Русский фронтир Волков Алексей

1

Галиот и галеон, несмотря на схожесть названий, – два разных типа корабля. Мало ли похожих слов встречается в языке? Галеон – боевой корабль, предтеча линкоров с их утыканными пушками палубами, а вот галиот – всего лишь обычный торговый двухмачтовик. Не всем же воевать на море, кому-то надо и грузы перевозить, тем более войны не вечны, а торговля существовала всегда. Если же и не торговля, то перевозка, ведь помимо купцов в перевозках частенько заинтересована казна. Конечно, быть военным вроде бы почетнее, зато купцом – намного прибыльнее. Разве что совмещать войну с грабежом. Не зря же просвещенные греки сделали Гермеса богом не только торговли, но и воровства.

Да и прошли времена неповоротливых грозных галеонов вместе с перевозкой колониального золота в метрополию. Теперь в ходу другие корабли, наподобие могучих линкоров, гордых фрегатов, разнообразной боевой мелочи в виде корветов, шлюпов, бригов… А галиоты до сих пор бороздят океаны, перемещая товары из одного конца земного шара в другой. Меняются флаги и моря, но то тут, то там можно увидеть ползущие или скользящие по волнам парусники, тяжело груженные всевозможным грузом.

Ветер в данный момент был довольно слабым, и одинокий галиот шел медленно. Чуть поскрипывал корпус, мерно вздымалась от качки палуба, билась в борт слабая волна, привычно пели снасти. Не самый худший вариант – вахтенные матросы размеренно и неторопливо работали с такелажем, подвахтенные не спеша занимались текущими работами. Экипаж не настолько велик, чтобы дать команде слоняться без дела, да и в море всегда найдутся какие-то дела. Но так, без авралов, – и то уже праздник для настоящих морских волков. До ужина далеко, а за работой гораздо быстрее идет время.

Пассажиров на галиоте почти не было. Два человека, один из которых был чиновником, а второй – его слугой, в счет могли не идти. Вот в прошлый рейс на палубе яблоку упасть было негде. Целую миссию перевозили через океан, будто монахи – это самое главное в иных землях. Но шкипера судна Михаила Горбатова гораздо больше интересовали связи в чиновничьих кругах, чем вопросы о смысле жизни. До Царства Божьего еще дожить надо, а выгода – вот она.

– Долго нам еще болтаться по волнам? – Чубаров, тот самый пассажир, поднялся на шканцы, словно хозяин.

Был он всего лишь титулярным советником, зато в отличие от Горбатова – потомственным дворянином, да и вообще, вел себя будто в ближайшее время собирался занять пост не в министерстве, так в канцелярии наместника. Причем на одной из первых ролей.

Ветерок чуть шевелил выбивающиеся из-под фуражки рыжие волосы чиновника, мундир был по-домашнему расстегнут. Кого стесняться на палубе? Уж не матросов ли? Солнце жарило так, что, если бы не дуновение зефиров, пассажир явно не знал бы, куда деваться. В каюте тоже было душно, еще хуже, чем снаружи.

Горбатов посмотрел на небо, словно ища там подсказку, снял с головы заношенную треуголку, вытер платком лысину с большим родимым пятном на ней и только тогда отозвался:

– Если не переменится погода, то дня три-четыре.

Чубаров в свою очередь оглядел горизонт и остановил взгляд на небольшом островке, проплывающем по траверсу правого борта.

– Тогда, может, пристанем? Хоть ноги разомнем, свежей воды наберем, и вообще, вдруг там хоть какое поселение имеется?

– Поселений на таких крошках не бывает, – с видом знатока изрек шкипер. – Так что только время потеряем. Воды у нас полно. Пока пристанем, пока то да се, ночь нагрянет.

Аргумент оказался действенным. Как бы ни хотелось чиновнику прогуляться по твердой земле, мысль о том, что в итоге придется торчать лишний день посреди водных просторов, помогла преодолеть искушение. Лучше уж побыстрее добраться до места, а там – никогда и никуда!

Вынырнувшая из-за острова шхуна была некой компенсацией за продолженный путь. Пусть здешние воды не были безлюдными, но все-таки приятно встретить какое-то иное судно.

На шхуне думали так же. Она легко устремилась вперед, пересекая курс галиоту. Матросы не без ревности следили за четкими маневрами судна, словно прикидывая, сумели бы они сами совершить такие же.

– Что за флаг? – полюбопытствовал чиновник.

– А черт его знает!

