Пляска смерти Стриндберг Август
– Я думал, что могу подождать, но меня душат несказанные слова, Жан-Клод. – Он показал на Ричарда. – Но при нем мы тоже должны быть осторожны. Отпугнуть его – это не годится. Ведь нельзя же нам ему говорить, что он нам кажется красивым?
– Ашер, – начала я, но Мика меня опередил:
– Когда приехавшие мастера покинут наш город, и мы будем знать, что делать с ребенком, тогда все сядем и обсудим твои… трудности.
– Не сядем и не обсудим, – сказал Ашер горько, – потому что будет очередной кризис и очередная причина отложить разговор.
– Даю тебе слово, что Натэниел, Анита и я сядем с тобой и обсудим. За остальных обещать не могу.
Ашер обратил ко мне морозно-голубые глаза.
– Он говорит от твоего имени?
– Говорит, – кивнула я.
Ашер обернулся к Жан-Клоду:
– А ты, мастер?
В последнем слове прозвучал явный сарказм.
– Я не стану во всем связывать себя словом Мики, но в этом я согласен. Мы все обсудим детально, если только ты согласишься какое-то время не поднимать эту тему.
– Твое слово, – сказал Ашер.
– Мое слово.
Ашера как-то отпустило, будто энергия высвободилась. В комнате стало светлее, и дышать легче.
– Я буду вести себя прилично. И спасибо тебе, Мика.
– Не благодари, Ашер. Ты входишь в жизнь Аниты. Если мы хотим, чтобы у нас получалось, надо друг с другом говорить.
– Всегда идеален, да? – спросил Ричард, и уже его злость подняла жар в комнате.
– Нет! – вмешалась я. – Хватит ссор. И пока я сегодня не съезжу к доктору, здесь каждый будет вести себя, черт побери, как взрослый. Это ясно?
У Ричарда хватило такта смутиться. Он кивнул.
– Постараюсь. Унаследовать твой характер – это чертовски затрудняет не беситься каждый раз. – Он слегка засмеялся. – Если это лишь тень того, как все время злишься ты, я восхищен, что ты не стала убивать всех подряд. Такая ярость – это что-то. – Он посмотрел на меня, и сотни эмоций были у него в глазах. – Ты мне когда-то сказала, что твой гнев – это как мой зверь, и я тебе не поверил. Сказал, что твой гнев с моим зверем и в сравнение не идет, что ты не знаешь, о чем говоришь. Я ошибся. О Господи, Анита, сколько же в тебе ярости!
– У каждого свое хобби, – ответила я.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Ты должна научиться сдерживать гнев, Анита. Если тебе действительно предстоит перекинуться, то сперва надо научиться им управлять.
Лицо его стало серьезным, и он подошел так близко, что мог коснуться моего лица. Когда он это сделал, наша энергия прыгнула к нему, и давая силу, и прося ее. Мы с Ричардом отдернулись одновременно, потому что это было почти больно – как электрический удар.
– Ну и ну, Анита!
Ричард потер руку. Я свободной рукой тронула свое лицо. Кожу покалывало там, где он дотронулся.
– Я полностью открыла щиты между нами тремя.
– Ты можешь совместить энергию двух триумвиратов Аниты? – спросил Мика.
– Совместить? – переспросил Жан-Клод.
– Удвоить энергию, – пояснила я.
– Поскольку до сих пор никто не создавал двух триумвиратов одновременно, ответа у меня нет. Эта энергия ответила на прикосновение Ричарда.
Я потерла щеку:
– И еще как.
– Тебе больно? – спросил Ричард.
Я покачала головой:
– Только покалывает.
Он кивнул и потер руку о джинсы, будто пытался стереть это ощущение.
Открылась дверь ванной, и вышел Лондон, уже полностью одетый, поправляя галстук, черный на черном. Если не считать глаз, до сих пор черных от силы, вид у него был как обычно. Он остановился, оглядел нас всех, потому что мы все на него смотрели. Лицо у него было надменное – его вариант непроницаемой маски. Я глядела на него и не могла поверить, что у нас был секс. Он никогда не светился на моем радаре мужиков, а теперь стал пищей. Чертовски забавный мир.
– Где все? – спросил он с той же холодной надменностью, не соответствовавшей вопросу.
– Охранники просили разрешения уйти, – сказала я, – а когда ушли все остальные, честно, не помню.
Лондон, не глядя на меня, пошел вдоль кровати. Он снова был тем же холодным и замкнутым, будто секса и не было. Уже он почти обошел кровать, как нога его запуталась в сброшенных на пол покрывалах, и он хлопнулся. Рукой он зацепился за кровать, встал на колени и уставился на нас как кошка, которая только что нечаянно что-то сбросила и пытается сделать вид, что это было намеренно.
Опираясь на кровать, он встал, дернул упавшее покрывало, несколько раз пихнул его ногой, держась за стойку. Пихнул ногой, будто какого-то врага, которого надо уничтожить. Когда пол достаточно очистился, он снова огладил на себе одежду и стал аккуратно обходить кровать. Зацепился плечом за стойку и снова на кровать свалился. На этот раз он сумел на нее сесть, не оказаться на полу, но и подняться тоже не пытался. Так и сидел, очень прямо, в черном костюме. И глядел в стену перед собой.
– Ты пьян, – сказала я.
Он кивнул, не оборачиваясь:
– Не совсем точно, но как описание сойдет.
Жан-Клод обошел кровать, встал перед ним, вгляделся, и я не видела, встретил Лондон его взгляд или нет.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Жан-Клод.
Кто-то захихикал – высоким, почти истерическим смехом. Я не сразу поняла, что это Лондон. Он свалился на кровать, широко раскинув руки, свесив ноги за край, и так и лежал, черный на светлом, хихикая, потом хихиканье перешло в хохот, и Лондон отдался весь этому хохоту, как раньше ardeur'у. Это был хороший, ясный смех, приятный звук, но никто из нас не присоединился, потому что Лондон не смеется. Это не Темный Рыцарь с его любовью к темноте и нелюбовью ко всему остальному. Этот смеющийся, приятный джентльмен на кровати – это кто-то другой, кого мы никогда раньше не видели.
У него из глаз катились слезы, чуть розоватые, как всегда у вампиров. Он закинул голову назад, чтобы посмотреть на меня.
– Я хотел от тебя скрыть, но все равно не получилось бы.
– Что скрыть? – спросила я почти испуганным голосом.
– Каким наслаждением ощущается ardeur. Белль когда-то сказала, что не знает никого другого, кто так хорошо питал бы ardeur или так быстро к нему пристрастился бы, как я.
Смех исчез из его глаз, оставив опустошенность. От такой радости – к такой заброшенности, и в одно мгновение.
– И сейчас ты опять пристрастился, mon ami? – спросил Жан-Клод.
Он повернулся к Жан-Клоду:
– Точно не знаю, но вероятнее всего – oui, пристрастился.
Сказано было без радости и без горечи. Просто констатация факта.
– Боже мой, Лондон, прости меня, – сказала я.
Дамиан попытался сесть, но нам с Натэниелом пришлось ему помочь, посадив между собой.
– И я тоже сожалею.
Лондон свернулся в клубок, лежа на боку, глядя на нас.
– Нечего жалеть и извиняться, мне так хорошо уже сотни лет не было. – Он закрыл глаза, прерывисто выдохнул. – Я такой теплый, такой… живой.
Я вспомнила: ardeur искал пищу, а Лондон так и засветился на радаре. Силен, очень силен, но не только это.
– Ardeur признал тебя как самую вкусную силу в этой комнате. Это потому, что ты когда-то пристрастился к нему?
– Реквием тоже когда-то к нему пристрастился, – ответил Лондон. – И он тоже казался вкусным?
– Нет, не таким заманчивым, как ты.
– Белль говорила, что моя сила – это питать ardeur. Употребляя современное выражение, быть для него батареей.
– Если ты так хорошо его питаешь, почему Дамиану не лучше? – спросил Натэниел.
– Я не хотел, но, наверное, сам выпил львиную долю энергии. Как если бы годами блуждать в пустыне – и вдруг найти реку, прохладную и глубокую. Я его кожей впитывал, ничего не мог сделать. Оставил большую часть энергии при себе, о чем и сожалею.
– Не сожалеешь, – сказал Натэниел тихо, но уверенно.
Лондон засмеялся, резко, коротко.
– Ты прав, не сожалею. Я знал, что энергии хватит поддержать в Дамиане жизнь, а на остальное мне было плевать. – Он свернулся в клубок, высокий, сильный, и посмотрел на меня так неуверенно, как я у него еще не видела. – Я теперь в твоей власти. Я пытался скрыть, как это много для меня значит, но не могу. И от Белль тоже никогда скрыть не мог. Она меня этим пытала. – Он поднял на меня потерянные глаза: – И ты тоже будешь меня пытать, Анита? Заставишь вымаливать следующую дозу?
Вдруг у меня пульс забился в горле – не от страсти, а от страха. Гордый, пугающий Лондон свернулся на кровати, глядя на меня такими глазами, которые я видала только у Натэниела. Я знала этот взгляд. «Делай со мной что хочешь, только оставь при себе. Я сделаю все, что ты хочешь, только оставь меня при себе».
Вот Ронни всегда умела находить мужчин, чтобы без осложнений потрахаться. А я, получается, просто прибежище для жуть до чего осложненных мужчин. А насчет варианта потрахаться без осложнений – я его не узнаю, даже если мордой в него ткнусь.
Глава тридцать четвертая
В два сорок пять мы сидели в акушерском отделении больницы Сент-Джона. Кто-нибудь мог бы назвать его «родильное отделение», но лучше не при мне, если этот кто-нибудь хочет жить. Сказать, что мне не было приятно там находиться – это было бы невероятной силы преуменьшение.
Доктор Норт глянул на ввалившуюся со мной толпу и организовал для осмотра отдельный кабинет. А может, достаточно хорошо меня знал, чтобы организовать заранее. В кабинете были розовые обои с цветочками, мебель, старающаяся казаться домашней или хотя бы притворяющаяся, что стоит в какой-нибудь милой гостинице. Вся мебель, кроме кровати. Она была тоже очень симпатичная, но все равно с перилами и подносом на колесиках в ногах. Больничная кровать, какое ни приделывай ей окружение.
Я не лежала на этой кровати. Я расхаживала по комнате, потому что мы ждали результата анализов крови. Через несколько минут мы узнаем, насколько плохи вести.
Мика сидел в углу в кресле, чтобы не попадаться мне на дороге. Умный мужик. С нами было еще двое львов-оборотней, один спокойно стоял у стены, другой занял единственное оставшееся кресло и сидел в нем, читая. Джозеф привел мне на выбор шесть львов. Ему серьезно не нравился Хэвен, лев Огги, и он надеялся, что я выберу кого-нибудь менее доминантного. Меня устраивало. Но как выбирать среди относительно незнакомых? Как выбрать тех, кто уж по крайней мере позволит тебе заставить их перекинуться, и грубо? Как знать, что выбранный не станет сопротивляться?
Джозеф заверил нас с Жан-Клодом:
– Я выбрал подчиненных, как мы с Жан-Клодом договорились. Думаю, они будут для тебя, для ardeur'а, такими, как был когда-то Натэниел.
– Что это должно значить? – спросила я.
– Я считаю, что ты сможешь питать от них ardeur без полного сексуального контакта. Если я правильно понимаю механизм действия ardeur'а, то только доминантность и сила не дают тебе питаться через поцелуй.
– Такова теория, – сказала я.
Все они казались мягкими, какими-то незаконченными и слишком для моей жизни хрупкими, но я выбрала двоих: Тревиса и Ноэля, соответственно блондина и шатена. Тревис был студентом бизнес-школы, а Ноэль – английской литературы. Ноэль носил очки, а в понедельник должен был сдавать экзамен, потому принес с собой учебники. Тревис – только себя.
Ноэль готовился к экзамену и ничего вокруг не замечал. Тревис замечал все, что попадало под взгляд его светло-карих глаз. Смотрел так, как смотрят копы, будто все запоминая. Похоже, его особо интересовал Ричард.
Снова вернулась моя смена охранников, так что Клодия и Лизандро стояли в дальнем углу у двери, в вольной позе телохранителей, которая кажется расслабленной, но не совсем. Если кто из них и был когда-то военным или копом, заметно это не было. Просто крутые ребята, и этого хватало. Еще были двое охранников с внешней стороны двери, против чего доктор Норт было возразил, но Клодия посмотрела на него тяжелым взглядом, и он возражения снял. Один из охранников снаружи был Грэхем, второй – незнакомый мне гиенолак. Иксион его звали, хотя произнес он это имя так, будто оно ему не нравится и у него недавно. Нарцисс забавлялся больше, чем следовало бы, раздавая имена своим новичкам. Иксион настолько был отставным военным, что даже еще стригся коротко и неловко чувствовал себя в штатском.
На самом деле четверо телохранителей не были нам нужны, но только так могла Клодия найти волка, который согласится перекинуться ради меня в больнице, если понадобится, и не давать понять Ричарду, что мы ему не верим, поскольку он моего зверя в случае срочной необходимости не примет. Грэхем был мой запасной волк, так сказать, а Иксион поехал, потому что Клодия составляла охранников парами. Если притворяемся, то надо притворяться как следует.
– Ты так вымотаешься, Анита, – сказал Ричард.
– Значит, вымотаюсь, – огрызнулась я, и сама знала, что огрызаюсь, и плевать мне на это.
Он отодвинулся от стены, подошел ко мне и протянул руку, будто хотел обнять или погладить.
– Не надо, – сказала я, продолжая идти вперед, пока окно не заставило меня развернуться и зашагать назад.
– Я же просто хотел помочь, Анита.
– Ходить – это помогает, – сказала я, на него не глядя.
Как он не может понять, что меня надо на фиг оставить в покое? Мика понял. Натэниел хотел поехать, но такое раннее превращение его вымотало. Обычно, приняв животную форму, нужно провести в ней от шести до восьми часов, а если перекинешься обратно раньше, за это приходится платить. Чтобы к вечеру быть хоть как-то в форме, ему нужно было отдохнуть. Я его уложила с Дамианом, чтобы оба к закату были получше.
Ричард тронул меня за плечо, когда я проходила мимо. Я выдернулась и пошла дальше. Если бы можно было придумать способ взять с собой Дамиана, мы бы придумали. Он мне помогал успокоиться, и это мне сейчас было нужно. Но вампиры при дневном свете плохо передвигаются.
– Если не успокоишься, – сказал Ричард, – можешь случайно вызвать своего зверя. А тебе этого не хотелось бы – здесь.
Я остановилась, посмотрела на него недобро:
– А ведь это решило бы все проблемы, да?
– Ты не всерьез, – не поверил он.
– Черта с два – не всерьез.
– Ульфрик!
Это сказал Тревис из своего угла.
Ричард обернулся к нему.
– Ульфрик, она сжигает нервную энергию, когда ходит.
– Знаю, – ответил Ричард голосом никак не дружелюбным.
– Если ты ее заставишь прекратить, куда эта энергия денется?
Ричард открыл было рот – и закрыл снова. Кивнул.
– Понял. Наверное, я сам занервничал, глядя, как она расхаживает.
– Тогда не гляди, – сказал Тревис так, как будто это было легче легкого.
Ричард шумно и глубоко вдохнул воздух, потом сказал:
– Пойду подышу. Буду прямо у двери, обещаю.
Я остановилась на миг, чтобы бросить:
– Знаю, что будешь.
Он кивнул и вышел. Когда за ним закрылась дверь, Тревис сказал:
– Ну, слава Богу. Одного такого нервного достаточно на помещение такого размера.
Я посмотрела на него:
– А что, Ричард так же нервничал?
Мика рассмеялся:
– Да.
Я крепко обняла себя за плечи:
– Наверное, я сама так взвинчена, что не заметила.
– Тебе положено нервничать, – сказала Клодия от двери.
Я кивнула, но не то чтобы поверила.
В дверь постучали. Я вздрогнула, обернулась на стук, впилась пальцами в собственные руки. Уже не обнимала себя – цеплялась, как цепляются пальцы за осыпающийся карниз перед тем, как ты с воплем рухнешь в бездну.
Грэхем приоткрыл дверь, просунул голову:
– Это доктор.
– Впусти его, – велела Клодия напряженным голосом. Неужто от меня все сегодня начинают психовать?
Вошел доктор Норт, бросив беглый взгляд на стоящего у двери Иксиона.
– Ваши люди слегка нервируют сестер и пациенток. Они не могли бы войти сюда?
Я посмотрела на Клодию – командовала она. Она кивнула и послала Лизандро открыть дверь и позвать Грэхема с Иксионом. Грэхем сразу нашел кусок стены, за который ухватиться, улыбнулся мне нервозно – как я понимаю, хотел меня успокоить. Иксион хмуро оглядел комнату, и вроде бы не знал, куда встать. Что-то очень тут людно стало.
– К окну, Иксион. Не все, кто за нами охотятся, входят в дверь.
Прямое нападение не очень нам грозило, но зато человек получил место, где встать, подальше от кровати и от всего, что мы делали. Но если будет осмотр, то все, кроме потенциальных отцов, должны будут выйти.
Когда Иксион устроился у окна, доктор Норт оглядел комнату.
– Вы хотите обсуждать это при всех?
– Вы только что попросили меня пригласить в комнату еще двоих, док.
Он улыбнулся:
– Я имел в виду, что некоторых из них вы, может быть, хотели бы отослать в кафетерий.
Я вздохнула, покачала головой. Как ему объяснить, что если новости плохие, мне может понадобиться кто-то из моего персонала поддержки, если не все? Никак, так что я и пытаться не стала.
– Вы уж выкладывайте, док, о’кей? Меня этот саспенс уже достал.
Он кивнул, поправил очки. У него за спиной открылась дверь, и вошел Ричард.
– Я ничего не пропустил?
Я покачала головой.
– Анита, – сказал доктор Норт, – вы себя до крови пораните, если будете вот так вдавливать ногти в собственные руки.
Я посмотрела на пальцы так, будто они только что возникли на концах моих рук. На коже остались полулунные вмятины от ногтей. Почти до крови. Почти.
Ричард протянул мне руку, я поколебалась и взяла ее. Всплеск энергии потряс нас – мы слишком оба нервничали, чтобы быть друг другу помощью. Он закрылся, поставил щиты, и его рука в моей стала всего лишь теплой и настоящей. Я оценила его усилие, когда он увидел, что я сделала со своими руками, но сама я проиграла битву за то, чтобы не оглянуться Мику. Я была слишком перепугана, чтобы ублажать чье-либо самолюбие. Чтобы не хотеть притянуть к себе как можно больше всего, что есть уютного на свете.
Мика подошел к другой моей руке. Ричард напрягся, потому что не хотел этого и не мог скрыть, что не хочет, но сцену не устроил. Я пожала его руку, ткнулась головой ему в плечо, давая ему понять, как много он для меня значит, потому что он действительно значил для меня много. Этот знак внимания заработал мне улыбку, озарившую все его лицо. Когда-то за один вид этой улыбки я бы отдала свое сердце.
Я обернулась к доктору, держась за них обоих, и мне было лучше оттого, что я за них держалась. Мне хотелось изобразить хладнокровие, но держалась я за них как за два последних деревянных обломка посреди океана.
– Я попросил проверить кровь еще раз, Анита.
– Значит, ничего хорошего, – сказала я.
– В такой момент полагается попросить ее сесть? – спросила Клодия.
Доктор Норт глянул на нее:
– Если хочет, может сесть. – Он обернулся ко мне: – Хотите сесть?
– А надо?
Он улыбнулся шире:
– Не думаю, но если надо будет, у вас хорошая поддержка. – Он кивнул в сторону Мики и Ричарда.
– Выкладывайте, Док.
Мой голос звучал чуть сдавленно, но не дрожал. Очко в мою пользу.
– Я могу быть полностью откровенен при всех присутствующих?
Я подавила желание заорать и сумела ответить:
– Да, да, только говорите уж, Бога ради!
Он снова кивнул:
– Вам известно, что у вас ликантропия?
Я тоже кивнула и нахмурилась:
– Мне известно, что я – носитель ликантропии.
– Забавно, что вы так это формулируете. У вас кровь совершенно уникальна, Анита.
– Месяца полтора назад я узнала, что являюсь носителем ликантропии волчьей, леопардовой, львиной и еще какой-то, которую не смогли даже определить.
Он глянул на меня поверх очков:
– Вы знаете, что быть носителем более одного штамма ликантропии невозможно. Они дают перекрестный иммунитет. Ликантропией можно заразиться только один раз.
Я снова кивнула, стиснув руки, которые меня поддерживали.
– Все это я знаю. Я – медицинское чудо, тра-та-та, ля-ля-ля. Давайте к беременности. Есть у меня синдром Маугли или синдром Влада?
Он очень внимательно посмотрел мне в глаза, слишком даже серьезно, и сказал:
– Да, насколько можно судить по результатам анализов.
У меня подкосились колени, я бы упала, не поддержи меня Мика и Ричард. Кто-то подтащил кресло, и меня в него посадили. Ребята продолжали держать меня за руки, каждый из них положил руку мне на плечо, будто опасаясь, что я завалюсь вперед. Но пока еще я до этого не дошла. Пока еще.
– Что значит – «насколько можно судить»? – спросил Мика.
– Эти два синдрома – они как ликантропия: невозможно иметь оба сразу. Зародыш не может быть поражен и синдромом Маугли, и синдромом Влада. Если бы у Аниты не было четырех разных штаммов ликантропии в крови, что медицински невозможно, я бы сказал, что в нашем случае имеют место близнецы, но по другим анализам крови и еще некоторым исследованиям…
Он еще шевелил губами, но слышала я только рев крови у себя в ушах. Ричард и Мика помогли мне спрятать голову в колени, не дали упасть из кресла. Подержать голову между колен – это через несколько секунд помогло. Но я рада была, что они меня поддержали. Я бы не упала в обморок, но мне случалось терять сознание, и это очень похожие явления. Близнецы, Господи Боже мой! Вот так и расплачиваешься с процентами за заем у судьбы. Близнецы с двумя самыми страшными врожденными дефектами, известными современной науке. Святая Мария, Матерь Божия, не покинь меня!
Из пустоты выплыл голос доктора Норта – он склонился передо мной:
– Анита, Анита, вы меня слышите? Анита!
Я заставила себя кивнуть.
– Я не хотел бы давать вам ложную надежду, потому что, насколько мне известно, только беременные дают положительный результат на эти синдромы, но анализ на беременность дал отрицательный результат. Два раза.
Я подняла голову, медленно: во-первых, потому что быстрее не могла. Во-вторых, потому что ушам своим не поверила.
– Что?? – спросила я и сама не узнала своего голоса.
Он присел передо мной, и при этом он был достаточно высок, а я достаточно низкоросла, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Лицо у него было совершенно искреннее и чуть-чуть встревоженное. Он медленно, тщательно выговаривая слова, повторил:
– Ваш анализ на беременность оказался отрицательным.
– Но вы говорили…
– Я знаю, – кивнул он. – Я тоже не понимаю этих результатов. А сестры и интерны локтями друг друга отпихивают, кто мне будет помогать на ультразвуке.
– Локтями?
– Хотите знать, почему?
– Да.
– Что бы ни показал ультразвук, в истории медицины это будет первый случай, насколько мне известно. Либо вы не беременны, но даете положительные результаты на два синдрома, для которых беременность необходима. Либо у вас близнецы от двух разных отцов, а анализ почему-то показывает, что беременности нет. Достаточно необычно. И не будем забывать, как мы уже говорили по телефону, что младенец с синдромом Маугли уже через несколько недель будет жизнеспособен, а его близнец – нет.
Я только таращилась на него.
– Что вы хотите этим сказать, доктор? – спросил Ричард.
Доктор Норт прочел краткую лекцию по синдрому Маугли и возможности ускоренной беременности.
– Или что-то в крови Аниты дает на все это положительные результаты. – Он посмотрел на меня, все еще не вставая. – Вы ликантроп? В смысле, вы перекидываетесь?
Я покачала головой, потом добавила словами:
– Пока нет.
– Что значит «пока»? – спросил он.
– Значит, что я чуть не перекинулась.
Читать бесплатно другие книги:
