Территория войны Пронин Алексей
Я машинально взглянул на часы: почти десять.
– Я во дворе, у гаражей, не поднимайся по лестнице!
Оставив сборы, присел на пустую канистру. В подсумке мотоцикла лежали и эти чертовы ключи от сейфа. Что с ними делать, теперь было совершенно непонятно. Отдать ключи Танюше, да еще в том состоянии, в каком она мне звонила, – это накликать беду. Что взбрело в ее милую головку? Хотя можно догадаться: всех опередить и, всем назло, что бы там ни лежало в сейфе, – увидеть первой. Ей нужны были не богатства, ей хотелось защитить волю своего любимого дедушки.
Через десять минут запыхавшаяся Таня подбежала ко мне:
– Вы уже уезжаете? Дайте ключи. Ой, я так бежала!
– Я тебе ключи не отдам, – глядя в сторону и вставая с канистры, сказал я.
– Почему? Это ведь мои ключи.
– Что ты собираешься делать?
– Какая разница! Как вам не стыдно! – Ее личико вдруг сморщилось в гримасу, она готова была зарыдать.
– Скажи, что хочешь делать. И не реви! – крикнул я, останавливая единственным известным мне способом женскую истерику.
– Я хочу открыть... сама. Я ничего оттуда не возьму...
– Вы откроете этот чертов ящик все вместе! В двенадцать! Зачем тебе это одной нужно, спрашиваю!
– Я знаю – зачем. Отдайте мне мой ключ. Пожалуйста, дядя Коля... Пожалуйста!
– Тьфу! – Я начал в сердцах срывать с багажа веревки. Опять то же самое! Ну, как я забыл вырубить или вообще закинуть куда-нибудь подальше на две недели этот мобильник.
– Я поеду с тобой. Надевай мой шлем, дуреха! – Вернуть ей ключ и уехать со спокойной душой я не мог. Но, с другой стороны, не отдать ей сейчас ключ и две недели не думать об этом и спокойно ловить рыбу – тоже не получится. Придется ехать к этому сейфу, чтобы защитить ее от собственной глупости. Вернее, от тех, кто соберется там через два часа и найдет ее около сейфа.
На выездах из города уже были заторы. В одном месте встали плотно. Я обернулся и, перекрывая пыхтевшую рядом черным дымом фуру, крикнул Тане:
– Кто позвонил?
– Рано утром! – крикнула она мне в ухо. – Какой-то Портной. Спросонья и не сообразила, какой у меня портной! Он мне сказал, чтобы я не уходила из дома, и все они приедут, и папочка мой, и дядя Леня.
– Как отключить сигнализацию, знаешь?
– Знаю. И шифр на циферблате знаю, я у дедушки в кабинете часто уроки делала и много раз видела.
На пригородном шоссе я нагонял время, но его все равно оставалось в обрез. С шоссе свернули на узкую гладенькую дорожку к коттеджам. Таня вдруг поскребла мне плечо:
– Не подъезжайте к охране, на тропинку сверните, я дырку в заборе знаю, мы с девочками через нее купаться бегаем. Здесь!
Я скатился на тропинку и проехал метров тридцать вдоль забора.
– Стойте!
Забор был кирпичный, а это оказалась не дырка, а подкоп под него, укрытый ветками.
– Ой, тогда лужи тут не было!
Я пролезал ползком в эту дыру и первый раз за долгое время матерился про себя. Джинсы и куртка были густо вымазаны жидкой глиной, пришлось пучком травы оттирать ее. Танюша занималась тем же. Я включил диктофон на «запись». С этого момента он писал все подряд, отключаясь только в полной тишине. Я вторгся на частную собственность, надо было все документировать. И вообще, вся эта затея мне теперь очень и очень не нравилась. Сейчас, когда наследники обо всем договорились, лезть в сейф не только бессмысленно, но и опасно, что бы там ни хранилось. Единственная причина, почему я приехал, зачем пролез, как вор, под забор, – я не мог оставить эту девочку одну. Возможно, потому, что она была похожа на мою дочь, или я так думал: очень давно не видел свою Аленку.
Таня привела к заднему ходу своего дома, звякнула ключами, и сразу из глубины дома глухо и грозно подала голос овчарка.
– Смершик, это я! – шепнула она. – Тише ты, глупый пес, тише!
Пес радостно взвизгнул и притих. Таня махнула мне пальцем, и я на цыпочках прокрался за ней. Прошли кухню, столовую, вошли в зал. Отсюда я когда-то поднимался по лестнице вслед за Аллой...
– Она у себя, в спальне. Но мы тихо, она не услышит, мы прокрадемся. – Таня снова махнула мне пальчиком. Я не выдержал и в ярости зашептал:
– Мы не успеваем, уже без четверти, они сейчас придут. Хватит, Таня, одумайся!
– Мы быстренько, нам ничего не нужно, мы только посмотрим!
– Что посмотрим? А потом?
– Потом я вас спрячу! И Смерш нас защитит.
Больше я ничего не мог прошептать – от ярости на себя, что позволил вовлечь в такую глупость.
Мы поднялись по дубовой лестнице. Наверху Таня обернулась, состроила страшную гримасу, показывая пальцем на соседнюю с кабинетом дверь. Надо понимать, что это дверь спальни, там сейчас Алла, и она могла нас услышать.
Дверь кабинета была не заперта, мы бесшумно вошли и поглядели друг на друга, каждый со своим многозначительным выражением. Ее: «Вот и все, ничего страшного». Мое: «Во что мы с тобой ввязались!» Дверь оставили незапертой – запора не было, ключа тоже.
Таня кинулась к картине на стене, сдвинула в сторону золоченую раму и нажала за ней кнопку сигнализации сейфа.
– Все! – Это «все» только читалось по ее губам. Такими же беззвучными словами мы и начали с ней обмениваться. – Ключ! – проговорили губы, и я, выхватив ключ из своего кармана, протянул ей.
Она повернула его, и замок ответил ей тихим стальным приветствием. Таня занялась циферблатом, стала крутить его во все стороны, но то ли забыла шифр, то ли еще что-то – дверца не открывалась. Время бежало, вернее, его совсем не осталось. Я сжал рукой ее плечо, и она обернулась.
– Дай мне. Шифр?
Когда менялись местами, она задела рукой за пузырек масляного спрея, стоявшего на сейфе, тот полетел на пол и резко звякнул. На его яркой жести был изображен блестящий вороной револьвер.
– Откуда? – не поворачиваясь, показал я пальцем на спрей.
– Дед смазывал сейф. С работы принес, у него там револьвер.
– Твой Смерш ищет по запаху? – Я судорожно крутил диски, но выставить шифр не удавалось.
– Еще бы! Его в школе этому учили. А что?
– Просто так. У кого-то из приглашенных сегодня такой же запах в кармане. И даже сам револьвер.
– Дедушкин? – Я не ответил и пожалел, что спросил, возбудив этим ее интерес. Мне все-таки повезло, сейф наконец принял меня за своего, доверительно щелкнул, и дверца отошла.
– Готово! Я пошутил про запахи в карманах – слишком много времени прошло. Скорее, чего ты тут хотела! – Я распахнул дверцу шире, сам отклонился в сторону, и она перегнулась через мое плечо.
В маленьком пространстве сейфа было темно и почти пусто. Только толстая пачка тысячерублевок, такая же стопка долларов, банковские карты и несколько листов бумаги.
– Листы... Давайте их сюда! – влажно прошептала в ухо Таня.
Еще пролезая под забором, я твердо решил ни к чему не дотрагиваться руками в сейфе, но сейчас, когда я его сам же и открыл, это стало неважным. Я осторожно вытянул два листа из-под тяжелых денежных пачек и поднял их так, чтобы ей и мне было видно.
Как отворилась дверь в кабинет, я не слышал, но услыхал разговор – дверь, значит, уже была какое-то время открыта. Три голоса – два мужских и женский. Обернуться и посмотреть, что за нашими спинами, в этом положении я не мог. Сзади прижималась к моему затылку Танина грудь, ее горячее дыхание обдавало мое левое ухо.
– Дверь! – шепнул я ей, но та не среагировала, поглощенная бумагой.
Разворачиваясь из-под Тани, я задержал на бумаге взгляд. Это было завещание, которое искали, и Таня вчитывалась в него, забыв обо всем на свете.