Признаваться в собственном незнании было неприятно, но на фантазии Горбатов был не способен.

Сближение в море происходит медленно. Шкиперу пришлось со своей стороны приложить некоторые усилия и подправить курс «Святого Антония» так, чтобы встреча состоялась чуть пораньше.

До шхуны оставалась пара кабельтовых, когда время внезапно убыстрило свой бег. Приоткрылись почти незаметные перед тем порты, и в сторону «Святого Антония» уставились жерла трех пушек. Учитывая, что галиот не имел ни одной, превосходство шхуны можно было назвать абсолютным.

Ближайший к носу порт окутался дымом, и по курсу галиота в воду ударило ядро.

– Никак пираты? – запоздало сообразил Чубаров.

Шкипер лишь надвинул треуголку поглубже и посмотрел на палубу.

Матросы, непривычные к подобному повороту событий, выжидающе глядели на шкипера. Кое-кто, правда, уже занимал место, готовясь к неизбежным маневрам.

– Чего они хотят? – тревожно вопросил Чубаров.

Разумеется, он имел в виду не команду галиота.

– Требуют остановиться, – процедил сквозь зубы Горбатов и чуть облегчил душу замысловатым ругательством.

– Чего стоите? Гони! – взвизгнул чиновник, словно находился не на палубе судна, а в карете и собеседником был ямщик.

– У них ход побыстрее нашего, – вздохнул шкипер.

Он немало побороздил моря и в таких делах разбирался.

– Что же делать? – Чиновник откровенно запаниковал.

– Спустить паруса! – громко скомандовал Горбатов, одновременно отвечая и пассажиру, и ожидающей распоряжений команде.

– Да вы что? – возмутился Чубаров.

– Шкип! Какие паруса? – прокричал с палубы здоровенный матрос, чем-то похожий на вставшего на дыбы медведя и, словно в насмешку над своей внешностью, имевший фамилию Блохин. – Давай оружие!

«Святой Антоний» был обычным торговым кораблем, но, как и на каждом корабле, в его трюмах имелись ружья и тесаки. Не бог весть что против артиллерии, но если дело дойдет до рукопашной, то еще неизвестно, чья возьмет вверх.

– Никакого оружия! – замахал руками Горбатов. Он словно пробудился от спячки и теперь кипел энергией. – Они не посмеют напасть на русский флаг! Это просто недоразумение! Главное – не дать им прямого повода к нападению, а там они сами уберутся на все четыре стороны! Все ясно? – И проревел опять: – Спустить паруса!

На этот раз его приказание было выполнено. Не быстро – простые моряки стали сомневаться в своем капитане, – но все-таки большинство из них просто не верили во что-то плохое.

Шхуна приблизилась и легла в дрейф напротив. Ее пушки продолжали смотреть на замерший галиот, предостерегая его команду от глупостей. Две шлюпки, переполненные людьми так, что вода едва не доходила до бортов, медленно двинулись от пиратского судна к возможной добыче.

– В самом плохом случае они все равно не смогут перегрузить весь груз, – тихо заметил Горбатов.

Он нервно потирал руки, поминутно снимал треуголку, чтобы тут же напялить ее опять, и вообще производил впечатление до крайности взвинченного человека.

– Михайло Семеныч! Их же чуток больше нашего, а то и меньше! – Позабыв всякую субординацию, Блохин в два прыжка оказался на шканцах. – Прикажете – мы же их всех в воду сбросим! Ружья есть, так неужто не отобьемся?

– Пашка! Батогов захотел?! – зловеще вопросил Горбатов. – Кто тут хозяин?

– Может, и в самом деле… – не слишком уверенно произнес чиновник. Как-то не очень хотелось ему оказаться вдруг посреди морских разбойников. И еще меньше хотелось оказаться в гуще боя, к тому же ограниченного корабельной палубой с торчащими мачтами, многочисленными веревками (не следует забывать, что Чубаров был человеком сугубо сухопутным), бочками и многими иными предметами. Мало ли чем тогда все закончится? Еще дадут залп, да и отправят вместе с судном на корм диковинным морским рыбам!

Первая шлюпка уткнулась в низкий борт галиота, и пираты проворно стали карабкаться на палубу, с поразительной ловкостью цепляясь за все, что попадется под руку.

Вид у разбойников был грозным. Одетые в самые разнообразные лохмотья, обросшие, бородатые, с серьгами в ушах, вооруженные пистолетами, кортиками, а кто и топорами, они отнюдь не производили впечатления людей, способных уважать флаг, чужие жизни и вообще что-либо в мире, кроме разве что главаря.

Один из пиратов, влезая, требовательно протянул руку, ожидая помощи от торговых моряков. Стоявший ближе всего матрос вместо этого сделал шаг назад, не препятствуя, согласно приказу шкипера, но и не помогая.

Пират что-то грозно прорычал, с некоторым трудом перевалился через фальшборт, после чего резко выхватил кортик и полоснул матроса по животу.

Короткий вскрик боли заставил команду галиота окаменеть. В противоположность морякам вид крови опьянил пирата. Он рубанул оказавшегося на пути матроса по плечу и сразу бросился на следующего.

Стоявший неподалеку Блохин опомнился первым. А может, проснулся дремавший дотоле инстинкт бойца. Здоровяк просто схватил нападавшего за одежду, приподнял его и бросил прочь с палубы.

В коротком полете пират зацепил очередного карабкающегося на борт товарища. Оба с криком рухнули в воду, и в следующий момент на палубе вспыхнул короткий яростный бой. Время было бездарно упущено. Команда «Святого Антония» оказалась безоружной, разве что у одного-другого с собой был складной морской нож, но много ли он может против кортиков и абордажных топоров? И матросы дрались голыми руками.

На квартердеке было пока тихо. Здесь находились только шкипер, чиновник да рулевой, и все они застыли, еще не осознав необратимости случившегося.

Первым опомнился титулярный советник. Он вскрикнул и бросился вниз. Нет, не в схватку, но иной путь в каюту, через имевшийся в кормовой надстройке люк, просто не пришел ему в голову.

Грохнул выстрел. Чубаров схватился за грудь и вместо нормального спуска покатился с трапа прямо под ноги сражающимся. Его тело еще шевелилось, да только никому уже не было дела до какого-то чиновника.

Основные события на судне развернулись вокруг Блохина. Часть матросов уже валялись на палубе, некоторые покорно опустились на колени, и лишь гигант упорно не желал сдаваться. Ему удалось оторвать от фальшборта доску, однако она с легкостью переломилась о чью-то голову, и дальше вновь пришлось действовать кулаками. Но кулаки были пудовыми, пользоваться ими Блохин умел, и не один пират, столкнувшись с ними, улегся на палубе, а то и полетел за борт. Сам матрос был уже несколько раз ранен и только в горячке боя не замечал льющейся из порезов крови.

Вид рассвирепевшего матроса был настолько ужасен, а удары его настолько сильны, что еще было не ясно, чем закончится потасовка. Но грянул выстрел, за ним – еще один и еще… Пираты стреляли в спину, боясь оказаться перед грозным противником лицом к лицу, и только свинец положил конец отчаянному сопротивлению.

Несколько пиратов уже карабкались наверх к последнему незанятому ими куску галиота, и Горбатов потянул руки вверх в универсальном и понятном всем жесте.

Перед ним встал чернобородый мужчина, судя по приличному виду – главарь нападавших.

– Это русское судно, и я протестую против его захвата, – не слишком уверенно произнес шкипер на английском. – Вы не имеете права…

– Имеем. Мы – корсары Мексиканской республики и не допустим к своим землям никаких захватчиков или их пособников, – на том же языке ответил бородатый, после чего обратился к своим подчиненным, но не на испанском, а на французском языке: – Всех связать и выкинуть за борт. Судно заберем с собой.

Французского Горбатов не знал и грядущей судьбы не понял. Вплоть до того момента, когда его, со связанными за спиной руками, без лишних церемоний подтолкнули к борту и одним рывком отправили прочь. Прямо в теплые воды.

– А гигант еще жив, – заметил капитану один из пиратов, занимающихся уничтожением живых улик. – Может, оставим?

Чернобородый раздумывал недолго. Как и большинство его людей, он не испытывал особой злобы к конкретным морякам. В этом же случае он испытывал определенное уважение к человеку, сумевшему несколько проредить его экипаж. Такого неплохо иметь в числе своих людей, тем более кто же откажется, когда выбор настолько прост?

– Заберем его с собой, – распорядился чернобородый. – Выживет – его счастье.

Остальные моряки, живые и мертвые, один за другим отправились кормить рыб. Десятка полтора пиратов остались на захваченном судне, чтобы следовать на нем в укромный уголок, где можно будет поделить добычу. А что до прочего – море умеет хранить и не такие тайны.

А иногда – не хранит, и они выплывают на свет божий. Но это уж когда как…

2

Степь напоминала ту, что лежала на южных рубежах России. Такая же бесконечная, тянущаяся во все стороны, куда ни кинешь взгляд, едешь – и не видать ни конца ни края. Только с дорогами в здешних местах было заметно хуже, хотя край давно считался обжитым и населенным. Зато – воля! Хоть основывай Чоку, ту самую республику, о которой так сладко мечталось в юности перед самой войной. Да и теперь порою хочется осуществить не столь далекую мечту и оказаться в царстве всеобщей свободы. И даже не надо никакого Сахалина, где первоначально планировалось основать новое государство. Вот она, бескрайняя земля вокруг. И далековато до всевозможных столиц. И даже войск, на которые опираются властители всех времен, тут до крайности мало. Практически нет, и потому сейчас лучшее время для осуществления любых планов.

Впрочем, жителей тоже не густо. Можно ехать несколько дней, прежде чем встретишь какое-нибудь ранчо или асиенду. Лишь степь да степь…

Но одно дело – мечты, и другое – служба. Приятно предаться грезам в свободное время или, как сейчас, в бесконечной дороге, на практике же в первую очередь необходимо выполнять поручения, да и с кем основывать новое государство?

Муравьев вздохнул. В двадцать три года мир видится иначе, чем в семнадцать, и начинаешь понимать, что для изменений маловато нескольких преданных друзей одного с тобой возраста. Помимо прочего, требуется имя. Кто он такой? Всего лишь капитан гвардейского генерального штаба. Вот если бы во главе стал граф… Наместник края, территорией превосходящего любую европейскую страну, пользующийся заслуженным авторитетом не только в далеком Петербурге, но и здесь, Николай Петрович вполне мог совершить даже невозможное. Вернее, уже совершал не раз и не два. Но вот захочет ли в этом случае?

Справедливости ради, осколки прежней мечты редко посещали Муравьева. Так и сейчас – промелькнули и исчезли, сменившись приятным воспоминанием.

В Сан-Антонио на какой-то улочке его коляска разминулась с другой. Вроде бы обычное дело, оно и заняло-то секунды. Но почему же порою вспоминалась девушка, гордо восседавшая во встречном экипаже? Всего лишь на миг сошлись взгляды, и вот теперь вновь перед внутренним взором офицера возникли темные, словно беззвездная ночь, глаза на непривычно-смуглом очаровательном лице. Черты лица виделись смутно, как сквозь толщу воды, и лишь глаза тревожили душу, не давали покоя.

Зачем?

Казаки конвоя тихонько рысили следом за коляской. Не Россия, места достаточно беспокойные, и не стоит искушать судьбу, путешествуя без охраны. Если можно назвать путешествием экспедицию по казенной надобности.

Описание края – задача довольно трудоемкая и нудная. Имеющиеся карты грешат неточностями, да и за прошедший год кое-что успело перемениться. Не по части рельефа, однако смена властей при непрекращающейся внутренней войне привела к определенным изменениям в населении. Некоторые поместья были разгромлены восставшими, владельцы других переселились в места более спокойные или же находящиеся на территории других государств, добавились новые… Порою даже дон Карлос Мигель Хуарес, чиновник для особых поручений при наместнике, играющий роль проводника, недоумевающе разводит руками, глядя на обгорелые развалины или, напротив, на лихорадочную суету строительства.

Собственно, большая часть намеченного уже сделана. Не так далеко до спешно возводимой линии станиц. По правде, именно ее уточнение было самым главным в поручении графа, но после долгого пути это уже казалось сущей мелочью, да и предчувствие отдыха внушало некоторую бодрость уставшему гвардейскому капитану.

– Ваше благородие! Дым на горизонте! – Приблизившийся казак, один из конвойной полусотни, указал нагайкой направо, где в отдалении поднимался черный, едва видимый отсюда столбик.

Разобрать, чем он вызван, было невозможно. Может, пожар, а может, кто-то чересчур усердно жег костер. И даже подзорная труба ничем не могла в том помочь.

Муравьев оглянулся. Ехавший во второй коляске дон Карлос торопливо выбрался из экипажа, крикнул слуге, а сам спешной походкой направился к Николаю.

– Что там? – спросил его Муравьев по-французски, в свою очередь выбираясь из брички.

– По-моему, асиенда, – не слишком уверенно отозвался Хуарес.

Все знать невозможно. Но смуглое лицо кабальеро под неуставной по дорожному случаю шляпой приобрело воинственное выражение, а правая рука легла на рукоять шпаги.

