Спецназ времени Таругин Олег

ГЛАВА 3

Старшина Анатолий Мальцев уверенно орудовал малой пехотной лопаткой, не забывая при этом поглядывать на копавшего рядом Мишку Левченко, своего соседа по коммуналке с Михайловской, угол Мельницкой, с которым они совершенно неожиданно встретились здесь, на передовой, три дня назад. Впрочем, чему, собственно, удивляться? Это гора с горой не сходятся, а человек с человеком…

Мишка, совсем еще молоденький паренек лет восемнадцати, со своей сверкающей синевой свежеобритой головой и тонкой шеей выглядевший абсолютным ребенком, высунув от усердия язык, азартно рубил лопатой неподатливую причерноморскую глину. Старшина улыбнулся: смотри-ка, точно как его сын Петька, который тоже постоянно помогает себе языком — и когда решает какую-то сложную задачку по арифметике, и когда рисует или что-то мастерит. Мишка вспотел, успевшая вылинять от пота и покрыться соляными разводами гимнастерка заметно потемнела на плечах и спине. Старшине тоже было жарко: осень в этом всеми проклятом году выдалась исключительно теплой. А вот какая будет зима? Посмотрим. Хотя бы по той причине, что до этой самой зимы еще нужно дожить…

— Вы что ж это делаете, рядовой, а?!

Младший лейтенант Кашин нависал над бруствером, заглядывая в едва ли наполовину отрытый окоп. Новенькая гимнастерка, аккуратно заправленная под портупею «флажком» сзади, сбитая на затылок фуражка, хрустящая, только со склада кобура с табельным, наверняка тоже только что выданным «ТТ», припорошенные степной бессарабской пылью сапоги. Лейтенанту, лишь сегодня утром прибывшему взамен раненного шальным осколком Земцова, было от силы лет двадцать, вряд ли больше. И от этого ему еще сильнее хотелось казаться взрослым и невероятно серьезным. Ну и, само собой, бывалым.

— Так это, окоп копаю, тащ младший лейтенант! — четко отрапортовал Миша, бросая лопату и вытягиваясь по стойке «смирно», что, учитывая стоящего выше его лейтенанта, выглядело довольно глупо — Левченко приходилось задирать голову и щуриться от бьющего в глаза солнца. Закончилось это вполне предсказуемо: не сдержавшись, Миша оглушительно чихнул, заставив юного лейтенанта, стоящего к полуденному солнцу спиной, что называется, «сыграть лицом».

Кое-как сдержавшись (Мальцев успел тактично закашляться, отворачиваясь и пряча улыбку, остальные же бойцы находились достаточно далеко), он сообщил:

— Рядовой Левченко, вы разве не знаете, что командованием принято решение копать не окопы, а индивидуальные ячейки?

— Никак нет, тащ младший лейтенант, не знаю. Тащ капитан Земцов распорядился копать окопы полного профиля. Вот прям вчера и распорядился, — искренне удивился Миша, хлопая белесыми, совсем еще детскими ресницами, выгоревшими на южном солнце. — Ну, мы и того… копаем.

Лейтенант молчал секунд с пять — переваривал. Поскольку не ожидал. Или, вернее сказать, просто не знал, как себя дальше вести. Наконец, определился:

— Приказываю готовить индивидуальные ячейки. Расстояние по фронту — десять метров, бруствер обычный. И ступеньку для ноги вырубить не забудьте. Все.

— Так точно, есть подготовить ячейки, — четко ответили оба, и перепуганный Миша, и потихоньку усмехающийся в усы Мальцев. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте, — лейтенант, похоже, и сам был рад поскорее завершить этот разговор. Повернувшись, он поспешил прочь, видимо, стремясь довести «решение командования» до остальных.

— Анатоль Викторыч, дядь Толь, а почему…

— А нипочему, Миша, — по-черноморски мягко произнося «ша», отрезал старшина, вновь берясь за отполированную ладонями рукоятку лопаты. — Кое-кого ничему первая германская не научила. Ну, а нам с тобой что главное? Правильно, выжить, тех малахольных мамалыжников с-под родной Одессы погнать и домой живыми вернуться. Ячейки — значит, хай-таки будут ячейки. Лопату в руки — и копай! От рассвета и до забора.

Плюнув с досады, старшина яростно рубанул ни в чем не повинную глину. И в этот момент над передним краем пронеслось — Мальцеву показалось, будто кричали отовсюду сразу — зловещее:

— Воздух!!!

Вскинув голову, он увидел на фоне чистого, без единого облачка неба несколько стремительно увеличивающихся в размере черточек, с каждой секундой превращающихся в узнаваемые силуэты немецких «Юнкерсов», заходящих, как водится, со стороны солнца. Земля вздрогнула, тревожно загудела от первых взрывов. Один из «лаптежников» спикировал прямо на их позицию.

Последнее, что успел увидеть в своей жизни старшина Анатолий Мальцев, был выходящий из пике самолет, распластавшийся на изломанных крыльях с черными в белой окантовке крестами. Отделившейся от фюзеляжа фугасной бомбы, упавшей в считанных метрах, он уже не видел, хватая оторопевшего Мишку за плечи и вместе с ним падая на дно неоконченного не то окопа, не то ячейки.

Мгновение спустя земля тяжело содрогнулась, взметываясь вверх и в стороны многометровым огненно-дымным фонтаном, и накрыла окоп, словно стремясь оградить и защитить своих детей от этой злой и убийственной чужой мощи.

Навечно оградить и защитить…

Член одесского поискового отряда «Память», первокурсник политеха Димка Политов сидел, отдыхая, на краю раскопа, задумчиво глядя на едва выступающий из рыжей глины человеческий скелет. Гимнастерка и галифе полностью истлели, зато кожаный ремень с подсумками и грубые солдатские ботинки сохранились неплохо, так что никаких проблем с идентификацией, к какой из противоборствующих сторон принадлежал погибший, не было — наш.

Обнаруженные меньше часа назад останки пока еще как следует не расчистили и, тем более, не начали поднимать на поверхность. Руководитель группы, тридцатилетний аспирант истфака Алексей Михайлович, правда, называл эту процедуру мудреным словечком «эксгумация», но Димке термин не нравился, казался каким-то излишне канцелярским и сухим. Они ведь не какие-нибудь там судебные медики или патологоанатомы. То ли дело, принятое в их среде слово «поднимать»! Произнесешь — и безвестные герои давным-давно завершившейся войны будто бы встают, на самом деле поднимаясь из многолетнего забытья, распрямляют костлявые, изломанные боем, в обрывках истлевших гимнастерок и бинтов плечи…

Хотя, честно говоря, сам по себе этот процесс довольно-таки нудное и долгое занятие. Сначала следует убедиться в отсутствии в раскопе ВОП — взрывоопасных предметов, прежде всего ручных гранат с вкрученными запалами или прошедших канал ствола неразорвавшихся мин и снарядов, а уж затем аккуратно окопать границы залегания останков. Оружие и крупные находки — каски, котелки, противогазы, запасные диски или патронные сумки тоже можно сразу извлечь, если, конечно, они не находятся непосредственно среди костей или под ними. Главное на сюрприз не нарваться: очень не хочется подорваться на установленной на неизвлекаемость старой «шпринг-мине» или фугасе, привязанном к какой-то детали экипировки похороненного бойца, например, планшетке или ремню — хоть и крайне редко, но встречаются и подобные саперные «изыски».

После этого, работая небольшими лопатками, ножами и щетками, нужно не спеша расчистить кости от грунта, попутно извлекая различные мелочи — пуговицы, пряжки, награды, детали экипировки и, конечно же, «смертные» медальоны. Если последних нет, плохо: безымянный боец, скорее всего, так и останется безымянным, теперь уже навсегда. Правда, иногда удается идентифицировать останки по номеру ордена или медали, но это процесс долгий, связанный с ожиданием ответа на посланный в Центральный архив Минобороны запрос. И то все зависит от того, в какой форме останки: если в солдатской, то в Подольск, если в морской — в Гатчину. Бюрократия, одним словом. Нередко помогают какие-нибудь личные вещи, найденные рядом с останками, например, тот же котелок, фляга, расческа или портсигар с выцарапанной на поверхности фамилией владельца, но это тоже, как повезет. Да и добраться до подобных мелочей удается, как правило, уже после того, как кости подняты на поверхность, буквально просеивая весь нижележащий грунт на глубину в десять-пятнадцать сантиметров. Уж такова особенность перегнивания органических тканей: все, что некогда находилось в карманах, обычно опускается ниже уровня залегания костей. Впрочем, о последнем знают разве что профессиональные поисковики, не раз и не два выезжавшие «в поле».

— Отдыхаем? — неожиданно раздавшийся над головой голос Алексея Михайловича оторвал Дмитрия от его пространных рассуждений. — Тоже правильно.

Руководитель присел рядом с парнем, поерзал, устраиваясь поудобнее, вытащил из нагрудного кармана застиранной клетчатой «ковбойки» пачку «БТ», но курить над могилой не стал, смущенно спрятав сигареты обратно:

— А вот, скажи, брат Дим, что тебе показалось странным в этом раскопе?

Политов пожал плечами — руководитель, помимо ежегодных поисковых вахт, неплохо разбирающийся и в классической археологии, частенько задавал подопечным подобные задачки.

— Да, в общем-то, ничего, Алексей Михалыч. Раскоп как раскоп, сначала чернозем на штык лопаты, потом пошла перемещенка, дальше глина,[2] хотя до дна я пока не дошел. Похоже, окоп полного профиля, возможно, частично недокопанный. Это, если по глубине залегания останков судить. Судя по позе — не захоронение, как таковое, а, скорее, взрывом завалило, поза довольно типичная. А что?

— А то, Дима, что их тут двое, просто до второго ты еще не докопался. Это раз.

— Почему, двое? — искренне удивился Политов. — Один он! Сами посмотрите, Алексей Михалыч!

— Неа, двое, вот гляди, — Махров, именно такой была фамилия руководителя отряда, легко спрыгнул вниз. — Вот одна плечевая кость, а вот вторая. Видишь? Правая и левая рука, верно? А вот третья. Понял?

Дима пристыженно кивнул. Мог бы и сам заметить, что количество костей, пусть даже еще и не расчищенных от грунта, куда больше, нежели положено иметь одному человеку Похоже, вправду двое, причем один будто бы накрыл собой второго, от чего-то защищая. Или все-таки захоронение, и бойцов после боя просто сбросили вниз одного за другим, те же румыны или немцы и сбросили.

— А теперь вопрос, — голосом телеведущего из телепрограммы «Что? Где? Когда?» продолжил руководитель, — что же все-таки необычного в этом раскопе? Ну, Димка, ты ж не первый год копаешь, еще в школе к нам пришел?

— Да не знаю я, — в сердцах буркнул Политов — иногда Махров становился просто несносным. Нет, понятно, что он старше, что аспирант, что в универе на кафедре, но это же не повод, в конце-то концов?!

— Не злись, коллега, — неожиданно серьезным голосом сообщил Алексей, единым движением вымахивая наверх и вновь усаживаясь рядом с младшим товарищем. — Я просто хочу, чтобы вы, ребята, сами думать научились. Вот смотри, по всем параметрам это индивидуальная стрелковая ячейка, да? (Дима кивнул, соглашаясь.) Тогда посмотри вправо — видишь, где его винтовка стояла, вон она из стены раскопа торчит? Оцени расстояние до останков — что выходит? Окоп выходит, Димка, а я совершенно точно знаю, что окопов тут не рыли, только ячейки.

— Почему? — уже вполне заинтересованным голосом переспросил Политов.

— А потому, что перед тем, как выехать в поле, я говорил с одним человеком, который как раз тут воевал осенью сорок первого, вот почему. И он рассказал, что копали они именно ячейки, а не окопы. Копали, да не докопали — по просьбе румынского командования их линия обороны подверглась массированной бомбардировке немецкой авиации. И в два захода все тут с землей сровняли. Кто под бомбежкой погиб, кого — и таких большинство — просто землей завалило. Людей тогда перебили — жуть, поскольку никакой ПВО у наших и в помине не было, одни винтовки да несколько «максимов», даже не счетверенных зенитных установок, а на обычных колесных станках. А из трехлинейки сбить пикирующий Ю-87, сам понимаешь… Вот так-то, Дима.

— А при чем тут эти ячейки-окопы? — не совсем понял Политов.

— А при том, что их командир, некий капитан Земцов или Замков, фамилию сейчас точно не вспомню, распорядился рыть именно окопы. Но буквально за пару часов до налета его ранило, и присланный на смену молодой командир отменил приказ. И копать стали ячейки, понимаешь? А что такое стрелковая ячейка, ты, думаю, помнишь, не первый год в отряде — индивидуальная могила, не более того. Ни плеча товарища ощутить, ни по ходу сообщения в случае чего отбежать. — Махров сокрушенно махнул рукой, отворачиваясь.

Впрочем, Димка и сам уже понял, представив себе чувства этих людей, в большинстве своем его сверстников, погибающих под ударами падающих с неба фугасных бомб и заживо заваливаемых землей. Страшно…

Руководитель поднялся на ноги и, хлопнув Политова по плечу, пошел к соседнему раскопу, где работали другие ребята их группы. Находок пока было немного, единственный старенький индукционный «минник»[3] почти не работал, и Махров обещал после обеда съездить в город и поклянчить у шефов новый.

Пока же приходилось обходиться обычными щупами и пробиванием неглубоких пробных шурфов и канавок в надежде наткнуться под слежавшимся за десятилетия черноземом на слой перемещенного грунта, которым некогда засыпали после окончания боев окопы и ячейки. Тем не менее место было достаточно перспективным в плане находок, поскольку расположенная в нескольких километрах от поселка линия обороны несколько раз переходила из рук в руки, и бои здесь шли почти две недели.

Спустившись в раскоп, Димка взялся за лопатку, собираясь окопать останки. Работал он в одиночку, двоим в узкой яме было бы просто негде развернуться. Конечно, можно было расширить границы раскопа, но раз это ячейка, вернее, неоконченный окоп, то какой смысл?

Глина, уже успевшая основательно подсохнуть даже на глубине, поддавалась плохо, и Политов припомнил свой первый выезд «в поле», когда они работали на севере области. Там был самый обычный чернозем, влажный после недавней зимы, копать который было одно удовольствие. Правда, и сохранность находок там была куда хуже, нежели здесь, на юге, да и перепачкались они тогда, что называется, по уши.

Ничего особенно ценного ближайший час не принес: обычная для того времени солдатская стеклянная фляжка с резиновой пробкой, помятый котелок, несколько неплохо сохранившихся кожаных патронных подсумков, полных проржавевших винтовочных патронов, да пара касок с совершенно истлевшими подшлемниками. Вожделенных медальонов, увы, не было, ни одного из двух: к этому времени Политов уже убедился, что руководитель прав, и в ячейке находились останки двух человек. Один постарше, второй, тот, что внизу, судя по зубам — совсем молодой парнишка. Не было и стреляных гильз, которые вместе с пустыми обоймами обычно во множестве попадались чуть ли не на каждом сантиметре раскопа, что тоже подтверждало первоначальное предположение: засыпанные в ячейке люди в боевых действиях не участвовали, погибнув во время первого же авианалета.

В принципе все, кости можно поднимать на поверхность. Больше искать здесь нечего, разве что удастся еще что-нибудь найти под ними. Если же нет, то так и перезахоронят ребят безымянными. Обидно.

Ну почему, почему наши солдатики — в отличие от тех же немцев, румын или итальянцев — так не любили свои медальоны? Нет, Димка, конечно, знал, что красноармейцы считали заполнение вложенной в бакелитовый футлярчик анкеты плохой, «смертной» приметой, но… Честное слово, обидно!

Вытащив наверх все свои немногочисленные находки, парень напоследок выдернул из глины некогда прислоненную к стене ячейки трехлинейку (тоже ничего интересного, все деревянные части давно сгнили, остался лишь изъеденный ржавчиной, рябой ствол да оплывший казенник) и вогнал лопату в стену раскопа, собираясь дать передохнуть ноющей от усталости спине.

Вошедшая на пол-лезвия «саперка» неожиданно глухо лязгнула о металл. Странно, ведь это явно уже за пределами границы ячейки? Может, осколок или какой-нибудь заглубившийся в грунт неразорвавшийся снаряд или мина? Надо бы, что ли, поосторожнее, если так…

Политов заинтересованно расковырял стенку, без труда докопавшись до странного металлического диска диаметром сантиметров пятнадцать, тяжелого, будто отлитого из цельного металла.

На первый взгляд его можно было бы принять за сменный магазин от ППШ или ППД, правда, излишне узкий и без патронной горловины, но лишь на первый. И прежде всего потому, что на его поверхности не было ни малейших следов коррозии, вообще никаких следов того, что предмет пролежал в земле хоть сколько-нибудь долго.

Странный диск, наскоро отчищенный от налипшей глины, издевательски блестел всеми своими идеально-ровными полированными поверхностями. И это при том, что Дмитрий, пусть даже не будучи профессиональным археологом, мог со всей ответственностью заявить, что вышележащий грунт за последние полвека никто не трогал. Как, впрочем, и окружающий. Так что «штуковина» наверняка пролежала в толще земли со времен войны, если не дольше. И в сорок первом его не обнаружили исключительно потому, что копали именно ячейки, а не окопы. Еще бы полметра влево, в ту сторону, куда должен был вести так и не выкопанный ход сообщения, и безымянные бойцы, ныне лежащие в раскопе горсткой пожелтевших костей, обязательно бы на него наткнулись!

Но, как бы оно там ни было в далеком и страшном сорок первом, находка весьма интересная. Ребята увидят — ахнут, да и Алексей Михайлович наверняка заинтересуется, оценит. В конце концов, какая разница, что это? Куда важнее, что это именно он откопал! Взяв непонятный диск в руку, Политов выбрался наверх и помахал товарищам:

— Эй, ребят, гляньте, чего нашел!

Поисковики окружили Димку, с интересом разглядывая и ощупывая находку. Поскольку никто из них ничего подобного раньше не видел, предположения оказались самыми разнообразными, от противопехотной мины неизвестной конструкции до (что казалось куда более реальным) детали какого-то сложного механизма. Смутившая Политова сохранность диска ни у кого, как ни странно, особого удивления не вызвала: мол, если алюминиевый котелок или фляжку как следует отмыть-отчистить, они тоже почти как новенькие будут, все, мол, от материала зависит. Скептически настроенный Политов с ними не соглашался, но отстоять свою точку зрения не успел — подошел уже переодевшийся для поездки в город Махров.

Выслушав Димин рассказ, он задумчиво повертел предмет в руках и попросил показать место находки. Не боясь запачкаться, Алексей Михайлович спустился в раскоп и минут пять ковырялся, помогая себе лопаткой, в стене. Затем выбрался наверх, отряхнул джинсы:

— Молодец, Димка, правильно все истолковал. Никто эту штуку специально в землю не зарывал, по крайней мере, в ближайшие полвека. Да, сохранка просто удивительная, самому интересно, откуда она там взялась и отчего выглядит, как новенькая. Ладно, возьму с собой в город, покажу кое-кому из наших спецов.

— А что это может быть? — задал вопрос кто-то из окруживших руководителя ребят. — Мы думали-думали…

Махров улыбнулся, покачал головой:

— Настоящий археолог, ребята, не должен выдвигать предположений, которые он не сможет подкрепить доказательствами. И к военной археологии это тоже относится в полной мере. Это я к тому, что понятия не имею, что это, потому не стану и предполагать. Одно скажу — не думаю, что оно взрывоопасное, скорее, действительно какая-то деталь, может, от сбитого самолета, может, от орудийного прицела или затвора… честное слово, не знаю. Вот посоветуюсь с товарищами, вместе подумаем, а там и вам расскажу. Ну, все, я уехал, надеюсь, вернусь с новым «минником», и пойдет работа. Старшим оставляю Романова, — названный поисковик, невысокий коренастый парень лет двадцати с небольшим, сдержанно кивнул.

— Саша у нас человек серьезный, в армии служил, так что расслабиться вам не даст. И осторожнее, правила обращения с взрывоопасными предметами все помнят? Вот и хорошо. Отдельно для Владика, — Махров строго глянул на покрасневшего Вощеникина, поспешившего спрятаться за спины смеющихся товарищей, — напоминаю: мины не разбирать, тол на огне не выплавлять, патроны в костер не бросать, иначе выгоню из отряда. Все, пока, ведите себя хорошо, вернусь вечером.

Уложив Димкину находку в наплечную сумку с надписью «Спорт» на боку, он упругим шагом привыкшего много ходить человека направился в сторону поселка, откуда до Одессы каждый час ходил рейсовый автобус.

Несмотря на данное обещание, к вечеру Махров не вернулся, приехав в лагерь только к концу следующего дня. За это время поисковики полностью раскопали еще четыре ячейки и один полуокоп, подняв на поверхность останки семерых бойцов. Особенно радовало обнаружение трех медальонов — если внутри есть заполненные анкеты и их удастся прочесть, станут известны имена троих безвестных красноармейцев. И можно будет послать официальный запрос в архив, узнав и фамилии тех, кто дрался и погиб или пропал без вести рядом с ними в августе — сентябре сорок первого, а это уже что-то. Тем более один из погибших был, судя по всему, командиром, скорее всего лейтенантом или младшим лейтенантом: ребятам удалось найти несколько оплывших, но еще вполне узнаваемых латунных кубарей с его петлиц.

Вернувшийся в лагерь Махров был непривычно мрачен. Без комментариев выслушав доклад о проделанной работе и находках, он рассеянно кивнул, бросив короткое «молодцы, ребята, молодцы», и отозвал в сторону Политова. Отчего-то пряча глаза, руководитель негромко сообщил:

— Дима, тут вот какое дело. Короче, показал я твою находку своим друзьям с кафедры… и еще кое-кому из наших, — он замялся, подыскивая подходящее слово, — из наших кураторов. И они настоятельно — очень настоятельно, Дима, — рекомендовали обо всем забыть. Ты уже не маленький, надеюсь, понимаешь, что я хочу сказать? — Алексей Михайлович чуть виновато взглянул парню в лицо.

— В общем, ничего мы, — он специально подчеркнул это самое «мы», — вчера не находили, ясно?

Несколько секунд Махров молчал, нервно дымя болгарской сигаретой, затем неожиданно усмехнулся:

— Зато есть и приятные новости. Во-первых, я привез абсолютно новый миноискатель — ты ж помнишь, сколько мы времени его выбивали? Во-вторых, нам обещана всяческая поддержка и помощь, как технического плана, так и касающаяся работы с архивами. И третье — это уж и вовсе немыслимо! — нам обещали дать новое нормальное помещение под клуб вместо нашего подвала, представляешь? Ну, а касаемо нашей работы на этом месте… короче, нас очень просят отнестись к раскопкам со всей серьезностью и при обнаружении чего-то подобного твоей находке, немедленно, гм, извещать. Вот, собственно, и все. Никому ни слова, с остальными я сам поговорю, так что работаем, как работали. Копаем то есть, — руководитель ободряюще хлопнул его по плечу. — Не переживай и не бери в голову, просто имей в виду все то, о чем я рассказал, хорошо?

— Думаете, мы еще что-то эдакое найдем? — взволнованно произнес Дима внезапно охрипшим голосом.

— Честно? Думаю, нет. Я бы даже сказал, практически уверен, что не найдем, так что можно расслабиться. Ну, все, Дим, ступай к ребятам, до темноты еще есть чем заняться. Я сейчас переоденусь в рабочее и тоже присоединюсь.

ГЛАВА 4

Как известно, древняя поговорка гласит, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, однако тридцатитрехлетний Виталий Рогов, боевой Т-оператор первого ранга («опер» или «операнг» на местном сленге), совершенно точно знал, что это не соответствует действительности. Сам он, к примеру, умирал уже раз десять, если не больше. Правда, не в физическом плане, не телесно, так сказать, но ведь, с другой стороны, что такое гибель бренного тела по сравнению с гибелью сознания; с уничтожением составляющей собственное «я» личности?

А вот последняя-то как раз и умирала, пусть и в чужих телах, но зато со всеми сопутствующими моменту малоприятными ощущениями. Согласно боевой специализации и уровню личностно-психологической ассоциации, «оперу» Рогову приходилось погибать под шрапнелью в пятнадцатом, гореть в танке в сорок втором, умирать от тропической лихорадки в шестьдесят девятом, загибаться от пулевого ранения в восемьдесят третьем и девяносто пятом… да мало ли! Двадцатый век вообще был богат как на мировые, так и на локальные войны, малодушно обозванные кем-то «горячими точками» и «ограниченными военными конфликтами».

Но самым страшным был вовсе не сам по себе факт гибели, а то, что, несмотря на все сеансы гипнотерапии и мнемокоррекции, он прекрасно помнил все свои смерти; всю неминуемо сопровождавшую их боль и страдание. Такова была плата за право вторгаться в сферу всесильного Времени, за возможность изменять течение отдельных ручейков, даже, скорее, крохотных брызг этой вечной Реки.

За более чем столетие существования ЦУОСа, точнее, скрывающегося за этой аббревиатурой подразделения «Хронос», ученые так и не сумели хоть сколько-нибудь логично объяснить этот факт. Отчего после деактивации посланной в иное время психоматрицы операторы в малейших деталях помнят все происходившее с ними в прошлом? Все, вплоть до чувств, страхов или сомнений, испытываемых реципиентом? Неважно, погибшим ли в ходе акции или благополучно освободившимся от нежданного «соседства», навязанного впечатляющими пси-технологиями далекого будущего?

Лично Виталий был склонен согласиться с мнением своего духовника, батюшки Петра, о бессмертии души. В том смысле, что человеческая душа едина и неповторима, и необходимость ее тиражировать, волею командования отправляя в иные времена, ничего, по сути, не меняет. Ведь в телах других людей он проживает лишь крохотную частичку чужой жизни, однако проживает он эту самую частичку именно собственной душой — или, если хотите, разумом.

Так ли это на самом деле, Виталий, конечно, не знал, но, учитывая разводящих руками яйцеголовых, склонялся к мысли, что так оно и есть. Нет, вовсе не из какой-то особой религиозности, скорее, наоборот, исключительно из чувства здравого смысла. Поскольку, в отличие от тех же самых умников из научного отдела, не раз испытал все это на собственной шкуре. Точнее, на собственной душе.

И если он до сих пор помнил боль от пронзающих грудь шариков германской шрапнели, в пятнадцатом году накрывшей их окоп, это что-то да значило! Даже если вовсе не говорить о тех, кто погибал — там, в прошлом, разумеется — рядом с ним: их он тоже помнил, более чем хорошо помнил! И это тоже было больно; и с этим тоже не могли справиться специалисты из медицинского «психотдела».

Именно потому тридцать — тридцать пять лет и оказывались почти что крайним сроком для ребят из «Хроноса»: большего никто просто не выдерживал, или сходя с ума от не то чужих, не то все-таки именно своих воспоминаний, или соглашаясь на глубокую пси-коррекцию и отказываясь тем самым практически от всех накопленных за жизнь воспоминаний, суть — от собственной памяти. Ведь, если подумать, тридцать с небольшим, в общем-то, не самый поздний срок, чтобы начать жить заново, практически с чистого листа, но все же, все же, все же…

Впрочем, была еще и третья категория бывших операторов; тех, кто не сходил с ума и не соглашался на форматирование собственного разума, кто попросту тихо спивался. Или вербовался на какую-нибудь нетерраформированную планету с шансами выжить до окончания контракта один к десяти, где до седьмого пота вкалывал рядом с отбывавшими пожизненные сроки каторжниками… и тоже тихо спивался.

И хотя находились единицы, кто оказывался способным самостоятельно все это пережить, начать новую жизнь, завести семью или уйти в монастырь, Виталий все чаще подозревал, что он относится именно к третьей категории. С ума он пока сходить не собирался, на коррекцию памяти не согласился бы ни за какие блага мира, но и в монастырь вряд ли бы ушел — несмотря на то, что считал себя искренне верующим человеком. Ну, а заводить семью? Можно, конечно, вот только будущую жену и детишек жалко. А ну как он с самим собой все-таки не справится, сорвется? Зачем же заставлять страдать любимых людей?

Рогов криво усмехнулся и плеснул себе еще полстакана «Адмиральской» — в конце концов, он сейчас в «боевом отпуске», в смысле — там, в прошлом, так что имеет полное право набраться вдрызг. В принципе Виталий мог бы позволить себе и куда более элитные напитки, коньяк, например, или первосортное виски с Родена-3, благо звание оператора первого ранга приравнивалось к флотскому каперангу или армейскому полковнику, а оклад был почти в полтора раза выше, но он как-то привык к обычной водке.

Опрокинув в рот стакан, Рогов, не закусывая и не запивая, откинулся в кресле, неожиданно вспомнив тот день, когда он, тогда еще простой капитан диверсионно-разведывательного подразделения флотского Космического десанта, впервые переступил порог здания ЦУОСа. Тогда ему прочли — после подписания целой пачки всяких официальных бумаг, ясное дело, — чуть ли не лекцию, разом перевернувшую все былые представления о нынешнем мироустройстве с ног на голову…

…Возможность перемещений во времени совершенно случайно открыли еще в середине двадцать первого века, практически одновременно с открытием гиперпространственных путешествий. Причиной тому стал сопровождающий прыжок через гиперпространство небольшой временной парадокс, проявляющийся некритичными сбоями в работе обеспечивающих процесс переноса электронных приборов, и в особенности радиосвязи. Можно было, например, дважды прослушать одно и то же радиосообщение или вовсе услышать нечто, еще даже не отправленное в эфир. Рассчитывающие параметры прыжка компьютеры тоже зачастую сбоили, выдавая сообщения об еще не произведенных действиях или сообщая о благополучном окончании процесса переноса за несколько мгновений до того, как оный перенос завершался.

Поскольку все это никоим образом не мешало путешествиям на невообразимые, просто чудовищные по прежним меркам расстояния, более полстолетия никто не обращал на подобное особого внимания.

Человечеству, вытянувшему долгожданный билет, позволяющий вырваться далеко за пределы Солнечной системы, было не до того. Строились огромные пространственные корабли и колониальные транспорты, разрабатывались новые источники энергии, рассчитывались параметры все более и более дальних прыжков: люди готовились реализовать свою давнюю мечту о космической экспансии. Ведь что такое, в сущности, какой-то малозначимый, никак научно не объяснимый факт по сравнению с грядущей колонизацией целой Вселенной?! Пустяк, не более того…

Конечно, изучение непонятного феномена продолжалось, этим занимались закрытые лаборатории военно-космического флота, в ведении которого на тот момент находилось и строительство модулей прямой гиперпространственной связи, и разработка навигационного программного обеспечения, и производство привязных маяков, способствующих прицельному финишированию корабля, всплывающего из неевклидового космоса в линейный.

Сформировавшееся к началу двадцать второго века Всемирное федеральное правительство тоже не возлагало на подобные исследования особых надежд, как и не стремилось их финансировать.

Тем неожиданней оказался произошедший прорыв, когда ученым вдруг удалось отправить в прошлое, пусть недалекое, отстоящее от исходной точки лишь на несколько часов, небольшой экспериментальный модуль, подтвердивший положительный исход эксперимента. Ошибки быть не могло: модуль, вне всякого сомнения, перенесся во времени, побывав в прошлом. Результаты эксперимента были немедленно засекречены, а исследования продолжились; разумеется, на совершенно ином уровне финансирования и, само собой, секретности.

И спустя уже несколько месяцев стало окончательно ясно: путешествия во времени не только возможны, но и не требуют в отличие от тех же гиперпрыжков никаких особенных энергозатрат. Правда, перемещаться в темпоральном потоке удавалось лишь в одном направлении — в прошлое, что немедленно вызвало шквал дискуссий о будущем, которого еще не существует, и о том, какие именно изменения настоящего вызовет коррекция прошлого. Дискуссии постепенно сошли на нет, но некое рациональное звено все же породили. Вопреки предположениям древних фантастов, путешествия во времени отнюдь не приводили к той самой легендарной «бифуркации», ответвляющей от основного потока времени одну или несколько альтернативных ветвей. Любое, даже самое незначительное воздействие на прошлое отзывалось в настоящем теми или иными изменениями реальности. Кроме того — и это оказалось для исследователей наиболее удивительным фактом — перемещаемый во времени объект должен был быть неорганическим и весить не более десяти стандартных килограммов. Никакая органика, будь то хоть крохотная лабораторная мушка, хоть человек, попасть в прошлое не могла. Вопрос «отчего?» так и завис в стерильном, облученном ультрафиолетом воздухе секретных лабораторий: ученые не могли даже предположить, в чем причина столь странного поведения всемогущего Времени.

Совершенно неожиданно это открытие совпало с другим, не менее впечатляющим: люди научились копировать сознание живого человека, ту самую хрестоматийную «психоматрицу», перенося ее на электронный носитель, где она теоретически могла храниться неограниченное время. Поскольку эти исследования тоже проходили под эгидой научного отдела ВКФ и на базе его секретных лабораторий, курируемых, разумеется, особым отделом, было решено объединить полученные результаты в рамках проекта «Хронос». То есть переместить во времени не биологический объект как таковой, а копию человеческого разума. Эксперимент полностью удался, дав толчок целой серии новых исследований, целью которых стала уже не столько возможность перемещений во времени, сколько способность производить в прошлом некие изменения, осуществляемые с помощью замещения психоматрицей — донором разума подходящего реципиента.

Это тоже удалось, и уже через год в составе спецподразделений военно-космического флота появилась новая тактическая единица, названная подразделением особого назначения «Хронос».

Отбираемые в него офицеры, званием не ниже флотского капитан-лейтенанта или капитана космического десанта, официально отправлялись на обучение в Центр усовершенствования офицерского состава, размещенный на Старой Земле, к тому времени уже давно закрытой для свободного посещения и туризма планете-заповеднике.

Чем они там на самом деле занимались и какое именно «усовершенствование» проходили, достоверно никто не знал: за все время существования ЦУОСа еще ни один попавший туда офицер обратно в свое подразделение не вернулся. Поговаривали — куда ж без этого! — что всем окончившим обучение курсантам немедленно присваивают контр-адмиральские звания и отправляют в качестве военных консультантов в некий параллельный мир обучать тамошних Чужих премудростям человечьей военной науки. Или забрасывают в далекое земное прошлое переигрывать какую-нибудь особо важную баталию, войну с Наполеоном или Гитлером, например.

Подобную чушь никто, ясное дело, всерьез не воспринимал, хотя слухи, конечно же, ходили, особенно среди близких товарищей да после энной по счету бутылки высокоградусного алкоголя. Мол, на самом-то деле известный всем флотским офицерам пустячный временной парадокс, возникающий во время гиперпрыжка, вовсе не такой уж и пустячный, и посвященные давно уже научились использовать его в своих целях, однако кто ж им верил, тем слухам? Мало ли, что по пьяни сболтнешь? Как говорится, скажи спасибо, если в тот момент рядом с тобой особиста или штатного информатора не нарисовалось.

На самом же деле, как зачастую и бывало в человеческой истории, все обстояло почти в точности так, как в этих самых слухах. Подразделение особого назначения «Хронос», в узких кругах более известное под названием «хроноспецназ», занималось именно коррекцией человеческого прошлого. Умеренной, конечно, коррекцией, поскольку еще в первые годы существования проекта стало совершенно ясно — грубо вторгаться в сферы Времени более чем чревато. И попытка, к примеру, переиграть исход одной из мировых войн, скорее всего, приведет к абсолютно непредсказуемым изменениям настоящего, справиться с которыми не сумеют все вместе взятые научные достижения будущего! Да что там справиться: вовсе не факт, что оное будущее и вообще настанет. В конце концов, человечество в своей истории слишком часто подходило к самому краю, и если оно до сих пор живо, то, весьма вероятно, это как раз и есть заслуга тех, кто не решился что-либо глобально изменить в прошлом…

Понимание данного факта серьезно умерило аппетиты руководителей «Хроноса» и владеющего информацией по проекту высшего командования Флота. В том смысле, что стоит ли вообще что-либо менять, если последнее смертельно опасно для самого существования их варианта будущего?! В смысле настоящего? Их настоящего? Один неосторожный шаг, одно ошибочное решение, и вполне может так случиться, что от колонизующего космос человечества останется лишь выжженная термоядерным огнем мертвая Земля докосмической эпохи. Или не мертвая, а задыхающаяся от перенаселения — в том случае, если в новой истории так и не будет изобретен гиперпрыжок и не начнется колонизация Вселенной.

Однако жизнь, как водится, внесла свои коррективы. Внезапно начавшееся восстание заключенных на одной из рудничных планет третьего пояса дальности грозило обернуться сотнями, если не тысячами жертв и требовало немедленного и жесткого вмешательства. Преступники, в большинстве своем осужденные на пожизненный срок без права на амнистию каторжники, не только разоружили гарнизон охраны колонии, но и захватили расположенную неподалеку военную базу, завладев ее арсеналом, наземными средствами противокосмической обороны, атмосферной авиацией и даже несколькими орбитальными челноками.

В подобных ситуациях Федеральное правительство редко шло на переговоры и уступки, предпочитая решать проблему огнем и мечом, тем более что и бунтовщики, которым в основной массе уже нечего было терять, вряд ли собирались сдаваться без боя. Такое решение было принято и в этот раз. Менее чем через сутки на орбиту мятежной планеты вышел десантный корабль с ожидающими приказ на высадку подразделениями космодесанта на борту. Жизни остающихся на планете заложников и гражданских лиц в расчет не брались: Флот собирался показательно подавить восстание со всей возможной решительностью, никак не ограничивая себя в боевых средствах, вплоть до орбитальных ударов по поверхности при малейшей угрозе применения противником захваченных комплексов ПКО.

Тогда-то основатели «Хроноса» и предложили испытать в деле свое детище. Психоматрицы бойцов переместились на несколько дней в прошлое, благополучно подселившись в разум руководителей лагерной охраны. И уже буквально через час стало окончательно ясно: первая в истории «локальная хронокоррекция» удалась в полном объеме. Зачинщики беспорядков вместе со своим ближайшим окружением были загодя изолированы от основной массы заключенных, все работы в колонии и за ее пределами отменены, а режим усилен до чрезвычайного. Кроме того, с местной военной базы было вызвано подкрепление с тяжелым вооружением и бронетехникой, окружившее территорию лагеря двойным кольцом оцепления. Атмосферные штурмовые модули огневой поддержки были готовы немедленно подняться в воздух, обрушив на головы инсургентов всю мощь своих боевых комплексов.

Победа была полной и абсолютно бескровной, но находящееся на борту БДК руководство «Хроноса» отнюдь не спешило пожинать лавры и принимать поздравления командования, ожидая, пока инактивируются отправленные в прошлое матрицы. И они не ошиблись в своих сомнениях: едва только реципиенты освободились от нежданного соседства, а доноры «вспомнили» о проведенном в чужих телах времени, как появились и новые проблемы, главной из которых стал так называемый уровень индивидуальной личностно-психологической ассоциации. Дело было в том, что сознание-донор не всегда оказывалось способным в полной мере подчинить себе разум реципиента. Проще говоря, для наиболее эффективного замещения одного сознания другим, психоматрицу необходимо было заранее готовить, «настраивая» на конкретного человека, что казалось делом совершенно нереальным. Можно почти со стопроцентной вероятностью просчитать точку пространства, где реципиент пересечется с заброшенной в его время матрицей, вернее, ее оболочкой-носителем, но откуда взять сведения о его психологических особенностях, типе акцентуации личности, волевых качествах? Никто ведь не собирался подселять психоматрицы в сознание великих тиранов или знаменитых политических деятелей прошлого, о которых было известно достаточно много! Данным же об остальных потенциальных реципиентах, в большинстве своем самых обычных людях, в историческом плане ничем себя не зарекомендовавших, попросту неоткуда было взяться.

Впрочем, решить проблему можно было и иначе, выбирая в качестве операторов «Хроноса» только людей, способных гарантированно подавлять или хотя бы временно подчинять себе волю любого реципиента. Ну, и, разумеется, используя в их подготовке специальные методики обучения, как обычные, так и основанные на гипнотическом или прямом нейросенсорном воздействии. Но, даже несмотря на все это, хроноспецназовцы все равно подразделялись на пять категорий, или рангов, в соответствии с уровнем той самой личностно-психологической ассоциации. Например, оператор первого ранга обладал практически стопроцентной способностью к подавлению чужого разума; пятый же класс — сленговое выражение «пятка» в кругах боевых операторов считалось едва ли не ругательством — мог похвастаться уровнем ЛПА, едва дотягивавшим до тридцати-сорока процентов. Понятно, что с более-менее далеким прошлым работали исключительно «опера» или «двоечники», остальные же выполняли куда более простые задания, корректируя прошлое, отстоящее от реального времени не более чем на несколько десятков лет.

Расчет пространственной точки, где сознание-донор пересекалось со своим реципиентом, хоть и не относился к числу основных проблем проекта, в реале отнюдь не был столь уж простым делом. Место предстоящего рандеву рассчитывалось на основе архивных данных обрабатываемых несколькими стратегическими суперкомпьютерами штаба Флота, изначально разработанными для многоуровневого прогнозирования развития той или иной боевой или политической ситуации. При необходимости, полученные из архивов сведения подтверждались данными полевых археологических изысканий, так что вскоре в штате «Хроноса» появился и собственный историко-археологический отдел.

Сам же по себе перенос матрицы во времени являлся совершенно рутинным процессом, в ходе которого нужно было забросить в прошлое оболочку-носитель, металлический диск диаметром пятнадцать сантиметров, но весом более семи килограммов. Его сверхпрочный корпус скрывал под собой информационный кристалл, впервые созданный еще в конце двадцать второго века и тогда же полностью перевернувший все существующие компьютерные технологии.

Помимо чисто защитной функции, оболочка являлась еще и мощным источником питания, способным восполнять потраченный на сохранение матрицы заряд при помощи любых внешних источников. После подселения матрицы носитель самоликвидировался: люди прошлого ни при каких обстоятельствах не должны были соприкоснуться с технологиями будущего. Психоматрица же автоматически стиралась из памяти реципиента спустя заданный период времени, обычно от нескольких часов до месяца. После этого реципиент — в отличие от своего донора — ничего не помнил, лишь изредка испытывая ощущения дежавю, те самые знакомые многим ложные воспоминания. О том, что эти воспоминания на самом деле были вовсе никакие не ложные, он так никогда и не узнавал.

До инактивации психоматрицы оператор в новых акциях не участвовал, дожидаясь «отката», как назывался процесс на местном сленге. И если по истечении срока боевого отпуска оператор не мог вспомнить никаких подробностей о проведенном в прошлом времени, операция считалась проваленной. Такие случаи, хоть и крайне редко, но бывали, и, согласно местному обычаю, каждую матрицу-«невозвращенца» полагалось помянуть, словно реально погибшего товарища. Дело было, конечно, не в том, что боевые Т-операторы являлись особенно суеверными людьми, верящими в какие-то самими же ими и выдуманные приметы, или сплошь и рядом увлекались философией или теологией, вовсе нет! Скорее, накладывала отпечаток специфика работы, необходимость проживать по нескольку жизней.

Что дальше происходило со сгинувшей в прошлом психокопией, так и не нашедшей своего реципиента, никто доподлинно не знал, но те, кто имел на своем счету хоть одного «невозвращенца», бывало, рассказывали, будто что-то чувствуют, какую-то необъяснимую и страшную пустоту в душе. Правда, рассказы эти, как правило, начинались после изрядного количества спиртного (а иначе никто просто не хотел касаться этой темы), так что им особо не верили.

Или не хотели верить, что куда вернее…

Выпавший из руки пустой стакан глухо стукнул об пол, и Виталий сморгнул, выныривая из нежданно накативших воспоминаний. Перегнувшись через подлокотник, он, не глядя, нашарил посудину и водрузил на невысокий журнальный столик, на поверхности которого не было ничего, кроме почти пустой литровой бутылки водки, пепельницы и тарелки с тонко нарезанной, уже успевшей обветриться колбасой и сыром.

Несмотря на немалый объем выпитого, голова оставалось ясной. Рогов зло дернул углом рта. Странно, что это его на воспоминания пополам с какими-то философскими рассуждениями потянуло? Неужели все, предел; неужели и ему уже тоже пора?.. Тридцать три ему — как ни крути, почти самый срок… Уж если водка не помогает, то, как говорили в прошлом, сливай воду. Раньше хоть пьянел, как человек, мог и повеселиться, и поплакаться в свою же жилетку, наедине с самим собой, а сейчас? Что пил, что не пил… тоска одна. Грустно. Или все дело в его первом в жизни «невозвращенце»?

Все-таки полтора часа от крайней точки — вполне достаточный срок для того, чтобы он утвердился в мысли, что никакого «отката» уже не будет, а командование признало операцию невыполненной, а матрицу пропавшей. Может, правду мужики рассказывали насчет пустоты в душе? Может, это оно, то есть она, и есть?

Странно, ну что ТАМ могло пойти не так?! Где именно в сорок первом проходила линия наших окопов, известно, археологи со своими сканерами в поле выезжали, подтвердили; глубина размещения носителя тридцать сантиметров ниже уровня земли, любой, кто станет ход сообщения копать, обязательно на него наткнется. Время заброса тоже рассчитано точно, ровно за сутки до того, как солдатики там свои траншеи рыть стали. Да и подготовку на виртуальном тренажере он неплохо отработал. Ребята постарались, воссоздали реальный участок фронта, как раз тот, куда ему предстояло попасть. А чтобы операнг Рогов не сильно расслаблялся, из всего оружия ему в том виртуале дали лишь старинную винтовку без патронов да трофейный штык.

Так что же могло пойти не так, что?! Ведь всего-то и нужно было вселиться в одного из пехотинцев, в некоего старшину Анатолия Мальцева, и не дать тому погибнуть в течение нескольких ближайших дней. Зачем, почему, с какой целью, ему не сообщали — секретность. Собственно, операторам почти никогда подобных сведений не давали, только необходимый минимум информации — видимо, чтобы меньше думали. А может, чтоб искушения самим сделать то, что надлежит выполнить реципиенту, не было. Или, наоборот, не выполнить — в том случае, если в прошлом нужно было кого-нибудь ликвидировать…

Такое простое задание — и на тебе, и «невозвращенец», и водка не помогает, и на душе как никогда паршиво! Ну, и фиг с ней, с той водкой… но вот с душой? С душой сложнее. Намного сложнее. Пусто как-то в ней, в душе-то, не соврали, значит, мужики.

Рогов встал и, разминая ноги, прошелся по комнате, остановившись у распахнутого окна. Стояла темная и безлунная летняя ночь, лишь в разрывах ветвей мерцали непривычные для рожденного далеко от Земли звезды. На улице было немногим прохладнее, нежели в комнате — систему климат-контроля он отключил именно для того, чтобы открыть окно, поскольку сидеть в закрытом помещении в такую ночь казалось чем-то совершенно кощунственным. Конечно, можно было бы и вовсе устроиться на небольшой открытой веранде, но не хотелось до самого утра отмахиваться от назойливых местных комаров.

Мельком взглянув на наручный браслет стандартного армейского образца, совмещавший функции часов, компаса и спутникового навигатора — ого, уже почти четыре часа, скоро светать начнет! — Виталий присел на подоконник, бессмысленно глядя в темноту окружавшей жилой поселок ЦУОСа лесопосадки. Спать не хотелось, пить больше тоже, так что заняться было совершенно нечем. Может, развеяться немного, пойти пройтись? Или даже к морю спуститься? Так ведь за периметр его все равно не выпустят… Несмотря на то, что в радиусе доброй сотни километров не было ни одного поселения и ни одной живой души, кроме разве что парочки лесников, свобода перемещений для операторов и персонала Центра во многом ограничивалась, особенно по ночам. Да и идти было далековато, сначала через всю посадку, потом с километр по степи (и это все еще в пределах внешнего периметра!) и только затем вниз по довольно крутому глинистому обрыву, поросшему редким кустарником.

Поколебавшись с минуту, операнг натянул ветровку, зачем-то запихнул в карман недопитую бутылку и вышел на улицу. По начинающейся от крыльца дорожке, аккуратно посыпанной желтоватым речным песком, Виталий из принципа не пошел (уж если устраивать себе романтическую ночную прогулку, так устраивать!), сразу же свернув под деревья. Несколько секунд, и уютный одноэтажный коттедж скрылся в зарослях. Ночного освещения в лесном поселке не было, лишь несколько фонарей на центральной аллее и у въездных ворот, но заблудиться Виталий, конечно же, не боялся, равно как и обо что-то споткнуться или упасть в темноте. Чему-чему, а ночному ориентированию и способности передвигаться в темноте его более чем хорошо обучили еще в космодесанте. А уж какие чудеса заставляли вытворять, готовя к диверсионно-разведывательной деятельности! Так что все это так, пустячок, легкая пешая прогулка, на которую он готов на спор выйти даже с завязанными глазами. Но вот незамеченным пересечь сначала внутренний, а затем и внешний периметр — это уже куда сложнее. Ведь он сейчас не в боевом выбросе, так что особо изгаляться права не имеет. Да и стоит ли? Что он, мальчишка, чтобы по заборам лазать?! Может, и не выдрючиваться в таком случае, а просто пойти к КПП да объяснить все дежурному? Неужто не поймет, не войдет в положение, свой же мужик, тоже из «Хроноса», не оператор, конечно, а из службы безопасности? Но водку наверняка пьет, и о десантном своем прошлом иногда с ностальгией вспоминает. В крайнем случае, можно просто посидеть вместе с ним до утра, потрепаться, вдруг да окажется, что где-то вместе служили, вместе десантную лямку тянули?

Криво усмехнувшись, Рогов остановился. Ну да, как же, так его отсюда ночью и выпустят! И трепаться с ним до утра никто, ясное дело, не станет. Войдет в положение, ага, прямо сейчас. Как говорится, войдет в положение и оставит ее в положении! Еще и начальству, как по инструкции положено, о его ночных похождениях наверняка доложит… Единственное, во что дежурный может войти, так это в понимание того, что у одного из «оперов» снова крыша съехала и на подвиги потянуло! В лучшем случае вежливо попросит вернуться домой и проспаться, а может и сопровождение дать, чтоб, значит, оный оператор никуда с заданного курса не срулил. Он ведь сейчас в боевом отпуске, значит — под особым контролем до официального признания провала операции, а последнее только утром объявят. Вот же болван, совсем об этом позабыл, чуть в историю по собственной глупости не влип.

Хмыкнув, Виталий опустился на землю под ближайшим деревом и вытянул ноги. Море, конечно, хорошо, но и здесь тоже неплохо. Если прикрыть глаза и расслабиться, вполне можно представить, что вокруг самый настоящий дикий лес какой-нибудь планеты земного типа, одной из многих, где ему довелось побывать. Еще в той, «дооперанговой» жизни, разумеется. Как некогда шутили сами десантники: единственный плюс нашей службы — в возможности бесплатных турпоездок на любые освоенные человеком планеты. Впрочем, к чему представлять то, что находится в десятках световых лет отсюда, если и на самой Земле сейчас полно девственных лесов? Экологический заповедник, как ни крути…

Вокруг было тихо, лишь изредка шелестел листвой легкий ветерок, что-то шуршало в траве, да негромко тренькала неведомая ночная птица. Одуряюще пахло прелой листвой и начинающей отцветать травой. Созвездия, кое-где проглядывающие сквозь кроны деревьев, уже поблекли, помутнели — приближался рассвет. Улыбаясь самому себе, всем этим запахам, шорохам и предутренним звездам, Виталий вытащил из кармана бутылку и в одно дыхание выбулькал в рот остаток водки. Неожиданно сильно захотелось спать, не от выпитого, а именно просто спать, и даже та необъяснимая пустота в душе, что он впервые в жизни ощутил еще в комнате, вроде бы отступила куда-то на второй, а то и на третий план.

Продолжая глуповато улыбаться, операнг прикрыл глаза, откинувшись затылком на шершавый древесный ствол. Как бы оно ни было, до рассвета можно и покемарить. Утро вечера мудренее, так вроде в древности говори…

Рогов вздрогнул, резко повернув голову. Вслед за короткой яркой вспышкой в ста метрах от него донесся рокочущий грохот мощного взрыва. Эхо испуганно заметалось между древесных стволов, многократно отражаясь и постепенно затихая вдали. «Десантная штурмграната, пятьдесят третья», — профессионально оценил он, пружинисто поднимаясь на ноги и мгновенно трезвея. Несколько секунд стояла настороженная тишина, затем над территорией ЦУОСа тревожно взвыла сирена.

Боевой Т-оператор первого ранга Виталий Рогов задумчиво и зло прищурился.

И было отчего: только что кто-то в щепки разнес его коттедж десантной штурмовой гранатой объемно-детонирующего действия М-53…

ГЛАВА 5

Честно говоря, если бы Кольцов вдруг предложил ему прилюдно изнасиловать официантку или подраться с кем-то из посетителей кафе, Вадим удивился бы куда меньше, нежели заданным ему вопросам: «Кто ты? Где я сейчас?» Это ж надо было такое придумать?! Ну, прямо какой-то фантастический кинофильм! Может, пока он в туалет ходил, майор с ума сошел? Или (нет, глупость, конечно, но…) успел вкатить себе дозу какой-нибудь наркотической гадости? В сущности, он ведь его практически не знает, только перед командировкой познакомились.

Дмитрий между тем решительно встал, опрокинув при этом стоящий между ног кейс, о котором словно бы вовсе позабыл. Контейнер глухо стукнул, падая набок и раскрываясь от удара. Мгновение майор непонимающе смотрел на него, затем вдруг дернул щекой и наклонился, решительно закрывая крышку. Резко распрямившись, он перебросил кейс через декоративный плетень и, чему-то усмехнувшись, повернулся к товарищу:

— Успел. Значит, свезло.

— В чем свезло? — автоматически переспросил пораженный Никонов.

— Иди, сам посмотри, — равнодушно пожал плечами майор, зачем-то копаясь в карманах одежды.

Капитан смерил его недоверчивым взглядом, но смотреть тем не менее пошел. Как раз вовремя пошел: не успел Вадим подойти к валявшемуся на обочине контейнеру, попутно подивившись тому, как далеко сумел отбросить Кольцов тяжеленный «чемодан», как металлическая крышка вдруг задымилась и просела, будто подогреваемая снизу восковая пластинка. Несколько секунд, и перед пораженным капитаном лежал лишь искореженный чудовищной температурой остов: остальное застывало блестящей лужицей расплавленного металла, жар от которого ощущался даже в паре метров. В том, что происходящее вовсе не иллюзия, Никонов убедился, бросив внутрь попавшийся под ноги сучок. Сухое дерево мгновенно вспыхнуло, и к острому запаху сгоревшей краски и раскаленного металла прибавился привычный аромат сгоревшей древесины.

Когда Вадим вернулся обратно, майор как раз принимал из рук перепуганной официантки чашечку с кофе. Убедившись, что с клиентом ничего страшного не произошло и никаких осложнений на ее смене не предвидится, «Олена» заметно воспрянула духом, не пересчитывая, забрала деньги и поспешно ретировалась.

— Ну что? — Кольцов отхлебнул кофе, непонятно отчего поморщился, и продолжил: — Сгорел ящик?

— Сгорел. Совсем. Ну, то есть расплавился, — кивнул капитан, еще не определившийся, как себя вести.

— Теперь поговорим?

Вадим кивнул и, помолчав пару секунд (майор преспокойно пил свой кофе), добавил:

— Давай только в машине поговорим, ладно?

— Ага, так у нас еще и машина есть? Это хорошо. Ну, пошли, введешь меня, так сказать, в курс дела. Ну, а потом и я тебя тоже того… введу, — ухмыльнувшись, Дмитрий первым вышел из кафе. — Ну и какая из них наша?

Пока усевшийся на переднее сиденье Кольцов с искренним интересом осматривал салон, Никонов молчал. Собственно говоря, он даже и представить себе не мог, о чем теперь говорить, уж больно странным казалось все только что произошедшее. Потому первым заговорил сам майор:

— Ладно. Так как там, говоришь, меня зовут?

— Дима, ты чего, а? — негромко переспросил капитан. — Если прикалываешься, то это, как по мне, уже слишком.

— Да куда уж тут прикалываться, — невесело хмыкнул тот, — доприкалывались уже. Ты вот что, давай-ка, расскажи мне, кто я такой, кто ты такой и чем мы с тобой последние день-два занимались. Особенно меня интересует, где мы нашли оболочку… ну, ту штуку, что сгорела вместе с чемоданчиком, — пояснил он, увидев на лице собеседника непонимание. — Хорошо? А потом я, честное слово, объясню тебе, что происходит и отчего я задаю такие идиотские вопросы. Договорились, Вадик?

— Хор… хорошо, — слабо кивнул совершенно обалдевший от происходящего капитан.

Майор же отчего-то внезапно нахмурился и неожиданно спросил:

— Так тебя действительно Вадимом зовут? Вадимом… э… Никоновым, так? И ты, — Кольцов (или все-таки не Кольцов?!) будто с трудом припоминал что-то хорошо ему известное, но давно и прочно позабытое, — капитан федеральной службы безопасности, офицер спецподразделения «А», да? Тогда сам я, получается…

Вадим неопределенно пожал плечами — «мол, если сам знаешь, к чему спрашивать?», — но майор на него даже не смотрел, уставясь вдаль сузившимися злыми глазами:

— Очень интересно, очень. Майор Кольцов, значит, Дмитрий Петрович. Служил там-то и там-то, участвовал, награжден, ранения, взыскания-благодарности всякие… А ведь я никак не могу этого знать, мой уровень ассоциации с реципиентом позволяет полностью подавить его разум… впрочем, какая разница, — он резко обернулся к Никонову:

— Ну, вот что, капитан, давай рассказывай все, что касается меня, тебя и нашей общей находки. Чем быстрее выложишь, что знаешь, тем быстрее сам поймешь, что происходит.

— …а когда вернулся, ты уже в каком-то ступоре был, словно тебя, ну, заморозили, что ли, или загипнотизировали. Пока я пульс щупал да тормошил, ты вроде как отошел, глянул на меня так… ну, странно, короче, глянул, и в обморок грохнулся. А потом в себя пришел, на деньги зачем-то посмотрел и вопросы дурные стал задавать. Кстати, насчет контейнера — это ты же мне сам и рассказал, еще там, в Припяти. Но вот зачем ты его открыл, я так и не понял. Все вроде, — закончив рассказывать, капитан нащупал между сиденьями бутылку минеральной воды и сделал несколько жадных глотков. — Да, точно все…

Несколько минут майор молчал, задумчиво глядя на проносящиеся мимо автомобили, затем медленно повернулся к собеседнику:

— Что ж, молодец, грамотно изложил. Лапидарно, так сказать, ничего лишнего, коротко и ясно. Врать, что мне теперь все стало понятно, не буду, но для начала хватит и этого. Значит, говоришь, мы скоро должны быть в Киеве? Тогда давай, заводись, или как это у вас называется, и поехали, — увидев, что Вадим собирается начать спорить, он нетерпеливо махнул рукой: — Да помню я, все помню, сейчас расскажу! По дороге расскажу. Незачем нам опаздывать, только лишние расспросы начнутся.

Дождавшись, пока автомобиль съедет с обочины и наберет скорость, Кольцов откинулся на сиденье и, прикрыв глаза, заговорил:

— Зовут меня Виталий, фамилия Рогов, родился я — впрочем, с твоей точки зрения, еще только рожусь — в 2177 году и, если, конечно, все правильно понимаю, уже давным-давно как умер… так, Вадик, ты руль-то держи, а то перестану рассказывать! Я понимаю, что все это странно звучит, но ты сам хотел знать. Тело, в котором я сейчас пребываю, и на самом деле принадлежит твоему товарищу, майору Дмитрию Кольцову, но сейчас им управляю именно я, точнее, мой разум. Или сознание, если так тебе будет понятнее. Мне лично куда более привычен термин «психоматрица».

— А почему… ты умер-то? — дрогнувшим голосом переспросил Вадим.

Рогов-Кольцов с искренним интересом взглянул на капитана:

— То есть то, что я из будущего, ты воспринял нормально, равно как и мое непонятное подселение в тело твоего боевого товарища? А вот факт моей смерти тебя отчего-то смутил?

— Да нет, — дернул плечами Никонов. — Просто как-то уж совсем непонятно выходит. Даже если твое сознание каким-то образом сюда и перенеслось, ну в прошлое в смысле, разве это означает, что в своем времени ты уже должен был умереть?