– Кто-то вошел, Таня! Сзади! – Она меня словно не слышала, и я в этом беспомощном положении, зажатый между ее грудью и стальным ящиком, еще раз скользнул взглядом по бумаге. «Завещание... нотариальное бюро номер... Санкт-Петербург».
Сзади раздался грохот упавшего стула. Таня отпрянула назад, и я сумел подняться с корточек и выпрямиться. Первой я увидел Аллу, она стояла в шаге от двери с испуганным и удивленным лицом. За ней маячил Портной. Но не успел я сделать шаг в сторону, как твердый и холодный ствол дробовика ткнулся мне глубоко в шею, царапая мушкой кожу, и поддел меня под скулу.
– И здесь ты! Куда ни плюнь... – услышал я знакомый голос – дробовик был в руках моего старого курносого знакомца. Он подтянул меня к себе, разглядывая в упор с недоброй улыбочкой. – Ты и по сейфам, оказывается, шаришь?
Второй, громила с татуировкой на бицепсе, что встречал меня давеча во дворе, заходил со стороны Тани, по пути отшвырнув кресло.
– Куда девчонку? – Он обхватил ее сзади и слегка приподнял, та задергала ногами над полом.
– Вниз ее! Запри с собакой! – крикнул «курносый».
– Пустите! Руки прочь! – прорезал комнату Танин визг.
Но громила тащил ее к двери, не опуская вниз, а она брыкалась ногами, колотила его руками, куда могла достать, и визжала, визжала... Сквозь визг прорезался и другой женский крик.
Тогда я не выдержал:
– Оставь ее, сволочь!
Разрывая кожу на горле, запрокидывая назад голову, я почти соскочил с этого крюка. Моя голова была задрана назад, поэтому я не видел, как «курносый» ловко перехватил дробовик под моим горлом и ударил меня рукоятью точно под подбородок. Он это любил и умел – ломать людям скулы. Мои зубы лязгнули, затылок пронзила острая боль, все поплыло перед глазами. Я только услышал далекое: «Не бей его, подонок!» – и провалился в глубокую черную ночь.
37. Боль
Нокаут – это всегда темень и ночь, но редко длится дольше минуты. Потом наступает утро, а с ним немощь и такая боль, что, кажется, легче помереть. Я помнил это по своей боксерской юности, и сейчас это было то же самое. Поэтому, когда черная минута истекла и сознание, как туманная пелена, стало ко мне возвращаться, первым восприятием нашего прекрасного мира стала дикая боль в челюсти, а первая мысль – сломал ведь челюсть, гад.
Я лежал на полу около стола между ножками кресел, а левая рука была пристегнута наручниками к подлокотнику кресла. Приоткрыл глаза: в поле зрения ворс ковра, три человеческих ноги. В ушах гул и далекие неприятные голоса.
– Ожил, а ты боялась. Куда его? На охрану? Пусть ментов вызовут?
– Уже двенадцать. Сейчас все соберутся. Встретитесь – испортишь им настроение. В комнату какую-нибудь запри, сам найди, или здесь рядом, в спальню. Быстро! – Я узнал голос Портного.
– Осторожнее, не волочи его так, подонок, слышишь меня! В спальню мою несите, рядом! – Я почувствовал руки на своем лице, женские, прохладные и нежные.
Волокли меня вдвоем. Ноги мои, выражаясь боксерским языком, были как макаронины и не держали меня. Только когда меня больно двинули о косяк двери, да потом о перила лестницы, я начал поджимать и беречь свое тело и немного соображать. Пропихнули меня в какую-то дверь, приволокли к окну, бросили на пол и пристегнули наручниками к батарее отопления.
Хлопнула дверь, щелкнул замок, и я остался один: на полу, с раздирающей болью по всей скуле. Но голова мало-помалу прояснялась, вызываясь первой послужить беспомощному телу.
Я сунул свободную руку в карман, нащупал блокнот и, помогая пристегнутой к батарее рукой, достал из его задней крышки диктофон. Он был по-прежнему включен и все записывал. Теперь мне нужен был наушник, я благополучно вытянул его из нагрудного кармана. Теперь можно лежать и слушать, что со мной приключилось в соседней комнате.
