Случай Растиньяка Миронова Наталья
– Фамилия немецкая, а что?
– Вы немец?
– Поволжский. Слыхал о таких?
– Нет…
Санька был немного разочарован. Поволжский немец – это какой-то неправильный немец. Ненастоящий. А он уже вообразил, как мама выйдет за этого Ланге и можно будет рвануть к бундесам. Вот было бы классно! Хотя… это ж надо язык учить…
Ему хотелось выяснить, как у этого Германа с деньгами. В общем-то, все и так ясно: тачка крутая, а на переднем пассажирском сиденье стоит кейс с лимоном.
– Ладно, о поволжских немцах как-нибудь потом потолкуем, хватит с тебя впечатлений на сегодня. Извини, мне надо позвонить.
Герман спохватился, что Никита Скалон ждет его звонка и волнуется. Он позвонил.
– Ну все, отбили, – весело доложил он. – Едем домой. Деньги не понадобились. Верну в первозданном виде.
«Ага, значит, бабки не его», – догадался Санька опять с легким разочарованием. И вдруг накатил стыд. Этот неправильный бундес ради него, незнакомого пацана, рисковал жизнью. Бабками тоже. К папане их пристегнул… С папани сталось бы сдриснуть, хотя от такого, как этот Герман, фиг сдриснешь… Как они ворвались в гараж – до сих пор в глазах стоит. Умереть – не встать!
Чувство стыда не было знакомо Саньке. Мама все пыталась ему что-то втолковать, рассказывала про какого-то Анатоля, который жил весело и кучеряво, не спрашивая, откуда бабки берутся, как будто кто-то почему-то взялся устраивать ему такую распрекрасную житуху, а за какие заслуги – ему и в голову не приходило спросить. Но сам Санька так и не сподобился прочесть «Войну и мир». Четыре тома – это ж убиться можно! Поэтому он пока не знал, что веселый и кучерявый Анатоль потерял ногу в Бородинском сражении.
Но сейчас ему стало стыдно. Впервые в жизни он почувствовал себя сволочью. Его спасли от чеченов, от рыжей людоедки, а он сидит тут и уже планирует, как будет чужие бабки тратить. Весь в папаню. При мысли об этом его тряхануло, словно электрическим током ударило. Горе в том, что он не знал, как быть хорошим. Привык жить беззаботной жизнью, которую кто-то по неизвестной причине взялся ему устраивать. Нет, почему кто-то? Он точно знал – кто. Мама и бабушка с дедушкой.
Катя купила несколько баночек мгновенного картофельного пюре, мягкий творог, шоколадные муссы, мороженое, соки, какао, молоко, десяток яиц – завтра она сделает сыну воздушный омлет! – и под конец прихватила бутылку ликера «Бейлиз». У Германа-то наверняка ничего такого нет, а Саньке надо бы – согреться.
Когда она вернулась к машине, Герман вышел, отнял у нее тяжелый пакет, распахнул дверцу, помог сесть… «Вот у него прямо само собой получается!» – отметил Санька с завистью, чувствуя, что ему-то самому никогда не стать таким. Хорошо бы они с мамой поженились… Ему ужасно понравился этот неправильный бундес. В нем чувствовалось то, чего никогда не было в папане да и в самом Саньке. Санька даже слова не мог подыскать для этого «чего-то». Это было слово «независимость». А может, «самостоятельность». А может, «ответственность». А может, и просто «мужество». Все эти слова он знал, когда-то слышал, пожалуй, смог бы их правильно написать, но они существовали отдельно от него.
– Я Никите позвонил, – прервал Герман Санькины горькие размышления, подсаживая Катю в машину. – Они все за нас страшно рады. И Никита, и Нина, и Вера Васильевна, и даже королева Юламей. Нина ей позвонила, и она тоже приехала за тебя попереживать. А муж у нее знаешь кто? Тот самый парень, что мне «детку» ставил, Даня Ямпольский! Ну помнишь, длинный, рыжий? В общем, поздравляют, передают привет, зовут в гости.
– Не сегодня, – устало улыбнулась Катя. – Я с ног падаю, а уж Санька… Как ты, Саня?
– Ничего, – прошепелявил Санька. Правая рука, которую он все время оттирал, вроде начала проходить, но при этом заболела, как чертова мать.
Они снова тронулись и благополучно прибыли в Подсосенский переулок. Дом Саньке понравился, а вот квартира… Ему показалось, что квартира маловата. Он привык видеть по телику миллионерские хоромы, какими их представляют себе авторы фильмов. Помещения чуть ли не вокзальных размеров. Впрочем, авторы телефильмов и квартиры обычных работяг, и даже жилища проституток изображали в виде роскошных апартаментов с арочными проемами вместо дверей. Ему и в голову не пришло вспомнить, что сам он с мамой и с отцом-бизнесменом прожил всю жизнь в маленькой двухкомнатной квартирке, где только у него была отдельная комната, а мама теснилась в основном на кухне.
Но вслух он ничего не сказал. Мама, сняв пальто, и здесь ушла на кухню, а Саньку Герман повел за собой в ванную.
– Снимай все, – велел он.
Санька замялся.
– Ты что, стесняешься? Вот дурачок! Думаешь, меня твоя пиписка интересует? У меня своя есть, точно такая же. Раздевайся.
– Я весь в дерьме, – признался Санька.
– Ты знаешь, это чувствуется, – улыбнулся Герман. – Ничего, что естественно, то не позорно. Погоди. Постой тут пока, я кое-что придумал.
Герман ушел и вернулся с большим мусорным мешком и целым рулоном кухонного бумажного полотенца.
– Становись ногами прямо сюда, – скомандовал он, расправляя мешок. – У тебя при себе что-нибудь ценное есть? Что тебе дорого как память? Проверь карманы.
Санька добросовестно обшарил карманы.
– Ключи от квартиры.
– На Минусинской?
– Да, а вы откуда знаете?
– Твоя мама сказала. Давай сюда. Раздевайся и все бросай прямо в мешок.
Ключи от квартиры на Минусинской улице Герман положил на стиральную машину. Когда Санька разделся догола, он пустил воду и обтер мальчика бумажным полотенцем, бросая скомканные куски туда же, в мешок. Потом осторожно ощупал все его тело.
– Стой смирно, не собираюсь я к тебе приставать. Я не по этой части. Просто проверяю, нет ли переломов. Вот теперь полезай в ванну и мойся. Как ты смотришь на то, что мы все это выкинем к чертям собачьим?
– А что же мне надеть?
– Завтра новое купим. Все равно это все в дерьме. Ты пока мойся, а я тебе что-нибудь подыщу. А это выкину. Вонь такая, что хоть топор вешай.
– Они не дали мне…
– Знаю, милый, я ж ничего не говорю. Забудь, как страшный сон. Ну, я пошел. Давай мойся.
Герман вынес Санькины вещи вместе с курткой и кроссовками в мусороприемник, прошел в свою спальню и вернулся в ванную с парой толстых теплых носков и футболкой. Конечно, Санька в его вещах утонул.
– Ну ничего, как-нибудь, – утешил его Герман.
О, как приятно было переодеться в сухое и чистое! Футболка доставала Саньке до колен, в носках можно было плавать, штанов вообще не было, но все это ерунда.
– Дядя Герман, – спросил Санька, – а вы женитесь на маме?
– Если она за меня пойдет, – серьезно ответил Герман. – Зови меня просто Герман, без «дяди». И говори мне «ты». Идем.
Они пошли на кухню. Санька неуверенно ступал в громадных носках. Сперва ногу надо продвинуть до конца носка, а потом уж делать шаг. Пока делаешь шаг, носок все равно сваливается вперед. Увидев его затруднения, Герман с легкостью поднял Саньку на руки и перенес в кухню.
Катя вскипятила воду в чайнике и залила в баночку с пюре.
– Погоди, Саня, – сказала она, старательно перемешивая пюре, – тебе нельзя слишком горячее. Потерпи еще немного.
Ее материнское сердцеобливалось кровью оттого, что пришлось готовить такой фастфуд, а еще больше – при виде избитого сына. Санька был весь в кровоподтеках, правая рука висела буровато-сизой клешней. Губы напоминали пельмени, один глаз заплыл; чтобы что-то увидеть, Саньке приходилось откидывать голову назад и смотреть из-под опущенного века. Ну прямо Циклопчик. Катя прогнала это постороннее воспоминание.
– Может, туда минералки капнуть холодненькой? – предложил Герман.
– Там жир. Сразу застынет. Давай я тебя покормлю, Санечка.
– Я сам.
Но у Саньки ничего не вышло. Он уже мог шевелить пальцами правой руки, а вот ложку удержать не сумел. Левой тоже не очень получалось.
– Ничего, – утешил его Герман, – я тебя научу владеть правой и левой рукой одинаково. Стрельбе по-македонски научу, хочешь?
Ему казалось, что возможность пострелять – мечта любого мальчишки, но Санька отнесся к предложению скептически. Компьютерная стрелялка – милости просим, но реально держать в руке тяжелый пистолет вместо компьютерной мыши…
Катя покормила его картофельным пюре с ложечки, как маленького. Санька так наголодался и нахолодался в гараже, что умял разом две порции да еще заполировал шоколадным муссом.
– Открой бутылку, – попросила Катя Германа.
Она выбрала ликер «Бейлиз», потому что он мягкий, сладкий, а главное, чтобы открыть бутылку, не нужен штопор. У непьющего Германа небось и штопора нет.
У него и рюмок не было, поэтому Катя, когда Герман своими сильными руками мгновенно вытащил пробку, налила ликер в кофейную чашку. Всего полгода назад, в мае, они с Этери таким же манером вино пили из чашек… Тут Катя громко ойкнула и схватилась за щеку, как от зубной боли. Герман и Санька дружно уставились на нее.
– Что такое?
– Галерея… – простонала Катя. – Я совсем забыла… Там же никого нет!
Теперь Герман и Санька среагировали по-разному.
– Ничего страшного, – начал было Герман, а Санька спросил:
– Какая галерея?
Катя решила сначала ответить сыну:
– Я там работала, Саня, когда из дому ушла. И жила там же. Кто-то должен все время быть на месте, иначе страховки не будет в случае чего.
– Ну, авось «в случае чего» сегодня не настанет, – предположил Герман. – А настанет, так я выкуплю страховку.
– Ты шутишь… Это огромные деньги… Я позвоню Этери…
Санька опять вмешался:
– Если ты выйдешь за Германа, сможешь вообще не работать.
Катя страшно рассердилась и еще больше расстроилась. До сих пор она держалась, внутренне зажала себя в кулак, не допуская никаких недомоганий, а теперь всколыхнулась сама собой прежняя дурнота, подкатила прямо к горлу… Катя еле превозмогла ее, но заговорила внешне спокойно:
– Саня, я работаю, потому что хочу работать. Потому что мне нравится работать.
Санька искренне не понимал, как кто-то может работать в охотку, но счел за благо промолчать. Он видел, что расстроил маму.
– Помнишь, я тебе в записке написала, что за деньги можно купить не все? – продолжала Катя. – Вижу, ты так и не понял.
– Да ладно, мам, что я такого сказал? Уж и сказать нельзя!
– Ты поел-попил? Еще что-нибудь хочешь?
Санька помотал головой.
– Тогда тебе спать пора. Сейчас я только позвоню Этери…
– Уже за полночь, – вмешался Герман.
– Ничего, Этери – сова, она раньше часа-двух вообще не ложится.
Катя разыскала свою сумку, взяла мобильник… Хотела послать эсэмэску обычным кодом «Гав» с вопросительным знаком, но у нее так дрожали руки, что она не смогла набрать «Гав» и просто вызвала номер.
– Катька, привет, поздновато для тебя, – раздалось в трубке. – Ну, рассказывай!
– Фира, я у Германа и не могу уехать.
– А что случилось?
– У меня сына похитили, а Герман его вернул…
– Как похитили? В смысле – за выкуп?
– Да, но тут все не так просто…
– А почему ты мне не позвонила? – обидчиво спросила Этери.
– Они требовали пять миллионов, и вообще тут дело не в деньгах, это долгая история. Давай я тебе завтра расскажу. Я за галерею волнуюсь, там никого нет…
– Да ерунда, сейчас попрошу Левана, пусть пошлет кого-то из охраны ночевать… А что с Санькой?
– Уже все в порядке, – ответила Катя. – Он тут, с нами.
– Ну, слава богу. Ладно, завтра расскажешь. Обожаю запутанные истории! – азартно добавила Этери. – С хорошим концом.
Герман осторожно обнял Катю за плечи, когда она захлопнула мобильник.
– По-моему, тебе тоже не мешало бы приложиться к этой бутылке, – заметил он.
Катя тут же вспомнила о своих так и не проверенных подозрениях.
– Нет, я не буду, – отказалась она. – Где мы Саньку положим?
– А чем плох диван в кабинете? Старинный, между прочим, мне его прежняя хозяйка оставила. – Герман улыбнулся, вспомнив интеллигентную старушку. – Ты не думай, я его перетянул, он вполне удобный…
– Я не думаю, – устало улыбнулась Катя.
Сказано – сделано, они постелили на диване и уложили Саньку, а сами, не сговариваясь, опустились почему-то на пол возле этого дивана. Санька мгновенно уснул, отрубился, а Катя и Герман еще долго сидели и сторожили его сон.
Глава 18
Свет они потушили, но Катя попросила Германа включить камин. Он включил. В комнате и без того тепло, но почему-то ужасно приятно и уютно следить, как ходят и мигают под искусственным пеплом красные огонечки. Разговор тек неспешный, бессвязный…
– Пацан кое в чем прав, – полушепотом начал Герман. – Ты выйдешь за меня?
Так долго она этого ждала, а тут почему-то уклонилась от прямого ответа.
– Может, нам обоим стоит для начала развестись?
– Я думаю, тут проблем не будет. Твой под следствием, моя в бегах… У меня есть знакомый адвокат – кстати, и его ты тоже в театре видела, – он поможет. У меня процедура уже запущена…
– Как же нам обоим повезло, – вдруг сказала Катя. – С такими супругами и расстаться не жалко, и щадить их нечего. Могло ведь быть и по-другому… Как думаешь, Алику срок дадут?
– Это будет во многом зависеть от тебя, – ответил Герман. – Он реальный соучастник похищения. Чеченцы все будут валить на него, тем более что Изольда сбежала. И если ты… если вы с Санькой предъявите ему обвинение, его посадят. Но вы не обязаны против него показания давать. Формально ты пока его жена, Санька – сын. Можете сказать, что просто чеченские террористы… злоумышляли… И так далее. Хочешь?
– Не знаю… Нет, я не хочу врать милиции. Он пришел, сказал, что сына похитили…
– Ну, такая правда ему не повредит, – рассудил Герман.
– Но он же был в сговоре! Знал, где Санька, но в милицию не обратился, молчал до конца.
– Боялся, что это повредит сыну. Это не я говорю, – уточнил Герман, – это он так скажет.
– Но Санька-то знает правду! Я с ним поговорю, – пообещала Катя. – Не хочу, чтобы он стал Павликом Морозовым. Но думаю, он выложит все как есть. А почему ты Алика выгораживаешь?
– Я выгораживаю? Да бог с тобой. Просто предупреждаю, что он и в этом случае сумеет выкрутиться. Скажет, что хотел тебя вернуть, ситуация вышла из-под контроля… ну и так далее.
– Я с ним поговорю. С Санькой, – повторила Катя. – Как-нибудь обойдемся без подробностей. Но я не хочу, чтобы Алик вышел сухим из воды.
– А ему по-любому плохо будет. Даже если его отпустят… У него же долги? Значит, кредиторы наедут. Чеченцы опять же. Наверняка у них тут полно родни. Я же говорил, бросим его на съедение волкам.
Катя вспомнила, как жалко, унизительно перепугалась, когда Алик пришел и сказал, что Саньку похитили. Как мелко она засуетилась, как страшно и стыдно ей было к Герману идти, а вдруг он денег не даст.
– Давай, – согласилась она. – Бросим его на съедение волкам.
О, как это упоительно прозвучало! Пусть кто угодно ее осудит, она не испытывала ни капли жалости к Алику. Только одна мысль ее смущала:
– А твоя Изольда? Она не может вернуться и…
– Забудь о ней. Изольда сейчас объясняется со своим папочкой, и, поверь, ей очень несладко. Это ж его деньги на Кайманы уплыли, а он за копейку душувынет.
– Но это же ты перевел деньги на Кайманы!
– А возвращать придется ей. Забудь. Давай лучше поговорим о нас. Ты так и не ответила: пойдешь за меня?
Катя в ответ заплакала. Герман еще крепче обнял ее плечи.
– Ты не понимаешь, – всхлипывала она. – Я невеста с «приданым». У меня сын.
– Ну и что? Нормальный пацан.
Но Катя покачала головой:
– Он весь в отца. «Не напрягаться». «Все по фиг». Вот такая нехитрая философия. Ты ведь еще не в курсе, Алик и его пристрастил к игре! Я не знаю, что с этим делать. Водку или наркотики я бы еще поняла: это химия. Идет какая-то реакция в организме. Можно ей противопоставить другую химию, провести детоксикацию, подождать, пока организм очистится сам и привыкнет жить без яда. А тут? Как радиация. Как в фильме у Ромма – помнишь «Девять дней одного года»? «Невидимо, неслышимо, ни цвета, ни запаха…»
Герман дал ей высказаться, выплеснуть все, слушал не прерывая. Заговорил, только когда она смолкла.
– Катя, тут тоже химия. Что-то вырабатывается: адреналин там, не знаю, серотонин, эндорфины… Что бы это ни было, мы будем бороться.
– Как? Как бороться? Привязать его к кровати? – Катя вздрогнула, вспомнив, как ее сын только что просидел целый день, прикованный к стене. – Хитрый стал. Уже дважды у бабушки деньги выманивал, у моей мамы. А теперь у тебя начнет просить.
– Ну, со мной где сядешь, там и слезешь…
– Я боюсь, он начнет воровать.
– У меня фиг своруешь, – улыбнулся в темноте Герман.
– А если не у тебя? Если он начнет воровать в магазинах, у прохожих на улице? Если грабить начнет?
Герман опять вспомнил Федю Коваленка.
– До этого не дойдет. У меня есть знакомая – психиатр. Очень хорошая… Да, ты ж ее тоже в театре видела! Этот театр – прямо Ноев ковчег. Всякой твари по паре. Это Данина бабушка. Давай к ней обратимся.
– Я не верю психиатрам, – горестно вздохнула Катя.
– Вот и Голощапов не верит. А зря, между прочим. Может, Изольду можно было… ну, не вылечить, так хоть купировать как-то ее психоз. Ладно, черт с ней, вспоминать не хочу. Но Софья Михайловна – очень толковая и знающая женщина. Мне она помогла.
– У тебя были проблемы с психикой?
– Да как тебе сказать? Не то чтобы проблемы, но кое-что было. Она помогла мне разобраться.
Герману не хотелось рассказывать ей об Азамате Асылмуратове. Даже теперь, когда все уже кончилось. Хватит с нее пока пережитого в гараже.
– Ладно, давай поговорим с ней, – уступила Катя.
– Вообще-то ему скоро в армию. Вот там и узнает, что почем.
– Ой, нет, я не хочу отдавать его в армию! – испугалась Катя. – Получить его назад в гробу? Инвалидом?
– Катя, ты преувеличиваешь, – начал было Герман, но она и слушать не стала.
– Давай не будем об этом. Я тебе так скажу: будь это – ну, например! – израильская армия, отдала бы я его служить с дорогой душой. Там люди делом заняты, каждый человек на счету, дедовщины нет, там и умереть… – Катин голос дрогнул, – не так обидно. Но наша армия… Я такого начиталась, наслушалась… По-моему, эта армия может сделать только уродом.
– Меня же не сделала.
