Властелин Колец Толкин Джон

Глава III. У ЗАПРЕТНЫХ ВОРОТ

На рассвете они подошли к Мордору. Болота и пустыня остались позади; перед ними темнели горы, вздымая грозные вершины к белесому небу.

С запада Мордор ограждает сумрачная цепь Эфель-Дуата, Изгарных гор, а с севера — пепельно-серый, обветренный хребет Эред-Литуи. Вместе они образуют великую и неприступную стену вокруг скорбных выжженных равнин — Литлада и Горгорота — и горько-соленого внутреннего моря Нурнен; на северо-западе их длинные отроги сближаются и между ними пролегает глубокая теснина. Это Кирит-Горгор, Ущелье Привидений, единственный проход во вражеские земли. Возле устья ущелья утесы с обеих сторон чуть пониже, и на двух крайних скалах, крутых, голых и черных, воздвигнуты высокие массивные башни, именуемые Клыками Мордора. Их построили в давнюю пору, во времена славы и могущества Гондора после разгрома Саурона, дабы сбежавший Властелин не вздумал вернуться в свои былые владения. Но Гондор ослаб, гондорцы обленились, и многие века сторожевые башни пустовали. А потом Саурон возвратился, они были отстроены, наполнены воинством, вооруженным до зубов, и снова стали сторожевыми. Из их темных окон-глазниц глядели на север, восток и запад тысячи бессонных глаз.

Черный Властелин преградил ущелье от утеса до утеса мощной стеной с единственными чугунными воротами, и часовые день и ночь напролет расхаживали по зубчатому верху стены. В подножных утесах были вырублены сотни пещер, высверлены ходы и переходы; там кишмя кишели орки, всегда готовые к бою, как черное муравьиное полчище. Миновать кусачие Клыки Мордора мог лишь тот, кто был призван Сауроном либо же знал тайное заклятие, отмыкающее Мораннон, Черные Ворота его царства.

Хоббиты смотрели на башни и стену в немом отчаянии. Даже издали, в тусклом предутреннем свете, им были видны часовые на стене и дозорные у ворот. Они притаились в каменной ложбинке под сенью последней северной горы Эфель-Дуата. От их укрытия до черной вершины ближней башни ворон летел бы сотню саженей. Над башней курился дымок, как над исполинской трубой.

Настал день, и красноватое солнце замигало над костистым гребнем Эред-Литуи. Внезапно на сторожевых башнях взревели фанфары; отовсюду, с гор и из ущелий, отозвались невидимые казармы и лагеря, далеко в Барад-Дуре загрохотали барабаны, завыли рога, и по равнине прокатилось зловещее немолчное эхо. Мордор пробуждался к новому дню, к тяжкому труду и беспросветному ужасу. Ночную стражу строем развели по каменным мешкам, и место ее заступила стража дневная, бодрая, свирепая и зоркая. Между зубцами стены тускло блистала сталь.

— Вот тебе и пожалуйста! — сказал Сэм. — Пришли к Воротам, только сдается мне, что и зайти нас не пригласят, и ноги унести не дадут. Попадись я сейчас на глаза Жихарю, он бы нашел, что сказать! И ведь сколько раз говорил мне: не зарывайся, Сэм, выкапывать будет некому! Честное слово, так и говорил. Теперь уж не скажет: вряд ли мы с ним когда свидимся. А жаль, я бы послушал — пусть бы костерил меня день-деньской, я бы на него глядел и радовался. "Ну, Сэм, голова твоя садовая…" Только сперва, конечно, пришлось бы помыться, а то бы он меня не узнал. Без толку небось спрашивать: куда мы теперь? Теперь мы никуда, разве что к оркам на поклон: проведите, мол, ребятушки!

— Нет-нет! — сказал Горлум. — Не надо к оркам. Дальше идти нельзя. Смеагорл так и говорил. Он говорил: подойдем к Воротам, посмотрим. Вот мы и смотрим. Да, моя прелесть, смотрим и видим. Смеагорл знал, что хоббиты здесь не пройдут, о да, Смеагорл это знал.

— Ну и какого же лешего ты нас сюда притащил? — спросил Сэм, хотя вопрос, конечно, был глупый и бессовестный.

— Потому что хозяин велел. Хозяин сказал: проводи нас к Воротам. И Смеагорл послушался. Хозяину видней, он мудренький.

— Да-да, это я велел, — сказал Фродо. У него был угрюмый, суровый и решительный вид. Перепачканный, изможденный, смертельно усталый, он, однако, словно распрямился, и глаза его прояснились. — Велел, потому что мне нужно пробраться в Мордор, а другого пути туда я не знаю. Стало быть, этим путем. С собою я никого не зову.

— Нет, нет, хозяин! — взвыл Горлум, ошалело хватаясь за него, по-видимому, в жуткой тревоге. — Нельзя этим путем! Не надо! Не надо отдавать Прелесть Тому! С Прелестью он всех нас сожрет, он весь свет слопает. Оставь ее себе, добренький хозяин, пожалей Смеагорла. Владей ею, лишь бы Тот ее не заполучил. А еще лучше — уходи, иди, куда тебе хочется, и отдай ее обратно бедненькому Смеагорлу. Да-да, хозяин, отдай, а? Смеагорл ее спрячет, схоронит, он сделает много-много добра, особенно добреньким хоббитцам. А хоббитцы пойдут домой. Не ходи к Воротам!

— Мне сказано идти в Мордор — значит, так надо, — сказал Фродо. — Туда только один путь — значит, нечего и мешкать. Будь что будет.

Сэм помалкивал. Какой толк молоть языком: у хозяина на лице все как есть написано. Да по правде-то он и с самого начала ничего хорошего от этой затеи не ждал, но он был не из нытиков и считал, что коли уж не на что надеяться, то и огорчаться загодя незачем. Теперь дело к концу, ну и что с того; он при хозяине, хозяин при нем; вон сколько вместе протопали — зря, что ли, он за ним увязался? Разве ж можно одному в Мордор? Куда он, туда и Сэм, а Горлум пусть идет гуляет.

Горлум, однако, покамест идти гулять не собирался. Он ползал на коленях у ног Фродо, ломал руки и повизгивал.

— Здесь не пройти, хозяин! — скулил он. — Есть другой путь. Да-да, совсем-совсем другой: темный, тайный, неприметный. Но Смеагорл его знает. Позволь, Смеагорл покажет тебе его!

— Другой путь? — сказал Фродо с сомнением, приглядываясь к Горлуму.

— Да-ссс! Да, сссовсем другой — был, и Смеагорл его отыскал. Пойдемте поссмотрим — может, он есть и сейчас!

— Ты о нем раньше не говорил.

— Нет, хозяин же не спрашивал. Хозяин не говорил, куда он собрался, ни словечка не сказал бедненькому Смеагорлу. Он сказал: Смеагорл, проводи меня к Воротам и беги своей дорогой! Смеагорл убежал бы — и сделался хорошим и добрым. А сейчас хозяин говорит: здесь я войду в Мордор. И Смеагорлу очень-очень страшно: он не хочет потерять добренького хозяина. И он обещал, хозяин взял с него клятву, что он спасет Прелессть. А теперь хозяин попадется Тому, и Тот схватит ее черной рукой и наденет на черный палец — ессли идти здесь. Смеагорл хочет спасти хозяина и уберечь Прелессть — вот он и вспомнил про другой путь, где однажды шел. Добренький хозяин. Смеагорл хороший, послушный, он хочет помочь.

Сэм нахмурился. Были бы у него не глаза, а сверла, он бы Горлума насквозь просверлил. Очень ему все это было сомнительно. Вроде бы Горлум и вправду встревожился и старается помочь Фродо. Но Сэм-то помнил, как он сам с собой разговаривал: ох, вряд ли без году неделя воскресший Смеагорл одержал победу, да и в том разговоре не за ним осталось последнее слово. Скорее уж, рассудил Сэм, Смеагорл и Горлум (или, как он их называл про себя, Липучка и Вонючка) помирились и договорились: оба одинаково не хотели, чтоб Фродо сцапали и Кольцо досталось Врагу; оно куда вернее до поры до времени ошиваться возле Фродо и поджидать случая — авось Вонючке удастся не мытьем, так катаньем наложить лапу на свою Прелесть. А насчет другого пути в Мордор — это бабушка надвое сказала.

"Спасибо хоть, обоим невдомек, зачем хозяину в Мордор, — подумал он. — Проведай они, что господин Фродо собрался угробить ихнюю Прелесть, — ох, повело бы кота на мясо! Вонючка-то Врага до смерти боится — тот его и отпустил вроде под зароком. Он бы нас мигом продал с потрохами, чтоб самому не попасться, да и Прелесть свою уберечь от огня. Я так дело понимаю. Хорошо бы, хозяин его толком обмозговал. Ума-то у него палата, а вот что на уме — тут любой Скромби руками разведет. Слишком уж он именно что добренький".

Фродо ответил Горлуму не сразу. Пока Сэм медленно, но верно раздумывал и сомневался, он стоял и смотрел на черные утесы Кирит-Горгора. Их ложбинка была на склоне невысокой горы, над овражиной у мордорских стен, возле западной сторожевой башни. В утреннем свете были отчетливо видны пыльные дороги-большаки от Ворот Мордора: одна витками убегала на север, другая — восточная — терялась в туманах у подножий Эред-Литуи, третья огибала башню, выныривала из ущельица неподалеку от хоббитов с Горлумом, сворачивала к западным склонам Эфель-Дуата, в их густую тень, и, уже не различимая глазом, угадывалась вдоль берега Андуина, между горами и Великой Рекой.

Осматриваясь, Фродо заметил, что вся равнина Дагорлада словно колышется. Повсюду двигались войска, большей частью скрытые за болотными туманами и дымными пеленами. Сверкали шлемы и копья, по дорогам с разных сторон двигались отряды конницы. Он вспомнил, что ему открылось с Овида всего неделю назад, а казалось, прошли годы. И понял, что надежда, на миг озарившая его сердце, была тщетной. Они слышали не предбитвенные трубы, а приветственные фанфары. Не поднялись против Черного Властелина из давно заросших травой могил опочившие во славе воины Гондора; нет, это разноплеменное воинство с необъятного Востока спешило на зов своего владыки: заночевали в одном-двух переходах от Ворот и теперь стягивались к крепости, вливаясь в сонмище рабов Саурона. И, точно вдруг поняв, что он одиноко стоит на виду у бесчисленных врагов, что жизнь его висит на волоске, Фродо набросил на голову легкий серый капюшон, спустился в ложбину и обратился к Горлуму.