Решение было единственным, и Муравьеву не оставалось ничего иного.

– Коня!

На месте остались лишь денщики с экипажами. Все остальные быстрой рысью направились к столбику дыма.

Краем глаза капитан видел, как казаки деловито пробуют, легко ли выходят из ножен сабли и удобно ли будет достать ружья и пистолеты. Здесь была не Россия, и требовалось быть готовым ко всему. Вон как посматривает по сторонам Хуарес, словно только и ждет нападения со всех сторон сразу, более того – будет подобному только рад.

Муравьев и сам потянул шпагу, а затем скинул чушки с ольстров. По обыкновению всех местных жителей, пистолеты были постоянно заряжены, чтобы в случае чего не терять драгоценных минут.

Да, определенно не Россия.

Хотя… Тоже ведь ее часть…

3

– Землица тут знатная. – Ситников размял в руке комок почвы.

– Да и у нас на Дону не хуже, – отозвался Исаев.

К полудню жара усилилась, и о продолжении работы говорить было трудно. Понятно, почему местные не работают, а отдыхают в тенечке, пока солнце не пройдет высшую часть своего пути по бледному небу.

Тенечек, между прочим, еще тоже найти надо.

Где теперь привычный и родной Дон?

Линия только намечалась, и грядущие станицы существовали большей частью в зародыше. Или в младенческом возрасте, если уж сравнивать возраст поселения с возрастом человека. Да и разве это линия? Станицы разбросаны на таком расстоянии, что перекрыть промежутки заставами почти невозможно. А еще степь… Если бы была река! А тут если что и есть, так болота, и то поближе к морю.

Все-таки худо-бедно, но из времянок казаки перебрались в постоянные дома, да и самое главное – храм уже устремился к небу своими увенчанными крестами куполами. Пусть он еще не был богат внутри, однако дорогие оклады еще приложатся. Была бы вера!

Именно вид церкви мирил казаков с переселением, напоминал им о далекой родине, служил связью с нею…

– Ничего, вот чуток обживемся… – успокаивающе вымолвил Ситников.

Он относился к числу тех, кто с легким сердцем покинул родные края, и теперь вовсю старался устроиться в некогда чужих, а ныне ставших своими землях. Большинство казаков и их семей воспринимали перемену в жизни гораздо хуже, вплоть до тлеющего бунта в самом начале, который едва удалось погасить. Да и сейчас слишком многие жили надеждой когда-нибудь вернуться на Дон. В отличие от них Ситников даже радовался возможности повидать места, о которых не столь давно и слыхом не слыхал.

Люди тоже бывают разными. Кто-то готов всю жизнь прожить на одном месте, а кого-то постоянно гонит ветер странствий.

Но в чем был Ситников прав – земля была действительно богатая. Ничем не хуже прославленных южных черноземов. Да и зимы, как говорили, здесь не бывает. Чудно!

Может, к лучшему? Пройдет несколько лет, все обустроится, придет достаток, и уже дети воспримут землицу своею, родной, а внуки будут считать, что так все и должно быть…

Кто-то же должен начинать! И строиться, и возделывать землю, и защищать ее… Почему не мы?

4

– Что ж, Иван Петрович, надо подумать, где лучше использовать ваши таланты. – Граф встал и несколько раз привычно прошелся по кабинету.

Сидевший напротив офицер сделал было попытку подняться, но был остановлен жестом наместника.

Только что прибывший молодой подполковник был по случаю представления начальству в полной парадной форме при Владимире в петлице, Анне на шее и Золотом оружии. В противоположность ему граф был одет вполне по-домашнему, в сюртуке без каких-либо орденов и знаков отличий.

– Готов исполнить любое поручение вашего сиятельства, – произнес установленную форму подполковник.

– Не сомневаюсь. В присланной характеристике вы охарактеризованы как инициативный и наделенный разнообразными способностями офицер. Признаюсь, несколько смущает ваша склонность к бретерству. Помнится, в первой экспедиции у нас был один бретер… – Граф замолчал.

По иронии судьбы сидевший офицер являлся одним из немногих, кто знал эту позабытую в связи с последующими событиями историю. Граф Федька Толстой во время русско-шведской войны был его приятелем, и потому факты подполковнику были известны из первых рук. Разумеется, в трактовке пострадавшей в том давнем деле стороны. Художества Федьки довели графа до того, что бывший гвардии поручик и офицер по особым поручениям первой русской кругосветной экспедиции был высажен на Алеутских островах и в итоге был вынужден добираться до родины самостоятельно, попутно заработав в определенных кругах прозвище Американец.

Но это Федя. Его дважды разжаловали за проделки в рядовые, зато на войне он быстро рос в чинах и закончил службу полковником. На этот раз – с твердым решением все оставшееся время провести в отставке. Ивану Петровичу за очередную дуэль тоже грозило нечто подобное, да начальство решило, что ссылка в Тьмутаракань пострашнее любых отставок. Напрасно. Для человека предприимчивого отдаленность от столиц гораздо лучше службы на виду у властей предержащих.

– Иногда, ваше сиятельство, у честного человека не остается иного выхода, кроме как встать к барьеру, – неопределенно ответил подполковник. Было в ответе и чувство собственного достоинства, и в то же время – некоторая дистанция от тех, кто вызывает всех встречных-поперечных без причины.

Сам офицер к возмущению начальства дрался часто, но по собственному мнению – всегда по достойной причине.

– Надеюсь, здесь никто не сможет дать вам соответствующего повода, – заметил наместник. – Положение без того достаточно сложное. Вы ведь знаете ситуацию в общих чертах? Определенные силы в последнее время лелеяли планы отделения колонии от ставшей бессильной метрополии. Присоединение здешнего края к России практически не изменило их стремлений. Выгод от случившегося пока не заметно, вот они и желают воспользоваться открывшейся возможностью. Сил у нас на данный момент практически нет, приходится использовать местные войска, а последние не всегда достаточно надежны. Да еще сосед попался беспокойный. Не успел толком утвердиться, как уже поглядывает по сторонам и ищет, где и что плохо лежит. Вы знакомы с Муравьевым?

– С которым? – закономерно осведомился подполковник.

Муравьевых было столько, что запутаться в них было немудрено.

– С Николаем Николаевичем, капитаном гвардейского генерального штаба, – уточнил граф.

– Знаком, – кивнул Иван Петрович.

– Он прибыл в мое распоряжение незадолго до вас. Пришлось отправить его на рекогносцировку. Необходимо окончательно решить, где расположить казачью линию. Несколько станиц уже основаны, но если места не слишком подходящи, лучше переместить их сейчас, чем когда люди освоятся. Вот только казаков у нас тоже маловато. Меньше двух тысяч служивых плюс семьи, прибывшие с ними. Признаться, я надеялся, что пришлют побольше и можно будет использовать хотя бы часть из них во внутренних делах. Увы, пока ничего не получается.

– Насколько я слышал, ваше сиятельство, сюда собираются прислать четвертую дивизию. Полки Тобольский, Волынский, Кременчугский, Минский, Четвертый и Тридцать четвертый егерские, – поделился информацией подполковник.

– Странно, мне еще ничего не сообщали… – Лицо графа озарилось радостью.

– В момент моего отплытия это были еще разговоры. Но, думается, в данном случае они окажутся правдой. Вы же понимаете – переброска целой дивизии является немалой проблемой, а меньшее количество просто нет смысла посылать. Но обстановка сейчас позволяет, потому главное – набраться терпения и дождаться прибытия войск.

– Все равно приятная новость. Хотя бы удастся поставить гарнизоны в наиболее важных пунктах. Сила мятежников не в их численности, а в нашей общей слабости.

В какой-то момент Ивану Петровичу показалось, что граф сожалеет о той настойчивости, которая была проявлена в поддержку предложения испанского короля. Не секрет – и русский двор, и сам император не видели особой выгоды в присоединении далеких земель даже за весьма смехотворную цену. Но граф сумел убедить несогласных и теперь получил новые заботы на свою голову.

Вопреки ожиданиям подполковника, ни о чем сожалеть граф явно не собирался. Он принадлежал к той породе людей, которые в любых препятствиях видят лишь вызов и возможность лишний раз испытать собственные способности. Сейчас наместник уже прикидывал, как лучше использовать давно чаемое прибытие войск. Территория огромна, а дивизия – это всего лишь восемнадцать батальонов да тридцать шесть пушек. Вот и решай, как занять ими земли, превосходящие по площади любое европейское государство…

Пришлось вежливо кашлянуть, напоминая, что помимо глобальных дел наместнику предстоит решить судьбу вновь прибывшего офицера.

– Извините. – Граф сразу понял намек. – Может, у вас есть какие-нибудь пожелания? Скажем, служить по квартирмейстерской части, подобно своему знакомому? У нас острая нехватка людей на едва ли не любых должностях.

– Хотелось бы делать то дело, какое в данный момент нужнее всего, – дипломатично ответил Иван Петрович.

– Есть у меня одно поручение, однако оно требует определенных свойств. – Граф выжидающе посмотрел на собеседника. – Даже не знаю…

– Какое? – заинтересовался подполковник.

– Видите ли, Иван Петрович…

5

С очередного небольшого холма казачьему отряду открылся вид на горевшую усадьбу и крохотные из-за расстояния фигурки людей, мельтешивших вокруг в кажущемся беспорядке.

Причина пожара стала ясна. Для этого даже не требовалось всматриваться в открывшуюся картину. Редкие выстрелы словно кричали на весь мир, что случившееся вполне рукотворно, причем приложившиеся к сему делу руки не являются добрыми.

Там тоже явно заметили казаков. Часть людей торопливо вскочила на находившихся поблизости лошадей и галопом пустилась прочь. Фора у них была такова, что успешность погони сразу оказалась под вопросом.

Будь у казаков свежие кони, вполне можно было бы потягаться с противником, но переход выдался долгим, и ни о какой скачке речь сейчас не шла.

Дети далеких степей привычно раскинулись широким потоком и быстрой рысью двинулись к пожару. Оружие уже было в руках, а по части сноровки потомственным воинам не было равных ни на одном из известных континентов.

Драться не пришлось. От оставшихся у усадьбы людей отделились двое и торопливо пошли навстречу приближающемуся отряду. Остальные тем временем старательно пытались затушить огонь. Словно можно что-то сделать, когда пламя вошло в полную силу и жадно пожирает сухое дерево!

Собственно, большей частью уже пожрало. Крыша усадьбы рухнула, подняв рой искр, и лишь стены продолжали держаться посреди вакханалии огня. Подойти к ним было немыслимо из-за жара, и люди просто старались подскочить поближе, насколько позволяла выдержка, и плеснуть воды в бушующее пламя. Словно несколько ведер могли справиться со стихией!

Тушили пожар не все. Кое-кто из мужчин продолжал сжимать в руках ружье да смотреть туда, куда ускакали поджигатели.

– Капитан генерального штаба Муравьев! – Николай подъехал к мужчине, чей наряд казался ему побогаче.

Богатство в данном случае было относительно. Одежда была прокопчена, покрыта пылью, порвана на локте, шляпа куда-то подевалась, но все же изначально костюм мог принадлежать лишь человеку не простому и не бедному. Да и манеры незнакомца говорили о том, что среди погорельцев он является если не самым главным, то по-всякому – одним из них.

Дон Карлос перевел представление с французского на испанский.

Офицер в очередной раз подумал, как плохо не знать языка. Чувствуешь себя, словно глухонемой. Ладно, кое-кто из знати владеет французским, но простонародье слыхом не слыхивало ни о каких иных языках. Да и многие дворяне в здешних краях никогда не утруждали себя светскими науками.

– Дон Педро Мигуэль де Кастантбадо, – услышал в ответ Николай, а дальше уже пришлось воспринимать перевод. – Здешний помещик.

– Что здесь было? На вас напали?

– Да. Люди Франсиско Минья.

– Кто это? – Недавно прибывший Муравьев еще не знал многих деятелей здешних краев.

– Один из местных разбойников. Он называет себя командующим республиканской армии освобождения, – подсказал дон Карлос. – Есть еще Луи д’Ори, тот вообще считает себя губернатором Тешаса.

– Француз? – обратил внимание на фамилию капитан.

Он как-то считал само собой разумеющимся, что весь этот край еще год назад принадлежал исключительно испанцам.

– Здесь попадаются представители разных наций, – пожал плечами дон Карлос. – Среди республиканцев, во всяком случае.

Тем временем дон Педро разродился целой речью. Статный, еще не старый по возрасту, он при каждом слове помогал себе руками, словно иначе говорить не мог.

Помещик темпераментно рассказал предысторию случившегося.

Впервые посланцы республиканцев объявились здесь больше месяца назад. Они пылко обвиняли и старые, и новые власти во всех мыслимых и немыслимых грехах. В ухудшении жизни, в дороговизне, в том, что заморская торговля стала настолько опасной, что практически исчезла.

– Насчет торговли правда? – тихонько уточнил Муравьев у Карлоса.

Прочее не вызывало в нем сомнений.

– Конечно. Д’Ори – известнейший пират и разграбил столько судов, что товаров хватило бы на несколько стран, – хмыкнул его спутник и помощник.

– Как? – В представлении Николая борцы за свободу всегда должны были отличаться высокой нравственностью.

Дон Карлос лишь в очередной раз пожал плечами. Он родился и вырос здесь и на разбой, что морской, что сухопутный, смотрел как на вполне заурядное явление, обыденное, словно случавшаяся порой непогода.

Да и Муравьеву пока некогда было разбираться с причинами, когда прямо перед глазами было следствие.

Посланцы самозваного правительства призывали помещиков и всех простых людей почувствовать себя не подданными далекого императора, а гражданами независимой страны, свергнуть ненавистное иго и завоевать в борьбе столь необходимую свободу. А помимо борьбы и вместе с ней – обеспечить армию освобождения необходимыми продуктами, деньгами, а по возможности – и вооружением.

– Я сказал, что принес присягу на верность и не собираюсь нарушать данное перед Богом слово, – гордо сообщил дон Педро.

Усы на его грязном лице, покрытом потеками пота, воинственно встопорщились, а глаза сверкнули.

Мятежники пообещали обрушить самые страшные кары на всех противников свободы. В ответ помещик вооружил своих людей и стал ждать возвращения посланцев.

Те не появлялись довольно долго. Угрозы стали казаться чем-то нереальным. Мало ли страшилок придумывают люди и мало ли кар обещают обрушить на тех, кто не внял их посулам? Жизнь сравнительно недалеко от границы с северным соседом давно приучила дона Педро к опасностям. Всевозможный сброд частенько вторгался в эти земли, угонял скот, грабил, убивал. Да и местных, жаждущих поживиться, ничего не производя, всегда хватало с избытком. До вице-роя далеко, гораздо проще рассчитывать на собственные силы.

Кастантбадо лишь под надуманным предлогом отослал в столицу супругу и дочь. Счастье в бою переменчиво, и мужчина обязан позаботиться о безопасности женщин.

Но при всех приготовлениях мятежники умудрились ударить внезапно, когда их уже перестали ждать. Почти все работники находились в поле, дон Педро сам как раз отправился туда же, когда большой отряд налетел на усадьбу.

Бой разгорелся при самых неблагоприятных условиях. Налетчиков было больше, они почти сразу прорвались к усадьбе, а людям дона Педро пришлось держаться у хозяйственных построек, да еще у края поля – там, где застали их обстоятельства.

– Вы уверены, что это были повстанцы, а не обыкновенные бандиты? – спросил Муравьев.

Уроженец России, он и о бандах-то слышал разве что в рассказах глубоких стариков. Территория империи была свободной от разбоя. Нет, попадались порою воры, да и беглые крестьяне могли озоровать, но все это было несерьезно, а уж о нападении со стрельбой нельзя было и помыслить. Даже после наполеоновского нашествия, когда на руках могло остаться какое-то оружие. Тут все было с точностью наоборот, и повсюду господствовало право силы. Словно на дворе не девятнадцатый век, а глубокое Средневековье с его лихими нравами.

Дон Педро взглянул на офицера с изрядной долей снисхождения:

– С ними было знамя. Еще хорошо, что повстанцы не взяли с собой артиллерию.

К беседующим подъехал командовавший конвоем сотник Быкадоров, здоровенный казачина лет тридцати, подобно многим сынам Дона выбившийся в офицеры благодаря недюжинной отваге.

– Что будем делать, Николай Николаевич?

Дом практически догорел. В стороне работники дона Педро складывали убитых – своих и отдельно чужих. Мертвецов было не так и много, однако они были подданными императора и оставлять случившееся безнаказанным Муравьев был не вправе.

Совсем не так представлялась молодому человеку революция. Победоносное шествие войск, всеобщее ликование общества и населения, счастье без границ и без края…

Ничего подобного здесь он не видел. Работники дона Педро, те самые, которые в ближайшем времени вполне могли бы жить в свободной республике, были суровы и явно готовы рвать повстанцев голыми руками. Дон Педро, судя по всему образованный и неглупый человек, не желал никаких выборных властей, хотя не имел от законной власти даже нормальной защиты.

Что-то было явно не так.

– Надо преследовать разбойников, – без особой решительности вымолвил Муравьев.

– Коням бы чуток отдохнуть, Николай Николаевич, – по-своему понял его колебания сотник. – Хотя бы пару часов, а уж там от нас никто не уйдет.