Почти карнавальная история Порошина Марина
– Нет, слушай, слушай: «Да, я выбираю Насте непростое кольцо, вы верно догадались, – засмущался актер. – Мне пока неудобно сейчас делать громкие заявления, потому что я еще официально не разведен. К сожалению, такой у нас суд. Думал, разведут быстро, но, как назло, судья заболела. И в этом году не успеем. Поэтому ждем». Ждут они так, представляешь? А ведь у нее, писали, двое детей маленьких, она их на отца бросила, и этот с женой двадцать лет прожил, почти как мы с Валей. Ну как им не стыдно, а? Судьи виноваты, что им невтерпеж! Или это все реклама, как считаешь?
– Погоди-погоди, – заинтересовалась Маргарита, перехватывая газету. – Не разведен еще, говоришь? А колечко-то сколько стоит?
– Четыреста тысяч. А что?
– А то, что жена этого Бодунова спокойно может при разводе потребовать половину стоимости этого колечка, потому как это имущество, нажитое в период брака. Представляешь, такое бы дело раскрутить, вот была бы огласка! Таких ситуаций, между прочим, множество, да только жены при богатых мужиках боятся судиться, как бы все не потерять, за ними же – сила. Вот мы людей отучаем бояться свои права отстаивать, знаешь, как со скрипом идет… А Валентин твой еще бросается на нас.
– Слушай, Ритка, как я тебе завидую! – неожиданно серьезно сказала Ирина.
– С чего это еще?
– Ты вот так своим делом увлечена, у тебя карьера, стажировки по всему миру, ты даже смотришь на все под своим углом…
– Специалист подобен флюсу, – подхватила Маргарита, желая перевести все в шутку.
Но Ирина не шутила:
– Да, у тебя работа. Карьера, поездки всякие, гранты. Азарт. Любовники были, и муж вон второй. И по два раза. А мою работу любить сложно, тем более за такую зарплату. Я ее терплю, раз уж выбрала. Мы оба Валину работу любим, она более осмысленная. Замуж как вышла двадцать лет назад, так ни на кого больше и не посмотрела. Любовь – то ли была, то ли нет, не помню уже, а сейчас – сплошное уважение, взаимопонимание и сотрудничество. Какая-то я недоделанная: к сорока годам ни одного мужика не встретила, чтоб вот так, как у тебя тогда с Володей, глаза загорелись – хочу, и все тут! Какие-то они все… тусклые. У тебя впереди еще столько – и в Кембридж ты съездишь, и машину новую себе купишь, а я на права сдала и сижу с ними, как курица, водить боюсь. Да и Валя против. И что у меня впереди? Старость, пенсия и внуки. Это при условии, что Горюнов великодушно согласится.
Выслушав непоследовательный монолог, Маргарита поняла, что подруга настроена серьезно и высказала то, о чем, должно быть, часто думала про себя. С одной стороны, она была удивлена: Ирина, спокойная и сдержанная, никогда не жаловалась на судьбу, ровно относясь ко всему, что в ее жизни происходило, за исключением, пожалуй, дочкиного «романа». Конечно, и Маргарита, и Неля давали куда больше поводов для обсуждения в их нешироком дамском кругу, но к этому все привыкли. С другой – ничего удивительного: Маргарита всегда подозревала, что таких тихих многолетних идиллий, как у супругов Литвиненко, на самом деле не бывает, и то, что она узнала за последние дни, лишь подтвердило ее человеконенавистническую гипотезу.
Ирину было очень жаль. Маргарита по своему опыту знала, что нет ничего хуже таких, как у нее, «зависающих» ситуаций, когда все не так плохо, чтобы решаться на кардинальные перемены, и в то же время тоска разбирает – хоть волком вой. Поэтому она молчала, не зная, что сказать, а Ирина, глядя в сторону, старательно разглаживала сгибы газеты, с обложки которой застенчиво улыбался любвеобильный продюсер, вовсе не боящийся крутых перемен.
Звонок в дверь прервал неловкое молчание, Ирина отправилась открывать, а Маргарита решила унести в кухню тарелки, чашки и блюдца. Последнее блюдце со скарабеем, только что привезенное из Египта, едва не выпало у нее из рук, когда она услышала голос Литвиненко из коридора – нет, она не испугалась, это было не в ее характере, но меньше всего ей хотелось встречаться с этим напыщенным самовлюбленным болваном, который хочет всех заставить плясать под его дудку, а себе прощает всякие шкодливые делишки. Ох, был бы ты, Литвиненко, не Иркиным мужем, я бы тебе устроила цирк с доставкой на дом!
– Ириша, у нас гости? – гудел Валентин в прихожей. – А я освободился пораньше, ну ее к черту, эту работу, домой хочется, соскучился в этих египетах…
Заглянул в кухню и замер на пороге. Маргарита насмешливо наблюдала, как меняется выражение его лица: от благодушно-расслабленного – к удивленному, растерянному, злому.
– Вот и хорошо, что пораньше, отпуск есть отпуск, – идя следом за ним, говорила Ирина. – Мы тут с Ритой смеемся: а правда, если муж любовнице кольцо купил за полмиллиона, она может половину себе потребовать? Деньгами или просто так, полкольца? Про Бодунова, помнишь, я тебе говорила… Ты что, Валя?
Маргарита, так и не дождавшись от Литвиненко хотя бы нейтрального «здрасьте», тоже разозлилась – она не позволит обращаться с собой, как с тряпкой. И добавила:
– И если шубу норковую, голубую там или зеленую, то тоже пополам с женой, правда, Валя?
И тут застигнутый врасплох Валентин, который всегда гордился своим умением внешне не проявлять эмоций, совершил роковую ошибку – он сорвался.
– Какую шубу, что ты несешь?! – заорал он.
Увидел, как у жены и ее подруги изумленно расширились глаза – его реакция и в самом деле была неадекватной, ведь можно было все принять за шутку, не понять и не заметить, но уже не мог остановиться. Литвиненко испугался, а лучший способ защиты, как известно – нападение.
– Я тебе ясно сказал: чтобы ноги твоей не было в нашем доме! Довольно ты меня компрометировала, так теперь я еще и дело ваше чертово веду, а ты смеешь ко мне домой являться!
– Я не к тебе пришла, – подозрительно спокойно начала Маргарита. – Я пришла к своей подруге. В ее дом. А тебя не было. Ты был на работе. Ты предупредил, что будешь работать до вечера. Еще не вечер, Валя.
– Я раньше освободился, – глядя в ее сузившиеся темно-серые глаза, Валентин понял, что сказал это зря, но было уже поздно.
– А что, сегодня в «Голливуде» Наташина смена? Бедняжка, она и перед Новым годом все дни работала, и сейчас отдохнуть не дают. Не повезло, да?
– Какая Наташа? Твоя парикмахерша, что ли? – улыбаясь, переспросила Ирина, обманутая спокойным тоном подруги, лица которой не видела, потому что смотрела на мужа. И уже по его вытянувшейся физиономии немедленно и бесповоротно поняла, о чем идет речь.
И тогда обычно расчетливый и хладнокровный Литвиненко сделал еще одну роковую ошибку – он сбежал. А что ему оставалось делать в присутствии этой стервы, которая откуда-то знает про его Наташу и ни перед чем не остановится (это он тоже понял по ее глазам)? Правда, уходя, он сильно хлопнул дверью и довольно громко – чтоб услышали с гарантией – назвал Марго «чокнутой дурой», но это были, он и сам понимал, полумеры.
Когда дверь захлопнулась, Маргарита осознала, что ввязалась в объявленную ей войну, соразмеряя силы свои и противника, но позабыв в азарте о тылах, обозах и о том, что среди мирного населения могут быть жертвы. Рита повернулась к Ирине – и, к своему великому изумлению, не увидела в ее глазах ни слез, ни вопроса. Ирина все поняла. Наверное, она догадывалась и раньше, а тут парикмахерша Наташа, ее голубая шуба, над которой они так смеялись, и тюменские командировки преданного супруга сложились в общую четкую картину.
Поэтому то, что была вынуждена ей объяснить Маргарита, не стало для Ирины открытием. Или почти не стало.
– Ириша, ты прости меня, а? Ну, дура я, не удержалась, – каялась Маргарита. – Я же не думала, что он так… отреагирует. Виновата я. Поклялась себе молчать и ляпнула. Слушай, ну вы же помиритесь еще. Он вернется и прощения просить будет, ты же правильно говорила, что неохота им на пятом десятке все заново начинать… – Маргарита говорила эту чушь, чтобы не молчать, и ненавидела себя. Она видела, что Ирина ее не слушает, что в ней началась какая-то внутренняя работа, которая еще неизвестно к чему приведет. – Ир, мне уйти, да? Скажи, я уйду. А если надо – останусь. Ну не молчи, а?
– Рита, ты не виновата, – голос Ирины звучал обманчиво-спокойно. – И я догадывалась. Только никак не могла решить, хочу ли я обо всем знать доподлинно. Вот вы за меня и решили. Ты иди. Со мной будет все в порядке. Мне подумать надо.
Но когда Маргарита ушла, Ирина не стала думать ни минуты. Если она будет думать – начнет жалеть себя и плакать и ничего не сможет решить и сделать. Последние годы она жила в тихом болотце, маясь от скуки и не решаясь что-нибудь изменить, дабы не нарушить привычного порядка вещей. Сегодня в это болото прилетел увесистый камень, брошенный недрогнувшей рукой лучшей подруги Маргариты, которая, конечно же, желала только добра. Теперь только от нее самой зависит, затянется ли опять это болотце ряской и все станет как прежде или…
Чтобы избавиться от звенящей тишины, Ирина включила магнитолу, ткнув первый попавшийся диск (под рукой были только любимые), и знакомый голос дурашливо сообщил под простенькие гитарные переборы:
- А я не гордый, я просто занят,
- я спецзаказом к земле прижат,
- и слоем пыли на чемоданах
- мои намерения лежат…
«Надо же, и у них чемоданы», – удивилась совпадению Ирина. Двигаясь в такт музыке, она перевернула вверх дном чемодан, привезенный из Египта, вывалила его содержимое на коврик посреди прихожей и принялась укладывать в него вещи из мужниного шкафа. Отглаженные рубашки и костюмы, поколебавшись секунду, складывать не стала, решила, что положит их вместе с плечиками сверху. Когда чемодан наполнился до отказа, а в шкафу появились бреши, она остановилась. Подошла к окну, удивилась, что, оказывается, уже совсем стемнело. Постояла, глядя, как пляшут снежинки в синем круге света фонаря на столбе. «До свиданья, дорогие, вам ни пуха, ни пера, пусть вам встретятся другие, лишь попутные ветра», – кажется, уже по второму или по третьему кругу играл диск, многозначительно совпадая с ее мыслями – так всегда бывало. Сколько она так стояла, пять минут или пять часов, Ирина потом не могла вспомнить, но, увидев, как у подъезда мягко притормозила знакомая машина, встрепенулась, схватила чемодан, волоком вытащила его за дверь, в общий с соседями «предбанник», сверху аккуратно пристроила рубашки, потом метнулась в спальню и там замерла в дальнем углу, боясь услышать звонок, щелканье дверного замка, голос…
Проболтавшись битых два часа по пустому городу (народ еще полмесяца от праздников отходить будет), Валентин решил вернуться домой и объясниться с женой. Они взрослые люди, негоже им ссориться, как подросткам. Да, он, безусловно, виноват, но это не повод разрушать… Теперь он однозначно решил, что выбирает семью, что там все кончено и что он никогда не обещал Наташе… Нет, про Наташу нельзя. В общем, на месте разберется. Жена всегда подчинялась его решениям, за ним оставалось последнее слово, и она наверняка уже успокоилась и готова поговорить. Литвиненко повеселел и, притормозив возле цветочного киоска, купил Иринины любимые пушистые желтые хризантемы.
Но, увидев чемодан, выставленный за дверь, разозлился. Устраивать ему скандалы? Вышвыривать его, как щенка, из собственного дома, не дав сказать ни слова? Наверняка эта сучка Марго постаралась, расписала все в красках! И откуда только узнала?! Он же давал Наташе четкие инструкции: ни его должности, ни фамилии никогда не упоминать в бабских беседах, раз уж совсем молчать о таких делах они не могут, – и был уверен, что Наташа следует его указаниям. Следила она за ним, что ли? С этой чокнутой бабы станется. А если она все еще там, с Ириной, то и разговора никакого не получится.
Постояв перед дверью и накрутив себя до предела, Валентин услышал, как поворачивается ключ в двери соседней квартиры. Соседка Евстолия Васильевна всегда отличалась неуемным любопытством, но меньше всего ему хотелось объясняться с этой старой шваброй. И судья Литвиненко еще раз принял неверное решение – видимо, это был не его день. Вместо того, чтобы биться головой об дверь, привлекая сочувственное внимание той же Евстолии, каяться, целовать жене руки, бормотать чепуху и умолять о прощении (и, возможно, посредством этих проверенных способов вернуть хоть что-то), он схватил в охапку рубашки, подхватил чемодан и сбежал вниз, не дождавшись лифта. Она желает, чтобы он отправился к любовнице, – пожалуйста! Там его всегда ждут и будут рады. Ничего, еще посмотрим, кто первый прибежит просить о примирении!
На самом деле Литвиненко изрядно струсил. Не поднаторевший в семейных скандалах, которые жена ему никогда не устраивала, в такой ситуации он оказался впервые. Маячившие перемены его, естественно, не радовали, как не радовала и перспектива появиться у Наташиных дверей с чемоданом – ничего пошлее не придумаешь! Но не идти же в гостиницу, в самом деле, с этими проклятыми рубашками на плечиках, заботливо отглаженными женой. К тому же денег после отпуска, как назло, было в обрез – не до отелей. И он отправился через весь город на Химмаш, а чтобы заглушить поднимающееся чувство тревоги, старательно воображал картинки: вот плачущая Ирина стоит у окна, высматривая его машину, поминутно оглядывается на телефон, ожидая его звонка, и наконец, не выдержав, сама набирает номер его мобильника…
Но мобильник Валентина Рудольфовича молчал, как хозяин ни гипнотизировал его взглядом. Ирина не плакала. Когда она услышала шум отъезжающей машины, она выбралась из своего угла, постояла возле кровати, потом ушла в гостиную и легла на диван, с головой укрывшись пледом. Через пару минут в дверь не то постучали, не то поскреблись. Ирина на цыпочках прокралась в коридор и в панике посмотрела в дверной глазок. Неужели Валентин все-таки вернулся?! Но перед дверью маячила соседка. Ирина открывать не стала, вернулась на диван, опять повернулась носом к стенке, чтобы ничего не видеть. Но, полежав, вдруг снова вскочила и, усевшись на ковер перед елкой, принялась не спеша снимать игрушки, гирлянду, дождик. Аккуратно сложив все в коробки, разобрала пластмассовую елку на лапы и ствол, обернула их отстиранной тряпкой и обмотала скотчем, делая все так старательно, как будто назавтра у нее могли потребовать отчета о проделанной работе. Покончив с праздничными атрибутами, улеглась обратно на диван и мгновенно провалилась в сон.
Часть вторая
Год без вранья
– …потому что он у них скип! – объясняла Маргарита, наклоняясь к Ирине. – Это тебе не поросячий хвостик!
– Какой скип? – не поняла Ирина, дыша на озябшие руки. Знала ведь, что в этот, как его, кёрлинг играют на льду. И хватило же ума заявиться в тонкой курточке! На улице уже припекало обманчивое мартовское солнце, и одеваться хотелось по-весеннему.
– Скип – это капитан на их жаргоне. Он у них скипидарит, – ехидно пояснила Маргарита. – Что ты смеешься? Это все на полном серьезе, он мне словарик приносил. Еще есть вице-скипы, гарды, антислайдеры – это не люди, это галоши такие, еще тэп-бэк, фриз и свиппинг. Это я не знаю что, не запомнила. Тебе смешно…
– А хвостик при чем поросячий? – Ирина старательно вникала в тонкости новомодной забавы.
– Хвостик – потому что я злюсь!
– Это я поняла, – кивнула Ирина, оторвавшись от происходившего на ледовой арене, и посмотрела на подругу внимательно. – А чего злишься-то?
– Так это он у них скип. А дома – поросячий хвостик и скипидарить не желает, – отрезала Рита.
– И кто недавно хвастался, что у нее мужик – ух? Я прямо уши развесила, – поддела Ирина.
– А я и не отказываюсь. В постели – да. Если бы можно было из нее вообще не вылезать, я была бы владельцем чемпиона в своей породе, – злилась Маргарита. – Вот прямо на кровати и ездила бы на работу, как Емеля на печи. А так – дело, знаешь, нехитрое.
И замолчала, уставившись на игроков. Команда кёрлеров из Воронежа проигрывала с прискорбным счетом, поэтому скип екатеринбуржцев, атлетически сложенный молодой мужчина с надписью «Bulikov – Russia» на теплом зеленом жилете выглядел вполне довольным собой и своей командой и был, что называется, в ударе. Обе женщины невольно залюбовались тем, как красиво, с небрежной уверенностью в каждом движении он направляет отшлифованные гранитные камни в круг-«дом», как четко и безошибочно они приходят на место, выталкивая камни соперников. Ирина думала, что этот сильный, стремительный и даже грациозный Bulikov совершенно не похож на знакомого ей ленивого увальня Буликова, по словам Маргариты, по-стариковски дремлющего на самых интересных встречах и судебных заседаниях. Кажется, Маргарите в голову пришла та же самая мысль: она демонстративно отвернулась от игроков, напустила на себя скучающий вид и занялась своим сотовым телефоном.
Когда игра закончилась, Буликов подошел к скипу проигравшей команды гостей, произнес что-то традиционно-утешительное и вознамерился пожать руку, но воронежский скип позорно разрыдался от досады. Поскольку скип был девушкой, к тому же довольно симпатичной, Буликов какое-то время растерянно ходил кругами, смешно поскальзываясь и взмахивая руками, а потом и вовсе ретировался, предоставив команде утешать свою незадачливую капитаншу.
– Ну что, девочки, как? – сияя, как начищенный самовар, подошел он к Ирине и Маргарите.
– Супер… – пробормотала Марго, не отрываясь от телефона.
– Мне понравилось! Так интересно все, и ты здорово играл, – искренне сказала Ирина. – Ты один и играл, команда у тебя… пока не очень. Только и умеют швабрами.
– Не швабрами, а щетками! – поправил ее польщенный Буликов.
– А зачем? Лед ведь и так гладкий? – заинтересовалась Ирина.
– Лед в кёрлинге натирают не потому, что на нем образовалась какая-то пыль или наледь, а для того, чтобы на поверхности льда создать тонкий слой воды, по которому будет скользить камень, – охотно пустился в пояснения Буликов. – Таким образом можно не только существенно увеличивать путь камня, но и менять траекторию его движения. И потом…
– Володя, это никому не интересно, – перебила его жена. – Поехали домой, Ирину отвезем, и у нас еще дела есть. У тебя процесс завтра, ты хоть в курсе? И потом, мы замерзли, это вам там на льду тепло скакать, а мы тут сидим, чуть от скуки не умерли.
– Рита, ну чего ты зря говоришь, – укоризненно начала Ирина, увидев, как счастливая улыбка победителя сползла с лица бравого скипа, но Марго толкнула ее локтем в бок, и Ирина замолчала, оставив при себе свое удивление.
– Ритуля, я не могу, ты же знаешь, – залепетал супруг, как-то сразу ссутулившись и заметно уменьшившись в размерах.
Ирина с недоумением наблюдала за разительными переменами в облике отважного капитана, героя камней и швабр, пардон, щеток: он сдувался на глазах и покрывался морщинами, как проколотый воздушный шарик.
– Ничего я не знаю! – вздернула брови Марго.
– Я же тебе объяснял, Ритуля: команда победителей приглашает проигравших в бар. Всегда так делается… – В голосе Буликова звучало все меньше уверенности, как у малыша, который препирается с мамой, не желая возвращаться домой со двора и прекрасно зная, что обречен подчиниться.
– Еще чего не хватало! – возмутилась Маргарита. – Я же тебе понятно сказала – у тебя в понедельник процесс. К нему надо го-то-вить-ся! А ты придешь непонятно когда и непонятно какой. Да тут и бара-то никакого нет, тут, к твоему сведению, детская школа фигурного катания.
– А мы хотим в «Градару»… – совсем скиснув, сообщил скип Буликов.
– Чего-о? Дороговато тебе встанет всю эту… – Марго замялась, подбирая слово пообиднее, но, так ни на чем и не остановившись, ограничилась многоточием, – в «Градаре»-то поить. Губа не дура! Давай, извинись перед ними – и поехали!
– Рита, я…
Буликов замолчал, и Ирина поняла, что малыш, покапризничав, уже готов забрать игрушки из песочницы и подчиниться справедливым требованиям старшего. Но тут пришла помощь.
– Володя, ты идешь? – закричали его коллеги в зеленых жилетах, уже давно собравшиеся кучкой и маявшиеся в отдалении. Возле них понуро толпились кёрлеры из Воронежа во главе с капитаншей, все еще утиравшей нос платочком. Они были в бело-желтых жилетах, и вся композиция в целом напоминала луг, усеянный ромашками. Ирина засмотрелась и пропустила важный момент – с почти уже сломленным Буликовым что-то произошло. На всякий случай отойдя от жены подальше, он сообщил, глядя в сторону:
– Рит, я все-таки пойду, полагается так…
– Ах, полагается?! – взвилась Маргарита. – Катись, кёрлер хренов! Смотри, мимо дома своей шайбой не промахнись!
– Рита, ну ты что…
– Бу-ли-ков!!! Во-ло-дя!!! – хором заорали озябшие и проголодавшиеся кёрлеры, сохраняя, однако, взятую дистанцию. Похоже, они тоже опасались строгой жены своего скипа.
Буликов дернулся в их сторону.
– Ключи дай! – остановила его Рита.
– От машины?
– А ты от чего думал?
Буликов явно думал, что строгая супруга, привыкшая к железной дисциплине, потребует ключи от квартиры, и начиная с сегодняшнего дня ему, Буликову, в качестве расплаты за верность принципам кёрлинга предстоят долгие скитания по чужим углам (потому что своего угла у него отродясь не было). Он заискивающе улыбнулся, поспешно вытащил ключи и протянул жене совершенно детским жестом – на растопыренной ладошке. Марго двумя пальцами взяла ключи, не удостоив бунтаря взглядом, подхватила под руку Ирину и направилась к выходу.
Машину с места она рванула так, что Ирина откинулась на спинку кресла. Какое-то время ехали молча, потом Рита, покосившись на Ирину, спросила:
– Ну что?
– Зря ты так, Ритка. Чего ты мужика достаешь? Не пьет, не курит. Не гуляет. Спортом вон занимается. Положено им в бар идти – пусть идут.
– Я его достаю?! Это он меня достает! В «Градару» они пошли! Восемь человек! Пеньки вологодские!
– Воронежские, – поправила ее Ирина.
– Да без разницы! У него своих денег – на пакет кефира в «Кировском».
– Почему? – удивилась Ирина. – Вы же вместе работаете.
– Работаю я! – отрезала Марго. – Он так, Петрушка. Ни одной своей мысли в голове, все ему по барабану, копает, как в армии: отсюда и до обеда, а зачем, почему – ему дела нет. А с тех пор, как этим идиотским кёрлингом увлекся, совсем с катушек съехал. Говорю же, завтра процесс. А у него, видите ли, дела поважнее – шайбу шваброй гонять.
– Камень щеткой, – опять поправила Ирина. – И не щеткой, а руками. И не гонять, а пускать.
Марго посмотрела на нее с подозрением. Ирина изобразила, как именно следует «пускать», важно надув щеки – и обе расхохотались.
У Риты выдался редкий свободный вечер, когда она никуда не спешила. Поэтому ее осенила идея, которая тут же была признана гениальной, – напиться и остаться у Ирины ночевать. Элемент мести непокорному Буликову придавал проекту дополнительный смысл. К реализации приступили немедленно: напиваться решили красным вином с сыром, черносливом и изюмом – этой кулинарной находкой Ирина обогатилась во время новогодней поездки в Египет. Когда первая бутылка «Давида кьянти» (шестьсот с лишним рублей за бутылку, но платила Марго) подошла к концу, дамы, похваливая себя за предусмотрительность, достали из запасников вторую и перебрались из гостиной в спальню, где можно было окончательно принять горизонтальное положение и предаться легкой беседе.
– А у нас в Египте кровать была трехспальная, – глубокомысленно заявила Ирина, рассматривая обнаженного античного красавца на этикетке бутылки, которую только что водрузила на столик. – Четыре подушки. И мы на ней всего один раз за десять дней. Это было в январе. Если бы я знала, что это было в последний раз в моей жизни, я отнеслась бы к этому серьезнее.
– Это как? – заинтересовалась Маргарита.
– Ну, два раза. Или три. Вот мы тут поперек лежим, а там кровать в два раза больше нашей.
– Это неправильно, раз трехспальная, значит, не в два раза, а на одну треть. – Марго, как юрист, любила точность в формулировках. – И ничего не бывает в последний раз. Тем более в нашем возрасте.
– Не-ет! – открестилась Ирина. – Я больше никогда ни с кем не смогу. Они все…
– Козлы? – услужливо подсказала Рита. – Книжка такая есть, даже две – «Все бабы – дуры» и «Все мужики– козлы». А на обложке написано, что автор… сейчас вспомню… А! Мастер тонкой лирической прозы.
– Нет, не козлы, почему? Чужие, вот и все. Валя свой был – и то чужой. А эти совсем чужие, я с ними не смогу. – Ирина выставила руки в протестующем жесте, как будто кто-то из этих «чужих» уже вознамерился юркнуть к ней в кровать.
– Пить надо меньше, – посоветовала Марго. – Не будешь чепуху молоть. С родственниками никто и не спит. Все спят с чужими.
– Нет! Я не хочу! – категорически отказалась Ирина.
– Не хочешь – не надо, – покладисто согласилась Рита. – Это дело добровольное.
– Слушай, Ритуль, а чего ты, правда, наезжаешь на мужика-то своего? Вроде живете так хорошо, сама же говорила.
– Я тебе еще и про докторантуру говорила в Кембриджском университете, помнишь? Все оплачивает принимающая сторона – один фонд правозащитный: дорогу, проживание, обучение, стипендию дают. Я им сегодня утром отправила вежливый отказ: спасибо-извините, дела не отпускают, а мой вице-президент нездоров и заменить меня в период столь долгого отсутствия не может. Другими словами, sorry, господа, муж у меня дурак, диплом я ему купила, но от этого никому не полегчало. И теперь вместо того, чтобы год спокойно жить в красивом городке Кембридже на халяву и докторскую спокойно писать, я буду торчать здесь, волочить на себе весь воз и спать с этим сексуально активным идиотом. Вот тут у меня и закралась в голову крамольная мысль: найти себе умного мужика и спать с ним. Как думаешь, умные это тоже умеют?
Читать бесплатно другие книги:
