Клетка класса люкс Гарина Дия

– Смотрела, – буркнула представительница поколения МТV. – На английском. Когда учила язык.

– Ну, тогда все в порядке, – облегченно вздохнула я. – По крайней мере, не будешь доставать меня вопросами, кто такие Монтекки и Капулетти. Потому что эта пьеса – как бы продолжение шекспировской трагедии. Взял дядя Горин и комедию написал о том, что случилось после того, как молодые и глупые влюбленные богу душу отдали, потому как обеим семьям их души оказались без надобности. И тоже про любовь. Только совсем другую.

– А она есть? Эта самая любовь? – с иронией хорошо пожившей женщины осведомилось юное существо, жадно заглядывая мне в лицо в надежде услышать…

Что я могла ей сказать? «Поживешь – увидишь»? Или пуститься в пустые разглагольствования вроде: «На этот счет существуют разные мнения. Христианство, например, утверждает, что…» Или просто многозначительно хмыкнуть? Или… Но, слава богу, я уже парковала машину на стоянке у театрального сквера и, сославшись на сложность маневра, сумела отмолчаться. Не кричать же надрывно на всю округу со слезами в голосе: «Есть она, окаянная! Есть! Только все на свете готова отдать за то, чтобы ее никогда не было. Да минует тебя, девочка, чаша сия».

Приступ давней душевной боли прошел, едва я ступила на размягченный июлем асфальт, проткнув его своими шпильками на целый дюйм. На смену сердечным страданьям пришел панический страх, без остатка заполонивший все мое стовосьмидесятисантиметровое существо. Такое случалось со мной всякий раз, когда я по-настоящему приступала к выполнению своих обязанностей. Несмотря на то, что мне еще ни разу не пришлось столкнуться с попытками причинить вред моим подопечным, в течение первого дня работы я чувствовала себя отвратительно. В каждом, даже случайно брошенном взгляде на «охраняемый объект» мне чудились исключительно враждебные намерения. Каждое слово, подхваченное из чужого разговора, казалось зашифрованным приказом к началу операции захвата. А в лицах окружающих виделись только агрессивность, алчность и прочие порочные наклонности, известные современности. Короче, кругом враги!

И в таком состоянии я шла смотреть любимый спектакль! Впрочем, смотреть – это сильно сказано. Сидя рядом с Элей, захваченной разворачивающимся на сцене действом, я только и делала, что вертела головой, сканируя полупустой зал. Боюсь, после этих вывертов меня скрутит такой хондроз, что на ночь придется переместиться с дивана на пол, чтобы дать отдых измученному позвоночнику. Мне были крайне подозрительны и молодые люди, громче всех хохотавшие на балконе, и «божьи одуванчики» в амфитеатре, затаивающие дыхание в самых трогательных местах с риском оставить без кислорода свои надорванные старческие сердца. И, конечно же, акулы капитализма, развалившиеся в первых рядах партера и все как один проигнорировавшие просьбу выключить на время спектакля сотовые телефоны.

Я прекрасно понимала, что если кто-нибудь всерьез вознамерится причинить вред конкретному человеку, затратив на это уйму хрустящих купюр и пораскинув мозгами, то даже полк телохранителей не сможет этому помешать. Но с детства не приученная халтурить, я бдела вплоть до самого антракта. А в антракте…

– Ты что, правда за мной в туалет ходить будешь? – тихо прошипела Эля, пристраиваясь в конце длинной очереди желающих посетить это важное помещение. – Обалдела совсем!

Я немного смутилась и отошла в сторону, но так, чтобы не выпускать из виду розовые бриджи, шокирующие «божьих одуванчиков» до глубины души. Нет, конечно, я вовсе не собиралась заходить в кабинку вслед за исходящей возмущением девицей. Но со стороны могло показаться именно так.

– С облегчением, – зло буркнула я, когда Эля проследовала мимо меня к раковине и начала яростно намыливать руки. – Смотри, до костей их не сотри. Как я потом перед твоим отцом оправдаюсь?

– А вот это уже твои проблемы, – огрызнулась хозяйская доченька. – Ладно, не дуйся. Пойдем лучше в буфет. Там, говорят, и шампанское продают…

– Шампанское пусть отец тебе покупает, – отрезала я.

– Да я тебе хотела предложить, – невинно заморгала Эля, – думала, захочешь стресс снять. Я ведь и святого достать могу.

– Меня не достанешь. Не святая. И цацкаться с тобой не буду – сразу папочке по сотовому настучу о твоем поведении.

– А я тебе не дам! – развеселилась Эля.

– Это как же, хотелось бы знать?

– Да запросто! На своем сотовом отцовский номер буду набирать. Ты и не дозвонишься!

Вот так. Просто и гениально. Лично я никогда бы не додумалась.

В промежутке между вторым и третьим звонком мы успели, выстояв немалую очередь, разжиться литровой бутылкой холодной «Фанты» и парой потрясающе вкусных пирожных. И даже побродить по верхнему фойе, разглядывая портреты артистов местной труппы и фотографии из спектаклей. Все это время Эля вела себя вполне пристойно, и даже когда я после третьего звонка отобрала у нее бутылку с остатками «Фанты», которую она пыталась протащить в зал, юная театралка отреагировала всего лишь одним язвительным замечанием.

Второй акт пролетел еще быстрее первого. В ожидании финала я все так же вертелась на обтянутом красным бархатом (как в старые добрые времена!) кресле, съедаемая тревогой «первого дня». Когда упал занавес и зал взорвался аплодисментами, Эля резво вскочила с места и, протиснувшись по узенькому проходу между креслами и коленями зрителей, ринулась в коридор. Возмущенная такой невоспитанностью, я, естественно, последовала за ней, сгорая от желания высказать все, что думаю о ее поведении. Но когда я увидела, куда именно рванула моя подопечная… Вот к чему приводит неумеренное потребление прохладительных напитков! Эля так хлопнула дверью, влетая в кабинку туалета, что эхо еще долго гуляло по гулким театральным коридорам.

Подпирая выложенную кафелем стену, я погрузилась во внутреннее самосозерцание, пока звон разбитого стекла и последовавший за ним приглушенный вскрик не бросили меня к двери кабинки, за которой скрылся охраняемый мной объект. Первый удар толстый шпингалет, сработанный не иначе, как для ГУЛАГа, прекрасно перенес. После второго немного сдал позиции. А мой третий, совершенно бешеный натиск едва не сорвал дверь с петель. Цветные осколки витража, густо усыпавшие пол кабинки, теплый ветер, задувающий в круглое, как иллюминатор, окно и шум отъезжающей машины ясно давали понять, что я свою миссию бездарно провалила. Я представила весь ужас девчонки, которую протащили сквозь ощетинившееся осколками окно и втиснули на заднее сидение между двумя амбалами, и рыбкой нырнула в лишенный стекла «иллюминатор». Поздно. И пусть руки удачно ухватились за неизвестно для чего торчавший из стены штырь и тем обеспечили мне довольно мягкую посадку на поросший люпинами газон, но автомобиль с заляпанными грязью номерами уже растворился в вечернем сумраке. Вот тогда-то я и поняла, что такое настоящий кошмар.

Звонить. Мне нужно срочно звонить «02». Срочно. А непослушные руки ищут, ищут и все никак не могут найти чертову «нокию» среди мелочей, перебирая записную книжку, пустой кошелек, носовой платок и гелевую ручку. Наконец поиски завершились успехом, и я, с третьего раза попав негнущимся пальцем в нужные кнопки, уже подношу сотовый к губам. Но, услышав первый гудок, застываю, пораженная неожиданно мелькнувшей мыслью. Мне нужно звонить не в милицию. Мне нужно звонить Челнокову. Пока какой-нибудь капитан будет тянуть, раздумывая, не был ли мой звонок очередным телефонным хулиганством, пока объявит план «Перехват», след похитителей не просто простынет, а льдом покроется. Другое дело, если Челноков сам свяжется с наверняка имеющимися у него друзьями из органов и перевернет небо и землю в поисках пропавшей дочери. Тогда и только тогда появится шанс перехватить машину занявшихся киднепингом сволочей.

И снова непослушные пальцы, путая кнопки, набирают вбитый в память номер бизнесмена. Мама дорогая, он же меня в бочку с цементом закатает, бензопилой расчленит, на корм пираньям бросит… Мама, я боюсь… Мама, я же двух слов не смогу связать, услышав его низкий, чуть металлический голос… Позвольте, но ведь это не его голос! В недовольном «алло» звучал не столько металл, сколько похмельная хрипотца. Хотя металл в нем тоже присутствовал. Неужели номер перепутала? Нет, все верно. Вот он, высветился в голубоватом окошке – вроде не перепутала ничего.

– Алло! – гаркнула я, пытаясь криком расшевелить, скованное страхом сердце. – Кто это говорит?!

– А вам кого надо? – пробурчали в ответ.

– Челнокова надо!

– Ну, я – Челноков. Что дальше?

– Врете! – мой голос теперь больше походил на милицейскую сирену. – Вы не Владимир Андреевич.

– А я и не говорил, что я Владимир Андреевич. Я – Павел Владимирович.

– Павел! – облегченно вырвалось у меня. Несмотря ни на что, я была рада выпавшей перед казнью отсрочке.

– Ну, Павел… А это кто?

– Ника! Почему ты на отцовском телефоне?!

– Да этот растяпа Серый забыл переложить его в другой батин костюм. Так бы и постирали с мобильником в кармане, если бы он случайно не выпал. А я…

– Погоди, Павел! Дай мне номер Сережи. Скорее! Мне нужно срочно связаться с твоим отцом!

Наверное, сотовая связь донесла до Павла отголоски моей паники.

– Что-то случилось? – похмельная хрипотца полностью уступила металлу.

– Элю похитили… – я чувствовала, что с каждым словом сдуваюсь, как проколотое колесо.

– Этого не может быть, – уверенно заявил Павел, и моя паника сменилась настоящим отчаянием.

– Не может быть?! А какого хрена я тогда стою возле разбитого окна, из которого только что вытащили Элю? И белым платочком машу вслед умчавшей ее машине без номеров?! Живо давай телефон секретаря, может быть, еще не поздно!

– Поздно. Если все так, как ты сказала, – уже поздно. Поэтому, Ника, пожалуйста, заткнись! Дай мне подумать…

Способность молодого поколения ни с того ни сего переходить на «ты» всегда меня поражала. Чуть не брякнула: «Я с тобой на брудершафт не пила!» Но не успела, Павел меня опередил:

– А теперь расскажи подробно все, что вы делали, въехав в город, – и, выслушав мой отчет, уточнил: – Ты слежки не замечала?

– Не замечала. Может, они уже у театра ждали?

– Нет. Ты ведь заранее не планировала Эльку туда вести. Все произошло случайно.

– Если случайно, то как они могли знать, что она в туалет зашла? В окне был цветной витраж, через него ничего невозможно разглядеть. Значит, знали…

– Стоп! – воскликнул вдруг Павел – Конечно, знали… Скажи, у Эльки сотовый был?

– Не зна… Был! Она еще грозилась мне с его помощью подлянку устроить.

– Ф-фу, – в голосе Лика проскользнуло заметное облегчение. – Ну, тогда не дергайся. Никто мою сестрицу не похищал – сама сбежала. Когда первый раз в туалет ходила, позвонила своим дружкам-наркоманам. Вот они и устроили ей побег из-под твоего крылышка. Сейчас Элька уже у них на хате отрывается. И над тобой ухохатывается…

– Я ей поухохатываюсь, мало не покажется! – прошипела я взбешенной гюрзой. – Ты знаешь, где это место? Почему ты молчишь, Павел?!

– Потому что на хате их собирается человек двадцать. Из них половина пацаны. Из этих пацанов половина – реальные «пацаны», отмотавшие по два-три срока. А я не могу… И ОМОН звать что-то не хочется. Пока…

– Так что, прикажешь возвращаться и ждать до утра, пока она домой заявится?!

– Погоди, не дергайся. Я кое-кого попрошу помочь. По старой дружбе…

– Да пока ты будешь просить, они могут в другое место податься. Говори адрес! Слово даю – на рожон не полезу, буду только наблюдать.

– Не верю я женщинам, – как бы между прочим сообщил мне Павел и, вздохнув, сдался: – Саранская, 15, квартира 1. У черта на куличках. Самый криминальный район.

Он сказал что-то еще, но я больше не слушала, припустив со всех ног от охранников, привлеченных звоном разбитого стекла. И вовремя. Еще немного, и доказывать, что я не верблюд, мне пришлось бы в ближайшем райотделе милиции.

Втиснувшись за руль, я дала полный газ и, пугая редких прохожих воем высоких оборотов, на всех парусах помчалась по этому адресу. Кары небесные, которые я призывала на продутую всеми ветрами голову Эльвиры Владимировны Челноковой, могли смутить любого праведника. Ах ты, маленькая наркозависимая дрянь! Чуть меня до инфаркта не довела! Или до бочки с цементом. Папа Вова не стал бы долго разбираться. И то, что доченька исчезла исключительно по собственной воле, уже не воскресило бы облажавшегося телохранителя. Нет, насчет цемента я, конечно, преувеличиваю, но если бы не случайно потерянный телефон, мои черные кудри к утру побила бы ранняя седина.

Если бы, если бы!.. Нечего с сослагательным наклонением баловаться! Пронесло, и слава богу. Мне еще Элю из притона за шкирку вытаскивать. Несмотря на клятвенное обещание, данное хозяйскому сыну, я и не думала ограничиваться наблюдением. Бурлящая возмущением цыганская кровь настоятельно требовала активных действий. К тому же табличка, мелькнувшая на покосившемся от времени двухэтажном шлакоблочном строении, весьма отдаленно напоминающем жилой дом, сообщала, что я на месте. Вот она, Саранская, 15.

Вытащив из кармана газовый пистолет, я решительно сменила патроны с перцовых на нервно-паралитические, приобретенные по жуткому блату. Таких в продаже не встретишь – убойная штука. Одним выстрелом в закрытом помещении можно взвод хулиганья нейтрализовать. Главное – самой не надышаться!

Очутившись на вольном воздухе, я первым делом прислушалась к тишине, изредка нарушаемой лаем цепных волкодавов из частного сектора. Подозрительно. Насколько я знала, тусовки компаний, подобных той, в которую так страстно стремилась моя подопечная, всегда сопровождаются оглушительными децибелами. Очень подозрительно. Свет в квартире есть – пробивается сквозь задернутые багровые шторы, а музыки нет. Обкурились-наширялись и лежат в тихом кайфе? Ох, вряд ли… Скорее уж явку сменили. Но почему не выключили свет?

Пока вопросы водили в моей голове бесконечные хороводы, я уже бочком входила в неосвещенный подъезд, от первого до последнего этажа пропахший кошками, собаками и людьми. Узкая полоска света, падавшая из двери подозрительной квартиры, не давала мне поскользнуться на залитых чем-то липким ступенях. Пистолет в моих руках выжидал, явно рассчитывая на то, что сегодня его наконец пустят в дело. Что ж, поживем увидим. И очень скоро увидим. Я осторожно тяну дверь на себя и проскальзываю внутрь.

К нарушенной моим прерывистым дыханием тишине добавился мерный стук капель, доносившийся явно с кухни. И больше ничего. Ни голосов, ни приглушенной музыки, ни… Уф, показалось! Легких шагов за спиной тоже не слышно. Пусто, однако. Все еще держа пистолет в состоянии боевой готовности, я внимательно обследовала всю квартиру. Скорее для очистки совести, так как было яснее ясного, что Эли здесь нет. Первое, на что обратила внимание, – непривычная чистота и знакомый запах. Гашиш, однако. Не в первый раз мне приходится попадать в притоны для наркош. И если запах вполне соответствует моим представлениям о подобных местах, то чистота воспринимается как нечто чужеродное. И еще стены. Я знала, что граффити может быть красиво, но чтобы так… Тому, кто это рисовал, нужно поступать в художественную школу, а не сбегать от реальности в иллюзорный мир героина. Хотя именно иллюзорный мир этих настенных рисунков принимал всякого сюда входящего в свои цепкие психоделические объятья. Монстры и красотки, растения с Альфы Центавра и земные кактусы, гибриды машин, людей и денежных купюр взирали на меня с черно-красно-синих стен с выражением легкой зависти. Вот ты живая, ходишь, смотришь на нас, а мы… В общем, ощущения, испытанные под пристальными взглядами тигрокрыс и волкозаек, заставляли не расслабляться и быть начеку. Как и царящий в комнатах бардак. Разбросанные по полу кассеты и диски, растоптанный кальян (надо же, какие эстеты!), опрокинутые кресла и аппаратура, перевернутые диваны и вывернутые наизнанку шкафы сразу заронили во мне смутные подозрения. Слишком похоже на… А вот теперь точно шаги! Почти бесшумные шаги за спиной и явно человеческий взгляд, как маленький свинцовый шарик, угодивший мне аккурат между лопаток. Подобная чувствительность весьма поражала моих инструкторов. Пускай на тренировках я не всегда точно могла угадать, кто именно осуществляет слежку, но направление улавливала вплоть до градуса. Не иначе опять виновата моя цыганская кровь.

В этот раз гадать на кофейной гуще не пришлось. Я бросилась к двери и, ориентируясь по дробному стуку каблучков, вылетела вслед за неожиданным соглядатаем на лестницу. Жалобный вскрик и звук падения оповестили, что погоня будет удачной. В свете, вырывающемся из широко распахнутой двери, дрыгались чьи-то тощие ножки в белых босоножках. Точнее в одной босоножке. Вторая, зацепившись каблуком, благополучно слетела с ноги хозяйки, что и привело к падению.

Обхватив поперек туловища визжащую и брыкающуюся девчонку, я втащила ее обратно в квартиру. Потом, удачно подражая полицейским из американских боевиков, сунула ей под нос пистолет и прорычала прямо в округлившиеся глаза:

– Говори, где все?! Колись, кому говорю!

По тому, как запрыгали у девчонки ярко-малиновые губы, стало ясно, что клиент созрел и к сотрудничеству готов. Еще бы не готов! Мельком глянув на свое отражение в зеркале, к которому оказалась притиснута моя несовершеннолетняя добыча, я поняла, что сейчас услышу чистосердечное признание. Для нее эта взлохмаченная тетка с дикими глазами и длинным кровоточащим порезом на шее, оставленным стеклом разбитого окна, выглядела ничуть не лучше полка зомби.

– У… у… – прошептали трясущиеся губы, когда я в очередной раз энергично встряхнула девчонку за плечи.

– Чего «у»?

– У-убежали…

– Почему?

– Так менты же вломились! Такое маски-шоу началось! В черном, с автоматами… «Всем лежать! Руки за голову!» Хорошо, у Лелика все схвачено. Он свет специальной кнопкой вырубил. Мы и смылись все через другой выход.

– Все?

