Мужчина, которого предала женщина Колычев Владимир
Но даже не попыталась вырваться, когда его пальцы пролезли под резинку трусиков.
– Угадай.
– Так нельзя…
– Можно. Только мне одному и можно. Потому что я твой законный муж.
– Все равно нельзя…
Платье снималось легко, и Дарьяна даже подняла руки, чтобы помочь ему. А когда осталась без бюстгальтера, инстинктивно закрыла грудь руками, но Валентин тут же заставил ее их опустить. Он знал, как нравится ей, когда его пальцы бабочками порхают вокруг ее сосков, легонько задевая твердеющую нежно-розового цвета плоть. Так он и поступил, ожидая, что Дарьяна полностью расслабится в его объятиях. Она приняла его ласку, но напряжение в ее теле осталось. И страстных вздохов не было, и ноги у нее плотно сомкнуты. Она всего лишь позволяла пользоваться собой, не поощряя, а, напротив, осуждая себя за это. Валентин чувствовал это, но не мог остановиться…
– Не надо, – едва слышно пробормотала, когда он уложил ее на диван, перегнув через мягкий подлокотник.
– Уже поздно, – прошептал он ей на ухо, раздвигая ноги.
Она и сама это поняла, содрогнувшись от проникающего толчка… Ей больше ничего не оставалось делать, как расслабиться…
Нет, он не насиловал ее. Ведь Дарьяна не сопротивлялась, к тому же, вне всякого, ей нравилось, что происходит с его подачи. Но все-таки она лежала под ним как бревно, с закрытыми глазами, с сомкнутыми губами. И когда все закончилось, сразу же поднялась. А ведь в прежние времена она любила в томлении понежиться в постели.
Ничего не говоря, она ушла в спальню, вышла оттуда, обернувшись чистым банным полотенцем, подобрав с пола платье и брошенное белье, скрылась в ванной комнате. Ее не было около получаса, и все это время Валентин лежал на диване, невидяще глядя в потолок. Он казнил себя за то, что совершил. Но в то же время он гордился собой, потому что смог бросить вызов Тихоплесову. Ведь, как это ни прискорбно, Дарьяна была его женщиной…
Дарьяна тихонько зашла в комнату.
– Ты хоть понял, что сделал? – беззлобно, хотя и осуждающе спросила она.
Лицо непроницаемое, в глазах – морозные просторы Арктики.
Валентин почувствовал себя страусом, испытывающим потребность сунуть голову в песок.
– Ты можешь меня убить, – закрыв глаза, сказал он.
– За что?
– Сама знаешь.
– Ты поступил очень плохо. Но в целом ничего страшного. Если хорошо подумать. Если есть желание оправдать себя. А у меня есть такое желание, потому что я честная женщина. И я оправдываю себя тем, что ты мой муж… Не скажу, что мне было хорошо, но я бы не стала тебя убивать… Но это может сделать Эдуард, если узнает.
Валентин хотел открыть глаза и сказать, что думает он о ее честности, но вместо этого еще крепче зажмурился. Быть беде, если Тихоплесов узнает, что сотворил он с его женщиной…
– Но я ему ничего не скажу, – успокоила его Дарьяна.
– Не надо, – открыв глаза, благодарно посмотрел на нее Валентин.
– Ты напишешь заявление, и мы разойдемся с миром.
– Это шантаж?
– Как хочешь, так и понимай.
– Хорошо, я напишу заявление, – кивнул он.
– Ты в этом уверен? – Да.
– Ты так боишься Тихоплесова, что готов отказаться от меня? – с презрительной насмешкой спросила она.
– Э-э… Я не боюсь… Ты… Ты же все равно все уже решила, – в смятении пролепетал он.
– Да, я решила, что ты трус, – кивнула она.
– Я не трус! – взвился он.
– Ты никчемный человек.
– Это слишком!
– Чтобы завтра заявление было в ЗАГСе! – отрезала она. – Если нет, пеняй на себя!
Дарьяна ушла, хлопнув за собой дверью, а Валентин уронил голову на грудь, в безысходности обхватив ее руками. Похоже, у него не было другого выхода, как официально отказаться от бывшей жены…
Глава 5
Валентин хорошо помнил день, когда они с Дарьяной подали заявление в ЗАГС. Не сказать, что после этого домой он летел как на крыльях, но настроение зашкаливало точно. И еще он пригласил Дарьяну в ресторан, где они пили шампанское, желая себе светлого совместного будущего.
И сегодня он был в ЗАГСе, где отказался от своих прав на Дарьяну. Домой возвращался как в воду опущенный. Некого сегодня приглашать в ресторан, да и незачем. Но напиться надо, вдрызг, с горя…
Он шел, не замечая ничего вокруг, поэтому появление Тихоплесова стало для него неожиданностью. Он подходил к своему подъезду, когда услышал за спиной его голос:
– Эй, урод!
Валентин остановился, на немеющих ногах повернулся к нему.
Тихоплесов надвигался на него с неотвратимостью следующего по рельсам локомотива, и Валентин с ужасом осознавал, что у него нет ни единого шанса уклониться от столкновения с ним.
– Дарьяна была у тебя вчера? – не останавливаясь, ревущим голосом спросил Тихоплесов.
Валентин обреченно кивнул. Неужели Дарьяна проболталась?… Похоже на то.
– Ты не жилец, понял! Не жилец! – заорал на него Эдуард Антонович.
И размахнувшись, ударил Валентина кулаком в лицо. Но тот инстинктивно нагнулся, и этот удар сокрушил пустоту над его головой.
Но Тихоплесов ударил снова, на этот раз ногой. А Валентин отпрыгнул назад, ничуть физически не пострадав. Зато морально он был разбит. Ему бы дать обидчику отпор, но руки не хотели слушаться его, а прыти в ногах только на то и хватало, чтобы уходить от ударов. В конечном итоге он воспользовался дверью в подъезд и, оттолкнув открывшего ее мужчину, спрятался за ней. Щелкнул замок, и дверь накрепко закрылась.
Тихоплесов не мог дотянуться до него, но Валентин слышал его голос.
– Молись, ублюдок! – ревел тот. – Я тебя урою, тварь!
Едва живой от страха, Валентин поднялся к себе домой, закрылся на все замки. К сожалению, ни одно из окон его квартиры не выходило во двор, и он не мог видеть, где сейчас находится его лютый враг.
Но вряд ли Тихоплесов останется во дворе караулить его. У него есть специальные люди, которые могут отомстить за него, сейчас он вызвонит их, даст им задание…
Валентин не знал, что делать. Позвонить в милицию? Но что он скажет? Что изнасиловал свою бывшую жену?… Может, это и не было изнасилованием, но ведь именно так Дарьяна все и повернет, чтобы выйти из этой истории с наименьшими для себя потерями. Вернее, уже повернула…
Можно удариться в бега, но как выйти из дома, если за ним, скорее всего, уже следят? Или его ждет сам Тихоплесов, или он оставил во дворе своего водителя, чтобы тот дождался исполнителей. А на веревке с восьмого этажа не спуститься…
Надо оставаться дома и держаться на связи с милицией. Дверь, может, и не самая прочная, но позиционируется, как бронированная, с ригельными штырями. Пока убийцы взломают ее, Валентин успеет вызвать наряд милиции, тем более что местный ОВД в двух кварталах от дома… Всю жизнь, конечно, взаперти не просидишь, но через пару-тройку деньков осада, скорее всего, будет снята…
Но хватит ли еды, чтобы продержаться три дня?… Валентин открыл холодильник и увидел в нем бутылку водки. Вот что нужно ему сейчас больше всего. Напиться и забыться…
А продуктов было немного. Полкилограмма сосисок, треть батона колбасы, кусок сыра, масло, десятка полтора яиц, огурцы, помидоры. Крупа в кухонных шкафах – рис, пшено, гречка; сахар, чай… Если экономить и не особо привередничать, можно продержаться более чем трое суток… Надо экономить.
Валентин отварил пару сосисок, сделал овощной салат, налил себе полный стакан водки, выпил, закусил…
Водка шла на удивление легко, но совершенно не пьянила. Легкий хмель Валентин почувствовал после последней стопки. Ощущение нужно было усилить, но водка закончилась. И тут он вспомнил про волшебную силу Интернета. Деньги у него есть, можно сделать онлайн-заказ в службу доставки. Это же проще простого. Он закажет бутылку водки, и курьер доставит ее, запросто минуя засевших в засаде наемников…
Так он и поступил. Заказал бутылку водки, сок, фрукты, пачку пельменей. Не прошло и получаса, как прибыл курьер. Правда, к этому моменту Валентин едва держался на ногах. Опьянение оказалось коварным, подступало медленно, но накрыло плотно. Впрочем, желание напиться до полусмерти не исчезло, и Валентин снова сел за стол, почти уверенный в том, что вторая бутылка окончательно свалит его с ног.
Но бутылка опустела, а он все еще оставался на плаву. Вата в голове, кровь медленная, вязкая, течет по жилам с трудом, шумом отдаваясь в висках. Но сознание еще не погасло, а на душе необыкновенно легко. И Тихоплесов не страшен, и на Дарьяну наплевать… И выпить хочется…
Валентин заказал через Сеть еще одну бутылку водки, но, не дождавшись, провалился в небытие…
Он заснул, и ему приснилось, как он сражается с киллером, прибывшим по его душу. Ему совсем не страшно, в руке у него нож, движения на зависть быстрые и ловкие, как в компьютерной игре. Потом ему приснился милиционер с дикими от ярости глазами, он заломил Валентину руки, затащил в свою машину, куда-то повез… Потом была тусклая засиженная мухами лампочка под серым, некогда белым потолком, давно не крашенная лавочка над головой, жесткий холодный пол…
На этом полу Валентин и проснулся. Под потолком светила знакомая уже лампочка, над головой доски тянущейся вдоль стены скамейки. Справа высокие железные прутья от пола до потолка. Много прутьев, вся стена из них состояла. Воняло мочой, и даже хлорка своим едким запахом не могла перебить этот едкий смрад.
Сначала Валентин догадался, куда его угораздило попасть, и только затем до него дошло, что в тюремной камере он оказался не просто так. Но что именно он натворил?
– Э-эй! – через силу выдавил он.
Ему нужно было знать, почему он здесь. И еще очень хотелось по нужде. Очень-очень хотелось. А отхожего места здесь нет.
– Эй, люди!
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы встать на ноги, подойти к решетке. Но из-за телесной слабости ему трудно было бороться с силой тяжести, поэтому, держась за железные прутья, он сполз на колени.
– Люди!
Перед ним, как большая луна в ночи, светилось широкое с арочным верхом окно, красные буквы на нем, они расплывались в глазах, но Валентин все же смог прочитать: «Дежурная часть». Освещенное помещение за стеклом, вихрастая макушка склонившегося над столом человека. Это милиционер, и он не спит, но Валентина не слышит.
– Караул!
Наконец человек поднялся, вышел из дежурного помещения, приблизился к решетчатой стене камеры. Рядом с ним встал еще один, в погонах и с автоматом. Стоят оба, недобро улыбаются, глядя на Валентина, как на какую-то обезьяну в клетке.
– Где я? – сорванным, с хрипотцой голосом спросил Валентин.
– Дома… Теперь это твой дом, придурок, – сказал вихрастый.
– Ага, дорога дальняя, казенный дом.
– За что?
– А то ты не знаешь.
– Нет.
Валентин вспомнил свой сон, где он убивал ножом киллера… Он глянул на свои руки, измазанные чем-то засохшим, темно-красного, почти коричневого цвета. Это же кровь! И на футболке кровь, и на джинсах…
– Этого не может быть, – в панике пробормотал он.
Неужели он убил киллера наяву?… Но как это произошло? Почему он ничего не помнит?…
– Да, парень, влип ты в историю, – сочувствующе, но без жалости покачал головой вихрастый.
– Мне… Мне нужно в туалет.
– Терпи. Скоро утро, тебя в изолятор переведут, там в камере сортир есть. А здесь терпи.
– Не могу терпеть!
– Тогда под себя! Я с бешеным связываться не хочу, – уходя, обращаясь к своему спутнику с автоматом, сказал вихрастый.
Милиционеры ушли, а Валентин кое-как добрался до скамейки, лег, плотно сжав ноги, чтобы сдержать позыв. Он все еще был пьян, и это помогло ему спрятаться от ужасающей действительности в зеленой пучине хмельного сна.
А утром его растолкали, сковали руки стальными браслетами, куда-то повели. Голова раскалывалась от боли, нутро выворачивалось наизнанку, во рту сильно пересохло, а содержимое мочевого пузыря рвалось наружу. Валентин упросил конвоира свернуть в туалет, справил нужду, и только тогда его доставили по людным коридорам в кабинет к следователю.
Тучный вислощекий мужчина в годах только что наточил карандаш и теперь рассматривал грифель на свет, как будто успех предстоящего допроса зависел исключительно от его остроты. Не глядя на задержанного, он показал ему на стул по другую сторону своего стола. Валентин чувствовал себя, мягко говоря, неважно, поэтому не сразу понял, чего от него хотят, но конвоир подтолкнул его к столу и, надавив на плечо, заставил сесть.
– Наручники снимать? – спросил он у следователя.
Тот кивнул, и Валентину расковали руки. Но свободным он себя не почувствовал.
Следователь отпустил конвоира небрежным взмахом руки, даже не глянул в его сторону. Он был увлечен своим карандашом – смотрит на него, не налюбуется. Валентин не прерывал его занятия. Зачем? Ведь спешить ему некуда, а в кабинете спокойно, не жарко. И графин воды на столе. Очень хотелось пить, но ведь рано или поздно следователь обратит на него внимание и позволит утолить жажду. А пока он занят своим делом, можно немного подремать. Сон туманил сознание, слипал глаза…
Валентин уже почти заснул, когда услышал резкий, хлесткий голос следователя:
– Полунин!
– А?! Что?! – встрепенулся Валентин.
– Не спи, замерзнешь, – более мягко сказал сидевший за столом мужчина. – На-ка вот, делом займись.
Он пальцем легонько надавил на скрепленные степлером листы бумаги, по столу пододвинул их Валентину.
– Распишись.
– Что это?
– Протокол допроса, – как о чем-то заурядном сказал он.
– Чьего допроса? – удивился Валентин.
– Твоего.
– А вы меня уже допрашивали?
– А зачем? И так все ясно. Ты убил курьера, зарезал его ножом.
– Я?! Убил?! Курьера?!.
– Да, ты заказал бутылку водки, курьер тебе привез, а ты его убил. Ножом. Зарезал прямо на пороге своего дома.
– Я?! – схватился за голову Валентин.
– Ты. И твои соседи видели, как ты его убивал. Они и вызвали милицию.
– Но это не я, – жалко пробормотал он.
– Ты, Полунин, ты.
– Но я ничего не помню.
– Это уже детали. То, что ты находился в состоянии глубокого алкогольного опьянения, не смягчает твоей вины.
– И что, соседи все видели?
– Да, ты убивал несчастного курьера у них на виду. Ты протокол допроса почитай, там все указано.
Дрожащими пальцами Валентин взял со стола скрепленные листы, но они вывалились из рук, с шелестом спланировав на пол. Он подобрал их, попытался что-то прочесть, но буквы расплывались перед глазами. Кое-как он сосредоточился, сфокусировал зрение, прочел заглавную часть протокола. Оказывается, следователь располагал его полными паспортными данными. Владел он и страшной информацией. Оказывается, Валентин уже сознался в убийстве гражданина Веревочкина, курьера интернет-магазина… Информация о свидетелях здесь также имелась.
– Отпираться в твоем случае бессмысленно, – спокойным вразумляющим голосом сказал следователь. – Свидетели есть, нож с отпечатками твоих пальцев уже на экспертизе. В твоем случае подписать протокол – это все равно что чистосердечно признаться в содеянном. А будешь юлить, выкручиваться, это будет воспринято как нежелание сотрудничать со следствием, а это лишних пять-шесть лет к сроку… Так можешь лет десять получить, а загремишь на пятнадцать, а то и на все двадцать… Положение твое серьезное, парень.
– А-а… А можно воды? – смахнув со лба испарину, обморочно спросил Валентин.
– Можно, – кивнул следователь, но убрал графин, когда Валентин протянул к нему руку. – И воды можно, и в камере поспать тоже можно. В камерах у нас лежаки к стене прикручиваются, спать на них только ночью можно. А ты еле живой с похмелья, тебе полежать надо. Я распоряжусь, чтобы для тебя лежак опустили… Мой тебе совет, Полунин. Положение у тебя аховое, и тебе надо радоваться любой возможности хотя бы на грамм-другой улучшить свое положение. Так что давай, подпиши протокол и отправляйся в камеру. И отдыхай, пока тебе не предъявят обвинение.
Валентин внял совету, подписал протокол, за что получил три стакана воды и позволение принять горизонтальное положение в камере. И еще следователь разрешил ему позвонить маме.
Он с содроганием набирал номер ее телефона. Надо было позвонить ей сразу, как он приехал в Москву, но увы. Не хотелось, чтобы она, приехав к нему домой, узнала о разрыве с Дарьяной. Он не хотел злорадства и унизительного торжества с ее стороны. А ведь если бы мама была с ним вчера, она бы не допустила, чтобы он допился до скотского состояния. Тогда бы он не убил человека… Но, увы, сослагательное наклонение хорошо, когда в настоящем все в порядке. Увы, время назад не повернешь.
Мама уже знала, что произошло. Более того, она уже собиралась ехать к нему в изолятор временного содержания. Встречаться с ней Валентин не хотел, боялся истерик и слез. Но ему нужна была ее помощь. Уголовной ответственности ему не избежать, но ее можно смягчить, и помочь ему в этом могла только мама. Дарьяна же только рада будет, если ему выпишут срок по максимуму…
Глава 6
В камере остро воняло туалетом, немытым телом и грязными носками. Казалось, что здесь маринуется с десяток бомжей, но Валентин видел перед собой только одного человека, грязного, вонючего, типичного обитателя городских помоек. Рядом с ним невозможно было находиться, а ведь Валентин должен был делить с ним жалкие десять квадратных метров. Смердел бомж так, что лучше было жить в обнимку с унитазом, чем находиться рядом с ним.
Плохо выбритый прапорщик толкнул Валентина так, что он едва удержался на ногах.
– Давай проходи, чего стоишь?
Пальцами, будто прищепкой, зажав ноздри носа, милиционер прошел в глубь камеры, отцепил от стены дощатые нары, уложив их на железный столбик, вмурованный в бетонный пол.
– Эй, начальник, а мне? – беззубым ртом прошамкал бомж.
– Да пошел ты! – рыкнул на него прапорщик и пулей выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.
Валентин лег на предназначенный ему лежак, согнул руку в локте, ткнулся носом в плечо, чтобы хоть как-то приглушить ненавистное зловоние от бомжа.
– Эй, чего разлегся? – недовольно буркнул тот. – Давай двигайся.
Полок был узким, два человека на нем могли поместиться, только лежа на боку впритирку друг к другу. Легче было застрелиться, чем терпеть такое соседство.
– Ты что, глухой? – рычащим голосом спросил бомж.
И ударом в спину столкнул Валентина на пол.
Бродяга не казался серьезным противником. Среднего роста, плюгавый, а Валентин так разозлился, что готов был драться. Он поднялся, чтобы ударить бомжа ногой, но увидел наставленный на него черенок ложки, остро заточенный, смертельно опасный. Бомж пакостно скалился, обнажая темные пеньки уцелевших зубов, в глазах у него безумный блеск. Валентин испуганно отступил назад. Лучше уж на полу сидеть, чем лежать и гнить в сырой стылой земле. А ведь бродяга запросто мог пырнуть его заточенным черенком, ему в этой жизни уже нечего терять.
– Чего дергаешься, баклан? – дыхнув на него дохлятиной, злорадно спросил бомж.
– Это мое место, – жалко пробормотал Валентин.
– Это наше общее место. Я человек не жадный, могу и подвинуться… Или ты думаешь, что я вовсе не человек? Если бомж, то не человек, да? – агрессивно зашипел на него бродяга.
Лицо у него распухшее, расцарапанное, глаза и без того, как щелочки, а сейчас они еще стали уже. Грязный, косматый, вонючий…
– Да нет, не думаю…
Не в состоянии противостоять противнику, Валентин отступил к самой двери. Фактически это было бегство, но и в этом он нашел оправдательный момент. Он успокоил себя тем, что из узкой щели между дверью и порогом в камеру поступает тонкая струя не самого свежего, но совсем не вонючего воздуха и здесь ему будет легче дышать. Он сел на корточки, прислонившись спиной к шершавой стене. Ужасно неудобное положение, но выбирать ему не приходилось.
Зато бомж с удовольствием развалился на чужом лежаке. Подложил под голову грязный свитер, забросил ногу за ногу, достал откуда-то папиросу, блаженно закурил… Валентин и подумать не мог, что он может оказаться в ситуации, когда какой-то вонючий бродяга, этот отброс общества, будет выглядеть и богаче, и успешнее, чем он сам.
– Ничего, если я буду называть тебя чуханом? – не глядя на Валентина, спросил бомж.
– Ничего, если я буду называть тебя чмошником? – огрызнулся он.
– А я тебе пасть порву!
– Да пошел ты!
– Смотри, смелый… – гоготнул бомж и громко отрыгнул воздух. – Только трусливый, гы-гы… Или брезгуешь мной?
– Как ты догадался?
– Ничего, привыкнешь. В тюрьме к запахам быстро привыкаешь.
– Если бы к запахам, – скривился Валентин.
– Ты думаешь, это я воняю? Нет, это жизнь моя воняет. Погоди, твоя жизнь тоже вонять начнет. Или сомневаешься?
Валентин обреченно склонил голову. Как это ни прискорбно, но бомж был прав. Сам он еще жив, но жизнь его как будто умерла, она уже загнивает, начинает пованивать, а скоро смрад от нее будет невыносимым. Выхода у него нет, и скоро он задохнется от зловония собственной жизни.
– За что тебя повязали?
– За убийство.
– Кого убил?
– Человека… Случайного человека…
– Чего так?
– Напился до беспамятства, не понимал, что делаю…
Бомж спрашивал, он отвечал, но, казалось, это был не диалог, а монолог с самим собой. Валентину было плохо, его тошнило, живот болел, перед глазами все плыло, невыносимо хотелось лечь, приткнуть куда-нибудь голову. Но при этом он ощущал в себе потребность выговориться перед самим собой.
– Это бывает, – с важным видом отозвался бомж. – Я однажды сам перебрал… Просыпаюсь, а Ленка лежит с пробитой башкой. Хорошо, живая… Она с Колькой блудовала, ну, я ей за это и отвесил. Рука у меня тяжелая…
– Моя жена тоже блудовала, – кивнул Валентин.
– А говоришь, случайного человека убил.
– Нет, она не случайный человек. Но я ее не убивал… Лучше бы ее… Нет, лучше бы его…
– Кого – его? С кем она блудовала?
– Да. Эдуард его зовут. Эдик… Козел!..
– Не люблю козлов. Воняет от них, – скривился бомж.
Это было бы смешно, если бы не черная депрессия, на веки вечные подмявшая под себя Валентина.
– Воняет… – кивнул он. – Носом не унюхаешь, как воняет. Но воняет очень сильно. Потому что оружием торгует.
– Оружием?! Оружие – это серьезно, – кивнул бродяга.
– Каким оружием?! – спохватился Валентин.
Он не должен был говорить, чем занимается Тихоплесов. Его вообще нельзя впутывать в эту историю… Или можно? Ведь из-за него же Валентин перебрал со спиртным. Тихоплесов создал угрозу, которую он в пьяном беспамятстве и пытался предотвратить. Ведь он думал, что не курьера убивает, а киллера, который прибыл по его душу. Опьяненным подсознанием думал, потому и натворил бед…
Не было бы Тихоплесова, не напился бы Валентин до белой горячки. И жена бы от него не ушла. И не сидел бы он сейчас в этой вонючей камере с протухшим бомжом…
– Ну, ты сказал, что этот Эдик оружием торгует, – напомнил бомж.
– Оружием?! Ну да, торгует. Охотничьи ружья, карабины, все такое. У него легальное предприятие. И он очень богатый человек.
– Потому твоя жена к нему и ушла?
– Да, я для нее бесперспективный.
– Знакомая история. Моя Ленка тоже от меня ушла, потому что я бесперспективный. С Толяном сейчас живет, он у нас человек с положением, отходы заводские охраняет, а там цветные металлы. У него даже своя бытовка есть…
– И у этого тоже бытовка есть, – с мрачным видом кивнул Валентин. – Где-то на Рублевке. И Ленка твоя к нему не уйдет. Потому что он ее к себе не возьмет. Хотя бы потому, что у него есть моя жена…
– Бывшая жена?
– Не совсем. Я только вчера заявление в загс подал, нас еще не развели… Шел из загса, а этот меня ждет… Я думал, он меня убить хочет… Испугался… Напился… Думал, что киллер за мной пришел. А это был курьер из магазина…
– Он что, киллера мог заслать?
– Мог.
– Из-за бабы?
– Из-за нее тоже, – погруженный в свои мысли, отрешенно кивнул Валентин.
– А еще из-за чего?
– Ну, я узнал, что он оружием незаконно торгует.
– То законно, то незаконно, ты уж определись как-нибудь.
– Что законно?… – очнулся Валентин. – У него оружейные магазины по всей стране, там все на законных основаниях…
– Но ты что-то не то про него узнал.
– Ну, я думал, что узнал. На самом деле я ошибся…
– Да ты не думай, я никому ничего не скажу. Я же не подсадной там какой-то. Да и забуду я все скоро. Память у меня такая, надолго не хватает. Я завтра утром проснусь и даже не вспомню, как тебя зовут.
– Как ты можешь вспомнить, если не знаешь, как меня зовут?
– Ну да, не знаю… – беззубо ощерился бродяга. – Это, меня Семыч зовут.
– Валентин.
– Валентин – Валя, значит.
– Валентин!
– Да, но ведешь ты себя как Валя. Целку из себя строишь, спать со мной не ложишься, – глумливо хихикнул бомж.
– Да пошел ты!
– Ух, как страшно! Ленка моя так говорила, когда напугать меня хотела. Но так она баба…
– Могу и морду набить! – вспылил Валентин.
Не пристало ему терпеть унижения от какого-то грязного бродяги.
Читать бесплатно другие книги:
