Случай Растиньяка Миронова Наталья

Глава 15

Герман поехал на Рублевку. В этот утренний час дорога из Москвы в область была свободна, и он гнал машину в холодном бешенстве, зная, что застанет дома и отца, и дочь. Голощапов в последнее время совсем перестал ездить на работу, Изольда тоже себя не утруждала: если и появлялась, то гораздо позже.

«Лёнчик, – кипел Герман. – Какая сволочь! Что я ему сделал? Даже о топазах успел доложить! Слежку организовал, – сообразил Герман, – иначе откуда бы Изольда узнала адрес уже назавтра? А может, у меня на машине маячок? Может, за мной давно следят? Может быть. Нет, давно – вряд ли, иначе они уже знали бы все о Кате. Да и я засек бы слежку. Они узнали только три дня назад в театре, а в театре мы с Лёнчиком столкнулись случайно, это сто пудов. Но он стукнул оперативно, ни минуты не упустил, поганец. Наружку за мной пустил… а я ничего и не заметил… Ладно, я с тобой еще поквитаюсь, неприкосновенный ты наш».

Он ворвался в усадьбу, бросил машину на круговой дорожке у подъезда и стремительным шагом вошел в дом, так и не ставший для него родным. Теперь же он был твердо намерен покинуть этот дом навсегда.

Отца и дочь Герман застал в столовой за завтраком. Прекрасно. Не придется повторять.

– Я с тобой развожусь, – не здороваясь, бросил он Изольде.

– Нажаловалась уже, – догадалась Изольда. – Ишь, неженка! Что я ей сделала? Я ее пальцем не тронула, между прочим!

– Ну, это твое счастье, что не тронула, – зловеще проговорил Герман.

И тут подал голос сам Голощапов:

– Это ничего, что я тут сижу? Валяйте дальше, считайте, меня тут нет.

– А я уже все сказал, – холодно отчеканил Герман. – Я развожусь с твоей дочерью, Аркадий Ильич, и увольняюсь из фирмы.

– Эй, погоди, погоди, – заволновался Аркадий Ильич, – ты горячку-то не пори… поперед батьки в пекло…

– Да пусть его увольняется, папа, – вмешалась Изольда. – Нам без него веселей будет. Только пусть деньги вернет. Компанию свою, – перечисляла она зловеще, – все, что он в папашу своего вбухал. Пусть вернет и катится на все четыре.

– Я тебе что-нибудь задолжал, Аркадий Ильич? – холодно осведомился Герман.

– Ничего ты мне не должен, – буркнул в ответ Голощапов.

– Прекрасно. – Герман бросил взгляд на Изольду. – Но я попрошу сделать в фирме аудит, чтоб все было чисто, никаких недомолвок. Да, а сотовую компанию я выкуплю. Она на твои деньги создана.

– Ничего ты мне не должен, – повторил Голощапов. – Прибыля со мной делил? Делил. Ну и все, она давно окупилась.

Герман такого не ожидал, даже растерялся немного. Изольда тоже.

– Ты что, папа? Фирму подарить хочешь? – встряла она, опомнившись. – Пусть заплатит, и черт с ним. Будто мы без него не проживем…

– Заткнись! – рявкнул на нее Голощапов. – Уйди от греха. Уйди, кому сказано?

Две пары бульдожьих глаз яростно уставились друг на друга, две бульдожьи челюсти угрожающе выпятились. «Прямо как в театре», – подумал подкованный с недавних пор Герман, невольно смакуя колоритное зрелище, хотя больше всего ему хотелось придушить Изольду.

Она сдалась первая. Поднялась из-за стола, тряхнула чудовищными красно-рыжими волосами. Как будто пожарное ведро на голову надела.

– Между прочим, я ничего такого не делала! Он себе хахальницу завел, а я должна терпеть? Может, мне неприятно! И я ей просто сказала, чтоб губу не раскатывала, вот и все! А так пусть трахаются, мне дела нет.

И она величавой, как ей казалось, поступью прошествовала к выходу из столовой.

– Сядь, – хмуро велел Герману Голощапов. – Никуда я тебя не отпущу. Что ты из-за бабы такой хипеж поднял?

– Это не баба, – тихо сказал Герман. – Это женщина. Я хочу на ней жениться. Мне сорок один год, а у меня ни кола, ни двора. Я детей хочу, нормальной жизни.

– Ладно, это я понять могу, – хмуро заговорил Голощапов. – Но увольняться-то зачем? Работай себе… Кто тебе мешает? Я тебе генералку выдал, Зольку права голоса лишил, мало тебе? Куда ты теперь пойдешь?– Ну, из кризиса выходим помаленьку, я найду работу.

Голощапов тяжело покачал головой.

– Вот за что ты так, а? Что я тебе плохого сделал? Знаю, знаю… На Зольке женил. Ну, прости старого дурака.

– Аркадий Ильич, мне нечего тебе прощать. Я от тебя столько добра видел! Но остаться не смогу. Она… она не поймет. Не простит. Я должен принести хотя бы эту жертву. Я торопиться не буду, найди себе другого генерального. Могу порекомендовать кого-нибудь…

– Кому ж я смогу доверять, как тебе? – горько вздохнул Голощапов. – Сам уже не тяну, думаешь, я не понимаю? Не Лёнчику же капиталы передавать! Да и не пойдет он… К нему теперь на кривой козе не подъедешь…

– Это он донес, – угрюмо проговорил Герман. – Мы с ним в театре встретились… случайно. В антракте. А на другой день к ней уже Изольда нагрянула.

– Ладно, Лёнчика я беру на себя. Я с ним еще за «АрмСтил» не рассчитался да за Васильевский ГОК. Так уж до кучи… А ты останься. С родителями не познакомил… – неожиданно добавил Голощапов.

Герман с удивлением понял, что старик искренне обижен.

– Я им не говорил, что женат, – предложил он в виде объяснения. – Да я и не был женат, по большому счету. Наш брак был фикцией с самого начала. От ребенка она избавилась… Меня к себе не подпускала… Мы и были-то с ней всего раз… в ту брачную ночь, – криво усмехнулся Герман.

Это стало для Голощапова новостью.

– А что ж ты… не мужик, что ль? – спросил он.

– Я пытался ее уговорить… много раз. Она не хотела. Не силком же ее брать, в самом деле!

Голощапов все не понимал.

– А хоть бы и силком! Имеешь право по закону.

– Извини, Аркадий Ильич, насиловать женщину – это не по закону. Даже законную супругу. Да и что уж теперь толковать… Я встретил ту, другую. Я пойду?… – Герман сделал движение подняться.

– Только с работы не уходи, – остановил его Голощапов.

– Нет, я уйду. Разведусь и уйду. Но я помогу тебе, обещаю.

Герман поднялся из-за стола и вышел. Поехал обратно в Москву. В Подсосенский переулок.

Он связался с адвокатом Понизовским, попросил подготовить бумаги о разводе, а сам принялся подыскивать человека на свое место. Это была архисложная задача – найти такого, кто внушил бы доверие Голощапову. Герман решил искать не честного, а, наоборот, запятнанного, такого, кого Голощапов мог бы держать на крючке и постоянно контролировать.

Ему страшно было даже подумать об отце. Допустим, он найдет себе работу. Нет, никаких «допустим», непременно найдет! Но прежнего размаха, прежней свободы с деньгами уже не будет. Как сказать отцу, что его мичуринские затеи не выстоят против зарубежных компаний, поставляющих на рынок картофельный «голден делишес»?

Если принять голощаповский подарок и забрать сотовую компанию, тогда должно хватить… Но так хотелось уйти чисто, красиво, не взяв ничего! Компанию выкупить. Тогда придется влезать в долги… И компанию выкупить, и отцовское хозяйство содержать – на это накопленных им средств не хватит. Что же делать? Герман ломал голову и не находил ответа.

Так прошла неделя. Наступил декабрь. Катя не давала о себе знать. Герман тосковал по ней до скрежета зубовного, но сам не осмеливался позвонить. Пока не оформлен развод, он не покажется ей на глаза.

Позвонил Понизовский и сказал, что Изольда не желает разводиться. Герман ничего другого и не ждал. Понизовский заверил его, что развод можно оформить и без ее согласия, но это займет больше времени. Что ж, придется ждать. Герман распорядился немедленно дать ход делу.

Все это время он работал. Пока нет нового человека, приходилось самому. Сотрудники – чисто дети: чуть пошел слушок, что генеральный увольняется, раскапризничались, начали испытывать границы дозволенного. Герман пресекал такие попытки железной рукой. Ему и с Урала звонили, и из Казахстана, опять просили приехать, но он сказал: принимайте решения сами.

Синоптики обещали чрезвычайно суровую зиму, но в первой декаде декабря еще стояла теплая погода с плюсовой температурой.

И вдруг позвонила Катя.

Была суббота, пятое декабря, она застала Германа дома, хотя звонила по привычке на мобильный. Попросила о встрече. Герман обрадовался до полного одурения, предложил за ней заехать. Катя сказала, что приедет к нему сама, уточнила только, дома ли он. Он подтвердил, что дома, ждет, напомнил код калитки и подъезда… Кричал в трубку, почти ничего не слыша за гулом крови в ушах, даже не разобрал, какой у нее голос. Она сказала, что сейчас приедет, и он принялся ждать.

Катя так и не собралась к гинекологу. Признаки то отступали, то подступали вновь, но на душе у нее было так тяжко, что думать не хотелось еще и об этом. Она перемогалась, работала через силу и ждала вестей от Германа. Не может быть, чтобы он вот просто так взял и ушел. Он обещал, что разведется. Развод – дело долгое, а с этой его Изольдой… Наверняка она ему еще нервы потреплет напоследок.

Может, не надо было с ним так сурово? Может, позвонить? Ну да, позвонишь, а он спросит: ты чья? Так спрашивала под конец жизни ее свекровь, ополоумевшая, разбитая параличом мать Алика. Стоило выйти за дверь и снова войти к ней в комнату, как она тут же забывала, что видела тебя минуту назад.

Катя зябко повела плечами. Что-то знобило ее все последнее время. На улице тепло, как будто еще ноябрь тянется, но внутри поселился холод. Только один человек мог ее согреть. Стоило руку протянуть, взять телефонную трубку…

Звякнул колокольчик над дверью: в галерее посетитель. Катя поднялась из-за стола и обомлела. Алик. В галерею вошел Алик.

– Не ждала? – начал он с порога. – Думала, не найду?

– Как ты меня нашел? – спросила Катя.

– Добрые люди подсказали.

Алик держался нагло: верный признак, что трусит.

– Что тебе нужно?

– Что мне нужно? Мне нужна моя жена.

– Здесь ты ее не найдешь. Я тебе больше не жена. Я разведусь с тобой.

– Да? А сына видеть хочешь? Ну, тогда придется заплатить.

– Алик, что ты городишь? – рассердилась Катя.

– Ничего я не горожу! Нашего сына похитили! И это все ты виновата!

– Что? Кто похитил? – Катя еще ничего не понимала, но не разумом, а материнским нутром уже поверила и испугалась. Ей почему-то вспомнился тот скверный сон о благотворительном ужине. Спасение детей! Там же речь шла о спасении детей! Знака ждала? Вот и знак. Она тряхнула головой, прогоняя глупые мысли. – Говори толком.

– Чеченцы похитили. Я им задолжал. Требуют пять миллионов. Долларов.

– Ка-акие чеченцы? – начала заикаться Катя. Разум отказывался воспринимать его слова. Она бросилась к Алику, схватила за грудки. – Где мой сын? Что ты с ним сделал?

– Твой сын? – визгливо зачастил Алик. – Ты его бросила! Если б ты тогда нас не бросила, ничего бы не было! А они пришли и увели. За долги. Я им задолжал, понимаешь? Они в казино работают. Мне надо было фирму выкупить…

Катя больше не слушала. До нее наконец дошла названная им цифра.

– Пять миллионов долларов? Да где ж мне взять пять миллионов долларов? – залепетала она в страхе.

– Ничего, захочешь вернуть сына – найдешь.

– Ни у кого из моих друзей таких денег нет. Ты с ума сошел… Где я возьму пять миллионов долларов?

– У тебя хахаль богатый. У него попроси.

– А ты откуда знаешь про моего хахаля? – насторожилась было Катя, но эта мысль показалась ей несущественной и тут же ушла, забылась. – Он не даст, мы с ним расстались.

– А ты попроси по-хорошему, он и даст.

Катя пристально вгляделась в лицо бывшего мужа. «Дешевый красавец долго не живет», – мелькнули в памяти слова Этери.

– Я тебе не верю, – сказала она. – Ты все это выдумал, чтобы деньги у меня выманить.

– Не веришь? – протянул Алик обиженно и злобно. – Хочешь с сыном поговорить?

Он набрал на мобильном какой-то номер, сказал: «Дайте ему трубку», и протянул телефон Кате.

– Алло! Саня?

До нее донесся еле слышный, неузнаваемый голос-шелест:

– Мама, спаси! Я в каком-то га…

Трубку перехватили, связь прервалась.

– Ну что, бедилась? – злорадно спросил Алик.

– Я даже не уверена, что это он…

Но в душе Катя уже знала, что это он. Ее сын. Саня, Санечка… Она принялась лихорадочно соображать. Герман? Они так расстались, она ему такого наговорила, что теперь просить пять миллионов… Растиньяком называла. Тоже порядочная нашлась. Сбежала от мужа, бросила сына… Вот и доигралась. А если Герман рассмеется ей в лицо? Этери? У нее таких денег нет. У Левана попросить? Еще неизвестно, что он скажет. Продать картину Татарникова? Не дадут за нее пять миллионов, да и долгое это дело – картину продавать… Даже если бы Катя согласилась продать почку, все равно пяти миллионов не дадут…

– Ну, чего стоишь? Звони! – прервал ее размышления Алик.

Катя вытащила из кармана юбки мобильный телефон и вызвала из «списка друзей» заветный номер. Он ответил мгновенно.

– Герман, это я… Нам надо встретиться… Поговорить… Ты можешь прямо сейчас? Ты дома? Я приеду. Нет, заезжать не надо, я… – Катя чуть было не сказала: «Я на машине», но вовремя спохватилась. – Я сама приеду. Да… Сейчас… Да, я помню коды.

Катя обернулась к Алику. У него на лице было написано жадное вожделение игрока, которому идет масть, но Кате было не до таких нюансов, она над этим даже не задумалась.

– Ты на машине?

– Да, я тебя подвезу, – засуетился Алик. – Э-э-э… куда ехать?

Кате показалось, что он и без нее прекрасно знает, куда ехать, но опять мысль мелькнула, так и не зацепившись за сознание. Эта мысль не имела отношения к ней и к Саньке.

– В Подсосенский переулок.

Катя торопливо закрыла галерею, включила сигнализацию. У нее было чувство, что она покидает галерею навсегда. И эту мысль она тоже прогнала. Не до того сейчас.

– Скажи мне, что случилось, – настойчиво заговорила она по дороге. – Кто эти чеченцы? Как это получилось, что ты им столько задолжал? – Она приказывала себе даже не думать о худшем, но все-таки спросила: – Где гарантия, что они отпустят его живым?

– Да ничего они ему не сделают! Четыре лимона надо на счет перевести, а пятый – наличными. И все дела. Санька – просто гарантия, что мы все выполним и деньги вернем.

– Просто гарантия… – помертвелыми губами повторила за ним Катя.

Алик опять пустился в рассуждения, что она, дескать, сама виновата, нечего было из дому убегать, но Катя больше не слушала. Ей вспомнилось, как она однажды сказала Этери, что Алик при случае сдал бы Саньку в детдом. Она и сама не подозревала, насколько была права. «Просто гарантия…» – вертелось у нее в голове.

Когда въехали в Подсосенский переулок, Катя показала Алику дом. Припарковаться на улице было немыслимо, и она, войдя в защищенную кодом калитку, открыла ему ворота. Ворота были просто обмотаны цепью без замка. Затеи сельской остроты, как сказал бы Пушкин.

Алик завел машину во двор, занял место кого-то из жильцов, уехавшего в этот мглистый зимний день по делам.

– Сиди здесь и жди, – приказала Катя. – Я должна сама с ним поговорить.

Алик еще что-то недовольно бубнил, но Катя не стала слушать, захлопнула дверцу и вбежала в знакомый подъезд.

Герман был вне себя от счастья. Обнял ее, кинулся целовать, даже не замечая, в каком она состоянии.

– Ты пришла… пришла… – бессмысленно твердил он.

Катя высвободилась. Герман глянул ей в лицо и сразу понял: что-то произошло. Он помог ей раздеться, повесил пальто на крючок и, обняв Катю за плечи, повел ее в комнату.

– Прости, – начала она, не дожидаясь вопроса. – Я так виновата… Такого тебе наговорила… А сама я…

– Просто скажи мне, что случилось, – предложил Герман.

Катя смотрела на него, не зная, с чего начать.

– Прости, – повторила она, – я тебе солгала. Тебя ругала, а сама я замужем. Нет, это бывший муж, но формально… мы еще не разведены.

Герман вглядывался в нее с молчаливым ужасом. От нее осталась половина. Ее милое округлое лицо как будто сгорело от страшной вести. А он еще ничего не знал.

– Катя, – заговорил он тихо, – это неважно. Это не имеет никакого значения. Что случилось?

– Я… У меня есть сын. Его похитили. – Ну вот, самое важное сказано. Нет, это еще не самое важное. – Они требуют выкуп. – Катя не сводила глаз с лица Германа. – Пять миллионов долларов.

– Это все, что тебя волнует? Пять миллионов я тебе найду. А теперь расскажи подробно. Не упуская ничего. Дать тебе воды?

– Да, пожалуйста. Герман, ты дашь мне эти деньги? – Катя вскочила и пошла за ним на кухню. – Я должна знать.

Он остановился в коридоре, взял ее за обе руки, поднес их к губам.

– Конечно, дам, что за вопрос? Успокойся. Все будет хорошо.

В кухне он открыл холодильник, достал бутылку минеральной воды…

– Не надо стакана, – хрипло попросила Катя, выхватила у него бутылку и, отвинтив крышку, отпила сразу чуть ли не половину. Она даже не подозревала, что так сильно хочет пить. – Я верну тебе эти деньги, ты не думай…

– Да не в деньгах дело. Может, они еще и не понадобятся. Нет-нет, не волнуйся, деньги будут. – Захватив в кухне еще одну бутылку воды, Герман привел Катю обратно в большую комнату, переделанную под кабинет. – А теперь садись и рассказывай все по порядку.

– Мой муж – игрок, – начала Катя. – Полгода назад я ушла от него, он… занимал деньги от моего имени, а мне приходилось отдавать. Этери устроила меня в эту галерею…

Герман кивнул. Многое стало понятно.

– А сын? – спросил он.

– Он любит папу, – потупилась Катя. – Он остался дома.

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать. Я родила еще в школе, мне самой шестнадцать было, – смущенно призналась Катя. – Дура была.

Это признание Герман пропустил мимо ушей.

– Как он тебя нашел? Твой бывший муж? Он же не знал, где ты живешь все это время?

– Я сама удивилась… Спросила, он говорит: добрые люди подсказали. Да это неважно, – отмахнулась Катя.

– Ошибаешься, это очень важно. Ладно, что было дальше?

– Он сказал, что сына похитили чеченцы.

– Чеченцы? Какие чеченцы? – напрягся Герман.

– Не знаю, он не сказал. Сказал, что они в казино работают. Что он им задолжал.

– Пять миллионов?

– Он говорит, что да. Герман…

– Насчет денег не волнуйся, – торопливо перебил ее Герман. – Считай, они у тебя уже есть. Что еще он говорил? Вспоминай все.

Катя добросовестно пыталась припомнить.

– Я сказала, что у меня таких денег нет. Я раньше за него всегда отдавала, но там счет шел на тысячи. Пять тысяч долларов… Четыре тысячи евро… Вот помнишь, ты мои картины купил? Я смогла расплатиться с долгами.

В груди у Германа разгорался удушающий гнев. Он даже Изольду, даже Лёнчика ненавидел не так сильно, как незнакомого ему пока Катиного мужа. Вот разве что… Вахаева. Больше не с кем было сравнивать. Он отпил воды из своей бутылки.

– Что он на это сказал? – продолжал Герман, стараясь держаться невозмутимо. Ему не хотелось пугать Катю.

Катя вспыхнула. Кровь бросилась ей в лицо и тут же отхлынула. Она снова стала белей полотна.

– Велел у тебя попросить.

– А обо мне ему откуда известно?

– Я не знаю.

– Последний вопрос: ты не думаешь, что все это розыгрыш? Чтобы выманить у тебя деньги?

– Да, я так и подумала, а он позвонил куда-то и попросил, чтоб мне дали поговорить с Санькой. Это мой сын.

– Дали?

– Да, но было плохо слышно, и он сказал только «Мама, спаси». И еще что он где-то… Я не поняла, а связь сразу прервали. Наверно, у него отняли телефон.

«Ты не поняла еще кое-чего, – подумал Герман. – До тебя еще не дошло, что муж знает, где сын, раз он в контакте с похитителями. Ну, сволочь, ты у меня попляшешь!» – пообещал он мысленно.

– Где твой муж? – спросил он вслух.

– Во дворе, в машине. Он меня сюда привез.

– Хорошо. Зови его сюда. Потолкуем.

– Герман, а деньги?

– Будут деньги, будут, не волнуйся. Сначала мне надо с ним поговорить.

Катя набрала номер на мобильном телефоне и вызвала в квартиру Алика.

Он пришел. Старался держаться нагло, хотя видно было, что трусит.

– Привет, свояк! – бросил ему Герман, и Катя пняла, что в этом слове кроется гнусный намек на то, что Герман спал с ней, женой Алика. Алик не отреагировал, ему было не до таких тонкостей.

Герман смотрел на Алика оценивающе, а Кате стало невыразимо стыдно. Даже в такую минуту, когда думать надо только о сыне, она вдруг поняла, до чего позорно быть женой – пусть и бывшей! – такого, как Алик. Пусть это было давно и неправда, но когда-то же она с ним спала! Сына от него родила!

Алик выглядел плохо, ей только теперь удалось это понять. Он как будто и растолстел, и похудел одновременно. У него обозначился пивной животик, но какой-то обмякший, словно из него выпустили воздух. Лицо тоже округлилось, но все потекло вниз, повисло складками. А ведь они с Аликом ровесники, он даже младше на несколько месяцев!

«Ты тоже не королева красоты», – сердито напомнила себе Катя.

– Ну, давай рассказывай. – Сам того не подозревая, Герман повторил формулу Этери.

Алик повел себя, как покойный Михаил Евдокимов в известном скетче. Набычился и забормотал:

– А чего рассказывать, не знаю, чего рассказывать.

– Ну как же! Где сына потерял, что за чеченцы? Кто такие, может, я их знаю? Я в Чечне воевал, многих знаю. Так откуда чеченцы? И сколько их?

– Двое. Они… мои инвесторы.

– Ты же говорил, в казино работают! – яростно перебила Катя.

– Я… – Пойманный на лжи Алик растерялся. – Я взял деньги у инвесторов, они в меня вложились, а прибыли нет. Они на меня давили, я стал играть, чтобы деньги вернуть. А что, инвесторы не могут в казино работать?

– Ладно, не в этом дело. Имена у них есть? – терпеливо продолжал Герман.

– Есть. Одного зовут Ахмед…

– А другого – Мустафа? – насмешливо спросил Герман.

– Да… – Алик неуверенно и пугливо покосился на него.

– Фамилии знаешь?

– Ахмед Ахмедов…

– А Мустафа Мустафин? – опять перехватил инициативу Герман.

– Нет… Мустафа Вахаев.

Герман не подал виду, но внутренне весь подобрался, сделал стойку, как охотничий пес.

– Ну а дальше? Что ты телишься? Рассказывай, как дело было.

– Они пришли… Я в казино проиграл…

– Пять миллионов? – иронически осведомился Герман.

– Нет, но они меня… на счетчик поставили.

– Дальше?

– Ну, они пришли и сказали, что счет дошел до пяти миллионов и что если я не отдам… И забрали сына.

– И все это было сегодня?

– Да. Дали номер счета, – добровольно выдал информацию Алик, – на него надо четыре лимона положить. А пятый – наличными.

– А ну покажи номер счета, – потребовал Герман.