Вечер в городе соблазнов Леонтьев Антон

Родители восприняли новость по-разному: мама была чрезвычайно рада, отец отнесся скептически, заподозрив отчего-то, что под вывеской модельного агентства в действительности скрывается бордель. А вот две мои младших сестры были в полном восторге. Вернее, в полном отпаде.

Всю ночь я проворочалась с боку на бок, не в состоянии сомкнуть глаз. А кто бы на моем месте смог заснуть? И утром, разглядывая себя в зеркале в ванной, я уныло констатировала, что синяки под глазами не делают меня краше. Ведь может получиться, что Ольга Кирилловна откажется от первоначальной затеи и решит, что не стоит иметь со мной дело.

Полная дурных предчувствий, я отправилась в университет. На этом настоял отец, заявив, что не для того он вкалывает на двух работах, чтобы его старшая дочка балбесничала и отлынивала от занятий.

Вику я совершенно упустила из виду и, честно признаюсь, забыла о ней напрочь. А такого наша провинциальная Перис Хилтон простить, конечно, не могла. Хотя в первую очередь она не могла забыть о том, как я смазала ей триумф и получила предложение от Ольги Кирилловны.

Когда я появилась на семинаре, то тотчас подверглась атаке – Вика, как выяснилось, со мной более не разговаривала. Кроме того, она подбила и других девиц со мной не общаться. Меня такое отношение задело. Тем более что получалось следующее – если Вика подписала контракт с модельным агентством, то это значит нормально, а если взяли и меня, следовательно, я сволочь и подлая предательница. Но почему?

Во время перерыва между парами я в женском туалете, где затворились сплетницы, высказала свое мнение Вике. Та, одарив меня лучезарным взглядом из-под умопомрачительно длинных мохнатых ресниц (их Вика смазывала каким-то особым секретным составом, купленным за бешеные деньги у лучшего косметолога нашего города), пропела, выдыхая сизый дым ментоловой сигареты:

– А наше чмо, оказывается, еще и говорить умеет!

Девицы, которые вчера были моими подпругами, противно загоготали. Вика же, вошедшая в раж, продолжила:

– Кстати, Винокурова, как тебе понравилось-то со старушкой?

– Что понравилось? – туповато спросила я, не понимая, о какой такой старушке идет речь.

Вика любезно пояснила:

– Да что ты из себя сейчас девственницу разыгрываешь? Мы же все про тебя знаем. А раз нам известно, то и весь универ скоро в курсе будет. Директриса модельного агентства девочек любит. Ну, она ведь лесбиянка, что всем известно. Так зачем она тебя к себе в номер зазвала? Неужели ты ей по вкусу пришлась и она тебя соблазнила?

– Что за чушь... – начала я, а Вика, добивая меня, съязвила:

– Что, старушке и соблазнять тебя не пришлось, Винокурова? Ты ей сама за просто так отдалась? Или ты за просто так никому не отдаешься, а всегда деньги требуешь? Вот ты, оказывается, какая – шлюха, к тому же «розовая»!

Работать языком Вика умела великолепно – наверняка в тот же день наш факультет узнал о том, что я сплю за деньги с женщинами. Да, Вика рассчитала верно – лучше всего испортить репутацию, распустив слухи, желательно извращенно-сексуального характера, на такое люди поведутся сразу. А Вика была на меня зла, даже очень зла, и ей думалось, что таким образом она в один момент раздавит меня, как муравья.

Не выдержав больше в университете, я вернулась пораньше домой и закрылась в своей комнате, где дала волю слезам. Вот, оказывается, какова она, профессия модели, – я еще никто в этом бизнесе, а из меня уже сделали нимфоманку-лесбиянку. Что же будет дальше?

Ответ на вопрос мне смогла дать Ольга Кирилловна, которая в семь вечера, минута в минуту, заявилась к нам в гости. Изрядно наплакавшись, к ее приходу я вычистила квартиру, сбегала в кондитерскую и принесла пирожных нескольких сортов, приготовила чай, кофе, минеральную воду и приказала родителям как следует одеться – все же не каждый раз нас удостаивает визитом директриса столичного модельного агентства.

Хоть я и изображала веселость, но Ольга Кирилловна сразу же почувствовала: что-то не так. Поэтому после короткой беседы ни о чем с моими родителями она вышла со мной на кухню и спросила:

– Что случилось?

Я рассказала ей о наветах Вики, а гостья только хмыкнула:

– И все? Тебе придется привыкать к сплетням, россказням и глупым и обидным историям, красавица. Что же касается Вики...

Она фразу не завершила, но позднее я узнала, что контракт с Викой был бессрочно расторгнут (подобный пункт имелся в нем), а через своего верного ассистента Аркадия Ольга Кирилловна сообщила Вике, что позаботится о том, дабы моя некогда лучшая подруга не попала ни в одно столичное агентство. Да, Вика кардинально просчиталась, а я убедилась в том, что Ольга Кирилловна не прощает оскорблений и что с директрисой надо всегда держать ухо востро.

Впрочем, о том, что карьера Вики закончилась, так и не успев начаться, я узнала некоторое время спустя, когда уже переехала в Москву. Ольга Кирилловна кратко обрисовала моим родителям перспективы и заявила, что я идеально подхожу в качестве лица рекламной кампании одного известного парфюмерного концерна – клиентам требовалась не раскрученная манекенщица, а кто-то новый, причем вызывающий у потенциальных клиентов доверие. И таковым лицом надлежало стать мне.

Отец вначале сопротивлялся, однако убийственный аргумент «Неужели вы хотите препятствовать счастью вашей дочери?» сыграл решающую роль. И чтобы окончательно успокоить его, Ольга Кирилловна заявила, что на первых порах меня может сопровождать кто-то из родственников. Но для участия в кампании требовалось как можно быстрее направиться в Москву.

В столицу я поехала вместе с мамой – она взяла отпуск за свой счет, полагая, что четырех недель хватит для подготовки кампании. Хватило и двух. И для меня стало полной неожиданностью, что, помимо постеров и плакатов, которым надлежало украшать перекрестки, заборы, трамвайные и троллейбусные остановки в многочисленных городах нашей необъятной родины, планировались и съемки телевизионного рекламного ролика, где моим партнером должен был стать известный певец.

Все прошло как во сне, ибо я попала, как Золушка, в совершенно иной мир, мне незнакомый и, как я сразу почувствовала, враждебный. Только незримое присутствие мамочки помогло мне выдерживать шестнадцатичасовой рабочий день, крики режиссера, наставления Ольги Кирилловны, холодный кофе, сигаретный дым и истязания, которым подвергали меня стилисты и визажисты.

Впервые глянув на свое изображение на экране компьютера, я обомлела – неужели роковая красавица, более похожая на девушку Джеймса Бонда, которая была передо мной, и есть я, скромная студентка первого курса провинциального университета Арина Винокурова? И тем не менее там была в самом деле я.

И если вначале мне казалось, что, приняв участие в одной-единственной кампании, я сразу вернусь обратно домой, то вскоре я поняла – обратной дороги нет. Тот, кто считает, что профессия фотомодели является приятным времяпрепровождением, просто кривлянием перед фотографом, в том числе в эротических позах, в перерывах между посещением суши-бара, итальянского ресторана и презентациями, жестоко ошибается. Работа буквально адова, а сам модельный бизнес – настоящая преисподняя. Только мне, юной наивной грешнице, которую угораздило свалиться в бурлящий котел со смолой, мог служить утешением тот факт, что сатана в подземном мире был женского полу и звался он – Ольга Кирилловна Травникова. Попади я под крыло иного агентства и иной директрисы, неизвестно, как бы все сложилось. Ольга Кирилловна обладала поразительным чутьем, и она умела делать «звезд», безошибочно разглядывая в девочках-куколках будущих сверкающих бабочек-махаонов.

Обитали мы с мамой где-то на задворках Москвы. Никакой шикарно обставленной квартиры или безумно дорого номера в отеле недалеко от Красной площади у меня не было, да и деньги за участие в рекламной кампании были не бог весть какие. Но в то время, конечно, полторы тысячи долларов были для нас настоящим крезовым богатством, хотя ведь и помучиться пришлось две недели самым жутким образом.

И все же я ощутила себя в сказке, когда увидела расклеенные по столице плакаты со своим лицом, когда впервые увидела рекламный ролик, крутившийся по телевидению. Как так могло получиться, что я вдруг в одно мгновение превратилась в лицо парфюмерного концерна?

Самое удивительное, что вскоре меня начали узнавать на улице. Особым ориентиром служили мои роскошные рыжие волосы – редкость среди манекенщиц, предпочитающих быть блондинками или жгучими брюнетками. Но Ольга Кирилловна объяснила мне секрет моей популярности и того, что люди узнавали меня даже без грима и роскошного платья.

– Красавица, все очень просто – у тебя, в отличие от девяноста девяти процентов манекенщиц и моделей, имеется индивидуальность. Это может вознести на вершины славы и богатства, но может и низвергнуть тебя в бездну отчаяния и криминала. Однако в любом случае решение принимаешь ты.

Фразу о том, что решение принимаю я, мне приходилось слышать из уст Ольги Кирилловны еще очень много раз, хотя в подавляющем большинстве случаев решение принимала все же она. Но я поняла: она имела в виду следующее – в нужный момент, который является судьбоносным (а чтобы распознать это, требуются особый дар и быстрая реакция), следует принять верное решение, ступить именно на ту дорожку, которая, если ставка сделана на нужную карту, рано или поздно приведет в твое личное королевство у самого синего моря.

– Почти все плывут по течению, ибо считается, что по-иному нельзя, – добавила как-то Ольга Кирилловна, – а вот ты с характером, поэтому можешь переломить ситуацию. Только смотри, чтобы тебе не вышло боком, красавица!

За первой кампанией последовали другие, причем мне одновременно пришлось пройти курсы повышения квалификации и научиться тому, что должна уметь любая модель – правильно двигаться по подиуму, правильно поворачивать голову, правильно играть на публику, правильно позировать фотографу, – и массе других вещей, вроде бы не таких уж и сложных – по сравнению с общим языкознанием, – но жизненно необходимых. Хорошо, что у Ольги Кирилловны имелись свои собственные специалисты, которые, используя безжалостные приемы и пропагандируя железную дисциплину, прививали нужные навыки.

Университет пришлось бросить – учиться в родном городе и одновременно жить и работать в Москве было нереально. Отец моему решению противился, но к тому времени мне уже исполнилось восемнадцать, да и зарабатывала я раз в десять больше, чем он. И не без моей помощи родители приобрели новую квартиру, где у каждой из моих младших сестер было по собственной комнате.

Гламурный мир, конечно, затягивал. И все же Ольга Кирилловна была права, когда определяла мой характер: можно было успокоиться и на достигнутом, продолжить плыть по течению, подцепить себе богатого или даже очень богатого мужа – благо, что в столице подобных типов пруд пруди, однако мне хотелось большего, я мечтала о карьере за границей. Нет слов, Москва – это хорошо. Но кто сказал, что я не доросла до Парижа или Нью-Йорка?

Языки, к которым была неравнодушна с детства, я не забрасывала. Английским-то я и так владела на весьма приличном уровне, а плюс к нему начала брать частные уроки французского и итальянского, помня о том, что все же мировые метрополии моды находятся как раз во Франции и Италии. Несколько раз я летала на работу за рубеж и быстро убедилась в том, что конкуренция в Европе не меньше, чем в России. И все равно поставила перед собой цель – пробиться и там. Но только каким образом?

Как-то, во время одной из поездок, я оказалась на приеме, весьма скучном и занудном, как и большинство подобных мероприятий. Модели служили приправой, вернее, приманкой для пожилых и богатых политиков, финансистов, промышленников. Там и сям попадались представители так называемой «золотой молодежи». Я знала, что присутствовать на вечеринке было необходимо – такое условие поставила Ольга Кирилловна, – однако сама определяла, чем именно я буду там заниматься. Было бы проще пареной репы подцепить себе состоятельного любовника или даже мужа, но я уже давно приняла решение, что пока не добьюсь успеха на подиуме за границей, ни о каком замужестве не может быть и речи. Нарожать детей, трястись над каждым лишним граммом или вовсе растолстеть, при каждой новой морщинке со всех ног нестись к пластическому хирургу и в конце концов понять, что семейная жизнь с миллионером или миллиардером далеко не нирвана, можно успеть всегда. Так зачем начинать это в восемнадцать лет, если можно подождать?

Поэтому, дабы улучшить свои познания в итальянском, я извлекла миниатюрное издание «Государя» Никколо Макиавелли и, спрятавшись в укромном уголке, в мягком кресле за колонной, принялась изучать сентенции прозорливого флорентийца, не потерявшие своей актуальности до сих пор.

Я так увлеклась пассажами политической библии эпохи Возрождения, что не заметила, как передо мной оказался невысокий мужчина с длинными волнистыми черными волосами и ухоженными усами и бородкой в стиле мушкетеров. Этот тип был мне хорошо известен, хотя бы и не лично, – звался он Жан-Полем Годо и был одним из ведущих парижских кутюрье, главой целого концерна, специализировавшегося на выпуске предметов роскоши.

– Мадемуазель, какое необычное сочетание! – произнес он, всплескивая брюссельскими кружевами, прикрывавшими тонкие кисти рук. – Глупый прием – и греческая нимфа, читающая Макиавелли на языке оригинала!

Я только легко улыбнулась – очень часто, чтобы произвести впечатление, стоит лишь таинственно улыбаться и многозначительно молчать.

– Впрочем, я ошибся! Вы отнюдь не греческая нимфа, а французская королева, – тут же поправил сам себя Годо.

– Вы мне льстите, – ответила я в том же духе. – Прямо-таки французская королева? Надеюсь, не Мария Антуанетта? Ее судьба меня не прельщает!

– Нет, не греческая нимфа и не французская королева, а римская богиня! – воскликнул патетически модельер, на что я ответствовала, поднимаясь:

– Римская богиня? Только какая именно – Юнона, Венера или Диана?

И еще до того, как Годо смог найтись с ответом – его как раз окликнул один из великосветских друзей, – я ускользнула. Итак, начало было положено, ржавые шестеренки странного устройства под названием «Судьба» завертелись, скрипя, но со все возрастающей скоростью.

Кто любимый автор Годо, некогда изучавшего пару семестров в университете политологию, я почерпнула из интервью, в которых мэтр распространялся о своих литературных увлечениях. А о том, что Годо будет на приеме, я узнала от Ольги Кирилловны. Остальное – ловкость рук и никакого мошенничества. «Государя» я действительно прочитала, хотя бы и на русском, а вот на Годо мне удалось тогда произвести неизгладимое впечатление. Ну да, скажите на милость, так ли много в подлунном мире моделей, читающих на языке подлинника политический трактат пятисотлетней давности, причем во время весьма разнузданной вечеринки?

Годо и стал первой ступенькой лестницы, которая привела меня на Олимп, вернее, на парижский подиум. В интервью он не скрывал, что в его жизни две пламенные страсти – мода и политика. Поэтому, чтобы попасть в первую, я решила начать со второй.

Расчет оказался верным, и рыбка клюнула на приманку. Годо лично позвонил мне следующим утром и пригласил на ужин – к себе в квартиру, занимавшую целый этаж и располагавшуюся на одной из тихих и безумно дорогих улочек, примыкавших к Елисейским Полям. Это было подлинной сенсацией, ведь Годо славился тем, что никогда и никого не приглашает к себе в парижскую квартиру, которая является для него своего рода крепостью, за исключением горстки самых преданных и много раз проверенных друзей. В прочие же свои обиталища – а у Годо имелись виллы, особняки и шале в различных уголках мира – он если и приглашал кого-то из модельного мира, так исключительно смазливых и готовых на все юных манекенщиков, к которым питал непреодолимую страсть. Но чтобы позвать на ужин женщину! Да, это было премьерой во всех отношениях!

Я основательно подготовилась к ужину, опасаясь, что меня уличат в афере. Но ничего подобного не случилось, потому что первое впечатление было уже произведено и Годо видел перед собой то, что хотел видеть. Я смеялась шуткам его пожилых друзей, ввернула несколько раз в подходящий момент латинские цитаты и высказывания Черчилля, не налегала, в отличие от прочих собравшихся, на дивное красное вино, выращенное на виноградниках мэтра в Бордо, и к концу вечера получила то, на что так надеялась, – предложение принять участие в предстоящем показе коллекции высокой моды Жан-Поля. Причем добиться возможности вышагивать по подиуму в его Доме моды я могла бы и иными путями, не такими изощренными, но ведь я сумела выторговать себе право быть там не в качестве одной из многих десятков безликих и по большей части безымянных статисток, а предстать в качестве королевы бала.

Так я стала музой Годо и оставалась ею вплоть до его трагической гибели, так до конца и не проясненной. Трех лет мне хватило с лихвой, чтобы значительно укрепить свои позиции и суметь удержаться на плаву после ухода в мир иной моего покровителя.

Центр моей деятельности переместился из Москвы в Париж, а чуть позже в Нью-Йорк. Ольга Кирилловна уже стала мне не нужна, но я не забывала директрису модельного агентства «Калипсо» и поддерживала с ней связь. Однако теперь не она требовалась мне, а я ей как бесплатная реклама и доказательство того, что простая русская девчушка может стать новой звездой в мире моды.

Деньги у меня водились и раньше, но с появлением в моей жизни Жан-Поля Годо, а вместе с ним и заказов от множества косметических и парфюмерных фирм (равно как концернов по производству готового платья и ювелирных бутиков), я наконец-то смогла стать полностью независимой в финансовом плане. А занимать третью позицию в списке самых высокооплачиваемых топ-моделей не так уж плохо!

Отец давно признал свое поражение и свою неправоту: еще бы, ведь его старшая дочь стала миллионершей! И выходить замуж за старого плешивого миллионера ей для этого вовсе не понадобилось.

Оставалось только продолжать работу над имиджем, постепенно подбираясь к вершине модельного Эвереста. Впрочем, восхождение к вершинам славы и богатства таило в себе и опасность – ведь частенько, достигнув цели, люди начинают скатываться вниз. Отпраздновав в конце марта свой тридцатый день рождения, я задумалась о том, что же делать дальше. Рано или поздно мне придется уходить из модельного бизнеса, и уж лучше сделать это по собственному желанию, на пике славы, чем дожидаться, когда модельеры начнут предпочитать тебе молодых конкуренток, а косметические концерны решат не продлевать с тобой договор на рекламу.

Конечно, всегда можно покинуть мишурный мир фальшивых улыбок, больших денег и первосортного кокаина и коротать свой век где-нибудь на юге Франции, на собственной вилле, воспитывая детишек. Не такая уж, ей-богу, плохая перспектива.

Но чтобы появились детишки, требуется муж – негоже быть матерью-одиночкой. Так в мою жизнь и вошел Виктор Максюта, в убийстве которого меня теперь подозревают. Не скрою, до него были и другие мужчины – я не вела жизнь монахини и предавалась эротическим приключениям, но в меру, ибо скандал мог навредить моему имиджу и нанести удар по моей благонадежности, а тем самым – по моим финансам. Но в отличие от всех других Витя был для меня самой большой любовью и одновременно самым большим разочарованием.

Познакомилась я с ним во время съемок рекламного ролика ювелирного салона – его новым владельцем являлся именно Виктор Геннадьевич Максюта. Его фамилию я слышала, но не видела причин настаивать на личном знакомстве с олигархом. А вот он, оказывается, был прекрасно в курсе того, что новую коллекцию бриллиантов и сапфиров буду рекламировать именно я, посему и возжелал познакомиться со мной. Отказать я не могла.

Максюта не произвел на меня отталкивающего впечатления – ему было лет сорок пять, но выглядел он моложе, следил за своей внешностью и фигурой, и хоть лицом не вышел, однако компенсировал это нахрапистостью и грубоватым юмором. В общем, типичный образчик нувориша.

У Вити имелась супруга, с которой он прожил душа в душу больше двадцати лет, а также великовозрастная дочурка. С женой он находился в тот момент в состоянии войны, так как разводился с оной. По примеру одного из своих приятелей-олигархов он хотел сделать все по-тихому и поставить публику перед свершившимся фактом, помахав свидетельством о расторжении брака. Но не тут-то было!

Витя при всех своих то ли пяти, то ли семи миллиардах евро, заработанных в поте лица при грабеже, перепродаже и выдаивании нефтеперегонных, алюминиевых и сталелитейных заводов, был, мягко говоря, весьма прижимистым субъектом, во всяком случае, в отношении того, что касалось его семьи, его прислуги и его подчиненных. О, на своих-то хобби – яхтах, почтовых марках, сверхскоростных автомобилях и чертовом футболе – он денег никогда не экономил, а вот законную супружницу Лидию Васильевну и дочурку Таечку держал в черном теле, если в отношении семьи олигарха справедливо подобное высказывание. Нет, на воде с сухарями они не сидели и в секонд-хенде не отоваривались, а жили под Лондоном, в приличном поместье. Но за всеми расходами своих женщин Витя строго следил, и если по какой-то причине месячный лимит – в десять тысяч фунтов! – оказывался исчерпанным до истечения срока, то никогда, ни при каких обстоятельствах он не подбрасывал им лишнюю копейку, вернее, лишний пенни.

А с разводом получилась вот какая штука. Сразу несколько желтых изданий опубликовали фото Вити, целующегося с молоденькой итальянской моделькой, и процитировали высказывание Максюты: мол, девица – новая супермодель, и если это не соответствует пока действительности, то он сделает из нее таковую.

Лидия Васильевна, по профессии экономист, уже давно замышлявшая оттяпать у мужа часть – лучше всего половину! – его гигантского состояния, тотчас подала на развод, взяв себе в адвокаты ту самую хваткую особу, которая представляла интересы при делах подобного рода принца Чарльза и сэра Пола Маккартни. Витя же огорошил весь мир заявлением, что является вовсе не миллиардером, а всего лишь навсего миллионером – его состояние не превышает десяти миллионов. Из чего следует, что даже при самом благоприятном раскладе Лидия Васильевна не сможет получить больше пяти «лимонов» в фунтах. Естественно, на спокойную старость хватит сполна, но ведь одно дело пять миллионов, а совсем другое – пять миллиардов!

Началась юридически-судебная кутерьма, закончившаяся мировым соглашением, вообще-то тайным, но все же просочившимся в прессу. Согласно оному, при разводе Лидия Васильевна получала от мужа порядка сорока миллионов, плюс поместье под Лондоном, плюс пакет акций одного из предприятий мужа.

Более же всего терзало сердце и душу миллиардера то (об этом я знаю не понаслышке, а от него лично), что у него нет наследника. Дочка-то двадцати двух лет имелась, но Таечка была особой, к жизни не приспособленной, анемичной, интересовавшейся то ли кельтской археологией, то ли древнеисландским эпосом, и о том, чтобы передать ей со временем бразды правления финансово-промышленной империей, не могло быть и речи. Да и Таечка внешностью сильно походила на Лидию Васильевну, а о своей бывшей жене Витя не хотел и вспоминать, называя ее «мегерой» и «климактеричкой».

Ему требовался сын, а чтобы оный появился на свет, была необходима новая жена – молодая, красивая и без претензий. Я на такую роль не подходила. Поэтому, недолго выбирая, Максюта остановил свой выбор на той самой молодой итальянской модельке, с целования с которой весь сыр-бор и начался. Звали модельку Эстефания, и она оказалась даже не итальянкой, а испанкой, отчего-то проживавшей в Риме. Но все же Витя продолжал встречаться со мной – он всегда был бабником!

Виктор планировал устроить пышную свадьбу, дабы пустить всем пыль в глаза, а заодно нанести еще одну душевную рану экс-супруге. Именно с этой целью он решил праздновать бракосочетание не где-нибудь, а в замке герцога Уэстмондорского. Замок, возведенный еще предками герцога, опустошавшими набегами вместе с королем Ричардом Львиное Сердце Святую землю, находился аккурат супротив поместья Лидии Васильевны, что значило: во время веселья будет невозможно не услышать музыку, не увидеть фейерверк, не внять перезвону церковных колоколов. Да, таким он и был, покойный Витя, – мелочным, злопамятным и настырным. Одним словом, отнюдь не джентльменом.

Но до свадьбы, как хорошо известно, просто-напросто не дошло – Вите перерезали горло, а первой и единственной подозреваемой в совершении этого жуткого преступления стала я. Еще бы, ведь я, супермодель Арина Винокурова, была пассией злосчастного олигарха.

Можно задаться вопросом: почему я вообще завела роман с Витей? Но тогда следует подчеркнуть, что вовсе не я, а он завел со мной роман. Собственно, я не имела ничего против: Максюта был мне симпатичен, в какой-то момент мне казалось даже, что я его люблю. Хотя до свадьбы у нас в любом случае не дошло бы – я узнала отрицательные черты характера Виктора и приняла решение, что придется с Максютой расстаться. Да и делать мне предложение он не собирался – его устраивало наличие молодой, глупой и полностью зависимой от него невесты. Такие женщины ему и требовались – женщины, которыми можно помыкать и управлять.

Я же к разряду оных не принадлежала, что Витю злило. Но я пришла к выводу, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. К чему мне статус супруги миллиардера, если деньгами все равно будет заправлять Виктор, а на меня будет возложена обязанность сопровождать его на приемах и рожать ему детишек? Против приемов я ничего не имела, а вот дети... Несмотря на свои тридцать лет, я еще не ощущала себя готовой к тому, чтобы стать матерью. И, честно говоря, не думаю, что вообще заведу когда-нибудь потомство – в конце концов, мой род не вымрет, так как две младших сестры уже вышли замуж и произвели на свет по сыну и дочке. Я же сполна наслаждалась жизнью и занималась совершенствованием своей карьеры.

Точнее, этим я занималась до недавнего времени, теперь же сидела взаперти в номере фешенебельного отеля на Лазурном Берегу, таращилась на свое отражение в зеркале и размышляла о прошлом и будущем.

Вздохнув, я вышла из ванной и голышом направилась в гостиную, где включила телевизор. Тема в новостях и ток-шоу была одна: убийство Вити. Никто, собственно, уже не сомневался, что злобной убийцей являюсь я. Все только обсуждали, сумею ли я выпутаться из пренеприятной истории и избежать заслуженного наказания.

Смотреть эту бодягу мне не хотелось. Пожалуй, на месте объятых праведным гневом граждан наверняка я бы тоже требовала применения к подлой убийце миллиардера самого жесткого наказания. Ведь был убит не просто какой-то русский олигарх (подумаешь, потеря для Вселенной не бог весть какая), а тот самый человек, который обещал сделать Бертран на худой конец чемпионом Европы по футболу, а то и чемпионом мира. Крушение собственных честолюбивых мечтаний люди никогда не прощают и уж точно не простят молодой, богатой и преуспевающей женщине, каковой я до сего дня являлась.

Я заказала в номер легкий ужин и бутылку белого вина. Попытаюсь утопить горе в вине... Забравшись с ногами в кресло и уставившись в панорамное окно, через которое открывался потрясающий вид на бухту княжества, я попыталась восстановить события той роковой ночи.

Что же тогда произошло? Может, я в самом деле убила Витю и должна понести за это кару? Но зачем бы я стала перерезать ему горло? В том не было совершенно никакого смысла! Мы выпили шампанского, а дальше... а дальше – как ножом отрезало. Хм, с учетом того, что именно ножом кто-то вскрыл Виктору Максюте сонную артерию, пришедшее мне в голову сравнение было более чем подходящим!

Нет, Витю я не убивала, все-таки я не забыла бы такого ретивого поступка. Самоубийством он жизнь тоже не покончил. Остается единственный вариант – кто-то убил Витю и пытается свалить на меня вину за свое ужасное преступление. Вот почему я отключилась, едва выпив шампанского, – там содержалось снотворное или какая-то иная гадость.

Я вскочила с кресла и принялась ходить по персидскому ковру. Думай, девочка, думай! Потому что за тебя это никто делать не будет – у судьи просто по определению нет мозгов, присяжные зомбированы, адвокату на мою судьбу наплевать – при любом раскладе он пришлет мне весомый счет, только в одном случае я получу его на своей вилле, а в другом – в тюремной камере.

Что ж, объяснение вполне логичное: Витя был убит, но не мной. Только, спрашивается, кем тогда? Кому выгодно подобное преступление? Ответа пока у меня не было. И тут мне стало ясно, что единственная для меня возможность спастись – это самой провести негласное расследование. Почему бы, спрашивается, и нет? Во время трансатлантических перелетов я читаю детективы и часто вычисляю, кто является убийцей, еще до того, как дойду до финала. Так отчего бы не попробовать заняться подобным в реальности?

Я отыскала блокнот и ручку с золотым пером и, снова оказавшись в кресле, начертала: «Список подозреваемых в убийстве Виктора Геннадьевича Максюты, осуществленного в ночь с 21 на 22 мая с. г.».

Затем под номером один я записала свое собственное имя, которое сразу же вычеркнула – я ведь убийцей точно не являлась, однако справедливости ради все же нужно было внести себя в оный список.

Под номером два я написала: «Враги». Словечко с весьма туманным значением. То, что у Вити имелись враги, сомнению не подлежало. Но какие именно? Я ведь не знаю всех обманутых им деловых партнеров и высокопоставленных чиновников, считающих, что Витя недодал им на взятках. Да и разве это повод для убийства?

Вот будь я на месте врагов Максюты, как бы я отправила олигарха на тот свет? При помощи наемного убийцы, разумеется. А тот застрелил бы Витю, или отравил бы, или на худой конец подложил ему в авто бомбу. Но перерезать горло! Больше похоже на выходку истеричной ревнивой дамочки. Вот и снова камень в мой огород – внешне убийство Вити выглядит как месть очень личного характера.

Ну как же я могла забыть! Под номером три я записала невесту и несостоявшуюся супругу Вити, ту самую испаноитальянку Эстефанию. У нее бурный латинский темперамент, особенно в постели: Витя успел поведать мне подробности их отношений. Но возникает вопрос – для чего модельке могло понадобиться резать Витю за месяц с небольшим до свадьбы? Было бы более логично, если бы она отправила его на тот свет сразу после свадьбы, хотя бы в первую брачную ночь. Тогда бы она стала вдовой и унаследовала бы гигантское состояние. А совершать убийство до бракосочетания для нее не имело смысла.

Но кто знает, что произошло между ней и женихом. Ведь они могли, к примеру, поссориться, и Витя мог заявить, что расторгает помолвку и берет в жены меня. Тогда у Эстефании вполне был мотив – наказать неверного возлюбленного и заодно отправить меня, соперницу, на долгие годы в тюрьму. Поэтому напротив имени Эстефании я поставила жирный-прежирный крест.

Есть другие кандидатуры? К примеру, бывшая жена, Лидия Васильевна. Она наверняка затаила обиду на экс-мужа и способна была разработать план мести. Но что бы ей принесло его убийство? Вряд ли финансовую выгоду, а исключительно моральное удовлетворение. Но кто сказал, что Витю убили из-за бизнеса?

Да, Лидия Васильевна была подходящей кандидатурой. Хотя мне не верилось, что томная и изнеженная особа проникла в ту ночь на яхту и прихыкнула своего бывшего супруга. Около ее имени я поставила вопросительный знак.

Кто еще? А, как же, дочурка Вити и Лидии Васильевны, Таечка. Но нет, я и под пытками не смогла бы представить, что именно она убила папашу. Девица хилая, пугливая, глуповатая, к тому же далеко не самая красивая. Это, конечно, не аргумент – среди убийц полно хилых, пугливых, глуповатых и не очень красивых. Только какой ей смысл резать папашу? Правильно, никакого. По моим сведениям, Таечка была с отцом в отличных отношениях, он ее обожал и души в ней не чаял, так что девчонке не имело смысла убивать его. Нужно вычеркнуть Таечку из списка подозреваемых.

Негусто получается, констатировала я с унынием. Из четырех пунктов два зачеркнуты, одна кандидатура находится под вопросом, а еще одна весьма расплывчата – «враги».

Так, кто мог убить Максюту еще? Ну, к примеру, какой-нибудь сумасшедший маньяк. Или маньяк несумасшедший. Почему бы и нет?

Я быстро записала слово «маньяк» под номером пять, понимая все же, насколько предположение шаткое. Ну зачем, скажите на милость, маньяку ухандокивать Витю? Понятно, что у маньяков свои критерии, которые нам, нормальным людям, так сразу и не понять, но какова вероятность того, что маньяк выбрал в жертвы миллиардера-олигарха? Вероятность была нулевая, поэтому пришлось с сожалением вычеркнуть и пятый пункт.

И что же остается? Прочитав исчерканный список, я поняла, что ни на йоту не продвинулась в своем импровизированном расследовании. Тоже мне, мисс Марпл ривьерская!

Понятное дело, что так же рассуждает и полиция. Точно так будут рассуждать и присяжные. Только с одним заметным отличием – мое имя они из списка не вычеркнут и сочтут меня наиболее подходящей кандидатурой на должность убийцы Вити.

В дверь вежливо постучали, и я, накинув шелковый халат, направилась в коридор – наверняка явился официант с моим заказом. Однако, открыв дверь, я убедилась, что это совершенно иной гость – на пороге стояла Эстефания, невеста покойного Вити. Испаноитальянка была в ультраузком черном платье и крошечной шляпке с вуалью – наверняка блюла траур по покойному жениху. Уж кого-кого, а ее я ожидала увидеть у себя в номере в последнюю очередь. О чем мне говорить с обманутой невестой?

Но у Эстефании были свои планы – она шагнула в номер. Проворно захлопнула дверь и, вцепившись в свою сумочку, по размерам похожую на хозяйственную плетенку, вскричала по-французски с явным испанским акцентом:

– Привет, шлюха! Наслаждаешься жизнью?

Начало было замечательным. Но разве я могла ожидать, что Эстефания ко мне хорошо настроена? Конечно же нет! Для нее я была разлучницей и противницей.

– Добрый день, – вежливо произнесла я, пятясь задом в комнату и не отрывая взгляда от неожиданной посетительницы. Видок у невесты был зловещий. – К сожалению, я сейчас ужасно занята. Может быть, зайдете в другой раз?

Рука Эстефании, затянутая в черную кожаную перчатку, скользнула в сумку – и оттуда на свет божий появился крошечный пистолетик.

– Э, так и быть, проходите, – сказала я не очень-то гостеприимным тоном. – Только давайте обойдемся без рукоприкладства. Вы наверняка хотите получить объяснения? Так вот, могу вас уверить, что Витю я не убивала и у нас с ним почти ничего-то и не было...

Эстефания, направив на меня пистолетик, перебила:

– Молчи, подлая гадина! Я пришла сюда, чтобы убить тебя. Ты отняла у меня самое дорогое, что было в моей жизни...

– Ваши зеленые рейтузы? – брякнула я первое, что пришло в голову.

Эстефания заскрежетала зубами и перешла на испанский. Смысла ее пламенного выступления я не улавливала, понимала только отдельные слова наподобие «mierda»[1]. Это она обо мне, решила я, продолжая по-рачьи пятиться в комнату, увлекая за собой и испаноитальянку с пистолетиком. Что делать в подобной ситуации? Кричать или визжать бесполезно, звукоизоляция в отеле «Фонтенбло» великолепная. Самое ужасное, что даже выстрел не привлечет внимания и Эстефания, прикончив меня, удалится восвояси, никем не замеченная и не задержанная.

Умирать так скоро, тем более от руки неуравновешенной Эстефании, в мои планы ну никак не входило. Она же продолжала что-то бубнить, то и дело повторяя свое любимое фекальное словечко и имечко Витья, которое она произносила на свой итальяно-испанский манер.

Я достигла стеклянного столика и поняла: все, дальше отступать некуда. Можно попробовать добраться до балкона и сигануть оттуда вниз, в бассейн, но так ведь можно и насмерть убиться – все же сейчас мы находились на восемнадцатом этаже.

Эстефания, читавшая, как мне показалось, отходную молитву (звучали слова наподобие Jesucristo, Dios padre, amen), провозгласила, выставив руку с пистолетиком, дуло которого оказалось как раз на уровне моих глаз:

– Ты, подлая гадина, понесешь заслуженное наказание! На колени!

– Вы повторяетесь, – заметила я, все же падая на колени.

– За то, что ты отняла у меня Витю, я приговариваю тебя к смертной казни, привести в исполнение которую надлежит немедленно! – заявила Эстефания, ее палец лег на спусковой крючок и...

Раздался придушенный крик. Я увидела официанта, стоявшего в дверях, а подле него – столик на колесах с моим заказом. Эстефания на мгновение отвлеклась, и этого мне хватило, чтобы броситься на испаноитальянку. Полы халата распахнулись, и молоденькому официанту наверняка предстала соблазнительная картинка, но мне было не до того. Я повалила Эстефанию на ковер, одной рукой пытаясь вышибить у нее пистолетик, а другой схватив за горло.

Но девица была увертливой, как кошка. Она укусила меня за руку, лягнула в живот, и я полетела на спину. Эстефания, подняв пистолетик, нависла надо мной, целясь из оружия, и я уже распрощалась с жизнью, но внезапно обманутая невеста покачнулась, издала крякающий звук и стала съезжать на бок – над ней возвышался официант с бутылкой белого вина, которую он опустил на голову Эстефании.

Вскочив, я бросила ему:

– Молодец, мальчик. Так ей и надо. Она ведь хотела убить меня! Вызови-ка директора и полицию!

Официант, белый как полотно, бросился прочь, а я подошла к зеркалу, дабы привести себя в порядок. Боже, в каком виде я предстала перед мужчиной! И вдруг я увидела отражение Эстефании – мерзавка поднялась с пола и снова целилась в меня. Раздался выстрел, и зеркало разлетелось на тысячи осколков.

Я отпрыгнула в сторону и залегла за диван, в то время как Эстефания выпустила еще две пули, застрявшие, к большому счастью, в обшивке дивана. Я осторожно выглянула из-за угла – Эстефания возилась с пистолетиком, пытаясь его перезарядить. Поэтому я вынырнула из-за дивана, схватила со столика изящную фарфоровую лампу в виде обнаженной женщины и бросилась с ней на Эстефанию. Испаноитальянка увидела меня слишком поздно, поэтому не успела оказать сопротивления, а я пару раз долбанула ее по черепу лампой, при этом расколовшейся.

Эстефания снова опустилась на пол, но на сей раз я тотчас отобрала у нее пистолетик и двинула остатками лампы по голове еще раз – так, на всякий пожарный, чтобы она опять не воскресла, как в дешевом триллере.

Но тут появился официант в сопровождении команды поддержки – директора, менеджера, двух дюжих охранников и так далее, и тому подобное. Я в изнеможении опустилась в кресло и потребовала себе что-то прохладительное и многоградусное. Директор стал выплясывать около меня, принося извинения, а охранники скрутили Эстефанию и поволокли ее к выходу.

– Мадемуазель Винокурофф, я тотчас распоряжусь подготовить для вас президентский номер. Разумеется, за счет отеля, – жужжал мне на ухо директор. – Только прошу вас сохранить этот пренеприятный инцидент в тайне.

Я, попивая мартини, только кивала головой. Президентский люкс так президентский люкс. Мне ведь придется задержаться в Бертране еще на некоторое время, до вынесения приговора судом присяжных.

Мы пришли к соглашению, что оповещать общественность о случившемся не имеет смысла. В конце концов, это было и не в моих интересах, поскольку моя персона и так была в центре внимания желтой прессы. Однако я настояла на том, чтобы полиция была проинформирована – ведь Эстефания пыталась убить меня. А раз она оказалась на такое способна, то, значит, темпераментная девица могла быть причастна и к смерти Вити.

Директор заявил, что пришлет горничных и носильщиков, которые тотчас перенесут мои вещи в президентский люкс, я же, отмахнувшись от надоедливого типа, принялась названивать своему адвокату. Изложив с некоторыми драматическими преувеличениями имевшую только что место историю, я потребовала от него, чтобы он использовал свалившийся с небес подарок в стратегии моей защиты.

– И не говорите мне, что лучше всего сознаться в убийстве, которого я не совершала! – громыхнула я под конец беседы. – Сами видите, Эстефания чокнутая, так что вполне могла перерезать горло Вите. Давите на это, не мне вас учить! Предлагайте присяжным альтернативную версию преступления и сервируйте еще одну подозреваемую. В общем, отрабатывайте те бешеные деньги, которые я вам плачу.

Довольная нагоняем, устроенным адвокату, я опустошила бокал с мартини, поднялась из кресла и сладко потянулась. Не все так плохо, как представлялось еще несколько часов назад. Эстефанией займутся, из нее вытрясут правду, она сознается в убийстве Вити. Правда, получается неувязочка – если его убила Эстефания, то тогда девица точно знала, что я не могу быть убийцей. Но почему же испаноитальянка пыталась покарать меня за смерть своего жениха?

Но сии антимонии меня не занимали – какая мне разница, кто отправится в тюрьму «Святая Берта»? Да хоть директор отеля, только не я сама! А когда моя честь будет восстановлена и репутация засияет, подобно бриллианту «Кохинор», эпизод с убийством Вити даже принесет мне неплохие дивиденды.

Я уже предвкушала, как будут пополняться мои швейцарские счета, – и вдруг что-то хрустнуло у меня под ногами. Вырванная столь тривиальным образом из мира грез, я увидела, что наступила на осколки фарфоровой лампы, при помощи которой я вывела из строя воинственную Эстефанию.

Хорошо, что я была в легких тапочках, а не босиком, иначе пореза не миновать. Позвать горничных и велеть им тотчас убраться здесь? Какой смысл, если я сейчас перееду в президентский люкс!

Я стащила тапочку, стала извлекать из подошвы остроконечный кусочек фарфора и вдруг заметила на ковре что-то крошечное и темное. Неужели пуля или гильза? Я подняла маленькую штучку и рассмотрела ее. Хм, похоже на крошечный транзистор или что-то в таком роде. Наверное, деталь начинки настольной лампы. Стоп...

Воспоминания нахлынули на меня. Два года назад или около того в штаб-квартире фирмы, с которой я как раз заключала новый договор, были обнаружены подслушивающие устройства, причем произошло это в тот самый момент, когда мы согласовывали мой гонорар. Внезапно появились работники отдела охраны и, проверив комнату, извлекли откуда-то из плафона лампы крошечное устройство, оказавшееся, по уверению специалистов, «жучком». И то устройство, которое мне даже разрешили подержать в руках (разумеется, после того, как нейтрализовали), как две капли воды походило на штучку, поднятую сейчас с пола.

Я прошла с «транзистором» в ванную комнату, бросила его в унитаз, спустила воду и задумалась. Случайность или закономерность, что приборчик оказался в настольной лампе моего номера? Чтобы установить истину, я принялась методично исследовать обстановку. И обнаружила еще один точно такой же «транзистор» у себя в спальне, тоже в лампе, а потом подобные приборчики обнаружились на дне телефонного аппарата, за зеркалом в ванной и под торшером.

Сомнений быть не могло – это не запчасти каких-либо устройств, а приспособления для прослушки. Только кого могли здесь прослушивать? Может, какого-нибудь важного менеджера или главу компании, проживавших здесь ранее? А «жучки» просто забыли снять?

Я позвонила администратору, велела соединить меня с директором и пожелала узнать, кто занимал номер до меня. Оказалось, что последние две недели он пустовал. Значит, сделала я вывод, прослушать хотели одного человека – меня!

Но только зачем? И еще важнее – кто? Неужели журналюги обнаглели до такой степени, что напичкали мой номер подслушивающими устройствами, дабы узнать обо всех новостях и быть в курсе всего происходящего? Это не исключено, но маловероятно – все же если подобное станет известно, разразится грандиозный скандал.

Да и журналистам желтой прессы проще подкупить горничную или портье, и тот снабдит их первостатейной информацией касательно моей особы. Тем более что журналюгам не нужна правда, им хватит слухов и собственных лживых историй. Им ставить меня на прослушку вовсе не требуется.

Последний из «жучков» я не успела уничтожить, и теперь вместо того, чтобы тоже смыть его в канализацию, принялась внимательно изучать. Никаких тебе «made in China», только несколько крошечных букв и цифр – СТЖ-329/77.

И что это мне дает? Похоже на серийный номер или что-то в таком духе. Но на производителя и тем более на покупателя «жучка» я, не обладавшая требуемыми контактами, выйти не смогу. И, выходит, мне тогда никак не узнать, кто и с какой целью решил меня прослушивать.

Но все же я смогла выудить кое-что из странного приборчика!

Номер, выбитый на «жуке», мне ничего, конечно, не говорил. Хотя если пораскинуть мозгами... Он говорил очень даже многое – ведь последняя буква в нем была Ж!

Цифры есть цифры, они по всему миру одинаковы, а вот буквы в русском и латинском алфавите все же отличаются. Вернее, есть ряд букв, в обеих азбуках совпадающих, но имеются и буквы, которых в другом алфавите просто не существует, – например, латинские R, Z, W или русские Ф, Ы. К числу таковых относится и буква, по наличию которой в России до сих пор можно определить, где находится женский туалет, – Ж. И буква эта присуща как раз русскому, но никак не латинскому алфавиту. А ведь находилась я в Европе, в княжестве Бертран, где все говорят по-французски! А под боком – Италия да Швейцария!

Так откуда же в отеле «Фонтенбло» на Лазурном Берегу взялось подслушивающее устройство, произведенное, по всей видимости, в России? Если кто-то решил раздобыть мои секреты, так неужели стал бы покупать русский «жучок»? Ведь здесь навалом и своих приспособлений!

Не исключено, разумеется, что русские подслушивающие устройства дешевле европейских и американских, почему им и отдают предпочтение даже за рубежом. Да и мы вроде бы не только в области балета, но и по количеству праздношатающихся олигархов и шпионской техники все еще впереди планеты всей, поэтому изделия российского военпрома могут пользоваться повышенным спросом.

Но все это звучало как-то неубедительно. И мне не давала покоя мысль, что русские «жучки» как-то связаны с убийством русского же олигарха Максюты. Интересно, я все еще на подслушке? Скорее всего, да. Поэтому я дико завопила прямо в «транзистор», надеясь, что у того, кто меня ведет, лопнут барабанные перепонки. И только потом с чувством выполненного долга спустила последний из обнаруженных «жучков» в канализацию.

Засим последовало мое переселение в президентский люкс, где я первым делом раскрутила лампы, осмотрела тыльные поверхности зеркал и телефонных аппаратов и убедилась: «жучков» там нет. Значит, я не впала в маразм и не страдаю манией преследования.

Депримировало только одно – то, что из окна президентского люкса, выходившего в отличие от моего бывшего номера на юг, можно было видеть в том числе и старинный замок на скале посередине бухты – тюрьму, в которой мне, в случае признания виновной, уготовано провести долгие годы. Как минимум одна русская здесь уже сидела – какая-то шпионка, дочка посла, арестованная за шпионаж то ли в семидесятые, то ли в восьмидесятые годы. Бедняжка, имени которой я так и не вспомнила, умерла в тюрьме от аппендицита[2]. Неужели и мне грозит подобная участь? О, боги, боги, за что вы играете мной, словно я кукла какая-то!

Опустив на окнах жалюзи, я снова приказала принести себе в номер обед, с большим аппетитом откушала, а затем меня навестили представители полиции, задавшие несколько вопросов касательно нападения на меня Эстефании. Я сгустила краски, выставила испаноитальянку сущим монстром и открыто заявила:

– Вот видите, она пыталась убить меня! Значит, она также могла и перерезать горло господину Максюте. Не понимаю, почему вы вцепились только в меня, хотя вокруг полно подозреваемых!

Полицейские промямлили что-то касательно алиби у Эстефании на момент убийства Вити, но я парировала:

– Любое алиби можно поставить под вопрос! Вы должны взяться как следует за эту истеричную особу, иначе может создаться впечатление, что вы намеренно хотите свалить всю вину на меня, потому что я – русская!

Мысль была отличная. И хотя мною было обещано директору отеля соблюдение конфиденциальности, я тотчас позвонила своему адвокату – бездельник как раз играл в гольф, вместо того чтобы работать над снятием с меня обвинений! – и велела созвать журналюг сегодня вечером в какой-нибудь уютный ресторан.

Пресс-конференция превзошла все мои самые смелые ожидания. Журналистов на нее собралось никак не меньше двух сотен, многим из «акул пера» просто-напросто не хватило места в зале ресторана, поэтому они были вынуждены толпиться в коридоре. Прекрасно помню вытянутые физиономии этих субъектов, когда я завела речь о том, что сама едва не стала жертвой убийства. Еще бы, ведь им так страстно хотелось, чтобы я, рыдая и плача, размазывая по лицу помаду и глотая сопли, принародно призналась в том, что перерезала горло Вите...

О подслушивающих устройствах я специально не стала распространяться, потому что улик у меня не было, да и сказать было нечего. Но для себя я приняла твердое решение довести свое расследование до конца, чего бы мне это ни стоило. В конце концов, какая у меня имеется альтернатива возможности оказаться за решеткой на долгие годы?

Даже мой бездельник-адвокат воспрял духом и впервые за последние дни перестал петь песню о том, что лучше всего – явка с повинной. Кажется, даже он понял, что я не причастна к убийству.

Ресторан мы с ним покинули через черный ход, и в отель я вернулась в прекрасном расположении духа. Зато директор «Фонтенбло», попавшийся мне на пороге, был далеко не в радужном настроении – с его точки зрения, я опорочила честь отеля. Он одарил меня взглядом, полным презрения, и даже отвернулся, сделав вид, что меня не заметил. Ничего, переживу как-нибудь фунт презрения со стороны этого ничтожества. Речь идет о моей собственной шкуре, а спасение утопающих, как известно, в первую очередь дело рук самих утопающих.

После напряженного дня, в течение которого меня отпустили под залог двух миллионов евро и едва не пристрелили, я решила немного вздремнуть. И отдых, клянусь, пошел мне на пользу. Вот только снилась всякая чушь. И, помнится, во сне я отчего-то была уверена, что разгадка смерти Вити очень проста и что я практически нашла убийцу. Сердце мое переполнилось счастьем, и в тот самый момент, когда я хотела на пресс-конференции назвать его имя, меня разбудил настойчивый стук в дверь.

Испытывая дежавю, я осторожно подошла к створке и посмотрела в глазок, сказав себе: мне надо быть очень осторожной. Кто знает, может, Эстефанию выпустили? Или она сбежала и вновь заявилась, дабы прибить меня, на сей раз при помощи вязальной спицы или сковородки.

Однако испаноитальянки я не увидела, зато лицезрела миниатюрную блондиночку с большими синими глазами и чувственным ртом. По ту сторону двери стояла дочка покойного Вити, Таечка. Мне приходилось несколько раз общаться с ней, и, помнится, она была трезвомыслящая девица без заскоков. Только что она делает на Лазурном Берегу? Обычно-то ведь находилась в Англии.

Я приоткрыла дверь и спросила:

– Ты же не пришла меня убивать?

Таечка остолбенело уставилась на меня, а затем выдавила из себя:

– Нет, что ты! Мне просто нужно поговорить с тобой.

Я впустила ее в номер и закрыла дверь. Таечка красотой не блистала, представляла собой тип интеллигентной девицы-ученой. Насколько мне было известно, ухажеров у нее не было.

Таечка была одета просто, но со вкусом, без кричащей роскоши. Похоже, она относилась к такому разряду людей, которые могли себе позволить наплевательски, вернее, с полным равнодушием относиться к деньгам. Конечно, когда у твоего папы куча миллиардов в свободно конвертируемой валюте, негоже быть стяжательницей.

– Я видела твое выступление на пресс-конференции, – сказала Таечка и замялась. – Ты упомянула, что начинаешь собственное расследование. Это так?

Я пригласила ее пройти в гостиную и предложила напитки. Таечка была чем-то взволнована, и наконец-то до меня дошло – а как бы чувствовала себя я, если бы моего отца убили несколько дней назад и мне бы пришлось отправиться на разговор с его любовницей, подозреваемой в совершении сего злодеяния?

Таечка сняла очки, еще больше портившие ее физиономию, и произнесла:

– Ты наверняка задаешься вопросом, что я здесь делаю... и почему я решила навестить тебя... Ты права, Ариша. Ой, ты ведь не против, что я называю тебя на «ты»?

Я только махнула рукой – уж мне-то точно было сейчас не до придворного этикета. Я подала Таечке бокал минеральной воды, и она жадно осушила его до дна. Мне стало ясно, что поход ко мне дался девушке совсем нелегко.

– Мама не знает, что я здесь, – сказала она тихо. – И не надо знать ей. У нее очень слабое сердце. Впрочем, неудивительно. После всего, что произошло...

Таечка так буднично говорила об ужасных вещах, что мне стало не по себе.

– А я ведь люблю их обоих, – продолжала девушка. – И папу, и маму. Мне кажется, внезапное богатство все только испортило. Я помню еще времена, когда мы были вполне обычной семьей и жили в двухкомнатной квартире в Питере. Потом все разительно переменилось, когда папа пошел в бизнес, а затем стал миллиардером и олигархом...

В ее словах было много неприкрытой грусти. Что ж, если ты миллиардер, то должен соблюдать ряд незыблемых правил. Вот интересно, получается, что деньги больше сковывают человека, чем дарят свободу? Да, в моем случае это фигуральное выражение могло обрести печальное прямое значение – меня могут признать виновной только из-за того, что я богата, знаменита и еще относительно молода и состояла в интимной связи с олигархом.

– Я верю, что ты не убивала папу, – просто произнесла Таечка.

В душе у меня немедленно расцвели ромашки и лютики. Ну наконец-то нашелся единственный человек, который мне верит! Странно только, что этот человек – дочка убитого.

Девушка сама пояснила свою мысль:

– Наверное, я должна тебя ненавидеть. Однако, собственно, отчего? Ни мне, ни маме ты ничего плохого не сделала, а кроме того, благодаря твоим показаниям Эстефания окажется за решеткой.

«Ага, вот, оказывается, где собака порылась...» – усмехнулась я. Похоже, Таечка действует по схеме «враг моего врага мне друг». Но и на том спасибо!

Внезапно моя гостья разрыдалась, и пришлось подать ей платок и долго успокаивать, гладя по волосам и спине. Наконец, громко высморкавшись и извинившись, девушка заговорила вновь:

– Я все не могу свыкнуться с тем, что папы больше нет. Хоть он и причинил маме много горя, но он ведь мой отец. Как же хорошо было раньше! У него всегда было для меня время! Он вместе со мной ходил на каток, по субботам мы посещали кинотеатр, он сопровождал меня в секцию по плаванию и даже занимался со мной макраме.

Надо же, оказывается, у моего убитого любовника были скрытые достоинства, о которых я и понятия не имела. Виктор Геннадьевич Максюта, миллиардер и олигарх, занимался с дочкой макраме! Да, чужая душа потемки...

– А затем все внезапно закончилось, и папа стал редко появляться дома, – вздохнула Таечка. – Его окружали молодые длинноногие манекенщицы и большегрудые секретарши. О, мы в одночасье стали жить намного лучше, у нас появился собственный особняк, сначала под Питером, затем в Москве, на Рублевке, а потом и недвижимость за рубежом. И вереница автомобилей, и куча дорогих платьев у мамы, как и сейф, забитый драгоценностями. И выводок слуг и телохранителей. И...

Таечка опять тяжело вздохнула и, помолчав, добавила:

– Мне часто снится прежняя жизнь. Тогда было так хорошо и спокойно. И папа любил маму, и все были счастливы. И он был жив...

Ну что же, похоже, от меня требовалось внимать рассказу дочери олигарха о том, как плохо ей живется на свете и что деньги – самое большое зло в нашей Вселенной. Как, впрочем, и во всех остальных. Жаль только, что скулить и жаловаться по поводу кошмарной жизни в золотой клетке могут позволить себе только те, у кого имеется в загашнике определенная сумма с шестью, а то и с девятью нулями. Думается, что обычные люди вряд ли смогут понять Таечку и ее проблемы. Они бы с радостью продали Вельзевулу душу с потрохами, предложив еще души всех родственников, соседей и сослуживцев в придачу, лишь бы обрести то, что имелось у семейства Максюты.

– Но хуже всего стало, когда в жизни папы появилась Эстефания, – призналась дочь олигарха. – Мерзавка с самого начала поставила перед собой цель охмурить папу и женить его на себе. Я пыталась с ней поговорить, вразумить ее, даже умоляла не разрушать нашу семью, но она только в лицо мне захохотала и заявила, что с радостью выйдет замуж за моего отца и приберет к рукам все его миллиарды. Представляешь, так и заявила!

– Ну, теперь Эстефания окажется в тюрьме, – сказала я. – И кто знает, может, она и правда убила твоего отца!

Таечка покачала головой.

– Я так не думаю. Хотя, не скрываю, мне бы этого очень хотелось. Я верю, что ты, Арина, к смерти папы не причастна. Поэтому и пришла к тебе. Ты ведь вела речь о собственном параллельном расследовании… Так вот, мне очень хочется узнать, кто же убил моего папу!

Я снисходительно посмотрела на Таечку.

– Все же пусть лучше полиция ведет следствие. Или можно нанять частных детективов.

– Нет, я хочу сама докопаться до подоплеки убийства моего отца, – заявила Таечка, и в ее больших глазах блеснули слезы. – Полиции я не верю – она быстро повесила убийство на тебя, не желая проводить настоящее расследование. К частным детективам я тоже не испытываю особого доверия.

Что ж, девочка явно не дура, отметила я про себя. Только она не знает, что на пресс-конференции речь о собственном расследовании я завела для острастки. Таечка, похоже, поверила в то, что я в действительности буду разыскивать убийцу Вити. Но с другой стороны – почему бы и нет?

– Позволь спросить, почему ты веришь в то, что я не убийца? – вырвалось у меня. – Ведь никто до недавнего времени в этом не сомневался. Меня обнаружили с ножом в руке около трупа твоего отца, а больше на яхте никого не было.

Таечка раскрыла сумку и вынула оттуда несколько писем.

– Ознакомься с ними, – произнесла она. – И, думаю, ты поймешь.

Конверты были белые, продолговатые. Почтовые штемпели были разные – Франции, Германии, Бельгии, а содержание одно и то же – посередине листка жирным черным шрифтом напечатана одна-единственная дата: «4 августа». Под ней находилось имя – Виктор Максюта. Имя было перечеркнуто.

– Странные послания, – заявила я, сверяя даты на штемпелях. – Приходили с недельным промежутком. Но что произошло в этот день – четвертого августа?

Таечка пожала плечами.

– Не могу сказать, потому что не знаю. Однако последнее письмо папа получил накануне своей гибели. И я как раз была у него в гостях – пыталась отговорить если уж не от женитьбы на Эстефании, так, во всяком случае, от проведения церемонии около поместья, где живет мама. Мы как раз завтракали, когда дворецкий принес утреннюю корреспонденцию. Причем папа сразу же выделил этот конверт из числа других...

Я взглянула на конверт – там стоял адрес бертранской виллы Виктора Максюты. А витиеватый заголовок гласил: «Староникольский союз».