Маниту Мастертон Грэхэм

Наконец, противясь урагану, мы добрались до самых дверей. Поющая Скала заглянул первым и тут же отпрянул с ужасом. Он закрыл лицо руками, как будто его ударило током. Ужас и страх парализовали и меня до такой степени, что я думал, что уже никогда не смогу сдвинуться от этих дверей.

Зло наполняло комнату — вонючий дым безустанно струился из двух огней, которые Мисквамакус разжег в металлических мисках по обе стороны астральных ворот. На полу был вычерчен круг самых удивительных и наиболее зловещих фигур, которые я видел в жизни, все они были начерчены очень старательно и покрашены чем-то, что, наверное, было кровью полицейских лейтенанта Марино. Были среди них необычные козлы, какие-то ужасные создания, похожие на огромных червей, и обнаженные женщины, рожающие ужасных бестий.

Рядом с кругом восседал деформированный и искалеченный, плохо видимый в клубах дыма Мисквамакус. Но не он возбуждал наибольший ужас, а то, что мы невыразительно видели в самых густых клубах дыма — вращающийся водоворот зловещей тени, разрастающейся во мраке, похожий на осьминога или на клубок змей, ящеров и чудовищ.

Самым ужасным было то, что я узнал Великого Старца — я понял, что он всегда был рядом со мной. Он был страхом перед удивительными формами, замечаемыми в морщинах занавески и драпировок, ужасом лиц, появляющихся в слоях дверец шкафов, страхом, притаившимся на темных ступенях и в еле заметных отражениях в зеркалах и оконных стеклах. Здесь, в извивающихся, изменчивых формах, я открыл, откуда происходят мои давно забытые страхи и беспокойства. Каждый раз, когда слышишь ночью в спальне бестелесные шаги и дыхание, каждый раз, когда небрежно брошенная на кресло одежда кажется превратившейся в мрачную монахоподобную фигуру, каждый раз, когда тебе кажется, что ты слышишь шаги за собой на ступенях — все это враждебное присутствие Великого Старца, с ненавистью атакующего замки и печати, которые не выпускают его с того света.

Мисквамакус поднял руки и триумфально завыл. Глаза, звериные и безумные, пылали зловещим блеском, а тело блестело от пота. Руки он по локоть измазал в крови, когда вырывал кости из трупов полицейских, чтобы чертить ими магические знаки. За ним, почти невидимая среди дыма, извивалась и вертелась омерзительная, ужасающая фигура Великого Старца.

— Время, Гарри! — закричал Поющая Скала. — Помоги мне теперь! Время! Сейчас!

Он закрыл лицо руками и начал цитировать цифры и слова, бесконечную инвокацию взывания к его собственным духам и к великому духу техники белых. Я крепко обнял его и сконцентрировал все силы своего перепуганного ума на только одном вызове: УНИТРАК…

УНИТРАК… УНИТРАК… Рычание ветра приводило к тому, что я не слышал, что он говорит, но я всем собой старался поддержать, прикрыть, когда он попытается победить Мисквамакуса и туманную фигуру Того-Который-Пожирает-в— Бездне.

Было такое мгновение, когда казалось, что мы преуспеем. С ошеломляющей скоростью он выбрасывал слова, пел и склонялся, все быстрее и быстрее, увеличивая мощь вызова для технического маниту УНИТРАКа. Но все это время и Мисквамакус также цитировал заклятия и указывал на нас рукой, как будто хотел поощрить Великого Старца проглотить нас. Я заметил движение в клубах дыма, какие-то фигуры, ужасающие свыше всякого человеческого воображения — формы более ужасные и страшные, чем я видел в своих самых жутких ночных кошмарах. Из мрачной тучи Великого Старца начали высовываться туманные щупальца. Я знал, что нам остались уже только секунды. Напряжение парализовало мне мышцы и я чуть было не отгрыз себе язык.

И тогда Поющая Скала неожиданно ослабел и осунулся на колени. Я встал на колени рядом, сбросил с глаз перепутанные ураганом волосы и закричал, желая биться дальше.

Он посмотрел на меня. Его лицо выражало только страх.

— Не могу! — закричал он. — Я не могу вызвать УНИТРАКа! Не могу! Это маниту белых! Он не послушает меня! Он не придет!

Я не мог поверить. Я посмотрел через плечо на Мисквамакуса, обеими руками указывающего в нашу сторону, на темные змеи Великого Старца, развевающиеся над головой шамана. Я знал, что это был уже наш конец. Я вырвал из рук Поющей Скалы помятый кусок бумаги и прочитал его в призрачном свете астральных ворот.

— Спаси меня, УНИТРАК! — кричал я. Спаси меня! — и раз за разом выкрикивал цифры. — УНИТРАК! УНИТРАК! Ради бога, Унитра-а-а-к-к-к!

Поющая Скала застонал, перепуганный, прячась в моих объятиях. Мисквамакус, с лицом искривленным звериной гримасой, плыл ко мне в воздухе, вытягивая руки и поджимая свои деформированные ноги, а вокруг него вырастали переменчивые, ужасающие формы Великого Старца.

С минуту я помолчал. Потом, поскольку ничего другого я не мог придумать, я воздал руки так, как это делал Мисквамакус и процитировал то, что считал заклятием:

— УНИТРАК, вышли своего маниту, чтобы уничтожить этого чернокнижника. УНИТРАК, охрани меня от ран. УНИТРАК, закрой ворота в великую Бездну того света и выгони этого мерзкого духа.

Мисквамакус подплыл ближе и в ответ начал декламировать инвокацию к Великому Старцу. Его слова, тяжелые и мрачные, пробивались сквозь вой урагана, как хищные бестии.

— УНИТРАК! — закричал я. — Приди, УНИТРАК! Приди!

Мисквамакус был уже почти рядом со мной. Его дьявольские глаза блестели сумасшедшим блеском на темном, блестящем от пота лице. Он искривлял губы в гримасе боли, усилия и ненависти. Он чертил в воздухе круги и невидимые диаграммы, притягивая зловещий водоворот Великого Старца, готовя своими чарами ужаснейшую смерть, которую он только мог для меня выдумать.

— УНИТРАК, — прошептал я беззвучно среди рева вихря. — О Боже, УНИТРАК!

Это случилось так неожиданно и резко, что я сначала даже не понял. Я думал, что Мисквамакус поразил меня молнией-которая-видит или что все здание распадается на куски. Это был оглушительный шум, более громкий, чем вой урагана, электрический треск миллионов вольт, рык как бы тысячи одновременных стычек. Яркая процессия раскаленных сетей закрыла комнату, ослепительных симметрией рядов блестящих контуров, по которым ползали белые и желтые искры.

Мисквамакус рухнул на землю, почерневший, обугленный, залитый кровью. Он падал с закрытыми глазами как бездушный кусок мяса, прижимая руки к телу.

Пульсирующие блеском сети создали стену между мной и темным силуэтом Великого Старца. Я видел, как демоническое создание корчится и вертится будто удивленное и запуганное. Напряжение сети было таким огромным, что я мог смотреть только через полуприкрытые глаза и все равно с трудом замечал дрожащую тень демона.

У меня не было ни малейших сомнений относительно того, чем было это ослепительное явление. Это был маниту, дух, внутренняя сущность компьютера УНИТРАК. Мое заклятие — инвокация белого человека — вызвала ответ духа белых людей.

Великий Старец кипел, расточал вокруг могучие круги тьмы. Он издал вопль страдания, который переродился в яростный рев, вздымающийся до боли, поглощающий меня своей оглушающей, вибрирующей силой, туннелем взбесившейся ярости, от которого дрожали стены и трясся пол.

Блестящая сетка маниту УНИТРАКа потемнела и замигала, но лишь затем, чтобы через мгновение засиять еще ярче — уничтожающий взрыв технической мощи, затмевающий все видения и все звуки. Я чувствовал себя так, как будто падал в котел с жидкой сталью, утопая в блеске и погрязая в шуме.

Я слышал только одно — голос, которого не забуду до конца жизни, голос кого-то кричащего в ужасающих муках, непрерывно, до границ моей выдержки. Это был голос вырываемых нервов, раздвоения рассудка, пытаемой души. Это был Великий Старец. Его материальная часть буквально выжигалась безграничной, непонятной ему мощью УНИТРАКа. Священный огонь современной техники выталкивал его назад, к туманным, хмурым лежбищам древних астральных плоскостей.

Раздался шум, хлюпанье, бульканье и ворота, которые вырисовал на полу Мисквамакус начали втягиваться внутрь себя, всасывая туманную фигуру Великого Старца так, как вентилятор всасывает дым. Мощь засияла еще раз в ужасном блеске и воцарилась тишина.

Минут пять, может, даже десять, я лежал ослепленный, не имея сил, чтобы двигаться. Когда же, наконец, мне удалось встать, зеленые сетки контуров все еще плавали у меня перед глазами. Я волочил ногами как старец, спотыкаясь о мебель и ударяясь о стены.

Через минуту зрение вернулось в норму. Рядом, среди останков кресел и шкафов, лежал Поющая Скала. Он моргал глазами, медленно приходя в сознание. Скорченное, сожженное тело Мисквамакуса осталось там, где упало. Стены комнаты выглядели так, как после пожара, а пластиковые жалюзи потекли и висели длинными полосами.

Но больше всего меня потрясла бледная, худенькая фигура, тихо стоящая в углу — изможденная, скорее похожая на дух, чем на девушку, которую я знал. Я ничего не говорил, я только протянул к ней руки, чтобы приветствовать ее снова в мире, который она чуть не оставила навсегда.

— Гарри, — прошептала она. — Я жива, Гарри.

И как раз в эту секунду с револьвером в руке в комнату влетел ищущий нас лейтенант Марино.

Мы сидели с Поющей Скалой в аэропорте Ла Гвардиа под бронзовым бюстом самого Ла Гвардиа. Мы выкуривали последнюю сигарету перед отлетом. Шаман выглядел как всегда элегантно, в блестящем костюме и в очках в роговой оправе. Лишь пластырь на щеке был единственным свидетелем минувших событий.

Мы слушали шум разговоров и гул двигателей на взлетной полосе, а апельсиновое послеполуденное солнце блестело на зимнем небе.

— Мне немного грустно, — сказал он.

— Грустно? — удивился я. — А по какой же это причине?

— Из-за Мисквамакуса. Если бы только он дал нам шанс объяснить все, если бы только мы могли с ним договориться…

Я глубоко затянулся сигаретой.

— Но теперь же все-таки немного поздно. Помни то, что он убил бы нас, и не колеблясь. Потому мы и должны были его уничтожить.

Поющая Скала покивал головой.

— Может, когда-нибудь мы и встретимся с ним в более благоприятных обстоятельствах. Тогда мы и поговорим.

— Но он ведь мертв… ведь так? Что ты имеешь ввиду, говоря что мы "встретимся с ним"?

Поющая Скала снял очки и протер их чистым белым платочком.

— Тело его умерло, но мы не можем быть уверены, что и маниту был уничтожен, — объяснил он. — Может, он лишь перенесся на более высокий уровень существования, может, он готов присоединиться к тем, кто существует только вне материального бытия. Но не исключено, что он снова вернется на землю, чтобы жить в чьем-то теле.

Я наморщил брови.

— Ты ведь не хочешь этим сказать, что все это может повториться? — обеспокоенно спросил я.

— Кто знает… — индеец пожал плечами. — Есть во вселенной тайны, о которых мы и не имеем понятия. То, что мы можем познать во время нашего бытия, является лишь малым фрагментом целого. Существуют необычные миры в мирах, а в них — еще более удивительные. Стоит об этом помнить.

— А Великий Старец?

Поющая Скала встал и взял чемодан.

— Великий Старец всегда будет среди нас — до тех пор, пока существуют темные силы и необъяснимые страхи, рядом с ними всегда будет поблизости Великий Старец.

Больше он не говорил. Мы только крепко пожали друг другу руки и он направился к самолету.

Лишь три недели спустя мне удалось выбраться в Новую Англию. Я поехал на своей машине. Снег все еще прикрывал поля и дома, небо было цвета розы, а апельсиновое, бледное солнце скрывалось за деревьями.

Я добрался до места перед сумерками и остановил своего кугуара перед парадным входом элегантного белого домика в колониальном стиле. Двери открыл Джереми Тэнди, как всегда, трезвый и холодный. Он вышел приветствовать меня и забрать багаж.

— Мы так рады, что вы наконец посетили нас, мистер Эрскин, — сказал он со всей сердечностью, на какую только был способен. — У вас, наверно, было трудное путешествие.

— Было совсем не так уж и плохо. Я люблю вести машину в трудных условиях.

Мы вошли. Миссис Тэнди повесила мой плащ на вешалку. Было тепло, уютно и мило. Салон был полон античных вещей — и глубокие колониальные кресла, и диваны, и латунные лампы, и украшения на стене, и картины из деревенской жизни.

— Скоро вы будете есть что-нибудь горячее, — сказала миссис Тэнди, а мне хотелось поцеловать ее за это.

Потом мы сели у камина. Джереми Тэнди налил мне внушительную порцию виски, а его жена хлопотала на кухне.

— Как себя чувствует Карен? — спросил я. — Ей уже лучше?

Он кивнул головой.

— Она еще не ходит, но настроение у нее уже намного лучше. Позже можете зайти поговорить с ней. Она всю неделю не могла этого дождаться.

Я медленно тянул виски.

— Я тоже, — заявил я немного измученным голосом. — Представьте, что я до сих пор плохо сплю с того времени, когда все это закончилось.

Джереми Тэнди опустил голову.

— Знаете… честно говоря… мы тоже.

Мы разговаривали ни о чем, а потом миссис Тэнди внесла блюдо из рыбы. Оно было горячим и вкусным. Я поел с аппетитом, всматриваясь в весело трещащий в камине огонь.

Затем я пошел наверх, к Карен. Она лежала бледная и исхудалая. Но ее отец был прав — она уже немного поправилась и теперь возврат к полному здоровью был только вопросом времени. Я присел на краю застланной узорчатым покрывалом постели. Мы разговаривали о ее хобби, о ее планах на будущее, обо всем, исключая Мисквамакуса.

— Доктор Хьюз сказал мне совершенно конфиденциально, что ты был очень храбр, — заявила она спустя какое-то время. — Он говорил, что то, что случилось на самом деле, не имеет ничего общего с тем, о чем писали газеты, и что никто бы не поверил, если бы ему сказали всю правду.

Я взял ее руку.

— Правда сейчас не особенно и важна. Я даже сам не могу в нее поверить.

— Я только хотела тебя поблагодарить, — она дружелюбно улыбнулась. — Я считаю, что я обязана тебе жизнью.

— Не о чем и говорить. Может, однажды, когда-нибудь ты ответишь мне тем же.

Я встал.

— Я должен уже идти. Твоя мама просила, чтобы я тебя не мучил. Тебе сейчас нужно как можно больше покоя.

— Хорошо, — ответила она со смехом. — Мне уже начинает страшно надоедать бесконечное лежание в постели, но, наверно, мне нужно как-то это выдержать.

— Скажи, может, тебе что-нибудь нужно? Книги, журналы, фрукты? Достаточно одного твоего слова.

Я открыл дверь, чтобы выйти и тогда Карен сказала:

— Би гууд, май диа.

Я замер. Мне показалось, что кто-то мне положил на плечи две ладони, холодные как лед.

— Что ты сказала?

— Би гууд, май диа, — ответила Карен, все еще улыбаясь. — Только это. Будь здоров, мой дорогой.

Я закрыл за собой дверь ее комнаты. Коридор за ней был тих и темен. Старый колониальный дом трещал под тяжестью внушительной массы снежного покрова.

— Именно так я и подумал, — буркнул я сам себе, начиная спускаться вниз.