10 мифов о Гитлере Клинге Александр

Миф № 4

НАРКОМАН У ВЛАСТИ

Некоторое время назад на киноэкраны Европы вышла комедия о Гитлере, более всего напоминающая по сюжету и внешним характеристикам провальный спектакль из фильма «Продюсеры». «Майн фюрер: самая правдивая правда об Адольфе Гитлере» стал первой киносатирой германского производства о Гитлере. Картина изображает Гитлера наркоманом, который играет в ванне с игрушечным линкором и наряжает свою собаку в нацистскую форму. На самом деле речь идет не об одном конкретном фильме, а о сложившемся стереотипе. Образ фюрера-наркомана накрепко утвердился в «массовом бессознательном».

Ставшая почти официальной версия о наркомании Гитлера восходит к весьма одиозной персоне, «широко известной в узких кругах» — эзотерику и «чернокнижнику» Алистеру Кроули, одному из наиболее ярких представителей эзотерических кругов времен «Серебряного века». Он заявлял, что лично обучал Гитлера магическому искусству и в процессе этого обучения потчевал фюрера мескалином и прочими экзотическими наркотиками. Однако никаких подтверждений этому нет. Кроули никогда не встречался с Гитлером, а свидетельств употребления лидером Третьего рейха настолько серьезных психоактивных средств не зафиксировано. Мало того, будущего фюрера нацистской партии обошло стороной даже ставшее повсеместным в 20-х годах ХХ века увлечение кокаином. Можно, конечно, сказать, что причиной тому была бедность юноши. В «Моей борьбе» он открыто жалуется на копеечную сиротскую пенсию и на то, что жить ему приходилось на сущие гроши. Но стоит перечитать, например, мемуары Вертинского, и станет ясно, что стоил кокаин в те времена едва ли не дешевле сахара, и бедность никогда не останавливала пристрастившегося к нему. Так что, скорее всего, английскому «магу и чародею» просто хотелось прославиться, сделать так, чтобы его имя было прочно связано с именем величайшего злодея Европы. Ибо как ни пытался Кроули изобразить себя Зверем из бездны, как ни намекал на прямые связи с преисподней и умение творить злые чудеса, Гитлера ему было не переплюнуть.

Тем не менее почти официальная версия, публикуемая многими СМИ, выглядит примерно так: вначале было слово. А точнее — поэма Вольфрама фон Эшенбаха «Парсифаль». На рубеже веков в Австро-Венгрии и особенно в Германии было модно все средневековое: немцы занимались поиском собственных корней, формированием национальной идентичности, утраченной за годы раздробленности, наступившей в результате поражения в Тридцатилетней войне. Поэтому в моде были руны, средневековые поэмы, эддические мотивы и, разумеется, музыка Вагнера, эти мотивы использовавшего. Поэтому в том, что молодой австриец взялся штудировать довольно специфическую литературу, нет ничего странного. На почве пристрастия к такому чтению Гитлер познакомился с еще одним любителем древностей — владельцем венского книжного магазина Эрнстом Претцше. Ну, а поскольку Претцше не только вырос в немецкой колонии в Мехико, но и был сыном аптекаря, в истории снова появляется пресловутый мескалин. Дальше стоит просто процитировать эту версию, потому что пересказывать ее бесполезно: миф есть миф.

«Отец этого странного человека: оккультиста, алхимика и астронома, держал аптеку, а в свободное время отдавался изучению верований и магических ритуалов ацтеков. По возвращении на родину Претцше-младший стал ярым сторонником вагнеровского пангерманизма. Претцше объяснил Гитлеру, как читать в «космической хронике» без применения черной магии. Он и посвятил его в теорию секретного «чтения» посредством священного кактуса ацтеков пейотля. Проведя большую часть своей жизни в Мексике, Претцше рассказал Гитлеру о мифологии ацтеков и магических свойствах пейотля, открывшего ацтекам способность к ясновидению. Гитлер решил начать свое проникновение в высшие сферы самым коротким путем — через наркотик. Но Претцше не спешил давать ученику пейотль, он считал, что прежде, чем тот примет наркотик и приступит к познанию трансцендентных реалий, нужна определенная подготовка: воспитание концентрации, медитативная практика, контроль над эмоциональной жизнью, усмирение вожделений. Приблизительно в это время, в Мюнхене, будущему фюреру посчастливилось познакомиться с потомственным травником Гансом Лодцем.

Лодц был тем человеком, который по просьбе Гитлера приготовил ему настой из полученного от Эрнста Претцше пейотля. В Вахау, что расположен в окрестностях Мюнхена, у вод Дуная, вдали от городского шума, в хижине отшельника Ганса Лодца, Адольф Гитлер, приняв средство, расширяющее сознание, совершил свой первый трансцендентный trip. Прошедший эзотерическое обучение у Претцше, он понимал, что при подобных опытах необходим строгий контроль над сознанием, так как неизбежная его трансформация подвергает человека риску полного растворения в потоке трансцендентного, другими словами, риску уничтожения самоидентификации.

Соединяясь с трансцендентным разумом, человеческое бессознательное открыто для получения состояния, которое можно назвать «благодатью». Визионеру в его путешествии все грезится исключительно «новым» и «удивительным». «Это абсолютное создание себя заново», — считал Олдос Хаксли. Духовное восприятие имевшего несомненные медиумические способности Адольфа Гитлера посредством мескалина открыло ему «двери восприятия», но это состояние будущего фюрера благодатью назвать было нельзя. Напротив, видения Гитлера, контролируемые его могучим, но психопатическим разумом, были направлены на определение своей роли в истории человечества. Ему открылись фрагменты своих предыдущих реинкарнаций. Это была небесная мифология: символическое отражение далеких событий Средневековья, связанных с поисками Грааля.

Когда-то, при первом прочтении «Парсифаля», Гитлер был удивлен, что в нем содержатся явные и скрытые ссылки на реинкарнацию. Он полагал, что христианское наследие, как и вся иудео-христианская культура, чуждо идее перевоплощения, что законы кармы являются исключительной прерогативой восточных религий: индуизма, буддизма и т. д.

Посредством мескалина Гитлер понял, что книга фон Эшенбаха — это посвятительный документ громадной магической силы, он осознал пророческий пафос и оккультную сущность «Парсифаля». Другими словами, Адольф Гитлер в романе о Граале видел некое пророческое предсказание событий, которые произойдут в XX веке. Гитлер верил, что все персонажи века девятого воплотятся в ином физическом теле в веке двадцатом. А самого себя он ощущал наследником рыцаря Грааля.

Далее творцы легенды развивают свою мысль: «То, что мы называем преступлениями нацизма «против человечества и человечности», по сути своей, — ритуальные обряды. Концлагеря и газовые камеры: «окончательное решение еврейского вопроса», уничтожение цыган, разного рода этнические и иные «чистки», все это не что иное, как человеческие жертвоприношения, массовые ритуальные убийства. Подобно ацтекам, герб которых украшал орел, сидящий на кактусе пейотль, нацисты с двуглавым орлом и свастикой и другими магическими символиками, типа эмблемы СС, состоящей из двух рун, приносили жертву жаждущим крови богам. Это все германское неоязычество, основанное на нордической мифологии и кровавом культе ацтеков. Все это превратно понятая модель мира исконных месоамериканских народов, культура которых во многом обусловлена потреблением психоделиков, в частности, мескалина».

В принципе, таких историй довольно много. Каких-либо доказательств авторы, естественно, не приводят — по той простой причине, что их нет. Рассчитаны сказки про «предыдущие реинкарнации» и «жертвы кровавому культу ацтеков» на недалекого и падкого до всевозможных сенсаций читателя. На самом деле, как бы отрицательно мы ни относились к Гитлеру, приходится признать: у него был весьма здравый рассудок, хорошо развитое умение логически мыслить и ни малейшего желания замутнять разум при помощи разного рода химических средств.

Еще одна легенда повествует о том, что фюрер был алкоголиком. Здесь доказательства тоже практически отсутствуют. Гитлер не питал пристрастия к вину — не из каких-либо убеждений, а от того, что в свое время, по окончании очередного класса реального училища, «перебрав», попал в глупую и неприятную ситуацию, выйдя из которой зарекся употреблять спиртное вовсе. Впрочем, слово самому Адольфу: «Мы получили свидетельства и решили отпраздновать это дело. Мы потихоньку поехали в один крестьянский трактир и там пили и говорили ужасные вещи. Как все это было в точности, я не помню. Мне пришлось потом восстанавливать события. Свидетельство было у меня в кармане. На следующий день меня разбудила молочница, которая нашла меня на дороге. В таком ужасном состоянии я явился к своей «мамочке» (квартирной хозяйке). «Боже мой, Адольф, как вы выглядите!» Я вымылся, она подала мне черный кофе и спросила: «И какое же свидетельство вы получили?» Я полез в карман — свидетельства нет. Я решил: скажу, что показывал его кому-то в поезде, а тут налетел ветер и вырвал его из рук. Но «мамочка» настаивала: «Куда же оно могло пропасть?» — «Наверное, кто-то взял!» — «Ну, тогда выход только один: вы немедленно пойдете и попросите выдать дубликат. У вас вообще-то деньги есть?» — «Не осталось». Она дала мне пять гульденов, и я пошел. Тем временем четыре обрывка моего свидетельства уже доставили в школу. Будучи без памяти, я перепутал его с туалетной бумагой. Это был кошмар. Все, что мне наговорил ректор, я просто не могу передать. Это было ужасно. Я поклялся всеми святыми, что никогда в жизни больше не буду пить. Я получил дубликат. Мне было так стыдно! Когда я вернулся к «мамочке», она спросила: «Ну, и что он вам сказал?» — «Этого я вам не могу сказать, но скажу одно: я никогда в жизни больше не буду пить». Это был такой урок, что я никогда больше не брал в рот спиртного».

Справедливости ради заметим, что тут Адольф несколько лукавит. Или, в качестве варианта, просто не рассматривает как спиртное пиво, которое он весьма уважал и позволял себе выпить кружку-другую в праздничный день. Но ничего крепче он и правда в рот не брал до конца своей жизни. Что, впрочем, не делало его завзятым абстинентом: своих взглядов на спиртное он никогда особенно не пропагандировал и никому не навязывал.

Иная история была с табаком. Тут Гитлер делался фанатическим противником курения: на дверях его квартиры висела табличка «Курильщиков просят не переступать этот порог». Мало того, курящим соратникам по партии приходилось несладко: он безжалостно высмеивал их в личных беседах или при всех, собравшись за общим столом. Больше всего доставалось, пожалуй, Герману Герингу, любившему позировать для портретов с трубкой в зубах, и заядлому курильщику Генриху Гофману.

«Мне долгое время было очень плохо в Вене, — рассказывал Гитлер. — Несколько месяцев я не ел горячей пищи. Питался молоком и черствым хлебом. Но зато тратил тринадцать крейцеров в день на сигареты. Выкуривал от 25 до 40 сигарет в день. Но крейцер тогда был больше, чем сегодня десять пфеннигов. И однажды мне в голову пришла мысль: а что, если не тратить 13 крейцеров на сигареты, а купить масла и сделать бутерброды? На это уйдет 5 крейцеров, и у меня еще останутся деньги. Вскоре я выкинул сигареты в Дунай и никогда больше к ним не притрагивался».

В планах Адольфа Гитлера была даже всегерманская кампания против курения, запланированная им на период после войны. «По вине прежнего командования сухопутных войск мы в начале войны первым делом стали выдавать солдату столько-то и столько-то сигарет в день, — сетовал он во время застольной беседы в Ставке. — Но как только наступит мир, с этим надо будет кончать. Валюту нужно тратить на что-нибудь полезное, а не на импорт яда. А начну я с молодежи. Ей нужно будет только сказать: не берите пример со стариков, и все будет в порядке. Я потерял столько выдающихся людей, которые отравили себя табаком!»

Впрочем, истории о «Гитлере-наркомане» все же имеют под собой определенные основания. Связаны они с именем лечащего врача фюрера в годы Второй мировой войны, Тео Мореля. Эта достаточно зловещая личность, равно как и истинные размеры ее влияния, до сих пор остается в тени.

Тео Морель был сверстником Гитлера — он родился в 1886 году в Гессене. Будучи специалистом по кожным и венерическим заболеваниям, он держал частную практику в Берлине и пользовался большим авторитетом в своей области. К нему приходили лечиться весьма именитые пациенты — к примеру, личный фотограф Гитлера Генрих Хоффман. Именно через него Морель в 1936 году знакомится с Гитлером.

Лидер Третьего рейха на тот момент вовсе не был образцом здоровья. К врачам ему приходилось обращаться еще в двадцатые годы, причем по самым различным поводам. Весьма серьезные нагрузки на организм в дальнейшем только усугубляли ситуацию. Известно, что в середине тридцатых годов Гитлер страдал от болей в области живота и почек. Морель, человек, падкий до денег и славы, берется за лечение именитого пациента. На первых порах он старается обойтись вполне безобидными средствами — к примеру, пилюлями, которые должны нормализовать кишечную флору. Но желанное облегчение приходит ненадолго: состояние Гитлера продолжает постепенно ухудшаться. Время от времени происходят резкие приступы боли в брюшной полости. Фюрер все сильнее боится умереть, не успев воплотить в жизнь свои замыслы. В 1937–1938 годах он пишет сначала политическое, а затем и личное завещание.

Такая ситуация, естественно, совершенно не устраивает Мореля. Арсенал применяемых лекарств постоянно расширяется. Используются вполне безобидные средства, но прием большого количества химических веществ сам по себе достаточно вреден для организма. Гитлер постепенно втягивается в «лекарственную спираль»: чем больше лекарств, тем больше побочных эффектов, тем хуже здоровье, что снова требует увеличения числа лекарственных препаратов…

Свою роль играет и то обстоятельство, что «наци № 1» страшно боится за свое здоровье и считает ситуацию критической. На самом деле проведенное в 1940 году подробное медицинское обследование не обнаружило у него никаких особенно тяжелых и опасных для жизни заболеваний. Но Гитлер, обложившись медицинскими справочниками и учебниками по терапии, предпочитает видеть ситуацию в самых мрачных тонах.

В 1941 году у Гитлера обнаруживаются отеки на икрах, вызванные проблемами с сердечно-сосудистой системой. Именно тогда Морель делает первый шаг к сильнодействующим препаратам. Он прописывает своему пациенту весьма серьезные стимуляторы вроде корамина и первитина. Медицинских показаний к их применению нет, воздействие же на психику Гитлера они оказывают весьма серьезное.

Но это было только начало. В конце 1942 — начале 1943 года под воздействием серьезных психических нагрузок из-за поражений на фронтах мировой войны состояние Гитлера начинает резко меняться в худшую сторону. «У него снова дрожит левая рука и левая нога, которую он подволакивает. Заметны явные нарушения координации движений. Он возбуждается легче, чем раньше, раздраженно реагирует на возражения и неприятные ситуации. Упрямо держится за свои идеи и представления, которые его окружению кажутся порой ошибочными и странными. Речь в значительной степени теряет богатство оттенков», — пишет Вернер Мазер. Количество лекарств, принимаемых Гитлером, возрастает. Морель дает ему право в неограниченных количествах принимать кардиазол, который является достаточно сильным стимулятором.

Физическое состояние Гитлера резко ухудшается после покушения 20 июля 1944 года. Хотя фюрер остался в живых, взрыв не мог пройти для него бесследно. «Дрожит уже вся левая половина тела. Походка становится шаркающей. Все движения происходят как бы в замедленной съемке. Дрожат веки глаз. Впервые явно проявляются сильные нарушения равновесия. Во время коротких прогулок он то и дело шатается» — так описывают биографы состояние Гитлера во второй половине года. Вдобавок ко всему в сентябре он заболевает желтухой. В последующем физическое состояние фюрера ухудшается, более того, он попадает в зависимость от стимуляторов, прописываемых ему Морелем.

После войны все это послужило поводом для того, чтобы заявить: Морель давал своему пациенту сильные наркотики и некие «тайные лекарственные средства». Вернер Мазер, подробно изучивший состав лекарственных препаратов, прописанных Гитлеру Морелем (всего с 1936 по 1945 год набралось более 30 наименований), не находит подтверждения этим данным. Пожалуй, единственное исключение — так называемые «золотые таблетки», которые Морель изготавливал по собственному рецепту из первитина и кофеина. По некоторым данным, содержавшиеся в них дозы стимуляторов намного превышали допустимые нормы.

Подведем итог: единственное, что может хоть как-то подтверждать легенду о «Гитлере-наркомане», — это несомненная лекарственная зависимость, которая сформировалась у лидера Третьего рейха к концу войны. Однако его здоровье к этому моменту и без того было разрушено; более того, на развитие событий оно не оказывало уже практически никакого влияния. Война неотвратимо двигалась к своему завершению, и вне зависимости от того, стоял во главе Германии безумный наркоман или юный атлет, Третий рейх был обречен.

Миф № 5

«СЕКСУАЛЬНЫЙ МИФ» ГИТЛЕРА

«Сексуальный миф» Гитлера — это не один, а целый комплекс мифов, которые еле-еле удается втиснуть, что называется, в одну рамку. Самые популярные и живучие из них — легенда об извращенных пристрастиях фюрера (вроде садо-мазохизма), его импотенции и гомосексуализме.

Но начнем с более, так сказать, традиционных сюжетов. Пользовался ли фюрер успехом у прекрасного пола? Тема отношений Гитлера с женщинами волновала и волнует многих. Как же это: не слишком мужественный, небольшого роста, щуплый Адольф был секс-символом целого государства?! Что должны были чувствовать женщины, стремящиеся к близости с ним, мечтающие о хотя бы одном прикосновении новоявленного мессии? Почему он, злодей, чудовище, разжигатель войны, был для них желанен и привлекателен? Это настолько не вяжется с его образом, созданным военной пропагандой союзников, что порождает массу домыслов и слухов.

Попробуем разобраться по порядку. Для начала нужно сказать, что с женщинами Гитлеру действительно везло. Всю жизнь они окружали его, заботились о нем, помогали ему, в том числе помогали изыскивать источники финансирования его мегапроектов, устанавливать деловые контакты. Обходительный, умевший на все сто процентов использовать свое обаяние, понять, что интересует и волнует собеседника более прочего, и затронуть в разговоре нужную тему в нужном ракурсе, демонстрировать понимание и близость взглядов, он, разумеется, привлекал их. Гитлер охотно принимал их поклонение и помощь. Во многом можно утверждать, что власть его покоилась именно на обожании женщин. Что, кстати сказать, впоследствии дало повод утверждать, что нацисты победили на выборах именно благодаря голосам женщин-избирателей.

Честно говоря, вряд ли еще какой-нибудь из политических деятелей минувшего века может похвастаться такой популярностью у противоположного пола, как Адольф Гитлер. Он получал столько писем с предложением физической близости, что и жизни не хватило бы прочесть их все. Экзальтированные барышни мечтали зачать от него ребенка. По свидетельству Эмиля Мориса, шофера Гитлера, юные девушки частенько буквально бросались под его машины, думая лишь о том, что, если они будут ранены, Гитлер удостоит их своим прикосновением. Со всех краев Германии ему присылали многочисленные подарки, заботливо изготовленные руками влюбленных в него женщин. И пусть чаще всего это были всего лишь подушки-«думочки», вышитые сложным узором из цветов, листьев и свастик, число этих незатейливых даров говорило о степени обожания главы государства лучшей половиной его подданных. Альберт Шпеер так описывает убранство гитлеровской резиденции, буквально заваленной этими подарками: «Позолоченная клетка с канарейкой и фикус. На безделушках и вышитых поклонницами подушечках с клятвами «Верность навек» в сочетании с изображением восходящего солнца пестрели свастики. Гитлер смущенно признавался мне: «Я знаю, что это некрасиво, но многое я получил в подарок и не хотел бы с этим расставаться».

Однако в отношениях с прекрасным полом Гитлер был чаще всего весьма сдержан. Сказывалось строгое протестантское воспитание. Нет, на публичных мероприятиях он активно «подзаряжался» энергией беснующейся в экзальтации толпы женщин. Его реально опьяняла исходящая от них волна эмоций. Он создавал своего рода эмоциональный резонанс, заводя толпу, вызывая у женщин настоящее физическое желание. Однако сближаться с теми, кто так ярко реагировал на его слова, голос, само его существование, он не торопился. В ответ на все не устраивающие его предложения близости он отвечал сбивающей с толку формулой: «Моя невеста — Германия!»

Исходя из этого делаются различные выводы, подчас скандальные или фантастичные. Историки и псевдоисторики пытаются объяснить сдержанность, часто холодность Гитлера в половых вопросах самыми разными причинами — от последствий перенесенного в детстве сифилиса или полученного на фронте ранения до нетрадиционной сексуальной ориентации фюрера, его необычных привычек и предпочтений в постели. Между тем это различие между внешней «картинкой», имиджем и тем, как Гитлер вел себя не на публике, в частной жизни, вполне естественно. Все, кто был к нему достаточно близок, отмечают его выдающиеся актерские способности. Гитлер отлично умел создавать и отыгрывать образ, необходимый в ту или иную минуту. То есть перед толпой собравшихся услышать и увидеть его женщин он мог быть олицетворением сексуальности, с генералами-пруссаками — воплощением сухости, пунктуальности и решительности, в обществе солдат — старым фронтовиком, в официальной обстановке — копией собственного официального портрета. У власти в мощнейшей державе тогдашней Европы стоял талантливый актер-самоучка, способный сыграть решительно все.

При этом следует понимать, что женщин он любил. Не в том смысле, что был «ходоком» и бабником, а в самом прямом: он любил и понимал немецких фрау, знал их слабые и сильные стороны, чувствовал их желания и чаяния. Единственный тип женщины, который вызывал у него отвращение, — это женщины-агитаторы, женщины-политики — не реализовавшиеся в личной жизни, озлобленные, мужеподобные. Этот тип породили Первая мировая война вкупе с революцией. Виною всему был в первую очередь ущерб, который они нанесли мужскому населению Германии: число способных к производству потомства мужчин значительно сократилось. Как следствие, многие женщины, сублимируя сексуальную энергию, подались в политику, породив отвратительное, по мнению фюрера, в своих проявлениях явление — комиссарш, партийных активисток, революционных фанатичек. Национал-социалисты относились к ним с презрением, не считая за женщин в полном смысле этого слова. «Судьей, солдатом, рулевым государства должен быть и оставаться мужчина», — провозглашал главный партийный теоретик Альфред Розенберг. Гитлер соглашался с ним полностью. «Баба в политике вызывает у меня отвращение», — говорил он с полной убежденностью.

Он, однако, понимал, что именно женщины были и остаются той силой, которая мягко, исподволь способна преодолеть мужскую косность, подвигнуть мужчину на подвиги и деяния. Гитлер знал, что многие сторонники нацистов, такие, как, например, генерал Эрих Людендорф, находились под влиянием своих жен, без участия которых они вряд ли смогли бы добиться в жизни многого. Поэтому, несмотря на стремление сделать культуру Германии более патриархальной, отчасти даже пасторальной, Гитлер признавал за женщиной право на поступки, выбивающиеся из традиционных германских трех «К» — дети, кухня, церковь. Естественно, что ему отнюдь не нравилась эмансипация в том виде, в котором она на ту пору была представлена в Германии, однако дамские авто— и велогонки, соревнования парашютисток в Третьем рейхе отнюдь не запрещались, хотя и не получали такой поддержки и освещения, как, например, в 1920-е годы.

Вероятно, именно поэтому, хотя Гитлер и позволял себе периодически высказывания типа «если в Саксонии женщина начинает задумываться о том, зачем она появилась на свет, то это худо» или «поварешка — оружие женщины», он часто обращался к женщинам, являвшимся признанными мастерами в той или иной области. Так, главным документалистом рейха стала Лени Рифеншталь, а перестройкой зданий в районе Оберзальцбурга занималась архитектор Герда Троост. Что уж говорить о немецких актрисах той поры, многие из которых, кстати, чрезвычайно нравились Гитлеру, привлекали его.

Впрочем, официальная пропаганда НСДАП была ориентирована не на несколько выдающихся женщин, а на массу — тех, кто жил за пределами больших городов и не был подвержен отраве эмансипации, придерживался тех же морально-этических норм, что и сотню лет назад. Женщины из провинции, из германской глубинки, тоже любили Гитлера. В частности потому, что он знал, чего они хотят и о чем мечтают. «Они не стремятся на фабрики, в конторы или в парламент. Их сердцу ближе родной дом, милый муж и стайка счастливых ребятишек», — говорил Адольф Гитлер и был абсолютно прав. Большинство немок не рвались в политику или науку, не стремились сделать карьеру актрисы или кинорежиссера, прыгать с парашютом или «рассекать» по стране за рулем автомобиля. Измученные безденежьем послевоенных кризисных лет, отсутствием мужей, погибших на фронтах, они смотрели на Гитлера как на спасителя хотя бы потому, что он помог им выбраться из ужасной нужды. А уж если им доводилось видеть фюрера лично, хотя бы и издали, он становился для них идеалом мужчины, своего рода идолом. Только представьте себе: облеченный властью, столько сделавший для страны в целом и для каждой из них в частности, изысканно вежливый в разговоре и при этом ласковый в интонациях, одетый в военную форму, точь-в-точь, как покойный супруг… Немудрено, что старшее поколение немок, те, кто пережил войну и послевоенные годы, просто боготворили его. Естественно, что это отношение они передавали и поколению более младшему, что в сочетании с хорошо поставленной партийной пропагандой не могло не создать того эффекта, о котором так часто говорится в жизнеописаниях Гитлера — эффекта магнетического воздействия на женщин.

Личная жизнь Адольфа Гитлера была гораздо более скромной, чем об этом принято говорить. Мало того, можно сказать, что удачливый политик не был удачливым любовником. Если его увлечения и романы вообще приводили хоть к какому-то результату, счастья они ему не приносили, ибо завершались чаще всего трагически. В этом плане его роман с Евой Браун можно считать наиболее успешным и удачным: он принес Гитлеру хотя бы несколько лет относительного мира в душе и что-то похожее отчасти на семейное счастье.

О первом романтическом увлечении Адольфа известно немного — только то, что записал в своих воспоминаниях его венский приятель Густл Кубичек. Гитлеру страшно понравилась жительница венского предместья Штефани Янстен — высокая блондинка валькирического облика — с длинными ногами и высокой грудью. Женщина эта была старше Гитлера и отличалась, мягко говоря, вольным стилем поведения. Впрочем, это не мешало Адольфу тенью следовать за ней по улицам Вены и даже пытаться изобразить нечто вроде серенады под милым балконом. Однако Штефани так и не обратила внимания на юного обожателя, предпочитая кавалеров постарше и, честно говоря, поденежнее. Со временем страсть Адольфа сошла на нет, и он забыл о предмете своего обожания. По крайней мере, ни в воспоминаниях, ни в застольных разговорах он не упоминает ее имени. Единственная фраза, оброненная им как-то по поводу его отношения к жительницам австрийской столицы, хотя и полна ностальгией, но не содержит никаких имен: «В Вене мне довелось встречать очень красивых женщин!»

С именем Штефани Янсен, к слову сказать, частенько связывают корни гитлеровского антисемитизма, заявляя, что главным соперником Гитлера был некий богатый еврей. Насколько этот факт может быть отнесен к числу достоверных — неизвестно. Скорее всего это — очередная «утка», созданная журналистами от истории в погоне за сенсацией и повышенным гонораром.

О том, что творилось в сердце фюрера до самого начала Первой мировой, мы просто не знаем: сам он умалчивает, а воспоминаний современников об этом его периоде не осталось. Зато в годы войны, если верить коллегам историкам, с ним приключился настоящий фронтовой роман. Борис Соколов в книге «Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой» упоминает о некой Шарлотте Лобжуа. Роман с ней пришелся на 1916–1917-й годы. «Шарлотта отличалась довольно легким поведением, — пишет автор, — мужчин и до Гитлера и после Гитлера у нее было немало. В марте 1918 года Шарлотта родила от Гитлера сына Жана Мари, которому впоследствии дала фамилию Клемана Феликса Лоре, за которого в 1922 году, уже в Париже вышла замуж. Только перед смертью, 13 сентября 1951 года, она сообщила сыну, что его отец — Адольф Гитлер».

Неизвестно, откуда была взята эта информация и насколько она достоверна. Верить или не верить этому утверждению — личное дело каждого, но имя Шарлотты упоминается в свидетельствах фронтовых товарищей Гитлера, а что до сына — то тут и вовсе могло быть всякое. По крайней мере в СМИ заявления о том, что найден очередной потомок фюрера, появляются настолько часто, что хотя бы одно из них может оказаться правдой. Хотя шансов на это, мягко говоря, немного.

Изредка пишут также о романе с некой Гретой Шмидт — военной медсестрой, но, насколько это может быть правдой, неясно. О ней не упоминает ни сам Гитлер, ни те, кто близко знал его в то время.

После войны, в Мюнхене, у Гитлера был небольшой роман с некой Марией Райтер, девушкой, фанатично преданной ему и едва вследствие этой преданности не погибшей. Познакомились они в 1925 году. Знакомство было банальнейшим: их свели собаки, которых они выгуливали в одном и том же месте. Марии тогда было 16 лет, Гитлеру 36. Пылкие речи Адольфа настолько увлекли девушку, что через некоторое время она и сама уже не могла разобраться, где заканчиваются ее чувства к Гитлеру и начинается вера в его идеи. Долгий период платонической влюбленности закончился бурным, но скоротечным романом. В Мюнхен приехала изучать медицину племянница Гитлера Ангела Раубаль. Мария сразу же получила отставку. Это было для девушки серьезным ударом: она попыталась покончить с собой, ее полумертвой вынули из петли. Впрочем, вскоре после этого она вышла замуж. Но любить Адольфа не перестала. Встречаются упоминания о том, что периодически она появлялась у Адольфа, оставаясь на ночь. Впрочем, особого развития и, как следствие, известности их роман не получил.

Гораздо более известен и уж во всяком случае документально подтвержден роман с Ангелой Раубаль. Неясно, когда родственные чувства дядюшки переросли в нечто более откровенное и пылкое, но в 1927 году, когда Гели приехала в Мюнхен, она вела себя с Гитлером чрезвычайно откровенно, нисколько не стесняясь роли его любовницы. Судя по всему, роман их к тому времени уже был в разгаре. За всю биографию Гитлера это тот период, когда можно говорить именно о любви, а не об увлечении. Юная племянница буквально скрутила Адольфа в бараний рог: он старался сопровождать ее везде, куда бы она ни отправилась, быть при ней неотлучно. Он брал ее с собой даже на совещания партийного руководства. Мало того, Раубаль удавалось то, что соратники по партии считали просто невозможным — заставить Гитлера замолчать и хотя бы на полчаса прекратить поток пропагандистски-пророческих изречений. Дело в том, что, когда он оказывался за одним столом с соратниками по партии, остановить его было почти невозможно. Но, как вспоминает личный фотограф фюрера Генрих Гофман, «если за столом была Гели, все вращалось вокруг нее и Гитлер никогда не переводил разговор на себя. Гели была волшебницей. В ее естественной манере, которая была свободна от всякого кокетства, только одним своим присутствием она создавала наилучшее настроение всей компании. Все восторгались ею».

Не обошлось, естественно, и без сцен ревности: оказалось, что Гитлер — страшный ревнивец, способный закатить скандал буквально на пустом месте. Так, в качестве повода для ревности был воспринят, скажем, легкий флирт Раубаль с его шофером — Эмилем Морисом. Надо сказать, что и без того, несмотря на дружеские чувства к шоферу, Гитлер испытывал в его присутствии приступы комплекса неполноценности. Смуглый красавчик Эмиль — полунемец-полуфранцуз — пользовался у женщин почти таким же успехом, как Адольф, прилагая к этому намного меньше усилий. К тому же Гитлер смотрел на вещи вполне реалистично и понимал, что самого его красавцем назвать нельзя. Фюрер был мускулист, но склонен к полноте, имел впалую грудь. Позвоночник — заметно искривлен, так, что плечи находились на разном уровне — правое выше левого. Не слишком высокий рост — 175 см — в сочетании с привычкой сутулиться. Зубы неровные, желтовато-коричневого оттенка. Хроническая экзема. Гитлер стеснялся своего тела, и это делало его и без того тяжелый характер практически непереносимым. Во что в результате выливались сцены ревности — страшно себе даже представить.

Ангела в ответ поступила самым логичным для юной девушки образом — вместо того, чтобы подчиниться нажиму, превратила флирт в настоящий роман с любовными письмами и тайными встречами. Дальше, впрочем, если верить ей самой, дело не пошло, однако Гитлеру хватило и этого. Эмиль Морис, тенью следовавший за ним с 1920 года, человек, обращавшийся к Гитлеру на «ты», что было по-настоящему редким явлением, был изгнан с должности личного шофера фюрера и со всех партийных постов. Генрих Гофман попробовал было на правах старого знакомого намекнуть Гитлеру, что такая политика ни к чему хорошему не приведет, но получил суровую отповедь: «Я никогда не допущу, чтобы она попала в руки какого-нибудь мошенника или авантюриста. Я люблю Гели, я мог бы даже жениться на ней». Это был один из немногих случаев, когда Гитлер заговорил об узах брака, что и вправду свидетельствует о глубине его чувств.

Но Гели не хотела смириться с тем, что дядюшка так жестко контролирует ее личную жизнь, поэтому последовала череда интрижек, последовательно разрушенных суровым влюбленным. Так, за ней пытался ухаживать Отто Штрассер, однако Гитлер, и без того недолюбливавший этого представителя левого крыла партии, устроил колоссальный скандал, после которого о продолжении романа не могло идти и речи. Штрассер эту обиду не забыл и в своих воспоминаниях выставил Гитлера не только ревнивцем, но и извращенцем. Естественно, что отношения дяди и племянницы становились все напряженнее, и о прежней идиллии уже не было и речи. Последней каплей стало намерение Гели оставить занятия медициной, ради которых она, собственно, и приехала в Мюнхен, и заняться пением. Гитлер нанял для нее двух учителей, но этого ей показалось мало, и она решила вернуться в Вену, чтобы продолжить занятия там. Естественно, ревнивый Адольф не мог допустить, чтобы его возлюбленная настолько вышла из-под контроля. Разразился скандал. Гитлер вышел из квартиры, хлопнув дверью, и уехал — в этот день ему необходимо было отправиться в очередную пропагандистскую поездку по Германии. Однако на следующий день при выезде из Нюрнберга его настигло известие о том, что Гели покончила с собой — застрелилась из пистолета, принадлежавшего Гитлеру. Следует отдать должное фюреру: он действительно спешил вернуться. Документально зафиксировано, что по дороге в Мюнхен он был оштрафован за превышение скорости. Но, когда он вернулся, Гели была уже мертва. По данным медицинской экспертизы, смерть наступила в середине предыдущего дня — 18 сентября.

Полиция пришла к выводу, что речь идет все-таки о самоубийстве, однако слухи ходили самые разные. Рудольф Гесс, скажем, считал, что Гели убили, причем сделал это кто-то из соперников Гитлера. А Отто Штрассер и вовсе обвинял Адольфа в том, что убийца — он. По крайней мере, в книге «Гитлер и я» он цитирует интригующую беседу со своим братом Паулем, состоявшуюся весной 1936 года. «Только подумать, — проворчал Пауль однажды вечером, — что Грегор однажды удержал Гитлера от самоубийства». «Когда это было?» — спросил я несколько рассеянно. Пауль замкнулся, а потом продолжал тихим голосом: «После убийства его племянницы Гели». Вот тут я завелся: «Это тебе тоже рассказал Грегор?» Пауль кивнул: «Я поклялся хранить это в секрете. Грегор провел трое суток с Адольфом, который вел себя как сумасшедший. Грегор сказал мне, что он застрелил ее во время ссоры, вероятно, не осознавая, что творит. Вскоре после убийства Гели он хотел покончить с собой, но Грегор помешал ему». Мне хотелось выяснить другие подробности. «Ты знаешь, кто был там во время убийства, и как это случилось?» — «Я ничего больше не знаю. Грегор мне ничего больше не говорил. Он рассказал мне это во время приступа глубокой депрессии, и я хранил тайну все время, пока он был жив». Дальше в беседе шла речь о том, что Гитлер остался безнаказанным лишь благодаря наличию сторонников в мюнхенской полиции и среди высоких чинов баварского правительства. Так, Франц Гюртнер, министр юстиции Баварии, поддерживал НСДАП и вполне мог распорядиться не заводить уголовного дела.

В подтверждение истинности рассказа брата Отто Штрассер приводит свидетельство некоего отца Панта — мюнхенского священника: «Это был я, кто похоронил Ангелу Раубаль. Они сделали вид, что она совершила самоубийство. Я никогда не позволил бы захоронить самоубийцу в освященной земле. Из того факта, что я похоронил ее по христианскому обычаю, вы можете сделать выводы, которые я не могу вам сообщить».

В принципе, версия Отто Штрасера может быть не столь уж и далека от истины. Дело в том, что Гитлер совершенно определенно страдал расстройством психики, свойственным для большинства бывших фронтовиков — посттравматическим стрессовым расстройством, о чем мы еще будем говорить в одной из следующих глав. Современные медики считают, что оно не минует почти 90 % участников вооруженных конфликтов, и проводят специальные реабилитационные курсы, однако в начале прошлого века ни о чем подобном не могло идти и речи. Одним из проявлений этого расстройства вполне может быть склонность к нервным срывам, чрезмерная вспыльчивость, которая в сочетании с привычкой решать все проблемы при помощи оружия приводит к самым трагическим последствиям.

Как бы то ни было, а смерть Ангелы Гитлер пережил очень тяжело. Спустя много лет после ее похорон он скажет: «В моей жизни одна только Гели внушала мне подлинную страсть. У меня никогда раньше не возникала мысль жениться на Еве Браун. Единственная женщина, с которой я мог бы связать свою жизнь супружескими узами, была Гели». Комнату Ангелы Гитлер превратил почти в святое место, в усыпальницу, запретив кому бы то ни было туда входить. Исключение делалось для служанки, которая каждый день ставила в комнату букет свежих хризантем.

Недавно в прессе появилась статья, в которой говорится о якобы найденном сыне Гитлера и Гели Раубаль. Позволю себе процитировать ее целиком:

«Сенсационная новость пришла из США: чешский журналист Владимир Фалтинек из журнала «Гром» при помощи американских и японских коллег нашел сына Адольфа Гитлера, который подтвердил факт своего происхождения официальными документами. Фалтинек заявил, что потомок Гитлера живет в Индианаполисе, штат Индиана. И кроме него этот факт могут подтвердить японский и американский журналисты. По его словам, на контакт с журналистами сын Гитлера вышел сам: устал жить почти 60 лет во лжи и страхе. Как заявил Фалтинек, они долго сомневались: не самозванец ли этот человек или, чего хуже, сумасшедший. Однако господин Вернер Герман Шмедт предъявил фотографии. С отцом. Отец и мать рядом. Есть и свидетельство о рождении.

Кроме того, Вернер официально заявил, что готов сделать анализ ДНК, чтобы доказать — он на самом деле сын Гитлера. Но для анализа, по его словам, нужны и клетки его отца. Вроде бы в Москве, в бывшем КГБ, хранится череп Гитлера. Если правительство Касьянова даст Вернеру гарантии безопасности, он готов приехать в Россию на несколько дней. При рождении мальчик получил имя Вернер Герман Шмедт, а напротив имен родителей стоят только инициалы. Отец — Г. Мать — Р. Родился он 23 февраля 1929 года в Берлине, где и жил с мамой — Гели Раубаль до 1931 года, пока она не покончила жизнь самоубийством. Потом его воспитывали многочисленные няни, в Германии и Австрии. Все оплачивал отец — Адольф Гитлер. Он навещал сына каждый месяц, иногда и чаще.

Когда родился мальчик, Гитлер не просто признал отцовство, но и при каждой встрече с сыном постоянно говорил, чтобы тот называл его только папой. Гитлер любил сына и очень боялся за него. Он сам объяснил мальчику: никто не должен знать, что тот его сын. Ребенка фюрера могли украсть или убить. Поэтому Вернеру и дали фамилию Шмедт. Когда мать умерла, Вернеру было всего два года. По официальной версии Гели Раубаль покончила жизнь самоубийством. Гитлер же объяснял ее смерть другими причинами. Мол, у нее был маниакально-депрессивный психоз. Сын и отец встречались часто. Если Гитлер мог, он оставался ночевать в том замке или доме, где жил Вернер. Мальчика ведь каждый месяц перевозили из одного места в другое в целях безопасности. Самое яркое воспоминание Вернера — подарок отца на день рождения: Гитлер на 10-летие подарил Вернеру коня, которого фюреру преподнес Муссолини. В 1940 году состоялась последняя встреча Гитлера с сыном. Отец сказал, что идет война и они несколько лет не будут видеться: «Скоро наступит тот час, когда я дам тебе все, что пожелаешь».

В 1944 году Вернера увезли во Францию. А няню и весь персонал расстреляли. Гитлер понимал, что конец близок, и хотел спасти мальчика. Семь лет Шмедт колесил по Европе. И только весной 1951 года уехал жить в США».

На самом деле при ближайшем рассмотрении эта «информация» рассыпается как карточный домик. Гели Раубаль все время была на виду, и ее беременность просто не могла остаться незамеченной. То же касается и «частых визитов Гитлера к сыну»: вряд ли его в высшей степени напряженный график позволял бы уделять столько внимания отпрыску, тем более скрывая этот факт. Судя по всему, либо господин Фалтинек, либо господин Шмедт выдумали историю от начала и до конца.

Но вернемся в начало 1930-х годов. Смерть любимой женщины отнюдь не сделала Гитлера монахом. У Адольфа был широкий круг почитательниц, общения с которыми он не прерывал несмотря ни на что. Это были дамы зрелого возраста, о сексуальных отношениях с которыми говорить затруднительно как в силу возрастного различия, так и в силу их положения в обществе и, следовательно, страха за репутацию. Однако некие куртуазные отношения их с Гитлером связывали: им нравилось покровительствовать молодому политику, появляться в свете в его обществе. Их забавляла пылкость его речей и в то же время светскость его поведения. За то, что Гитлер служил их любимой игрушкой, они платили ему не только сердечной привязанностью, но и вполне реальной помощью. Полный список имен этих покровительниц теперь уже, пожалуй, не составить, но известно, что среди них были Хелена Бекштайн — супруга чрезвычайно состоятельного владельца фабрики музыкальных инструментов, княгиня Кантакузен — жена известного мюнхенского издателя Брукмана, госпожа фон Людендорф, благодаря которой Гитлер стал вхож в военные круги, госпожа Хоффман, на квартире которой происходили конспиративные встречи гитлеровского движения, госпожа Зайдлиц, на деньги которой первоначально издавался «Фелькишер Беобахтер» — партийная газета НСДАП, и многие другие. А с невесткой культового для Гитлера композитора Рихарда Вагнера — Винифред его связывали и вовсе теплые отношения. Эта дама зрелого возраста «купилась» на обходительные манеры Гитлера и считала, что он тайно влюблен в нее. Гитлер же просто любил музыку Вагнера, а связями его невестки пользовался для того, чтобы быть принятым в высокопоставленных кругах. Тем не менее Винифред вспоминала впоследствии: «Мы с Гитлером восхищались друг другом», называла его уникальным человеком и сохранила самые теплые воспоминания о нем. Мало того, книга «Моя борьба» написана на бумаге, которую приносила Гитлеру в тюрьму именно Винифред Вагнер. Впрочем, все так и закончилось не начавшись: оба они сохранили друг о друге самые теплые воспоминания, но не более.

Одновременно с этим у Адольфа было еще несколько увлечений. Среди них называют роман с Генриеттой Гоффман — дочерью его старого приятеля и «придворного» фотографа.

Впрочем, вполне может быть и так, что романа на самом деле не было. В конце концов, на том, что все было действительно так, настаивает Отто Штрассер, автор такого количества небылиц про Гитлера, что верить стоит далеко не каждому его слову. Во-первых, речь идет все-таки о дочери старинного приятеля, по отношению к которому Гитлер испытывал пиетет. Во-вторых, Генриетта была все-таки слишком юна для него. Нет, конечно, после смерти Гели Раубаль она, видя, что сердце Гитлера свободно, добивалась его благосклонности, но безуспешно. Стараясь добиться своего, она даже распускала слухи о том, как Адольф ухаживает за ней, но не добилась ничего, кроме довольно резкого увещевания отца, завершившегося словами «даже не надейся». Закончилось все на редкость благополучно: Генриетта влюбилась в Бальдура фон Шираха — одного из самых молодых партийных функционеров, любимца Гитлера, и весной 1932 года вышла за него замуж.

Что интересно: в борьбе за благосклонность Гитлера Генриетта соперничала с Евой Браун. Впрочем, «соперничала» — это слишком громко сказано. Во-первых, обеим девушкам в тот период просто ничего не светило, если, конечно, не считать общего благорасположения Гитлера. А во-вторых, будущая госпожа фон Ширах откровенно не считала глуповатую, по ее мнению, Еву серьезной соперницей.

Между тем Ева была отнюдь не глуповата, а напротив — довольно расчетлива. То есть, конечно, когда она познакомилась с Гитлером, она была наивной экзальтированной девочкой, но цели своей добиваться умела как никто. А цель ее была очевидна — пленить немца № 1, добиться того, чтобы он обратил на нее внимание и приблизил к себе.

Впервые Адольф увидел Еву осенью 1929 года, зайдя в фотоателье Генриха Гофмана. Подрабатывавшая там Браун сразу обратила на себя его внимание. Еще бы! Молоденькая, свежая 17-летняя девушка со скромной, естественной манерой поведения. Она получила воспитание в монастыре и на ту пору еще даже ни разу не целовалась с мужчиной.

Сама она вспоминала эту встречу так: «Однажды я осталась на работе, чтобы привести в порядок некоторые бумаги. Я только поднялась на стремянку, чтобы достать папку с верхней полки, и тут вошел шеф, а с ним какой-то мужчина в возрасте с дурацкими усиками, одетый в светлое английское пальто и с большой фетровой шляпой в руке. Они сели в другом углу комнаты. Скосив глаза, чтобы не оборачиваться, я заметила, как гость смотрит на мои ноги. За день до этого я укоротила юбку и не была уверена, что сделала это хорошо, поэтому смутилась. Когда я спустилась, господин Гофман представил меня: «Господин Вольф, это наша очаровательная фрейлейн Браун… Будь любезна, принеси нам из ресторана на углу пива и ливерного паштета». Я быстро съела бутерброд, из вежливости немного выпила. Знакомый шефа буквально пожирал меня глазами и непрерывно говорил комплименты. Мы побеседовали о музыке, обсудили последний спектакль. Потом Гофман отвел меня в сторону: «Ты не догадалась, кто такой господин Вольф? Разве ты не видела его портреты?» Я смущенно покачала головой. «Да это же наш Адольф Гитлер!..»

Надо сказать, что Еву принято изображать этакой дурочкой, купившей Гитлера своей наивностью. Тем не менее глупой она не была. В большей степени это был тщательно проработанный имидж. Дело в том, что Ева была очень неплохой актрисой, причем в самом прямом смысле — она играла в театре. Другое дело, что дальше любительских спектаклей ее карьера не продвинулась, но изобразить привлекательную глупышку ей однозначно было под силу. Говорит об этом характеристика, которую ей дали ее учителя. Они, правда, в один голос называли ее ужасным ребенком, но соглашались с тем, что «с головой у нее все в порядке, она должна найти себе достойное место в жизни».

Другое дело, что до сих пор неясно, сколько в ее романе с Гитлером было расчета, сколько любви, а сколько экзальтированной привязанности к популярному политику, человеку, гипнотизировавшему своими словами, своими обещаниями всю Германию. Но что абсолютно точно — так это то, что к завоеванию Гитлера Ева подошла системно. Весь следующий день после их первой встречи она посвятила изучению фотографий фюрера, которых в ателье Гофмана было множество. Никогда не интересовавшаяся всерьез политикой девушка начала читать газеты, слушать радио, бывать на митингах НСДАП. Надо сказать, что буря эмоций вокруг Гитлера была вполне понятна. Это мы, «перекушавшие» политической активности, с раздражением и досадой смотрим на слишком велеречивых, слишком активных политиков. Гитлер вряд ли пользовался бы успехом в наше время, вряд ли привлек бы столько внимания. А на ту пору, в первой половине прошлого века, он был явлением необычным. Он не оставлял равнодушным никого. Его любили, ненавидели, им восхищались и его поносили, но равнодушных не было. Всю эту бурю эмоций Ева пропустила через себя. Немудрено, что вскоре она была по-настоящему влюблена в Адольфа, что, правда, не делало ее менее рациональной: Браун понимала, что завоевание настолько одиозной личности не будет простым.

Гитлер же, естественно, не был равнодушен к ней: хорошенькая юная девушка, преданно взирающая снизу вверх, вряд ли оставит равнодушным мужчину, если он не пуританин или не схимник. «Нет ничего прекраснее, чем воспитывать юное существо, — заявлял он, не подозревая, что юное существо уже вовсю воспитывает его самого, — девушка в 18–20 лет податлива как воск. Мужчина должен уметь наложить на нее отпечаток своей личности». Он был галантен, целовал ей руки, говорил комплименты, дарил подарки, цветы и угощал конфетами. Еве это, безусловно, нравилось. Она продолжала наступление, стараясь соответствовать представлениям Гитлера о женской красоте: чтобы казаться чуть-чуть повыше — она была девушкой миниатюрной, всего 164 сантиметров роста, — она стала носить туфли на каблуке, пыталась придать большую пышность бюсту. При этом, понимая, что предмет ее обожания не слишком жалует умных женщин, она, неплохо образованная и вряд ли уступающая Адольфу в эрудиции, изображала дурочку, точно следуя его фразе: «Гениальный человек должен выбирать себе в жены глуповатых женщин. Представьте, если бы я имел женщину, которая указывала мне в моей работе!» Игра идет не на шутку. Гитлер увлекается ей все больше, становится все более галантен и мил в общении, но определенной границы не переходит: в это время у него в самом расцвете сложный роман с Гели Раубаль. Поэтому он, конечно, заботится о ней, следит, чтобы у нее хорошо шли дела на службе, охотно встречается, но дальше этого дело не идет. Гитлер играет на рояле, разговаривает на отвлеченные темы, рассказывает о себе, о том, каким он видит будущее, касается вопросов мистики, что было в ту пору модно, однако при этом соблюдает этикет и остается корректен донельзя.

Когда роман с Гели трагически завершился, Ева сделала следующий ход. Надо сказать, ход на редкость грамотный и продуманный. Вряд ли на него была бы способна девочка-дурочка, какой Браун любят рисовать гитлеровские биографы. Поняв, что для Адольфа значила его юная племянница, Ева резко меняет имидж, начав играть «под Гели». Она изменила даже походку, не говоря уже о манере одеваться, прическе и косметике. Ее задачей стало как можно достовернее изобразить улучшенную версию погибшей возлюбленной. И Гитлер, как и следовало ожидать, клюнул на умело заброшенную приманку. Впрочем, не сразу.

Дело в том, что это время было периодом небывалой политической активности Гитлера. Он ездил по стране, вербуя сторонников, стараясь, используя присущее ему ораторское искусство, произвести впечатление на возможно большее число немцев. Честно говоря, ему все чаще становилось вовсе не до женщин — только бы добраться до постели в конце трудного, выматывающего дня. Ева, судя по всему, поняла это в таком ключе, что Гитлер охладел к ней, и постаралась сделать все возможное, чтобы вновь привлечь его внимание. Для этого она пишет ему прощальное письмо и инсценирует самоубийство. Нужно сказать, что для этого девушке, вероятно, понадобилось все ее мужество. Инсценировка инсценировкой, а все равно оставался шанс, что она убьет себя по-настоящему.

Говорят и пишут, правда, что самоубийство вовсе не было инсценировано, однако в это как-то не верится. Дело в том, что в начале века у девушек, стремящихся покончить с собой, как-то больше в ходу был яд. Ева же попыталась застрелиться из револьвера. Похоже на то, что, раз начав играть Гели, она решила пойти до конца и привлечь внимание Гитлера, изобразив точно такое же самоубийство. Гитлер среагировал адекватно, именно так, как рассчитывала хитроумная барышня, и примчался с другого конца Германии с утешениями и огромным букетом цветов.

Впрочем, судя по всему, его тоже до последнего терзал червь сомнения: он подробно расспросил врача о том, не могло ли это быть инсценировкой. Но врач заверил Адольфа, что Ева стрелялась всерьез и только волею случая пуля прошла мимо. После этого Гитлер уже не сопротивлялся. В беседе с Генрихом Гофманом через несколько дней он уже утверждает, что Ева, бесспорно, сделала это из любви к нему. Роман разгорелся не на шутку.

Впрочем, цель Евы еще далеко не была достигнута. Во-первых, Гитлер по-прежнему придерживался позиции «Моя невеста — Германия». В то время он говорил:

«По сравнению с миром женщины мир мужчины гораздо обширнее. Мужчина — весь во власти долга, он лишь иногда возвращается мыслью к женщине. Мир женщины — это мужчина! Обо всем остальном она думает только время от времени. Зато женщина может любить гораздо сильнее, чем мужчина. Интеллект в ее жизни не играет никакой роли. Моя мать, например, сильно проигрывала по сравнению с дамами-интеллектуалками. Но она жила ради мужа и детей, она подарила немецкому народу великого сына! Счастье некоторых государственных деятелей, что они не женаты: иначе произошла бы катастрофа. Мужчина — раб своих мыслей. Над ним властвуют долг и обязанность! Иногда он должен сказать: «Какое мне дело до жены, какое мне дело до ребенка!» Представьте, что муж — весь во власти своих мыслей, а жена в это время ноет: «Тебя нет со мной…» Меня, например, жена постоянно встречала бы упреками: «А я?..» К тому же очень мучительно подчиняться воле жены. У меня было бы угрюмое помятое лицо — и я бы перестал выполнять свои супружеские обязанности. Не думаю, что такой человек, как я, когда-нибудь женится».

Было еще и второе. А именно — в самый разгар романа с Евой Гитлера настигает еще одно серьезное увлечение — Юнита Валькирия Митфорд. Виною всему — пристрастие Гитлера к Англии и второе имя молодой женщины. Молодая аристократка придерживалась крайне правых взглядов, и, когда, приехав в Германию, ей довелось познакомиться с Гитлером, она пришла от него в полный восторг. Гитлер тоже относился к ней с глубочайшей симпатией. Мало того что она была английской аристократкой из старинного рода, мало тог, что само имя Валькирия не могло не привлечь внимания фюрера, так еще и внешность ее вполне соответствовала самым строгим канонам арийской расы. Высокая, почти на голову выше многих «истинных арийцев» — соратников Гитлера по партии, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, обладающая развитыми крупными формами, Юнита произвела на Адольфа благоприятнейшее впечатление. «Кто же воплощает в себе прототип германской женщины?» — несколько удивленно спросил он у Альберта Шпеера после первой встречи с англичанкой. Шпеер же откровенно забавлялся, наблюдая, как аристократка буквально пожирает Гитлера влюбленными глазами.

Увлечение Юнитой едва не стоило Гитлеру жизни Евы Браун. Узнав, что у ее возлюбленного появилась новая пассия, молодая женщина, измученная его постоянным отсутствием и тем, сколь мало он ей оказывает внимания, погружаясь в свои политические дела, решает покончить с собой. На этот раз — всерьез. «Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену, — записывает Ева в дневнике в последних числах мая 1935 года. — Ее зовут Валькирия, и выглядит она весьма аппетитно». И дальше: «Только что отослала ему решающее для меня письмо. Посчитает ли он его важным? Ну, посмотрим. Боже мой, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы хотя бы один человек мне помог, все это не было бы таким ужасным и безнадежным. Может быть, мое письмо дошло до него в неподходящее время. Может быть, мне не надо было писать. Как бы то ни было, неизвестность переносить ужаснее, чем внезапный конец. Я решила принять 35 пилюль, это должно быть смертельно. Если бы он хотя бы попросил позвонить». Спасла ее старшая сестра, совершенно случайно зашедшая в гости. Она вызвала врача и позаботилась о том, чтобы о произошедшем как можно скорее сообщили Гитлеру. Сложно измерить меру его раскаяния, но факт остается фактом: с этих пор он каждый день находил время для того, чтобы позвонить Браун или написать ей несколько строк.

Увлечение Юнитой между тем продолжалось. Сомнительно, что оно вылилось во что бы то ни было серьезное. Во всяком случае, говорить о любовной связи немецкого диктатора и английской аристократки — значит выдумывать очередную легенду. Впрочем, леди Митфорд была, что называется, девушкой без комплексов, хотя и склонной к истерии и несколько «трагедийному» восприятию жизни, так что с уверенностью никто ничего не скажет. Но вот что точно — так это то, что Гитлер как мог «распускал хвост» перед англичанкой, демонстрируя ей достижения своего режима, и использовал ее восхищение в пропагандистских целях. За семь лет знакомства с Гитлером юная леди стала убежденной национал-социалисткой и антисемиткой. Ее статьи антисемитского содержания вполне могут поспорить в резкости с текстами Юлиуса Штрайхера, а речи, произносимые на партийных митингах, которые она посещала в качестве почетной гостьи, проникнуты восхищением тем, что происходит в Германии. Забавно, что несмотря на это приближенные Гитлера не доверяли Валькирии, считая ее английской шпионкой. Вслух это, однако, не произносилось, ибо могло вызвать яростный гнев фюрера.

Однако вскоре все закончилось. 3 сентября 1939 года британский посол сообщил немецкому правительству об объявлении войны. Для Юниты это было настоящей трагедией: дело в том, что, являясь ярой приверженкой гитлеровских идей, она оставалась патриоткой своей страны. Самой горячей мечтой ее было установить режим, подобный гитлеровскому, у себя на родине, но войны Германии с Англией она пережить не могла. Вложив в конверт прощальное письмо, фото Гитлера и подаренный им партийный значок, она отправляется в Английский сад в Мюнхене и пускает себе пулю в висок. Попытка самоубийства была решительной и неудачной лишь отчасти. Не сумев покончить с собой именно в тот день, леди Митфорд здорово сократила свой срок земного существования. В 1948 году она умерла от последствий этого выстрела: ни один врач не взялся извлечь застрявшую у нее в голове пулю.

Гитлер попытался наладить отношения, приехал к Юните в больницу с огромным букетом цветов и вернул ей партийный значок. Женщина буквально бьется в истерике. Партийный значок она проглатывает. Гитлер слегка озадачен. Он, конечно, привык иметь дело с барышнями экзальтированными и истеричными, но не настолько же! «Гофман, я начинаю бояться!» — говорит он приятелю, выйдя из палаты. Через несколько дней, еще не оправившись толком от ранения и от истерики, Митфорд уехала в Англию. Там ее жизнь была, как уже говорилось, недолгой, но отнюдь не легкой: на протяжении всех лет, что ей оставалось прожить, за ней оставалась дурная слава женщины, общавшейся с «врагами короля». Однако, несмотря ни на что, она до последнего часа оставалась преданной почитательницей Гитлера.

Еве после того, как Юнита исчезла с горизонта, стало жить гораздо легче, однако она находила новые поводы для ревности, хотя и не с такими печальными для себя последствиями. Гитлер флиртовал со знаменитыми актрисами — Ольгой Чеховой, Лили Дагобер, оказывал знаки внимания массе женщин. Впрочем, как он объяснял это Еве, делалось это для того, чтобы просто повысить его авторитет, добавить светскости имиджу. Судя по всему, если Адольф и обманывал влюбленную в него женщину, то ненамного. Он, разумеется, получал огромное удовольствие от «букета» прекрасных дам, но удовольствие чисто эстетическое. Разумеется, Ева хотела от него ребенка. Мало того, тема эта, судя по всему, поднималась не один раз. Но Гитлер был однозначно против и предпринимал меры, чтобы досадных случайностей не произошло. По крайней мере, прислуга удивлялась огромному количеству противозачаточных средств в аптечке Евы. Свою решимость он обосновывал просто: «Из меня вышел бы плохой отец семейства. И вообще потомки гениев редко наследуют их выдающиеся качества».

Ближайшее окружение Гитлера Еву откровенно недолюбливало. Судя по всему, в первую очередь из своеобразной ревности. Гитлер, стремясь как-то смягчить эту ситуацию, старался выдерживать в публичном общении с Евой некоторую дистанцию. Так, скажем, она почти никогда не ездила вместе с правительственной колонной, сопровождавшей его, а приезжала отдельно, чуть позже, в компании его секретарш. На людях она обращалась к возлюбленному «мой фюрер» и никак иначе. Впрочем, со временем обращение это вкупе с общением на «ты» стало чем-то гораздо большим, чем формальным именованием. По крайней мере, ревнивцы из гитлеровского окружения видели в нем даже некий сексуальный подтекст.

«Ева Браун соблюдала такую же дистанцию применительно ко всем лицам гитлеровского окружения, — вспоминал Альберт Шпеер. — Даже по отношению ко мне это изменилось лишь через несколько лет. Когда мы познакомились поближе, я понял, что ее сдержанность, из-за которой она многим казалась высокомерной, лишь прикрывает смущение, ибо она сознавала двусмысленность своего положения при дворе Гитлера». С другой стороны, стремление держать дистанцию вполне объяснимо тем, что Ева понимала: стоит сблизиться с кем-либо из соратников Гитлера — и последует удар в спину. По крайней мере, чета Геббельсов открыто ее ненавидела, стараясь подыскать для Вождя женщин, которые могли бы стать заменой Еве, новыми фаворитками. Впрочем, Гитлер и вправду был привязан к Еве и все интриги против нее пресекал на корню. Однажды, как вспоминает один из сотрудников Гитлера Эрнст Ганфштетль, «Магда Геббельс, которая считала себя единственной женщиной, которой Гитлер должен оказывать внимание, оказалась настолько неумна, что высказалась о Еве пренебрежительно. С Гитлером случился припадок бешенства». А, надо сказать, таких припадков боялись даже те, кто считал себя давним другом Вождя: под горячую руку он мог отдать самый безумный приказ, который был бы выполнен тотчас. Отношения Евы Браун с женами гитлеровских паладинов вообще не отличались теплотой. Их раздражало, что она несколько раз в день меняла платье и к каждому костюму подбирала полный набор украшений — ожерелье, брошь, браслет, часы с бриллиантами, раздражало, что Гитлер оказывает ей слишком много внимания, что после званого вечера, на котором он держался с Евой довольно отчужденно и отчасти даже холодно, они вместе уходят в комнаты. Впрочем, они могли вволю позлорадствовать относительно того, что Гитлер почти никогда не брал Браун с собой в поездки и на светские рауты. Исключение было сделано только для визита в Италию. В ответ на все просьбы взять ее с собой, скажем, в Берлин она получала сентенции такого рода: «Берлин — греховный Вавилон. Окружающий мир грязен и подл. Ты слишком дорога мне, я обязан беречь твою чистоту и непорочность».

Отчасти он, конечно, лукавил. Дело было не в этом, а в том, что Гитлер, по его собственному мнению, должен был в глазах немцев оставаться одиноким, чистым, принадлежащим всей Германии, думающим о судьбах нации, а не о себе. Ни о каких отношениях с одной определенной, постоянной женщиной не могло быть и речи. В этом направлении активно работала имперская пропаганда. Еве, естественно, это нравиться не могло, и она, как могла, подшучивала над таким положением. Когда Геббельс публично заявил: «Фюрер всецело занят судьбой нации, и у него нет личной жизни», она рассмеялась: «Я, оказывается, не личная жизнь!»

Впрочем, со временем положение изменилось: Ева переехала в Имперскую канцелярию, а потом — и вовсе в ставку Гитлера, высшие чины Третьего рейха стали, почувствовав усиление ее позиций, опасаться ее, а она почувствовала себя свободнее. В основном потому, что поняла: цель достигнута и Гитлер от нее уже никуда не денется. Теперь она заботилась о нем как о муже, ссорилась с камердинером, заставляя того как следует отглаживать брюки Адольфа, следила за тем, чтобы галстук подходил к костюму, критиковала его головной убор, с насмешкой называя его «фуражкой железнодорожника». Конечно, она по-прежнему не поворачивалась спиной к, скажем, тому же Мартину Борману, который был вполне в силах доставить ей кучу неприятностей, но дело в том, что и Борман считался с ее положением и старался не раздражать. Девушка из фотоателье добилась своего и стала первой леди гитлеровской Германии. Окончательно же мечта ее сбылась 30 апреля 1945 года, когда она в первый и в последний раз подписалась под официальным документом: Ева Гитлер. То, что через несколько десятков минут ей пришлось принять яд, чтобы разделить с Адольфом — теперь уже мужем — не только жизнь, но и смерть, нисколько ее не смущало: расчетливая, всю жизнь свою превратившая в шахматную партию, она принимала такой эндшпиль по единственной причине: она по-настоящему любила его, несмотря на то, кем он был, кем он стал и кем мог бы стать.

Итак, подводя итог отношений Гитлера с женщинами, можно сказать, что ни о какой гиперсексуальности, о которой так любят рассуждать представители желтой прессы, речи не идет. С уверенностью можно назвать всего три серьезных романа Гитлера, один из которых распался сам собой, другой закончился трагедией, а третий — браком. Остальные же его привязанности трудно назвать как-то иначе, чем увлечениями или интрижками. Вряд ли кто сможет осудить или назвать сексуальным маньяком человека, получающего удовольствие от общения с красивыми женщинами, особенно если они взирают на него с тихим восторгом. Это льстит мужскому самолюбию и совсем не обязательно заканчивается постелью. Определенным отклонением от нормы можно считать, пожалуй, роман Гитлера с Раубаль. Во-первых, потому, что все-таки они были довольно близкими родственниками (хотя кого в ту пору удивлял, скажем, брак между кузенами?), а во-вторых — оттого, что версия Штрассера о причинах смерти Гели чрезвычайно похожа на истину.

Итак, мы достаточно поговорили о женщинах Гитлера, чтобы у читателя не возникло соблазна поверить двум другим мифам — о его импотенции и гомосексуализме. И все же справедливости ради уделим двум этим легендам немного внимания.

Импотенция во все времена считалась позором для мужчины. Поэтому враги Гитлера как при его жизни, так и после смерти, стремясь посильнее унизить нацистского главаря, обвиняли его в импотенции. Вот что, к примеру, пишет британский автор Найджел Которн:

«С полной уверенностью можно только сказать, что Гитлер предпочитал отклонения, так сказать, от обычного, нормального секса. Четыре его любовницы покончили с собой, потому что не смогли вынести его сексуальных требований.

Что же касается возможной импотенции фюрера, то эта версия родилась после рассказа одного из приближенных Гитлера о его первой ночи с Евой Браун. По этой версии, наутро Ева вышла из спальни, недоуменно покачала головой и развела руками, из чего присутствовавшие сделали определенный вывод.

Гитлер /…/ требовал, чтобы любовницы били его и всячески истязали. Источник моего исследования — архивы Гарвардского университета. Дело в том, что еще во время войны американцы всерьез занялись изучением психологии Гитлера. Они считали, что это поможет им предсказывать его последующие решения. И один профессор Гарвардского университета составил психологический портрет, основываясь на многочисленных интервью с людьми, знавшими Гитлера еще в довоенные годы, до того, как он пришел к власти. Профессор был последователем Фрейда, а следовательно, он уделял особое внимание сексуальным наклонностям Гитлера. Так что недостатка в материалах нет, их надо только уметь отыскать».

Обратим внимание на систему доказательств, которые приводит господин Которн. Там, где речь заходит о конкретных фактах, он предельно абстрактен, ссылаясь на «одного из приближенных», «одного профессора», как будто у этих людей — если они действительно существовали — не было имен. Что до «покачавшей головой» Евы Браун, то это уже напоминает старый советский анекдот про водопроводчика, которого посадили за то, что он, придя в Кремль поменять кран, покачал головой и сказал: «Тут всю систему менять надо».

Примерно такая же система аргументации и у отечественного автора Алексея Меняйлова:

«После падения Берлина в квартире Евы фон Браун, в шкафчике, представители союзников обнаружили не только большое количество таблеток, которых, как все знали, Гитлер много поглощал, но и горы противозачаточных средств. Они-то зачем?

Странный, казалось бы, вопрос: зачем? А зачем бывают нужны противозачаточные средства? Конечно же, скажет обыватель, чтобы не забеременеть. Раз были такие средства, следовательно, Ева Браун, которая всегда была верна своему Адольфу, не хотела или ей было не позволено забеременеть.

Типичная мысль и характерный вывод. И, несмотря на его обыденность, он интересен, — но единственно потому, что Адольф Гитлер был клиническим импотентом (в результате операции удалено одно яичко). Более того, у Евы Браун после болезненной гинекологической операции влагалище было слишком маленького размера для нормального секса. Детей у нее быть не могло. Она долго после операции лечилась, и как только ее личный гинеколог во всеуслышанье объявил о полном выздоровлении пациентки, он тут же погиб в автомобильной катастрофе.

Почему он погиб? Это очевидно: те, кто знают то, что другим знать не следует. Он был убит по той же самой причине, почему Гитлер перед смертью так заботился, чтобы тела его и его жены не осмотрели медики. О его импотенции никто не должен был знать наверняка.

Итак, Гитлер тщательно скрывал свою генитальную несостоятельность. Но о ней все-таки знали — и даже многие. Или, во всяком случае, догадывались. Сохранилось письмо Евы Браун к одной своей подруге, в котором она сообщает, что ничего от Адольфа как от мужчины не получает. Кто знает, сколько было написано писем с подобного рода содержанием и сколько их могло уцелеть в государстве тотальной слежки? Очевидно, что сохранилось их меньше, чем было написано».

Начнем с того, что никаких врачебных свидетельств об «удаленном яичке» у Гитлера не сохранилось. Равно как и о гинекологических операциях у Евы Браун. В качестве безотказного средства используется прием «узнал что-то и тут же погиб при загадочных обстоятельств» — совершенно неотразимый прием манипуляции, когда журналист хочет убедить читателя в наличии какой-то тщательно скрываемой тайны. Но в данном случае читатель скорее останется в недоумении — если Гитлер был импотентом, зачем ему все-таки понадобились противозачаточные средства?

Истории о гомосексуализме Гитлера имеют примерно такие же причины появления на свет, что и легенда об импотенции. Другое дело, что в рядах национал-социалистов «голубые» действительно имелись, и в достаточно большом количестве. Особенно этим славилась верхушка СА — известно, что в «Ночь длинных ножей» пришедшие ликвидировать главарей штурмовых отрядов эсэсовцы застали их в постели со своими денщиками или просто смазливыми юношами. Гомосексуализмом отличался и глава СА Эрнст Рем, также расстрелянный в ту летнюю ночь. Если следовать принципу «скажи мне, кто твои друзья — и я скажу, кто ты», Гитлера вполне можно обвинить в содомии. Но вот был ли Рем его другом? Или, что скорее всего, просто попутчиком?

Авторы версии о гомосексуализме не располагают сколько-нибудь значительными доказательствами. Поэтому приходится опять же играть словесными конструкциями, как это делает профессор Лотар Махтан:

«Мне не попадались прямые доказательства данной версии, но я бы не стал ее категорически отметать… До сих пор тема гомосексуальности фюрера муссировалась на уровне фольклора. Для серьезных научных изысканий она оставалась последним табу истории XX века. Доныне гомосексуальность в исторической науке считалась темой запрещенной, а в случае с Гитлером — и подавно! Ведь, придя к власти, бесноватый фюрер тщательно скрывал свою тягу к мальчикам: очевидцев нещадно преследовал, а документальные доказательства — уничтожал».

Оцените логику: доказательств нет, значит, они уничтожены. Дорогой читатель, вы любите ловить бездомных кошек и сдирать с них заживо шкуры? Что? Где доказательства? Видимо, вы их просто уничтожили!

В конечном счете, вывод можно сделать только один: в своей сексуальной жизни Гитлер был нормален. По крайней мере, из рамок нормы не выбивался — в отличие от многих других политиков ХХ века…

Миф № 6

МАГИЯ ФЮРЕРА

«Следует повторить еще раз: Адольф Гитлер — медиум. Люди нашей эпохи, деформированные материализмом, могут прийти в замешательство от его странных действий. Посвященные в оккультные науки не удивятся. То, что кажется странным для профана, абсолютно ясно для посвященного». Подобные высказывания можно в изобилии встретить в Интернете и на страницах бульварных книг, посвященных Гитлеру. В принципе это не должно нас удивлять. Удивляет другое: похожие, пусть и не настолько абсурдные мысли появляются порой и на страницах вполне серьезных работ. Например, один из столпов германской историографии, Ф. Майнеке, писал, что «дело Гитлера следует считать прорывом сатанинского принципа в мировую историю». Его коллега Л. Дехио видел в Гитлере олицетворение «демонии третьей степени» или «сатанинского гения». Еще раз подчеркну: речь в данном случае идет не об оккультистах-самоучках, а о крупных ученых, профессиональных историках.

Так появились, собственно говоря, даже не один, а два мифа о «демонической силе» Гитлера. Первый из них поддерживается главным образом журналистами, которые любят рассуждать о связи фюрера с потусторонними силами. Второй — профессиональными историками, в первую очередь биографами Гитлера, которые впускают на страницы солидных научных работ элементы потустороннего, когда описывают личность фюрера и его влияние на людей — как на отдельных представителей рода человеческого, так и на массы. Несмотря на существенную разницу между двумя этими мифами, они поддерживают и дополняют друг друга. Я решил объединить их в одной главе, потому что они отвечают на один вопрос — о том, как простому ефрейтору удалось стать главой могучей державы и добиться беспрекословного подчинения десятков миллионов людей, и отвечают на него, привлекая иррациональные объяснения.

Сперва обратимся к мифу, напрямую говорящему о связи Гитлера с оккультными силами. Об этом написаны целые книги, которые продаются большими тиражами. К числу наиболее распространенных относится легенда о том, что Гитлер был медиумом, которого пытался использовать опытный черный маг (в большинстве версий в роли этого мага выступает Карл Хаусхофер). Однако потом «ученик волшебника» вышел из-под контроля своего учителя. В качестве доказательства того, что Гитлер был медиумом, приводятся свидетельства современников, которые в большинстве случаев употребляли это слово в сугубо переносном смысле. Например, один из лидеров НСДАП, ставший впоследствии противником Гитлера, Отто Штрассер писал: «Слушавший Гитлера внезапно видел появление вождя славы… Словно освещалось темное окно. Господин со смешной щеточкой усов превращался в архангела… Потом архангел улетал, и оставался только усталый Гитлер с остекленевшим взором». Прошедший такой же путь — от функционера НСДАП до ее ярого противника — Герман Раушнинг вспоминал впоследствии о фюрере: «Глядя на него, приходится вспоминать о медиумах. Большую часть времени это обычные, незначительные существа. Внезапно на них, как с неба, нисходит сила, власть, поднимающая их над обычными мерками… Медиум — одержимый. Исчерпав этот порыв, он вновь впадает в ничтожество. Я абсолютно убежден, что нечто подобное происходило и с Гитлером. Персонаж, носивший это имя, был временной одеждой квазидемонических сил. Это соединение банальности и исключительности — невыносимая двойственность немедленно ощущалась при контакте с ним. Подобное существо мог бы выдумать Достоевский: соединение болезненного беспорядка с тревожным могуществом». И Раушнинг, и Штрассер должны были как-то объяснить свое долгое сотрудничество с Гитлером, и «демонические силы» подходили для этого как нельзя лучше.

Что же касается Карла Хаусхофера, основоположника германской школы геополитики, то на роль мага он годился не слишком. В его жизни был период сотрудничества с Гитлером, который, по мнению ученого, был способен воплотить его геополитические концепции в реальность. Впрочем, с нацизмом сотрудничали многие представители германских академических кругов. Некоторые взгляды Хаусхофера были взяты Гитлером на вооружение, однако лидер НСДАП черпал свои идеи из многих источников. Учеником Хаусхофера был один из ближайших сподвижников Гитлера Рудольф Гесс. В общем, с большими оговорками можно сказать, что геополитик рассматривал фюрера как человека, способного претворить в жизнь его планы, и потом был сильно разочарован, но ничего магического в этом не было.

К «оккультным мифам» относятся и рассказы о тайном ордене СС, якобы хранившем древние магические религии, совершавшем ритуалы с привлечением темных сил и заклинавшем демонов. В одной из книг дается даже развернутый обзор всех потусторонних сил, которые нацисты якобы смогли привлечь на свою сторону:

«…Март 1945 года, американские части в районе Рейна. Около двух десятков солдат поступают в полевые госпитали со странными галлюцинациями. Они якобы видели в ночное время огромного светящегося волка, достигавшего трех метров в высоту. Глаза волка светились, он изрыгал огонь, а самое главное — при его приближении люди ощущали невыносимый ужас, они были даже не в состоянии двигаться. Вердикт врачей: странные слухи заставляют солдат видеть то, о чем им рассказывают сослуживцы, обычные галлюцинации, вызванные переутомлением. Интересно другое: в это же время начинают исчезать небольшие подразделения американских солдат. Если их тела удается найти, то они оказываются разорванными на куски. Причина не вполне понятна: ни воронок от артиллерийских снарядов, ни следов боя, ни вообще каких бы то ни было следов! Потери списывают на какие-то новые немецкие боеприпасы. После войны о них забывают…

…С осени 1944 года и до самого конца войны около тридцати английских и американских летчиков наблюдают в небе огромного дракона. Чудовище, как правило, не видит их или не обращает внимания. Очевидцы говорят, что дракон выглядит полупрозрачным, сквозь него просвечивают облака. Вердикт врачей: галлюцинации, вызванные переутомлением. Небольшое примечание: в августе 1952 года из озера Плестзее в окрестностях Зальцбурга достали американский истребитель «Мустанг». Попытались определить характер повреждений, но… выяснилось, что самолет был сбит мощной струей пламени, словно из огнемета!

…В течение недели в госпиталь были доставлены несколько солдат одного пехотного полка, утверждавших, что слышали нечеловеческие голоса из-под земли. Почему они были уверены, что голоса из-под земли, и что в них было нечеловеческого, солдаты пояснить не смогли. Предположения о наличии здесь каких-то немецких подземных объектов не подтвердились. Однако среди местных жителей с древних времен существует легенда, что глубоко под землей есть пещеры троллей, в которых они хранят свое богатство…

…После Рождества 1945 года среди солдат английской бронетанковой бригады распространилась «вампирская паника». Дело в том, что нескольких офицеров бригады нашли мертвыми, причем причиной смерти была сильная кровопотеря. Однако никаких ран на их телах не было, никаких следов крови — тоже. Военнослужащие опасались ходить в одиночку даже в собственном тылу, даже в светлое время суток. Паника прекратилась сама собой, когда дивизия перешла в наступление и ушла из этого района, главной достопримечательностью которого являются развалины замка Херцбрух. Замка, владельцем которого в XVI веке был некто Иоганн фон Хезингер, который согласно одной мрачной легенде после смерти стал вампиром…»

В общем, для полноты картины не хватает разве что Лох-Несского чудовища со свастикой на лбу, которое топит идущие из США в Британию конвои. Излишне говорить о том, что все перечисленные выше факты являются не более чем плодом воображения автора. Возможно, Гиммлер со товарищи действительно практиковали в орденских замках магические ритуалы, но пользы от них было не больше, чем от детских считалок. Выдумывать сказки про гитлеровскую Германию, особенно написанные талантливо и будоражащие воображение, занятие довольно прибыльное. Этим и объясняется их количество. То же самое касается многочисленных рассказов о связях нацистов с инопланетянами и летающих тарелках, в изобилии шнырявших над Третьим рейхом и наносивших непоправимый урон армадам союзных бомбардировщиков.

А вот миф о тибетских монахах, которые поставили тысячелетние традиции Шамбалы на службу национал-социализму, имеет под собой некоторые основания. По версии мифотворцев, монахи прибыли в Берлин вместе с экспедицией некоего Шеффера, который в 1938–1939 годах совершил экспедицию в Тибет, и затем входили в число ближайших сподвижников фюрера. «Существуют свидетельства того, что Гитлер находился в постоянном контакте с неким тибетским монахом, носившим зеленые перчатки; этого монаха называли «Хранителем Ключа». 25 апреля 1945 года русские солдаты нашли в одном из берлинских подвалов шесть тибетцев, лежавших в виде круга, а в центре этого круга находился некто в зеленых перчатках. А Гитлер и в самом деле окружил себя тибетцами. По сведениям, их статус был весьма высоким, так как никто, вплоть до чина полковника вермахта, не мог сесть в их присутствии. В мае 1945 года тибетцы бились до последнего патрона, своих раненых пристреливали, в плен не сдавались. Ни одного живого тибетца в форме СС не осталось».

Действительно, в последних числах апреля 1945 года при штурме Берлина советские солдаты обнаружили убитых эсэсовцев с характерными азиатскими чертами лица. Причем это не были бойцы «национальных формирований» из граждан СССР. Ларчик открывался просто: «тибетцы» принадлежали к французской дивизии СС «Шарлемань» и были в своей, так сказать, прошлой жизни колониальными солдатами французской армии, набранными в далеком Индокитае. Возможно, кто-то из несчастных вьетнамцев и носил зеленые перчатки, но никакого отношения к Тибету никто из них не имел.

На этом с «оккультными мифами», наверное, можно закончить и перейти к работам более серьезных исследователей. Тех, кто наделял Гитлера демоническим даром влияния на людей и именно этим объяснял его приход власти. Как всегда, начнем с вопроса: зачем им это понадобилось? Для того чтобы упростить себе задачу объяснения феномена национал-социализма? Но ведь речь идет, в конце концов, не о студентах-первокурсниках, а о маститых ученых, сделавших себе имя в исторической науке, причем вполне заслуженно! Нет, причина заключается в другом.

В одном из своих романов Ремарк устами одного из героев весьма четко выразил происходившее в послевоенной Германии. Как только Германия капитулирует, сказал он, в ней мгновенно не останется ни одного нациста. Только несчастные немцы, обманутые Гитлером. И действительно, первые послевоенные десятилетия прошли в ФРГ под знаком «забвения», когда период национал-социализма объявлялся случайностью, совершенно нехарактерной для немецкой истории. О Третьем рейхе старались поскорее забыть. А когда забыть не получилось, многие попытались доказать, что все происходившее было виной одного человека — Гитлера.

Особенно усердствовало в этом старшее поколение, которое вполне комфортно уживалось в свое время с режимом. Один из крупнейших историков Германии, Герхард Риттер, говоря о «сатанинской природе» и «демонии» Гитлера, всячески старался противопоставить его традициям немецкого народа, которые, на его взгляд, были совершенно чужды нацизму. Ему вторили и многие другие — в стремлении отрицательно ответить на два роковых вопроса: есть ли преемственность между предшествующими периодами германской истории и Третьим рейхом? Виноват ли немецкий народ и отдельные его группы в преступлениях национал-социализма?

«Демоническая сущность» давала возможность аргументированно ответить «нет» и на первый, и на второй вопрос. Действительно, как могут быть нынешнее, а тем более предыдущие поколения немцев виноваты в том, что неизвестно откуда появился человек, обладавший сверхъестественным даром убеждения, и увлек за собой немцев, как легендарный крысолов — гамельнских детей?

Сторонники иррациональной концепции опираются на множество свидетельств влияния Гитлера на людей, как на большие толпы, так и на маленькие группы и даже отдельных представителей рода человеческого. Его дар убеждения, утверждают историки, был прямо-таки мистическим. Он мог убедить любую аудиторию, независимо от ее размера, в правильности своих идей, более того, погрузить ее прямо-таки в религиозный экстаз. «Как оратор — удивительное триединство жеста, мимики и слова. Прирожденный разжигатель. С ним можно завоевать мир», — писал о Гитлере в своем дневнике в 1926 году Йозеф Геббельс, который и сам был великолепным мастером слова. «Широкие массы покоряются только мощи речи, только колдовской силе устного слова», — пишет сам будущий фюрер в «Майн Кампф». «Не мог я удержаться и от того, чтобы почувствовать себя зачарованным фейерверком ораторского мастерства Гитлера. Я чувствовал, что нахожусь под куда большим впечатлением, чем после встречи с ним лично», — писал о публичных выступлениях Гитлера в своих воспоминаниях дипломат Г. Дирксен. Эрих Мария Ремарк так отзывался об одном из выступлений нацистского лидера:

«На сцене стоял сильный коренастый человек и говорил. У него был громкий грудной голос, хорошо слышный в самых дальних уголках зала. Этот голос убеждал, хотя никто особенно и не вслушивался в то, что он говорил. А говорил он вещи, понять которые было нетрудно. Оратор непринужденно расхаживал по сцене, чуть размахивая руками. Время от времени он отпивал глоток воды и шутил. Но затем он внезапно замирал, повернувшись лицом к публике, и измененным, резким голосом произносил одну за другой хлесткие фразы. Это были известные всем истины о нужде, о голоде, о безработице. Голос нарастал все сильнее, увлекая слушателей; он звучал фортиссимо, и оратор остервенело швырял в аудиторию слова: «Так дальше продолжаться не может! Это должно измениться!» Публика выражала шумное одобрение, она аплодировала и кричала, словно благодаря этим словам все уже изменилось. Оратор ждал. Его лицо блестело. А затем пространно, убедительно и неодолимо со сцены понеслось одно обещание за другим. Обещания сыпались градом на головы людей, и над ними расцветал пестрый, волшебный купол рая; это была лотерея, в которой на каждый билет падал главный выигрыш, в котором каждый обретал личное счастье, личные права и мог осуществить личную месть.

Я смотрел на слушателей. Здесь были люди всех профессий — бухгалтеры, мелкие ремесленники, чиновники, несколько рабочих и множество женщин. Они сидели в душном зале, откинувшись назад или подавшись вперед, ряд за рядом, голова к голове. Со сцены лились потоки слов; и странно: при всем разнообразии лиц на них было одинаковое, отсутствующее выражение, сонливые взгляды, устремленные в туманную даль, где маячила фата-моргана; в этих взглядах была пустота и вместе с тем ожидание какого-то великого свершения. В этом ожидании растворялось все — критика, сомнения, противоречия, наболевшие вопросы, будни, современность, реальность. Человек на сцене знал ответ на каждый вопрос, он мог помочь любой беде. Было приятно довериться ему. Было приятно видеть кого-то, кто думал о тебе. Было приятно верить».

Влияние Гитлера на собеседника в разговорах тет-а-тет также подтверждается многочисленными свидетельствами. Так, гросс-адмирал К. Дениц на Нюрнбергском процессе сказал о Гитлере: «Это была выдающаяся личность… обладавшая невероятным умом и энергией, почти универсальным образованием, сильной натурой и даром убеждения. Я сознательно посещал его штаб-квартиру лишь изредка, потому что чувствовал, что таким образом могу лучше сохранить свои силы… так как после нескольких дней… пребывания там у меня появлялось чувство, что мне необходимо избавляться от исходящего от него внушения». В. Мазер в своей биографии Гитлера приводит следующее свидетельство: «Эберхард фон Брайтенбух, адъютант фельдмаршала Эрнста Буша, рассказывал, что в марте 1945 года изможденный и раздраженный фельдмаршал в перепачканной полевой форме отправился к Гитлеру в Берлин, чтобы высказать ему наконец в открытой форме «свое мнение». Когда он после беседы уходил от Гитлера, его как будто подменили, и он в этот момент верил в окончательную победу Германии. Гитлер за короткий срок радикально переубедил этого опытного фронтовика, который всего час назад видел вещи такими, какими они были на самом деле, в правильности своих аргументов и мер, хотя они в то время отражали лишь его искаженные и ирреальные представления». Способность убедить человека, прекрасно осведомленного о реальном плачевном положении дел на фронте, в неминуемой победе — разве для этого не нужно обладать каким-то сверхъестественным даром?

На мой взгляд, нет. Достаточно быть хорошим психологом, обладать определенными ораторскими данными и понимать, что именно хочет услышать твой собеседник. А это Гитлер умел прекрасно. Перед толпами простых людей он рассуждал о величии Германии и благосостоянии ее жителей; перед небольшими группами промышленных тузов — о военных заказах и новых рынках сбыта; перед военными — о чудо-оружии, которое обязательно поможет выиграть войну. Доказательством того, что никаким сверхъестественным даром Гитлер не обладал, служат многочисленные примеры того, как он не сумел убедить собеседника. К примеру, в мемуарах Гудериана содержатся многочисленные рассказы о его спорах с Гитлером. Вот что «быстрый Гейнц» рассказывает о своем разговоре с фюрером в первых числах января 1945 года (Гудериан занимал в это время должность начальника генерального штаба):

«Зная все нужды и запросы групп армий, я решил еще раз в это тяжелое время съездить к Гитлеру и попытаться сделать Восточный фронт главным фронтом, высвободить силы на Западном фронте и сообщить фюреру желание групп армий перенести фронты на тыловые рубежи…

Твердо решив не идти на уступки, я намеревался показать Гитлеру, какую он берет на себя в противном случае ответственность. Мой доклад состоялся при обычной аудитории…

Гелен весьма тщательно подготовил данные о противнике… Когда я показал Гитлеру эти разработки, он разразился гневом, назвал их «совершенно идиотскими» и потребовал, чтобы я немедленно отправил составителя этих схем в сумасшедший дом. Я закипел от ярости и заявил Гитлеру: «Разработки сделаны генералом Геленом, одним из способнейших офицеров генерального штаба. Я бы не показал их вам, если бы не считал их своими собственными разработками. Если вы требуете запереть генерала Гелена в сумасшедший дом, то отправьте и меня вместе с ним!» Требование Гитлера сменить генерала Гелена я решительно отклонил. И вот разразился ураган. Доклад не имел успеха. Предложения Гарпе и Рейнгардта были отклонены. Последовали ожидаемые ядовитые замечания в адрес генералов, которые-де под термином «оперировать» всегда понимают только отход на следующие запасные позиции. Все это было в высшей степени нерадостно.

Все усилия создать крупные оперативные резервы на угрожаемых участках сильно растянутого Восточного фронта разбились о бестолковую позицию Гитлера и Йодля… Для утешения Гитлер сказал в заключение доклада: «Восточный фронт никогда не имел столь много резервов, как сегодня. Это ваша заслуга. Я благодарю вас за это». Я возразил: «Восточный фронт — как карточный домик. Стоит прорвать фронт в одном-единственном месте, рухнет весь фронт, ибо резерв в двенадцать с половиной дивизий для фронта такой громадной протяженности очень и очень мал!»

Сильно расстроенный оскорбительным указанием Гитлера, что «восток должен рассчитывать только на свои собственные силы и обходиться тем, что он имеет», я вернулся в свой штаб в Цоссен».

Конечно, можно возразить, что Гудериан попросту приукрашивает свою способность противостоять «магическому дару» Гитлера. Тем не менее остается фактом, что он — как и еще ряд военных и политических деятелей — был весьма неудобным для Гитлера собеседником. За это он не раз попадал в опалу.

Но вернемся к главному вопросу. К вопросу о том, действительно ли нацизм был случайным явлением в германской истории, а Гитлер вознесся на вершину только благодаря неким своим сверхъестественным дарованиям? К великому сожалению для многих немцев, на оба вопроса придется ответить отрицательно.

Тезис, к которому мне придется обратиться еще не раз: идеи, проповедуемые Гитлером, были придуманы отнюдь не им самим. Во многих случаях он просто довел их до логического завершения. Так происходило, например, с антисемитизмом. Ненависть к евреям существовала в Европе со времен раннего христианства. Иудеи жили в замкнутых гетто, о них распространялись самые жуткие слухи — к примеру, относительно питья крови христианских младенцев, регулярно проходили еврейские погромы. В XIX веке антисемитизм весьма распространен в германских государствах; в конце столетия на политической сцене появляется Антисемитская партия, имеющая пусть небольшое, но стабильное представительство в германском парламенте — рейхстаге. Разумеется, не все немцы были антисемитами, но нелюбовь к евреям была весьма распространенным явлением. Именно поэтому еврейская община Германии с энтузиазмом восприняла начало Первой мировой войны — как шанс кровью доказать свою лояльность немецкой отчизне. Эта попытка потерпела полное фиаско: в консервативном офицерском корпусе антисемитские предубеждения были особенно сильны. Идеи о том, что евреи повинны в поражении, а также о том, что все левые движения инспирированы евреями для захвата власти над миром, пользовались в Веймарской Германии большой популярностью. Гитлер лишь подхватил эту идею и довел ее до логического завершения, нашедшего свое выражение в простой фразе: «Во всем виновны евреи».

Теория расового превосходства — также не изобретение Гитлера. В принципе история показывает, что любая цивилизация — китайская ли, древнеегипетская или древнеримская — воспринимает себя как луч света в темном царстве, со всех сторон окруженный варварами. В Европе эта идея была доведена до наукообразного состояния еще в том же XIX веке. Утонченный французский интеллектуал Жозеф Артюр де Гобино написал большой трактат под названием «О неравенстве человеческих рас», в котором обосновал превосходство одной расы над другой. Конкретно — господствующей является германская ветвь белой расы, которая ни в коем случае не должна смешиваться с другими расами, иначе — вырождение. Трактат, к слову, был опубликован, когда Адольфа Гитлера еще не существовало даже в проекте.

Вторым «столпом» расовой теории, приобретшей большую популярность в Европе, стал Хьюстон Стюарт Чемберлен. Этот англичанин, женившийся на дочери Вагнера и ставший фанатичным поклонником всего немецкого, пишет в 1899 году книгу «Основы XIX века». В ней он отстаивает идею созидательного тевтонского начала и противостоящего ему разрушительного еврейского. Именно Чемберлен широко пропагандирует понятие «арийской расы», подхваченное впоследствии Гитлером.

Конечно, ни Гобино, ни Чемберлен не заявляли напрямую о необходимости поголовного уничтожения «низших рас». А вот концепция ликвидации «физически неполноценных», воплотившаяся в Третьем рейхе в масштабную программу эвтаназии душевнобольных и инвалидов, вообще практически никакого отношения к нацизму не имеет. В 1920 году во вполне добропорядочной буржуазной и демократической Германии два добропорядочных профессора медицины издали книгу под названием: «Разрешение на уничтожение жизни, недостойной существовать». От идей, высказанных там, современного человека может бросить в дрожь. «Недостойными жить» профессора объявляли всех душевнобольных, а также страдающих тяжелыми неизлечимыми заболеваниями. Надо сказать, что профессора были не одиноки — подобные взгляды в Европе пользовались популярностью. В 1921 году в Германии была сформирована правительственная комиссия, задачей которой было пропагандировать аборты и стерилизацию для людей, страдающих различными отклонениями.

Еще одна важная идея, на которой Гитлер смог основать свое возвышение, — это отрицание Версальского мира. Собственно говоря, идея пользовалась популярностью практически у всех политических партий. Но те, кто находился у власти в Веймарской республике — либералы, социал-демократы, католики из партии Центра, — не могли открыто ее пропагандировать. К тому же именно представители этих партий подписали в свое время мирный договор, что позволяло заклеймить их как предателей и изменников, совершенно игнорируя тот факт, что подписывали договор отнюдь не те, кто нес ответственность за развязывание войны и поражение в ней, а реальной альтернативы подчинению требованиям победителей у Германии в 1919 году попросту не было. Гитлер же мог с чистой совестью эксплуатировать уже упоминавшуюся мной «легенду об ударе кинжалом в спину», используя свое фронтовое прошлое и обещая освободить немцев от цепей Версаля.

Выступления против демократии и многопартийности тоже далеко не случайно находили благодатную почву. Прусская, а затем — после объединения в 1871 году — германская политическая традиция была традицией авторитарного государства (немецкий термин — Obrigkeitsstaat). В этой системе монарх позиционировался — и воспринимался значительной частью населения — как мудрый «отец нации», пекущийся в первую очередь об интересах страны, а политические партии — как сборище говорунов, пытающихся отстоять какие-то частные интересы. В кайзеровской Германии парламент обладал весьма ограниченными полномочиями, полнота власти фактически была сосредоточена в руках императора и назначаемого им правительства. Хотя в то время это вызывало серьезные нарекания, но в Веймарской республике именно эта эпоха вспоминалась многими с ностальгией — как «старые добрые времена». Действительность Германии 1920-х годов с ее постоянной правительственной чехардой и мышиной возней партий, бессильных что-либо сделать для улучшения экономической ситуации в стране, повышению авторитета демократических институтов, мягко говоря, не способствовала. В итоге отношение рядового немца к парламенту, разделению властей и тому подобным вещам осталось отчужденным, а тоска по «сильной руке» нарастала. Важным признаком такой тоски стало избрание в 1925 году на пост президента фельдмаршала Гинденбурга, который был живым воплощением имперской эпохи и военной мощи.

После начала в 1929 году экономического кризиса, который особенно больно ударил по Германии, неспособность существующей системы справиться с ситуацией стала очевидной. В этих условиях стремительно набирают вес антисистемные силы — национал-социалисты на правом фланге и коммунисты на левом. И те, и другие обещали заботиться в первую очередь об интересах простого человека, уничтожить нынешнее прогнившее государство и создать на его руинах новое, справедливое общество. Однако у Гитлера было в запасе несколько козырей, которых не было — да и не могло быть — у Тельмана. Во-первых, национал-социалисты могли апеллировать к чувству национального превосходства, ласкающему слух обывателя. Конечно, кому же неприятно слышать, что он — представитель господствующей расы, призванной главенствовать на планете! Во-вторых, они могли эксплуатировать антисемитские настроения, обвиняя евреев во всех бедах. В-третьих, — и это едва ли не самый важный их ресурс — они могли привлечь на свою сторону крупный капитал и традиционные элиты. Впрочем, относительно роли крупного капитала в успехах национал-социалистов я еще буду достаточно подробно говорить в следующей главе. Здесь достаточно констатировать тот неоспоримый факт, что любому крупному промышленнику или финансисту было явно милее видеть у власти нацистов, нежели коммунистов, а с обострением кризиса НСДАП стала представляться многим обитателям делового мира единственным средством спасения от «красной угрозы».

Подведем итог. Никаких убедительных доказательств «демонической силы» Гитлера не существует. Мифы о связи Третьего рейха с оккультными силами созданы журналистами и беллетристами на потеху публике, миф о некоем иррациональном влиянии фюрера на окружающих — историками, стремящимися обойти вопрос об истинных причинах прихода Гитлера к власти. А причины эти очень просты: идеи Гитлера оказались во многом созвучны потребностям той эпохи. Он говорил и делал именно то, что хотели слышать и видеть многие немцы. Он умел пользоваться моментом и извлекать выгоду из удачного стечения обстоятельств. При этом нельзя обойти молчанием тот факт, что Гитлер показал себя весьма умелым политиком, выдающимся стратегом и тактиком внутрипартийной и политической борьбы, умелым и талантливым оратором, хорошим психологом. Он не был простой бездарностью, вынесенной к вершинам власти течением времени, но не был и выдающимся гением или демонической личностью, поставившей себе на службу сверхъестественные силы. Он оказался нужным человеком в нужное время в нужном месте и сумел воспользоваться предоставившейся ему возможностью. В этом сыграли свою роль и его личные качества, и объективные процессы, происходившие в стране, и — не в последнюю очередь — элемент случайности.

Что касается умения убеждать собеседника, которому иногда приписывается прямо-таки магическое влияние, то действовало оно далеко не на всех и объясняется, опять же, вполне банальными причинами, не имеющими ничего общего с иррациональным и сверхъестественным.

Завершить эту главу можно, пожалуй, цитатой из книги одного из самых известных биографов Гитлера — Йоахима Феста: «Никак нельзя упустить из виду, что взлет Гитлера стал возможен только благодаря уникальному совпадению индивидуальных и всеобщих предпосылок, благодаря той с трудом поддающейся расшифровке связи, в которую вступил этот человек со временем, а время — с этим человеком. Эта тесная взаимозависимость лишает в то же время почвы любого рода утверждения по поводу каких-то сверхъестественных способностей Гитлера. Не демонические, а типичные, так сказать, «нормальные» черты и облегчили главным образом ему путь».

Миф № 7

ЗОЛОТО ПАРТИИ

«Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала. Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов». Определение Димитрова, знакомое многим из нас с советских времен.

«Фашизм был тенью или уродливым детищем коммунизма», — эти слова Черчилля были подхвачены создателями концепции тоталитаризма, пытавшимися доказать единосущность коммунизма и национал-социализма исходя из сходства внешних признаков. Национал-социализм — это «восстание масс», за которое крупный капитал не несет никакой ответственности.

Две полярно противоположные точки зрения — и два мифа. Миф о том, что Гитлер был простым орудием крупного капитала, и миф о том, что германский бизнес не сыграл никакой заметной роли в его приходе к власти, более того, был настроен в общем и целом против нацизма. Что ж, попробуем разобраться, где на самом деле кроется истина.

В Германии бизнес традиционно финансировал так называемые «буржуазные» партии. Предприниматели субсидировали консерваторов, либералов, а также католическую партию Центра. В кайзеровской Германии это, однако, не помешало стремительному взлету социал-демократии. Уже это одно показывает, что деньги в политической борьбе решают многое, но не все. После поражения в войне и революции бизнес был заинтересован в первую очередь в том, чтобы не допустить прихода к власти крайне левых. В этот период активно финансируются «добровольческие корпуса» и различные военизированные организации, основная задача которых — «навести порядок в стране», защитить положение традиционных элит. В начале 1920-х годов угроза революции сохранялась: Германия находилась в состоянии глубокого экономического кризиса, значительная часть населения была недовольна новой властью. В такой ситуации для бизнеса совершенно логично было финансировать силы, активно выступающие против «красной угрозы», в том числе и небольшие партии праворадикального толка. К их числу относилась и НСДАП.

В первые годы своего существования национал-социалисты были небольшой баварской партией, одной из сотен ей подобных, существовавших в Германии. Соответственно, и финансировалась она в основном местным, баварским капиталом — скорее средним, нежели крупным. Разумеется, из этого правила имелись исключения: в октябре 1923 года, буквально накануне «Пивного путча», один из капитанов германской тяжелой промышленности, Фриц Тиссен, передает Гитлеру весьма солидную по тем временам сумму — 100 тысяч золотых марок. Тиссен потом поссорится с Гитлером и напишет мемуары под красноречивым названием «Я платил Гитлеру», но до этого он окажет нацистам существенную помощь в приходе к власти. Известно, что немалую роль в обеспечении контактов Гитлера с экономической элитой сыграл новый приверженец национал-социалистов — Герман Геринг, который имел хорошие связи в верхах общества.

Провал попытки переворота в Мюнхене в ноябре 1923 года, известной как «Пивной путч», привел к временному упадку национал-социалистов. Гитлер оказался за решеткой, в партии начались разброд и шатания. В частности, усиливалось «социалистическое» крыло во главе с братьями Штрассерами, которое активно использовало антикапиталистические лозунги. Слово «социалистический» в названии партии и раньше внушало определенный скепсис представителям бизнеса, а теперь наработанные с таким трудом связи грозили вообще оборваться. К тому же с 1924 года начался экономический подъем, и интерес к радикальным партиям со стороны как избирателей, так и серьезных спонсоров вполне логично пошел на спад.

В самом конце 1924 года Гитлер выходит на свободу. Его глазам открывается безрадостная картина — партия фактически распалась, между региональными группировками идет ожесточенная борьба за влияние, выборы в рейхстаг заметного успеха не приносят. Следующие несколько лет Гитлер посвящает важной работе — превращает партию в единый, сплоченный организм, безраздельным главой которого становится он сам. Все «сепаратисты» либо приводятся к повиновению, либо безжалостно вычищаются из рядов НСДАП. Эти годы становятся весьма важным этапом развития партии — именно тогда закладывается фундамент для ее будущих успехов, хотя число избирателей НСДАП до начала кризиса растет весьма скромными темпами.

Помимо необходимости укрепить свои «фюрерские» позиции внутри партии Гитлер столкнулся еще с рядом серьезных проблем. Одной из них стало весьма бедственное финансовое положение национал-социалистов. «Нехватка средств у фашистов стала перманентным явлением. Были серьезные затруднения с изданием «Фёлькишер беобахтер», — их удалось преодолеть только вследствие благожелательности владельца одной из мюнхенских типографий, единомышленника нацистов Мюллера. В Саксонии очень полезным оказался фабрикант Мучман, связавший гитлеровцев со своими коллегами и обеспечивший кое-какие субсидии. Но все это едва ли могло устроить нацистских главарей, которым нужны были средства для развертывания пропаганды, содержания штурмовых отрядов», — пишет Л.И. Гинцберг. В поисках спонсоров Гитлер отправляется в поездки по стране, встречается с представителями германской бизнес-элиты. Одна из главных целей его визитов — Рурская область, сердце германской тяжелой промышленности. Магнаты угля и стали традиционно отличаются правыми политическими симпатиями, заинтересованы в укреплении позиций страны на мировой арене и в крупных военных заказах. Все это — отказ от ограничений Версальского договора, создание сильной армии, укрощение «красных» и профсоюзов — им обещает Гитлер. Глава НСДАП старается объяснить своим слушателям, что слово «социалистическая» в названии партии служит скорее для привлечения избирателей и никаких мер по экспроприации крупной собственности в случае прихода к власти предприниматься не будет. НСДАП выступает за гармонию между трудом и капиталом, а частная собственность для нее столь же священна, как и для магнатов индустрии.

Речи Гитлера выслушиваются с одобрением, Геббельс фиксирует в своем дневнике овацию со стороны слушателей и успешно установленные контакты. Увы, золотой дождь на партию не проливается. Большинство «капитанов экономики» предпочитают финансировать «традиционных» правых — Национальную народную немецкую партию и Национальную немецкую партию. Именно им отправляется львиная доля средств. Нацистам отводится роль младших партнеров, которые нужны главным образом для того, чтобы переманить часть избирателей от коммунистов и социал-демократов. Финансирование НСДАП ведется, что называется, по остаточному принципу.

Разумеется, нацистская пропаганда, утверждающая, что партия финансируется только за счет взносов и пожертвований рядовых избирателей и совершенно независима от большого бизнеса, серьезно искажает факты. Но не настолько, как об этом было принято писать в советской историографии. Гитлер не был марионеткой в руках «крупного монополистического капитала», ему нужно было приложить огромные усилия, чтобы убедить этот самый капитал в своей полезности.

Важным шагом на этом пути стала состоявшаяся летом 1927 года встреча Гитлера с «угольным бароном» Эмилем Кирдорфом, возглавлявшим Союз горнодобывающей промышленности Рура. В ходе беседы, продолжавшейся четыре с половиной часа, идеи Гитлера так понравились магнату, что тот поручил лидеру национал-социалистов изложить их в письменном виде. Вскоре он разослал гитлеровскую брошюру, отпечатанную тиражом 2000 экземпляров, многим представителям деловых кругов Веймарской республики.

Гитлер всячески стремится продемонстрировать свою добропорядочность. Многие положения программы партии, которые изначально имели антикапиталистическую направленность (например, пункт 17, в котором говорится о конфискации крупной земельной собственности), смягчаются (как правило, говорится о том, что они касаются только еврейского капитала). После долгих попыток замять этот вопрос нацисты в 1930 году однозначно заявляют о своем отрицательном отношении к забастовкам как «орудию классовой борьбы». Гитлер даже идет на союз с консерваторами — Национальной немецкой народной партией Гугенберга; в 1929 году они единым фронтом выступают против репарационного плана Юнга. В этом союзе нацисты готовы играть роль младшего партнера; взамен им предоставляются весьма значительные финансовые ресурсы — Гугенберг согласен отдавать нацистам каждую пятую марку, поступающую в фонд его партии. По некоторым подсчетам, это составляет около 2 миллионов марок в год. Сам Гитлер заявил по этому поводу своим сподвижникам: «Союз с Национальной партией выгоден потому, что в этой борьбе мы сможем использовать их богатые денежные источники. Черпая из них, мы в то же время должны вести борьбу так, как если бы она была нашим, и только нашим, делом».

Возможно, нацистам пришлось бы еще долго прозябать на положении младшего партнера, подбирая крохи со стола своих патронов, если бы не грянувший в конце 1929 года мировой экономический кризис, который с легкой руки американцев принято называть «Великой депрессией». По не успевшей толком оправиться от недавних потрясений и продолжающей выплачивать репарации победителям Германии кризис ударил особенно больно. Миллионы людей оказались в рядах безработных, полные ненависти к системе и готовые поддержать любую радикальную политическую силу, которая пообещает им хлеб и работу. Только-только начавший «накапливать жирок» средний класс снова оказался перед лицом бедности и разорения. Серьезные потери понес и крупный капитал. Идеи и рецепты национал-социалистов оказались в этой ситуации как нельзя более кстати.

Это прекрасно продемонстрировали сентябрьские выборы в рейхстаг 1930 года. По сравнению со своим результатом двухлетней давности национал-социалисты смогли увеличить число поданных за них голосов в восемь (!) раз и получить более ста депутатских мандатов. Традиционные правые партии, напротив, понесли потери. В этой ситуации ни о каком «младшем партнере» уже не могло быть и речи. Успехи НСДАП заставили большой бизнес внимательнее присмотреться к партии, лидер которой обещал порядок, процветание и ликвидацию классовой борьбы. К этому же толкали и успехи коммунистов — довольно быстро в глазах многих представителей правящей элиты партия Гитлера стала выглядеть единственной силой, способной справиться с «красной угрозой». А значит, ее нужно было финансировать.

Именно после выборов 1930 года субсидии со стороны крупной промышленности начинают широкой рекой течь в кассу партии. Флик, Шредер, Тиссен, Шахт — вот далеко не полный список магнатов, которые начинают вкладывать деньги в Гитлера. С этого момента отношения между НСДАП и большим бизнесом начинают развиваться, так сказать, по восходящей спирали — чем большие субсидии получают нацисты, тем легче им вести предвыборную борьбу и привлекать голоса избирателей; чем больше людей привлечет под свои знамена партия, тем более привлекательным «объектом инвестиций» она становится в глазах предпринимателей. Еще с января 1930 года по инициативе Кирдорфа, который распоряжался фондами Союза горнорудных и стальных предпринимателей, так называемым «Рурским сокровищем», в пользу гитлеровской партии начали отчисляться по 5 пфеннигов с каждой проданной тонны угля. В год это составляло 6 миллионов марок. Рейнско-вестфальская промышленная группа перечислила в кассу НСДАП за 1931–1932 годы не менее миллиона марок.

Одновременно все громче звучат голоса, обвиняющие Гитлера в «предательстве социализма». В частности, об этом говорит Отто Штрассер — далеко не последний в партии человек. Гитлер пытается убедить его в правильности своей линии и ведет долгие душеспасительные беседы; на прямой вопрос собеседника, что фюрер сделает с фирмой Круппа, когда придет к власти, оставит ли он ее в неприкосновенности, Гитлер отвечает: «Само собой разумеется. Неужели вы полагаете, что я стремлюсь уничтожить германскую тяжелую промышленность?» И добавляет: «Наши предприниматели обязаны своим положением своим способностям. Этот отбор, лишь подтверждающий их принадлежность к высшей расе, дает им право руководить». Штрассера ответы не устроили, и он перешел в оппозицию, попытавшись создать конкурирующую организацию, которая, однако, успеха не имела.

В течение 1931–1932 годов экономический кризис продолжал усиливаться. Падение производства, рост числа безработных, явная неспособность государства справиться с катастрофическим развитием событий благоприятствовали национал-социалистам, равно как и их злейшим врагам — Компартии Германии. Все большее число людей, как рядовых избирателей, так и представителей экономической и политической элиты, считали, что призвать нацистов к власти — единственный способ избежать «большевистского хаоса». «Летом 1931 года, — вспоминал Отто Дитрих, шеф отдела печати НСДАП, — фюрер решил сосредоточиться на систематической обработке влиятельных промышленных магнатов… Конспирация была абсолютно необходима, поэтому, чтобы не навредить делу, представителей прессы лишали всякого доступа к информации. Успех увенчал дело».

В январе 1932 года Гитлер выступает с речью в Индустриальном клубе в Дюссельдорфе. Его аудитория — представители промышленных концернов и банков Германии. Идеи фюрера нравятся слушателям, сразу же после выступлений касса партии значительно пополняется. Весной 1932 года сторонники Гитлера из числа «капитанов экономики» объединяются в рамках так называемого «кружка Кеплера» (позднее он станет известен под именем «общества друзей Гиммлера»). Цель создания кружка — не только финансирование нацистской партии, но и контроль над ее экономической программой. Гитлер, впрочем, был совсем не против пойти навстречу пожеланиям своих спонсоров, о чем вполне недвусмысленно заявил на первом же заседании кружка.

Важный материал относительно источников финансирования НСДАП дают материалы Нюрнбергского трибунала. Ялмар Шахт, бывший глава рейхсбанка и министр экономики в 1934–1937 годах, сыгравший важнейшую роль в финансовом обеспечении национал-социализма, отвечал на вопрос американского обвинителя Джексона: «Выборы Гитлера должны были иметь место 5 марта, и для этой избирательной кампании он нуждался в деньгах. Он попросил меня обеспечить его деньгами, и я это сделал. Геринг созвал всех этих людей, и я произнес речь. Пожалуй, это нельзя назвать речью, так как Гитлер произнес речь. Я просил их сказать, на какие денежные суммы они могут подписываться и произвести подписку в пользу выборов. Они подписались на общую сумму в три миллиона и распределили ее между собой… Все это были банкиры и промышленники. Они представляли химическую, металлургическую и текстильную промышленность — фактически все отрасли промышленности».

Наибольших своих успехов национал-социалисты достигли на президентских и парламентских выборах весной — летом 1932 года. На первых Гитлер смог набрать более 13 миллионов голосов, на вторых — сформировать крупнейшую фракцию в парламенте. При этом использовались новейшие избирательные технологии, что стало возможным только благодаря поддержке большого бизнеса. К примеру, пассажирский самолет, на котором Гитлер летал по Германии, выступая иногда в один день на митингах в нескольких разных городах, был предоставлен авиакомпанией «Люфтганза».

Однако влияние НСДАП приближалось к своему пределу: на осенних выборах партии удалось собрать на 2 миллиона голосов меньше, чем летом. Этому факту давались различные объяснения, однако было ясно одно — период стремительного взлета остался позади. Одновременно начались и финансовые проблемы: находясь в состоянии своеобразного головокружения от успехов, Гитлер не считал нужным идти на союз с консерваторами, что было негативно воспринято многими его спонсорами. Нацистскому движению последние по-прежнему не полностью доверяли, считая его слишком радикальным. Этот радикализм мог быть компенсирован благодаря союзу с традиционными правыми, которые смогли бы держать Гитлера в узде, полагали представители бизнес-элиты.

И все же НСДАП оставалась единственной крупной силой, способной противостоять коммунистам, систематически наращивавшим свое влияние на массы. Именно поэтому осенью 1932 года престарелый президент Пауль фон Гинденбург получает ряд обращений от представителей деловых кругов, призывающих доверить Гитлеру правительственную ответственность. Разумеется, речь не должна идти о чисто нацистском кабинете — в состав правительства должны войти и консерваторы. Иллюзия о том, что Гитлера удастся держать под контролем, была весьма живучей.

Особенно важную роль сыграла петиция, поступившая 19 ноября в канцелярию президента и подписанная такими ключевыми фигурами немецкой экономики, как Тиссен, Шредер, Шахт, директор «Коммерцбанк» Рейнхарт, монополист калийного производства Ростерг, председатель союза юнкеров «Ландбунд» Калькрейт и многие другие. Эти обращения не могли не повлиять на Гинденбурга, который ранее относился к Гитлеру с презрительной брезгливостью и громогласно заявлял, что этому выскочке он может предоставить только должность министра почты. В конечном счете под давлением различных группировок политической и экономической элиты президент 30 января 1933 года назначает Гитлера рейхсканцлером. Настал день, который потом назовут самым черным в германской истории.

Оправдались ли расчеты «капитанов германской экономики» после прихода Гитлера к власти? На этот вопрос сложно ответить однозначно. С одной стороны, надежды на то, что Гитлера удастся держать под контролем, оказались иллюзиями; свежеиспеченный рейхсканцлер довольно быстро избавился от назначенной ему опеки в лице консерваторов и взял в свои руки всю полноту власти. Вмешательство государства в экономику было весьма значительным: в середине 1930-х годов в этой сфере были проведены значительные структурные преобразования, благодаря которым была проведена централизация важнейших отраслей промышленности, введены элементы планирования.