Я отмотал запись на начало. Шорохи, стук шагов, шепот Тани. Звон банки масляного спрея об пол, опять мы шепчемся с Таней, про собаку, про масляное пятно в кармане, про револьвер... Снова грохот, крик и визг, сухой удар в кость, первый чужой крик: «Не бей его, подонок!» Это кричала Алла. Потом глухой стук об пол – я упал, – затем возня, грохот стульев, голоса наперебой.
Алла: «Ты убил его! Господи! Коленька, очнись...»
Портной: «Обыщи его. (Далекий визг и крики Тани.) Тьфу! Что он там с ней делает!»
Алла: «Не надо с ним так! Слышишь, подонок!»
Портной (грубо, «курносому»): «Сбегай вниз и отпусти девчонку. Пусть бежит отсюда или сидит, где хочет. Слесарей обратно отправь, без них обошлись. Нотариус пусть внизу ждет. Скажи ему, взломщика задержали, полиции будем передавать. И никого пока не пускай наверх».
Алла: «Не трогай ничего в моем сейфе! Не дотрагивайся до денег, ты, вор!»
Портной: «Ни-ни! Ничего не трогаю, упаси Бог... Здесь отпечатки пальцев одного твоего Коленьки, моих не будет».
Алла: «Он не двигается! Смотри! Что с ним? Ему помощь нужна!»
Портной: «Ментовка ему нужна. Скоро приедет, как только здесь управимся. Какая интересная бумага... Погляди, про тебя написано».
Алла: «Нашел?»
Портной: «Э, нет, только из моих рук!»
Алла: «Дай сюда!»
Портной: «Руки!»
Алла: «Подонок!»
Портной: «Э-хе-хе... Так он женушке своей законной ничего не оставил... Во, старикан, какой шутник! На, читай две строчки... Не трогай руками! И домик этот, оказывается, вовсе не твой. Где жить теперь будешь? У Коленьки?»
Алла: «Это подделка. Это не завещание».
Портной: «Нет, не подделка, душа моя. Имеется и второй экземпляр, в нотариальной конторе. Видишь адрес? Тихо, они приехали... А теперь слушай и соображай. Я это завещание сейчас оп... и себе в карман. Будешь себя вести хорошо, не станешь возникать и мне перечить, никто это завещание не увидит. И адрес этой нотариальной конторы тоже. Сообразила? Но за это сейчас ты проголосуешь точно, как я скажу. А потом, когда дела закончим и наследство получишь, ты еще со мной одним миллиончиком поделишься – за труды и хлопоты. А закобенишься – бумажка эта мигом отыщется, и ты как в сказке: из миллионерши – в нищую бездомную бомжиху. Усвоила?»
Алла: «Он шевелится. Его нужно на кровать».
Портной: «А ты боялась... Он еще успеет тебя потрахать».
Алла: «Дерьмо собачье!» (Стук в двери, шаги, кто-то вошел.)
Курносый: «Ожил, что ли? Куда его?..»
Я остановил запись и пошевелил челюстью – смогу ли я сегодня говорить? Или как Серега в больнице? За дверью скрипнули ступеньки, тихие вежливые голоса приблизились и затихли за соседней стеной. Гости собрались.
Я осмотрелся. Просторная, изящно обставленная спальня, широкая кровать с двумя подушками, надо мной зеркальный трельяж и тумбочка с ножками, вырезанными в виде львиных лап.
Ногой я подцепил тумбочку и подтянул под свою свободную правую руку. Еще мне нужна была бронзовая лампа с этой тумбочки. Удалось подцепить ее ногой за провод из розетки, и она мягко упала на пушистый ковер. Я сорвал абажур и примерил лампу к руке. Снова откинулся на спину, расслабил тело и подергал по очереди рукой, ногой... Вроде слушаются все, только вот челюсть...
Я привстал на колено, захватил львиную лапу тумбочки в кулак и со всей силы ударил ею в стену. Красивые розовые обои треснули, и под ними густо посыпалась штукатурка. Жаль было крушить эту красоту, но я перехватил тумбочку и ударил ею в стенку еще два раза.
Голоса за стеной стали громче, но слов по-прежнему не разобрать, только «бу-бу-бу» пяти-семи человек. Я снова ухватил львиную лапу и ударил о стену еще пару раз. Наконец дверь распахнулась, в спальню ввалились «курносый» и громила и молча кинулись в мою сторону. Их-то я и вызывал. Я уже привстал на колене, правой рукой сжимая бронзовую лампу. Когда «курносый» прыжками пронесся до половины комнаты, я махнул рукой и ударил открытой лампочкой по трельяжу. Раздался отвратительный хлопок, и на ковер посыпался серебряный дождик мелких осколков. Я выбросил руку с разбитой лампочкой ему в лицо, и он остановился в метре от нее.
– Стоять! Без глаз оставлю.
– Ты что, мужик! Мы сейчас тебя...
– Назад! – Я начал размахивать лампой, потому что слева вылезал громила. – Глаза береги!
– Пристрелю! – «Курносый» поднял свой дробовик и прицелился. Неприятный момент – тело пугается, но голова соображает и успокаивает: не идиот же он, чтобы стрелять при всех.
– Хозяин мне твой нужен. Понял? Портного зови! – и я дважды ударил тяжелой лампой по трубе отопления. Звон и гул, как по проводам, прошел и отозвался во всем коттедже, мне это понравилось даже больше, чем бить тумбочкой в стенку. – Портного! Ко мне, быстро! – и я еще несколько раз со всей силы брякнул по батарее.
«Курносый» развернулся и бросился к дверям. Громила остался и тупо следил за поблескивающим осколком лампочки в моей руке. Через полминуты в дверях появился Портной. Он вошел в спальню, мельком огляделся и молча присел на кровать. Впервые за все наши с ним встречи я заметил на его лице тень растерянности. Я махнул лампой и еще раз ударил по батарее, на этот раз не очень громко.
– Что ты хочешь? – вздрогнул Портной.
– Туда, – я указал лампой в стену.
– Спятил, что ли? Ты задержан на месте преступления, при свидетелях. Ты еще не в полиции, потому что нам не хотелось базара перед приличными людьми. Теперь это уже не имеет значения.
Я еще раз ударил по трубе, сильнее. Портной вскочил с кровати, направился к двери и бросил через плечо «курносому»:
– Приведи поселковых охранников, пусть отправят куда положено. – Повернувшись ко мне, добавил: – Я им заплачу, чтобы они печень тебе по дороге отбили. Деньги они любят.
Он был уже в дверях, когда я окликнул его.
– Портной, у меня предложение, от которого ты не откажешься. Компакт-диск! – И, превозмогая боль во рту, крикнул еще громче: – Диск!
Он остановился, но даже голову не повернул.
– Твой олигарх, яхтсмен, выпрашивал его у меня... большие деньги за него давал.
Тут он не выдержал, резко повернулся и пристально посмотрел на меня:
– И ты не отдал?
– Пока нет. Жалею. Но поезд не ушел. Деньгами не возьму, он меня за это из ментовки вытащит.
– А может, раз ты такой для всех опасный, тебя в ментовку не вести, здесь порешить?
– Не дури. Копии имеются, и, если что, их передадут.
– Что ты еще хочешь?
Я снова махнул лампой на соседнюю стену:
– Хочу с вами посидеть немножко, за одним столом. Послушать.
– Кому ты там нужен!
– Никому.
Портной шагнул вперед, на ходу буркнув: «Стоять в коридоре», и захлопнул за собою дверь.
– Что я получу взамен?
– Я ему откажу. Яхтсмену.
– Хочешь устроить там базар?
– Буду сидеть, как мышь. Обещаю.
– Что тебе от них нужно?
– Среди вас – убийца.
Портной поправил на себе воротник и усмехнулся:
– Если он там, то убивать никого не собирается. Сегодня он занят полезным и приятным. Как думаешь, кто это?
– Не знаю. Скажи им, в отмазку, что я нужен как независимый свидетель сделки, или наври что-нибудь, мне все равно.
– Тогда диск и копии мои?
– Одну копию оставлю, на всякий случай. Не возражаешь?
– Но если ты мне потом динамо крутанешь с этим диском и продашь, я тебе не позавидую, смерть принять, принять мучительную. Так?
– Так.
– От тебя, Соколов, слишком много хлопот, не проживешь ты долго. Ладно, я попробую. Тебя пристегнут наручниками к креслу. И чтобы рот не разевать.
38. Последняя встреча
Когда меня выводили в наручниках из спальни, соседняя дверь в кабинет была открыта, за ней стоял Портной. Он отступил на шаг, и «курносый» втолкнул меня в кабинет. На диване и в креслах за журнальным столиком сидели четверо, два других кресла были свободны. За письменным столом восседал сухонький человек в очках, но как-то скромно, бочком.
«Курносый» подвел меня к креслу, дернул мою руку за наручник вниз, и я сел. В повисшей тишине только звякнула цепочка со снятого с запястья «курносого» наручника, и затем звонко щелкнул замок наручника на подлокотнике моего кресла. Нотариус за письменным столом оторвался от бумаг и рассматривал меня с опасливым любопытством. Портной закрыл дверь кабинета на ключ и сел рядом в свободное кресло. Я оказался в торце столика, спиной к двери. На диване сидел Стукалов, рядом с ним Алла. Напротив через столик, в кресле, – Глотов. Справа от меня – Портной, а между ним и Глотовым сидел молодой Софронов.
– Господа, с одним делом покончили, приступим теперь к главному. – Портной был, похоже, за председателя. – Объясню, почему с нами сел этот господин в наручниках. При голосовании, возможно, нам придется пригласить еще внучку покойного... Она дома, но плохо себя чувствует...Так вот, этот господин в наручниках – единственный для нее авторитет. Не хочу, конечно, обидеть ее родного отца... Без этого господина она заартачится, и мы только потеряем время. Кроме того, нам нужен, помимо нотариуса, еще незаинтересованный свидетель, скажем так – понятой. Никто не возражает? Тем более все вы его знаете, неоднократно видели в самых разных обстоятельствах... Поэтому представлять его не буду. В наручниках он, я поясню ситуацию, только потому, что пытался влезть в этот сейф без нас, подговорив на это еще и внучку покойного. Пусть с этим разберется полиция.
– Приступайте! – злым голосом выкрикнул молодой Софронов.
Я внимательно рассмотрел каждого. Стукалов мял перед собой ладони. Алла безучастно, со скучающим видом, смотрела в окно. Глотов изредка поднимал на меня глаза, будто в первый раз меня видел и оценивал. Молодой Софронов никуда определенно не смотрел, вертел головой, подергивал плечом и нервно ерзал в своем кресле. Только Портной изредка улыбался и чувствовал себя здесь в своей тарелке. На столике перед ними валялись в беспорядке бумаги, одна из которых, как я мог издали прочесть, была описью содержимого сейфа. Сам же сейф был теперь закрыт, банка ружейного масла по-прежнему валялась под ним на полу.
Ясно было, что в описи сейфа завещание отсутствовало, и приглашенный нотариус подсчитывал расклад наследства между наследниками «по закону», то есть по степени родства. Молодой Софронов поэтому и дергал нервно плечом, что уже чувствовал себя обделенным.
– Господа, за десять минут мы со всем этим управимся. – Портной с уверенным видом откинулся на спинку кресла. – Нотариус, вы готовы?
– Полминуты... заканчиваю.
– Хорошо, – продолжал Портной. – Тогда я вам напомню... У нас сугубо джентльменское соглашение, об этом мы договорились. Каждый из нас был и до этого крупным акционером завода, теперь же к некоторым отходят еще акции из наследства покойного господина Софронова. Сейчас мы услышим от господина нотариуса, какой долей акций завода располагает каждый из присутствующих. Напомню, поскольку, как и ожидалось, письменного завещания ни в сейфе, ни у нотариусов не обнаружено, наследство распределяется «по закону», то есть по степени родства. Разумеется, каждый потом может свериться с нашими расчетами, ведь мы не деньги делим. Нам важно, чтобы сейчас каждый проголосовал своей долей акций, включая те, которые он получит по наследству, чтобы мы смогли выбрать нового директора завода. Сейчас же, в этом кабинете, а то наш завод, что корабль в бурю и без руля! Господин Глотов, надеюсь, на меня не обидится.
– Да перестаньте вы толочь одно и то же! Приступайте, наконец! – выкрикнул Софронов, но Портной даже не взглянул на него.
– ...Напоминаю, что присутствующие за столом владеют тремя четвертями всего завода, поэтому наша встреча правомочна и равносильна общему собранию акционеров. Но, повторюсь, пока наследники не вошли официально в свои права, наше соглашение – чисто джентльменское. Всем понятно? Возражения есть? Дополнения? Тогда приступим.
– Господа, я подсчитал ваши доли... – Нотариус встал, потряс в пальцах листок бумаги и оглядел всех поверх очков. – Позвольте зачитать?
– Читайте. – Портной сел и приготовился записывать.
– Супруга покойного, Алла Васильевна: двадцать пять процентов акций. Фирма «МегаФинанс»: двадцать процентов. Софронов Игорь Иванович: шестнадцать процентов. Глотов Леонид Кузьмич: четырнадцать процентов. Упомяну еще как наследницу внучку покойного, Татьяну, с ее восемью процентами. Прочие акции принадлежат миноритарным акционерам.
– Благодарю вас, ситуация всем понятна, приступим, господа, к голосованию. У нас две кандидатуры на пост генерального директора завода. Мы сейчас проголосуем, нотариус подсчитает поданные голоса за каждую кандидатуру, умножит на соответствующие доли акций каждого голосующего, и мы узнаем имя нового директора. Это совершенно законно. Не так ли? – и Портной, усмехнувшись, повернулся ко мне.
Как ни хотелось беречь больную челюсть, но раз уж он меня спросил, я все-таки выдавил из себя:
– Портной, достань из своего кармана завещание, которое ты вынул из сейфа, пусть нотариус его тоже прочитает. Не жульничай.
Портной замешкался только на секунду:
– Господа, прошу прощения, что посадил сюда этого преступника, сейчас его выведут. Он начинает базар, как всегда...
Он двинулся к двери, но все, что мне было нужно, я теперь успевал при любом раскладе. Превозмогая боль в челюсти, я крикнул:
– Завещание покойного Софронова я держал в своей руке четверть часа назад. И только поэтому я в наручниках.
– Ложь! – крикнул Портной, гремя ключами в замке двери. – Он врет, он всем нам вредит! Это взломщик сейфов, он преступник! На пост охраны его! Сдайте полиции!
Но я успевал, мне оставалось только несколько слов.
– Портной, ты можешь оставить ту бумагу на память в своем кармане, второй экземпляр завещания – в нотариальной конторе номер пять, город Санкт-Петербург... Все слышали номер? – «Курносый» уже отстегивал мой наручник от кресла, громила захватывал меня за грудки. Я стал кричать громче, чтобы меня услышали в этом шуме: – Отправьте туда факсом свидетельство о смерти и через полчаса получите текст завещания Софронова!
– Прекратить! Портной, сволочь, оставь его, не трогать! – Молодой Софронов вскочил со своего места, кинулся ко мне и стал бороться с бугаем. Тот только осторожно отодвигал его от себя мощной рукой, с улыбкой поглядывая на Портного и ожидая от него знака.
Еще раз превозмогая боль и перекрывая общий шум, я выкрикнул:
– Номер пять, Санкт-Петербург! Портной, не делай глупости! Это бесполезно!
Теперь вскочил и Глотов:
– Оставьте его! Портной, ты ответишь за это! Прекратить!
– Ладно, пусть... – Портной махнул рукой, и меня оставили в покое. Чуть помедлив, он мотнул головой на дверь, выпроваживая своих подручных.
Молодой Софронов, как нервнобольной, дергался из стороны в сторону рядом со мной. Самый старый среди нас Глотов так и повис с угрожающим видом над столиком, не меняя своей позы.
– Что ты, Портной, с нами мухлюешь! За дураков нас держишь? – Глотов схватил со столика опись сейфа, смял ее в кулаке и бросил в лицо Портному. – Сам это придумал или кто подсказал?
– Господа... мы можем сейчас разойтись, если вы не согласны... – Удар бумажного шарика в лоб отрезвляюще подействовал на того.
– Зачем же – разойтись? – Глотов оглядел всех в поисках поддержки. – Ты доставай, что у тебя там спрятано в кармане, и тогда подсчитаем, проголосуем... Или ты чего-то другого хотел, прохвост?
– Без словечек!
Я взглянул на Аллу. Внешне она была спокойна, как лед, безучастно смотрела в окно, нижняя губа презрительно поджата. Я почувствовал вину перед ней и, если бы она сейчас на меня посмотрела, извинился бы. Телепатия или женская интуиция, но как-то я задел ее своим взглядом, она вдруг обернулась ко мне, и мы встретились глазами. В ее глазах были только вызов и гнев. Я не успел даже пошевелить больной скулой, чтобы извиниться, как она выкрикнула:
– Портной! Достань это завещание и покажи всем! Пусть обрадуются.
Портной усмехнулся, неспешно залез во внутренний карман пиджака, вынул сложенный вчетверо лист, развернул и бросил его на середину столика. Завещание, как осенний лист, качнулось в воздухе и упало. Сразу несколько рук одновременно дернулось к нему, но первой успела и выхватила его Алла и протянула его нотариусу:
– Ну-ка, нотариус, прочти нам, что и кому оставил мой муженек. Не стесняйся и не тяни свою резину!
Нотариус поправил очки и с опаской принял из ее рук бумагу. Бегло ее просмотрел, поднес ближе к глазам, рассматривая печати, и быстро глянул поверх очков на Портного.
– Читать?
– Читай, читай! – раздраженно крикнул Портной. – Только суть читай!
– Суть... Завещание составлено в Санкт-Петербурге... пятнадцатого июня сего года...
– То-то я гадала, куда он бегал перед нашим отплытием в круиз. Старый хрыч! – Закинув ногу на ногу, с каким-то отвращением на лице, Алла снова отвернулась к окну.
– ...Дом и земля под ним завещаны мной внучке Татьяне Игоревне... акции завода завещаны поровну – сыну Игорю и внучке Татьяне... Своей супруге Алле Васильевне завещаю денежные средства в сумме моего заработка по месту работы со дня нашей свадьбы... Прочие денежные средства на счетах и наличные – поровну между прямыми наследниками...
– Какой мерзавец, старый пень! Чтоб законную жену выгнать на улицу! Дерьмо старое...
– Не распускай язык, стерва! – выкрикнул молодой Софронов, но Аллу уже понесло.
– Расщедрился, козел! Жене оставил трудовой заработок за два месяца. Ворюга! Импотент вонючий!
– Молчи, дрянь! – Софронов кинулся к ней и схватил за плечо.
Та пронзительно закричала «А-а!». В этот момент спина Стукалова, сидевшего рядом с Аллой, откинулась назад, мелькнул его здоровенный кулак и утонул в мягком животике Софронова. Тот застонал и стал оседать на пол. Но Стукалов уже подался вперед и левым кулаком со всей силы ударил его еще в лицо. Софронов откинулся со шлепком к стене, ударился о нее затылком и с каким-то удивленным и обиженным выражением лица сел наконец на пол.
Наступила мертвая тишина, все с ужасом смотрели на него, никто не мог вымолвить ни слова. Вдруг Софронов, не пытаясь даже встать с пола, а только удобнее откинувшись спиной к стене, полез рукой в карман, я сразу подумал – вот сейчас покажет нам нож, и тоже японский. Но нет, он всего-навсего вытащил мятый носовой платок.
Первой не выдержала Алла.
– Сволочи вы все, ублюдки, все до одного! – Она вскочила с дивана и побежала к двери. – Бандиты, убийцы! – Справившись с дверью, она открыла ее нараспашку и выскочила из кабинета. Дежуривший за дверью «курносый» опасливо отскочил в сторону.
Следом за ней сорвался с места Стукалов и, споткнувшись о ноги сидящего на полу Софронова, выбежал в открытую дверь.
«Вот он, жених», – подумал я. Потом привстал, как сумел, с кресла и протянул руку Софронову. Но тот проигнорировал мою помощь и поднялся сам. Портной со скучающим видом начал собирать со стола бумаги и укладывать их в свою кожаную папку.
– Я полагаю, господа, мы можем считать наше собрание закрытым... Соберемся как-нибудь в другой раз, в более удобном месте.
– Сиди на месте, Портной! – сдавленным голосом тихо выкрикнул Глотов.
Читать бесплатно другие книги:
