. Не — успел — достаточно — выпить. Ему — не — осталось — времени…

— Не осталось времени для чего? Чтобы обрасти чешуей? Уйти от воды? Как туда попала вода? Как заполнилась комната?

Все время, пока Джимми говорил рычащим гортанным голосам, я медленно обходил кусты, проверяя, видно ли что-нибудь сквозь них. Они были чертовски толстые и колючие, казалось, невозможно пробраться внутрь, не разодравшись в кровь. Но ведь Джимми пробрался. Если бы он был уже в оболочке, то он проделал бы дыру в ближайшем месте и не почувствовал ничего. Я надеялся и молился, что это не так. Я надеялся и молился, чтобы в нем осталось хоть что-то человеческое.

— Где Элисон? — спросил я. — Она с тобой?

— Я — не — могу — сказать…

— Ты не знаешь или не скажешь?

— Она — ушла.

— Ушла? Что ты хочешь сказать? Куда ушла?

— Я — не — могу — сказать.

— Ну, а зачем я был тебе нужен? — спросил я. — Пол пришел ко мне перепуганный до смерти и сказал, что тебе нужна моя помощь. Я здесь! Я хочу знать, чем я могу тебе помочь?

Последовало молчание. Я потянул носом сырой воздух, и я был уверен, что чувствую тот самый томительный запах разлагающейся рыбы. Прошел еще немного вокруг кустов и с каждым шагом понимал все лучше, что они непроницаемы. По крайней мере для позвоночных, вроде меня.

— Это — случилось — так — быстро…— раздался резкий голос Джимми.

Я остановился.

— Что случилось быстро?

— Перемена — так — быстро…

— Джимми, — настаивал я, — мне нужно видеть тебя, если я собираюсь помочь тебе?

— Мы — настолько — сильнее…

— Сильнее? Что общего это имеет со всем случившимся?

— Мы — всегда — должны — были — быть — такими‡ Я поднял фонарь. Я был уверен, что увидел в кустах что-то темное и шевелящееся. Я вглядывался вперед, но было сложно что-нибудь разобрать. Я вытер воду с глаз и волос и подался как можно дальше вперед.

— Мы — раньше — не — знали — где — настоящая — сила, — сказал Джимми. — Мы — не — знали — как — долго — она — спала…

— Джимми, о чем ты? — нетерпеливо спросил я. — Я не могу ничего для тебя сделать, если ты не выходишь и не показываешь, что случилось. Мне просто нужно видеть, насколько плохи дела.

— Ты — не — понимаешь — ты — не можешь — понять — величие — древнего — мира‡ Я кашлянул. Нервы. Я сказал осторожно:

— Джимми, я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня. Я знаю, что ты в кустах, и, по-моему, я понимаю, как ты туда забрался, не поранившись. Но я не могу этого сделать, ты понимаешь? Высунь руку, я посмотрю, как она выглядит. Как ты думаешь, ты сможешь сделать мне такое одолжение?

Дождь с новой силой застучал по листьям, и я вздрогнул от страха. Набрав полные легкие воздуха, я принялся успокаивать себя, но скажу без вранья — я был готов повернуться и бежать из этого чертова леса со всех ног.

— Ты — не — понимаешь, — скрипел Джимми. — Ты — ничего — не — понимаешь.

— Джимми, — умолял его я. — Я не могу стоять здесь вечно, а скоро сюда заявится Картер Уилкс. Если ты сам не выйдешь, он заставит тебя. Я говорю серьезно. Вы оба подозреваетесь в смерти Оливера, и они так или иначе до вас доберутся. Ты же не можешь прятаться в лесу всю оставшуюся жизнь!

Джимми, казалось, игнорировал меня. Он продолжал своим мерзким голосом:

— День — назначен — тысячи — лет — назад — день — был — назначен‡ Я уже промок и начал паниковать.

— Джимми, — сказал я. — Джимми, хватит говорить все это, просто послушай меня! Просто послушай. Я хочу, чтобы ты вышел оттуда, иначе тебя убьют.

В кустах что-то зашевелилось, ломая ветки вокруг себя, и я в беспокойстве отступил. Если могло быть что-нибудь хуже игнорирования моих просьб выйти, так это — если Джимми и вправду решил показаться. Я слышал, как он говорил своим глухим голосом что— то про то, как ему плохо, но самым устрашающим был звук ломающихся кустов. Я сделал два, три шага назад и остановился на солидном расстоянии, ожидая, когда выйдет мой бывший друг. Я не слышал ни поскрипывания хрящевых соединений, ни хруста веток позади себя. Я не слышал шуршащего поскребывания чешуи по листьям. Я отступил еще на шаг назад — и попал в объятия самого дьявола. Твердая костяная клешня обхватила меня за шею, зазубренная по краям клешня длиной в человеческую руку, но нечеловечески сильная и раза в три толще. Она вонзилась ребром в шею и в плечо, и я почувствовал, как мои ноги отрываются от земли. Меня подняли так быстро и мощно, что я даже не успел закричать. Мои ноги забились, пытаясь достать землю, и на секунду мне показалось, что голова моя отрывается и я расстаюсь с жизнью.

Меня крутили из стороны в сторону, задыхающегося и полумертвого, а клешня сжималась, как тиски, врезаясь в мою трахею. Подняв руки, я попытался разжать хватку, но схватив клешню и что было силы отрывая ее от горла, я не смог даже ослабить хватки.

Я попытался вдохнуть, но горло было пережато. Темный лес еще больше потемнел. Перед глазами рассыпался фейерверк звезд. По-моему, я умудрился один раз прохрипеть «Дэн!», но он вряд ли услышал мой слабый голос.

Клешня с размаху долбанула меня о дерево, как будто пытаясь вышибить из меня дух. Я почувствовал, как другая клешня, поменьше, ткнулась мне в спину в поисках более мягких и уязвимых органов.

На секунду я почувствовал дикую боль, сменившуюся темнотой, и уверился, что мертв. Я не мог сказать, сколько это длилось, наверное, доли секунды. Но затем раздался хриплый крик, звук удара, хватка клешни неожиданно ослабла, и я, уже агонизирующий, судорожно вдохнул кислород, насквозь пропахший рыбой. Последовал еще один глухой, мозжащий звук, а затем раздался крик, который напугал меня так сильно, что я как бешеный покатился по сухим листьям вбок, чтобы окончательно освободиться. Это был визг хладнокровного насекомого, визг ярости и боли, абсолютно нечеловеческий, и он исходил из хрящевого горла, покрытого черными шерстинками.

Было так темно, что я почти ничего не видел. Но я разглядел Дэна, точнее, его лысину, отсвечивающую в скудном лесном свете. Еще я разглядел свой самый большой гаечный ключ, который он держал над головой, крича «А-а-а-а!» голосом, который должен был бы быть угрожающим, но срывался от страха.

Позади, в тени, я увидел еще кое-что. Что-то тяжелое и громоздкое, чьи руки двигались как при замедленной съемке, что характерно для того, кто живет под водой. Движения этого существа напомнили мне бессмысленные и болезненные дерганья омаров на прилавке магазина. Только этот омар был во много раз больше, сильнее и уходил в лес шаркающим галопом, шурша листьями, что выдавало в нем что-то, размером и весом похожее на человека.

Я был ранен, и у меня кружилась голова, и я сел на землю, потирая помятое горло и судорожно хватая воздух ртом. Подошел Дэн и положил гаечный ключ на землю.

— Ты в порядке? — спросил он у меня. — Я думал, эта чертовщина разорвет тебя на куски.

— Не один ты так думал. Ты разглядел это?

Он потряс головой.

— Я видел только клешню и костяную голову. Я не стал ее разглядывать, а просто ринулся на эту гадость с ключом, надеясь, что она тебя отпустит.

— Слава Богу, что ты так сделал. Оно меня чуть не убило.