Страж раны Валентинов Андрей

– Наши планы не изменились, – ответил Арцеулов. – Нам надо в Шекар-Гомп… Здравствуйте, подпоручик!

Чех вновь улыбнулся и что-то сказал командиру. Тот кивнул и, обратившись к своим всадникам, произнес несколько коротких резких фраз. В ответ те разом вскрикнули, подняв вверх оружие.

– Джор-баши говорит, что вы смелые люди. Его батыры приветствуют вас…

К ним подвели коней – серого для капитана и рыжего для Степы. Забираясь в седло, Арцеулов вдруг вспомнил, что не видел в отряде ни одной заводной лошади. Косухин, не обучавшийся выездке в юнкерском училище, чувствовал себя весьма неуверенно. Но боялся он напрасно – то ли конь попался хороший, то ли у Степы был прирожденный талант, но в седле сиделось крепко.

Джор-баши, пнув коня каблуком, крикнул, и отряд тронулся с места. Ехали почему-то не в сторону дороги, а обратно – в глухой тупик.

– Командир велел передать, что до Шекар-Гомпа долгий путь, – чех скакал рядом с Арцеуловым, придерживая рвавшегося вперед норовистого коня. – Он не сможет довезти вас к самому монастырю, но там останется немного, и мы объясним, как добраться. Еще Джор сказал, что с радостью пошел бы с вами, но тот, кто приказывает ему, велел передать, что это ваш путь.

Арцеулов кивнул, хотя понял далеко не все. Он поглядел на подпоручика, автоматически отметив неплохую посадку, как вдруг в голову пришла неожиданная мысль. Он придержал своего серого, чтобы поравняться со Степой.

…В красную кавалерию Косухина определенно бы не взяли. Приходилось напрягать все силы, чтобы не отставать от остальных.

– Степан, – окликнул Арцеулов. – Как вы?

– Не хуже, чем у товарища Думенко! – отозвался тот несколько сдавленным голосом.

Капитан не слыхал об отважном красном кавалеристе, но понял.

– Чеха видели? – продолжал он, но уже потише.

– Подпоручика? Ага. Навидался я таких еще на Волге… А что, знакомый?

– Знакомый…

Итак, подпоручика видел не только он…

– Странный он, – заметил Степа, – лицо какое-то… И глаза…

Он не стал уточнять, что лицо чеха напомнило ему другое – генерала Ирмана. Впрочем, у Косухина хватало проблем и без странного подпоручика.

– Слушай, Ростислав, а все-таки дверь…

– А что – дверь?

– А то…

Степа и сам не понимал, зачем заводит этот разговор. Наверное, ждал, что впавший в поповщину и мистику белый гад заведет шарманку про рай с адом. Тогда – из здорового чувства противоречия – Косухин сумел бы убедить себя в противоположном.

– Не знаю, – чуть подумав, ответил капитан. – Может, тайное убежище…

– Ага-а… – протянул Степа. – А чего тогда ты не захотел войти? Пересидели бы…

– Береженого Бог бережет… – неопределенно заметил Ростислав. Излишне откровенничать он не собирался.

– Бережет, значит?..

Степа чувствовал, что беляк темнит, и на душе становилось все тревожнее. Многое довелось повидать Косухину за последние время, но все более или менее вкладывалось в эластичные рамки материалистического учения. А вот дверь не влезала, изрядно смутив стойкого большевика.

Увидев, что Степа погрузился в раздумья, Арцеулов решил заняться единственно возможным видом деятельности – наблюдением. Прежде всего, удивила дорога. Капитан хорошо помнил, что от входа до конца ущелья, то есть, до высокой горы с крутыми склонами, было версты три. Значит, скакать им недолго, но минуты шли за минутами, а гора не только не приближалась, а как будто даже стала удаляться. Оставалось уповать на оптический обман или мираж, но капитан хорошо помнил карту. Ущелье на ней вообще не было обозначено, а горы казались на крупномасштабной карте маленьким пятнышком, сразу же за которым начиналась бесплодная ширь Такла-Макана. Но пустыня куда-то пропала. Арцеулов был уже готов обвинить во всем нерадивых картографов, но хватало и прочих мелочей.

К примеру, пыль. Капитан хорошо запомнил, как пылили всадники, когда он увидел их с площадки возле храма. Теперь же никакой пыли Ростислав не заметил, хотя дорога оставалась все той же. Да и скакали они как-то странно: слишком ровно, не спотыкаясь, хотя на дороге было полно камней. Между тем, толчков капитан не чувствовал. На шее коня он не заметил и капли пота, животное дышало спокойно, будто шло шагом, а не рысью. Копыта ступали в пыль, оставляя легкие – слишком легкие – следы, но словно не касались земли, проплывая в каком-то миллиметре от дороги. Еще одна странность – Ростислав видел, как неопытный Степа излишне рвет удила, но конь на это никак не реагирует. А таких коней капитан еще не встречал. Можно было, конечно, спросить у чеха, но Ростислав понял, что не сможет правильно сформулировать вопрос. Поэтому он предпочел не спешить.

Через полчаса капитан понял, что не ошибается. Ущелье становилось шире, гора, закрывавшая выход, отступила вдаль и теперь едва виднелась на горизонте. Вспомнились слова старика: «Вы смотрели, но не видели…» Но если так…

Арцеулов почти отпустил поводья и сделал то, что никак не следовало делать всаднику, идущему рысью – прикрыл глаза. Ничего, казалось, не изменилось, конь рысил дальше, но Ростислав вдруг понял, что напоминает ему эта странная скачка. Теперь, когда он не видел ни дороги, ни ущелья, чувства подсказали – конь не скакал, он словно плыл, но не в воде, а по чему-то более мягкому, податливому, обтекавшему со всех сторон. Ростислав чуть задержал веки полуприкрытыми, и вдруг перед глазами проступило что-то огромное, светло-желтое. Внезапно захватило дух, и капитану показалось, что он вновь оказался в кабине «Муромца».

Он открыл глаза – надоевшее ущелье продолжало неторопливо расширяться, гора, убегая вдаль, таяла на горизонте. Но Арцеулов уже не верил. Итак, открытыми глазами ничего не увидишь. Ну что ж…

Он вновь прикрыл веки, но не полностью, оставляя узкую щелочку. Вначале показалось, что он ошибся. Ростислав попытался вновь, взглянул налево, затем направо…

…Конские копыта действительно не касались земли. Арцеулов не ошибся – они не скакали, а плыли. Только не по воде – воды здесь не было и в помине. Плыли по воздуху, а вокруг не было ничего, кроме светло-голубого зимнего неба.

Земля осталась далеко внизу. Вернее, не земля, а огромная серо-желтая пустыня, то ровная как стол, то горбившая гигантскими барханами. Вспомнился рассказ Лебедева – Такла-Макан, сердце Азии, страшный песчаный ад, не проходимый ни зимой, ни летом, по которому передвигаются трехсотметровые барханы – и призраки…

Земля-пустыня была далеко, будто они вновь летели в «Муромце», но Арцеулову показалось, что они мчатся с гигантской, невероятной скоростью. И сами всадники изменились, став огромными, под стать небу и пустыне.

Тех, кто скакал рядом, капитан не смог разглядеть – все-таки через полуприкрытые веки наблюдать было затруднительно. Лишь на долю секунды показалось, что он увидел руку одного из всадников. Нет, не руку – желтым цветом, в тон далеким пескам, светилась под солнцем твердая, высушенная ветром и временем кость…

Капитан, судорожно вцепившись в поводья, открыл глаза. Ущелье никуда не исчезло, они продолжали рысить по бесконечной дороге. Можно было перевести дух, перекреститься и сказать самому себе спасительное: «Померещилось…»

Часа через полтора скакавший впереди Джор-баши поднял правую руку. Отряд придержал лошадей. Командир огляделся и шагом направил белого скакуна к подножию горы. Всадники стали спешиваться, кто-то побежал к ближайшим зарослям сухого кустарника за дровами, кто-то уже снимал с седла кожаный бурдюк с водой. Намечался отдых – и чай.

Соскочив с коня и поводив его, как и полагалось, несколько минут, Арцеулов поразился, как мало устал. «Интересно, сколько мы проскакали?» – мелькнуло в голове. А ведь они прорысили по ущелью верст двадцать. Но если считать по тому, что мерещилось…

Степа, отпустив коня отдыхать, уселся прямо на землю, по-прежнему хмурый и задумчивый. Молча достав пачку, он выдал Арцеулову предпоследнюю папиросину, согнул гармошкой последнюю и так же молча стал пускать кольца дыма в бесстрастное небо.

Арцеулов, настроение которого несмотря ни на что почему-то заметно улучшилось, был готов в очередной раз доставить себе удовольствие и съязвить в адрес краснопузого, но вид у Степы казался слишком уж не располагающим. Поэтому капитан начал иначе:

– Все о двери думаете, Степан?

– Ага…

Степа хотел ограничиться этим исчерпывающим ответом, но внезапно его охватила злость – и на себя, и на недобитого контрика, а еще больше на то, что Косухин не мог обозначить каким-либо внятным словом.

– Хочешь, Ростислав, порадую?

Капитан вопросительно поглядел на Косухина.

– Не знаю, чего ты там увидел, а вот мне старик накрутил, будто большим начальником стану…

– Поздравляю!

– Слушай дальше, беляк…

И Степа, сам не понимая зачем, рассказал белому гаду Арцеулову все: и про орден, и про стройку, и про сухорукого с трубкой, и про приклады, падающие на его распростертое на полу тело.

– Вот так… – выдохнул он, и сразу же стало легче. – Ну чего, белая кость порадовался?

– Нет, – иногда Арцеулов умел отвечать столь же односложно.

– Врешь, – скривился Косухин. – Знаю вас, беляков!..

– Плохо знаете…

Между тем галдящие воины Джор-баши уже возились возле костра костерка, на котором грелся котелок с водой. Арцеулов вспомнил, что после всех неприятностей лишился не только оружия, но и кружки с котелком.

– А ты чего увидел? – поинтересовался Степа. – Небось, как наших к стенке ставишь? То-то гляжу, веселый!

Арцеулов хотел ответить резко, но, взглянув на Степу, несколько снизил тон:

– Судя по вашим словам, Степан, с вами разобрались не наши, а как раз ваши. Революция – это свинья, которая жрет своих детей…

– Сам придумал?

– Нет, это не я. Это Камилл Демулен, тот, что Бастилию штурмовал. Так что нас не вините. А видел я, будто ухожу через тайгу, затем живу в Париже, потом воюю – но не с вами, ну, а под конец сижу в кресле и смотрю…

Арцеулов не знал, как назвать странный ящик, по экрану которого бегали изображения, и неуверенно закончил: «Синема».

Он хотел добавить про русский флаг, который будут называть «триколором», но почему-то промолчал.

– Буржуй, – вздохнул Степа. – И жизнь у тебя будет буржуйская!

– Должна была быть, – уточнил Арцеулов. – Должна – но уже не будет. И у вас будет как-то по-другому. Так что, может, все к лучшему. Тривиум! Там, у пещеры, сошлись три наши дороги. Та, которая, должна быть, та, что у нас вышла на самом деле. И новая, которая начинается…

Внезапно Ростислав смутился. Получилось как-то слишком поэтично, а в присутствии краснопузого он старался придерживаться военно-полевого лексикона.

– Наша жизнь понадобилась, – заключил капитан. – Кому-то нужно, чтобы мы жили дальше. Вопреки судьбе…

– Да причем тут судьба? – махнул рукой Степа. – Да и кому мы тут нужны? Тем, что за той дверью, что ли?

Арцеулов лишь пожал плечами.

– Дверь эта… Слушай, Ростислав, ну, а все-таки, чего там? Чего нам обещали?

– Вы же в детстве ходили в церковь…

– Ага! – взъярился Косухин. – Рай там, да? Каждому по перу вставляют и эту… арфу в зубы? Слыхал, как же! Ты, Ростислав, меня, как пролетария, видать, за дурика держишь!

– Я же предположил, что там вход в тайное убежище, – примирительно заметил капитан, которому совсем не хотелось ссориться.

– Брось! – скривился Степа. – Другое там! Только в рай-ад я тоже не верю. Заглянуть бы… Только, сдается мне, обратного ходу оттуда нет…

Арцеулов не без удивления поглядел на расфилософствовавшегося пролетария. Сам он пришел к такому же выводу.

– О чем спор, братья-вояки? – чех подошел незаметно и присел рядом, держа в руке дымящийся котелок. – Чай будете?

От предложения никто не отказался, и подпоручик вручил каждому по жестяной солдатской кружке. Правда, чай был каким-то подозрительным, но Степа храбро глотнул – и тут же замер с открытым ртом.

– Аг-х-х… Это чего?

Арцеулов, подносивший кружку ко рту, на всякий случай решил подождать. Чех рассмеялся, храбро хлебнув прямо из котелка:

– Смелее, братья-вояки! Это монгольский чай. Он зеленый, с солью, мукой и бараньим жиром.

Звучало не очень обнадеживающе, но в конце концов обе кружки были опустошены, а храбрый Косухин даже попросил добавки. Вскоре прозвучал приказ, и конники стали собираться. Между тем Арцеулов уже несколько раз пытался посмотреть на все происходящее по-своему, через прищуренные веки. Но ничего не выходило. Лишь однажды почудилось, будто он видит ровную желтую степь, а вдали возвышается огромная, странной формы скала. Капитан нагнулся и взял в руку несколько вывороченных грудок серой сухой земли. Земля на ощупь была самой обыкновенной, но сжав ее в руке, Ростислав на миг почувствовал что-то иное – словно вместо твердых земляных комков он сжимает в ладони горсть просыпающегося сквозь пальцы холодного песка…

Отряд уже стоял наготове, ожидая команды, когда Джор-баши внезапно привстал на стременах, прислушиваясь, что-то сказал ближайшим всадниками, а после подозвал к себе чеха. Они проговорили не дольше минуты, и подпоручик подъехал к Арцеулову:

– Джор-баши велел передать, что по дороге нас попытаются задержать. Если будет бой – держитесь сзади, ведь у вас нет оружия.

– Так дайте винтари, чердынь-калуга! – вмешался Степа. – Мы чего, стрелять не умеем?

– Командир Джор отвечает за вас. Не спеши, брат-вояк! Еще успеешь пострелять…

Джор-баши крикнул, взмахнул камчой, и отряд тронулся с места. Арцеулов, оказавшийся между чехом и Степой, устроился поудобнее в седле и прикрыл глаза.

…В глаза ударило что-то желтое, и Ростислав понял, что видит песчаный бархан. Он был совсем рядом, прямо под копытами коня, но они уже плыли по воздуху, и лишь изредка подковы касались песчаной вершины. Отряд поднялся выше, барханы – и этот, и соседний – стали уменьшаться, сливаясь с бесконечным желтым пространством. И чем выше отряд уходил в небо, тем больше становились всадники, словно вырастая на глазах.

Его окликнул чех. Капитан, открыв глаза, убедился, что они едут тем же ущельем, уходящим все дальше на юг. Гора, прежде закрывавшая путь, исчезла без следа.

– Не засни, брат-вояк! – повторил чех. – С коня упадешь!

Арцеулов кивнул и вдруг представил себе, как падает с коня, но не на близкую серую землю, а в голубой океан над мертвой желтой пустыней.

– А что, подпоручик? Долго падать?

Чех взглянул ему прямо в глаза, и Арцеулову на миг стало страшно от этого пристального немигающего взгляда.

Косухин не забирался мыслями так далеко. Он прикидывал, где бы раздобыть оружие, дабы не оказаться у стен загадочного монастыря беззащитным, а заодно, что им всем делать дальше. Тут наступала полнейшая неясность, и Степа лишний раз обругал себя за недостаточный интерес к географии, а заодно к лекциям о международном положении в странах зарубежной Азии. О таинственной двери он решил пока забыть. Вместо этого Степа стал мысленно составлять докладную руководителю Сиббюро товарищу Смирнову. Докладная получилась безразмерная, а разделы о «Мономахе» выходили вообще какими-то несуразными. О Венцлаве Косухин решил молчать до того момента, пока лично не прибудет в Столицу и не попадет на прием к товарищу Троцкому – или даже к самому Вождю.

…Выстрелы ударили неожиданно. Арцеулов и Степа успели лишь вскинуться, всматриваясь вперед, а всадники, следуя неслышной команде, уже перестраивались, прикрывая их от врагов. Тех было не менее полусотни – оборванных, в грязных халатах, зато с новенькими английскими винтовками. Большинство заняло позиции за камнями у одного из склонов, а наиболее смелые расположились прямо на дороге, стреляя с колена.

– Эх, винтарь бы!.. – Степа даже закусил губу, чувствуя свое бессилие. Отсиживаться за чужими спинами красный командир Косухин не привык.

Арцеулов не удивился – он словно ждал чего-то подобного. Отряд сбавил ход, перестраиваясь из колонны в лаву, и Ростислав прикрыл глаза.

…Пустыня кончилась. Перед ними возвышалась гигантская горная цепь. Громадные черные пики, голые, с пятнами снега по бокам, были совсем рядом, а чуть дальше, у горизонта, почти до самого небосвода высились неимоверной высоты вершины, затянутые белесым туманом. Никаких бандитов в рваных халатах – на краю скал ровной цепью стояли черные фигуры с рогатыми головами, размахивая в воздухе чем-то вроде длинных изогнутых мечей. Ростислав невольно вздрогнул – это не люди! На них не было одежды, вместо пальцев торчали суставчатые отростки с кривыми черными когтями, пасти скалились клыкастой ухмылкой.

«Бред!» – пронеслось в голове. Арцеулов поспешил открыть глаза и тут же нагнулся почти к самой конской гриве – новый залп ударил почти в упор. «Пусть стреляют! – Ростислав осенил себя крестом. – Лучше от пули, чем в зубы к тем…»

Джор-баши крикнул, и отряд рванул вперед, переходя с рыси в галоп. Арцеулов ударил коня каблуком в бок – скакун заржал и помчался стрелой. Рядом летел на своем рыжем Степа, и капитан поневоле позавидовал краснопузому. Лучше думать, что прорываешься под пулями на полном скаку, чем представлять, как с каждой секундой приближаются зловещие пасти с острыми клыками, как красным огнем горят немигающие круглые глаза…

Никто из всадников не стрелял, только передовые выхватили сабли. Сам Джор-баши не доставал оружия. Он сидел в седле ровно, и на красивом спокойном лице не отражалось ничего, будто командир не видел опасности – или слишком презирал ее…

Враги не уходили. Те, что оставались на флангах, продолжали огонь, а стоявшие на дороге упали на землю и пытались стрелять лежа. Еще секунда – и конь Джора, мчавшегося первым, разорвет бандитский строй…

…В последний момент Ростислав не удержался и прикрыл глаза. Черные чудища были уже совсем рядом, они подпрыгивали, пытаясь достать всадников кривыми мечами, но каждый раз отскакивали, не нанося им вреда. Красные глаза бешено сверкали, из пастей капала пена, но стало ясно, что всадники прорвутся. Белый конь Джор-баши взлетел чуть повыше, ударил копытами первого демона…

Ростислав открыл глаза – бандит в рваном халате валялся в пыли, бросив винтовку, остальные бежали прочь, а конная лава уходила дальше, недоступная ни стали, ни свинцу. Прогремели еще несколько выстрелов – били вдогон, растерянно и беспорядочно, а затем наступила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт.

– Прорвались! – облегченно выдохнул Арцеулов, поглядев на Степу. Тот недовольно хмурился. Война приучила к оружию, и без винтовки Косухин чувствовал себя не просто беззащитным, но и чуть ли не голым.

Отряд вновь перешел на рысь. Погони не боялись, более того, Арцеулов заметил еще одну странность, понятную опытному фронтовику – после боя бойцы мгновенно успокоились, никто не переговаривался, не шутил, как будто вообще ничего не случилось. Косухин, не интересовавшийся вопросами военной психологии, отметил лишь отсутствие потерь. Немного поразмыслив, он отнес это к низкому уровню стрелковой подготовки местных бандитов.

Где-то через пару часов отряд вновь остановился. В этом месте долина вновь сузилась, горы подступили к самой дороге. Конники спешились и, наломав сушняка, принялись варить похлебку. Покуда котел кипел, Степа и Арцеулов сидели в сторонке, дымя самокрутками из тех крошек, которые удалось наскрести по карманам. Говорить было не о чем, разве что о близкой перспективе остаться без курева.

Похлебка получилась жирной и пересоленной, но для беглецов, последний раз обедавших сутки назад, экзотическое блюдо показалось верхом местной гастрономии. Сразу же потянуло вздремнуть, но времени не было. Джор-баши отдал команду, и отряд вскочил в седла.

Теперь ехали гораздо медленнее. Трое всадников были высланы в дозор, остальные держали наготове винтовки, и оба беглеца в очередной раз пожалели, что остались без оружия.

Следующая засада встретилась часа через полтора, когда бледное зимнее солнце уже начало клониться к западу. Где-то вдали ударила пулеметная очередь. Через минуту показались мчавшиеся что есть дух дозорные, и Джор-баши остановил отряд. Всадники кричали, указывая на выступ скалы, нависавшей над ущельем. Слов было не разобрать, но все стало ясно и так: за скалой засел пулеметчик.

На спокойном лице Джора мелькнула легкая, чуть презрительная усмешка. Он что-то сказал бойцам, те дружно расхохотались, после чего последовала команда. Четверо спешились, передав коней товарищам, и отправились по еле заметной тропе, ведущей наверх, к скалам.

Джор-баши подождал с четверть часа, а затем вновь скомандовал, и отряд шагом двинулся вперед. Неугомонный Степа сунулся было в первый ряд, но его тут же оттеснили. Бойцы держали винтовки наизготовку, настороженно посматривая наверх.

Как только послышалась выстрелы, стволы ударили залпом. Пулеметчик на мгновение утих, но затем вновь послал очередь, взметнувшую пыль перед конем Джора. Белый скакун даже не дрогнул. Бойцы, дав еще залп, стали рассредоточиваться, не забывая при этом прикрывать Степу и капитана.

– Да чего это они? – наконец не выдержал Косухин. – Да кто ж так, чердынь-калуга, воюет? Это ж каждый унтер знает! Соскочить на землю, да за лошадей, да прицельным огнем!

– Не вздумайте слазить с коня! – резко бросил капитан.

– Сам знаю! Еще за труса примут!

Арцеулов прищурил глаза и чуть не отшатнулся. Ущелье вновь исчезло. Отряд стоял, тесно сбившись на маленькой каменной площадке между двумя гигантскими пропастями. Прямо над ними нависала покрытая снегом гора, небо было не светло-голубым, а почти синим, вдали, задевая за уступы скал, плыли бледные рваные облака. Арцеулов поглядел вперед, туда, где засада. Пулеметчика не было – на заснеженном склоне разместился громадный многорукий великан. Круглые глаза горели желтым огнем, из пасти то и дело выскакивал длинный ярко-красный язык, расщепленный на конце, словно у гадюки. Огромные шестипалые конечности вцепились в каменные выступы, удерживая громадное туловище на склоне. Круглая голова с большими продолговатыми ушами лежала прямо на плечах, шеи у чудища не было, зато на спине топорщилось что-то похожее на гребень. Великан взревел, длинный узкий язык пламени метнулся вперед, лизнув край скалы, на которой стояли всадники. Бойцы Джора вскинули винтовки – нет, не винтовки, луки – и десяток стрел понесся вверх. Великан махнул когтистой лапищей, закрывая морду, две стрелы вонзились в предплечье, и по горам вновь пронесся громкий тоскливый рев.

– Вы слышали? – Арцеулов, открыв глаза, повернулся к Степе.

– Чего? Ну, стреляет, гад. А что?

Объясняться было некогда, да и Степа все равно бы не поверил.

Пулеметчик вновь смолк, но всадники не двигались.

– Эх, прорываться надо, чердынь-калуга! – вздохнул Степа. Арцеулов кивнул и вновь попытался увидеть то, другое…

…Великан был там же, красная пасть недобро скалилась, огромная ушастая голова нерешительно поворачивалась то влево, то вправо. Чудище было чем-то обеспокоено. И тут, откуда-то сбоку, взвилась стрела, великан заревел, пораженный в бок…

Капитан открыл глаза и услышал стрельбу. Били откуда-то со скалы, совсем неподалеку от пулеметчика.

– Молодец командир, чердынь его! – прокомментировал довольный Косухин. – Он же своих в обход послал! Ну, сейчас будет дело!..

Действительно, всадники стали перестраиваться, явно готовясь к прорыву. Джор оглянулся, крикнул – и отряд стрелой понесся по ущелью. Где-то наверху по-прежнему гремела стрельба, но пули неслись в другую сторону – тот, кто был в засаде, отбивался от бойцов, подобравшихся к его убежищу.

Через несколько минут несколько всадников, держа оседланных коней в поводу, отстали, чтобы дождаться своих. Остальные, во главе с Джором, поехали дальше, вновь перейдя на спокойную рысь.

Вскоре отряд остановился и спешился, правда чаю не варили и держались настороже. Похоже, остановка нужна была лишь для того, чтобы подождать отставших и дать отдых коням.

Косухин страдал – табак, включая последние крошки из карманов, кончился. Он огляделся, с изрядным пессимизмом отметив, что никто из бойцов Джора не курит. Поразмышляв минуту, Степа направился к одиноко сидевшему в стороне чеху.

– Слышь, товарищ, – нерешительно начал он, – у тебя того… Ну, табачку…

Чех улыбнулся, пошарил в кармане зеленой шинели и достал нераспечатанную пачку папирос «Атаман» с портретом врага трудового народа Семенова, выполненным в три краски. При виде знакомых папирос Степа оттаял.

– Спасибо, браток! Я две штуки возьму. Для капитана…

– Бери все, брат-вояк! – вновь улыбнулся легионер.

Обрадованный Косухин еще раз поблагодарил и не смог удержаться от следующего вопроса, на этот раз куда более серьезного:

– Ты, товарищ, видать из чехвойска?

– Был, – на этот раз на лице подпоручика не было улыбки. – До… как это по-русски… апреля прошлого года. Можно сказать, отвоевался, брат-вояк.

– Так чего ты здесь? Ехал бы домой, отдыхал…

– Отдохну, – так же серьезно кивнул чех, – но сначала нужно помочь другу. Ведь мы должны помогать друзьям, правда?

– Правда, – кивнул Косухин. Чех ему понравился. – А кем ты до войны был?

– Гимназистом. Из старшего класса призвали. В пятнадцатом…

Их глаза случайно встретились, и вдруг Степе стало страшно. Такой взгляд он уже видел. Видел – и не забудет до конца дней…

Арцеулов, все еще переживавший последний бой – и тот, который видел Косухин, и тот, что видел он сам, закурил почти без всякого удовольствия, и лишь потом догадался поблагодарить Степу за папиросы.

– У чеха взял, – пояснил Косухин, не вникая в подробности. – Хороший, видать, парень…

Вскоре послышался топот копыт, и показались отставшие. Степа, пересчитавший всадников, с удовлетворением отметил, что и в этой схватке отряд не понес потерь. Его доверие к командиру Джору заметно выросло.

Солнце клонилось к горизонту, а они все еще ехали по бесконечной долине. Даже слабо разбиравшийся в географии Косухин начал понемногу удивляться. Арцеулов уже не сомневался. Теперь, когда солнце понемногу садилось, и дневной свет мерк, ему уже не надо было зажмуривать глаза. Достаточно чуть прищуриться, и перед ним вставали горы – огромные, невероятно высокие, покрытые мощными ледниками. Лед искрился в лучах уходящего солнца то синим, то зеленым огнем, внизу чернели скалы, а над всем этим нависало темно-синее небо, по которому летели гигантские всадники…

«Карту бы! – в очередной раз подумал капитан. – Это же какие за Такла-Маканом должны быть горы?»

Впрочем, в подобных пределах Арцеулов географию знал, но ответ был слишком пугающим и невероятным.

Солнце уже коснулось горизонта, заметно похолодало, в воздухе изредка слышался далекий птичий крик, а отряд все ехал. Кони шли без устали, словно только что стояли в стойлах, а не рысили весь день по каменистой дороге. Степа и Ростислав тоже не ощущали особой усталости. Конечно, ночное путешествие и дневная скачка оставили свой след, но оба чувствовали себя достаточно бодро.

«Нервы, – рассудил капитан. – Потом отпустит – и свалюсь».

…Крик прозвучал неожиданно, когда вокруг стояла звенящая предзакатная тишина, и даже птицы стихли, уступая свои дневные владения ночи. Кричал один из дозорных, карьером гоня коня к Джору.

– Видал? – прокомментировал Степа. – Снова нарвались! Джор-то…

Он не договорил, но Ростислав понял. На этот раз командир воспринял опасность куда серьезнее. Он внимательно выслушал дозорного, и даже на расстоянии было заметно, как помрачнело его лицо. Джор повернулся к бойцам и что-то проговорил. В ответ послышались недовольные голоса, но Джор-баши повторил приказ, на этот раз громче и резче, и всадники начали поворачивать коней.

– Да чего это он? – Косухин был явно озадачен.

Отъехали недалеко – метров на сорок. Джор остался на прежнем месте, положив винтовку на шею своего белого коня. Послышался странный клекочущий звук, вначале еле слышный, затем все более заметный и громкий. Арцеулов и Степа переглянулись.

– Чердынь его! – протянул Косухин. – Аэроплан!

Ошибиться было трудно – этих звуков они наслышались за последние дни. Мотор уже гремел, и вот из-за ближайшей горы вынырнул хищный черный силуэт. Машина с ревом пронеслась над всадниками и сгинула в темнеющем небе.

– На разворот пошел, – Степа облизнул потрескавшиеся от ветра губы. – Сейчас врежет, гад!

Арцеулов молчал, чуть прикрыв веки – с каждым разом это становилось все проще. Ущелье пропало, вместо него вновь выросли чудовищной высоты заснеженные пики. Они стояли на одной из вершин, вокруг сверкал синеватый лед, и солнце, исчезавшее в промежутке между двух гор, казалось огромным. Лед под копытами был чист, без единого следа. Ростислав без всякого удивления заметил, что никто из всадников не отбрасывает тени…

…Мотора он не услышал – лишь какой-то резкий свист. Что-то черное понеслось на них прямо со стороны исчезавшего за горами солнца. Оно и в самом деле походило на аэроплан, но чем ближе, тем яснее видны были медленно движущиеся кожистые крылья, длинная изогнутая шея и огромная голова с небольшими рожками и высоким гребнем. Пасть чудища была раскрыта, глаза горели ровным синим огнем, а из-под покрытого чешуей брюха свисали когтистые лапы, покрытые темной бугристой кожей. Крылатая смерть летела почти беззвучно, только негромкий свист продолжал звучать, и от этого свиста дикой болью взорвалась голова, во рту стало сухо…

Крылатый змей летел прямо на сгрудившихся всадников, лениво поводя крыльями. Когтистые лапы начали сжиматься, пасть раскрылась, и оттуда повеяло не огнем, как в старых легендах, а могильным холодом. Казалось, вновь вокруг встали деревянные стены старой церкви, и нечеловеческая рука рвет доски пола…

Кони тревожно заржали, переступая ноги на ногу, и только натянутые уздечки удерживали их на месте. Лишь белый скакун командира стоял, как влитой. Джор медленно выпрямился в седле и поднял правую руку к закатному солнцу.

Арцеулов вспомнил барельеф над входом в старый храм. Он был разбит, но не узнать всадника было невозможно…

В руках Джора появилось ружье, до этого лежавшее поперек конской холки. Нет, не ружье – гибкий белый лук, на тетиве уже была наготове стрела. Левая рука застыла в воздухе, а правая начала не спеша оттягиваться к уху…

…Чудовище ускорило свой полет, крылья забились, словно змей почуял опасность. Вновь дохнула черная пасть, мертвый холод стал невыносим. Но Джор по-прежнему не двигался, стрела замерла, готовясь к полету…

У Ростислава перехватило дыхание. Казалось, он уже видел это: всадник на белом коне, в остроконечной монгольской шапке с натянутым тугим луком на фоне уходящего за горы солнца – и смерть, несущаяся навстречу…

Змей вновь раскрыл пасть, глаза полыхнули белым пламенем, и в тот же миг стрела сорвалась с тетивы. Дохнул холод, Арцеулов невольно закрыл глаза…

– Ну, парень! – ахнул Степа, от возбуждения дергая капитана за плечо. – Попал! Попал! Из винтаря срезал! Ну, чердынь-калуга, дает!

Арцеулов открыл глаза. Командир Джор ленивым движением закидывал винтовку за спину, а аэроплан, неуверенно дергаясь и пуская тонкую струйку черного дыма, уходил куда-то за скалы.

– В мотор попал! – продолжал пораженный Косухин. – Ну, глаз-алмаз!

– Да, – капитан кивнул. В горле пересохло, хотелось пить, и он вдруг впервые подумал, что всех им виденное – просто бред. Джор-баши попал в моторную часть аэроплана – дело редкое, но, в общем-то, вполне реальное. Правда, аэропланы в здешних местах – вещь, пожалуй, еще более невиданная, чем чудища с кожистыми крыльями…

На этот раз в путь тронулись не сразу. Несколько конников съездили на разведку, и лишь затем отряд поскакал дальше. Степа, пораженный лихим выстрелом Джора, не мог прийти в себя, еще и еще раз переживая случившееся. Арцеулов молчал. То, что довелось увидеть ему, обсуждать было невозможно – во всяком случае не с краснопузым Косухиным.

А затем, когда от солнца, исчезающего за горизонтом, остался лишь тонкий красный серп, на долину упал туман. Он появился как-то сразу, почти мгновенно. Тут же все исчезло, можно было разглядеть лишь спину едущего впереди.

Настроение сразу упало, в особенности у Степы, чья шинель одинаково плохо предохраняла как от холода, так и от сырости. Косухин вначале терпел, а затем принялся негромко чертыхаться. Арцеулов надвинул шапку на лоб, запахнул полушубок и старался ни о чем не думать. Чувство было странным, словно вокруг все исчезло, и он оказался один на один с серой пеленой, в которой сгинул мир – и выдуманный, и реальный. Пару раз он прикрывал веки, но ничего кроме темноты и тумана, увидеть не смог…

Так они ехали еще часа полтора. Наконец кони перешли с рыси на шаг. Сквозь туман мелькнуло что-то черное, большое. Капитан подумал, что его странные видения продолжаются, но удивленный возглас Степы показал – на этот раз все было по-настоящему. Они подъехали к горе, но не маленькой, похожей на холм, какие они встречали у Челкеля, а настоящей, подобной тем, над которыми летели в белесом зимнем небе гигантские всадники.

– Скоро будем! – чех оказался рядом, кивнув Арцеулову. Тот кивнул в ответ, сообразив, что начинает различать окружающее. Да, здесь были горы. Ущелье кончилось, они ехали по каменистой равнине мимо темных крутых склонов, уходящих прямо в небо. Солнце уже зашло, окрестности заливала темнота, но сквозь нее можно было различить громадные неровные силуэты, закрывавшие весь горизонт. Всюду лежал снег – и под копытами корней, и на склонах, и на далеких вершинах, которые угадывались за ночной тьмой.

Арцеулов молчал, притих и Степа, который воспринял перемену спокойнее, чем можно было ожидать. За последние дни красному командиру Косухину довелось повидать столько нового и непривычного, непредставимого в обычной жизни, что открывшиеся за туманом горы не слишком удивили.

Отряд добрался до небольшой площадки возле почти отвесного, уходящего ввысь склона. Она была засыпана свежим, девственно чистым снегом, лишь несколько огромных валунов чернели по краям, да в дальнем углу сквозь вечерний сумрак угадывался черный вход в пещеру. Справа склон разрывало русло небольшой горной речки. По краям смерзся лед, но в центре его не было; вода, с шипением падая с небольшого водопада, уходила куда-то влево, теряясь во тьме.

Джор-баши отдал команду, и всадники остановились.

– Приехали! – чех, подъехав поближе, кивнул на пещеру. – Там переночуете, братья. А потом идите вдоль реки. Шекар-Гомп в трех днях пути…

Арцеулов поглядел на шумящую воду и соскочил с коня. Степа последовал его примеру, и чуть было не упал прямо в снег. Легионер подождал, пока они слезут, затем снял с седла вещевой мешок:

– Держите! На три дня должно хватить.

– Спасибо, браток! – Косухин, подхватив мешок, поспешил закинуть его за спину. – Нам бы, товарищ… ну, хоть бы один ствол…

Чех не ответил, и Степа понял – оружия им не дадут.

Арцеулов поправил шапку и шагнул к Джору, неподвижно сидевшему на своем белом скакуне. Косухин поспешил следом. Джор-баши взглянул на них, по тонким губам скользнула легкая улыбка. Степа поспешил приложить руку к своей черной мохнатой шапке и отчеканил:

– Товарищ Джор! От имени командования Рабоче-Крестьянской Красной армии позвольте поблагодарить вас и в вашем лице…

Он сбился и неуверенно закончил:

– Ну, в общем, спасибо…

Джор поглядел на Степу, вновь улыбнулся и внезапно протянул большую сильную ладонь.

– Большое спасибо, господин Джор! – Арцеулов секунду подождал, еще раз вспомнив то, о чем когда-то рассказывал Богораз, и негромко добавил:

– Спасибо, хан Гэсэр…

Лицо всадника на миг стало серьезным, почти суровым, затем он кивнул Ростиславу и подал ему руку. Они уже хотели уходить, когда командир, немного подумав, снял с пояса что-то похожее на пастуший рожок и протянул его Ростиславу.

– Это эвэр-бурэ, – перевел чех. – Командир Джор говорит, что если ты потрубишь в него, тебе помогут…

Рог был небольшим, изогнутым, гладким, почти без украшений. Лишь по краям шел простой врезной орнамент в форме переплетающихся ромбов.

– Спасибо, – повторил Арцеулов, пристраивая подарок за поясом.

Всадник на белом коне поднял руку, прощаясь, остальные что-то прокричали, чех улыбнулся и взял двумя пальцами под козырек. Отряд рванул прямо с места в галоп и помчался обратно к подножию соседней горы.

Несколько минут оба молчали, наконец Косухин, шумно вздохнув, снял мешок с плеча.

– Ну чего, беляк, кажись живем?.. А славные они ребята!

Он еще раз вздохнул и начал деловито протаптывать дорожку к черному провалу пещеры. Арцеулов поглядел вслед уходящему отряду, подождал, пока темнота не сомкнется за последним всадником, и пошел следом. Но что-то заставило оглянуться.

…Ночь вступала в свои права, тьма покрыла вершины гор, лишь в ясном безлунном небе ослепительно ярко, по-зимнему горели звезды. Ростислав замер – прямо по небу, закрывая созвездия, неслышно скользили тени. Небесные всадники уходили вдаль, все выше, пока не исчезли среди бесстрастно мерцавших звезд.