— Смеагорл, — сказал он, — я еще раз доверюсь тебе. Видно, так надо. Должно быть, мне суждено принимать помощь от тебя, от кого я меньше всего ее ожидал, а ты осужден помогать мне во искупление прежних своих злых умыслов. Пока что мне укорить тебя не в чем: ты достойно соблюдал свое обещание Достойно, говорю я, — прибавил он, оглянувшись на Сэма, — ибо уже дважды мы были в твоей власти, но ты нас не тронул. И не поддался соблазну похитить у меня то, что тебе так желанно Смотри же, не оплошай в третий раз! И помни, Смеагорл, ты в большой опасности.

— Да-да, хозяин! — сказал Горлум. — В ужасной опасности! У Смеагорла все поджилки трясутся, но он не убегает. Он знает: надо помочь добренькому хозяину.

— Я не о той опасности, которая грозит всем нам, — сказал Фродо. — Угроза еще страшнее нависла над тобой. Ты поклялся Прелестью, как ты называешь — не скажу что. Помни же: она, Прелесть, принудит тебя сдержать клятву, но извратит ее тебе на погибель. Она уже ищет тебя соблазнить. Ты сейчас невольно, по глупости открылся мне. "Отдай ее обратно Смеагорлу", — сказал ты. Не повторяй этих слов! Изгони всякое помышленье об этом! Ты никогда не получишь ее обратно. Но если нечистая похоть осилит тебя — ты погиб. Обратно ты ее никогда не получишь, Смеагорл, но если иного выхода не будет, то я надену твою Прелесть, а Прелесть эта давным-давно подчинила тебя. И, надев ее, я буду приказывать, а ты — повиноваться, даже если я прикажу броситься в пропасть или кинуться в огонь. Берегись, потому что таков и будет мой приказ. Берегись, Смеагорл!

Сэм поглядел на хозяина одобрительно и недоуменно: ни такого вида, ни таких речей он за ним не помнил. Он-то всегда думал, что дорогой господин Фродо чересчур добрый и через это малость подслеповат. Причем само собой разумелось, что он все равно умней всех на свете (кроме разве что старого господина Бильбо и, может быть, Гэндальфа). Горлум, видно, тоже подумал — ему это было простительно, он и знал-то Фродо всего пять дней, — что добренького хозяина можно обвести вокруг пальца, и теперь обращенная к нему речь ошеломила и ужаснула его. Он ползал на брюхе и едва мог выговорить два слова: "Добренький хозяин".

Фродо немного подождал, давая ему успокоиться, и сказал уже не так сурово:

— Что ж, Горлум, — или, может быть, Смеагорл, — расскажи мне, какой это другой путь, объясни, коли сможешь, чем он надежней того, который лежит передо мной. Поскорей только, я тороплюсь.

Но на Горлума жалко было смотреть: казалось, угрозы Фродо совсем его доконали. Какие там объяснения — он всхлипывал, скулил, снова и снова елозил по земле и умолял их обоих пожалеть "бедненького Смеагорла". Наконец он немного поутих, и Фродо мало-помалу вытянул из него, что если идти от Эфель— Дуата на запад, а потом свернуть к югу, то придешь на перекресток посреди густой рощи. Дорога направо ведет к Осгилиату и андуинским мостам, средняя — дальше на юг.

— Дальше, дальше, дальше, — повторял Горлум. — Мы по этой дороге никогда не ходили, но говорят, если пройти сто лиг, то увидишь Огромную Воду, которая не знает покоя. Там много-много рыбы, большие птицы ее ловят и едят — вкусненькие птицы, — только мы там, аххх, никогда не бывали, далеко очень. А еще дальше есть, говорят, совсем другие страны, но там Желтая Морда очень кусается, туч там почти никогда нет, а люди с черными лицами страшно свирепые. Мы туда не хотим идти.

— Не хотим, не хотим, — подтвердил Фродо. — И не пойдем, но тебя не туда занесло. Что третья дорога?

— Да-да, есть и третья дорога, — сказал Горлум, — дорога налево. Она сразу идет в гору, петляет, заводит высоко-высоко в серую тень. А потом огибает черную скалу — и видишь, вдруг видишь прямо над собой, и хочешь скорее куда-нибудь спрятаться.

— Что видишь-то? Что прямо над собой?

— Старую крепость, очень старую, а теперь очень страшную. Было много сказок с юга, когда Смеагорл был маленький, давным-давно. Да-да, по вечерам сидели на берегу Великой Реки под ивами и рассказывали, рассказывали сказки, и Река тогда еще была совсем другая, горлум, горлум.

Он захныкал и забормотал. Хоббиты терпеливо ждали.

— Да, сказки с юга, — продолжал наконец Горлум, — про высоких людей с ясными глазами, про их каменные дома словно горы, про короля в серебряной короне и про Белое Древо — красивые сказки. Люди построили башни до небес, и выше всех была серебряно-белая, а в ней — Лунный Камень, и кругом высокие белые стены.

— Это, наверно, Минас-Итил, Крепость Восходящей Луны, которую воздвиг Исилдур, сын Элендила, — заметил Фродо. — Тот самый Исилдур, что отрубил палец Врагу.

— Да-да, у него на черной руке только четыре пальца, — задрожав, сказал Горлум, — но ему и четырех хватает. Крепость Исилдура была ему ненавистна.

— Ему все ненавистно, — сказал Фродо. — Но нам-то зачем нужна Крепость Восходящей Луны?

— Хозяин, хозяин, она как стояла, так и стоит: высокая башня, белые дома и крепостная стена, — только крепость стала нехорошая, некрасивая. Тот захватил ее очень давно, и теперь там страшно-страшно. Кто ее видит, хочет уползти и подальше спрятаться, уйти от ее тени. Но хозяину придется идти этим путем, потому что другого нет. Горы там становятся ниже, старая дорога доходит до самых вершин, до темного перевала, а потом вниз, вниз, вниз — на Горгорот. — Он говорил шепотом и дрожал.

— Ну и что? — сказал Сэм. — Враг-то, поди, знает эти горы как свои четыре пальца, и уж, наверно, ту дорогу охраняют не хуже этой? Башня же не пустая стоит?

— Нет, она не пустая, — прошептал Горлум. — Кажется, что пустая, а она не пустая, нет! Там ужас кто угнездился. Орки, конечно, орки, они везде, но там хуже орков, гораздо хуже. Дорога идет под стенами, в тени, и ведет через ворота. И за дорогой следят, следят изнутри Безмолвные Соглядатаи.

— Ну, спасибо за совет, — сказал Сэм. — Это нам, значит, прогуляться на юг — да видать, не близко — и влипнуть еще похуже, чем здесь?

— Да нет же, нет, — сказал Горлум. — Пусть хоббиты подумают, пусть попробуют рассудить. Оттуда Тот никого не ждет. Око его везде шарит, но по-разному: он ведь покуда еще не может видеть все сразу. Он давно завоевал земли от Изгарных гор до реки, а теперь захватил мосты и думает, что до Лунной башни можно добраться только по мостам или на лодках, а лодки не спрячешь, и он их увидит.

— Ты-то больно много знаешь, что Тот думает да куда смотрит. Недавно с ним разговаривал, что ли? Или с орками якшался?

— Нехороший хоббит, глупенький, — отозвался Горлум, сердито сверкнув глазами на Сэма и опять обратившись к Фродо: — Смеагорл говорил с орками, конечно, говорил, прежде чем встретил хозяина, и не только с орками, со всеми говорил и расспрашивал: он в разные места ходил, Смеагорл. И сейчас повторяет, что ему сказали. Тот знает, что здесь, на севере, всего опаснее, потому и для нас это самый опасный путь. Однажды он выйдет из Черных Ворот, скоро выйдет — только отсюда можно выпустить большое войско. А там, на южном западе, он нападения не опасается, и там следят Безмолвные Соглядатаи.

— Час от часу не легче! — Сэм стоял на своем. — Пойдем, значит, туда, постучимся у ворот и спросим: извините, здесь вход в Мордор? Или они такие безмолвные, что и ответить не смогут? Зачем же тащиться за семь лиг киселя хлебать — уж тогда попробуем здесь за те же деньги.

— Шутить не стоит, — прошипел Горлум. — Совсем не смешно, нет-нет, вовсе не забавно! В Мордор идти незачем, но раз хозяин говорит: "Мне надо, я пойду" — значит, надо искать путь. И через страшную крепость он не пойдет, нет, конечно же нет. Смеагорл ему поможет, хоть Смеагорлу и не говорят, зачем надо в Мордор. Смеагорл все время помогает. Он сам отыскал. Только он знает.

— Что ты сам отыскал? — спросил Фродо. Горлум припал к его ногам и снова зашептал:

— В горы ведет мимо крепости маленькая тропочка — к лестнице, к длинной, очень длинной узкой лестнице. Одна лестница, другая, третья, потом, — и шепот его стал едва слышен, — проход, темный-темный проход, за ним узкая расселина в скалах и еще тропочка — высоко-высоко над главным входом. Там Смеагорл спасся из тьмы, но это было много лет назад. Может быть, тропочки уже нет, а может, и есть, может, и есть.

— Ох, не нравится мне вся эта петрушка, — сказал Сэм. — Ишь ты, как, оказывается, просто: иди да посвистывай. Тропочка-то, может, и есть, да уж наверняка ее стерегут. Тогда ее стерегли, а, Горлум? — И при этих словах ему почудилось — или нет? — зеленое мерцание в глазах Горлума. Горлум что-то глухо проворчал, но вслух ничего не ответил.

— Стерегут или нет? — строго спросил Фродо. — А ты вправду спасся из тьмы, Смеагорл? Разве тебя не отпустили, не отпустили с поручением? Так считал Арагорн — тот, который изловил тебя у Мертвецких Болот.

— Это ложь! — прошипел Горлум, и глаза его зажглись злобой при имени Арагорна. — Он оболгал меня, да, оболгал. Я сам спасся. Да, мне ведено было искать Прелесть, и я ее искал и искал, а как же иначе. Но не для Того, не для Черного. Прелесть — наша, она была моя, говорю вам. Я спасся сам.

Фродо был до странного уверен, что тут Горлум, может быть, не так уж и врет, что он и вправду отыскал лазейку из Мордора и думал, что отыскал сам, без подсказки. К тому же Фродо заметил, что он говорил "я", а это случалось при редких проблесках забытой честности и правдивости. Но пусть даже Горлум и не врал, Фродо памятовал о коварстве Врага. "Спасение" это могло быть подстроено с ведома и позволения Саурона. К тому же Горлум явно что-то недоговаривал.

— Я тебя еще раз спрашиваю, — сказал он, — стерегут или нет твою тайную тропу?

Но самое имя Арагорна было Горлуму что нож острый, и обозлило сомнение в его правдивости, вдвойне обидное для лжеца, когда ему случится сказать правду или полуправду. Он не отвечал.

— Стерегут? — настаивал Фродо.

— Да-да, может, и стерегут, — буркнул Горлум. — Здесь все под надзором. Но иначе хозяин нигде не пройдет, тогда пусть уходит домой.

Больше из него не удалось вытянуть ни слова. Название этого высокогорного прохода он утаил или не знал.

А назывался он Кирит-Унгол, и слава у него была дурная. Арагорн объяснил бы им, что это имя значит, Гэндальф остерег бы их. Но с ними не было ни того, ни другого, оба они стояли среди развалин Изенгарда на ступенях Ортханка, и Гэндальф, теряя время, разделывался с предателем Саруманом. Однако, даже когда Гэндальф изрекал свой приговор и палантир расколол гранитные ступени, он искал мыслью Фродо и Сэммиума, чтоб их ободрить и поддержать.

Может быть, Фродо, сам того не зная, почувствовал эту незримую опору, как было на Овиде, хоть он и думал, что Гэндальф погиб, канул в бездну далекой Мории. Он долго молча сидел, склонив голову и тщетно перебирая в памяти наставления Гэндальфа: годных на этот случай не находилось. Увы, слишком рано покинул их мудрый вожатый, еще далеко было до здешнего сумрачного края. Ничего не говорил Гэндальф о том, как пробраться в Мордор, да и что бы он мог посоветовать? Когда-то он проник в Дул-Гулдур, северную цитадель Врага. Но бывал ли он в Мордоре, возле Барад-Дура и огнедышащей горы, после воцарения Саурона? Вряд ли. И вот ему, невысоклику из Хоббитании, простому деревенскому хоббиту, надо быть смелее и находчивее магов и витязей. Злая выпала ему доля. Но не сам ли он избрал ее прошлогодней весной в своей уютной гостиной — так давно, будто это было на заре мирозданья, когда еще стояли в цвету Серебряное и Золотое Древа? Худой у него выбор. Какой путь предпочесть? И если на том и на другом подстерегают последний ужас и смерть, что толку выбирать?

Тянулся день. Над их серой ложбинкой в двух шагах от Ворот царства ужасов плотным пологом нависла незыблемая тишь. Высокое бесцветное небо в дымных разводах виднелось как сквозь тускловатую водяную толщу.

Никакой орел из поднебесья не различил бы притаившихся хоббитов, молчаливых и неподвижных, закутанных в серые плащи. Может быть, он углядел бы распростертого на земле Горлума: должно быть, трупик изголодавшегося человеческого детеныша, едва прикрытый лохмотьями, одна кожа да кости — незавидная добыча!

Фродо уткнулся лицом в колени, а Сэм откинулся на спину, заложив руки за голову и глядя из-под капюшона в пустые небеса. Пустовали они долго, но потом Сэму почудилось, будто над ними парит на страшной высоте черная птица не птица, покружилась и улетела. Вторая, третья… четвертая. Они были еле-еле видны, но он-то знал, невесть откуда, что они громадные, как драконы, с широким размахом крыл. Он быстро опустил веки и перекинулся навзничь. Вещий страх и жуткую оторопь, что вызывали у него Черные Всадники, замогильный вой ветра и тень, затмевавшая луну, он испытал и сейчас, но как бы мельком — угроза была отдаленная. Однако же явственная — ее ощутил и Фродо. Мысли его прервались, он вздрогнул, но не поднял лица. Горлум подобрался, точно перепуганный паук. Крылатые тени завершили облет и метнулись к себе в Мордор. Сэм облегченно вздохнул.

— Опять эти Всадники носятся по воздуху, — глухо прошептал он. — Я их видел. А вы как думаете, могут они нас увидеть, да еще с такой высоты? Те-то Черные Всадники вроде бы днем были слепые?

— Вроде бы так, — сказал Фродо. — Кони у них зато были зрячие. А эти их твари, чего доброго, видят лучше всякой хищной птицы — они на стервятников и похожи. Что-то они высматривают — Враг насторожился.

Страх исчез, но и полога безмолвия как не бывало, им казалось, будто они на невидимом островке, а теперь полог сдернули, и гибель опять грозила со всех сторон. И все же Фродо не отвечал Горлуму, он еще не сделал выбора. Глаза его были закрыты: то ли он дремал, то ли советовался сам с собой, ждал подсказки сердца и памяти. Наконец он шевельнулся и встал; казалось, сейчас прозвучит решительное слово. Но он сказал:

— Слышите? Что это такое?

Было чего испугаться: послышались пение и грубые окрики, сначала вдали, потом все ближе и ближе. Оба сразу подумали, что это за ними, что Черные Летуны их высмотрели, и ничуть не удивились молниеносной быстроте — то ли еще могут страшные слуги Саурона! Припав к земле, они прислушивались. Совсем близко звучали голоса, лязгало оружие, бренчала сбруя. Фродо и Сэм взялись за мечи — бежать было некуда.

Горлум по-паучьи подполз к краю ложбины, осторожно выглянул, не выставляя головы, между камнями и повис, неподвижный, бесшумный. Вскоре голоса стали удаляться и наконец стихли. На стене Мораннона затрубил рог. Горлум отцепился и ящеркой скользнул на дно ложбины.

— Люди идут и идут в Мордор, — сказал он. — Чернолицые люди. Мы раньше таких людей не видели, нет, Смеагорл таких свирепых не видел. У них черные глаза и длинные черные волосы, а в ушах золотые кольца; да, много всякого золотца на них, красивенького золотца. С красными, раскрашенными щеками, в красных плащах, и флаги у них красные, и наконечники копий. А щиты круглые, желтые и черные, с большими шипами посредине. Нехорошие люди: сразу видно, злые и жестокие. Гаже орков и гораздо больше. Смеагорл думает, что они с юга, с того конца Великой Реки: они пришли по южной дороге.

Идут к Черным Воротам, и за ними, наверно, придут еще другие. Все время люди идут в Мордор. Когда-нибудь все люди будут в Мордоре, никого не останется.

— А олифантов с ними не было? — полюбопытствовал Сэм, развесив уши и позабыв всякий страх.

— Нет, не было олифантов. Кто это — олифанты? — спросил Горлум.

Сэм встал, заложил руки за спину (он всегда так делал, когда "говорил стихи") и начал:

— Вот, — сказал Сэм в заключение, — такие вот стишата я слышал у нас в Хоббитании. Может, и чепуха все это, а может, и нет. У нас ведь тоже сколько хочешь сказок и россказней про южные края. Бывало, раньше иной хоббит нет-нет да и раскачается, спутешествует куда глаза глядят. Кое-кто так и пропал, а которые возвращались, тем веры не было: одно дело — "пригорянские новости", другое — "припечатано в Хоббитании", как говорится. Слыхивал я рассказы про черных Громадин из солнечных стран. У нас они зовутся смуглинги, и воюют они будто бы верхом на олифантах. Олифанты носят на спине дома и башни и швыряются деревьями и камнями. Как ты сказал: "Люди с юга, раскрашенные и золотом обвешанные", так у меня само с языка сорвалось: "А олифантов не было?" Потому что, если бы были, я бы сунулся поглядеть, и пропадай моя головушка. Но, может, и правда нет таких зверей на свете. — Он вздохнул.

— Нет, не было с ними олифантов, — повторил Горлум. — Смеагорл про них никогда не слышал и видеть их не хочет. Смеагорл не хочет, чтобы такие звери были на свете. Он хочет скорее уйти отсюда и спрятаться получше. Смеагорл хочет, чтобы хозяин пошел с ним вместе. Добренький хозяин, он пойдет со Смеагорлом?

Фродо встал. Как он ни был озабочен, а все же рассмеялся, когда Сэм читал старинные детские стишки про "олифанта", и смех помог ему решиться.

— Эх, нам бы тысячу олифантов и вперед бы пустить самого белого, а на нем — Гэндальфа, — сказал он, — тогда бы, глядишь, и пробились в эту проклятую страну. Но у нас олифантов нет, есть только усталые ноги, на которые вся надежда. Что ж, Смеагорл, три — счастливое число. Где там твоя третья дорога? Давай веди.

— Хороший хозяин, умный хозяин, добренький хозяин! — радостно восклицал Горлум, обнимая колени Фродо. — Самый хороший хозяин! Отдохните, добренькие хоббиты, только схоронитесь под камушками, чтоб вас совсем-совсем было не видно! Полежите, поспите, пока Желтая Морда не уберется. Тогда мы быстренько пойдем. Побежим тихонько и быстренько, как тени!

Глава IV. КРОЛИК, ТУШЕННЫЙ С ПРИПРАВАМИ

Остаток дня отдыхали, прячась от солнечного света, и, лишь когда тени удлинились и ложбину затопило сумраком, собрались в дорогу, немного поели и выпили глоток-другой воды. От путлибов Горлум по-прежнему воротил нос, но от воды не отказался.

— Скоро напьемся вдоволь, — сказал он, облизывая губы. — Хорошая вода течет с гор к Великой Реке, вкусная водица там, куда мы идем. Там Смеагорл авось и покушенькает. Он очень голоднющий, очень, горлум!

Он приложил широкие плоские лапы к ввалившемуся животу, и в глазах его вспыхнул зеленоватый блеск.

В густых сумерках они подползли к западному краю ложбины, выскочили и припустились рысцой по взрытой, покореженной земле вдоль дорожной обочины. До полнолуния оставалось трое суток, но яркая луна выглянула из-за гор не раньше полуночи, и сперва было очень темно. Клык Мордора буровил темноту красным лучом — больше ничего не видать было и не слыхать, но бессонная стража Мораннона уж наверняка отовсюду смотрела.

Красный луч, точно одноглазый взгляд, преследовал беглецов, спотыкавшихся на каменистой пустоши. Выйти на дорогу они не смели, держались слева от нее, по возможности неподалеку. Наконец уже на исходе ночи, когда они изрядно утомились (только разок немного передохнули), луч стал огненной точкой и совсем исчез — его заслонил темный хребет нижнего кряжа: дорога свернула на юг.

На сердце полегчало, и они опять рискнули присесть, хотя Горлуму и не сиделось. По его прикидке, от Мораннона до распутья близ Осгилиата было около тридцати лиг, и он хотел их осилить за четыре ночных перехода. Они снова побежали, оступаясь на каждом шагу, но уже светало, и пустынное серое угорье все более обнажалось. Почти восемь лиг было пройдено, и хоббиты вконец выбились из сил, да и рисковать не стоило.

Взгляду их открывалась земля не столь запущенная и опоганенная, как у Ворот Мордора. Слева по-прежнему грозно нависали горы, но южная дорога, завидневшаяся поблизости, уходила наискосок, к западу от сумрачных подножий. Темные купы деревьев вверху на склонах казались осевшими клочьями туч, а впереди простиралась диковатая пустошь, заросшая вереском, ракитником, кизилом и всяким иным незнакомым кустарником. Там и сям высилось несколько сосен. Усталые хоббиты приободрились: воздух был свежий и душистый, и все вместе напоминало им холмы далекого Северного удела. Ужасы отошли в будущее, а пока что они брели по земле, которая лишь недавно подпала под владычество Саурона, и Черный Властелин еще не успел ее изгадить. Но хоббиты не забывали, что клыкастая пасть его пока совсем неподалеку, хотя и спрятана за угрюмыми вершинами, и подыскивали какое ни на есть укрытие на опасное дневное время.

День был томительный. Они лежали в зарослях вереска и кое-как коротали медленные дневные часы; тень Эфель-Дуата давила на них, солнце скрывалось в серых тучах. Фродо временами засыпал, спокойно и глубоко, то ли доверяя Горлуму, то ли от усталости не желая о нем думать, а Сэм дремал вполглаза, даром что Горлум дрыхнул, гад, без задних ног, всхрапывая и дергаясь, — за такие сны ему бы голову оторвать. По правде-то, не спалось ему не из-за Горлума, а из-за голода: очень хотелось поесть по-домашнему, какой-нибудь горячей стряпнятинки.

Когда окрестность утонула в серой мгле, они тронулись в путь. Вскоре Горлум спустился на дорогу, и они зарысили быстрее, хоть и не без опаски. Держали ушки на макушке: не раздастся ли стук копыт, тяжелая поступь спереди или сзади? Но не слышно было ни копыт, ни поступи — ночь прошла спокойно.

Дорогу проложили в давние времена, и лиг на тридцать от Мораннона она была уложена заново, но южнее изрядно заросла. Строили ее мастера своего дела: ровная и прямая, она врезалась в каменные откосы, взбегала на широкие прочные арки над ручьями, но постепенно исчезали всякие следы кладки, разве что высунется сбоку из кустов сломанный столб да проглянет обомшелая, затравенелая плита. Косогор за обочинами, как и сама дорога, зарос деревьями, вереском, папоротником. Большак превратился в заброшенный проселок, однако же прямой как стрела — он вел их к цели самым коротким путем.

Так вышли они на северную окраину земли, которую люди некогда звали Итилией, — лесистое, ручьистое всхолмье. Луна уже почти округлилась, высыпали звезды; воздух благоухал все гуще, и Горлуму это было явно не по нутру: он фыркал и злобно ворчал. Первые лучи рассвета застигли их в конце долгой, глубокой, крутосклонной ущелины, напрямую прорезавшей встречный утес. Они вскарабкались на западный склон и огляделись.

В небе занималась заря, и они увидели, что горы отодвинулись, изогнувшись к востоку и теряясь вдали. На западе плавно уходили вниз подернутые дымкой пологие склоны. Дышали смолой хвойные рощи: пихты, кедры, кипарисы и еще другие деревья, неизвестные в Хоббитании; светились широкие прогалины. И повсюду росли душистые травы и раскинулся кустарник.

Сколько несчитанных лиг прошли они на юг от Раздола и от родных мест, но лишь здесь вполне ощутили наступление весны. Весна хозяйничала напропалую: сквозь мох и плесень повсюду пробивались ростки, лиственницы зазеленели, из травы светло выглядывали изумленные цветы, и вовсю распевали птицы. Итилия, запущенный сад Гондора, дивила и радовала своей красотой.

На юге и на западе тянулись теплые долины Андуина, закрытые с востока хребтом Эфель-Дуата, однако удаленные от его тени, а с севера их защищало Привражье, и только с дальнего юга свободно прилетали и резвились теплые ветерки. Вокруг огромных, давным-давно посаженных, а нынче неухоженных деревьев весело разрастался молодняк: полонил землю душистый тамариск, росли маслины и лавры, можжевельник и мирт, кустился чабрец, извилистыми ветвями заслоняя проросшие плиты, шалфей цвел синими цветками, цвел красными, бледно-зелеными, были тут душица и свежая невзрачница и еще много разных трав, о которых Сэм понятия не имел. Провалы и каменистые скаты заросли камнеломкой и заячьей капустой. Очнулись и выглянули туберозы и анемоны, асфодель и другие лилейные цветы кивали полураскрытыми бутонами, и густой пышно-зеленой травой поросли пруды, в которых задерживались прохладные горные струи на пути в Андуин.

Беглецы спустились вниз от дороги в зеленую гущу и с головой окунулись в запах духовитых трав и кустарников. Горлум кашлял и отплевывался, а хоббиты дышали полной грудью, и вдруг Сэм засмеялся — от радости, а не оттого, что было смешно. Они спускались вдогонку за речными струями, и быстрая речушка привела их в неглубокую лощину; там был обветшалый каменный водоем. Резные мшистые его края заросли шиповником, кругом рядами выстроились нежные ирисы, а на темной зыбкой поверхности колыхались кувшинки; свежая, чистая вода изливалась по желобу.

Они умылись, напились и стали немедля искать укромное местечко для отдыха: это все ж таки были вражеские владения. Недалеко отошли от дороги и сразу наткнулись на военные увечья — застарелые и свежие шрамы земли: может, орки постарались, а может, еще какие Сауроновы лиходеи. Смердела незарытая отхожая яма, валялись древесные стволы, исчерканные мордорскими рунами, меченные грубым и страшным знаком Ока.

Сэм разведал сток, обнюхал и потрогал незнакомые деревья, не говоря уж о кустиках и травах. За этим занятием он про близкий Мордор и думать забыл, но тот напомнил о себе сам: Сэм чуть не провалился в изгарную яму, в кучу обожженных, изрубленных костей и черепов. Яма уже заросла вереском, шиповником, ломоносом, зелень затянула следы недавнего побоища. Сэм поспешил обратно, но открытие свое утаил: не хватало еще, чтобы голодный Горлум полез ворошить и обгрызать мертвые кости.

— Поищем местечко поуютнее, — сказал он. — Только не внизу. Чем выше, тем лучше.

И точно, над озерцом обнаружилась темно-бурая поросль прошлогоднего папоротника. Выше склон зарос темно-зеленым лавром, а вершину крутого холма венчал старый кедрач. Решено было забраться в папоротники и скоротать там наступающий день, по-видимому, теплый и ясный. Идти бы и идти по рощам и полянам Итилии, тем более что и орки не любят дневного света; ну а вдруг они отсиживаются где-нибудь в темных тайниках и следят оттуда? И кроме них, есть кому следить: у Саурона соглядатаев хватает. Да и все равно Горлум не потерпит Желтой Морды в небесах, а она вот-вот выглянет из-за кряжей Эфель-Дуата и начнет, назло Горлуму, светить и греть.

Сэм шагал и раздумывал о своем — о еде. В растреклятые Ворота соваться теперь не надо, и он снова посетовал на беспечность и недальновидность хозяина. Вообще кто там знает, что дальше будет, а эльфийские дорожные хлебцы не худо бы приберечь про черный день. С тех пор как он подсчитал, что запасу у них в обрез на три недели, прошло уж целых шесть дней.

"Это еще хорошо, ежели не припозднимся! — соображал Сэм. — А потом что — лапу сосать? Потом ничего не будет! А ну как будет?"

К тому же он после длинного ночного перехода, напившись и искупавшись, был еще голоднее обычного. Ужин или же завтрак на старой кухне в Исторбинке пришелся бы сейчас в самый раз. Тут его осенило, и он поглядел на Горлума. Тот встал на карачки и принюхивался, готовясь выползти из папоротников.

— Эй, Горлум! — позвал он. — Куда собрался? На добычу? Вот что, скорохват-руконог: ты от нашей еды нос воротишь, да и мне она поднадоела. А ты нынче так и рвешься помогать. Может, добудешь что-нибудь на зуб голодному хоббиту?

— Может быть, может быть, — сказал Горлум. — Смеагорл всегда помогает, если его ласково попросят.

— Ну так я тебя ласково попросю, — сказал Сэм. — А если тебе этого мало, то попрошаю.

Горлум исчез. Фродо сгрыз полпутлиба, забрался поглубже в папоротник и уснул. Сэм пошел посмотрел, как ему спится. Еще только-только светало, но и лицо хозяина, и его устало вытянутые руки виднелись ясно. Он вдруг вспомнил, как Фродо все спал и спал в доме Элронда, оправляясь от смертельной раны. Тогда Сэм почти не отлучался от его постели и заметил, что он как-то вроде бы светится изнутри. Теперь-то уж точно светился. Ни страха, ни озабоченности не было в лице Фродо, красивом и постаревшем, точно минули не месяцы, а многие годы. Оно не изменилось, но тонкой сетью проступили на нем бесчисленные морщинки. Правда, Сэм Скромби думал не этими словами; он покачал головой — что, мол, туг скажешь! — и пробормотал:

— Люблю я его. Вот он такой и есть, как изнутри просвечивает. Да что там, люблю — вот и весь сказ!

Неслышно возвратился Горлум; взглянув на Фродо через плечо Сэма, он закрыл глаза и без единого слова отполз в сторону. Сэм через минуту подошел к нему и услышал жевание и бурчание. На земле подле него безжизненно вытянулись два небольших кроличка — он жадно косился на них.

— Смеагорл всегда послушно помогает, — сказал он. — Он принес кроликов, вкусненьких кроликов. Но хозяин заснул, и Сэму небось тоже хочется спать? Он не будет сейчас есть кроликов? Смеагорл очень старается, но зверюшки не сразу ловятся.

Сэм был покамест согласен на кроликов, так он и сказал Горлуму. Правда, есть их сырьем он не собирался. Все хоббиты, само собой, умеют стряпать — их этому учат раньше, чем грамоте (которой, бывает, что и не учат), но Сэм даже по хоббитским меркам был повар хоть куда, и, сколько раз за время их путешествия что-нибудь стряпалось, столько раз стряпал Сэм. Даже когда они с хозяином сбежали налегке, он и то успел прихватить кой-какую утварь: маленькую трутницу, две плоские кастрюльки, одна в другой, деревянную ложку, двузубую вилку и несколько вертелов, а глубже и заботливее всего было припрятано в деревянной коробочке главное и невосполнимое сокровище — пригоршня соли. Однако надо было разводить огонь: вообще возни многовато, но того стоит. Сэм поразмыслил, достал кинжал, почистил, подточил его и принялся свежевать кроликов. Спящего Фродо он не хотел оставлять без присмотра даже на пару минут.

— Слышь, Горлум, — сказал он, — у меня есть для тебя еще одно дело. Сходи-ка ты набери водицы в эти вот кастрюльки.

— Смеагорл сходит за водой, раз его просят, — сказал Горлум. — Но зачем хоббиту столько воды? Он напился, он умылся.

— За тем самым, — сказал Сэм. — Узнаешь, коль не догадываешься. Как воды принесешь, так сразу и узнаешь. Только смотри, за кастрюльки своей горлумской головой отвечаешь.