Пляска смерти Стриндберг Август

– Мы ощутили, как ты питала ее, – сказал Адонис.

Я снова постаралась не смотреть на него.

– Да, питала, но этого не хватило. Бедной девушке много энергии приходится тратить при общении с Дорогой Мамочкой.

– Это от любого много энергии заберет, – сказал Мерлин.

Тут я в первый раз подумала: может, он не из вежливости не пытался подчинить ничей разум после ухода матери, а потому что боится. Может, в нем тоже мало осталось сока – из него, как и из меня, выжали энергию.

– Она умеет питаться от других вампиров, просто касаясь их силы?

– А почему вы спрашиваете?

– Она почти всегда приходит ко мне после того, как какой-нибудь вампир применяет ко мне силу в серьезных масштабах. Она приходила после ментальных игр Белль Морт. Сегодня она пришла после тебя. Она питается от нас при этом?

– Иногда, – ответил он.

– Значит, она не лежит без питания во сне тысячи лет. Она как кошмар – питается твоей же энергией, твоей силой.

– Я так полагаю.

– А почему она вообще впала в сон?

– Почему ты думаешь, что мне это известно?

– Опять уходишь от ответа?

Он слегка улыбнулся:

– Быть может.

– Ты знаешь, почему она впала в сон?

– Да.

– Ты мне скажешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это не та история, которой мне хотелось бы делиться.

– Я ведь могу тебя заставить рассказать.

– Вы можете попытаться выяснить, достаточно ли вашей силы некроманта, чтобы приказать мне рассказывать.

Я широко улыбнулась:

– Ну, я не настолько амбициозна.

– Просыпается все больше и больше слуг матери. Почти весь Совет, подобно Белль Морт, считает, что это их растущие силы вызвали слуг из долгого сна.

– А кто из членов Совета в это не верит?

– Поскольку мне запрещен контакт с Советом, откуда мне знать?

– Оттуда же, откуда ты знаешь мысли Белль Морт.

Он снова улыбнулся той же улыбкой. Наверное, у него она значит «знаю, но не скажу».

– Вам необходимо снова насытиться, миз Блейк, и мне тоже. Наша добрая мать питалась от нас обоих.

– Она не добрая, и она никогда не была твоей матерью.

Он снова сделал тот же жест руками, который у него означал пожатие плеч.

– Для того, кто я сейчас, она была матерью.

С этим я не могла спорить, потому и пытаться не стала.

– Ты хотел знать, просыпается ли она. Просыпается. Ты говорил, что хочешь знать, так ли велика сила Жан-Клода, что ты мог бы назвать его своим мастером.

– Вы не верите, что я ищу себе мастера?

– Я верю, что единственный мастер, которого ты признавал, лежит сейчас где-то в Европе, вторгаясь в мои сны.

Он глубоко вздохнул. Вампирам дышать не надо, воздух им нужен только для речи, но я заметила, что почти все они вздыхают время от времени. Будто это привычка, которую даже несколько тысяч лет не могут устранить.

Рука Дамиана почти болезненно напряглась у меня на шее. А я была абсолютно спокойна, так в чем же дело? Я стала было оборачиваться к нему, но ощутила это – он мне дал ощутить. Я высасывала его энергию. Отбирала энергию, которую давала ему, чтобы он жил. А, черт.

В дверь постучали. Клодия посмотрела на меня.

– Проверь, кто там, – сказала я.

Она проверила – отличный телохранитель. Это пришел Натэниел, и она открыла ему дверь. Волосы у него по-прежнему были заплетены в косу, но рубашку и жилет он где-то уже потерял. Торс его блестел потом, и сверкал аметистами и бриллиантами ошейник на шее.

– Куда ты рубашку дел? – спросила я.

– А жарко было, – улыбнулся он во весь рот.

– Могу себе представить.

Он подошел ко мне, все так же улыбаясь, только в чуть прищуренных глазах читалась тревога. Чужой человек этого бы не заметил, но я уже не первый месяц тренировалась в чтении по его лицу.

Натэниел обошел стол по широкой дуге, подальше от рук Мерлина. Он стал больше личностью и меньше жертвой за то время, что жил у меня. Сейчас он подошел и положил мне на руку ладонь, подсунув под смокинг Ашера. Ощущение прикосновения их обоих будто воткнуло мне штепсельную вилку в позвоночник. Я вздрогнула, но под приливом энергии было ощущение, что она идет только в одну строну, ко мне. Черт. Нет, мне точно надо научиться лучше управлять этим перетеканием энергии.

– Вы совсем недавно оказались в центре триумвирата силы, – сказал Мерлин так, будто был в этом уверен и будто это ему было интересно.

– Да, мне еще надо учиться.

– Есть способы не дать нашей доброй матери питаться вашей энергией.

– Я вся внимание.

Он нахмурился, не поняв.

– Я хотела сказать, что с радостью это готова услышать.

Иногда я забываю, что через пропасть в несколько стран или столетий сленг не очень хорошо доходит.

– Освященный предмет, спрятанный не менее чем под двумя подушками, ее удержит.

– Звучит рискованно, – сказала я, поднимая руку со свежими шрамами.

От этого движения шевельнулся Дамиан – почти упал. Я ощутила, что Натэниел потянулся к нему, и знала, что он обнял вампира за талию.

– Даже вампиры могут так спать, если они веруют и не вызывают собственную силу.

Мне нужно было уже кормиться, но я не хотела допустить здесь ошибки. Слишком много у меня в постели было вампиров, чтобы рисковать вылезшим не вовремя освященным предметом.

– Вампир может спать с освященным предметом под подушкой?

– Да, или под кроватью, но под подушкой лучше.

– А что случится, если этот предмет коснется кожи вампира?

– Ответ вы можете прочесть на собственной руке.

– И ты хочешь сказать, что крест меня обжег из-за моей силы, а не силы Дорогой Мамочки?

– Вы суккуб, миз Блейк. Эту силу издавна ассоциируют с демоническим.

– Мне приходилось сражаться с демонами. Вампиризм – инфекция, а не что-нибудь демоническое. Это болезнь, которая живет в крови. Один врач где-то в начале девятисотых придумал, как ее лечить. А одержимость демонами не вылечить переливанием крови.

– Вылечить? – спросил Мерлин. – Действительно переливанием крови?

– Ну, да, но вампиризм как раз и придает мертвому телу возможность действовать. Так что если убрать вампиризм, тело остается мертвым.

– Ну, на такое лечение вряд ли многие согласятся.

– Да, – кивнула я.

Дамиан наклонился и шепнул мне в щеку:

– Все это очень интересно, но можно тебя попросить ускорить процесс?

– Мать не может прорваться через вашу защиту сама по себе, кроме как во сне. Но она может воспользоваться проникновением сквозь вашу оборону другого агрессора-вампира, в этом вы правы. Страх перед нею лег в основу законов, определивших правила сражения мастеров вампиров. Но она так долго спит, что мы становимся неосторожны.

– А почему она вынуждена следовать за чужим нападением?

– Потому что она – создание кошмаров и страны Морфея.

– Ты хочешь сказать, что она все еще спит?

– Да, именно так, – улыбнулся он.

Дамиан вцепился мне в плечо. Я сказала:

– Я не хочу быть невежливой, но мне нужно питание. Так что прошу меня извинить.

– А можно посмотреть? – спросила Елизавета.

– Нет.

– Идем, Елизавета, – сказал Мерлин и вышел в дверь. Она за ним. Адонис обернулся в дверях и посмотрел на нас на всех.

– Тебе тоже смотреть нельзя, – сказала я. – Заседание закрыто.

Он хотел что-то сказать, но подумал и решил этого не делать – покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем он намеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему-то я знала, что это – не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.

Клодия пошла к двери:

– Я послежу, чтобы никто не мешал.

И дверь за ней закрылась.

Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.

– Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха персонала или еще куда. Или найдите себе столик снаружи.

– А нам почему нельзя смотреть?

Я на него взглянула в упор, но он выдал мне невинные, хотя и знающие, глаза.

– Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опять способен?

Он улыбнулся.

– Я не могу снова кормиться от тебя так скоро, Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта мать, но ощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeur не охватит всех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь – не знаю. – Я посмотрела на Дамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. – А если я сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.

– От кого же ты собираешься сегодня питаться? – спросил Ашер, стоя у стены.

– Если ты согласен, то от тебя.

– Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.

Я сжала руки двух остальных и попросила:

– Дамиан, Натэниел, идите ради Бога, и будьте где-нибудь, где вас будет видно, о’кей?

– Обещаю, – сказал Натэниел, и они направились к выходу.

Я повернулась к Ашеру:

– Ты на меня злишься?

– Никто не любит, когда его согласие считают само собой разумеющимся, Анита.

– Я про тебя так не считаю.

– Считаешь. И ты, и Жан-Клод.

На это я не знала, что сказать, а потому именно это и сказала:

– На это я не знаю, что сказать.

Он покачал головой:

– У нас нет времени нянчиться с моими задетыми чувствами. Прости.

Дверь за нашей спиной закрылась – Дамиан и Натэниел пошли искать место переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.

Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня не смотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамы под сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.

– Что случилось? – спросила я.

– Ты обратила внимание, что это у нас впервые будет секс наедине?

Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила его тело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров – его тело и мое рядом. И всегда с нами при этом кто-то был? И никогда не было так, чтобы только мы, только друг у друга?

Я тронула его за лицо, попыталась заставить его на меня взглянуть, но он не поддался.

– Значит, не только от Жан-Клода ты не получал достаточно личного внимания?

Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.

– Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел. Потом столетия я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью – или пыткой для тех, кого Белль желала наказать.

Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав мою руку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:

– Прости меня…

Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной стороной лица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние, честь, добродетель – только бы взглянуть на нее еще раз.

– Ты некоторые мои раны исцелила – тем, что я был с тобой и Жан-Клодом. И я думал, этого достаточно.

Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамами сторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что он позволил мне видеть.

– Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.

– Когда ты так говоришь, это звучит по-детски, сам слышу, но вот здесь, – он коснулся груди, – ощущается совсем не по-детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир, который делю я со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня. Всегда есть кто-то более красивый, более желанный.

– Никого красивее тебя нет, Ашер.

Он отдернулся, открыв шрамы на лице.

– Как ты можешь такое про меня говорить?

– А что ты хочешь, чтобы я сказала?

– Я хочу снова быть центром чьей-то жизни, Анита. Центр для Жан-Клода – ты. Твой теперь там, где Натэниел и Мика. – Он схватил меня за руки, приблизил ко мне лицо – глаза в глаза. – Я ни для кого не дорог, и это невыносимо. – Он засмеялся, но когда он открыл глаза, в них блестели слезы. – Да, глупо и по-детски. И очень эгоистично.

– Дело же не в том, чтобы быть с мужчинами или женщинами? – спросила я. – Дело в том, что никто из мужчин, которых я выбираю, никогда не поставит тебя в центр своего мира.

– Я хочу, чтобы меня любили, Анита, и когда-то это было.

– Джулианна, – тихо сказала я.

Он кивнул:

– Когда-то это был Жан-Клод, но он никогда не будет так истинно любить другого мужчину, как любит женщину. Вкусы и требования Белль посылали нас в объятия других мужчин, но Жан-Клод никогда не мог удовлетвориться только мужчинами. Он более всего – любитель женщин.

– А ты? – спросила я, потому что он, кажется, ожидал этого вопроса.

– Я думаю, если бы попался такой мужчина, как нужен, я бы любил его и был доволен, но то же самое относится и к женщине. Я любви ищу, Анита, а не того, во что она упакована. Мне всегда больше было нужно внимание, чем Жан-Клоду. Я стал искать женщину себе в слуги, когда понял, что Жан-Клод никогда не будет удовлетворен только мужчинами. Только мною.

Я не знала, что сказать на звучащее в его голосе страдание. Эмоциональное бремя, которое он на себе тащил двести или триста лет, а я сейчас должна все исправить или хотя бы улучшить, а как? Как мне это сделать?

Я почувствовала, что Дамиан ко мне тянется, и меня шатнуло – Ашеру пришлось подхватить меня.

– Я истощаю Дамиана.

– Тогда мне надо перестать капризничать и дать тебе насытиться.

– Я действительно хочу тебя, Ашер. Я действительно люблю тебя. Но сейчас у меня нет времени…

– Возиться с моими травмами, – закончил он за меня.

– Заниматься с тобой любовью так, как мне хочется.

Он всем лицом показал недоверие.

– Мы должны покончить с кормлением и вернуться на прием, но для меня ты не пища на аварийный случай. Не общее имущество с Жан-Клодом. Ты мне дорог сам по себе, Ашер, вот как есть. У меня нет времени доказать тебе это сегодня, но потом я попробую.

Он притянул меня к себе, покрепче, и прошептал мне в волосы:

– Потом будешь питаться от следующего, потому что моя очередь уже миновала.

Я отодвинулась заглянуть ему в лицо и сказала:

– А ты вспомни, что впервые мы с тобой занимались любовью не потому, что надо было питать ardeur. А потому, что я этого хотела – мы с Жан-Клодом этого хотели.

– Ты это сделала, чтобы защитить меня от агентов Белль Морт.

– Да, мы это сделали, чтобы Белль Морт не могла призвать тебя к себе, чтобы по ее правилам ты стал нашим, но ты до сих пор – единственный из новых мужчин моей жизни, с которым у меня был секс ради заботы о нем, а не ради прокормления ardeur'а.

– Заботы?

Я кивнула:

– О том, кого любишь, заботишься.

Он улыбнулся, и это была редкая улыбка – от которой он казался страшно молодым, как будто эта улыбка – все, что осталось от юноши, бывшего сотни лет назад.

– Невозможно любить всех мужчин твоей жизни, Анита.

– Нет, – согласилась я. – Но я люблю тебя. Я люблю Жан-Клода.

– И Мику, и Натэниела, – добавил он.

Я кивнула.

– И Лондона, и Реквиема.

Я покачала головой:

– Нет. Их – нет.

– Почему? Они красивы, они идеальны.

– Красивы, но не идеальны. Реквием половину времени ходит мрачный, как туча. Лондон – что-то в нем меня смущает.

– Почему?

– Не знаю точно. Может быть, потому что он даже мне не особо нравился, а я имела с ним секс.

Я ощутила, как Дамиан падает на стол, за которым сидит. Натэниел ухватил его за руку, не дал упасть. Ашеру пришлось так же подхватить меня.

– Надо тебе питаться, – сказал он.

Я кивнула.

– Тогда на сегодня мы поговорили. Сегодня я буду о тебе заботиться, потому что так и поступаешь, когда кого-то любишь.

У меня щеки запылали, хотя я и не совсем поняла, почему.

Он засмеялся – не колдовским вампирским смехом, а очень мужским. Когда слышишь такой смех, понимаешь, что ты ему польстила в чем-то чисто мужском.

– В чем дело? – спросила я, не глядя на него, потому что знала, что тогда еще сильнее покраснела.

– Ты покраснела, когда я сказал, что люблю тебя.

Я кивнула и попыталась произнести посуровее:

– И что?

– Теперь я знаю, что ты меня любишь.

Тут я подняла на него глаза:

– Только потому, что я покраснела?

Он кивнул.

– Я часто краснею.

Он охватил меня кольцом своих рук.

– Да, но на этот раз – для меня. – Он поцеловал меня в лоб. – Я бы хотел тоже насытиться, пока будешь насыщаться ты.

– Ты еще не питался сегодня?

– Нет, еще не просыпался голод по крови.

– Но ведь это необычно?

– И очень.

– Тогда пей. – Я задумалась. – Хотя, кажется, у меня кончаются места для свежих ран от клыков.

Он коснулся моей шеи сбоку, где остались следы клыков Реквиема, провел пальцами по выпуклости груди, запустив их чуть под край корсета, до места, где пришелся укус Лондона. Еще ниже, коснулся соска, и от одного этого прикосновения я не могла сдержать тихого стона.

Он снова засмеялся тем же польщенным смехом. Его рука легла мне на бедро, раздвинула ноги, нашла укус Жан-Клода глубоко внутри бедра.

Мой голос прозвучал с придыханием:

– Откуда ты знал, что это там?

– Учуял по запаху, – шепнул он. – Ты готова?

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

– Тогда смотри на меня, Анита, смотри мне в глаза.

Я медленно подняла взгляд, и увидела, что его глаза полны светом, похожим на синий лед, блестящий под зимней луной – переливающиеся тени и блеск. Его глаза завораживали.

Он нес меня на руках, а я не помнила, как он поднимал меня.