– Кроме новенькой. Она про него не знала…

– Это какая новенькая? – рука стала ватной, и я непроизвольно ослабила хватку, давая девчонке возможность немного перевести дух.

– Которая из Англии приехала. Дочка нового русского. Ее в ментуру и замели. Сама видела, когда в кустах сидела.

– А чего сидела-то?

– Так я тут потеряла одну штуку. Когда ноги делала.

На полураскрытой ладони влажной от пота тускло блеснула остроносая пуля на потускневшей медной цепочке.

– Отцовская? – догадалась я. – Из Афгана?

– Угу. Узнает, что я брала, – убьет. Как она его чуть не убила…

– Ладно, – вздохнула я, выпуская девицу из своих объятий. – Двигай отсель, чадо.

И чадо послушно растворилось в темноте вонючего коридора.

В квартире номер один я провела несколько лишних минут, дабы привести себя в божеский вид, смыв кровь с шеи и левой руки. Хорошо, что блузка у меня черная, – пятен не видно. Ведь, судя по всему, мне предстоит визит в наши доблестные правоохранительные органы. Но сначала…

– Павел! Элю в милицию забрали! – одним духом выпалила я, услышав в трубке хрипловатое «алло». – Нужно срочно ее вытаскивать. У тебя есть там кто-нибудь?

– Есть. Но не на том уровне, – хмуро отозвался бывший омоновец. – Придется батю подключать…

Моим ответом было выразительное молчание. Козе понятно, что, когда Владимир Андреевич узнает о происшедшем, мой первый настоящий рабочий день станет последним. Однако, если нет другого выхода…

– Значит так. Слушай меня внимательно, Ника, – прервал затянувшееся молчание мой собеседник. – Поезжай к ГУВД. Припаркуйся и жди звонка. Попробую разузнать, что к чему. Ничего страшного с Элькой не случится. Будет знать в следующий раз, с кем тусоваться. Все. До связи.

Трубка уже минуту пикала возле уха, а я никак не могла прийти в себя. С одной стороны, Павел прав, и приключения сегодняшней ночи могут наставить неразумное свободолюбивое дитя бизнесмена Челнокова на путь истинный, а с другой… Последние полгода желтая пресса города, а вслед за ней газеты всех прочих цветов и мастей муссировали тему оборотней в погонах и беспредела, творящегося за недавно отремонтированными стенами ГУВД.

«Моя милиция меня бережет – сперва посадит, потом стережет», – вертелось в голове, заезженной пластинкой, пока руки сноровисто вертели руль. Вот и ГУВД. Теперь припарковаться и ждать. Опять ждать! На этот раз придется вспомнить, что я дочь женщины, которая двадцать лет ждала своего мужа и даже дождалась, но… Мамочка, одолжи непутевой дочери хоть малую толику своего бесконечного терпения.

Эля Челнокова сидела на скрипучем стуле и внимательно разглядывала ногти, накрашенные бордовым лаком. Потому что смотреть на человека, сидящего напротив за таким же скрипучим облупившимся столом, было слишком страшно. А вот капитану Нальчикову – немолодому лысеющему человеку – было удивительно и очень досадно. Потому что за сорок минут, прошедших с того момента, как единственную пойманную в притоне девчонку доставили в его кабинет доведенные до белого каления оперативники, она даже слова не проронила. Так что гнев оперативников понять можно. Облава, которую полмесяца готовили, провалилась с оглушительным треском. Вместо двадцати несовершеннолетних наркоманов, которых с нетерпением поджидали зарешеченные «уазики», – одна единственная малолетка, у которой ни понюшки кокаина, ни дозы «кислоты», ни единой сигареты с марихуаной. Она даже не под кайфом! Но что самое паскудное – молчит, как молодогвардеец на допросе. Глазищи прячет и молчит. За сорок минут он так и не узнал ни имени ее, ни фамилии, не говоря уж об именах и фамилиях дружков. Ну что ж, посмотрим, что маленькая дрянь скажет на это:

– Послушай, как тебя там… Зоя Космодемьянская, я устал и хочу спать. И мне ничего не мешает отправить тебя до утра в камеру и спокойно уснуть.

– Ну и отправляйте, – буркнула Эля, еще крепче стискивая руки, – я буду говорить только в присутствии моего адвоката!

– Да ты что? Книжек начиталась? Какой адвокат?! Я тебя могу 48 часов держать без суда и следствия.

– Я несовершеннолетняя!

– Откуда я знаю? Ты мне пока ни имени, ни фамилии не сказала. Ни сколько тебе лет… Молчишь? Ладно, попробуем по-другому. Раздевайся.

– Ч-чего? – сердце Эли провалилось куда-то в низ живота. Она подняла глаза и, встретив холодный взгляд капитана, поняла, что шутки кончились. Если она не скажет… Но ведь она не может сказать! Отец из нее котлету сделает… И даже если она назовет себя, то других никогда! Эля Челнокова не предатель!

– Раздевайся! – рявкнул капитан, пристально наблюдая, как наполняются слезами зеленые глаза, как первые капли, смешавшись с тушью, чертят на бледных щеках синие дорожки. – Тебя до сих пор не обыскивали по-настоящему. Все будет зафиксировано камерой. Раздевайся.

Нет, Александр Федорович Нальчиков не был педофилом. Подобный стриптиз не доставлял ему никакого удовольствия. Тем более в исполнении худосочной девицы, у которой ни тут ни там – и вообще одни кости. Ему нужно было ее сломать. Сломать и заставить дать показания на содержателя притона Леху-Паука. Поэтому, прикурив и выпустив кольцо дыма прямо в лицо девушки, превратившееся в клоунскую маску, он со скучающим видом добавил:

– А когда я кончу… с обыском, попрошу тебя еще раз рассказать все, что ты знаешь об Алексее Ивановиче Малютине – о Лехе-Пауке. Подробно. Если снова откажешься, плюну и отправлю в камеру. К уголовникам. Их там сегодня девять человек. Посмотрим, много ли от тебя к утру останется.

– В-вы не имеете… – стиснувший горло спазм не позволил Эле продолжить, но Нальчиков все прекрасно понял и так.

– Права не имею? Понятное дело, не имею. Я много чего не имею: приличной зарплаты, нормального отдыха, восьмичасового рабочего дня… Поэтому не нужно меня злить. Или я отправлю тебя в камеру к уркам не на восемь, а на все сорок восемь часов! Некогда мне с тобой лясы точить! Раздевайся, шалава! Или предпочитаешь, чтобы я сам это сделал?

Несколько бесконечно длинных секунд Эля Челнокова сидела неподвижно. «Мама, мамочка, забери меня отсюда. Хоть к себе на небо. Только забери…» – то и дело проносилось в ее помутненном сознании. Но в какой-то момент все изменилось. Вспыхнувшая ненависть дотла выжгла липкий смоляной страх. Голове вдруг сделалось легко и звонко. «Ты же стриптизершей собиралась стать! – мелькнула неожиданная мысль. – Так давай. Начинай! И пусть этот мент слюной своей педофильской захлебнется!»

– Н-на, подавись! – одним движением сорвав с себя алый топик, Эля швырнула его прямо в одутловатое лицо Нальчикова и даже не попыталась прикрыться руками. – Я не милиция, мне от народа скрывать нечего!

– Точно, что нечего, – хмыкнул Нальчиков, поймав яркую тряпку узловатыми руками. – Не выросло еще. И, скорее всего, никогда не вырастет.

– А это мы еще посмотрим! – взвилась возмущенная Эля, картинно уперев руки в бока.

– Да-да. Мы посмотрим! – раздался женский голос из незаметно открывшейся двери, и яркая фотовспышка высветила возникшую немую сцену. – И читатели нашей газеты тоже пусть посмотрят на беспредел, который творится в правоохранительных органах!

Я сидела в машине, уткнувшись лбом в лежащие на руле руки, когда «нокия» сыграла «А нам все равно». Гимн наркоманов Советского Союза, завершавшийся словами «косим трын-траву», вернул меня к действительности, а последовавшие слова Павла Челнокова вселили слабую надежду на благополучный исход.

– Так. Я тут напряг кое-кого и выяснил. Эльку сейчас капитан Нальчиков допрашивает. И это хорошо.

– Почему? – у меня отлегло от сердца.

– Потому что он трусоват, жадноват и, к тому же, на пенсию собрался, ему скандалы сейчас ни к чему. Вот тебе три крючка, на которые его можно подцепить. Ты же психолог! Попробуй с ним договориться по-хорошему. Может, и уломаешь. Если нет – звони отцу: 46–75–12.

– Погоди!!! – заорала я. – Кто ж меня в здание пропустит?!

– Кто надо, тот и пропустит. Иди мимо дежурки и ничего не бойся. Тебя даже не заметят. Все уже договорено. Так что дело за тобой. Да, чуть не забыл. Как поднимешься по ступенькам, двигай по коридору налево до упора. Кабинет 110. Ну, ни пуха ни пера.

Вот так я и вошла в ГУВД, от волнения едва справившись с тяжелой стеклянной дверью. Сидящие за стойкой дежурные, как и было обещано, меня не заметили и даже бровью не повели, когда я застряла в пропускной вертушке. Зловредная конструкция, состоящая из электронного табло с гостеприимно горящей зеленой стрелкой и трех торчащих под углом рожков, ни в какую не желала поворачиваться. Промучавшись с полминуты, я все-таки вырвалась из ловушки и стремглав помчалась по коридору. Слегка подкашивающиеся ноги за считанные секунды донесли меня до новенькой двери с золоченым номером 110 на бордовой табличке, а трясущиеся пальцы потянулись к массивной ручке.

Застыв возле кабинета капитана Нальчикова, я даже представления не имела, как поведу разговор, положившись на первое впечатление, интуицию и счастливый случай. И случай не заставил себя долго ждать. В образовавшуюся щелку я увидела, как Эля со всего маха швыряет в стоящего у стола мужчину в форме свой пионерский топик, и, мгновенно оценив ситуацию, пошла ва-банк.

Завалявшееся в сумочке удостоверение внештатного корреспондента газеты «Веритас», где мне иногда удавалось подработать, чтобы свести концы с концами, оказалось очень кстати. Как и встроенный в мобильник цифровой фотоаппарат. С криком «Мы посмотрим!» я ворвалась в кабинет, щелкая фотоаппаратом и наступая на опешившего от такой наглости капитана.

– Наша газета уже публиковала две статьи о превышении милиционерами своих полномочий! – вещала я, одной рукой размахивая журналистским удостоверением, а другой делая знаки Эле, уже раскрывшей рот, чтобы все испортить. – Третья статья станет сенсационной! «Четырехзвездочный стриптиз!» Какой заголовок! А какие фотографии! Неплохое дело у вас будет перед выходом на пенсию.

Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить обличительную речь, когда поняла, что влипла. Да так, что не отмоешься. Как известно, страх может вызвать у человека три ответные реакции: застыть, бежать, атаковать. В том, что мне удалось до чертиков напугать капитана, я не сомневалась. Но вместо того, чтобы пойти на попятный, начать оправдываться или хотя бы орать «да кто ты такая!», он щелкнул интеркомом и взревел: «Дежурный! Усиленный наряд в мой кабинет!» Несложно было догадаться, что ждет после этого надменную журналистку: стертые обличающие кадры, многочасовое запугивание с применением различных малоприятных воздействий и в итоге – растоптанное самолюбие и (возможно) искалеченное тело. Придется срочно подключать тяжелую артиллерию – упомянуть фамилию Челнокова.

Но не успела я и рта раскрыть, как раздавшееся из коридора громоподобное «Менты – суки!» заставило нас всех подскочить на месте. Обогнув меня, как неодушевленный предмет, Нальчиков распахнул дверь во всю ширь, и мы увидели картину, способную затмить знаменитое полотно «Бурлаки на Волге». Вдоль недавно выкрашенных стен, покачиваясь из стороны в сторону, шел мужик и, как баржу, тащил за собой и на себе шестерых милиционеров вкупе с двумя врачами. Двухметрового роста, он был необъятен, как баобаб, могуч, как мамонт, и, как мамонт же, волосат. Всклокоченная темно-рыжая шевелюра плавно переходила в густую шерсть на груди, выглядывающую из надорванного ворота рубашки, когда-то белой, а теперь густо заляпанной кровью. Висящие на его плечах милиционеры пытались с помощью дубинок, рукоятей пистолетов и просто кулаков остановить этот неуправляемый танк, тогда как врачи то и дело кололи исполинские ляжки шприцами прямо через светло-зеленые брюки. Но все это было великану, как слону дробинка. Он шел вперед, размахивая руками, на каждой из которых красовался браслет от разорванных наручников. Тут он увидел появившегося в дверях капитана, и его лицо перекосилось в приступе праведного гнева.

– Менты! Ненавижу! – прорычал мужик и в ускоренном темпе двинулся прямо на Нальчикова. Честно говоря, я подумала, что тот сейчас выхватит пистолет и уложит наповал ожившее ископаемое чудовище, но вместо этого доблестный капитан, бочком, словно краб, ретировавшись вглубь кабинета, скрылся под казенным столом.

– Шлюхи! – радостно взревел мужик, уставившись на полуголую Элю. – Обожаю!!!

И могучим движением скинув с себя кучу малу, устремился к нам за долей женской ласки. Но вместо нее получил струю газа в широко раскрытый рот.

– Не дыши, – крикнула я Эле, прежде чем нажать на курок спешно выхваченного пистолета, и сама задержала дыхание.

Мужик обиженно ойкнул, протер глаза, но вместо того, чтобы в конвульсиях пасть на еще дореволюционный паркет, чудом уцелевший после модернизации здания, неуверенно хихикнул. Потом еще раз. И еще… Дружный хохот семи милицейских, двух докторских и одной хулиганской глотки огласил окрестности. «Веселящий газ! – мелькнуло у меня в голове, пока я, одной рукой схватив Элю за локоть, второй отпихивала в сторону заходящегося хохотом мужика и раскидывала ногами весело катающихся по полу милиционеров. – Этот гад Петриков подсунул мне вместо суперпатронов с нервно-паралитическим газом какие-то хохотунчики! А ведь божился, что взвод из строя выведут…» Впрочем, грех жаловаться. Надышавшиеся газом милиционеры не могли думать ни о чем, кроме своих сведенных от смеха животов.

Волоча Элю за собой, я проскочила мимо пустой дежурки, буквально перелетев через «вертушку», и скачками понеслась к оставленной неподалеку машине. И только выехав из города, поняла, что до слез хохочу, вторя уже рыдающей от смеха девчонке. Что это было: покидающий мой организм стресс или остатки «веселящего газа», которого мы все-таки умудрились хлебнуть, сказать затрудняюсь. Знаю только, что счастливей меня в те мгновенья не было человека в нашем несовершенном мире.

Въезжая в раскрывшиеся ворота резиденции господина Челнокова, я разглядела впереди рдеющие габаритные огни его «форда» и, вспомнив о том, что моя подопечная не совсем одета, скомандовала:

– Живо надевай мой пиджак! Он лежит рядом с тобой на сидении. Не хватало еще, чтобы отец тебя раздетой увидел…

– Ага! Боишься! – поддело меня несносное создание, пытаясь попасть в рукава и непроизвольно хихикая. – Если фазер узнает, он тебя завтра же уволит. А я вот возьму и все-все ему расскажу!

– Правда, что ли? – хмыкнула я. – Сама-то не боишься? Папа у тебя крутой: узнает, чем ты занималась, не только с меня, но и с тебя голову снимет…

– Не-е, не снимет. Но думаю, нам лучше не посвящать его в подробности нашего первого выхода в свет.

– Согласна, – мой кивок был чересчур энергичным, но у меня будто камень с души свалился. Все-таки снова остаться безработной – не слишком влекущая перспектива.

– Ну вот, теперь мы повязаны! – жизнерадостно объявила Эля. – У нас есть тайна, о которой знаем только мы двое.

– Трое, – перебила я радостное щебетание, въезжая в гараж, – Павел в курсе. Это он помог мне тебя из милиции вытащить. Но не думаю, что он нас выдаст…

При упоминании старшего брата Эля вся как-то сжалась и надолго замолчала. Странно. С чего это такая реакция? Надо будет выяснить. А пока мы с видом заговорщиков пробирались коридорами коттеджа, чтобы, упав на кровати в своих комнатах, немного отдохнуть от такого насыщенного событиями вечера. Правда, немного не рассчитали время и буквально налетели на слегка нетрезвого Челнокова, который в сопровождении супруги и верного секретаря медленно шел по направлению к своей спальне.

– А, Эля! – улыбнулся он. – Что-то ты рановато вернулась. Я уж думал, на всю ночь загуляешь. Ну как, хорошо отдохнула?

– Супер! – вымученно улыбнулась дочурка. – Так я еще никогда не отдыхала. Будет что вспомнить!

– Ника Валерьевна, – Челноков наконец-то соизволил меня заметить, – что скажете? Как прошел ваш первый рабочий день, точнее, вечер?

– Нормально. Кажется, мы с Элей уже нашли общий язык…

– Вам повезло! – неожиданно вмешалась Светлана, пристально глядя на Элю. – В первую же неделю, и нашли общий язык. Может быть, как раз тот, который я потеряла? Мы вот с Элечкой до сих пор его найти не можем. А я ведь так хотела заменить бедняжке мамочку…

– Ты пьяна, Света! – Челноков не повысил голоса, но молодая женщина буквально подавилась следующей фразой и испуганно уставилась на мужа.

– Прости, Володя, я… Это больше не повторится.

– Ладно, проехали, – великодушно махнула рукой Эля, даже не заметив, что от этого движения мой пиджак, который был ей размера на четыре велик, совсем сполз с правого плеча.

Не заметил этого и испепеляющий взглядом супругу Челноков. Зато сама испепеляемая, не выдержав тяжелого мужниного взора, отвела глаза и, конечно же, разглядела все, что не нужно. И что пиджак на Эле с чужого плеча, что под пиджаком этим ничего нет, и даже тщательно запудренный порез на моей шее. Но, что бы ни подумала о нас Светлана, своими предположениями она не собиралась делиться ни с кем. По крайней мере, пока. И мило улыбнувшись, потянула Челнокова за собой:

– Идем дорогой, я сегодня очень устала. Прием был такой нудный, можно было со скуки умереть. Хорошо, хоть Эля со своей бдительной телохранительницей, судя по всему, повеселились от души.

– Идем, Света, – кивнул остывший Челноков. – Спокойной ночи, Эля. Я тоже рад, что ты развлеклась. Надеюсь, все твои каникулы пройдут так же весело, как сегодня.

Пока супруги в сопровождении зевающего Сережи удалялись по коридору, я сосредоточенно плевала через левое плечо, моля всех святых, чтобы вечер, подобный сегодняшнему, не повторился никогда. Еще один такой вечерок – и меня можно будет в психушку сдавать. Утешает только то, что он все-таки закончился. Так мне казалось.