Капкан для глупой кошки Перфилова Наталья
– Я согласна. Антон, у тебя есть адрес родителей Шишковой?
– Да. Они тут недалеко в пригороде живут. Так, полудеревня-полурайцентр. Я думаю, Мише стоит съездить потолковать с девушкой.
– Вряд ли она захочет открыть душу такому «тонкому и чуткому» парнишке, как наш Михаил, – с сомнением покачала головой Яна. – Поеду я, надеюсь, мне скорее удастся найти подход к ранимой девичьей душе.
– Ну, давай тогда прямо в путь, – нехотя согласился Корчагин. – До вечера обернешься. Антон, возвращайся и продолжай работать с этим Владиславом Львовичем, будь он неладен. Женами поинтересуйся, родителями, ну, не мне тебя учить. А я, пожалуй, опять в университет. Попробую встретиться с героем-любовником, сегодня вечером по графику его очередь мыть пробирки. Но сначала я требую полноценного обеда, без подкормки я плодоносить отказываюсь.
Через пятнадцать минут они втроем сидели за столиком в маленьком уютном кафе с изумительной русской кухней.
Глава 7
Городок, где жили родители Татьяны Сергеевны Шишковой, встретил Яну не слишком ласково. Начать с того, что на подъезде к первым домам населенного пункта ее поджидала западня в виде открытого канализационного колодца, замаскированного огромной, необъезжаемой ни с какой стороны лужей. Притормозив немного перед неожиданным препятствием, Яна, как ей показалось, здраво рассудила: ехать надо ближе к центру. Наверняка машины, объезжая лужу, стремятся держаться ближе к берегу, и дорога особенно сильно разбита как раз в тех местах. Размышляя таким образом, девушка смело внедрилась в самый центр «озера», и вот результат – наглухо засела в канализационном люке. Открыв дверцу машины, ей захотелось плакать: грязная жижа достигала порогов. Окинув взглядом дорогущие кроссовки, изготовленные в Германии совсем не для плавания в жутком болоте, Яна загрустила еще больше.
– Не надоть было посередке-то ехать, милая барышня. Держались бы краешку, потихонечку, глядишь, и перебрались бы на ту сторону, – вывел ее из транса скрипучий стариковский голосок. Принадлежал он небольшому дедку, мирно сидящему на лавочке у входа в убогий домишко метрах в двадцати.
– А нельзя было сказать об этом чуточку пораньше, пока я не завязла здесь по самые уши? – не на шутку обозлилась девушка.
– Так ты ведь, милая, не спрашивала. – Дед спокойно продолжал курить сигару, издалека похожую на самокрутку.
– Послушайте, дедушка, вы в этом доме живете? – решила сменить тактику Яна. – Не могли бы вы вынести мне какие-нибудь сапоги резиновые? А то я прямо и не знаю, как до сухой земли добраться.
– Знаешь, дочка, сколько здесь таких, как ты, ухарей за день застревает? Человек пять. Ты вот и посуди сама, напасешься на всех сапог? То-то и оно, что нет. Живем, сама видишь, не больно богато, где денег-то взять на лишнюю обувку?
– Так я же верну, мне на две минуты только.
Дед сурово молчал. Представив, в каком незабываемом виде придется предстать перед родными незнакомой пока Татьяны Шишковой из-за этого нелепого приключения, Яна впала в отчаяние.
– Что же делать? – начала постепенно закипать она.
– Хочешь, купи сапоги, – подивился женской несообразительности советчик.
– Да как же я отсюда вылезу?! – Девушка и сама не заметила, как перешла почти на крик.
– Ладно, давай деньги, – смилостивился старикашка. – Заверни во что-нибудь тяжелое и кидай сюда. Добросишь, небось недалеко тут.
– Сколько? – Яна поняла, что придется смириться с неизбежностью, и практически успокоилась.
– Да рубликов триста, я думаю, сапоги стоят, а? – Глаза мужика алчно заблестели.
– Дороговато, конечно, но делать нечего. – Взяв спичечный коробок, Яна высыпала из него спички, сунула на их место три сотенные бумажки и бросила дедку на берег. Дед, кряхтя, поднял его и неторопливо поковылял к своему кособокому домику. До девушки наконец дошло, зачем этот убогий мужичишка сидит на лавке посреди грязной улицы. Хитрый крестьянин придумал ловкий способ получать деньги, не работая. По меркам небольшого уездного городишки, где зарплату не получают по несколько месяцев, триста рублей совсем неплохие деньги. А если учесть, что лужа эта, судя по всему, оказалась ловушкой не для одной Яны, то ловкости дедка можно даже позавидовать.
– На вот, свою-то обуйку не сымай, целиком вместе с кедами внутрь влезешь. Давай по-быстрому, неколи мне, старуха с обедом ждет. – Старик, обутый в огромные резиновые сапоги, подошел почти вплотную к машине и протянул девушке точно такие же бахилы, как на нем.
Нога пролетела в огромные разношенные сапоги без задержки. Наконец-то, прихватив с собой все нужное и заперев машину, Яна оказалась на твердой земле. Тут перед ней встало сразу две насущные проблемы: куда девать эти страшенные огромаднейшие бахилы и что теперь делать с машиной. Первый вопрос с легкостью разрешил дед:
– Ну что, не нужны пока больше сапожки-то, дочка? Давай возьму, пусть полежат у меня до времени. Ты их в руках таскать, что ли, станешь? – Подхватив сапоги, он скоренько поковылял обратно к дому.
С облегчением девушка поняла, что уродливой обувки, купленной за триста рублей, она больше не увидит никогда. Вторая проблема казалась более сложной. Оставить машину и добраться до улицы Космонавтов пешком Яна, конечно, сможет без труда. Но как ехать обратно? Не бросать же автомобиль в этой забытой богом дыре. Утешает одно: угнать машину или разграбить внутренности представляется почти невозможным, их надежно охраняет достигающая практически колена грязная вязкая жижа.
– Ну, чего не уходишь, зимовать, что ли, здеся собралась? – Корыстный дед опять занял наблюдательный пункт на лавочке. – Иди себе, покараулю я твое добро, не боись.
– Ну а дальше как, не зимовать же тут, действительно?
– Да, промблема. Погодь здеся, я счас. – На своих кривеньких ножках мужичок опять посеменил, только уже к соседнему дому.
Минут через пять он вернулся в сопровождении огромного детины в рабочем комбинезоне.
– Вот, Гришенька, гляди-кась, какая оказия у дамочки приключилась, – заискивающе заглянул к парню в глаза дедок.
– Опять твои штучки, Акинфий? Надоел ты мне хуже горькой редьки. Сидишь тут, как прыщ. Нет бы предупреждать, так он нарочно табличку со знаком «объезд» выдергивает, паразит. Шел бы ты отсюда, пока не накостылял. – Парень хмуро поглядел на мздоимца.
– Да я уж и так, Гришенька, тороплюсь, старуха к обеду ждет... Побегу, я ведь только выбежал тебя на помощь позвать, жалко уж больно бабенку.
– Знаем твою жалость, жлоб, – буркнул Григорий вслед стремительно удаляющемуся мужичку. – Пока тут ваша машина торчит, никто больше не въедет в колодец, вот и суетится хмырь, чтобы быстрее освободилась ловушка.
– А закрыть люк, например, нельзя? – поинтересовалась Яна.
– Отчего нельзя? Можно. Сто раз делали. Только гад этот сразу же в ночь крышку утаскивает и опять поутру сидит как ни в чем не бывало у дороги. – Гриша презрительно сплюнул в сторону убогого домишки. – Ладно, машину я вытащу, – перешел он к делу. – Только трактор надо, так не осилю. Оставьте ключи, не бойтесь, ничего с вашим авто не будет, Гриша честный человек, хоть кого спросите. А сами идите по своим делам. Если не секрет, вы чего к нам приехали? В гости или как?
– Да считай, что в гости. Улица Космонавтов где тут у вас?
– Так это вот и есть улица Космонавтов, – пожал плечами парень.
Открытие это поразило Яну безмерно. Почему-то улица с таким современным названием никак не ассоциировалась у нее с подобным допотопным убожеством. Здесь отсутствовали не только фонари, но не наблюдалось даже банальных тротуаров вдоль домов. Прикинув, что представляет собой улица Космонавтов слякотной осенью и, хуже того, зимой, Яна искренне пожалела несчастных местных жителей. Пожалуй, она не зря приехала в эту глушь. Вряд ли Татьяна без веской причины согласилась бы поменять прекрасную городскую квартиру в старинном особняке, доставшуюся в наследство от богатой тетки, на облезлую лачугу и эту убогую улочку.
– Вам какой дом нужен? – проявил участие Гриша.
– Двенадцатый.
– Это на том конце улицы. – Парень заинтересованно посмотрел на собеседницу. – Танюшка там живет, Шишкова, к ней, что ли, или к матери?
– К Татьяне. А ты хорошо ее знаешь?
– А то. Жениться даже хотел. Вот как хорошо. – Он вызывающе глянул Яне прямо в глаза.
– А сейчас что, уже не хочешь?
– Так она, как из города вернулась, шизанутая какая-то стала. Трясется, чуть что. Пошутишь с ней, а она прямо бешеная становится, то плачет, то убегает. Вообще, она девка, конечно, ничего, видная такая. Может, отойдет от городских потрясений, там поглядим насчет женитьбы... Ладно, вы тогда к ним идите, а то она вечером на работу уйдет, а я пригоню машину к Танькиному дому, как вытащу. Идет?
– Конечно! А где она работает, не подскажешь?
– Уборщицей, в Доме культуры. Аж на трех ставках. Всю ночь полы скоблит, а днем из дома носа не показывает. Я же говорю – шиза. На сколько ее приличных работ звали, не упомню даже, а она в поломойки подалась с образованием-то. Главное, зарплата копеечная, приходится аж на трех участках горбатиться, чтобы прожить как-то... Ну, я пошел за трактором. С вами не прощаюсь, увидимся скоро. – Неспешным шагом он удалился в том направлении, откуда только что приехала Яна, оставив девушку в еще более глубоком недоумении.
Слава богу, дом Шишковых оказался не настолько убогим, как большинство строений на этой улице. Вполне добротная изба с веселыми, недавно покрашенными наличниками, ровный забор, резная калитка, в палисаднике гладиолусы, астры. По чистенькой дорожке, выложенной плитками, Яна прошла через калитку к крыльцу и позвонила. Ей долго не открывали, но все-таки дверь распахнулась – на пороге стояла худенькая бледная девушка лет двадцати – двадцати двух.
– Вам кого? Мамы нет дома, она через час где-то будет. Хотите подождать?
– Татьяна, я к вам приехала. Можно с вами поговорить?
– Оттуда? – И без того бледное лицо девушки стало почти серым.
– Не поняла, – от такой реакции Яна немного опешила, – я из города приехала, чтобы поговорить с вами о том, что случилось год назад. Можно войти?
Практически в обморочном состоянии Татьяна прошла в глубь коридора, затем в комнату, Яна за ней. Добравшись до дивана, хозяйка почти рухнула на него. Гостья аккуратно устроилась в кресле, озадаченно размышляя, как вести себя, с чего начать разговор. Пока Яна подыскивала нужные слова, Татьяна вдруг заговорила сама. Она выпрямилась, на щеках появился лихорадочный румянец, голос звучал нервно и даже отчаянно.
– Я знала, знала, что вы придете, разве можно спрятаться от суда Божьего? Я говорила ему: от людей можно, да, а от Бога куда же убежишь? Хорошо, что все наконец кончилось, я сама давно хотела покаяться, мне и батюшка в церкви твердит об этом, но не было сил, не могла я подвести хорошего человека. Но он поймет, простит, он добрый. Вы прямо сейчас заберете меня или можно маму дождаться? Проститься хочу, вдруг не увидимся больше.
По дрожащим рукам, капелькам пота на лбу девушки, по горящим мрачным светом зрачкам безумных глаз Яна поняла, что Татьяна на грани срыва, и постаралась как-то разрядить ситуацию:
– Конечно дождемся. Вы знаете, я так долго была в пути, да еще застряла тут у вас в конце улицы. Если не трудно, не угостите чашечкой чаю, а лучше кофе, если есть...
– Есть. Сейчас сварю. – Девушка резко встала и пошла к двери кухни, по дороге остановилась, прислонилась к стене и горько-горько заплакала.
Кофе в результате гостье пришлось варить самостоятельно. Силком напоив Таню крепким напитком, успокоив ее в меру сил, Яна наконец услышала то, ради чего приехала, то, что так волнует Татьяну Шишкову вот уже целый год, доводит до безумия, лишает желания жить.
Глава 8
Родилась Татьяна Сергеевна Шишкова в деревне с «поэтическим» названием Гусихино. Детство ее, в общем, не отличалось ничем существенным от жизни других крестьянских детей того времени: лепила куличи в песочнице у дома, ходила в ясли, садик, когда пришло время, под торжественную музыку с букетом гладиолусов, нарезанных мамой прямо в палисаднике, с трепетом пошла в первый класс. Семья Шишковых среди местных жителей считалась интеллигентной: отец – агроном, мать – ветеринар. Материально жили неплохо, у девочки всегда были игрушки, книги, неплохая одежда.
В девяностых годах жизнь в деревне незаметно стала меняться. Из-за отсутствия финансирования закрылась мясо-молочная фабрика, на которой работала Таисия Шишкова. Совсем разладились дела у местной МТС – половина тракторов и комбайнов просто не могла выйти в поле по причине отсутствия исправных запчастей, вторая половина, кое-как доведенная за зиму до ума старательными руками трактористов, угрожающе скрипела, намекая тем самым, что и она в любой момент может превратиться в балласт. И без того мизерную зарплату не платили по полгода, а затем выдавали молоком, зерном, мылом, досками... Нищета подступила вплотную к домам крестьян. Постепенно она начала сквозить из всех щелей сельского быта. Закрытие фабрики сыграло огромную роль в экономическом положении местных жителей. Все мало-мальски работоспособные мужчины подались в город на заработки, дома появлялись редко, с подарками и деньгами, потратить которые здесь, в деревне, было практически не на что. Магазины стояли пустые, витрины кое-как были заполнены товаром, до этого годами пылившимся на складах, – крупы вперемежку с мышиным дерьмом, платья фасона семидесятых годов и ужасающе траурных расцветок. Из-за отсутствия денег закрылся Дом культуры, единственное место, где молодежь проводила досуг.