Фокиниада Степнова Ольга

– Кого?

– Сторожа! Светозара!

– И где?

– На кастинге! Вот только на каком, не помню, я их столько прошла… Но на каком-то кастинге я его точно видела!

– Спи, детка. Лунёв не лучшая партия для тебя. Он, конечно, красавчик, но всего лишь малооплачиваемый сторож. Пока!

Севка ушёл довольный, что ему не пришлось скрываться, и что его уход не очень расстроил Кристи. Пусть её очаровательная головка будет забита красавцами-сторожами и кастингами.

Шуба открыла дверь в розовом пеньюаре.

Никогда она не страдала пристрастием к гламурным вещам, поэтому Севка удивлённо присвистнул.

– Ну, ты даёшь! Что, бабло девать некуда?

– Проходи, – посторонилась Шурка. – Только в краску не вляпайся, у меня ремонт не закончен.

Севка прошёл в гостиную и огляделся. Ремонт действительно был не закончен – в углу стояла стремянка, громоздились банки с краской, а из мебели присутствовала лишь надувная кровать.

– Да тут в футбол играть можно! – поразился Фокин километражем пространства. – Слушай, на хрена тебе одной такие хоромы?

– Пойдём на кухню, – как-то неуверенно позвала Шуба, и Севка поразился, что почему-то не пахнет жареной картошкой.

На кухне за барной стойкой «под мрамор» восседал голый по пояс черноволосый красавец, похожий на тех, кто вертится у шеста в стрингах. На этом, правда, были джинсы, но глаза с поволокой и лоснящееся тело с правильно прокачанными мышцами, не оставляли сомнений в роде его занятий.

– Шуба! – захохотал Севка, замерев на пороге кухни. – Ты решила мне отомстить и вызвала на дом стриптизёра? Нет, деньги определённо тебя испортили…

– Знакомься, – заходя вперёд, промямлила Шурка, – это мой жених Алекс. А это мой друг детства Сева Фокин, – покраснела она.

– Же-них? – опешил Севка. – Ты не шутишь?

– Нет. – В глазах у Шурки отчётливо вспыхнув вызов, и Севка вдруг догадался, что ни авокадо, переданные через консьержку, ни игровая приставка с красивым именем Кристи, не прощены.

Предстояло пожать жениху руку, но Фокин понял, что не в силах этого сделать. Впрочем, жених тоже не горел желанием обмениваться рукопожатиями. Он пил мартини и закусывал его виноградом.

Виноградом!

На столе не было ни жареной картошки, ни солёных огурцов. Только фрукты и мартини «бьянки».

– Здрассьте вам, – процедил Севка, забираясь на высокий барный стул.

– Привет, – непринуждённо кивнул Алекс. – Мне Александра много про тебя рассказывала.

– Кто? – не понял Севка.

– Александра – это я, – пояснила Шуба, усаживаясь рядом с Алексом.

– Да ну?! Всю жизнь Шуркой была, а как разбогатела, Александрой стала? Кстати, она тебе рассказывала, жених, что мы с ней иногда вместе спим? – начал ёрничать Севка.

– Конечно, – белозубо улыбнулся Алекс. – У нас нет друг от друга тайн. Я не ревную Александру к прошлому. Когда мы поженимся, она с тобой спать не будет.

– Это я – прошлое? – поразился Севка. – Я?!!

Алекс налил ему «Бьянки» и протянул гроздь зелёного винограда.

– Все мы – прошлое для кого-то, – философски заметил он.

– Все мы для кого-то игровые приставки, – буркнул Севка, залпом выпивая мартини и возвращая виноградную гроздь в вазу. – Ты знаешь, жених, что Шуба любит меня?

– Я знаю, что ты не любишь её, – невозмутимо парировал Алекс.

– Хватит! – Шуба шибанула по стойке ладонью, и бокалы жалобно звякнули. – Я не хочу, чтобы вы разговаривали обо мне, будто меня здесь нет!

– Ты хочешь поговорить с ним наедине? – в упор посмотрел на неё Алекс.

– Нет, – потупилась Шуба. – Не хочу.

– Хочешь, я же вижу! – Алекс легко соскользнул с высокого стула. – Пойду на балкон, подышу свежим воздухом.

Он вышел из кухни, бесконечно унизив Севку своим благородством и грациозной красотой.

– Не надо было тебе приезжать, – всхлипнула Шурка, пальцем промокнув свои в кои-то веки, подкрашенные ресницы.

– Где ты его подцепила?

– На работе. Он недавно устроился работать инструктором в нашу автошколу.

– Твою мать! – спрыгнул Севка с этого чёртового барного стула, рассчитанного на таких высоченных красавцев как Алекс. – Мать твою, Шуба! Разве ты не видишь, что это альфонс?! Разве не понимаешь, что ему нужен твой пентхауз и твои деньги, а не ты?!

– Ну и пусть, – вздохнула Шурка, так толком и не всплакнув. – Что же теперь и замужем не побывать? Пусть живёт в моей квартире, ездит на моей машине и пользуется моими деньгами. Зато мне приятно пройтись с ним по улице!

– Что ещё тебе с ним приятно? – заорал Севка.

– Всё! – выкрикнула в ответ Шуба. – Мне всё с ним приятно! И я стану его женой!

– Так… – Севка яростно пнул барный стул и побежал на балкон.

Алекс стоял возле перил и романтично смотрел на звёзды.

– Что ты в ней нашёл? – пихнул его Севка в грудь. – Она же… страшная!

– Козёл ты, – поймал его за руку Алекс. – Александра – красавица.

– Скажи, тебе нужны её деньги? – Севка с трудом вырвал руку.

– Я докажу, что это не так, – спокойно ответил жених.

Его выдержка и самообладание так взбесили Фокина, что он не выдержал и вмазал ему под дых. Пресс оказался железным, Алекс только тихонько крякнул, но устоял.

– На твоём месте я бы тоже меня ударил, – невозмутимо сказал он. – Но если ты хочешь приходить в этот дом, мы должны подружиться.

– Я никогда не стану прошлым для Шубы, слышишь?! – сквозь зубы процедил Севка. – Ни-ког-да!

В кармане завибрировал мобильный и, чтобы показать, что он тоже спокоен, Севка ответил на звонок подчёркнуто вежливо:

– Я вас слушаю.

Адвокат Женя Данилов взволнованно что-то сказал и потом повторил это три раза, чтобы до Фокина дошёл смысл сказанного.

– Что?! Что происходит?! – На балкон прибежала Шуба и начала трясти за плечо побелевшего Севку. – Почему ты молчишь?!

– Папаня в изоляторе повесился, – тихо ответил Фокин.

– Да в морге ваш Фокин! В морге! – твердил дежурный мент с погонами младшего лейтенанта, но ни потрясти его за грудки, ни дать в морду, не было никакой возможности, потому что это было здание РОВД, да и сил никаких не осталось.

Васька Лаврухин, примчавшийся через десять минут после того, как ему позвонила Шуба, заорал на младшего лейтенанта:

– Я же говорю тебе, Панков, есть сведения, что Фокина откачали и увезли в лазарет!

– Так и валите в лазарет, что вы ко мне привязались? – оскорбился Панков. – А я говорю, что бомж этот кладбищенский – в морге!

Лаврухин схватил за руку Шубу, и потащил её к машине.

Севка пошёл за ними.

Через десять минут они сидели в приёмном покое больницы.

– Да, привезли Фокина, жив ваш папаша, – кивнул дежурный врач. – В реанимации он лежит. Плохой совсем.

– Попрощаться пустите? – спросил будто бы не сам Севка, а кто-то за него озвучил его мысли. Он вообще будто видел себя со стороны – маленького, щуплого, всклоченного, несчастного и потерянного…

Кажется, когда умирают, видят себя со стороны.

– Не положено свиданий, – вздохнул врач, но, подумав, добавил: – Хотя… уж больно тяжёлый больной, давайте попробуем договориться.

Лаврухин с дежурным врачом куда-то ушли.

Шуба села рядом с Севкой на пластиковую скамеечку и, обняв его за плечи, прижалась к нему.

– Ну живой же! – зашептала она. – Пусть в реанимации, но живой! Твой папаня сильный, он выкарабкается!

– Не мог он в петлю полезть, – давясь слезами, пробормотал Севка. – Не мог! Ты папаню не знаешь, он любит жизнь в любых её проявлениях, даже тюремных.

Они помолчали немного, Севка чувствовал, как бьётся Шуркино сердце – взволнованно и учащённо.

– Хочешь, я не буду выходить замуж за Алекса? – вдруг спросила она.

– Не хочу. Не сидеть же тебе из-за меня всю жизнь бобылихой.

Сердце у Шубы дало сбой и заскакало галопом. Наверное, она ждала другого ответа, но Севка не мог его дать.

– Пошли! – крикнул из мерцающего дневными лампами коридора Лаврухин. – У нас есть несколько минут на свидание Генрихом!

В сестринской всем выдали белые халаты, бахилы и какие-то дурацкие маски. Словно стая инопланетян они ввалились в палату реанимации.

Папаня с синюшным лицом и багровой полосой на шее лежал под белой простынёй. Какой-то шумный агрегат через прозрачную маску качал воздух в папанины лёгкие, отчего грудь у Генриха то вздыбливалась, то опадала.

– Папаня! – бросившись к нему, Севка упал возле кровати на колени. – Папаня, вернись! Я тебя люблю больше всех на свете! У меня кроме тебя никого нет!

Шуба с Лаврухиным, не найдя стульев, уселись на подоконник.

Папаня вдруг открыл глаза и сорвал с себя аппарат искусственной вентиляции лёгких.

– Севун, дай водяры, день торговли надо отметить! – прохрипел он.

– Не положено, – всхлипнул Севка. – Ты сам дышать можешь?

– Если не дашь, сдохну немедленно, – пригрозил Генрих Генрихович. – Я уже почти месяц в общественной жизни никак не участвую!

Шуба порылась в сумочке, отыскала туалетную воду с пульверизатором и подошла к Фокину-старшему.

– Рот откройте, – распорядилась она, наклоняясь над кроватью.

Папаня широко распахнул пасть, показав вполне приличные зубы и опухшую глотку. Шурка несколько раз прыснула туда туалетной водой.

– Отсутствие алкоголя для постоянно пьющего человека – большой стресс, – пояснила она. – Он не столько от повешания умирал, сколько от отсутствия водки.

– Другое дело! – обрадовался Генрих. – Теперь можно жить дальше!

– Скажи, что ты не сам повесился! – взмолился Севка, хватая его за руку.

– Сам. Штаны снял и на них повесился. Тошно стало! Не вынес информационной блокады. Скажи, Севун, Египет открыл границу с Сектором Газа? – Генрих опять открыл рот, и Шуба снова брызнула туда туалетной водой.

– Генрих Генрихович, на вашем месте я бы признался, что вам помогли повеситься, – сурово сказал Лаврухин. – У вас же на руках синяки!

– Кто помог-то? Дохляк, которого мне вчера в камеру подсадили?! Да я его сам десять раз повешу! А синяки – это трупные пятна, – хмыкнул папаня.

– Зря вы так, – вздохнул Вася. – Вас завтра же в психушку определят долечиваться.

– А там день десантника дадут отметить? – оживился папаня.

– Там каждый божий день – день десантника, – усмехнулся Вася, доставая из кармана разрывающийся от вибрации мобильник. – Лаврухин у аппарата! – рявкнул он в трубку.

– Время! – В палату заглянул конвоир и, принюхавшись, вдруг спросил: – Почему одеколоном пахнет?

– Это миазмы моей души! – бодро откликнулся Фокин-старший. – Лю-юди, а кого утвердили в должности президента Ирана?! – заорал он.

– Больному лучше? – удивился конвоир.

– Больному хуже! – заявила Шуба и, незаметно сунув под подушку туалетную воду, быстро нацепила на папаню кислородную маску. – Не дёргайтесь и притворяйтесь смертельно больным, – шепнула она Генриху.

– Ещё раз повесишься, убью! – показал ему кулак Севка.

– Время! – напомнил конвоир и скрылся.

– Я должен срочно уехать, – вдруг заторопился Лаврухин. – На моём участке девку ножом пырнули. Прямо в частной гостинице! – Вася рванул к двери и выбежал в коридор.

– Ка-ка-какую девку?! – помчался за ним Севка. – В ка-кой гостинице?! В «Золотом петушке»?!

– Откуда ты знаешь? – резко остановился Лаврухин.

– Там… там… там… там… – От ужаса Фокин не мог ничего сказать.

– Ты оставил там свою игровую приставку? – догадалась подбежавшая Шуба.

– А-а-а-а-а-а-а-а! – завопил Фокин, бросаясь вниз по лестнице к выходу.

Кристи уже погрузили в «Скорую», когда Севка, Лаврухин и Шуба на «Астон Мартине» подлетели к «Золотому петушку». Она лежала на носилках под простынёй, пропитанной кровью, и попыталась что-то сказать, увидев Севку, запрыгнувшего в машину.

– Ей нельзя разговаривать, – попытался оттеснить его от носилок врач. – Она потеряла очень много крови.

– Это плохой клип, – пробормотала Кристи. – Я в нём больше не буду сниматься…

– Кто?! Кто на тебя напал?!! – склонился над ней Фокин.

– Батюшка.

– Кто?!!

– Батюшка…

– Она бредит? – в отчаянии обратился Севка к врачу, который уже установил Кристи капельницу.

– Послушайте, – устало ответил врач, – эта девушка чудом спаслась! Её ударили ножом в сердце, но силикон в груди помешал попасть в цель. Выйдите из машины, вы мешаете мне работать!

Севка вылез из «Скорой» и, махнув рукой Шубе, которая курила в машине, побежал в гостиницу.

В номере работала оперативная группа со следователем прокуратуры.

Бледный Лаврухин крутился возле огромной лужи крови, залившей порог и пол в коридоре.

– Она говорит, что на неё напал батюшка, – запыхавшись, сообщил ему Севка. – Бредит, наверное.

– Это действительно так. – Вася отошёл к окну в коридоре и закурил. – Администратор и горничная рассказали, что в два часа ночи соседний номер снял священнослужитель в рясе. Вместо паспорта он предоставил права на имя кого бы ты думал?

– Кого?

– Столетова Игоря Марковича.

– Кто это?

– Столетов Игорь Маркович – одна из жертв якобы твоего папани. Его зарезали месяц назад в «Соколике».

– Чёрт! Лавруха! – Севка с силой пихнул Васю в плечо. – Но это же доказательство того, что папаня не виновен!

– Пока никакое это не доказательство, – отмахнулся Лаврухин. – Права могли быть украдены или потеряны, кстати, они уже недействительны, их нужно было обменять в прошлом году.

– И что, фото на документе совпадало с физиономией батюшки? – удивился Фокин.

– Да ты же знаешь этих попов! Патлы до плеч, козлиная бородка, длинная ряса и шапочка на глазах. Разве их сличишь с фото на документе? Короче, поп поселился по соседству с Кристи, а в пол-третьего ночи горничная услышала крик. Выбежав из своей комнаты, она обнаружила истекающую кровью девушку на пороге номера. Попа больше никто не видел, очевидно, он удрал через окно, тут ведь всего-навсего второй этаж. В его номере сейчас работают криминалисты.

– Знаешь, Лавруха, а ведь ряса – очень хорошее прикрытие. Во-первых, все тебе доверяют и автоматически уважают. Во-вторых, скинул её – и ты мгновенно другой человек. Тебя уже никто не узнает, потому что у человека в рясе запоминается только ряса!

– Господи, как я устал… Почему с тобой всегда столько хлопот, Фок? – Вася затушил бычок в цветочном горшке. – Вот как ты мог из всех девок, мечтающих переспать с режиссёром, взять именно ту, на которую польстился маньяк?!

– Чёрт… – в ужасе вылупился на Васю Фокин. – Чёрт!

– Что ещё? – помрачнел Лаврухин.

– У меня же ещё одна секретарша есть! Самозванка Фокина! Как бы поп и её не зарезал!! А у неё силикона нет! У неё только очки и спицы в волосах!

Севка сломя голову помчался к выходу.

– Тьфу! – сплюнул Лаврухин и, проверив на боку табельное оружие, побежал за ним.

– У тебя эта самозванка на работе живёт? – спросил Вася, когда Шуба, едва не протаранив табличку «Только для начальства», затормозила возле НИИ.

– Да хрен её знает, где эта дура живёт, только она всегда за рабочим столом в коридоре сидит! – выскакивая из машины, на бегу крикнул Севка.

Вахтёр Петька не успел рта раскрыть, как бешеная троица, перескочив через турникет, ринулась по лестнице на восьмой этаж.

Севка приготовился к самому худшему, но…

Драма Ивановна восседала перед монитором компьютера, свеженькая, как персик, если только можно быть персиком в семьдесят с лишним лет. Белые кружавчики блузки пенились у подбородка, а спицы в седом пучке воинственно устремлялись вверх.

– Жива?! – Севка бросился к ней и так потряс за плечи, что очки у Драмы Ивановны съехали на кончик носа.

– В смысле? – отшатнулась от него мадам Фокина.

– Вас не зарезали? – уточнил Лаврухин.

– А должны? – удивилась Драма Ивановна.

– Вообще-то, да! – Севка вошёл в кабинет и, включив свет, удобно расположился в директорском кресле. – Кристи пырнули ножом, – сообщил он Фокиной.

– О господи! – подпрыгнула Фокина. – Жива?!

– Её спас силикон, – пояснила Шуба. Она зашла в кабинет и уселась прямо на стол, перед Севкой.

– А у вас, мисс Пицунда, такой шикарной силиконовой брони нет, – усмехнулся Севка, – вот я и подумал…

– Спасибо за беспокойство, Всеволод Генрихович, – вздёрнула подбородок Драма Ивановна, – но я сама могу о себе позаботиться.

Она вдруг выхватила из пучка спицу и сделала несколько энергичных фехтовальных движений.

Шуба захохотала и захлопала в ладоши.

Лаврухин усмехнулся, усаживаясь на стул.

– Видите, в каких условиях мне приходится работать? – пожаловался им Севка.

– По-моему, она прелесть, – улыбнулась Шурка.

– А, по-моему – большая прелесть! – хмыкнул Вася.

– Самое главное на данный момент, что эта прелесть живая, – покачал головой Севка. – Скажите, мисс Пицунда, почему вы домой не уходите?

– Как я могу уйти, если работы невпроворот? – возмутилась Драма Ивановна, вставляя спицу обратно в пучок. – Я тут подготовила для вас сравнительный анализ всех жертв маньяка.

– Что она подготовила? – уставился на Лаврухина Фокин.

– Анализ, – пояснил Вася.

– Сравнительный! – подсказала Шуба. – Кстати, Драма Ивановна, меня зовут Шура Шубина, можно просто Шуба. Я подруга вашего шефа.

– Вы лучшая из его подруг, которых я знаю, – любезно улыбнулась Шурке Драма Ивановна.

– Тащите ваши анализы! – шибанул кулаком по столу Севка.

– Зачем их тащить? Я наизусть все помню. – Приподняв юбку, Драма Ивановна бесцеремонно уселась на стол рядом с Шубой. – Вот смотрите, – начала она свой рассказ, не замечая, что Севку покоробило при виде её костлявого зада, – все жертвы у нас разного возраста и разного социального положения. Объединяет их только одно – дачи в одном дачном посёлке. Обстоятельство любопытное, но оно ничего не значит, учитывая, что в городе всего два дачных посёлка – «Соколик» и «Родничок». «Родничок» совсем недавно построен, поэтому большинство дачников в городе имеют участки в «Соколике». Но наши жертвы вовсе не этим интересовали убийцу.

– Наши жертвы! – не удержавшись, фыркнул Севка. – А чем же интересовали «наши жертвы» убийцу?! Особенно Кристи, у которой и дачи-то никакой не было!

– Вот послушайте, что я раскопала! – Драма Ивановна начала болтать ногами, словно девчонка, что ещё больше покоробило Севку. – Две двадцатилетние девушки Лена Борисова и Света Козлова полгода назад были участницами популярного телевизионного реалити-шоу. Столетов Игорь Маркович, которого убили третьим по счёту, – личность малоприятная. Из своих сорока пяти лет он пятнадцать отсидел за вооружённый грабёж и убийство. Но, знаете, что интересно?

– Что? – с неподдельным любопытством спросила Шуба.

– В начале этого года Столетов прославился, став героем криминальной программы на первом канале. Он рассказывал о тюремных порядках и живописал обо всех тонкостях жизни за решёткой.

– Так! – оживился Фокин, которого вдруг как-то сразу перестали раздражать манеры мисс Пицунды и даже её спицы в пучке. – Дальше!

– Дед-пчеловод участвовал в телепрограмме «Всё о мёде», – затараторила Драма Ивановна, – пенсионерку, которая разводила коз, не раз показывали в новостях как гениального фермера, физика-ядерщика, получившего Госпремию затаскали по интервью на всех телеканалах, диджей Сержик мало того, что пользовался бешеной популярностью у радиослушателей, так его ещё пригласили на телевидение вести программу «С добрым утром!», Роксана, подданная Испании, умница и красавица, получила приглашение вести телепрограмму о моде, но успела записать всего три выпуска…

– Стоп! – хлопнул ладонью по столу Севка. – Не продолжайте. Я всё понял.

– У меня, собственно, всё, – закончила Драма Ивановна. – Выводы делать вам, я же всего-навсего секретарь…

– Постойте, это что же получается? Наш преступник – медийный маньяк? – удивился Лаврухин. – Да ещё в рясе? Распоясавшийся ортодокс?! Только при чём тут Кристи, я не понимаю?

– Едем в «Соколик»! – вскочил Севка.

– Зачем? – не понял Лаврухин. – Я сейчас скажу операм проверить все церкви…

– Церковь тут не при чём! Драма Ивановна, скажите, вы всё это выяснили через социальные сети?

– Ну… и через них тоже, – замялась Фокина.

– Вы действительно большая прелесть, мисс Пицунда!Я вам даже аванс заплачу! – заорал Севка, выбегая из кабинета. – В «Соколик»!

Перепрыгивая через ступеньки, Фокин помчался по лестнице вниз. Сзади слышался топот верных друзей и соратников.

– Я с вами! – тоненько закричала Драма Ивановна. – У меня с «Соколиком» давние дипломатические отношения!!!

– Послушайте, мисс, мадам, как вас там, в этой машине места на всех не хватит! Это спортивная машина, а не лимузин! – попытался втолковать Севка Драме Ивановне, когда все поспешно утрамбовывались в тесный салон «Астон Мартина».

– А я много места не займу! Я на коленочки к Василию Петровичу сяду! – Мисс Пицунда заискивающе улыбнулась, втискивая худосочное тельце в машину.

– Нет! – завопил Вася. – У меня артрит!

– Так я погрею!

– У меня протезы!

– Я и протезы погрею!

Драма Ивановна завязалась в причудливый узел и устроилась так, что большая часть этого узла оказалась на Лаврухине.

– Терпи, Вася, – приказал Севка, – теперь её уже не выкинешь, вишь, как утрамбовалась!

– Показывайте дорогу! – Шуба с визгом колёс стартанула от таблички «Только для начальства».

– Прямо, прямо, теперь налево… Опять прямо, – взяла на себя руководство Драма Ивановна. – А теперь во-он в тот лесок!

– Я прошу вас, не шевелитесь, – взмолился Вася. – Ваши спицы мне в нос лезут! А у меня гайморит!

– Господи, да на вас живого места нет, Василий Петрович! Нужно срочно полечить вас у китайцев. Шура, а теперь вон в тот пролесок сверните, там короче будет.

– Сами вы… лечитесь у китайцев, Драма Ивановна! У меня сейчас самое большое недомогание – это вы.

– То – прелесть, то – недомогание, вас не поймёшь, Василий Петрович! Шура, вон в те ворота заезжайте, только осторожно, впереди свалка.

«Соколик» напоминал спящую деревушку. Тусклые фонари освещали дорожки между домами.

– Не отъезжай далеко от ворот, – сказал Севка Шубе. – Бросим машину здесь, чтобы не привлекала внимания.

Шурка притулилась возле раскидистого кустарника, и компания выбралась из «Астон Мартина».