Набла квадрат Воробьев Петр

— А ну-ка, дай! — Горм подергал решетку во все стороны кроме той, в которую она сдвигалась, совершенно ее искорежил и заклинил, и сказал:

— Кукылин, режь ее автогеном!

— И трупака заодно, — посоветовал Мидир.

— Не стыдно? — спросил Горм. — Что он тебе плохого сделал?

— Еще сделает, — Мидир злобно покосился на замершего в дальнем от него углу кабины лифтера.

Прожженная в местах крепления решетка упала на пол. Кукылин выскочил из лифта и, прижавшись спиной к стене, выставил меч перед собой. Удаление от мертвеца хоть на минимально приемлемое расстояние придало ему достаточно смелости, чтобы крикнуть:

— Руби его, Горм!

— Дался вам всем этот полугрызун, — Горм приоткрыл дверь в коридор пошире.

— Смотри лучше, какая харя лезет на тебя с потолка.

Кукылин задрал голову. Двумя мутными пузырями, наполненными протухшим гноем, на него смотрело безносое, багровое, страшно раздутое лицо. Длинная шея терялась в волосах на потолке. Лысый череп с отдельными прядями слипшихся волос был покрыт белесыми очагами разложения. Высунув и так не умещавшийся во рту язык, голова зашипела.

«Даже если рубануть ей по шее, страшнее уже точно не будет», решил Кукылин и ударил. С непередаваемым звуком голова врезалась в пол. От сотрясения ее буркалы лопнули, кожа и плоть кусками сползли на пол, обнажая гнилозубый череп.

— Их должно быть две, — Горм подпрыгнул, вытянув руку вверх, и опустился на пол, держа за шею еще более жуткую голову. Кукылин поймал себя на том, что один взгляд на нее заставил его впомнить о первой голове чуть ли не с умилением. Горм открутил вторую голову от шеи в три оборота и кинул ее к черепу первой, который она тут же принялась энергично пожирать.

— Мне бы их проблемы, — Горм пожал внутри своего костюма плечами и прошелся по коридору. Без одной дюжина огромных бронированных дверей — две в торцах, девять в стенах коридора — были закрыты. Горм покрутил колесо под чудовищным кодовым замком на одной из них. В двери что-то чавкнуло. «Фиг она откроется», решил Горм и повернулся к ней спиной. Тотчас его влепило в стену и с ного до головы обдало вязкой дрянью — комната-сейф за дверью оказалась заполнена жидкостью.

— Никак не везет тебе с дверьми, — посочувствовал Фенрир. Горм, стоявший по щиколотку в слишком густой для воды жиже, только зашипел. Его словарный запас кончился еще в момент взаимодействия со стеной.

Шлепая ногами, Кукылин и собаки подошли к Горму. Мидир направил свет в дверной проем. На высоких черных стеллажах вдоль стен лежали, влажно поблескивая, десятки слитков, каждый размером с добрый кирпич.

— Ну, это? — спросила Фуамнах.

— Это! — Кукылин, зачарованный, пожирал сокровищницу глазами, пока его внимание не привлекла, как на беду, здоровенная куча на полу, котороую он по инерции тоже принялся пожирать глазами, и его едва не стошнило в шлем.

— И как вы попрете наверх этакую тяжесть, ребята? — спросил Фенрир.

Поскольку Горм продолжал хранить молчание, Кукылин сглотнул и начал:

— Наверху стоит броневик…

— Отлично! А до верха?

Кукылин приуныл.

— На тележке, которая валяется в другом конце коридора, кретинский ты самодовольный тупой буксир! Если я услышу еще один твой вопрос, кислокапустная отрыжка троллей, я никогда не оскверню своих рук прикосновением к ключу от того алтаря скверны, каковой следовало бы назвать не «Фенрир», а «Рвота Хрюма» или «Испражнения девяти дюжин хримтурсов»!

Тьфу!

После непродолжительного отсутствия речь вернулась к Горму, надутая, как жаба.

Кукылин, очень приободренный видом платины, пошел за тележкой. Собаки побежали за ним, видимо не признавая облепленного неизвестно чем Горма, у которого даже резак в руке не гудел, а булькал, достойным опеки. Мертвецы, с одной стороны, вели себя в соответствии с религией, с другой, действительно оказались никудышными бойцами. В душе Кукылина воскресла надежда, хотя тревога оставила его не полностью. Что-то было не так.

Мертвецы в подвале за века слишком пропитались водой, чтобы быть опасными.

Мертвец в лифте, наоборот, слишком высох. Но какое действие могла оказать на него вода, причем не простая вода, а страшный настой многовекового гниения?

За спиной Кукылина зашлепали по воде ноги. Звук шел не точно сзади, из коридора, где стоял Горм, а со стороны лифтового холла. Раздался скрежет железа, затем одновременно Фуамнах и Горм крикнули «Сзади!» и «Берегись!»

Кукылин резко повернулся, вставая в боевую стойку. Высоко подняв оскаленные десятью пастями руки, на него шло огромное, под потолок, чудовище. На его плечах сидели три головы — левая с крысой в глазнице, правая — гнилой беззубый обглоданный череп, и средняя — безымянный животный ужас. «Все», подумал Кукылин, прикрываясь мечом от нависших над ним крысиных пастей. Трехголовый остановился как бы в нерешительности. Из середины его груди, расшвыривая клочья мертвечины, вышел закругленный конец резака.

— Хорошо идет! — Горм выдернул резак и ткнул им в позвоночник чудовищу.

Кадавр начал поворачиваться. Из дыры в его груди вываливались в жижу на полу многоногие насекомоподобные существа. Кукылин, улучив момент, ударил мечом по вытянувшейся правой руке кадавра, отрубив ее по локоть. Рука, перевернувшись несколько раз в воздухе, вцепилась крысами в стену и взбежала по ней, как паук, скрывшись в шерсти на потолке.

Вдруг какофония визга, гудения и чавканья, которую производил резак, прекратилась. Уцелевшей рукой кадавр вырвал у Горма заглохшее орудие и ударил им наотмашь по Гормову шлему. Горм отлетел далеко в коридор и плюхнулся в жижу. Кадавр шел к нему, не обращая внимания на собак, впившихся в его икры экзочелюстями.

— Огнем его, огнем! — раздался голос Фенрира.

Кукылин снова ударил. Огненный факел его меча глубоко вгрызся в бедро чудовища. Кадавр снова начал поворачиваться. Горм, выдернувший из сумок ракетные пистолеты, включил их и врезался в потолок. Трехголовый мазнул неработающим резаком по воздуху, метя в лицо Кукылина. Тот увернулся, проскочив под рукой мертвеца, и, отступив на полшага в сторону, занес меч.

Чудовище отводило руку для нового удара.

— Бей! — сказал Фенрир.

Взмах огненного меча — и три безобразных головы полетели, вертясь и клацая челюстями, в жижу. Тело так и осталось стоять с занесенной рукой.

— Ага! — Горм выудил из жижи одну из голов и, прижав ее ногой к стене, направил на нее ракетный пистолет. — Собачки, ловите две другие, а то он соберется обратно! Добрый удар, Кукылин! Ты сражаешься, как берсерк!

Голова лифтера, цепляясь крысиными лапками и хвостами, пыталась влезть на стену. Кукылин двинулся мимо стоявшего посреди коридора тела кадавра, чтобы сжечь ее, но рука с резаком упала ему на плечо. Кукылин опустился на колени под тяжестью удара, и тут на голову ему прыгнула с потолка ждавшая своей поры крысиная рука. Черные поломанные резцы провели глубокие борозды в оргстекле забрала. Кукылин почувствовал толчок чьего-то тяжелого тела в спину и, падая в страшную черную жижу на полу, потерял сознание.

Кукылин пришел в себя от голоса Фенрира:

— Итак, «сразу же разгорелась жаркая битва, которая была и жестокой и долгой. Она кончилась тем, что Харальд конунг одержал победу, а Эйрик конунг и Сульки конунг, и его брат Соти ярл погибли. Торир Длиннолицый поставил свой корабль вплотную к кораблю Харальда конунга. Торир был могучим берсерком. Схватка была здесь очень ожесточенной, но в конце концов Торир Длиннолицый пал. Все люди на его корабле были перебиты.» Ты понял?

— Что я должен был понять? — сварливо отозвался Горм. — Кьетви конунг был не с Ториром, а на своем собственном корабле, и, обратившись в бегство, укрылся на астероиде, на котором можно было защищаться, и за милую душу там отсиделся, гад, пока Торира крошила Харальдова дружина из ракетных ружей.

Ты понял?

— Рыбы хочу, — вдруг заныл Мидир.

Силы вернулись к Кукылину настолько, что он смог проскрести языком по пересохшим губам и приоткрыть правый глаз. Прямо над глазом начинался закопченный потолок полутемного и очень тесного помещения. Единственным источником света были налобные фонари Мидира и Фуамнах, сидевших, задравши морды к варварски ободранному и обгорелому креслу, в котором скукожился закопченный Горм, опершись животом о спинку и свесив ноги с подлокотников.

За креслом из пола торчали рычаги и педали. Кукылин лежал на довлоьно высоком, узком и очень жестком возвышении, то же, что было подложено ему под голову, явно не предназначалось для роли подушки. Протянув руку, Кукылин на ощупь узнал кое-как свернутую кирасу своего пластинчатого доспеха.

— Привет и тебе, Кукылин этот… ярл! — Горм задом сполз с кресла запустил руку себе за спину, вытащил из ранца гофрированную трубку, из которой повалил пар, пробормотал «Не то», вытащил коробочку с прозрачной крышкой, в которой перекатывались запасные зубья к резаку, наморщил лоб, отчего рогатый обруч опасно накренился, засунул мешок в левую поясную сумку, наконец, вытащил еще одну гофрированную трубку с краником на конце, сказал:

— На-ка вот, отхлебни, — и, в состоянии нелепого и неустойчивого равновесия нависнув над собакми, протянул трубку Кукылину.

С большим облегчением Кукылин не узнал в веществе, смочившем его губы, жидкий азот.

— Ты, наверное, опять перемудрил с наркозом, — Кукылин отвел трубку, по странному привкусу поняв, что в трубке хоть и вода, но не питьевая, а из Гормова охлаждающего белья или еще откуда похуже. — У меня были такие галлюцинации, что я не помню даже, в какую заваруху попал на самом деле.

Горм жадно присосался к кранику, через некоторое время на его лице отразилось сомнение в качестве напитка, после чего он принялся остервенело плеваться.

— На самом деле, — сказал Фенрир, пользуясь паузой, — наш общий знакомый, в детстве подмененный в колыбели троллями, подставил тебя под здоровенную оплеуху, которая сломала тебе ключицу, а одна, не в обиду ей будь сказано, сука едва тебя не утопила под видом спасения. Потом тобой снова занялся вышеозначенный подменыш троллей, своим медицинским искусством наверняка кроваво и мучительски лишивший бы тебя жизни, если б не мои своевременные, мудрые и терпеливо-доходчивые советы.

— Но, видно, сам Кром хранил тебя, ибо, несмотря на вредительское и зловеще-гнусное под руку бормотание этого истинного отродья троллей, позора Железного леса и пособника Гибели Богов, я все-таки сумел провести дезинфекцию и поставить тебе на ключицу платиновую скобу, — с неожиданным добродушием закончил отплевавшийся Горм. — Не беспокоит?

Кукылин осторожно подвигал рукой:

— Нет, спасибо, Горм! Ты говоришь, она была сломана? Не могу поверить!

— Не беспокоит, говоришь? А с чего это ты тогда ты изобразил вот этакую рожу, ежели не беспокоит? Ладно, поболит, и фиг с ней, а ваще-то ты должен был по логике вещей как минимум околеть, и все из-за своих дурацких комплексов. Надо было честно признаться, что твои доспехи годны только на то, чтобы подкладывать их под голову, а не травить бесконечные байки по поводу сестер-сирот, страдающих сезонным белокровием и ждущих твоего возвращения. И этого олуха еще кто-то ждет… Что у тебя за кираса? — Горм выхватил из-под головы Кукылина кирасу, вцепился в нее зубами и руками и, зажмурясь, разодрал натрое. — Тьфу! Я к ней, каюсь, не присматривался, ну, там, варена мышь деликатесная, думаю, обычная керамика с арматурой из углеволокна, не больно серьезная вещь, но от мелких грызунов, думаю, защитит, так какое там углеволокно! Это глина! Такую, с позволения сказать, кирасу, любая хилая базука в клочья разнесет, а твой шлем, в котором куском мела можно дырку провертеть, я даже помойному ведру не уподоблю, ничего не говоря уже о твоих картонных ботиночках.

Выступая в таком шутовском костюме, выдавать себя за воина — это паранойя, а лезть в нем туда, куда ты со мной полез, это ваще патологическое бешенство, осложненное возвратным энурезом и тяжелой наследственностью. Кто мог в здравом уме спроектировать такой позор? С древних времен известно — доспехи должны отражать как рубящий или сминающий удар палицей, топором, боевым молотом или двуручным мечом, так и воздействие быстрое, но концентрированное — укол копьем, пикой, стрелу, метательноый нож, арбалетный болт, пулю. Для защиты от первого служит внешняя рама — Горм треснул по одной из трубок наружного скелета своего костюма, — для защиты от второго — легкий, но прочный композит, позволяющий распределить точечное усилие на большую площадь, например, кольчуга правильного плетения — в каждое кольцо продеты четыре соседних.

Ты уже распахиваешь пасть, чтобы вякнуть, что, мол, на твоей ослоухой и свинорылой планете этого якобы не знают, но молчи! — безысходная тупость бессчетных поколений дубинноголовых кретинов, уныло сменявших друг друга, как в страшном сне спившегося и уволенного помощника бездарной повивальной бабки, подавшегося в столяры, не оправдывает твоего собственного тотального скудоумия, потому что до таких простых истин сам дошел бы и последний умом траченый тролль!

— Это высказывание верно определяет границу твоего интеллекта и меру твоей ответственности в данной истории, — заметил Фенрир. — Ты-то не раскусил, что это за доспехи.

Звездолет Гормова красноречия все пер у светового барьера:

— Ты говорил, в твоей усадьбе якобы есть мастерская — заранее представляю себе, какой это ужас — там я научу тебя, как из простых материалов сделать доспехи, которые хоть на расстоянии в три поприща в темную ночь при сплошном тумане, если один глаз закрыть, а другой прищурить, похожи на настоящие, в отличие от твоих. Стой, этот серый хвостище опять возвел на меня низкий и ядовитый поклеп и помешал мне сказать что-то важное и непреходящее… Вот! Я хотел спросить, что у тебя была за глюка?

Кукылин поморщился:

— Потом, когда немного забудется, я тебе расскажу, а то сейчас даже вспоминать страшно.

— Опять мертвецы? — подозрительно участливо спросил Горм.

Кукылин кивнул.

— Вроде этих? — Горм вытащил из-за кресла грубо заваренный поверху мешок для кратковременного хранения пойманной рыбы и повернул к Кукылину прозрачным окошком. В мешке что-то слабо шевелилось. Кукылин заглянул в окошко и в ужасе замер.

— Так это было на самом деле?! Значит, и в первый раз…

— Уже не могу сказать с былой уверенностью, но, по-моему, в первый раз все-таки не, — сказал Горм.

Кукылин на миг задумался и исподлобья посмотрел на Горма.

— Но ежели Книга Постыдных Откровений глаголет истину, кто ты есмь, рыцарь тьмы?

— Кто я что рыцарь тьмы? — переспросил Горм.

— Есмь, — подсказал несколько сбитый с патетического тона Кукылин.

— Так бы сразу и сказал. Беда твоей расы в том, что вы вечно экстраполируете по недостаточному числу фактов, а по достаточному не экстраполируете, и оценки правдоподобия экстраполяции у вас нет. Короче, не надо перекладывать на меня ответственнсть за то, как ведут себя мертвецы на твоей — я подчеркиваю! — твоей — девятью бешеными кобелями в грозу друг из-под друга крытой планете. Зато боюсь, что именно я первый могу объяснить, почему они себя так ведут.

— Если бы, — сказал Фенрир.

— Факты, ядрена мышь, таковы. Этот город, как, вероятно, и некоторые другие, был уничтожен биологическим оружием. Здесь присутствовал какой-то агент — яд, микроб или вирус, — уничтоживший одни организмы и вызвавший страные мутации в других, стимулировав бактериальную некробиотическую активность, ибо…

— Вот загнул, — сказал Фенрир.

— …одним из результатов его действия стало появление колониального микроорганизма, использующего останки более высокоорганизованных существ в качестве каркаса и строительного материала и утилизирующего энергию, выделяющуюся при гниении. Этот микроорганизм стремится распространиться и заразить находящиеся поблизости еще живые существа, пока не очень понятным для меня образом используя посмертные рефлекторные способности поглощенных им останков. Вода активизирует его деятельность, сухость угнетает, а сильный нагрев губит. Я прожарил этот броневик снаружи и изнутри и герметизировал. Не сделай я этого столь тщательно, или прогрызи та штука твой шлем, или еще что-нибудь в таком духе, был бы ты сейчас просто источник заразы. Нарочно хуже не придумаешь! Кстати, это может как раз оказаться правдой. Каким забористым калом у вас тут все углы пообгажены. А ведь на этом небесном теле могла бы когда-нибудь возникнуть разумная жизнь… Ну вот, опять ты скис, как простокваша. Посмотри лучше, на чем лежишь!

Кукылин вытащил из-под себя тяжеленную чушку и провел пальцем по покрывавшей ее копоти.

— Вот ложе, достойное воина, отдыхающего после геройской битвы! Да, здорово ты снес все три головы тому гнусному подражателю троллей в подвале.

Что это я все ни о чем…

— Уж как всегда, — сказал Фенрир.

— Да, так сейчас ты с собаками и едой летишь к себе домой, а я потихоньку, дня за полтора, гоню этот драндулет к тебе же в усадьбу.

— А хорошо ли засвечивать его усадьбу такой наводкой? — спросил Фенрир.

— Броневик, набитый сокровищами, да еще с таким треплом за рулем?

— Троллю никогда не понять того, кто сродни богам. Я так уделаю данный экипаж, что не только о грузе никто спросить не подойдет, но и ваще всякий, кто меня увидит, постарается об этом забыть, как о страшном сне.

— Рыбы давай, — напомнил о своем существовании Мидир.

— Давай намедни кашей подавился, — ответил Горм.

Нулиаюк провела по струнам лютни и опустила голову. Тангиты сидели в молчании, только в костерке, никак не желая разгораться, толстый растрепанный роман «Записки некрохирурга». Киавак встряхнул головой, откинув назад длинные волосы, и сказал:

— Сейчас редко встретишь настоящую любовь, а почему?

Нивиаксиак ответил, задумчиво глядя на язычки пламени:

— Раньше мертвецы не разгуливали среди живых.

— И девушек крали в жены, а не на мясо, — добавил Торнгарсоак. Он хотел сказать что-то еще, но вместо этого насторожился и поднял руку кверху, призывая товарищей сохранять молчание.

Тангиты выбрали для привала дом у дороги с сохранившимися тремя стенами и куском перекрытия второго этажа. Где-то вдали, за неразличимым в вечной дымке горизонтом, сотни лет назад заброшенная дорога упиралась в зловещие руины Укивака. Единственный след в пыли, обрывавшийся у дома, был оставлен набитым едой, боеприпасами и наркотиками броневиком барона — искателя приключений. Тем не менее, до тангитов доносился звук мощного дизеля. По дороге кто-то ехал, причем со стороны, противоположной развилке с мамрохпакским трактом, откуда держали путь тангиты.

— Кымыргук, Ынап, Нулиаюк — за дом, остальные — за мной, в машину! — Киавак, подхватив арбалет, распахнул люк броневика.

В дымке забрезжили очертания громоздкого движущегося сооружения.

Занимая место за штурвалом, рядом с Киаваком, Торнгарсоак хлопнул себя по бедру:

— Это гусеничный тягач довоенной постройки!

Подтверждая его слова, древняя колымага окончательно выбралась из марева. Вся она, от траков гусениц до кончика радиоантенны на командирской башенке, была покрыта тонким слоем копоти. Смотровой люк водителя был закрыт.

— Некстати ты помянул мертвецов, — крикнул Киавак Нивиаксиаку, стоявшему у пулемета в башне.

— Ништяк, мертвецы не мертвецы, на раз по асфальту раскидаем! — сказал Напакыгту, с гранатой в руке устроившийся на полу у открытого люка.

— Ныкай ананас! — Киавак тоже перешел на наречие тангитов. — А ну, лосось, ноздри накинул! Ныкай ананас!

— Я твой нюх топтал!

— Мой топтал, да своим на гвоздь попал, секундявый пипир! Вот что, — Киавак снова заговорил на кыгмикском. — Мертвецы тебя не трогают, и ты их не трогай!

Тягач приблизился настолько, что грамотный Торнгарсоак мог разобрать кроваво-красные надписи на броне: «Доставка трупов населению», «Укивакский питьевой гной», «Мумия — лучший подарок!», «Стопроцентную гарантию дает только морг», «Обглодай кости своих предков!» и так далее. Не замедляя хода, зловещая машина пропылила мимо броневика тангитов и канула в марево.

— Где ночью лежал один мертвец, наутро стояло три, — сказал Киавак. — Вот и вся любовь…

— Смотри, смотри! Это Йего Бросай, а тот, рядом с мешками, с тюленьей шкурой в зубах — Йего Черепов. Фенрир, дай план покрупнее. Ага. А это мешки.

— Почему они на молнии? Ваша светлость говорили, что птицы откладывают их вместо яиц.

— Это гораздо удобнее, чем просто яйца. Скорлупа разбилась — и все, а в такой мешок птенец, когда уже вылупится, сможет залезать греться и спать, пока не подрастет.

— Горм, пожалуйста, не бери Нетсилик за плечо.

— Чего?

— Я тебе говорил — хочешь, бери ее в жены, хочешь — в наложницы, ты отказался, так теперь не бери ее за плечо.

— Связь-то какая? Вы что, размножаетесь взятием за плечо?

— Как не совестно вам, барон Горм, говорить при барышнях этакие гадости!

Отпустите мое плечо, раз брату не нравится. Я так совсем не против, и понимаю, что вы не в этом смысле.

— Что за народец — один секс на уме! Вы на себя бы все посмотрели — вам о душе только думать при такой заморенной комплекции. То ли дело птицы.

Отожрались, ядрена мышь, починили челноки, два раза спускали новые партии переселенцев с орбиты, теперь еще одну ждут, харчей много, делать нечего, им прямой резон заняться продолжением рода. Фенрир, вот этого барышням действительно можно было не показывать.

На простыне, повешенной на стену затемненной обеденной залы донжона, куда простенькая макроприставка к очкам, сконструированная Гормом из линз поломанной подзорной трубы, проецировала сцены птичьей колонизации острова Тулик, Куды, Совой и Двойной только что живьем разодрали на части морскую черепаху, а Интриллигатор Карманный спикировал на кучу ее дымившихся внутренностей и улетел, унося печень размером едва меньше его самого.

В лавовых туннелях у подножия центральной горы острова лежали слабо шевелившиеся мохнатые мешки, в которых росли детеныши. Несколько хотов и насолотов возились у стартовой катапульты, установленной в конце вымощенной листами обшивки разбитых морских судов посадочной полосы. Универсальный робот брел, увязая в песке, в направлении бухты, волоча за собой по песку ржавый и погнутый коленчатый вал от двигателя внутреннего сгорания.

Горм, сидевший на резной скамье между Кукылином и его старшей сестрой Нетсилик, с удовольствием созерцал идиллическую сцену. За его спиной двое служанок накрывали стол к ужину, приготовленному из мясных консервов Камыснапа, копченой рыбы Горма и местных овощей. На полу у очага младшая сестра Кукылина Унивак беседовала с Мидиром. Пес понимал по-кыфлявикски примерно так же, как Унивак разбиралась в рунах, что нимало не смущало собеседников.

— У нас теперь тоже харчей много, — сказал Кукылин, чувствуя, что его лицо против воли само расплывается в глупой улыбке.

— Брось, чтоб вас откормить, года три нужно, не меньше. И ваще, пошли в мастерскую. А ты, Фенрир, сперва сам смотри, что твои роботы транслируют.

Где ты сейчас?

— В трех поприщах от звездолета, жду челноки.

— Что-то они задерживаются. Сягуягниту, что ты там караулишь, идем с нами.

В ржавом танке с ободранными гусеницами, снятым двигателем и лобовым бронелистом, вырезанным вместе с пушкой, стоявшем у подножия кургана Кошкли как напоминание о стародавней битве, выигранной предками рыцаря Кукылина, происходило неприятное объяснение.

— Так Кукылин накрылся? Мало того, что он живехонек и здоровехонек, так в его усадьбе еще один болван в доспехах, на дворе гусеничный тягач, а в ангаре княжеский истребитель, не говоря уже о двух здоровенных псах, которые вот-вот нас учуют!

— Подожди немного, не будет же эта нелепая компания вечно здесь болтаться!

Рогатый, я так понимаю, странствующий рыцарь, который помог Кукылину разыграть шутку с Камыснапом и теперь приехал делить денежки. Скоро он отправится в путь, и тогда и тягач его, и его часть золотых наша.

— Ты не за того меня принял, Кагуннак. Я не стану разгрызать такую крепкую скорлупу ради такого малюсенького ядрышка, особенно если и ты имеешь виды на то, чтобы его сожрать. Ты меня надул. Надо бы тебя прикончить, но мне нет в этом ни выгоды, ни удобства, так что пока оставляю тебя жить.

— Хозяин, отдай его мне!

— Хорошая мысль, Ныгфукак. Теперь Кагуннак будет путешествовать с нами, и если ты особенно отличишься, я так и сделаю. Ну, а если он особенно отличится, не взыщи. И старшую Кошкли я тоже, когда придет пора, отдам тому из вас, кто лучше мне послужит. А если ты, лживый наводчик, попытаешься бежать, я выдам тебя кыгмикской контрразведке как нувукакского шпиона и сам позабочусь, чтобы ты умер нескоро. Дождемся ночи и уходим отсюда, до поры.

— Хоть меня-то не дури, — говорил Фенрир. — На кой тебе сдался этот могильный камень?

— В сагах четко сказано, что греть надо на угле, пережженном из идолов с оскверненного капища, ковать на могильном камне, а закалять в моче бешеного козла, — нимало не смутясь, ответил Горм, выворачивая из земли базальтовое надгробие. — Идолов с оскверненного капища здесь, понятное дело, не найдешь, так пусть хоть могильный камень будет, эхе-хе.

Горм взвалил надгробие на плечи и побрел в направлении усадьбы.

— Интересно, кем ты заменишь бешеного козла. Смотри под ноги, эй!

— Без тебя знаю, — ответил Горм и, запнувшись о торчавшую из земли колючую проволоку, упал.

— Под этим камнем лежит Горм Рогатое Бревно, что всегда отвечал не подумавши, — с чувством сказал Фенрир.

Горм выполз из-под камня и принялся дергать за проволоку, пытаясь высвободить ноги. В результате его усилий в земле обнажились два скрученные той же проволокой спина к спине скелета. Горм зашипел и, оборвав проволоку, кое-как встал. До кузницы оставалось еще порядочно.

— А, ядрена мышь! Горм схватил камень обеими руками, оторвал от грунта и, натужившись, метнул. Камень взмыл вверх по крутой параболе и пробил крышу кузницы. С криком «Воздух!» из сарая выбежал Сягуягниту и, толкнув протезом дверь винного погреба, скатился кубарем вниз по лестнице.

— Это ты… — Кукылин в кожаном фартуке и со снайперской винтовкой в руках разочарованно уставился на Горма из дыры в крыше.

— Нет, это стадо гиен, дерущихся над трупом панцирного слона, — ответил Горм. — Ты разогрел заготовки?

— Да, только зачем тебе понадобилось греть это старое железо, когда вокруг столько прекрасных легированных броневых сталей? Вон под курганом танк стоит!

— Скелет не должен быть хрупким, к тому же, если дело дойдет до бронебойного снаряда, он при любом материале сначала разнесет в клочья собственно тебя, а что потом будет с силовым скелетом, не столь важно. Где у тебя молот? Что за фигню ты мне подаешь? Ах, этот ты поднять не можешь?

Горм взмахнул огромным молотом над головой, опустил его, расколов наковальню, одобрительно крякнул и подтащил поближе к горну могильный камень. Кукылин, взяв длинные щипцы, вынул из огня раскаленную заготовку.

— Левее держи и поверни немного! — Горм занес молот, прищурился и ударил, высекая искры. Скоро он вошел в довольно размеренный ритм и, изредка давая Кукылину указания, как держать заготовки, стал превращать собранные в окрестностях усадьбы ржавые железяки в дуги, хребтовины и поперечины силового каркаса, не переставая одновременно молоть языком.

— Это будет одно из ребер пирамиды, внутри которой будет помещаться твоя голова в шлеме, чтобы ее нельзя было срубить. Перехвати щипцы! На себя, ядрена мышь! Под что у тебя руки приспособлены, не понимаю — щипцы и то держать не умеешь.

— Это нелюдь, — безапелляционно сказал Ныгфукак. — Ни один человек не смог бы так бросить могильный камень, бьюсь об заклад.

— Опять проспоришь, как давеча, — барон вырвал у Ныгфукака подзорную трубу. — У мертвеца не может быть больше силы, чем у живого.

— А он не мертвец, — Ныгфукак раскрыл складной нож и принялся ковырять им в ухе. — Он механический — видел, лат не снимает, даром что в кузнице, верно, жара.

— Стал бы механический так девку лапать! Посмотри, — барон едва не выткнул Ныгфукаку глаз окуляром трубы.

Вытерев слезы, Ныгфукак пристроил поудобнее трубу на краю дыры в танковой обшивке. Странствующий рыцарь только что вышел из кузницы, посадил старшую Кошкли себе на плечо, что-то сказал ей и, раскрыв рот, запрокинул голову. Девица сняла со своей головы узкогорлый кувшин и принялась лить ему в рот белую жидкость.

— Что это он пьет?

— Дай поглядеть, — барон снова вырвал у Ныгфукака подзорную трубу. — Молоко?

Рогатый снял девицу в длинном домотканом платье, подпоясанном широким узорчатым поясом, с плеча, заглянул в кувшин и, убедившись, что в нем ничего не осталось, ухмыльнулся и скрылся в кузнице.

— Ну и улыбочка, брр, — передернулся барон. — Скажешь тоже, механический!

— Кошек у вас тут доят, что ль?

— Нет, — обиделся Кукылин. — Молоко козье.

— Тогда почему от него у меня в животе мышами пахнет?

— По-моему, это уже твои проблемы, — сказал Фенрир. — Меньше рот разевал бы, глядишь, и мыши бы туда не налезли.

— Во дурак, — беззлобно сказал Горм. — И начисто лишен чувства юмора.

Ладно, я продолжаю рассказывать. В воду!

Кукылин послушно опустил трубчатый наворот с прикрепленными кое-где кузнечной сваркой сегментами старых дисковых бензомечей в бочку с водой.

Окруженный клубами пара, Горм вещал:

— С таким плечевым поясом пусть кто попробует сломать тебе ключицу. В те же века, когда с космодромов спутников Альдейгьи стартовали первые фотонные звездолеты, холодный и суровый Драйген решено было перетащить на одну орбиту с Альдейгьей. Так началось создание того великого сооружения… Ну кто ж тебя учил так недогревать заготовки!.. которое впоследствии назвали Метрополией. Шесть планет, как драгоценное ожерелье вокруг нашего солнца, четыре из которых переместили из других систем уже при посредстве управления кривизной пространства. Это было время нашего величия. Гроссы колоний вокруг подчинялись воле тинга, голос на котором имел каждый взрослый житель Метрополии, находившийся в здравом уме. Компьютеры, стоявшие в подвалах древнего замка королей Севера, подсчитывали голоса. Они же случайным образом выбирали среди собравшихся на тинг тех, кому давалось слово. Рабство было запрещено, на окраинах колониальных владений вольные дружины истребляли последние пиратские и рабовладельческие шайки, торговые космопорты процветали и завязывали отношения с новыми и новыми цивилизациями. Правее! Ага! Наши звездолеты проникли в центральные области Галактики, открыв путь к сокровищницам древних вымерших планет. Но в несчетных битвах, бессонных бдениях у компьютерных терминалов, пирах, полетах на странные и чудесные планеты, оргиях и астроинженерных работах очень немногие заметили в величии Метрополии червоточину, что была знаком ее грядущего падения. После расшифровки генного кода родители смогли управлять наследственностью своего потомства. Продолжение рода стало совершенно независимым от любви, которая сделалась неким изощренным родом искусства. Смерть от старости исчезла. Но с каждым веком почему-то все меньше становилось живых разумных существ на планетах Метрополии и все больше роботов. Непрестанные генетические эксперименты расшатали наш генофонд. Разные моды на тела на разных планетах породили расы непохожих друг на друга причудливых существ, живших для удовлетворения своих страстей, утонченных за гроссы лет изобилия, и не заботившихся о потомстве.

Все больше и больше становилось таких, кто оставлял жизнь, пресытившись наслаждениями и диковинами космоса и не оставив наследников, или до срока погибал в странствиях или на охоте из желания пощекотать нервы риском смерти. А наши роботы, наделенные разумом и чувствами… Следующую давай!

…воспринявшие у нас лучшее, что было в нас самих, все летели в черные межзвездные и межгалактические бездны, все строили космопорты в горах и джунглях планет, на большинстве из которых так и не появился никогда ни один живой житель. Немногие ученые увидели опасность превращения цивилизации Метрополии в цивилизацию роботов и полного исчезновения нашего вида и попытались вернуть утраченные инстинкты, комбинируя свой генный материал с генами животных. Одним из них был мой предок Эйвинд Кликуша. Их немногочисленные последователи вернулись в заброшенные родовые селения и замки, пытаясь жить и размножаться традиционным способом. Но, видимо, было уже поздно возвращаться к предкам. Искусственно выведенные сверхсущества-полузвери как правило не давали разумного и жизнеспособного потомства. Делались попытки исправить положение созданием существ тройственной природы, с компьютерными узлами в мозгу и механическими органами, но изнеженные долгожители, составлявшие большинство населения, боялись могучих, простоватых и необузданных киборгов и не только не способствовали опытам, но несколько раз едва не протаскивали на тинге закон о запрете, так что в мое время на Альдейгье было всего гроссов пять киборгов и дюжины в две раз больше традиционных живых обитателей. Конечно, время работало на нас, киборгов, потому что численность долгожителей, понятное дело, не росла. Но, боюсь, времени как раз не хватило, потому что началась война. Ну вот, теперь давай сюда эти поножи. Стой, сколько у тебя левых ног? Положи где взял и дай вон тот, от правой. Коленные суставы, конечно, аккуратные не получатся, ничего, будешь ходить вразвалочку. Что-то затянулись наши каникулы, ну, ничего. Значит, сейчас ты соберешь себе небольшую, но крутую дружину и пошлешь посольства ко всем князьям и баронам, а я собак пока кину здесь — позже мне их ты либо Фенрир завезете, — а сам слетаю за горы и попробую договориться с местным правительством.

Заодно, может, они мне расскажут, что за ядреная бонба у вас тут все-таки взорвалась.

Горм летел над старым нувукакским трактом, поглядывая по сторонам и болтая с Фенриром.

— Зря птицы доверили такую важную систему двум абсолютно нестыкуемым исполнителям. Они могли бы избежать многих неприятностей.

— Ты, Фенрир, как обычно, глубоко и безнадежно неправ.

— Это почему?

— Такова, видно, воля богов. В программировании их, как бы это поделикатнее выразиться, управляющего устройства действительно два почерка, но систему делал один.

— ?

— Другой работал уже по готовому, наспех и очень грубо. Ты помнишь, на адресном барабане для связи с периферией было спилено три зубца? Второй программист навтыкал в систему заглушек, выкинув несколько здоровых кусков кода.

— За что же, по-твоему, эти куски отвечали? Звездолет не двигатель внутреннего сгорания, в нем лишних деталей не бывает!

— Хотя бы за действия по прилете к планете назначения, например, посадку челноков. Ваще, челноки явно от другой планеты, ты заметил? Они чудом не угробились при посадке.

— И без нашей помощи не взлетели бы снова. Их готовили, во-первых, для сверхплотной атмосферы, во-вторых, для посадки на ровную поверхность, в-третьих, для взаимодействия с какими-то внешними устройствами после посадки. Валы для раскрутки маховиков, отверстия для крепежа к чему-то…

— Тебя послушать, так просто палубные самолеты получаются! Куда же они летели? Может, это их танк-авианосец утонул в озере на Фенольном Умертвии?

— Вряд ли, атмосфера там больно редкая.

— И то. Я чувствую, что заглушки ставились наспех, чтобы переделать звездолет для какой-то непредусмотренной цели. Я уже не говорю о сменном барабане, выутюженном паяльником.

— Договорная Ботва…

— Во-во. Рассыпающийся звездолет с чокнутым экипажем, а расхлебываю опять я.

— Что ж, охота пуще неволи. Потом, мне-то можешь не рассказывать, что ты затеял их переселение из альтруистических соображений. Они будут твоими космическими наемниками.

— И самое интересное, они прекрасно подходят для этой функции. Еще лучше было бы, окажись их звездолет хоть чуточку поновее. Тогда навели бы мы шороху!

— Ничего, ты проешь аборигенам туннель в светлое будущее через те горы окаменевшего дерьма, которое они тут наклали, и авось они тебе за это воздадут. Скорее всего, постараются прикончить.

— Вот уж ни фига, — пробурчал Горм. Они попытались бы прикончить меня, если бы я решил помочь им бескорыстно, а так, хо-хо… Стой, это ты только что сбрехнул про туннель?

— Да вроде…

— Куда ведет эта дорога?

— К Танниритским горам, сколько я вижу.

— А сколько ты не видишь?

— Не вижу участка непосредственно через горы, а на той стороне гор дорога продолжается.

— Это по какой карте?

— По кыгмикской, естественно. По нувукакским только дрейф континентов прослеживать.

— Стало быть, под горами…

— Нету.

— Ы?

— Перед войной недостроили, а потом подорвали атомной миной.

— Чего ни хватишься — ничего нету, что за гнусная планета! Кстати, о птичках: по шоссе идет пешая колонна, так что я снижаюсь, — после непродолжительной, но жестокой борьбы Горм вырвал из своих же навесных манипуляторов ракетные пистолеты и, направив их вверх, вперед ногами вошел в пике.

— Ты подумал, какое впечатление может произвести сошествие с небес твоей рогатой образины?