Двенадцать подвигов Рабин Гута Лютый Алексей

– Вот этот доходяга? Без бульдозера? – Рабинович презрительно фыркнул и махнул рукой. – Да он и струю лошадиную запрудить не сможет.

– А что, это мысль, – хлопнул себя по бедру Жомов.

– Струю лошадиную запрудить? – язвительно поинтересовался Сеня. – Нобелевскую премию тебе, Ванечка, за такие мысли присудят.

– Дурак ты, Рабинович, – обиделся на него омоновец и рассказал о своем плане. Сеня как-то растерянно и удивленно посмотрел на него и, чтобы уж окончательно не ударить в грязь лицом, принялся вносить в план коррективы. В общем, молниеносно прибрал руководство проектом в свои загребущие руки.

План Жомова был прост, как и все гениальное. Выказавший недюжинную смекалку омоновец предложил свалить в реку ту самую скалу, с которой их облаял Мурзик, используя для осуществления этого действия необычные свойства милицейских дубинок, обретенные ими в параллельных мирах. Естественно, колотить «демократизаторами» по камням никто не собирался. Ваня предложил, вбивая в подножие скалы резиновыми дубинками металлические клинья, проделать в камне трещину, а затем просто свалить скалу вниз, перегородив ею реку.

Первым делом решили отправить в Тиринф Гомера за клиньями, однако тут же возникла проблема. Едва Рабинович отдал поэту распоряжение, как выяснилось, что далекий от строительных работ грек совершенно не понимает, что именно от него требуется. После пятиминутных утомительных разъяснений, сопровождаемых созданием эскизов нового камнедробильного аппарата на песке, Сеня махнул рукой и потребовал от Гомера вместо клиньев притащить к скале бронзовые мечи. Грек радостно кивнул головой и, пришпоривая себя ивовым прутом, помчался к городским казармам. Проводив его взглядом, Рабинович позвал соратников за собой, чтобы наметить вдоль подножия скалы точки для импровизированных клиньев.

– Конечно, следовало бы Андрюшу порох заставить изготовить… – развел руками Рабинович.

– Ага! А тротильчику тебе под хвост не накласть? – язвительно перебил его криминалист, но Сеня, не обратив на его слова никакого внимания, закончил фразу:

– …Но красна птица перьем, человек ученьем, а попу с его умом быть в супу окороком.

– Сам дурак, – обиженно буркнул Андрей и, не найдя, что еще сказать, отвернулся к скале, сделав вид, что тщательно изучает место для будущего расположения клиньев.

Несмотря на многочисленные споры и нещадные препирательства, к тому моменту, когда Гомер вернулся назад с охапкой бронзовых мечей в руках, план прохождения трещины троим друзьям наметить все-таки удалось. Больше всех кипятился Жомов, доказывая, что его спутники ничего не смыслят в подрывном деле, но каждый из ментов утверждал то же самое. Даже Мурзик подключился к работе, безапелляционно поставив на скале свою собачью метку. Попов тут же обозвал пса свиньей, но Сеня вступился за своего подопечного, заявив, что даже Мурзик лучше криминалиста разбирается в точках максимального напряжения породы, и настоял на том, чтобы один из клиньев вбили именно на месте собачьей метки. Жомов покрутил пальцем у виска, однако спорить с чокнутым кинологом не стал. Себе дороже выйдет!

А затем сдался и Попов, предоставив Рабиновичу право самому определить места расположения клиньев. Андрюша в итоге даже предложил Сене самому эти треклятые клинья вбивать, на что Рабинович ответил, что для этого у них имеется омоновец. Дескать, Жомову не привыкать дубинкой размахивать, значит, ему и карты в руки! Возражений со стороны Ивана не последовало, и Рабинович, приказав Гомеру свалить мечи возле скалы, предусмотрительно отошел в сторону и отвел с собой пса, дабы случайно не оказаться погребенным под обвалом.

Жомов поплевал на ладони и, скомандовав: «Поберегись», отцепил от пояса дубинку. Первые удары по бронзовым мечам он наносил очень тихо и аккуратно, лишь закрепляя их в намеченных точках, а затем разошелся не на шутку. После его могучих ударов импровизированные клинья входили в скалу, словно нож в масло, своим узором образуя довольно внушительного вида ломаную линию. Гомер, поначалу скептически наблюдавший за действиями чужестранцев, после каждого удара Жомова менялся в лице и вскоре попросту окаменел с открытым от удивления ртом.

– Видимо, силой титанов чудные менты обладают, коли под силу свернуть им ударами гору, – наконец смог выдавить из себя поэт. – Зевс Олимпиец, тебе не играть лучше в прятки с ментами, ибо, устав от исканий, сломают тебе, на фиг, челюсть!

– Заткнешься, может быть? – вкрадчиво поинтересовался у него Рабинович.

– Ага, – тут же согласился Гомер и судорожно сглотнул слюну. – Как скажешь, начальник!

А Жомов тем временем продолжал методичными ударами вгонять бронзовые мечи в скалу, расширяя и расширяя трещину у ее основания. Парочка импровизированных клиньев согнулись пополам после его ударов, но остальные свое дело сделали, и вскоре скала держалась на краю обрыва лишь на честном слове. Самодовольно ухмыльнувшись, Ваня прицепил дубинку обратно на пояс и демонстративно, двумя пальцами, столкнул огромный осколок в реку.

Скала с грохотом упала вниз, полностью перегородив неглубокий, но очень быстрый поток. Река сразу озверела от такого посягательства пришельцев на собственный суверенитет и попыталась вытолкнуть скалу обратно, да силенок не хватило. Все-таки это была всего лишь заурядная греческая речка, а не доблестный российский омоновец. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как попытаться удрать через новое русло, пока старое окончательно не завалили камнями бесцеремонные россияне. И под громкое улюлюканье путешественников вода с бешеной скоростью устремилась прямо по направлению к Авгиевым конюшням.

– Мать моя женщина! – неожиданно завопил Рабинович, схватившись за голову. – Мы ведь Геракла не предупредили. Смоет на хрен идиота!

Трое ментов тут же бросились в сторону конюшен, выкрикивая на бегу имя настырного полубога. Впрочем, это было абсолютно бесполезно. Во-первых, потому что за диким ревом воды, отыскивающей себе новое русло, их вопли были практически не слышны. А во-вторых, река намного раньше их добралась до конюшен и, даже если бы Геракл мог их услышать, выбраться из бурного потока он никак не успевал.

Первым до дверей загаженного жилища лошадей добрался Ваня Жомов и, не раздумывая, бросился в ледяную воду. Мощным напором его едва не смыло, и омоновцу пришлось уцепиться за косяк. Попов с Рабиновичем в реку прыгнуть не рискнули, да и незачем было. И так даже с берега было прекрасно видно, что в конюшнях нет не только Геракла, но и задней стены.

– Все, утопили парня, – обреченно выдохнул Андрей и опустился на пятую точку прямо в лужу. – Что мы теперь его папаше скажем?

– Что застыли, тормоза? – заорал на них Жомов, выбираясь из воды. – Бегом марш вниз по течению. Может быть, придурка этого где-нибудь на берегу еще выловим.

Сеня первым сорвался с места и помчался вперед, вдоль бурлящего потока воды. Метрах в двухстах ниже конюшни река вновь возвращалась в старое русло. Рабинович напряженно вглядывался в бурлящие волны, стараясь рассмотреть среди их пенных гребней кучерявую голову Геракла. Поначалу нигде не было даже следа тонущего героя, но за небольшим поворотом русла, где река образовывала довольно широкую и относительно спокойную заводь, кинолог увидел Геракла. Причем не одного! Беспомощного полубога вытаскивал из воды служебный пес Мурзик, схватившись зубами за хитон героя.

– Молодец, Мурзик. Держи его! – радостно завопил Рабинович и, бросив кепку на прибрежный песок, бросился в воду на помощь смелому псу. Через пару минут Геракл был уже на берегу и подвергался нещадным издевательствам в виде искусственного дыхания со стороны Попова. Исторгнув из легких воду, Геракл сел на песке и, удивленно посмотрев по сторонам, поинтересовался:

– Ну и кто кран на полную отвинтил? Теперь что? Мне еще и засорившуюся канализацию чистить?

– Ничего, почистишь. Главное, что живой, – ухмыльнулся в ответ Иван и так ласково хлопнул сына Зевса по спине, что тот зарылся носом в песок, оставив за собой довольно внушительную борозду.

– Тише ты, монстр, – рявкнул на него Сеня. – Я парня из воды не для того вытаскивал, чтобы ты его тут же, на берегу, как муху прихлопнул.

Минут через пять, когда менты вылили воду из ботинок, отжали кители, а Жомов даже умудрился успеть почистить пистолет, вся процессия, возглавляемая гордым Мурзиком, которого растрогавшийся Рабинович обещал наградить медалью за спасение утопающих (из картона, что ли, вырежет?!), отправилась назад, к конюшням. Геракл с тяжелым вздохом осмотрел свое рабочее место, не только лишившееся стены, но теперь еще и гордо украшавшее собой середину реки, меланхолично поинтересовался:

– Ну и как тут теперь лошадей держать?

– Слушай, чувак, а ты не оборзел? – возмутился Жомов. – Базар был только о том, чтобы конюшню почистить, а вот насчет лошадей разговору не было. Мы за тебя работу сделали, так что теперь докладывай своему начальству и пойдешь с нами на Олимп.

– Действительно, – согласился с ним Рабинович. – Веди-ка нас к этому Эврисфею, а уж остальное мы сами разрулим.

– Да мне все равно, – пожал плечами Геракл. – Отпустит царь – пойду и на Олимп. Мне без разницы, где именно подвиги совершать.

– Подвиги? – удивился Ваня.

– Ну да. Подвиги, – так же меланхолично пояснил сын Зевса. – Помогать страждущим, утешать несчастных, бороться с приспешниками моей злой мачехи Геры. Можно и кентавров перебить, если Дионис вина подбросит.

– Вы поглядите только на него. Он не только псих, но еще и буйный алкоголик, – фыркнул омоновец. – Молчи лучше, трепач. Твоя задача нас до Олимпа довести. А будешь в дороге без команды дебоширить, мигом жвалы тебе местами поменяю. Мы все-таки в форме, а это значит – при исполнении.

Геракл удивленно посмотрел на Жомова и пожал плечами. Дескать, мне по фигу. Все равно люди про мои подвиги легенды станут рассказывать. Затем он еще раз окинул грустным взглядом разоренные конюшни и поплелся в сторону дворца Эврисфея. Менты последовали за ним. Гомер замыкал процессию. Пронырливый грек тут же прикинул, что приписать подвиг никому не известного в Элладе Жомова всенародному кумиру Гераклу куда выгоднее для увеличения собственной популярности. На ходу придумывая строки нового стиха, он принялся вполголоса проговаривать их себе под нос, но наткнулся на испепеляющий взгляд гонителя поэтов Рабиновича и, обиженно шмыгнув, тут же замолчал и всю дорогу до покоев Эврисфея не произнес больше ни слова.

Стража у ворот дворца уже освободилась от оков пропаганды Морфея. Сон после обильных возлияний в честь Диониса штука, конечно, хорошая, но от похмелья греков он, как ни странно, не вылечил. Только что проснувшиеся и выгнанные из постелей на яркое солнце стражники были не в состоянии выполнять свои обязанности и просто проводили измученным взглядом пятерых путников с собакой, даже не спросив у них удостоверения личности.

Эврисфей оказался тучным бородатым стариком, одетым в пурпурный плащ поверх белоснежной туники. Он восседал на атласных подушках, постеленных поверх огромного мраморного трона, и дремал, безвольно свесив на грудь кудлатую голову в короне, больше похожей на диадему какой-нибудь светской львицы, чем на величественное украшение царского чела. Его охрана, услышав звуки шагов путешественников, встрепенулась, старательно пытаясь выбраться из дремотного состояния, но сам владыка Тиринфа даже не пошевельнулся. Жомов критически окинул царя взглядом и резко свистнул, засунув два пальца в рот. Эврисфей резко дернулся и поднял голову, уронив на пол корону. Та, коротко звякнув о мраморные плиты, закатилась под трон, но царь этого даже не заметил.

– Что такое? Кто такие? – удивленно поинтересовался он, обведя присутствующих мутным взглядом и, остановив свой взор на лице Геракла, облегченно вздохнул. – А, сын Зевса? Ты почему уже вернулся?.. Впрочем, ладно. Подай со стола кубок с вином, а то у меня голова после вчерашнего трещит.

Геракл кивнул и уже двинулся выполнять приказание Эврисфея, но Жомов остановил его, грубо дернув за плечо.

– Ты, что ли, здешний царь? – наглым голосом поинтересовался омоновец у Эврисфея, за что тут же получил от Рабиновича удар локтем по печени.

– Ваня, вечно ты поперек батьки в пекло лезешь, – зашипел кинолог. – Стой молча. Я сам все улажу, – и произнес уже громче, обращаясь к правителю Тиринфа: – Эврисфей, Геракл вычистил конюшни. Теперь мы пришли забрать его на Олимп. Дело государственной важности. Так что ты не обессудь. Остальные подвиги он будет выполнять после возвращения.

– А Сатир вам не мясо?! – протрезвев от удивления, поинтересовался царь. – Что это за уроды и кто их сюда пустил? Стража, вышвырните их из города. Геракла можете оставить.

Несколько секунд дюжина закованных в бронзовую броню воинов пыталась сообразить, что именно от них требуется, а затем они все как один радостно хлопнули себя по лбу и, опустив вниз копья, направились в сторону незваных гостей. Рабинович развел руки в стороны, дескать, я не виноват, сами напросились.

– Вот теперь, Ванюша, можешь поразвлечься, – великодушно разрешил Рабинович и отошел в сторону. – Надеюсь, с этими недоумками справишься?

– Справлюсь, не маленький, – буркнул омоновец и отстегнул от пояса дубинку. – Ну, идите сюда, недомерки.

Схватка получилась короткой. Для начала Жомов с размаху провел дубинкой по наконечникам направленных на него копий, словно заправский тапер по клавишам пианино. Копья, тихо шурша, тут же вылетели в окно, оставив своих хозяев наедине с разъяренным сотрудником российских органов внутренних дел. От такого нежданного поворота событий в первую секунду стражники опешили, а затем попытались неуклюже вытащить мечи из ножен, что позволило Жомову спокойными ударами дубинки размазать их всех, по очереди, по ближайшей каменной стене. И пока охрана царя плавно стекала вниз, Ваня подскочил к Эврисфею и схватил его за бороду.

– Ты, старый жирный козел, не слышал, что тебе сказали? – вкрадчиво поинтересовался он. – Повторю: Геракл идет с нами. Ясно?

– Да, пожалуйста. Я выпишу ему командировку, – тут же согласился перепуганный царь.

– Вот и договорились, – оскалился Иван и, отпустив Эврисфея, вернулся к друзьям.

Геракл, широко раскрытыми глазами удивленно наблюдавший за скоротечной битвой, тут же подошел и восхищенным взглядом посмотрел в лицо омоновца. Жомов удивленно мотнул головой, спрашивая, что нужно сыну Зевса. Тот улыбнулся.

– Сила твоих ударов достойна богов, – радостно сообщил Геракл, будто Ваня и сам этого не знал. – Покажешь как-нибудь на досуге пару приемчиков?

– Пошли на Олимп, а там видно будет, – ухмыльнулся Жомов и, хлопнув полубога по плечу, направился к двери. Остальные последовали за ним, причем Андрюша Попов не постеснялся стащить со стола кабаний окорок… В дороге все сгодится!