Честь виконта Санд Жаклин
Почерк Поджигателя
– О нет! – вскричала графиня, сразу сообразившая, что это означает.
– О да, – подтвердил Трюшон. – Оно пришло как раз к моменту явления высших чинов на Кэ д’Орфевр и произвело, скажем так, большое впечатление. Теперь Сюртэ намеревается вплотную заняться поисками этого человека, кто бы он ни был. Если тут, разумеется, действует один человек, а не целая шайка. Я уже написал статью в дневной номер «Ла Пресс», а потом сразу же пришел сюда.
– Значит, вы уже занимаетесь этим делом, виконт? – спросила графиня. Сезар молчал, в задумчивости на нее глядя.
Когда ему доложили о ее приезде, он, признаться, удивился, однако впустил ее – все-таки негоже давать даме от ворот поворот. Когда же графиня де Бриан вошла, виконта, несмотря на все его скептическое настроение, поразила произошедшая в ней перемена. Все-таки от одежды сильно зависит облик людей. И это нечто зелененькое и воздушное (в описании женских нарядов Сезар был не силен, а потому оценил лишь общее впечатление) делало Ивейн похожей на лесную фею.
Ивейн. Он впервые подумал, как приятно звучит ее имя.
Конечно, она беспокоится за своих родственников-погорельцев, да еще и за себя. Теперь никто в Париже не будет чувствовать себя в безопасности. К тому же у виконта появился план, как можно использовать графиню в этом деле – коль скоро она рвется помогать. Ее визит был необычен, но объясним, а раз уж эта женщина решила встать на тропу войны, Поджигателю действительно стоит бояться.
Развеселившись, виконт ответил:
– Сударыня, я заинтересовался им позавчера, как раз после салонного разговора. Я не люблю, когда кто-либо в Париже пакостит по-крупному. Мне нравится этот город.
– Мне все равно, что станет с городом, но я не позволяю никому обижать близких мне людей! – отрезала графиня де Бриан. – Люсиль говорила, что вы раскрываете сложные дела и что в друзьях у вас сам Видок. Это правда?
Сезар скривился.
– Ну, Видока-то незачем сюда приплетать, – сказал он с досадой, – давно следует оставить старика в покое.
– Как! – воскликнул Трюшон, которого сия перспектива явно не обрадовала. – Не нынешней ли зимою он вместе с вами по уши увяз в одном дельце с похищением ожерелья?..
Виконт вздохнул:
– Некоторых людей исправит только могила. Вы правы. Но сейчас я предпочел бы не вмешивать Видока. Все-таки он уже немолод, а здесь нам придется много поработать ногами. К тому же у него розы.
– Розы? – непонимающе нахмурилась Ивейн.
– Знаменитый сыщик прошлого, – объяснил ей Трюшон, – на досуге выращивает розы. Над ним пробовали было потешаться, но это бесполезно. Если этот человек что-то делает, то делает это столь увлеченно, с такой страстью, что смех просто растворяется в окружающем его пространстве. Да и встречают Видока теперь немногие. Он стал домоседом.
– Понятно. – Графиня поджала губы.
Сезара забавляло ее недовольство. Видно было, что ей смертельно хочется расспросить подробнее, однако она делала вид, что мужские дела неинтересны. И все-таки сидела здесь, сложив руки на коленях, словно благовоспитанная девица. Любопытно, имеются ли у графини де Бриан скелеты в шкафу? Возможно, тайные связи? Не повредит узнать о ней побольше, коль уж она так жаждет быть причастной к огненным тайнам. Сезар подумал было, что не стоит вмешивать в это женщину, и тут же отринул эту мысль. Графиня могла проделать кое-какую работу, которая виконту далась бы с трудом. А потому, окончательно отбросив сомнения, Сезар приступил к делу:
– Итак, оставим Видоковы розы и поговорим о Поджигателе. Графиня, вы уверены, что хотите иметь с этим разбирательством нечто общее?
– А что? – Она вскинула голову. – Это опасно? Я не боюсь опасностей.
– Я понятия не имею, опасно это или нет, – сказал виконт, – однако это может оказаться попросту скучно. Никаких приключений, бесконечные вопросы, а в конце – банальный ответ.
Ивейн глубоко вздохнула – Сезар с интересом посмотрел, как приподнялась ее грудь под пышными кружевами, – и заговорила в той же манере, что и вчера на прогулке, пока виконт ее не остановил:
– Сударь! Если вы полагаете, что я сижу здесь и смиряю свою гордость только потому, что мне захотелось приключений, – вы ошибаетесь, и ошибаетесь жестоко! Нет ничего печальнее того, что вы называете приключениями, ибо цена их – человеческие жизни или по меньшей мере достоинство! Как вы могли такое себе вообразить? Неужели я похожа на авантюристку? Единственная моя цель – это чтобы преступник, столь жестоко обошедшийся с моей семьей, был наказан! Я сама готова его уничтожить. Он не стоит ни единой женской слезы. А моя кузина и ее дочь пролили сегодня ночью очень много слез. И если вы считаете, что я слабая женщина и не могу сравняться с вами, мужчинами, в ловкости и уме, так и скажите. Это привычно, многие считают так. Но ваше мнение меня не остановит!
Виконт поднял руки, сдаваясь.
– Милая графиня, я и не думал нападать на вас! Единственное мое беспокойство – о вас же, так как, даже если вы отвергаете мужчин и не считаете нас властителями мира, я не перестану заботиться о женщинах. Женщины – прекрасные создания Господа, и, возможно, вы сильнее многих, но я, как мужчина, не могу допустить, чтобы вам был причинен вред, и сделаю все, что в моих силах, дабы этого не произошло. Надеюсь, мы поняли друг друга?
Трюшон слушал эту перепалку с видимым удовольствием.
Графиня помолчала, затем кивнула.
– Что ж, в таком случае перейдем к Поджигателю. – Сезар встал и принялся ходить по комнате, заложив руки за спину. – Во-первых, нужно принять как данность, что он действительно существует. Вам удалось узнать содержание писем, Трюшон?
Журналист развел руками.
– Увы, пока нет. Но это дело нескольких часов. Мой информатор встретится со мной сегодня вечером. Думаю, у него будут для меня хорошие новости. Вчера я сунул ему задаток, и он честно его отрабатывает: пригнал ко мне посыльного, едва стало известно, что пожар на улице Вожирар – дело рук Поджигателя.
– Надеюсь, вы не упоминали в своей статье меня?
– Вас? О нет, ваша светлость, все, как мы договорились. Карты будут раскрыты лишь по окончании дела. Но я должен кормить читателей «Ла Пресс» кое-какими сведениями, поэтому вы скажете мне, что я могу обнародовать, а что – нет.
– Это в значительной степени зависит от того, с кем мы имеем дело, действует ли один человек или целая шайка, – заметил Сезар. – Пока мне неясны мотивы, но уже отчетливо виден почерк.
– Почерк? – переспросила графиня де Бриан.
Виконт, остановившись, повернулся к ней:
– Так называют стиль преступника, сударыня. Обычно злоумышленники такого порядка – не слишком здоровые люди, и они либо избирают один способ убийства, либо обставляют его как-то по-особенному. Здесь ясно, что способ один – огонь; однако не могу не отметить избирательность нашего Поджигателя. Все пострадавшие дома принадлежат знатным людям, и каждый раз гибнет глава семьи.
Графиня побледнела, и Сезар внутренне порадовался, что она не видела того, что осталось от Жюльена де Буавера. Достаточно, что это видел Патрик, а мальчик никому не скажет и не станет описывать это сестре, матери и тетке. Как бы ни кичилась графиня своей независимостью, есть вещи, не предназначенные для женских глаз.
– Также можно утверждать, что следующая жертва будет принесена и случится это скоро. Но меня не оставляет надежда: преступника можно найти. Видите ли, обычно такие люди руководствуются извращенной логикой, которая тем не менее не перестает оставаться старой доброй логикой. Собственно говоря, они выбирают жертвы по какому-то принципу. Так что если мы выясним, что именно связывало погибших, – а связь должна быть непременно! – то сможем не только поймать преступника, но и предотвратить следующее убийство.
– Теоретически звучит неплохо, – согласилась Ивейн, – а вот что с практикой?
– Вот тут-то ваша помощь пригодится, сударыня.
Она подалась вперед:
– Я хочу помочь.
– В таком случае расспросите свою кузину. Мне нужно знать, как вел себя ее супруг в последнее время. И еще задайте ей такой вопрос: не уезжал ли он неведомо куда субботними вечерами? А если уезжал, не знает ли она, куда именно?
Трюшон заинтересовался:
– Вы что-то узнали?
– Боюсь, немного. Я проводил расследование насчет Алексиса де Шартье, но это очень скользкий тип, если так можно выразиться о покойнике. О нем то ли многого не знают, то ли не хотят говорить. Сегодня я собирался нанести визит родственникам Алена де Ратте. И, я думаю, нам всем следует поторопиться. Поджигатель совершает свои преступления в среднем раз в два-три дня. И не думаю, что его интересуют текстильные фабрики.
Графиня непонимающе нахмурилась, Сезар тут же объяснил:
– Сегодня ночью в Париже горела также старая текстильная фабрика. Но вряд ли это было целью поджигателя. К тому же там никто не погиб, даже ночной сторож.
– Лучше бы он перешел на поджоги фабрик, – пробормотала Ивейн.
– Конечно, лучше, сударыня. Но, боюсь, он не остановится и продолжит уничтожать особняки знати.
– Или она, или они, – подсказал Трюшон. – Не забывайте, что преступник может оказаться любым человеком и даже группой лиц. Женщин исключать не следует. Помнится, в позапрошлом году была милая история с одной нантской красоткой, которая на обеде отравила мужа и человек пятнадцать его гостей. Когда судья спросил у нее, зачем она это сделала, то она с непринужденной искренностью созналась, что, дескать, смертельно надоело слушать их умные разговоры… А уж шайка – вообще обычное дело.
– Конечно, – кивнул Сезар, – и хотя интуиция подсказывает мне, что здесь действует один персонаж, не следует полностью на нее полагаться. Это может быть целая группировка, которая за что-то мстит некоторым из дворян. Либо же просто не любит нас.
– За что мстить Жюльену? – вскричала Ивейн. – Он был сама доброта.
– Люди полны сюрпризов, иногда и не знаешь, что скрывается за фасадом. К тому же причина «сама доброта» не оправдала революционеров, положивших на плаху множество народу… Вы сможете выполнить мою просьбу, сударыня, и расспросить вдову?
– Да, – кивнула графиня, – я смогу.
– В таком случае предлагаю собраться сегодня же вечером. Однако не здесь. Будет лучше, если мы не станем привлекать внимание к моему особняку. Официально сегодня утром вы нанесли мне визит, чтобы поблагодарить за помощь, сударыня.
– Я понимаю, – медленно произнесла она.
– Вечером я нанесу ответный визит, чтобы справиться о состоянии семьи де Буавер. А господин Трюшон заглянет на огонек.
– Непременно загляну, – пообещал журналист, – только скажите адрес.
Глава 10
Разговоры у камина
Когда вечером того же дня виконт вышел из коляски у особняка графини де Бриан, уже сгущались сумерки. Сегодня они походили на золотистую дымку, окутавшую Париж от фундаментов до крыш – так шелка укутывают восточную красавицу. В воздухе висел перезвон колоколов, и Сезар задержался ненадолго, чтобы его послушать. В их торжественном пении было нечто успокаивающее, словно бы говорящее: Бог все видит и все знает, Бог не позволит свершиться злу. Но зло уже здесь, дьявол не дремлет. Покачав головой (хороший способ изгнать философские размышления, порою непомерно виконта одолевавшие), Сезар вошел в дом.
Графиня де Бриан жила на улице Берже, неподалеку от Фонтана Невинных, и занимала премилый особнячок. Виконт понял, почему она так быстро добралась до особняка де Буаверов ночью: отсюда ехать было не очень далеко.
Сезара проводили в гостиную и попросили ждать. Виконт прошелся по комнате, оглядываясь. Первое слово, которое приходило на ум при виде этой гостиной, – простота. Тут не было ни вычурности, присущей обычно домам излишне богатым, ни показного благополучия, что, бывает, проскальзывает в семьях, изо всех сил старающихся скрыть финансовые затруднения. Нет, гостиная казалась простой и уютной: кресла у камина, ореховые столики, всё в приглушенных зеленых тонах – не образец утонченности и элегантности, но неплохая комната. В простенках висели портреты, и виконт из любопытства рассмотрел их все. Перед последним, изображавшим женщину с круглым лицом и сурово сжатыми губами, он задержался подольше. Было что-то необычное в этом портрете, и затем Сезар понял – он совсем новый, не то что остальные. Тем век или около того, а этот написан по крайней мере несколько лет назад.
– Ваш интерес к живописи – это что-то невообразимое, виконт, – сухо сказали от дверей.
На графине де Бриан было то же самое платье, что утром, но на шее теперь молочно светилась нитка жемчуга. Ивейн подошла и встала рядом с Сезаром, на расстоянии вытянутой руки.
– Кто-то из ваших родственников? – спросил виконт.
– Нет. Это Луиза Отто-Петерс. – И так как он не показал ни тени понимания, Ивейн фыркнула и объяснила: – Хоть чего-то вы не знаете! Одна из самых прогрессивных европейских женщин.
– Вот как.
– Именно, вот как! Она дочь успешного юриста, прекрасно образована, однако ее родители умерли, когда она была еще слишком молода. Пришлось думать, как самой заработать себе на жизнь. И вот около двенадцати лет назад она стала писать короткие стихи, истории, а также политические статьи для журналов. У нее блестящий ум. – Графиня все больше воодушевлялась. – И она действительно прекрасно пишет, хотя и часто использует для своих статей псевдоним – Отто Штерн. Ее интересует то, что происходит в мире и в ее стране – индустриальная революция, социальные и экономические реформы… Она дружила с Робертом Блумом, про него-то хоть вы слышали?
– Немецкий политик, по совместительству ремесленник и театральный секретарь? Кажется, его имя связано с Мартовской революцией сорок восьмого года? Вроде бы выступал за немецкое национальное государство с республиканской конституцией.
О том, что после революции Блума расстреляли, виконт решил не вспоминать. На сегодня еще хватит разговоров о смерти.
– Верно. – Ивейн явно не одобрила, что виконт смог ответить на ее вопрос. Судя по всему, графиня предпочла бы, чтобы он провалился. – Выдающийся человек, пример того, чего можно достигнуть, даже если ты родился незнатным. Все это теряет значение… – Она махнула рукой и снова взглянула на портрет. – А Луиза Отто-Петерс основала «Фрауэн Цайтунг», еженедельную газету, где писалось о правах женщин. К сожалению, в прошлом году газету закрыли из-за политических преследований и цензуры.
Сезар кивнул. Цензура заела всех, включая французскую прессу. Утром, после того как графиня покинула особняк виконта, журналист долго разглагольствовал на эту тему. Его было весьма интересно послушать.
– И еще у нее есть два чудесных произведения: «Замок и фабрика» и «Речь немецкой девушки». Я перечитывала их по многу раз!
– Не сомневаюсь, – сказал виконт, улыбаясь в своей манере – еле заметно. К счастью, увлеченная графиня этого не замечала.
– «Dem Reich der Freiheit werb ich Brgerinnen![7]» – процитировала Ивейн. – Она пишет о роли женщины в политике, о том, как организовать труд женщин, о ценности политической поэзии. И я думаю, то, что газету закрыли, не остановит Отто-Петерс. Ведь она говорит о том, что волнует всех нас, знатны мы или нет. Женщины притеснены, нельзя это отрицать. Я не говорю о политике, но дискриминация в области образования!.. В конце прошлого века в ряде городов открылись женские средние учебные заведения, но их было мало, и они не давали права поступления в университеты, куда и сейчас пробиться женщине крайне сложно. А Луиза – одна из основательниц «Всеобщего германского женского союза», и она не одна, у нее множество сторонниц. В своих выступлениях они требуют для женщин политических свобод, права на образование и работу, экономической независимости, права голосовать. Луиза добилась разрешения посещать девушкам неполные женские школы с последующим обучением в частных школах и пансионатах семейного типа. Три года назад в Гамбурге были открыты воскресные школы. Возможно, когда-нибудь женщинам разрешат присутствовать на лекциях в университетах… И это будет победой!
Виконт не выдержал и широко улыбнулся, и эта улыбка послужила словно ушатом холодной воды: графиня остановилась, скрестила руки на груди и молча отошла к камину, где уселась в одно из кресел.
– Мадемуазель, – мягко произнес Сезар, обращаясь к ее боку, видному с того места, где виконт стоял, – я и в мыслях не имел над вами смеяться. Меня лишь порадовала та страстность, с которой вы говорите о силе женщин. Почему бы вам не основать такое же движение здесь, во Франции?
Графиня передернула плечами.
– Ах, ну разве вы не понимаете? – сказала она глухо, не поворачиваясь. – Все те события, что потрясают нашу страну, заставили людей бояться. Никто не хочет высказываться открыто, и особенно это касается женщин. Это бывает больно, вы знаете? Конечно нет! Вы понятия об этом не имеете.
Сезар подошел и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз; графиня не подняла взгляда, он смотрела на огонь.
– Послушайте, – мягко произнес виконт, – я не вправе судить вас и не вправе давать вам советы, но спросить я могу. Почему вы выбрали для себя этот путь? Что вас на него привело?
– Сядьте, – буркнула Ивейн.
Сезар медленно опустился в кресло, и оно сжало его в мягких объятиях.
– Разве я должна откровенничать с вами? – холодно спросила графиня. – Особенно после того, что вы мне наговорили вчера?
– Сударыня, – ответствовал виконт, – я ни к чему вас не принуждаю. Я здесь по вашей просьбе и из-за собственного любопытства и тяги к справедливости. Поверьте, с гораздо большим удовольствием я сидел бы дома в библиотеке и читал очередное произведение какого-нибудь русского поэта. Но все складывается так, как складывается; и если вы пришли ко мне сегодня, несмотря на то что я сказал вам в Булонском лесу, значит, я вам нужен. А я хочу знать, почему вы так отвергаете мир, который сами же хотите покорить.
Ее глаза удивленно расширились.
– Я? – переспросила Ивейн. – Я отвергаю?
– Конечно. Вы резки со всеми без исключения.
– Они не хотят меня слушать.
– И не послушают, если будете продолжать в том же духе.
– Я не могу поступаться собственной натурой и собственной душой, чтобы кому-то угождать.
– Разве в угождении дело? Дело в том, что вы хотите донести до людей какие-то мысли и идеи. Не будем сейчас их касаться, неважно какие. И вместо того чтобы объяснить их людям, вы словно обвиняете окружающих в том, что они не разделяют ваши взгляды. Как будто неприятие каждого – личная обида вам. Потому вы нападаете сразу, пока не напали на вас. Вы накинулись на меня ни с того ни с сего в салоне мадам де Жерве; я всего лишь вам ответил.
Воцарилось долгое молчание. Ивейн отвела взгляд и смотрела куда-то в угол. А Сезар не мешал ей. Когда пауза стала затягиваться, виконт произнес:
– Я не призываю вас немедля всех возлюбить. На такое способен разве что Христос. Мы все слабы и имеем свои недостатки и достоинства; но вот со способностью превратить достоинства в недостатки я сталкиваюсь впервые. Не хочу с вами ссориться, сударыня, терпеть не могу ссоры с женщинами. И как бы вы ни стремились уравнять нас в правах, это произойдет еще не скоро. А желание мужчины, настоящего мужчины, оберегать женщину, ухаживать за ней – это останется всегда, я надеюсь. А если изменится, не хочу дожить до тех времен.
– Может быть, вы и правы, – негромко произнесла Ивейн, – и я не хочу убеждать вас, что это не так.
– Послушайте, лучше расскажите мне, почему вы все-таки выбрали эту стезю?
Графиня долго молчала, и Сезар уже начал думать, что она не ответит, когда она заговорила:
– Не знаю. Наверное, после того, как мама умерла. Мне было семь, и я хорошо ее помню. Отец… он у меня романтик и мечтатель, очень тихий человек. А мне после смерти мамы было тесно в нашем доме. Все казалось, что нужно куда-то убежать… Я упросила отца отослать меня в монастырскую школу. Там меня учили в основном смирению, но у них была хорошая библиотека, да и домой я ездила часто. Отец выписывал газеты из Парижа, кое-что печатали и у нас – вот я и начала интересоваться всем этим. И поняла, что женщине как таковой в активной жизни нет места. – Она усмехнулась, но скорее печально, чем воинственно. – Мы и нужны-то для продолжения рода, для того, чтобы украшать дома, чтобы наши мужья имели всегда теплый ужин и теплую постель. – Она с вызовом взглянула на виконта, но тот не дрогнул. – Если женщина высказывает нечто умное, ею восхищаются, как собачкой, сделавшей удивительный трюк.
– Мадемуазель, вы не правы, и история с вами не согласна. Вернее, не совсем правы. Вспомните многих прекрасных женщин, которые оставили след в истории.
– Их меньше, чем мужчин.
– В желаете уравнять их с точностью до одного человека?
– Я хочу, чтобы у меня была возможность говорить о своих мыслях и идеях, не опасаясь ежеминутно, что надо мною посмеются только на том основании, что я женщина! – вскричала Ивейн. – Сколько раз я видела эти снисходительные взгляды, эти улыбки! Я все-таки не собачка, я не обучалась трюкам у площадного фокусника, и я желаю быть услышанной, но уши моих собеседников словно забиты корпией да еще сверху перевязаны бинтом – ни звука не проникает. Думаете, я не знаю, что меня считают не скандальной, а забавной? Хотя кое-кто говорит, что я скандалистка. Но я не хотела бы стать мужчиной, даже если бы ко мне явился ангел Господень и это предложил.
– Скорее уж, дьявол.
– Неважно кто. Никогда не хотела бы быть мужчиной, – повторила графиня, – так как если уж я родилась женщиной и осознала свою миссию, так тому и быть. И я готова к трудностям и переношу их. Но, – добавила она тише, – это очень утомительно иногда.
И, словно поняв, что сказала лишнее, Ивейн расцепила скрещенные руки и проговорила сварливо:
– Где же этот ваш журналист? Его нет слишком долго.
– Надеюсь, его задержали хорошие новости, а не плохие, – кивнул виконт, принимая избранную дамой перемену темы. – И нам не придется спешить ему на помощь.
– А вы не любите приходить на помощь?
– О, ну конечно люблю. Но предпочитаю, чтобы опасность никому не угрожала.
– Немного странно при вашем увлечении. Я читала сегодня о вас.
Сезар цепко взглянул на нее:
– Вот как? Обо мне уже написали многотомный труд, занимающий почетное место в семейной библиотеке?
– Не надейтесь, – фыркнула Ивейн. Ему нравилось, как она это делает, такой уморительный звук и совсем не грозный. – У меня хранятся старые газеты, и я полистала их. Иногда можно встретить ваше имя. Вы авантюрист, виконт.
– Да, мне многие говорят об этом, – согласился Сезар безмятежно.
– Это правда, что Видок – ваш напарник?
– Господи, нет! Кто написал такую глупость? Видок – уважаемый человек, который был столь любезен, что многому научил меня.
– Вы спросили меня, как я встала на свою стезю; ну а вы как на свою встали? – В голосе Ивейн сейчас не было обвинения – только тщательно скрываемое любопытство.
– Я тоже был молод. И меня всегда манили тайны. И в какой-то миг я просто стал их разгадывать. До тех пор, пока меня не взял под крыло Видок и не показал, как делают это люди умные. С тех пор я никак не могу отказаться от этого соблазна – узнавать то, что сокрыто.
– А вы считаете себя очень умным, виконт? – Теперь яда в интонациях хватило бы на десяток змей.
– Считаю умным. А очень или нет – всегда зависит от ситуации.
Неизвестно, куда зашел бы разговор и какие новые колкости придумала бы графиня де Бриан, однако в гостиную заглянул слуга, возвестивший о появлении журналиста.
Глава 11
Проблеск тайны
Трюшон был мрачен.
– У меня не очень хорошие новости, – заявил он с порога, – мой информатор не смог узнать содержание писем Поджигателя. В конторе все время кто-то крутится, и скопировать текст не так легко. Однако он клялся мне, что добудет письма самое большее послезавтра к вечеру. Придется подождать еще больше суток.
– Что ж, похоже, сегодня такой день, когда нам не везет, – заметил Сезар, когда все перешли от камина к круглому столу, уставленному сладостями и сверкавшему чайным сервизом – Ивейн решила все-таки позаботиться о гостях. – Я нанес визит вдове де Ратте, она отказалась меня принять. И совершенно правильно: я не являюсь их знакомым, не состою в родстве, а семья пребывает в трауре и отказывает в нежелательных визитах. Боюсь, даже просить вас, графиня, заглянуть к ним – бесполезно. Однако вы должны были расспросить вашу кузину. Вам удалось что-нибудь узнать?
Ивейн заправила за ухо длинный блестящий локон и кивнула.
– Мне потребовалось много времени, так как при упоминании имени погибшего мужа Мари начинает безудержно рыдать, однако кое-что из нее я все-таки вытянула. Например, ответ на вопрос, уезжал ли ее муж вечером по субботам. Так вот, он уезжал.
Сезар подался вперед, словно почуявший дичь пойнтер.
– Она знает – куда?
– Если и знает, то не сказала мне; но, похоже, она действительно не в курсе. Мари не слишком-то вникала в дела Жюльена. Он уезжал по субботам поздно вечером и не возражал, если жена отправлялась без него на какой-нибудь прием. Она не помнит, как долго это продолжалось. Точно дольше месяца.
– Любопытно, – пробормотал Сезар.
– Ключ ко всему может быть в письмах Поджигателя, – уныло произнес Ксавье Трюшон, – и я чувствую себя виноватым, потому что не добыл их.
– Ну, не стоит, – утешил его виконт, – это непростая задача.
– А вы не могли бы воспользоваться своими связями в Сюртэ и попросить встречи с их шефом? – спросила у него графиня.
Сезар развеселился.
– Сударыня! Явно вы читали бездарные статьи обо мне. Мы с Сюртэ терпеть друг друга не можем. Я считаю, что на одного талантливого инспектора там приходится десяток бездарностей, а они полагают меня выскочкой, да и знакомство с Видоком не делает мне чести. Кстати, Трюшон, а вы не знаете случаем, кто ведет дело Поджигателя?
– Как же, знаю. Инспектор Кавье; говорит вам о чем-нибудь это имя?
Виконт усмехнулся.
– Разумеется, говорит. Мы с инспектором давние хорошие знакомцы.
– Вы так это сказали, что я ни единому вашему слову не верю, – заметила Ивейн, разливая чай. Горячий ароматный напиток плескался в чашке, исходя паром.
– Ну да. Инспектор Кавье, возможно, относится ко мне чуть лучше, чем все остальные, однако не будет рад, если я вновь влезу в его дело.
– А вы и раньше влезали в его дела?
– Да, прошлой осенью была у нас целая история.
Журналист навострил уши, но Сезар не собирался оправдывать его надежд. То происшествие с Анри Жиффаром и мадам де Виньоль благополучно похоронили в архивах, и в прессу почти ничего не просочилось. Так незачем рассказывать об этом сейчас.
– Я и смотрю, в Сюртэ вас куда как любят, – весело заметил Трюшон, так и не дождавшись подробностей, но ничуть по этому поводу не расстроившись. – Думаю, это даже к лучшему. В очередной раз сможете доказать, что криминальная полиция в подметки не годится – как они это называют? – дилетанту.
Виконт поморщился.
– Трюшон, я вовсе не жажду что-то доказывать и вам не советую. Это некрасиво. Криминальная полиция работает, может, и не блестяще, но делает то, что в ее возможностях. И при всех талантах я не могу и не хочу собою ее заменять. Право слово, не делайте из меня второго Видока. Я не он и не буду как он, у меня меньше талантов, и я в каком-то смысле дилетант. И частенько лезу не в свое дело, коли уж посчитал его своим. Разве меня касается это дело с Поджигателем? Нет, по большому счету. Всему виною любопытство.
– То есть вам все равно, что будет с людьми? И что Поджигатель может убить еще? Вам просто… любопытно? Это что же, спорт такой?
Голос графини де Бриан звенел от напряжения. Виконт помолчал, рассматривая ее лицо, – сейчас, при свете свечей, оно казалось красивым. И этот выбившийся локон, который она заправляет за ухо, где он никак не желает находиться, и высокая шея, и маленькие уши, и грудь, видная в вырезе платья… А графиня – весьма и весьма привлекательная женщина. Сезар наконец ответил:
– Нет. Мое любопытство основано в том числе и на человеколюбии. Я не люблю жестокости, не люблю бессмысленных жертв.
– Разве бывают осмысленные жертвы?
– Да. В эпоху войн и революций бывает все. И что вы скажете о матери, жертвующей собой ради своего ребенка? Не желаю вам когда-нибудь встать перед таким выбором – и вспомнить, о чем мы говорили.
Журналист с большим интересом наблюдал за спорщиками, усмехаясь.
– Как бы там ни было, – продолжил Сезар, – пока мы не слишком продвинулись вперед. И, честно говоря, направлений не слишком много. Мы выяснили только, что Жюльен де Буавер уезжал субботними вечерами так же, как и Алексис де Шартье; возможно, это и есть та самая ниточка, связь, которую мы ищем. Но для более полного расследования нам не хватает данных. В Париже полно мест, куда они могли отправиться в одиночестве вечером в субботу.
– Бордель, например, – высказался Трюшон. Графиня, казалось, была несколько шокирована такой откровенностью, но Сезар не стал делать журналисту замечание.
– Возможно. Или тайные свидания. Или же закрытый клуб. Или же – они ездили в разные места и совсем не были знакомы. Кстати, мадам де Буавер ничего по этому поводу не сказала?
Ивейн покачала головой:
– У ее мужа было множество знакомых, включая полковых товарищей. Она не вспомнила ни одного из тех, кто погиб ранее.
– Жаль, жаль. Так что мы с вами по-прежнему продвинулись недалеко. А между тем у нас имеется целый ворох разрозненных фактов, которые должны уложиться в общую картину. Почему Поджигатель выбрал этих людей? Почему дверь Буавера была заперта изнутри – неужели он не пытался выбраться? Как погиб камердинер графа де Надо – действительно ли он ударился головой и потерял сознание в дыму или же ему помогли это сделать? Почему Алексис де Шартье перестал принимать гостей? Что с семьей Алена де Ратте, мне вообще не ясно. И так далее, и так далее. Признаюсь, я в некоторой растерянности.
– После того как мы прочтем письма Поджигателя, наверняка забрезжит свет истины, – заметил Трюшон.
– Надеюсь на это, друг мой. Возлагаем на вас наши чаяния. И встретимся послезавтра – если графиня не возражает, то здесь же.
Ивейн молча кивнула.
Возвращаясь домой, виконт размышлял не только о множестве фактов, роящихся в этом деле, словно пчелы над медом, но и о том, какой предстала перед ним графиня де Бриан сегодня.
В этой женщине полно противоречий – еще больше, чем в деле о Поджигателе. После того как она рассказала о смерти матери, Сезар начал кое-что понимать. Конечно, жить при любящем, но не умеющем тебя воспитать отце, без женской руки, развиваться при бесполых монашках, читать прессу и не иметь друзей и поклонников, разделяющих взгляды, – тут можно дойти не только до борьбы за права женщин, но, пожалуй, и до человеконенавистничества. Виконт не знал, откуда графиня набралась резкости в выражениях, врожденное это или благоприобретенное, однако следует признать, что образ суровой революционерки ей очень не идет. С ее изяществом, которое нет-нет да и проглядывает за неприметными платьями и скучными прическами, она могла бы покорять и кружить голову так, что мужчины и не замечали бы, как во всем с ней соглашаются; а прояви она некоторую хитрость, как мадам де Жерве, то покорила бы и женщин. В Ивейн де Бриан ощущалась огромная сила, холодный искристый свет, способный воссиять каждому, кто припадет к источнику. И этого света хватит на многих. Да, пожалуй, она действительно способна увлечь за собой людей – только не на том пути, которым идет сейчас.
Ивейн. Это имя подошло бы русалке, а не холодной язвительной женщине. Хотя русалка тоже наверняка не очень тепленькая.
Эта мысль заставила виконта рассмеяться.
…Еще позже, сидя у камина в уютном кресле и потягивая из бокала белое вино, Сезар никак не мог отделаться от образа графини де Бриан. Он уже прочитал газеты, причем дважды, чтобы не упустить ничего важного; разобрал со словарем страничку из сборника стихотворений русского поэта Пушкина, чьим поклонником давно являлся; и все же воспоминание о взгляде серых глаз Ивейн не покидало его.
Если бы она была другой, может, он бы и рискнул предложить ей ухаживания… Но сейчас это небезопасно. Совсем небезопасно. В первую очередь для нее.
Бедная графиня! Единственный мужчина, который заинтересовался ею хотя бы из любопытства, думает о том, что приближаться к ней не стоит; а еще размышляет о фасоне ее платья и его цвете.
Женская мода всегда казалась Сезару непостижимой причудой природы. Сколько он себя помнил, она менялась; мужская тоже претерпевала изменения, однако не такие резкие, обошлось без потрясений. В начале века в эпоху ампир в моде были естественность и простота. Даже косметического эффекта дамы пытались достичь естественными способами: если требовалась бледность – пили уксус, если румянец – ели землянику. От земляники вреда не бывало, а вот уксус преподносил красоткам неприятные сюрпризы. На некоторое время из моды тогда вышли даже ювелирные украшения. Считалось, что, чем красивее женщина, тем меньше она нуждается в драгоценных камнях и золоте. Белизна и нежность рук во времена ампира так ценились, что даже на ночь надевали перчатки.
Так как платья в ту эпоху, склонную к подражательству античным временам, делались в основном из тонкого полупрозрачного муслина, модницы рисковали подхватить простуду в особо холодные дни. «Журнал де Мод» в 1802 году даже рекомендовал своим читательницам посетить Монмартрское кладбище, чтобы посмотреть, сколько юных девушек стали жертвами «нагой» моды. Парижские газеты пестрели траурными хрониками: «Госпожа де Ноэль умерла после бала, в девятнадцать лет, мадемуазель де Жюинье – в восемнадцать, мадемуазель Шапталь – в шестнадцать!» За несколько лет господства этой экстравагантной моды умерло женщин больше, чем за предшествовавшие четыре десятилетия. Мать рассказывала об этом Сезару. Даже кровавая революция не смогла переплюнуть простую моду. И только благодаря египетскому походу Наполеона в моду вошли кашемировые шали, которые широко популяризировала супруга императора – Жозефина.
В двадцатых годах фигура женщины напоминала песочные часы: округлые «вздутые» рукава, осиная талия, широкая юбка. Это виконт помнил: такие платья носила его мать, слывшая большой модницей. В моду тогда вошел корсет. Талия должна была быть неестественной по объему – около пятидесяти пяти сантиметров. Настоящее испытание для тех женщин, кого природа наградила пышной фигурой. Ради красоты дамы готовы были терпеть разные неудобства: широкие поля дамских шляпок, которые свисали на глаза, и передвигаться приходилось едва ли не на ощупь, длинные и тяжелые подолы платьев… Сезар помнил ехидные замечания матери, в разговорах с отцом прохаживавшейся насчет причуд моды; сама она, будучи женщиной не слишком хрупкой, но состоящей в счастливом браке, могла позволить себе наплевать на осиную талию. А вот другие – нет. В авторитетном британском журнале «Ланцет» в двадцатые годы было высказано мнение, что в мышечной слабости, заболеваниях нервной системы и других недугах женщинам стоит винить вес своих платьев, составлявший около двадцати килограммов. Нередко дамы путались в собственных юбках и вывихивали лодыжки, наступая на подол. Но все это делалось ради одного – красоты.
А для графини де Бриан моды словно не существовало. То есть она была: Ивейн носила корсет, да и платья явно не достались по наследству от матери. Они шились у современных парижских портных. И все же Сезару казалось, будто графине все равно, что на ней надето. И ему почему-то это не нравилось, он не мог объяснить – почему. Может быть, из-за собственного стремления к элегантности и совершенству, а в этих тусклых платьях Ивейн была какой угодно, но не совершенной.
Глава 12
Снова пламя
Следующий день, среда, двадцать седьмое июля, прошел лениво и, как и предыдущий, практически бесплодно. Сезар нанес несколько визитов людям, которые знали Алексиса де Шартье, однако не узнал от них совершенно ничего нового. Большинство его старых друзей находились в ссылке или же были казнены, а не слишком близкие знакомые ничего особенного не могли о нем сказать. То же самое с Фредериком: поверхностный человек, весельчак, тративший доставшиеся от отца деньги с расточительностью, присущей людям, всю жизнь прожившим в роскоши. Все недоумевали из-за смерти жертв Поджигателя, однако никто не сообщил Сезару ничего такого, из чего можно было бы выстроить теорию. Четверг, двадцать восьмое июля, также не принес сюрпризов. Зато вечером, если верить журналисту, ожидались новости, и виконту не терпелось их услышать, чтобы сдвинуться наконец с мертвой точки.
И чем ближе, словно громадный дымчатый кот, подкрадывался вечер, тем сильнее хотелось, чтобы он наступил: неторопливые разговоры за чаем в простой гостиной, лицо графини де Бриан, освещенное светом свечей, и шутки Ксавье Трюшона. Казалось бы, всего четыре дня прошло с того момента, как Сезар заинтересовался этим делом; но эти дни вместили в себя так много, что казались четырьмя неделями. Одного виконт опасался, что Поджигатель нанесет следующий удар, и снова невозможно будет его вычислить, снова невозможно узнать, что за человек, так ненавидящий людей, стоит за всем этим.
К дому графини коляска Сезара подкатила в сумерках; виконт вышел и огляделся, надеясь, что журналист тоже спешит сюда, однако Трюшона не наблюдалось.
Ивейн ждала виконта за уже накрытым столиком, и Сезар, благодарно улыбнувшись, сел на стул с овальной спинкой, обтянутый атласом в неброский цветочек.
Они с графиней обменялись новостями – вернее, отсутствием оных, – и разговор потек на иные темы, которые, казалось, возникали сами собой. Этот вечер совсем не был похож на предыдущий проведенный вместе, и виконт не ощущал никакой враждебности со стороны Ивейн. Возможно, за прошедшие дни она смирилась с тем, что этот мужчина, которого она считает весьма нахальным, будет присутствовать в ее жизни какое-то время; возможно, что-то из слов Сезара дошло до нее, так как сегодня платье на графине было голубым, в еле заметную полоску, – просто, но уже более элегантно, чем раньше. И еще виконт порадовался, что графиня не следует моде и не затягивает себя в корсет, доводя до самоубийства, да и изысканная бледность ей несвойственна. На щеках Ивейн цвел здоровый румянец сельской жительницы, который не смогли уничтожить даже годы в Париже. Впрочем, постоянно графиня в столице не находилась, на время, когда в городе невозможно было оставаться из-за волнений, уезжала к отцу в Прованс.
Сезар упомянул какую-то статью, недавно прочитанную в «Журналь де Деба», утренней газете консервативного толка, сейчас становившейся проправительственным изданием; затем заговорили о свите императрицы Евгении, о благоустройстве Булонского и Венсенского лесов, об урожае нынешнего года. И все эти темы не предполагали яростных стычек, войны взглядов, а может, оба собеседника успешно избегали подводных камней, и поток разговора нес их, словно опавшие листья. Часы в углу громко тикали, Сезар поглядывал на циферблат, а журналиста все не было, и в какой-то миг виконт начал беспокоиться.
– Вас тоже волнует, куда подевался наш осведомитель? – спросила Ивейн, заметив задумчивость собеседника.
– Пожалуй; и, пожалуй, мне не нравится, что он так задерживается вот уже второй раз.
– Не случилось ли чего?
– Если его арестовали и посадили в тюрьму, он даст нам знать. Я надеюсь.
– Но вы думаете о другом?
– Надейся на лучшее, готовься к худшему. Я не могу сказать, кто является Поджигателем, однако статьи господина Трюшона привлекают много внимания публики. И если Поджигателю не понравится, что о нем пишут… боюсь, он способен на решительные действия.
– Возможно, вам стоит укрыть журналиста у себя?
Сезар пожал плечами:
– До сих пор опасности не было. Во всяком случае, никто из нас ее не чуял. И мне не хотелось бы, чтобы мои подозрения сделались правдой.
Стукнула дверь, и виконт с графиней одновременно обернулись, однако это оказался слуга Ивейн, за которым маячил Флоран. Камердинер был чем-то взволнован.
– Входи же, входи! – нетерпеливо окликнул его виконт. – Ты по поводу журналиста?
– Журналиста? Нет, я ничего не знаю о господине Трюшоне. Однако я знаю о пожаре. Больше часа назад загорелся дом Коралины де Менар.
Сезар вскочил, графиня тоже стремительно поднялась.
– Едем, – бросил виконт, – моя коляска у входа.
Особняк известной светской львицы, шестидесятилетней вдовы Коралины де Менар располагался в Берси, неподалеку от строящегося нового вокзала, который должен был обеспечить движение поездов в южном направлении. В старину эти места славились своими винокурнями, да и поныне там находились многие предприятия, производящие, к примеру, бренди. Однако сейчас виконту и его спутнице было не до истории виноделия в Берси и не до близости Венсенского леса, который они недавно обсуждали.
Читать бесплатно другие книги:
