Тубурская игра Фрай Макс

– Ну, к примеру, обнаружишь, что дверь заклинило, и мы с тобой, от души выругавшись, начнем ее чинить. Или вот прямо сейчас заявится клиент и потребует старого черного чаю, который, сама знаешь, варят на таком меееееееедлеееееееенном-мееееееееееедлеееееееееееенном огне. Или я попрошу тебя срочно наколоть орехов. Ну, или просто сама передумаешь. Скажешь себе – чего я в этом саду не видела? – и останешься сидеть, где сидела. Это если нельзя. А если можно, возьмешь да и пойдешь, кто ж тебя держит?

Триша еще немного посидела, обдумывая услышанное. Подождала: вдруг и правда кто-нибудь зайдет? Но нет, никого. И на улице пусто, ни одного прохожего, как всегда в послеобеденное время. Спросила себя: а хочу ли я идти в сад? Ну да, еще как хочу! Сползла с табурета. Прошла мимо Франка. Адресовала ему вопросительный взгляд. Дескать, что там насчет орехов? Наколоть?

– Для этой начинки орехи не нужны, – усмехнулся Франк. – Все, что может мне понадобиться, уже под рукой. Иди уж.

И дверь открылась как миленькая. И сад оказался на месте. Только Макса там не было. Зато…

Зато в траве сидит толстый тряпичный заяц. Одно ухо у него желтое, второе красное, вместо левого глаза вязаный цветок, вместо правого – пуговица. А в полуметре от зайца стоит старый медный чайник с таким длинным носиком, что из него можно было бы, не выходя из-за стойки, налить чай человеку, сидящему у окна. На дереве висит марионетка – принцесса в серебряной короне на зеленых кудрях. Под деревом лежит перевязанная кожаной лентой стопка ветхих книг, чуть подальше – настольные часы в форме сердца, разукрашенная деревянная птица, одинокая туфля с загнутым носом и еще, и еще. В траве запуталась нитка стеклянных бус, под кустом сидит плюшевый енот, на садовой тропинке детские кубики с буквами расставлены так, чтобы сложилось слово «привет».

– Привет, – вежливо отвечает Триша. И идет дальше, разглядывая сокровища: бумажный фонарь, вилка с перламутровой ручкой, зеленая лейка в форме слона, пожелтевшая от времени открытка с веткой шиповника, белый воздушный шар, бисерная брошка-бабочка, мраморная солонка, обшитая блестками карнавальная маска-домино, синяя диванная подушка с парусником, связка ключей, компас.

– Ой, – говорит Триша, обнаружив, что уперлась в стену тумана, с которой граничит дальний конец их сада.

Дальше ей ходу нет.

Не то чтобы кто-то запрещал Трише заглядывать в туман. Ни единого предостережения на сей счет она за всю жизнь ни разу не слышала. Франк туда каждый день ходит, и Макс тоже, и некоторые гости оттуда появляются и уходят потом тоже через туман, и ничего им не делается. Но у Триши от этого тумана в глазах темно и шерсть на загривке дыбом, хотя, по идее, там давным-давно нет никакой шерсти, откуда, вы что? Франк ее очень качественно из кошки в девушку превратил, отлично постарался; он вообще все делает на совесть, если уж берется.

Однако, когда Триша подходит вплотную к стене тумана, ей кажется, что шерсть у нее на загривке все-таки есть. И стоит дыбом, что хочешь, то и делай.

Вот и сейчас.

Триша приветливо улыбается стене тумана – дескать, какая приятная встреча, как дела, спасибо, я тоже прекрасно, – а сама пятится, потому что поворачиваться спиной к собеседнику невежливо, а к неизвестности – еще и неосторожно, особенно когда она настолько рядом, что…

Уфф. Отошла всего на пару шагов, и все сразу же встало на свои места. Никакой шерсти на загривке, нигде ничего не стоит дыбом, и совершенно непонятно, почему только что было иначе, когда все хорошо, и вокруг наш сад, а туман – ну, подумаешь, у нас тут всегда туман, и его щенки каждый день прибегают в дом ластиться, славные, дружелюбные зверьки, чего это я, а?

Просто так близко к стене тумана лучше не подходить, Триша это давно знает. И сейчас не подошла бы, если бы не загляделась на расставленные в траве и развешанные на деревьях вещицы.

Триша снова вежливо улыбается туману; немного подумав, решает, что надо объясниться, раз и навсегда:

– Извини, пожалуйста. Почему-то я тебя немножко боюсь. И даже не немножко. Хотя верю, что ты хороший, а не жуть какая-нибудь. То есть я о тебе ничего плохого не выдумываю, вот правда! Может, просто кошкам не положено в тумане гулять?

– А кстати, вполне может быть, что не положено, – неожиданно соглашается Франк. – Кто вас разберет.

Он, оказывается, тоже вышел в сад. Стоит теперь перед выложенной из кубиков надписью «привет», озадаченно качает головой. Говорит:

– А ведь мог бы просто отправить открытку. Впрочем, ему виднее.

– Открытку, – задумчиво повторяет Триша. – Мог бы отправить открытку? Погоди. Ты хочешь сказать?..

– Я хочу сказать, что у нас с тобой куча дел. Если, конечно, мы намерены встретить гостя как следует. А не кормить его наспех разогретыми остатками вчерашнего обеда.

– Мы намерены, – твердо говорит Триша.

И идет в дом.

Время пролетело незаметно. Начинку для пирогов Франк доделал сам, а месить тесто выпало Трише. Вернее, целых три разных теста для разных пирогов. Франк только подсказывал и пряности подсыпал, а так все сама. Ничего, справилась. Поставила куриный пирог в духовку, яблочный – в печь, а третий, со сливами и перцем, который Франк окрестил злодейским, отнесла в погреб – ему, оказывается, надо сперва пару часов на холоде постоять. И только тогда перевела дух. Поглядела в окно, а Макс уже тут как тут. Сидит на крыльце, у входа в кафе, курит.

– А почему ты снаружи? – спросила Триша.

– А почему ты внутри? – откликнулся он. – Тут хорошо. И пахнет всем самым прекрасным на свете одновременно. Включая ваши пироги. Выходи. Или еще занята?

– Уже вроде нет.

Триша вышла на крыльцо, села рядом с ним на ступеньку. Принюхалась. «Все самое прекрасное на свете» – это у нас что?

– Похоже, дождь прошел, пока мы с пирогами возились, – сказала она. – То-то цветы так распахлись. И наши пироги благоухают не хуже цветов, ты прав. Ванилью, наверное, тянет из Птичьей кондитерской, больше неоткуда. А дымом из сада тетушки Уши Ёши, она любит чай на костре варить. И чем-то еще таким хорошим пахнет, не могу понять… Чем?

– Морем.

– Не может быть. Оно же очень далеко. Надо спуститься в долину, а потом еще ехать. Ты же вроде говорил, три дня?

– Три дня – это если пешком. Доехать-то за пару часов можно. В любом случае, морем пахнет, где ему заблагорассудится, такой уж у него нрав. Хочет – здесь, хочет – за тысячу миль. Плевать оно хотело на расстояния. Такое молодец. Надо бы его попросить пахнуть тут у нас почаще.

Улыбнулся, вздохнул, полез в карман за следующей сигаретой. Триша только теперь заметила, что он сидит как на иголках. Нервничает? Или просто чего-то ждет?

Спросила:

– Ты о чем-то тревожишься?

– Есть такое дело.

– Из-за гостя? Который сегодня придет?

– Ну да. Видела, что я в саду устроил?

– Ой, – спохватилась Триша, – с этими пирогами совершенно из головы вылетело. А там же такая красота! Столько всяких штук! Это просто так сюрприз? Или для дела?

– Это просто так сюрприз для дела, – подмигнул ей Макс. – Для самого прекрасного из всех возможных дел. Не то карта, не то магнит. Сам толком не понимаю, как именно оно должно работать. Но точно знаю, что работать – должно. И все равно дергаюсь. Думаю: «А ведь мог бы просто отправить открытку».

– Франк тоже так сказал, – вспомнила Триша. – Но потом добавил, что тебе виднее.

– Вот именно, – вздохнул Макс. – Если бы еще я сам так считал, цены бы мне не было. Никак не могу привыкнуть к тому, что всегда все делаю правильно. Даже когда ошибаюсь.

– Святые слова, – подтвердил Франк.

Он тоже вышел на крыльцо с трубкой и коробком спичек. Подмигнул Максу:

– Подумал, надо тебе помочь курить и волноваться. А то что ж ты мучаешься в одиночку. От Триши толку немного, где ты видел курящую кошку? И нервничать из-за всякой ерунды она не умеет. Разве только перепугаться и на шкаф запрыгнуть, но это совсем другой жанр.

– Можно подумать, ты у нас большой мастер дергаться по пустякам, – усмехнулся Макс.

– Ну, не то чтобы мастер. Но еще помню, как это делается. Примерно так, – и Франк принялся нервно чиркать по коробку. Пальцы его вполне правдоподобно дрожали, спички ломались, не загораясь, а брови хмурились все сильнее.

Вроде бы ничего особенного, многие люди так же мучаются со спичками на ветру, особенно когда волнуются. Но в исполнении Франка – настоящая фантасмагория. При условии, что вы с ним хоть немного знакомы.

В конце концов очередная спичка вспыхнула, но тут же погасла, Франк вполне искренне чертыхнулся, рассмеялся, щелкнул пальцами, и трубка наконец-то разгорелась.

– Все-таки мелкое колдовство очень упрощает жизнь, – заключил Франк. – Без него все становится так сложно, что лучше вовсе не браться. А некоторые люди все равно берутся. И, что самое потрясающее, время от времени у них что-то получается. Преклоняюсь.

Макс только головой покачал.

– А все-таки почему ты не отправил открытку? – спросил Франк. – Эта… это… ну, то, что ты наворотил в саду и дальше, – слов нет. В своем роде произведение искусства. Прекрасное и не то чтобы вовсе бессмысленное, но избыточное, как и положено искусству. Зачем? Мне казалось, с открытками – это я идеально придумал. С таким проводником кто угодно доберется, не заплутав. Даже самый неопытный путешественник, уверенный, что с ним ничего подобного в жизни не случится.

– Открытки у тебя отличные, – согласился Макс. – Если сегодня ничего не выйдет, отправлю, куда я денусь. Просто решил сперва дать человеку шанс добраться сюда более-менее самостоятельно. Если получится, это будет бесценный опыт. А если не выйдет, он, скорее всего, просто ничего не поймет. И уж точно не сочтет это неудачей. Идеальная ситуация, грех такую упускать.

– Твоя правда, – кивнул Франк.

И оба замолчали, совершенно довольные друг другом.

Триша насупилась. Как же иногда надоедает ничего не понимать!

Макс легонько толкнул ее локтем в бок:

– Иногда очень надоедает ничего не понимать, да?

– Ты что, мысли читаешь? – удивилась она.

– Нет, просто поставил себя на твое место. Знала бы ты, сколько раз я на нем стоял.

– В смысле тоже ничего не понимал? – невольно улыбнулась Триша.

– Меньше, гораздо меньше, чем ничего. И, как видишь, не пропал. Вырос большой-пребольшой, сам выучился говорить всякое непонятное. А вот объяснять так, чтобы стало понятно, пока не умею. Но попробую. Смотри, как обстоят дела: есть человек, который однажды совершил путешествие между Мирами. И сам толком не понял, как у него это получилось. Что неудивительно, никто поначалу не понимает. Поэтому наш человек сказал себе: «Я сам ничего не делал, это сэр Макс меня туда затащил. Было здорово, как жаль, что я так не умею». На том и успокоился. Хотя на самом деле никто его никуда не тащил. Я даже не сразу заметил, что он за мной увязался[2]. А все равно получилось. Потому что у человека не просто способности, а талант. Талантище! Даже я по сравнению с ним тупица. И, надо думать, вообще все. Но он об этом, увы, пока не знает. Поэтому сидит, сложа руки, ждет очередного счастливого случая. И я решил такой случай ему организовать. Давно было пора. Но если я просто пошлю ему Франкову открытку, он не поймет, как тут оказался. И снова подумает, что все случилось само. И на сей раз будет прав – а толку-то от такой правоты. Поэтому я сделал хитрую штуку. Сам не знаю, что на меня нашло, – положился на вдохновение, повторить, пожалуй, не возьмусь. Похоже, получилось что-то вроде магнита, который, по идее, должен притянуть нашего гостя не хуже Франковой открытки. Но при этом он будет уверен, что идет сам. Разглядывает метки, принимает решения, гадает, правильно ли свернул. И не подозревает, что тревожится напрасно, потому что не прийти к нам по этой тропе совершенно невозможно. Небольшой фрагмент моего хитроумного сооружения ты видела в саду. Выглядит, как будто у нас полдюжины детишек в гостях побывало, да?

– Ну уж нет, – вмешался Франк. – Слишком аккуратно расставлено, дети так не играют. Скорее как будто художник порезвился.

– Примерно так и есть, – согласился Макс. – Чем я у нас не художник.

– Слушай, а он точно пойдет? – спросила Триша. – Неведомо куда, хватаясь за ленты, чайники и связки бус? Я на его месте просто осталась бы дома. Открытка, по-моему, гораздо надежнее. Раз – и тут. Или нет?

– Где бы мы были, если бы всегда останавливались на более надежных вариантах, – улыбнулся Макс. – А человек, о котором речь, – совершенно особый случай. Он, вообрази себе, вообще ни черта не боится. И не потому, что такой уж храбрый. А просто искренне не понимает, чего бояться человеку во Вселенной. Которая, по его глубочайшему убеждению, существует исключительно для нашего удовольствия и развлечения.

– Ну, я вообще-то тоже так думаю, – без особой уверенности сказала Триша. И честно добавила: – Иногда. А иногда вспоминаю, что есть еще опасности, ошибки, огорчения и прочие неприятные вещи. В этом, наверное, разница.

– Конечно, – кивнул Макс. – Я и сам таков. О чем только порой не вспоминаю. Мог бы, честно говоря, и пореже.

– Мог бы, мог бы, – подхватил Франк. – Уже, на мой взгляд, пора. На то и дается нам прискорбный жизненный опыт, чтобы научиться жить так, словно его нет и никогда не было. Один из сложнейших уроков. Почти невыполнимая задача, которую тем не менее необходимо выполнить. Иначе дальше пути нет. Да ты и сам знаешь.

– Знаю, – согласился Макс. – Все-то я знаю, такой умный стал – страсть. Впору к собственному отражению на «вы» начинать обращаться. А все же иногда треклятый опыт кладет меня на лопатки, как встарь. Но нашему будущему гостю в этом смысле гораздо проще. Он, видишь ли, всегда умел договориться с жизнью, так что печального опыта у него, считай, нет вовсе.

– «Договориться с жизнью»? – изумилась Триша. – Это как же?

– Я не знаком с человеком, о котором идет речь, – сказал Франк. – Но, похоже, он просто очень любит жизнь. И умеет ей доверять. Это, насколько мне известно, единственный надежный способ с нею договориться.

– Как я понимаю, у него было очень счастливое детство. Думаю, в первые годы жизни, когда закладывается фундамент будущего опыта, его никто ни разу не подвел, не обманул, не напугал. А к тому моменту, когда у всех нормальных людей начинаются серьезные неприятности, он уже привык быть счастливым и чувствовать себя в полной безопасности, что бы ни случилось. Привычка – страшная сила. И это тот самый редкий случай, когда она только на пользу… Слушайте! По-моему, все у меня получилось.

Триша метнулась в кафе – неужели гость уже там? А она, выходит, не услышала, как он вошел? И Франк не услышал? Как такое может быть?!

– Да нет там никого, – крикнул ей вслед Макс.

– Но ты же сказал – получилось. – Триша совсем растерялась.

– Это значит, что наш гость уже в пути. Я это твердо знаю, как будто сам вместе с ним иду. Даже не ожидал такого эффекта.

– И когда он придет? – деловито спросила Триша. – Мне надо понять, как быть с пирогами. Торопить их? Или, наоборот, убавить жару?

– Пироги сами разберутся, – успокоил ее Франк. – У нас с тобой обычно получаются очень сообразительные пироги. Ты-то с какой стати не доверяешь жизни? Вроде бы я никогда тебя не подводил, не обманывал и не пугал.

– Ты – нет, – согласилась Триша. – Но не забывай, я же у тебя не с самого рождения живу. А быть котенком – довольно опасное занятие, что бы люди ни думали. Это только со стороны кажется, будто нам всегда весело и хорошо.

Франк и Макс озадаченно переглянулись. Похоже, им обоим до сих пор в голову не приходило, что у котят нелегкая жизнь.

– Предлагаю переместиться в сад, – наконец сказал Макс. – Трише будет интересно посмотреть, как придет наш гость. А ему, уверен, понравится, что его встречают.

– А мне все равно, где сидеть, – кивнул Франк. – Пошли.

Триша во все глаза смотрела в ту сторону, где туман. Так ждала гостя, что даже о пирогах забыла; впрочем, судя по долетавшим из кухни запахам, они и сами неплохо справлялись. «Франк совершенно прав, – думала она, – у нас действительно получаются очень сообразительные пироги. Иначе и быть не может».

Франк, впрочем, все-таки сходил на кухню поглядеть, не нужна ли помощь. Заодно и кофе принес. Не «Огненный рай», конечно, а самый обыкновенный. Но обыкновенный кофе от Франка – это тоже выдающееся событие. Сколько его ни пей, привыкнуть невозможно, потому что всякий раз у него немного иной вкус, и даже если очень захочешь, не скажешь, какой был лучше – вчерашний, сегодняшний или тот, что Франк варил год назад. Все лучше!

Так и сидели, потягивая кофе, глядели, как подкрадываются сумерки. Вроде солнце еще не собирается садиться, но тени растут, сгущаются, синеют, а птицы начинают галдеть, словно внезапно поняли, как много важных вещей надо успеть сказать друг другу перед сном.

Щенки тумана стали понемногу просыпаться и разбредаться по саду. Один забрался Трише на колени, явно намереваясь еще немного там подремать, но вдруг передумал, спрыгнул на землю и побежал обратно, к туманной стене. Остальные рванули за ним, а минуту спустя снова выскочили, счастливые, возбужденные, повизгивающие от восторга, и Триша сразу поняла, в чем дело. Это они встречают гостя, который, получается, уже пришел, и, значит… Ой!

– Ой, – выдохнула она вслух, когда из тумана вышел человек. То есть Трише сперва показалось, что оттуда вышла улыбка, а человек к ней просто прилагался, как раковина к улитке.

– Хорошо, что я пошел домой пешком, – сказал он. – Так и знал, что-то случится.

Поначалу гость был на редкость молчалив. Вежливо поздоровался с Франком и Тришей, выслушал их имена, назвал свое: «Нумминорих» – и снова притих. Даже по сторонам не особенно глазел. Смотрел на Макса, как ребенок на фокусника, но ни о чем не расспрашивал, только улыбался все шире, хотя с самого начала казалось – дальше некуда. На предложение пойти в дом кивнул с таким энтузиазмом, что голова чуть не оторвалась. И только усевшись за стол, сказал: «Извините, пожалуйста, на меня столько всего сразу навалилось!» – и закрыл лицо руками. Впрочем, улыбка все равно выглядывала из-под сомкнутых пальцев. Триша так и не поняла, как ему это удалось.

– Слишком много новых запахов, – сказал Макс Франку.

Тот кивнул, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, зато Триша окончательно перестала понимать хоть что-то. С каких это пор кухонные запахи стали проблемой? Если бы у нее все еще был хвост, он бы сейчас изогнулся в форме вопросительного знака. Но Макс и сам сообразил, что Триша лопается от любопытства.

– У Нумминориха такое острое обоняние, что по сравнению с ним даже у твоих кошачьих собратьев вечный насморк, о людях уже не говорю. Обычно чуткий нос ему только на пользу, поскольку становится источником дополнительных удовольствий и чрезвычайно интересной информации. О любом новом знакомом Нумминорих может сказать не только где тот бывал и чем питался последние несколько дней, но даже откуда родом его далекие предки. Вернувшись вечером домой, он точно знает, что там творилось в его отсутствие: кто заходил в гости, какие покупки доставили, что, напротив, унесли и чем кормили на завтрак детей. Даже у нас, в Тайном Сыске, где все такие всеведущие, что хоть вовсе на глаза им не показывайся, он то и дело озадачивал коллег умением вынюхивать – в буквальном смысле слова – чужие секреты. Когда, скажем, наш всемогущий шеф начинал заливать, будто всю ночь просидел в засаде где-то в Речном Порту, мы все доверчиво выражали восхищение его стойкостью, и только сэр Нумминорих расспрашивал меня тайком: «Это он нарочно нас проверяет или действительно хочет скрыть, что сидел не в порту, а в «Лумукитанских ветрах»? То есть мне сейчас лучше промолчать?» Такой вот у него нос. А тут – иная реальность. Вообще все запахи непривычные. Представляешь, каково ему сейчас?

– Спасибо, Макс, – сказал гость. – Ты здорово объяснил. Ничего, я быстро приду в себя. В прошлый раз – помнишь, когда я увязался за тобой и Орденом Долгого Пути? – мне хватило буквально минуты; правда, там не было ни кафе, ни ресторанов, и даже в окрестных домах почти никто ничего не готовил. Запахи пряностей и еды – это как раз самое трудное. А здесь их несколько тысяч!

– Восемь с половиной, – гордо подтвердил Франк. – Наконец-то у нас объявился понимающий клиент. Очень интересно будет выслушать твои комментарии – позже, конечно, когда освоишься.

– Да какие уж тут комментарии, – не отнимая рук от лица, сказал Нумминорих. – Штука в том, что большая часть ароматов мне вообще незнакома. По их воздействию на организм я могу предположить, что это в основном пища, причем не просто съедобная, а вкусная и даже полезная для меня. И все! В этом, собственно, и трудность: я не могу опознать и хоть как-то классифицировать новые запахи, а значит – обработать информацию самым простым и привычным способом. В то же время некоторые ароматы все-таки вполне узнаваемы, и это окончательно сбивает с толку. Но не беда, я справлюсь.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Франк. – Ты справишься вообще с чем угодно.

Нумминорих снова молча кивнул – с таким же энтузиазмом, с каким принял приглашение войти в дом.

– Если хочешь, могу закурить, – предложил Макс. – Это перебьет большую часть новых запахов, и тебе станет легче.

– Не перебьет, – рассмеялся Нумминорих, отнимая руки от лица. – Только исказит. Что, кстати, само по себе неплохо – тогда я окончательно откажусь от бесплодных попыток разобраться. Впрочем, я и так уже почти отказался. Это, знаешь, такой прекрасный момент – когда организм окончательно понимает, что разобраться невозможно, и начинает спокойно жить дальше. Как ни в чем не бывало.

– Ты, главное, дай знать, когда тебя можно начинать кормить, – сказал Франк. – Чтобы до обморока от избытка впечатлений не дошло.

– Не дойдет, – успокоил его Нумминорих. – Не стану я падать в обморок и пропускать все самое интересное, ты что. А кормить меня можно прямо сейчас. Даже, наверное, нужно. Потому что сперва я не успел позавтракать, потом нам всем было не до обеда, только печенье на совещании погрызли. А ближе к вечеру меня так неожиданно отпустили домой, что я от удивления забыл поужинать. И пошел пешком, хотя живу очень далеко от Дома у Моста. Часа три надо идти, да и то быстрым шагом. Совершенно нелепый поступок, даже по моим меркам. Поэтому сказать, что я успел проголодаться, все равно что сообщить семье покойника, будто у их родича несколько понизилась температура. Непростительное преуменьшение, искажающее смысл события.

– Ясно, – обрадовался Франк. – Не зря, значит, мы с Тришей трудились.

И в центре стола воцарился куриный пирог.

– Кажется, у меня все-таки появился шанс упасть в обморок, – восхищенно вздохнул Нумминорих, попробовав первый кусок. – Но я ни о чем не жалею.

Все жуют, и только Максу явно не до еды. Он натурально подпрыгивает от любопытства, причем вместе со стулом. Таким его Триша никогда прежде не видела.

– Ужасно хочу узнать, как все это выглядело с твоей точки зрения, – наконец сказал он. – Я имею в виду, как ты сюда попал? Мне очень интересно.

– Правда? Ты не из вежливости спрашиваешь?

– От вежливости, насколько мне известно, не взрываются. А мне это, похоже, грозит.

– Тогда, конечно, расскажу. Только учти, я буду говорить с набитым ртом. Знаю, что некрасиво и, главное, очень невнятно, сам неоднократно объяснял это детям, но ваш пирог поработил мою волю, и тут ничего не поделаешь. Так вот, сперва я просто шел домой, в сторону Нового Города. И, надо сказать, подозрительно быстро добрался до улицы Стеклянных Птиц, даже немного удивился – как это я так? Вроде не бежал. Уже собрался сворачивать к Воротам Трех Мостов, когда заметил необычную куклу-марионетку, зеленоволосую девочку в короне. Она висела на дереве, причем довольно высоко, с земли не достать, но я подумал – будет здорово принести ее дочке. Благо что-что, а лазать по деревьям я умею. В детстве у меня даже домик на дереве был, почти на самой верхушке, мама его специально так высоко соорудила, чтобы каждый визит туда становился настоящим приключением, а не просто – вскарабкался, посидел, спрыгнул… В общем, я полез за этой куклой и, только когда подобрался поближе, понял, что на самом деле ее просто не может быть.

– Запах? – понимающе улыбнулся Франк.

– Ну да! У нас вообще ничего так не пахнет. То есть штука не в том, что это был просто незнакомый запах. Я, как все люди, постоянно сталкиваюсь с чем-то впервые, ничего необычного тут нет. Но запах, исходивший от марионетки, был не просто незнакомым, а невозможным. Как бы объяснить? Вот, например, ты родился и вырос в погребе, где хранятся фрукты. Ничего кроме фруктов там вообще никогда не было. Никто кроме тебя туда не заходит, а сам ты ни разу не высовывался наружу, даже не знаешь, что кроме погреба есть еще что-то – целый мир. И вдруг в один прекрасный день в твоем фруктовом погребе начинает пахнуть – ну, например, диким лесным зверем. Легче предположить, что сошел с ума, чем вообразить, от чего может исходить этот новый запах, правда? Сказать себе: такое просто невозможно, а значит, мне мерещится. К счастью, я совершенно точно знаю, что возможно абсолютно все, в этом смысле мне гораздо легче, чем остальным людям. Но куклу брать я, конечно, не стал. Подумал – наверняка это кто-то колдует, а в чужое колдовство лезть не стоит. Тем более оно явно было не вредное, а совсем наоборот. Это я тоже сразу почуял. С магией дело обстоит ровно так же, как с едой: еще понятия не имеешь, что это так пахнет, но уже ясно, что источник аромата полезен или, напротив, ядовит, по крайней мере для тебя лично.

– Верно, – подтвердил Франк. – Приятно слышать разумные речи. Берегись, дружок! До сих пор я не занимался похищениями людей, но сейчас меня всерьез подмывает украсть тебя навек и запереть на этой кухне. Из тебя мог бы получиться отличный повар.

– А он из меня уже один раз получился, – смущенно признался Нумминорих. – В свое время я учился у Лаланусы Ужиурмаха. Макс, наверное, его не знает, а будь тут кто-нибудь еще из наших, очень удивился бы! Лалануса Ужиурмах был одним из самых знаменитых столичных поваров и, безусловно, старейшим из них; достоверно известно, что он родился еще при королеве Вельдхут, а умер буквально пару дюжин лет назад – говорят, просто от скуки, потому что исчерпал все возможные рецепты. Ну, или думал, будто исчерпал. Все знают, что учеников мастер Ужиурмах не брал, и это почти правда. Я – единственное исключение. Впрочем, моей заслуги тут нет, он согласился со мной возиться только потому, что когда-то дружил с моей мамой. Но потом был даже рад, что так сложилось, говорил, из меня выйдет толк. А однажды объявил, что толк уже вышел, и на этом мое обучение закончилось.

– Ничего себе, – изумился Макс. – Не знал, что ты еще и повар.

– А я и не повар. Хотя мог бы им стать, если бы пожелал, это правда. Но мне всегда было интересней учиться, чем работать, так уж я устроен.

– Ладно, тогда не буду тебя похищать, – решил Франк. – Раз так, продолжай рассказывать, мне тоже интересно, как ты сюда добирался.

– Я слез с дерева и пошел дальше. И почти сразу заблудился. Что вообще-то полная ерунда: я очень хорошо знаю весь Правый Берег, а уж этот край Старого Города возле Ворот Трех Мостов – и подавно. Я снимал квартиру как раз за пару кварталов от ворот, когда начинал учиться в Королевской Высокой Школе. И каждый день ходил на занятия пешком, то и дело изобретая новые маршруты, чтобы не затосковать. Когда новый маршрут не удавался, приходилось прогуливать лекции, но это случалось довольно редко. Сами понимаете, с тех пор мне в собственной спальне заблудиться проще, чем в тех переулках. Однако, свернув к Воротам Трех Мостов, я не увидел никаких ворот, а только короткую тупиковую улицу, упирающуюся в высокий каменный забор. Табличка на углу гласила, что я нахожусь в Северо-западном проходе – нечего и говорить, что такого названия я в жизни не слышал. И, помню, подумал, что называть тупик проходом – дурацкая шутка. Но хорошая.

На этом месте Макс рассмеялся, закрыв лицо руками, почти беззвучно, чтобы не помешать рассказчику, но Триша все равно заметила. Хоть и не поняла причину его веселья[3].

– Я решил осмотреться. Все-таки обнаружить незнакомую улицу у Ворот Трех Мостов – по-настоящему удивительное событие для меня. Глупо было бы сразу уйти. Ну и запахи, конечно. Ничего конкретного я в первый момент не учуял, но была какая-то странность в совокупности уличных ароматов, в целом похожей на привычный фон, характерный для этой части города. Позже до меня дошло, что среди прочих там присутствовал все тот же невозможный запах, вернее, запах невозможного, что исходил от марионетки на дереве, но поначалу я не сумел его выделить. Все к лучшему – тогда я бы вряд ли полез через забор в чужой двор. Я довольно осторожный человек, хотя обычно это не бросается в глаза.

– А ты полез? – обрадовался Макс.

– Ну да. Я подумал – если тупик назван проходом, логично предположить, что прежде здесь был именно проход. А потом его перегородили – может, выхлопотав разрешение, но, скорее всего, просто так, наудачу, вдруг никто не обратит внимания. Обычно так и бывает. А у меня в этом деле свой интерес.

– Какой? – изумился Макс.

– Ну как?.. А, я же еще не рассказывал тебе про Общество Открытых Дверей. Сперва стеснялся, потом как-то к слову не приходилось. Ну, неважно. Просто есть такое общество. Я сам его организовал – довольно давно, лет шестьдесят назад.

– Ничего себе. Что за общество-то?

– Как было записано в нашем уставе, «добровольное сообщество охраны неприкосновенности городских путей». А если говорить человеческим языком, небольшая, но дружная компания горожан, более-менее располагающих свободным временем и следящих, чтобы никто без крайней необходимости не перегораживал улицы и не запирал проходные дворы. Дело даже не в том, что подобные поступки лишают людей возможности гулять любимыми маршрутами, а в случае нужды сокращать дорогу чуть ли не вдвое. Хотя это тоже важно. Но еще важнее интересы самого города. Его самочувствие. Если бы город был хоть немного похож на человека, я бы сказал: важно, чтобы никто не перекрывал ему дыхание. Потому что даже когда у тебя сотня тысяч голов, носов, шей и пар легких, необходимо, чтобы дышали все. А не половина или, хуже того, треть.

– Какое точное наблюдение! – восхитился Франк. – Готов спорить, о таких вещах почти никто не задумывается. А ты даже специальное общество организовать не поленился.

– Ну, однажды задумавшись о том, как живется городу, в котором запирают проходные дворы, поневоле начинаешь прикидывать, что тут можно сделать, – смущенно объяснил Нумминорих. – Сострадание принуждает к деятельности даже лентяев вроде меня. Поначалу я действовал сам – просто говорил с домовладельцами, старался объяснить, что к чему. Некоторые со мной соглашались, некоторые нет. И тут почти случайно выяснилось, что многие самоуправствуют, не потрудившись получить соответствующее разрешение. Поэтому достаточно пожаловаться городским властям, чтобы очередной забор был снесен, а калитка, ведущая во двор, снова распахнута настежь. Естественно, я быстро понял, что мне нужны помощники – сам я успевал не слишком много. Так все и завертелось. Чем хорошо общество – ты можешь спокойно уехать на несколько лет или, скажем, с головой погрузиться в домашние хлопоты, а твое дело при этом совершенно не страдает. Еще ни разу не случалось, чтобы все наши вышли из строя одновременно. Честно говоря, поступая в Тайный Сыск, я думал, что ребятам теперь придется обходиться без меня, но оказалось, служба не только не мешает наблюдениям за городом, а напротив, им способствует – мотаться по Ехо и совать нос в незнакомые переулки я стал гораздо чаще, а мой новый статус способствовал успешному ведению переговоров с любителями ставить загородки. На самом деле все это сейчас совершенно неважно. Я просто объясняю, почему вообще полез в чужой двор – я регулярно так поступаю.

– Ну надо же, как все лихо закручено. – Макс озадаченно покачал головой. И с чувством повторил: – Ну надо же!

– Я, конечно, не сразу ринулся штурмовать забор. Сперва побродил там, осмотрелся – вдруг какая-нибудь общительная старушка как раз скучает дома и не откажется поболтать с любопытным прохожим? Но никого не было, только пестрая деревянная птица в одном окне и смешная тряпичная игрушка с цветком вместо глаза – в другом. Тогда я подумал-подумал и решил все же поглядеть, что творится за каменным забором в конце улицы – глухим, без единой калитки. Прежде такие только вокруг Орденских резиденций возводили; впрочем, сравнение некорректное, у тех-то ворота все-таки были, просто невидимые. А здесь – ничего. К счастью, я еще в детстве выучился лазать даже по совершенно гладким стенам. Вообще сейчас, задним числом, я начинаю понимать, что провел детство, непрерывно обучаясь всяким полезным штукам. Но, к счастью, так этого и не заметил. Думал, мы с мамой просто играем.

– А еще она научила тебя взламывать замки любой сложности, – вспомнил Макс.

– Ну да. И еще куче разных вещей, включая древний язык Хонхоны и хохенгрон – тайный язык чирухтских горцев, который сами они называют Ясной речью и используют, когда хотят побеседовать о самых важных вещах – смерти, снах и погоде. Правда, мы с мамой ограничивались снами – она объяснила мне, будто рассказывать друг другу, что приснилось, следует на специальном волшебном языке. Дескать, тогда наши сновидения не поймут, что мы о них сплетничаем, и не перестанут нас навещать. Я, кстати, долго думал, что хохенгрон – просто мамина выдумка, и только в Королевской Высокой Школе обнаружил, что это реальный, хоть и малоизвестный язык и я владею им настолько хорошо, что записываться на соответствующий курс нет никакого смысла… Мама как-то призналась, что постаралась незаметно научить меня всему, что ей самой давалось с наибольшим трудом – азам Черной магии, спорту и чужим языкам, с которыми чем раньше начнешь, тем лучше. А все остальное, полагала она, учить настолько приятно и интересно, что можно не спешить. Особенно с настоящей – ну, то есть выходящей за пределы повседневных хозяйственных нужд – магией. Ее, по мнению мамы, вообще следовало оставить на сладкое, обеспечив себе таким образом счастливую старость.

– Очень разумный подход, – согласился Франк.

– Слов нет, как тебе с ней повезло, – улыбнулся Макс. – Но не отвлекайся, рассказывай дальше. Мы остановились на том, что ты перелез через каменную стену в конце улицы.

– Точнее, на том, что я собрался перелезть. Все оказалось не так просто. Ну, то есть наверх-то я, можно сказать, взлетел, не раздумывая. Но там притормозил. Потому что за забором не было ничего. Даже запахов, а это для меня примерно такой же шок, как для обычного человека внезапно ослепнуть. А может быть, наоборот – там было все сразу, слишком много всего, и от такого изобилия мое восприятие перестало работать? Не знаю, как объяснить.

– Да чего тут объяснять, – хмыкнул Макс.

– Мы примерно представляем, – добавил Франк.

И только Триша подумала, что лучше бы он все-таки постарался. Но промолчала.

– Я, конечно, сразу посмотрел назад. Улица была на месте. Дома, деревья, мостовая и табличка «Северо-западный проход» на углу. И запахи – листьев, ветра с реки, земли, уже основательно высохшей после позавчерашнего дождя, заморских пряностей и горячего масла из «Джуффиновой дюжины», соли и кожи из какой-то далекой, кварталах в трех отсюда расположенной лавки – словом, всего, что может и должно пахнуть в этой части города в такое время года и суток. Там, за моей спиной, все было абсолютно нормально, а впереди не было ничего, и это оказалось достаточно веской причиной, чтобы надолго застрять на этой грешной стене.

– Я бы, наверное, сразу спрыгнул, не раздумывая, – признался Макс. – Только не знаю, вперед или назад – это уж как повезет. Шансы, насколько я себя изучил, примерно равны.

– Да я бы тоже сразу спрыгнул, – улыбнулся Нумминорих. – Именно что не раздумывая и тоже неизвестно куда, вперед или назад – как получится. Но я слишком испугался. А когда мне по-настоящему страшно, я становлюсь очень рассудительным.

– Вот это да! Обычно люди, перепугавшись, утрачивают способность рассуждать.

– Тоже мамина наука. Она считала, что ум – отличная штука, но слишком утомительная. Поэтому включать его на полную мощность следует только в особых случаях – например, когда ситуация опасна для жизни или просто стало очень страшно. А пока все хорошо, можно оставаться наивным болваном, таким гораздо веселей живется.

– Потрясающий подход, – вздохнул Макс. – Похоже, твоя мама – самый мудрый человек за всю историю обитаемых Миров.

– Ну, это трудно вот так навскидку определить, – серьезно возразил Нумминорих. – Соревнований-то не устраивают. Но у нее действительно очень светлая голова – как, впрочем, у всех женщин Ордена Часов Попятного Времени. Мама говорила, что с таким Великим Магистром у них не было особого выбора: или ты быстро-быстро станешь беспредельно мудрой, или попросту чокнешься уже на следующий день после поступления в Орден. Что, собственно, тоже неплохо для дела. Но безумие приедается гораздо быстрей, чем мудрость, поэтому всем чокнутым рано или поздно все равно приходится перестраиваться.

– Отлично сказано, – обрадовался Франк. – Хотел бы я познакомиться с твоей мамой!

– Да я бы и сам хотел с ней познакомиться.

– Это как? Неужели она – твоя выдумка?

– Нет, что ты. Самая настоящая. Я бы, пожалуй, не сумел сочинить такую отличную маму. Просто когда я более-менее вырос, она сказала, что хочет еще раз попробовать прожить юность, которой у нее толком не было. Мама очень рано поступила в Орден Часов Попятного Времени, в таком возрасте даже в начальную школу мало кого отдают. А вскоре после того, как Магистр Маба распустил Орден, она родила сына – то есть меня. И все это, по ее словам, вышло прекрасно, ей очень понравилось, но теперь неплохо бы еще побыть веселой юной девчонкой, живущей в свое удовольствие и совершающей как минимум дюжину безобидных девичьих глупостей в день. Просто чтобы на личном опыте, а не с чужих слов узнать, что при этом чувствуют, закрыть вопрос и больше к нему не возвращаться. Мама спросила, справлюсь ли я без нее и не обижусь ли. Я сказал, что все в порядке. Отговаривать ее было бы свинством, тем более что я понимал ее как никто. После этого разговора мама повернула свое личное Колесо Времени, благо для женщин их Ордена это довольно простое дело, и была такова. Я, конечно, твердо обещал, что не стану ее искать или просто тайком вызнавать новости о ее жизни. А все-таки ужасно интересно, где она и как поживает. То есть по большому счету понятно, что хорошо, но хотелось бы подробностей. Впрочем, я уверен, что мама, сочувствуя моему любопытству, регулярно сообщает мне вожделенные подробности во сне, а я, верный данному слову, честно забываю их сразу после пробуждения. Очень похоже на нас обоих!

– Зато ты не забываешь ее науку, – заметил Франк. – Это, поверь мне, не просто немало, а гораздо больше, чем можно себе пожелать – даже в хороший день, от чистого сердца.

– Это правда. Так вот, кроме прочего, мама научила меня противопоставлять страху рассудительность и здравый смысл. Поэтому я очень долго сидел на том грешном заборе, который вдруг оказался границей между привычной реальностью и чем-то совершенно на нее не похожим. Взвешивал все «за» и «против», старался принять разумное решение. Не могу сказать, будто это мне удалось. Просто пока думал, успел более-менее свыкнуться с ситуацией. Почти перестал бояться. А вместе со страхом прошло желание рассуждать. Тогда я просто взял да и спрыгнул. А прыгать гораздо удобней вперед, чем назад. Вот и все.

– Надо будет взять этот способ на вооружение, – сказал Макс. – Результат, конечно, примерно тот же, зато процесс, предваряющий совершение очередной глупости, внушает самоуважение. А куда ты, собственно, спрыгнул? Если, как ты говоришь, там ничего не было?

– Это очень хороший вопрос. Потому что сперва я действительно прыгнул в никуда. И какое-то время ничего не происходило – ну, кроме самого прыжка. Не знаю, как шло для меня время и шло ли оно хоть как-то, но, по моим ощущениям, прыжок длился четверть часа, не меньше. Так что я успел как следует испугаться и снова включить голову. А включив, понял, что поспешил. Прежде чем прыгать, надо было выбрать, куда я хочу приземлиться. Не факт, что мое решение непременно повлияло бы на результат, а все-таки любая фантазия гораздо лучше, чем вообще ничего – если уж выбирать приходится между этими двумя вариантами. По крайней мере, я мог бы вообразить какую-нибудь прекрасную цель и быть счастливым все время, пока тянется бесконечный прыжок, – думая, будто я к ней приближаюсь. Пришлось делать это прямо на ходу, вернее, в полете. В смысле фантазировать. Ничего оригинального мне в голову не пришло, поэтому я просто представил себе сад – почему-то не свой, а соседский. Может, потому, что регулярно подглядываю через щель в заборе, как там у них все устроено, а в гости до сих пор ни разу не заходил – соседи люди приветливые, но замкнутые, сами не зовут, а напрашиваться я стесняюсь. В общем, я вообразил, будто тайком проник в соседский сад, и тут же приземлился в центре свежевскопанной клумбы. К счастью, там еще ничего не успели высадить, а то натворил бы я бед. Ну, условно натворил бы, поскольку этот соседский сад все же был плодом моего воображения. Столь достоверным, что я бы поверил в него, не задумываясь, если бы не запахи. Вернее, полное их отсутствие. Причем решить, будто я просто напрочь лишился обоняния, как несколько раз уже случалось от всяких колдовских порошков, я при всем желании не смог бы: мои-то запахи были на месте, включая медовый аромат леденца, каким-то образом оказавшегося в кармане лоохи – дети, видимо, сунули. За что им большое спасибо – леденец я немедленно достал и сунул за щеку, хотя не люблю такие конфеты. Но в тот момент я грыз леденец, как принимают лекарство. Как будто еда из дома могла сделать меня более материальным. Я был уверен, что это мне сейчас не повредит.

– Потрясающе, – вздохнул Макс. – Соседский сад. Вскопанная клумба. Леденец за щекой. Вот так у нас нынче выглядит путешествие через Коридор между Мирами. Таковы новейшие тенденции сезона. Мама дорогая. Я в сравнении с тобой скучный хмырь. Все остальные – тем более.

– Так это и был Коридор между Мирами? – обрадовался Нумминорих.

– По идее, да. Попал же ты в итоге сюда – каким-то непонятным мне образом.

– Наверное, штука в том, что я этого не знал. Поэтому все так по-дурацки получилось.

– Ничего себе – по-дурацки! По-моему, отлично вышло. Все лучше, чем зеленеть от ужаса, наслушавшись чужих мистических баек. Впрочем, меня-то, помню, никто особо не пугал, напротив, успокаивали. Но я все равно буйно зеленел – по крайней мере поначалу, потом-то освоился. А твоя версия мне нравится гораздо больше. Особенно леденец.

– Это потому, что ты ничего не ешь, – заметил Франк. – Завидовать чужому леденцу с таким куском пирога на тарелке по меньшей мере непрактично.

– Твоя правда. Сейчас исправлюсь. Только дослушаю и сразу за пирог.

– Тогда я постараюсь рассказать побыстрей, – пообещал Нумминорих. – Совсем чуть-чуть осталось. После того, как леденец оказался за щекой, мне здорово полегчало – если можно так выразиться. Потому что на самом деле наоборот – потяжелело. То есть я сам потяжелел. Почувствовал собственный вес – так, что ли? И землю под ногами. Вернее, под задницей – я же не стоял, а сидел там, где приземлился. И от этих простых и внятных ощущений я успокоился и собрался. И огляделся. Увидел, что рядом на земле лежат ключи – целая связка. И вот ключи, в отличие от воздуха, земли и садовых растений, пахли, да еще как! Я, конечно, имею в виду не интенсивность запаха, а его необычность. Потому что, с одной стороны, я различал запах металла, вернее, разных металлов. И масла, которым их смазывали – похоже, очень давно. И деревянного ящика, где они, как я понимаю, довольно долго пролежали. Я могу спорить, что кроме ключей в этом ящике хранили бумагу и еще орехи неизвестной мне разновидности. Вообще все было неизвестной мне разновидности – и бумага, и древесина, и масло, и металлы. Словно их привезли из далекой страны, где я никогда не бывал, ни одного тамошнего жителя в глаза не видел, и даже их товары ни разу не попадали мне в руки.

– Ну, собственно, примерно так и есть.

– Теперь это ясно. А тогда ясно не было ничего – ровно до того момента, когда среди всех этих незнакомых запахов я учуял твой. Совсем слабый, как будто ты держал эти ключи, надев чужие перчатки. Но какая разница. Главное, что я тебя наконец-то унюхал. И вот тогда все сразу встало на свои места. Я сунул ключи в карман, встал и пошел – неведомо куда, но определенно к тебе в гости. Нечего и говорить, что конечная цель путешествия меня устраивала. И больше ничего не могло испугать. Потому что если в этом деле хоть каким-то боком замешан ты, сэр Макс, значит, все в полном порядке… Ну чего ты смеешься? Да, мне сто раз говорили, что на самом деле ты совершенно ужасный. И даже сам не догадываешься насколько. Но мне так и не удалось в это поверить. Впрочем, не стану врать, будто я очень старался. Попробовал пару раз и бросил – бесполезное занятие.

– Ну и правильно, – сказал Макс. – Если однажды все-таки начну догадываться, насколько я ужасен, ты меня успокоишь. А теперь рассказывай, что было дальше.

– Да почти ничего. Я просто пересек соседский сад – то есть пространство, которое им казалось. Думал, что опять уткнусь в стену и через нее придется лезть, но вместо стены там был туман. Я вообще люблю туманы, а этот показался мне откровенно дружелюбным, как большая собака, хотя, по идее, что может быть общего у тумана с собакой? Тем не менее я чувствовал, что он буквально подпрыгнул от восторга, увидев меня. Да я и сам, честно говоря, подпрыгнул – просто от полноты чувств. И пошел дальше. Туман оказался очень густой, я собственных рук не видел. Зато в нем появились запахи. Очень много запахов, по большей части незнакомых. Поначалу они были совсем слабыми, но к тому моменту, как туман рассеялся и я вышел к вам, у меня уже голова кругом шла, а от способности соображать вообще ничего не осталось. С другой стороны, оно и неплохо, а то я бы взорвался от разных вопросов.

– Да, я думал, ты как минимум сутки меня расспрашивать будешь. И заранее сочинял ответы; впрочем, не могу сказать, что они кажутся удовлетворительными мне самому.

– Конечно, у меня были вопросы – целый миллион! Но оказалось, что твое присутствие само по себе ответ. Настолько полный, что даже как-то глупо начинать выяснять разные малозначительные подробности. А теперь ешь спокойно. Я уже все рассказал.

– Это тебе только кажется, – улыбнулся Франк. – Считай, что еще и не начинал. Будешь теперь рассказывать и рассказывать, всю ночь напролет. Такова ужасная участь всех гостей твоего друга Макса. Не зря тебя добрые люди предупреждали на его счет.

– Да я и не против. Я очень люблю поговорить. Только не знаю, о чем еще вам рассказать. Вроде больше ничего по дороге сюда не случилось.

– Да Магистры с ней, с дорогой. Рассказывать можно о чем угодно, – успокоил его Макс. – Священное правило этого дома: каждый новый гость платит за кофе какой-нибудь интересной историей. Правда, мы еще не выяснили, нравится ли тебе кофе. Но если что, твою порцию выпью я. Так что все, можно сказать, улажено.

– С чего вдруг такие предосторожности? – изумился Франк. – До сих пор мой кофе нравился всем.

– Ну как тебе сказать. Джуффин, к примеру, до сих пор вздрагивает при всякой моей попытке проявить гостеприимство. В жизни не подозревал, что он такой консерватор! Впрочем, сейчас я просто стараюсь облапошить нашего гостя и заблаговременно оттяпать честно оплаченную им порцию. Возможно, после этого Нумминорих все-таки поверит, что я действительно ужасен – как его с самого начала и предупреждали добрые люди. И наконец-то испугается.

– В любом случае пугаться уже поздно, – рассудительно заметил Нумминорих. – Влип я с тобой – дальше некуда. И хвала Магистрам, что так. А что за историю надо вам рассказать? Сказку? Легенду? Или просто о себе? Какой-нибудь интересный случай?

– Просто о себе, – сказал Франк. – Интересный случай – именно то, что надо. Хотя большинство рассказанных здесь историй тянут как минимум на легенду. Но это как раз нормально. Всякий человек – живой миф. Вопрос лишь в том, способен ли он внятно изложить собственное содержание. Но до сих пор наши гости отлично справлялись.

– Истории обо мне не очень-то похожи на легенды и тем более на мифы, – улыбнулся Нумминорих. – Но довольно часто напоминают волшебные сказки. Наверное, потому, что, когда мама рассказывала сказки мне на ночь, я был уверен, что именно такова настоящая жизнь. Думал, и сам буду так жить, когда вырасту, – чем я хуже прочих взрослых? К счастью, я не ошибался. Ну, почти не.

– Если тебе все равно, о чем рассказывать, пусть это будет какая-нибудь совсем свежая история, – попросил Макс. – Все-таки ужасно интересно, что там у вас без меня творится. Иногда вскрываются такие леденящие кровь подробности, что чокнуться можно. Один только сэр Шурф в роли нового Великого Магистра Семилистника чего стоит. Но я пережил даже это мистическое откровение. И хочу еще.

– А кстати, в последнее время случилось много интересного, – оживился Нумминорих. – Особенно когда я ездил в Тубур. Хотя об этом ты и сам знаешь.

– Я?! Понятия не имею.

– Правда? А я думал… Впрочем, ладно. Тем более, значит, надо об этом рассказать.

Триша наконец опомнилась. Сейчас будет история! А меж тем яблочный пирог еще не на столе. А «злодейский» – который со сливами и с перцем – вообще томится в погребе, и если не поставить его в печь прямо сейчас, будет безвозвратно загублен. И потом кофе, ради которого, по идее, будет стараться гость. Его же еще надо сварить! «Самая бестолковая в мире хозяйка – я, – печально подумала Триша. – Прежде такого не бывало».

– Ты просто заслушалась, – утешил ее Франк. – Да и я тоже. Спасай пироги, а я пока сварю кофе. У меня тут грушевые лепестки с весны в шкатулке лежат, все берег неизвестно для какого случая – вот и пущу их в дело. Самому интересно, что получится.

Полчаса спустя, когда с хлопотами было покончено, яблочный пирог разрезан и разложен по тарелкам, злодейский благополучно отправлен в печь, а огонь под кофе погашен, Франк поставил на стол свои песочные часы.

– Среди сказок, под которые я засыпал в детстве, как раз была одна о песочных часах, способных остановить время, – обрадовался Нумминорих. – Ну, то есть не то чтобы совсем остановить, просто для хозяина часов проходило несколько лет, а за порогом его дома – меньше секунды. Это, случайно, не они?

– Под хорошие сказки ты в детстве засыпал, – покачал головой Франк. – Поздравляю, дружок, вот и еще одна из них сбылась для тебя. Впрочем, несколько лет – это, на мой взгляд, чересчур. Думаю, нескольких часов вполне достаточно. Там, за порогом дома, тоже интересная жизнь. Было бы обидно остановить ее надолго.

– Несколько часов – именно то что надо, – согласился Нумминорих.

И принялся рассказывать.