– Верно, тебя не сделала. Но ты сильный, а он слабый. Спортом не занимается, книг не читает… Весь в отца. Он… он рассчитывает на меня, понимаешь? Если я отдам его в армию, он меня возненавидит. Будет считать, что я его предала. Вот если бы ты сам был командиром его части, – примирительно добавила Катя, – тогда да.
Герман не забыл, как высшие офицеры в Чечне спекулировали бензином, как продавали противнику оружие, а их жены почему-то оказывались ответственными за провиант, в то время как ему самому приходилось выкупать со склада то, чем его обязаны были снабжать бесплатно.
– Ладно, я им на гражданке займусь, – пообещал он. – Но если ты думаешь, что я на тебе не женюсь, потому что у тебя сын трудный… – И Герман выдал изобретенную когда-то формулу: – Взялся за гуж, не говори, что не муж!
Но Катя даже не улыбнулась.
– Это еще не все, – решилась она. – Все случая не было сказать. Я, кажется, беременна.
– От меня?
Катя сбросила его руку и отодвинулась.
– Я не встречаюсь с двумя зараз.
– Прости, опять глупость сморозил. Я, между прочим, так и подумал, когда ты отказалась ликер пить. – Герман восстановил статус-кво: вернул руку на прежнее место. – А почему «кажется»?
– Ну извини, времени не было пописать на полосочку. Я заподозрила как раз в тот день, когда ко мне твоя Изольда пожаловала.
– Не называй ее моей. Между прочим, она аборт сделала. От законного мужа. Больная на всю голову. Но теперь я думаю, что это, пожалуй, к лучшему. А ты? Тоже хочешь аборт сделать?
– Нет, конечно! Но я об этом думала, – призналась Катя. – Я была так зла на тебя! Вот и подумала… Мы с Аликом живем… жили, – поправилась она, – в двухкомнатной квартире. Когда дела шли в гору, я ему говорила: давай купим квартиру побольше. Давай купим квартиру сыну, будем сдавать, пока он маленький, она и окупится. Нет, сперва дачу, иномарку, пофорсить, пыль в глаза пустить…
Изумленный Герман впервые слышал в ее голосе чисто женские сварливые нотки. Ему не нравилось, что Катя говорит об Алике как о муже, но сами нотки понравились ужасно. Это звучало чертовски сексуально. Она и его будет так отчитывать? Вот здорово! Он уже чувствовал, что женат на ней лет двадцать. И это было классно.
– У моих родителей, – продолжала Катя, – трехкомнатная на Чистых Прудах, но они, слава богу, живы-здоровы. Куда мне с ребенком податься? Есть же еще Санька! Рано или поздно – я не сомневалась! – он оставил бы отца и прибился бы ко мне. И как нам впятером в трехкомнатной квартире жить?
– Выброси эти мысли из головы раз и навсегда, – суровым басом командира приказал Герман. – У тебя есть я. Катя, я так хочу ребенка! Родители мне уже холку прогрызли: когда ты нам внуков подаришь?
– Они знают, что ты женат?
– Папа знает, как выяснилось. В каком-то журнале случайно прочел. Маме не сказал. А мне сказал в тот самый день, когда я тебя привез. Тот же самый вопрос задал: а она знает, что ты женат? Короче, разводимся, женимся, рожаем детей.
Катя вдруг заплакала.
– Родители были против Алика… Они меня не ругали за Саньку, говорили, мы его сами воспитаем… Если бы я их послушала… если бы замуж не вышла за этого подонка… Может, Санька вырос бы совсем другим…
– И мы бы с тобой не встретились?! Ну, спасибо!
– Ладно, давай поженимся, – согласилась Катя. – А где мы жить будем?
– Не вопрос. Куплю квартиру побольше. Эту Саньке оставим. – Герман заглянул себе через плечо на спящего мальчика, и Катя тоже обернулась вместе с ним. – Он уже скоро начнет барышень водить.
– Дал бы бог, – вздохнула Катя. – Он ничем, кроме игр, не интересуется. Живет в виртуальном мире.
– Попробуем в реальный вытащить. Первым долгом, я думаю, надо ему зубы вставить.
Катя опять заплакала.
– В шестнадцать лет вставные зубы!
– Ничего страшного. У него какие зубы были – как у тебя?
– Нет, он весь в отца. У Алика передние зубы торчат и щель большая, и у Саньки тоже.
– Вот видишь? Со вставными лучше будет. Но прямо завтра вам с ним надо в милицию – показания давать. Надо бы сперва в травмпункт – зафиксировать побои. Да, и одежду ему купить, и ботинки, я все, что на нем было, выбросил. Ничего, не волнуйся, я сам с вами съезжу. А ты увольняйся с работы, – добавил Герман.
– Ты домостроевец? Алик все требовал, чтобы я дома сидела. Ты тоже хочешь?
– Нет, но из галереи придется уйти. Ты же понимаешь, там нельзя оставаться. Я хочу спать со своей женой. Причем хочу прямо сейчас. Пойдем, а? С ним ничего не случится. Проспит до утра.
– Пойдем.
Они как будто встретились после долгой разлуки. Разлука, пусть и недолгая, обоим показалась вечностью. Обнялись и утонули друг в друге, между их телами не осталось просветов, их качала и несла мощная волна, вздымала на гребень и швыряла вниз, а они упивались головокружительной качкой, длиной и силой сплетенных рук и ног. И можно было не предохраняться, ничего не бояься, все равно неизбежное уже случилось, новая жизнь уже жила в них, и они втроем помещались в ее большом и щедром теле – он, она и ребенок.
Рано утром позвонили из особняка Голощапова.
– Герман Густавович! – кричала в трубку плачущая экономка. – Аркадий Ильич умер!
– Как умер?!
– Вхожу в спальню, – всхлипывала экономка, – там никого. Постель не тронута. Пошла в кабинет – проверить. А он там, на диване сидит. Глаза открыты, а сам мертвый. Изольды Аркадьевны нету, уехала куда-то еще вечером поздно, вещи собрала и уехала. Водитель говорит, в аэропорт отвез.
И она разрыдалась в голос.
– Успокойтесь, Марья Семеновна, ради бога, успокойтесь. Скажите, он… – Герман хотел спросить «своей смертью умер?», но побоялся еще больше ее расстроить. – Вчера дома был кто-нибудь? Из посторонних?
– Леонид Яковлевич заезжал. Приехал вместе с Изольдой Аркадьевной, а уехали они врозь. Он – раньше.
– Понятно. Марья Семеновна, я вас очень прошу, успокойтесь. У Аркадия Ильича больное сердце, вы же знаете. Я скоро приеду. – Катя вскинула голову и пристально взглянула на него при этих словах, но ничего не сказала. – А вы пока известите милицию и вызовите «Скорую». Сможете?
– Ой, я даже телефонов не знаю!
– Милицию вызовите по ноль два, «Скорую» – по ноль три. Так положено. Я скоро буду.
– Давай я тебе быстро завтрак сготовлю, – предложила Катя.
– Было бы отлично, – благодарно взглянул на нее Герман. – Я думал, ты будешь выступать, что я вот так с утра уезжаю. Бросаю тебя одну.
– Я уже большая девочка, справлюсь. Ты обязательно должен ехать. Все-таки человек умер… какой-никакой… живая душа…
– Он был хорошим человеком. Вот хоть убей, за ним всякое водилось, но человек он был хороший.
– Не буду я тебя убивать. Иди умывайся, брейся, а я пока омлет приготовлю и кофе сварю.
Санузел в старой квартире был, понятное дело, раздельный. Катя первая воспользовалась удобствами, умылась и ушла на кухню готовить. На шум выполз из большой комнаты Санька. Он был по-прежнему страшен на вид, но шел сам, шаркая ногами по полу.
– Мам?
– Умойся тут в кухне, сынок, Герману надо срочно уехать. А может, еще поспишь?
– Не, я хочу твой омлет. А что случилось?
– Шеф Германа, – Катя не стала говорить «тесть», – умер вчера ночью. Скоропостижно.
– А он нас не бросит?
– Кто, Герман? Никогда! – с гордостью проговорила Катя.
– Верно мыслишь! – поддержал ее вошедший в кухню Герман.
Читать бесплатно другие книги:
