Адония Шервуд Том
Сделав короткий выпад, Адония пронзила его спину клинком. Трактирщик, казалось, совершенно потерял способность что-либо чувствовать. Непонимающим взглядом уставившись на выскочившее из его груди остриё корта, он стал ладонями сбивать его, словно пыль с одежды, до костей рассёк ладони — и, медленно осев на пол, склонился, как на молитве.
— Нужно точно в сердце, — недовольно выговорил Адонии Филипп.
— Туда и ударила, — попыталась оправдаться покрасневшая ученица. — Рука-то сама идёт…
— Конечно сама. Но ведь удар тебе ставили — в грудь! А если бьёшь сзади — то сердце в другой стороне туловища!
Смутившись до слёз, Адония переместила клинок и ещё раз пронзила вздрогнувшее и тут же обмякшее тело.
Через пять минут трое путников уже затягивали подпруги и садились в сёдла. Вышел и Филипп, задержавшийся для того, чтобы убедиться, что все, кто мог о них рассказать — мертвы.
Прошло больше получаса, когда к трактиру подъехал случайный торговец. Едва войдя внутрь, он, бледный, как смерть, выскочил оттуда на улицу и отчаянно закричал.
Маленький, вернувшийся в Люгр купить соли, а заодно глянуть, что делается вокруг трактира, застал там большую толпу и пробирающихся сквозь неё, в своих красных мундирах, прибежавших из сторожевой башни солдат.
Мелкая жертва
К обеду Маленький не вернулся. Давно остыла оставшаяся несолёной уха, и давно погас костерок на берегу неширокой речушки. Не приехал он и к вечеру. Филипп, закрепив на себе боевую оснастку, оседлал жеребца и, подгоняя тяжёлым взглядом падающее к горизонту солнце, направился к Люгру. Адония и монах, быстро собравшись, переменили место стоянки.
Ночью, часа в два или три, послышался топот копыт, и на берег реки, в условленном месте, выехали Маленький и Филипп — на двух лошадях. Но, когда они спешивались, стало видно, что приехал с ними и третий — лет пяти или шести белоголовый ребёнок.
— Сын трактирщика, — пояснил монаху Филипп. — Сидел под стойкой и всё видел. Когда Маленький появился в толпе, тотчас на него указал.
— Работы было много? — спросил бесстрастным голосом Люпус.
— В общем, да, — ответил Филипп. — Шестеро стражников, два арестанта, три человека в трактире. Трактир сжёг.
— Похвально, — кивнул капюшоном монах. — Прекрасный след оставили для «дон Кихота».
— Для кого? — переспросил Филипп.
— Не имеет значения. Пока просто догадка. Маленький!
Подросток, виновато шмыгая носом, быстро приблизился.
— Я слушаю, патер…
— Ребёнка утопи. Потом нас догонишь. Быстрее, дети мои, меняем место!
Немного отъехав, монах распорядился:
— Филипп! Присмотри за ним. Мне очень важно знать — утопит он мальчишку или ослушается.
Филипп, придержав лошадь, повернул назад. А Люпус спросил:
— Скажи, дочь моя, что следует сделать с бойцом, который не выполнит моего распоряжения?
— Я не могу даже вообразить, что значит — ослушаться вас, патер!
— Хорошо. В таком случае, когда Маленький догонит нас — попробуй определить, убил он ребёнка или же не убил.
— Пусть догоняет. Увидим.
Через полмили Маленький, осадив коня, пристроился рядом с Адонией и спросил:
— А где Филипп?
— Спой песенку, — вместо ответа попросила его ласковым голосом Адония.
Подросток вскинул голову, посмотрел, припоминая известные ему песни, на белеющий серп луны и негромко запел.
Когда песня закончилась, Адония, наклонившись к нему, вдруг цепко схватилась за рукоять заложенного за пояс метательного ножа, вытянула его и, повернув лезвием вниз, спрятала в свой сапог.
— Правильно, дочь моя, — одобрил её поступок монах. — Человек, только что убивший ребёнка, так петь не будет.
Через несколько минут их догнал Филипп. В седле, перед ним, сидел сын трактирщика. Совершенно мокрый. Живой.
«Если «дон Кихот», волею случая, был в той толпе у трактира — то он Маленького, несомненно, запомнил. Тогда в любом городе, на любой улице, обнаружив его, «дон Кихот» обнаружит и нас. От Маленького нужно срочно избавиться, — и вот вполне законный предлог. Да, я умён. Но, как и в своё время в Массаре, никто не может этого оценить!»
Утром сделали короткий привал. Филипп, обнажив длинную шпагу, увёл Маленького в сторону, объясняя ему на ходу, что лошади забеспокоятся, если почуют кровь. Монах и Адония, раскрыв дорожные сумы, принялись менять облик.
Вернулся, вытирая шпагу, Филипп.
Через полчаса на тракт выехали три человека. Старый торговец в огромном лиловом берете, высокий, крепкий мужчина и его юная, в чёрном дорожном платье, жена. Перед мужчиной, в седле, покачивался их сын — малыш лет шести, с коротко остриженными чёрными волосами, с опухшей щекой, негромко поскуливающий от зубной боли.
— Нужно ускорить твой брак с бароном Брассетом, — сказал, как бы в сторону, Люпус.
— Брассет плох? — озабоченно проговорила девушка в чёрном. — Может преждевременно умереть?
— Вот и Филипп спросил так же. Нет, барон подготовлен надёжно. Вот только… Я чувствую неприятное внимание к нам и к нашему монастырю. Чьё это внимание — пока не известно. Не исключено, что уже этой осенью нам придётся уходить и отсиживаться в подземелье. Да и уже сейчас я испытываю заметное неудобство от того, что в нашей компании отсутствуют Вьюн и Глюзий. Регент весной сманил их куда-то.
— Цын обещал мне вернуться ещё месяц назад, — негромко добавил Филипп.
— Что ж, патер! Я готова к знакомству с бароном. Приложу всё старание, чтобы его очаровать!
— Вот как раз очаровывать его не придётся, — криво улыбнулся Филипп.
— В будущей невесте он станет ценить не женскую красоту, — пояснил Люпус, — а её деньги. Брассет неимоверно богат, — и так же неописуемо жаден. Мы выделим тебе такое приданое, что он перестанет есть и спать, пока не соединится с тобой законным браком. Когда он похоронит последнего родственника? — спросил монах у едущего рядом Филиппа.
— Через месяц, не больше, — твёрдо ответил тот.
— Хорошо. Значит, в августе — свадьба, а в сентябре скрываемся за стенами «Девяти Звёзд», и даже носа из-за них не высовываем…
Но судьба иногда, как шулер из рукава, вытаскивает нежданную карту. 29 августа в Бристольский порт вошли «Африка» и «Дукат». На следующий же день, сначала в адмиралтействе, а затем в Бристоле и его окрестностях разлетелся слух, что нищий плотник Томас Локк Лей, ушедший пару лет назад к южным морям, нашёл где-то лагуну с раковинами, имеющими внутри чёрный жемчуг. «За одну только горсть этого жемчуга, — взволнованно передавали друг другу любители сплетен, — сопливый счастливчик купил трёхмачтовый новый корабль!»
Когда этот слух дошёл до ушей Люпуса, он, оценив, сколько может стоить, к примеру, бочонок такого жемчуга, позволил себе пойти на риск. Так, осенью 1766 года, в доме, стоящем неподалёку от трёхэтажного дома, где разместилась столярная мастерская, сняла небольшую квартирку семья: муж с женой, старик-отец и маленький мальчик. В то время Томас Локк ещё не знал, что Хумим-паша отправил своего главного янычара Аббаса за Эддом и Корвином, а Люпус не знал, что мастер Альба, настигнув в Мадрасе отряд Регента, вышел на след-приманку, проложенный для него оборотнями через Люгр.
Тревожная весть
В углу, сбоку от окна, стояло высокое кресло. Перед ним, укреплённая на штативе, поблёскивала раздвинутая подзорная труба, внешний окуляр которой, укрытый между стеной и оконной занавеской, смотрел на стоящий наискосок трёхэтажный дом мистера «Чёрного жемчуга». Кроме штатива здесь был укреплен пюпитр, на котором белела стопка бумаги in quatro[14] в раскрытом, чёрной кожи с золотым тиснением порт-папира, и стоял керамический фиалок с чернилами, а также лежал толстый пук заточенных перьев. Чаще всего в кресле сидел Фердинанд. В его обязанности входило следить за посетителями дома и всё увиденное записывать.
— Сто чертей, — устало пробормотал он, отводя глаз от подзорной трубы. — Это не дом! Это просто адмиралтейство какое-то!
Он встал, прошёлся по комнате, массируя согнутым указательным пальцем слезящийся от напряжения глаз. Шумно вздохнул:
— Идут и идут! Одних матросов десятка два — попробуй всех осмотри, запомни и запиши! А ещё эти угольщики, мясники, зеленщицы! То трубочист, то констебль, то аптекарь! Священник, точильщик, стекольщик, портовые чиновничишки, почтальон, фуражир, гадалка, компания попрошаек! Запомни-ка всех!
— Много шума этот плотник наделал, — проговорил Филипп, заменяя его на посту. — Стал известным. Вот и толпятся у него люди. Кто-то выгоды ищет, кто-то просто из любопытства. И каждого, — Филипп на миг оторвался от окуляра, — каждого! — нужно запомнить и записать. А потом уже определить дорогих для него людей или тех, кто способен оказать на него влияние.
Скрипнула дверь. Вошла, сонно потягиваясь, Адония.
— О чём беседуем?
— Сам чёрт не разберёт, кто живёт в доме, а кто появился случайно! — Ответил, плюнув на чёрный от чернил палец и оттирая его рукавом, Фердинанд. — И неизвестно ещё, в самом ли деле этот юнец столь богат!
— Едва приехав, — медленно, без интонации проговорила Адония, — он выкупил у владельца два верхних этажа. И затеял ремонт всего дома. Определи приблизительно, сколько это стоило.
— Что говорить! — подал голос приникший к трубе Филипп. — Деньги у него есть, и деньги немалые.
— Но золото — это большая тяжесть, — заметила девушка, прикрывая зевок ладонью. — Представь, что тебе нужно перевезти в Европу значительный капитал. Есть ли разница — везти с собой два тяжеленных сундука — или шкатулочку с чёрным жемчугом? Так-то. Добыть бы только у этого Томаса карту, где находится жемчужный остров.
— Или заставить начертить, — вполголоса добавил Филипп.
— Так давайте затащим его в подвал и заставим! — недовольно проговорил Фердинанд. — Калёное железо любого делает послушным! Ведь так?
— О, Фердинанд, какой ты у нас умный! — насмешливо протянула Адония. — А если Том Локк не имеет карты и вообще не знает, где находится остров? Если он, предположим, лишь компаньон, получивший горсть жемчуга в виде доли? Взяв компаньона, мы спугнём настоящего владельца. Что тогда посоветуешь делать? Отвечай, умник.
— Ну… Ну… Надо узнать точно, — компаньон он или владелец!
— Именно этим мы и заняты. Так что выброси своё недовольство в мусорный ящик, сиди и работай.
— Да разве я против… Устал только немного. Долго нам ещё здесь сидеть, не известно?
— Чтобы всё точно узнать? — задумчиво подняла глаза к потолку Адония. — Наверное, недели две или три.
— Две или три!! — оторопело пробормотал Фердинанд. — А раньше — никак?
— Поднимись в верхнюю комнату и спроси у патера.
— Да что ты, что ты! И в мыслях не было патера беспокоить. Надо — так надо. Высижу и три недели…
Но укрываться в своём тайном убежище им довелось ещё один только день.
Рано утром в коридоре послышались быстрые лёгкие шаги. Филипп поднял голову от подушки, вслушался, затем пружинисто вскочил с кровати. Но шаги проследовали дальше — наверх, к комнатам патера и Адонии. Через минуту все спустились к Филиппу и Фердинанду — и Адония, и патер, и принёсший тревожную новость заменяющий Вьюна кнехт.
— Повтори, Кантор, — приказал патер.
Кнехт, кивнув, торопливо заговорил:
— Известия верные. Ночью в порту вырезали целую шайку крепких ребят. Тринадцать человек, главари — местные атаманы, клички Дак и Плешивый. Убиты вместе со всеми, в тупике между доками. Обстоятельства именно те, на которые вы, патер, требовали обращать внимание. Это была не стычка с конкурентами и не ограбление: всё вокруг трупов засыпано золотыми монетами, полицейские весь мусор дважды перевернули. Тот, кто напал, золота не тронул. Так что — вывод: убийство ради убийства. Месть или…
— Или всё-таки «дон Кихот», — прошептал непослушными губами Люпус.
Он прокрался к окну, выглянул в щель между занавесками. Повернулся к молча смотрящей на него свите.
— Итак, дети мои. Тот, кто уничтожил весной два наших отряда, добрался, похоже, и до Бристоля. В эту секунду мы бросаем все наши дела здесь и бежим.
— В «Девять звёзд»? — негромко спросила Адония.
— Нет, миссис Брассет. Напрасно ли ты учила испанский? Едем в Испанию. Известен мне один гранд в Мадриде. Пожилой, одинокий и весьма состоятельный. Ты ведь сумеешь стать на время очаровательной иностранкой? Приберём к рукам его имение и капитал и заодно переждём опасные времена. А здесь оставим нескольких верных бойцов — пусть высматривают того, кто поработал этой ночью в тупике между доками.
— Но мы вернёмся? — спросил, снимая с подставок трубу и пюпитру, Филипп.
— Непременно, — ответил монах. — Как только выясним, кто вокруг нашей компании кружит. Думаю, не ранее чем через год.
Знак опасности
Год прошёл. Так совпало, что письмо Томаса Локка из плена Хумима-паши в Бристоль пришло тогда же, когда вернулись в свой наблюдательный пункт люгрские оборотни. В арендованной, год назад обжитой ими квартирке в этот раз их было пятеро: Люпус, Филипп, Фердинанд, Адония и сын трактирщика Симеон. На том, чтобы мальчик присутствовал в их отряде, настояла Адония. С одной стороны, ей было занятно возиться с маленькой живой куклой, а с другой — кто, глядя на их компанию, мог бы подумать о крови и смерти? Нет, там, где есть старик и ребёнок — там понятные всем тихие семейные хлопоты. Одно из правил невидимого тёмного мира: желаешь делать большие дела — до поры будь незаметным и скромным.
Имелись ещё трое или четверо кнехтов, пристроенных в самых оживлённых местах города с общей, понятной всем целью: смотреть и запоминать.
Молодая вдова испанского гранда, в синем платье и скромном тёмном чепце, ведущая за руку маленького сына, в сопровождении старого, в неброских одеждах купца, неторопливо шла по главному рынку Бристоля. На её свободной руке, согнутой в локте, покачивалась небольшая корзинка, в которую она складывала покупаемое для обеда съестное. Подойдя к высокому, в рост человека, деревянному ящику, внутри которого, за узким прилавком, сидел страдающий от жары продавец зелени, Адония негромко спросила:
— Что, Кантор, жарко?
— Терпимо, — вытирая пот, ответил зеленщик, и тихо добавил: — Всё то же. Новостей нет.
— Возьми воды, окропи травку! Петрушка-то вовсе завяла. Ты всё-таки должен беспокоиться за товар, он деньги приносит. Или ты не очень-то продавец?
— Так, так дочь моя! — шёпотом проговорил появившийся у ящика патер. — В серьёзном деле мелочей быть не должно!
На выходе с рынка они заглянули в антикварную лавку — от нечего делать, лишь поглазеть. Адония, медленно шествовавшая вдоль прилавка, вдруг вытянула руку вперёд-вверх и произнесла:
— Какой красавец!
— Вас заинтересовал портрет принца? — тотчас вкрадчиво заговорил с ней хозяин. — Это прекрасная работа фламандского мастера шестнадцатого века…
— Нет, не принц. Лучник!
— Ах, этот!
Хозяин торопливо вскарабкался по небольшой лесенке к верхним полкам и снял отлитую из бронзы фигуру английского лесного стрелка в остром, отгибающемся назад капюшоне. Осторожно спустился вниз, поставил фигуру на глухо стукнувший прилавок.
— Работа не столь давняя, нашего, кажется, века… Но обратите внимание, леди, какая плавность, какая законченность линий!
Стрелок замер в знакомой всем классической стойке: левая нога выставлена вперёд, левая рука вытянута, а правая, согнутая, оттягивает к краю капюшона тоненькую бронзовую тетиву. Наконечник стрелы почти касается согнутого, длиной в полтора роста лука, нижний конец которого упирается стрелку в носок левой ноги.
— Я покупаю его! — заявила Адония. — И ещё порошок, которым чистят бронзу. Есть у вас такой порошок?
Передав корзинку безропотно принявшему её Симеону, она положила в неё пакетик с чистящим порошком, обняла тяжёлую фигуру стрелка и, сияя улыбкой, вышла из лавки.
— Он действительно тебе так понравился? — спросил Люпус, когда они уже подходили к своему убежищу.
— Не только понравился, патер. В этой покупке, мне кажется, может быть и практическая сторона.
В ожидании пояснения Люпус молчал.
— Филипп сейчас проверяет тех двоих, кто наблюдает в порту. Дома остался один Фердинанд. И мы ведь не знаем, что он сейчас делает, верно?
— Верно, не знаем.
— А если он, выпучив глаза, стоит у стенки, а к горлу его приставлен нож? А по обеим сторонам двери прячутся те, кто ожидает нашего возвращения…
— Но как?! — Люпус даже споткнулся. — Фердинанд открывает дверь только на наш голос!
— Вы как-то говорили мне, патер, что мужчины этого мира одинаковы до смешного. Можно ли поручиться, что Фердинанд не откроет дверь на женский голос — или игривый и пьяный, или робко просящий о помощи? Давайте вспомним этого офицера, мальчишку, Генриха, и его слугу Джека! Как офицерик из кожи лез, чтобы мне угодить!
— Нужно поговорить об этом с Фердинандом.
— Хорошо, чужим он дверь не откроет. Ну а, скажем, Кантору, который примчится с важным известием? Кантору, который будет торопить Фердинанда открыть дверь, приподняв подбородок над лезвием приставленного к горлу ножа! Я вот что думаю. Каждый раз перед тем, как кого-то впустить, Фердинанд должен выставлять на подоконник вот этого лучника. Мы ещё начистим его, чтобы сверкал и издалека был заметен. Если входит свой — лучника убирают. Ну а если войдёт тот, кого мы так опасаемся — лучник останется стоять в окне и предупредит нас об опасном визите.
— О, ты умна, дочь моя! — с жаром воскликнул взволнованный Люпус. — Сейчас же дам новое задание Фердинанду. Хотя, скорее всего, эта предосторожность всё-таки будет излишней.
Но уже следующий день убедительно доказал, что сама судьба подарила Адонии эту счастливую мысль.
Возвращались с рынка вчетвером, вместе с Филиппом. И, едва выйдя из-за угла, остановились как вкопанные. Блеск сверкающей под солнцем фигурки лучника метнулся к ним с далёкого подоконника и поразил в самое сердце.
— Назад! — шёпотом крикнул Филипп, увлекая спутников за угол.
— Может, как раз зашёл кто-нибудь из своих? — неуверенно предположила Адония.
— Филипп! — дрогнувшим голосом произнёс Люпус. — Сходи один. Только взгляни — и сразу назад. А если этот болван открывал дверь Кантору и просто забыл убрать стрелка с подоконника — то ты его убери, и мы сразу придём.
Филипп вернулся через несколько томительно долгих минут.
— Быстро уходим! — бросил он, поспешно заворачивая за спасительный угол.
И, подхватив Симеона на руки, поспешил прочь. Адония и Люпус устремились вслед за ними.
— Фердинанд мёртв, — отрывисто сообщил, широко шагая, Филипп. — Шея сломана. Исчезло всё оружие.
— Мои пистолеты?! — горестно простонала Адония.
— Всё оружие и все деньги. И самое скверное — исчез порт — папир с записями о наблюдениях за «чёрным жемчугом».
Люпус клацнул зубами.
— Куда мы теперь? — быстро спросила Адония, приподнимая для облегчения шага край юбок.
— Назад, на рынок. Нужно послать Кантора — пусть бежит, сзывает всех к нам. Потом — в порт, на любой отходящий корабль. И — снова в Испанию, там, помнится, есть где укрыться.
— В монастыре безопаснее! — учащённо дыша, возразила Адония. — Лучше вернуться назад, в «Девять звёзд»!
— Нет! — Филипп на ходу отрицательно качнул головой. — На этом пути нас как раз должны поджидать. Что скажете, патер?
Но монах, кажется, был так испуган, что потерял способность спокойно мыслить.
— Веди нас ты! — прохрипел он Филиппу. — Веди нас ты!
— Тогда — на рынок, предупредим Кантора, потом наймём карету — и в порт!
Однако предупредить Кантора оказалось весьма затруднительно. Дверца будки зеленщика была прикрыта. Филипп передал Симеона Адонии, потянул дверцу. Кантор, уронив голову на грудь, сидел, привалясь к задней стенке. На прилавке перед ним стояли две почти пустые бутылки с вином. Однако пьяным кнехт не был.
— Укол в сердце, — сообщил, выпрямляясь, Филипп. — Совсем недавно. Тёплый ещё.
— В порт! — простонал Люпус. — На корабль! Скорее!
Бросились к входу с рынка, зашагали по улице, ведущей на постоялый двор. И, второй раз за этот день, встали, окаменев. Навстречу им, шагах в тридцати, лёгкой походкой шёл невысокого роста, в коричневом балахоне монах. Из-под локтя у него сверкнуло: кожаный порт-папир с золотым тиснением.
— Патер! — хрипло выкрикнула Адония. — Это тот, кто побил Глюзия на берегу моря!
Люпус, задыхаясь, рванул дрожащей рукой ворот. Подхватив старика, словно второго ребёнка, Филипп развернулся и побежал. Адония, спеша за ними, на ходу обернулась и простонала:
— Он бежит за нами! Бежит!
За какой-то миг домчались до переулка, где наперерез им неторопливо катило спасение. Действовали слаженно и стремительно. Адония, обогнав Филиппа, распахнула дверцу кареты и прыгнула внутрь. Послышалась пара хлёстких, быстрых ударов, раскрылась дальняя дверь, грузно шмякнуло оземь чьё-то тело. Филипп, зашвырнув в чрево кареты Люпуса и Симеона, прыгнул на козлы, сбил с них кучера и, оглянувшись на подбегающего монаха, хлестнул лошадей.
Встреча в лесу
Промчались по прямой улице до окраины Бристоля, вынеслись за город. Филипп, нахлёстывая лошадей, обернулся — и отчаянно выругался. В отдалении на такой же бешеной скорости за ними катила вторая карета. На козлах сидел, взмахивая хлыстом, коричневый страшный монах.
— Адония! — закричал Филипп.
Девушка, раскрыв кучерское окошечко, бросила ему:
— Слышу!
— Приготовься! — скомандовал заметно побледневший рыцарь. — Скоро по правую сторону будет густой лес, мы бросим карету и скроемся в чаще!
— Может, уйдём в карете? — крикнула в окошко Адония.
— Нас четверо! — рявкнул Филипп. — А он — один! Наши лошади устанут быстрее! Если успеем, то скроемся в лесу! Сделаем крюк и вернёмся в город. Нам нужно в порт!
— Поняла! — ответила ему в спину Адония. — Как только остановишь — мы выскочим!
Когда по правую руку потянулись густые зелёные заросли, Филипп натянул вожжи. Тотчас дверца распахнулась и три человека в один миг спрыгнули на землю. Филипп хлестнул лошадей и, подхватив Симеона, бросился в лес. Адония и поддерживаемый ею под локоть Люпус метнулись за ними.
Шумно дыша, Филипп проламывался сквозь цепляющийся за одежду подлесок. Добравшись до высоких деревьев, он молча передал ребёнка Адонии, присев, усадил Люпуса на плечи и, встав, широко зашагал в сторону от дороги.
— Может, Симеона бросим? — предложила спешащая за ним Адония.
— Не сейчас! — ответил, не оборачиваясь, Филипп. — Его оставим так, чтобы выиграть время!
Между деревьями услужливо вызмеилась тропинка. Беглецы, не сговариваясь, свернули и зашагали по её ровной ленте. Но коварная дорожка, проложенная скорее всего грибниками, привела их к большой, почти в милю, поляне.
— Проклятье! — простонала Адония. — Если пойдём по тропе — то в поле окажемся, как на ладони. А бежать через лес — тропу потеряем!
— Всё хорошо! — бодро крикнул подбросивший на плечах свою живую ношу Филипп. — Дойдём до дальнего края леса — и увидим, преследуют нас или нет!
Добрались. Оглянулись. Увидели. Цепкий коричневый клещ, одолев уже треть поляны, бежал вслед за ними. Филипп и Адония вошли в заросли и, скрывшись за их стеной, побежали.
Через четверть часа, когда им встретилась небольшая, заваленная круглыми камнями поляна, они в изнеможении остановились. Опустили на землю ношу, упали в траву и дышали, дышали… Но через минуту Филипп, встав, решительно бросил:
— Всё! Отдохнули!
Но тут же, сделав предостерегающий жест, пригнулся.
— Шаги впереди! — прошептал он.
И точно, впереди, топая по камням, на поляну вышел знакомый им человек — грузный, высокого роста.
— Один из обитателей дома «чёрного жемчуга»! — прошептала Адония.
Филипп кивнул. Прошептал в ответ:
— Никто не мог знать, что мы окажемся на этой дороге! Значит, он здесь случайно! Понимаешь? Они не в паре! Так что идёмте, как на прогулке. Этого я беру на себя. Адония, когда дам знак — отвлеки его!
И вышли навстречу заплутавшему Бэнсону.
Встретились на середине поляны. Встали, поприветствовали друг друга. Адония, наклонившись к Симеону, сказала:
— Я тебе хлебца купила на рынке, с сольцой. Ты его не потерял? Нет? Славный мой. Угости этим хлебцем вот этого дядю…
Симеон, достав из кармашка сложенный в два ломтя, с насыпанной между ними крупной сероватой солью, хлебец, протянул его Бэнсону. Носорог присел, улыбаясь, принял хлеб. Филипп шагнул к нему за спину, достал боевой, со стальными пластинами, шестопёр, бросил быстрый взгляд на Адонию.
— Ай, мышь! — пронзительно вскрикнула она и, подхватив, высоко вздёрнула юбки.
Встреченный ими был одним из тех, кто так часто входил в двери интересующего их дома — грубоватых, понятных, подолгу не видящих женщин матросов. И вести себя должен был так же, как и любой из них. Однако Бэнсон не уставился жадным взглядом на открытые до белых кружев ноги молодой стройной девушки. Даже не щадя её деликатность, а просто до румянца смутившись, он, отводя взгляд, мотнул головой совсем не в ту сторону, в какую нужно было одному из лучших Люпусовых капитанов. Поэтому удар шестопёра пришёлся вскользь, лишь оглушив. Гордость не позволила Филиппу добить лежащего: это значило бы признаться в нетвёрдости своей руки. Он быстро прицепил шестопёр к поясу, снова взял Люпуса на плечи и, ещё не зная зачем, присел и подхватил с земли принесённый сюда «мертвецом» треугольный футляр.
Перебежав поляну, оборотни недалеко углубились в лес. Филипп встал, опустил патера на землю, вынул из-за пояса длинный тонкий стилет, поднял с земли небольшой круглый камень.
— Быстро Симеона сюда! — крикнул он Адонии.
Через минуту мальчик сидел у ствола дерева, а его левая ладошка была прибита к этому стволу тонким ромбовидным лезвием.
Люпус бежал теперь сам. Часто дыша, бормотал сам себе:
— Как удачно! Теперь он задержится не меньше чем на десять минут! Будет издалека смотреть на лежащего, опасаясь подвоха, подкрадываться. Потом найдёт мальчишку — и какой благородный разбойник прошёл бы в такой ситуации мимо?! Да, мы успеем, успеем, успеем!..
Спустя два часа, сделав круг, они были в Бристольском порту. В этот день отходил единственный корабль — на юг, в Плимут. Поднявшись на борт и щедро заплатив капитану, трое беглецов закрылись в арендованной ими каюте и, сев на матросские узкие, с бортиками, кровати, долго молча смотрели друг на друга.
— Итак, — глухо произнёс Люпус, есть главное: мы видели, кто это.
— Да, — кивнул, соглашаясь, Филипп. — Приметы есть. Теперь не пожалеть денег, нанять наблюдателей — и выследить: где он бывает, с кем он встречается, и узнать, кто вообще он такой.
— Глюзия победил, словно ребёнка, — пробормотала Адония.
Люпус, зябко передёрнув плечами, устало сказал:
— Если это «дон Кихот», одиночка, мститель за упокоенных нами — ещё полбеды. А вот если чей-то наёмник… Как узнать — чей?!
Глава 10
Случайные встречи — вот загадка, которую, кажется, никто из земных мудрецов до сих пор не попытался осмыслить! Какими дорогами, влекомые каким притяжением приходят в нашу жизнь новые люди? И почему их визиты случаются именно тогда, когда мы этого меньше всего ожидаем? Остаётся лишь или класть трепетную ладонь на охваченное солнечно-жгучим томлением сердце, немым шёпотом, сквозь сладкие слёзы произнося слова благодарения доброй судьбе, или удручённо и горестно качать головой, подчиняясь факту события.
Новый рекрут
В Плимутский порт корабль вошёл глубокой ночью. На берег высаживались при свете масляных фонарей. Ступив на мол, Люпус и Адония спешно покинули освещённое место. Они прошли к окраине порта и там, встав вплотную к стене какого — то здания, молча, невидимые в темноте, стали ждать.
Спустя какое-то время послышались медленные шаги и чьё — то пьяное бормотание. Хоть и пьяный, человек довольно уверенно шёл по узкой улочке, петляющей между портовыми зданиями, — очевидно, привычной, хорошо знакомой ему дорогой. Вдруг, когда он уже миновал затаившихся возле стены людей, послышались другие шаги — быстрые, невесомые. Затем раздался глухой удар — и всё смолкло. Не было слышно даже звука падения тела. Люпус и Адония замерли. Протянулась долгая, томительная минута. Затем раздался характерный треск щелчка кресала по кремню, и в нескольких шагах от двоих таящихся беглецов тусклым оранжевым огоньком зачадил нитяной трут. Он осветил неподвижно лежащего пьяницу и склонившуюся над ним тёмную фигуру в шляпе с широкими полуобвисшими полями. Человек в шляпе, подняв над головой огонь, второй рукой проворно шарил в карманах лежащего. Блеснула серебряная монетка. Из-под шляпы вылетел довольный, едва слышимый хохоток.
— Скудная добыча! — послышался вдруг совсем рядом с грабителем старческий насмешливый голос.
Мгновенно погас огонь. Скрипнуло выхваченное из ножен лезвие.
— Не пугайся, — нарушил гнетущую тишину тот же голос. — Мы не констебли.
— Я-то уж точно не констебль, — весело проговорила невидимая в темноте девушка.
— Что надо? — хрипло спросила шляпа.
— Случайно увидели твою работу, — ответила темнота. — Имеем намерение дать тебе поручение.
— Уж не прикончить ли кого?
— Именно. Получишь сто монет. Таких, как вот только что спрятал.
— Сто монет?!!
— Да. И половину — вперёд.
— Уж не короля ли Георга мне нужно будет прикончить? Сто монет!!
— Нет, не короля. Простого человечка. Местного кучера.
— Шутите, господа?
В начале улицы послышались топот копыт и скрип колёс. Мигнули выставленные над крышей экипажа два свечных фонаря.