Скажи миру – «нет!» Верещагин Олег

Рассказ второй

Старые друзья

• А наш огонь никогда не гас,
• А что невелик – ничего…
• Не так уж много на свете нас,
• Чтоб нам не хватило его!

А. Макаревич

Нет, что бы Танюшка ни говорила, но это ничуть не походило на оружейный склад. По крайней мере как я их себе всегда представлял – строгие ряды стоек с оружием. (В жизни я их – складов – все равно не видел.) Скорее это напоминало оружейную башню из повести Крапивина «В ночь Большого Прилива», где вооружался главный герой Сережка, – эту книжку я очень любил…

Было еще одно сходство – пожалуй, более верное, только очень уж неприятное, поэтому я и не подумал о нем сразу. Если я что-то понимаю, то люди свалят оружие так – одной большой, остро-расползающейся кучей – в одном случае.

Если сдаются. Перед моими глазами встала картинка из фильма (или, может быть, я ее сам выдумал): люди проходят между двумя рядами других людей и складывают, почти бросают, оружие в конце этого живого коридора. С лязгом и шорохом выползают из ножен потерявшие хозяев клинки…

Все как здесь. А где хозяева? Я даже огляделся с неприятным холодком, почти ожидая увидеть где-нибудь у стены скелеты.

Конечно, там ничего не было.

– Странненько, – сказала вдруг Танюшка, и я вздрогнул. Девчонка задумчиво смотрела на эту кучу. – Их как будто… бросили. Потому что не нужны.

– Это еще не самое странное. – Я почему-то ощутил нервную дрожь. – Странней то, что все оружие здесь – боевое.

– А? – Танюшка посмотрела на меня, сведя густые брови. – Это как?

– Мы с тобой тут уже долго, но не видели ни одного человека, – задумчиво сказал я. Когда говоришь вслух, мысли легче оформляются. И иногда сам удивляешься тому, что говоришь. Пока думал, все выглядело не так… – А тут все оружие именно… ну, античеловеческое, понимаешь? Никто же не ходит на медведя или волка со шпагой или саблей. Топор там нужен. Рогатина какая-нибудь. А тут нет оружия на зверя. Только на человека.

– Ну… – Танюшка вообще-то не спорщица, но сейчас, наверное, почувствовала, как мне хочется, чтобы меня опровергли. И начала опровергать. – Может, его потому и бросили, что оно тут не нужно. А всякие топоры с собой унесли.

Мне стало смешно. Не очень хорошее это было веселье, истеричненькое. Мне представилось, как некие люди входят сюда, сваливают мушкетерскую снарягу, затыкают за пояса топоры и уходят. Д’Артаньян, переквалифицировавшийся в кержака-раскольника… Но какой-то резон в Танюшкиных словах все-таки был. Я подошел к оружейной куче.

– Не, Таньк, – медленно и уверенно сказал я. – Этими штуками пользовались. И за ними ухаживали, смотри.

Действительно, оружие ничуть не походило на брошенное за ненадобностью. Кромки клинков все еще сохраняли голубовато-серебристую заточенность, а остальное полотно, наоборот, было серым и выщербленным. Не музейного вида было оружие. Не лакированное, понимаете? Если в книжках пишут правду – с таким хозяин расстается только вместе с жизнью.

Я почувствовал, как во мне разрастается любопытство и восхищение этим оружием. Руки буквально зудели, тянулись к клинкам.

– Танюшка, я, наверное, кое-что возьму, – разыгрывая неуверенность, сказал я.

Танюшка вздохнула:

– Игрушки нашел?

– Все-таки… защита. – Я опустился на корточки. – Ого!

– Я тоже покопаюсь, может, найду что поинтереснее. Одеяло, например, – сообщила она, обходя оружейную свалку.

– Не порежься, – машинально сказал я.

Среди клинков преобладали прямые шпаги и их производные. Я считал себя спецом по холодному оружию и всегда испытывал к нему слабость как к оружию благородному, но сейчас у меня просто разбегались глаза. Я брал новые и новые образцы, выдвигал и рассматривал клинки, касался разнообразных гард и ножен, тянул, пробуя на прочность, потрескавшиеся широкие перевязи… Выбрать было очень трудно как раз из-за невероятного обилия, и скоро я понял, что ничего не выберу – как тот осел, который сдох с голоду между двумя кучами моркови. Поэтому я просто закрыл глаза, встал, сделал два оборота и на ощупь поднял то, что попалось под руку.

– Выбрал? – насмешливо спросила Танюшка. Она сидела на корточках со своей стороны кучи, держа на коленях какой-то кинжал.

– Угу… – отозвался я, разглядывая то, что мне досталось.

Мне повезло. Наверное – в награду за решимость. Ножны оружия оказались простые, обтянутые черной кожей со стальными скрепами. Рукоять тоже не восхищала – покрытая шероховатой кожей же (ее обвивала прочно впрессованная металлическая нить), с навершием в виде шляпки гвоздя, защищенная ребристой гардой-раковиной и нехитрым плетением толстой проволоки (бронзовая, почему-то подумал я, хотя не знал точно). Лезвие – шириной в три пальца у основания, без выборок, гладкое – имело в длину сантиметров девяносто, не меньше, и к концу сбегало до двух пальцев ширины.

Поднявшись на ноги, я провел несколько фраз. Танюшка смотрела без насмешки – она видела меня на дорожке и знала, что это серьезно.

– Возьмешь эту шпагу? – спросила она.

– Это не шпага, – ответил я, любуясь оружием. – Это палаш. У шпаги обе стороны заточены на всю длину, а лезвие в сечении – ромб или линза. А тут лезвие – клин, и обух заточен только на треть от острия.

– Спасибо за лекцию, – поблагодарила она. – Так ты его берешь?

– Беру, – кивнул я. – Правда, он, Танька, тяжелый. Раза в три, если не больше, тяжелее рапиры, а я к ней привык. Смотри, как у меня медленно все получается… и инерция какая. – Я вновь показал несколько фраз.

– По-моему, все нормально, – критически всматриваясь, сообщила Танюшка.

– Это тебе кажется, – вздохнул я. – У меня вся сила в скорости… А, беру его!

Ножны крепились на широкой перевязи. Причем на лопасти было место для второго клинка, а на груди – еще один чехол. Я повздыхал и зарылся в кучу под ироничным взглядом Таньки, объяснив:

– Место же есть, а пустое – некрасиво.

Я больше ничего не успел найти. Танька, бесшумно что-то там раскладывавшая, подала голос:

– Ого, смотри!

Она протягивала мне арбалет. Вернее, мне сперва показалось, что арбалет – винтовочное ложе, покрытое поцарапанной лакировкой, короткий лук с толстой тетивой, металлический кованый спуск – красивое и не очень тяжелое оружие. Я подержал его в руках и поднял глаза на девчонку.

– Может, мне этот арбалет взять? – задумчиво спросила она.

– Это не арбалет, – ответил я. – Это аркебуза.

– Ты меня за неграмотную не считай, – холодно заметила она, опасно сверкнув глазами. – Я даже картинку помню в учебнике. Аркебуза – это ружье. С фитилем.

– Да нет, Тань, – не стал смеяться я. – То есть правильно все, это аркебуза. Но вот такие штуки – самострелы, которые стреляют не стрелами, а пулями, – тоже называются аркебузами. Ты посмотри, там стрелы есть?

– Сейчас… вот, – она подняла в руке кожаный мешочек с завязкой, судя по всему, тяжеленький. – Ты прав, как всегда. Стрел нет, а это?.. – Она раздернула завязку и удивленно сказала: – Олег, это же подшипники!

Я принял мешочек – да, он весил о-го-го. А внутри и правда оказались никелированные подшипники.

Ну что ж. Отличные пули. Но тоже наводит на мысли…

– Бери, – посоветовал я. – Метров на сто он бьет наверняка, и не хуже пистолета.

– А как им пользоваться?

Вопрос был коварный. Но я не мог ударить в грязь лицом и, высокомерно хмыкнув, заявил:

– Ну, это просто. Смотри…

Это в самом деле оказалось «просто». Аркебуза имела странно современную конструкцию. Почти автоматный затвор отводился назад до упора, в отверстие наверху ложа вкладывалась пуля, затвор отпускали, и он чуть продвигался вперед, фиксируя ее в стволе. После этого аркебузу можно было вертеть как угодно – пуля не выкатывалась. Правда, и разрядить оружие становилось возможно лишь выстрелом. Танюшка несколько раз вхолостую щелкнула спуском, кивнула и продолжила поиски – похоже, и она увлеклась. За год нашего знакомства она набралась от меня немало, в том числе – и любви к оружию.

Я смотрел, как она копается с решительным видом, по временам сдувая с носа прядь русых волос, и, поймав себя на том, что широко улыбаюсь, поспешно вернулся к поискам.

Почти тут же я нашел еще один клинок – как подгадал, в пару к палашу. Это был ромбический в сечении кинжал в полруки длиной, с широко разведенными и выгнутыми по сторонам клинка длинными усами гарды. Удобную насеченную рукоять венчал солидный конический набалдашник. Прикинув оружие в руке, я закрепил кинжал во второй петле лопасти – он подошел идеально. Я даже подумал, что отсюда он и выпал.

Танюшка тоже нашла себе один клинок – широкий, в ладонь, плоский кинжал длиной сантиметров тридцать, с простой, но удобной пожелтевшей костяной рукояткой в мелких выемках. На одной стороне лезвия – в две трети длины где-то – шла пилка, и я уже настроился приколоться, что девчонки даже в оружии видят инструмент… но передумал. Пилка в самом деле могла оказаться полезней моего палаша.

Под руку мне попались три цельнометаллических кованых ножа с широкими концами – метательные, и я задумался. Олег Фирсов и Игорь Басаргин, которые постоянно тренировались метать ножи, учили и меня, но я оказался бездарным учеником… Правда, ножи мне понравились, и я сунул их – влезли хорошо – в чехол на груди, после чего встал, сожалеющим взглядом окинув кучу, которую приходилось оставлять.

Рядом с Танькой, кроме арбалета, пуль в мешочке и кинжала, к которому она подобрала ножны, лежала широкая перевязь в мелких клепках и короткий прямой нож. Сейчас она увлеченно тянула что-то из кучи – какой-то ремень. Я решил заняться поисками шпаги для нее, но меня остановил удивленный возглас Танюшки:

– Олег, пистолет!

Она держала этот самый ремень в руке – патронташ с большой кобурой. В гнездах ремня тускло поблескивали патроны – штук двадцать. Они походили то ли на толстые сигареты, то ли на тонкие тюбики губной помады. Заполнены была половина гнезд.

– Это револьвер, – я открыл кобуру (заметив, что в гнездах под крышкой есть еще семь патронов) и достал оружие. – Наган, семизарядный.

– Ты умеешь с ним обращаться?

– Теоретически, – признался я в ответ на вопрос девчонки.

– Я и теоретически не умею… Забирай и благодари за находку.

– Спасибо! – пылко и искренне ответил я, тут же перепоясываясь и подгоняя ремень по себе. Я прижал им перевязь – чтобы не болталась – и поймал брошенный на меня задумчивый взгляд Танюшки. – Я смешно выгляжу?

– Знаешь, нет, – медленно ответила она. И не договорила: – Вообще наоборот… – а потом тряхнула головой: – Теперь медведи нам не страшны!

– Да нет, – огорчил я ее. – Из нагана медведя не убить. Это опять-таки против человека оружие… Вернее его завалить из твоей аркебузы.

– Ага, значит, на медведей ты предоставляешь охотиться мне?! – возмутилась Танька. – Это по-джентльменски!

– Давай лучше тебе что-нибудь еще найдем. – Я присел было, но уткнулся палашом в пол и под насмешливым взглядом Танюшки вынужден был неловко поправить оружие. Да, кажется, надо привыкать… Пока что с оружием на поясе я ощущал себя скорее странно, чем по-мушкетерски. Но вот зато клинок Татьяне отыскался сразу.

– А чего он такой длинный? – критически спросила она. Я вытащил из ножен – мягких, красной кожи – действительно почти метровый, чуть изогнутый остроконечный клинок, заточенный с одной стороны, с овальной маленькой гардой, защищавшей рукоять под две руки. Клинок был тонкий и гибкий.

– Это корда, кавалерийская сабля, – объяснил я, – самое девчоночье оружие. Им можно рубить и колоть… Давай подгоним по тебе, вставай.

Девчонка послушно поднялась. Перевязь для корды, как я и ожидал, была сделана на спину; я накинул ее так, чтобы рукоять поднималась над левым плечом, начал было, пропустив руки под мышки, подгонять ремень на груди у Танюшки, но внезапно страшно смутился – хотя еще ни к чему не прикоснулся – и отдернул руки, надеясь, что не покраснел.

– Давай это… застегни, как удобнее, Тань.

Не поворачиваясь, она склонила голову и завозилась с ремнем – без единого слова. Я стоял сзади и молчал, злясь на себя. Глупость какая-то – мы же с ней еще на Земле в походах спали чуть ли не под одним одеялом, и… а тут словно обожгло.

– Так? – Она повернулась ко мне, большим пальцем отбросив со лба волосы.

Я кивнул. Потом спохватился и спросил:

– Нигде не тянет?

– Все нормально, – заверила она и провела ладонью под перевязью. – Глупо выгляжу?

– Знаешь, нет, – вспомнил я ее недавний ответ на подобный вопрос.

– А ар… кебузу где носить?

– Тоже за спиной, – сообщил я. – Давай поищем еще пули.

Мы немного покопались среди оружия. Я поймал себя на мысли, что мне хочется взять еще несколько клинков, и, чтобы не соблазнять себя, отошел в сторону и достал револьвер. Откинул шторку барабана – наган оказался полностью заряжен, донца патронов медно поблескивали. Запихивая оружие назад, я подумал, что трудно будет выхватить его быстро. Крышку, что ли, отрезать? Выпадать начнет…

Навершие палаша снова попалось мне на глаза, и я только теперь заметил, что на этой плоской шляпке гравирован значок. Это была свастика – самая настоящая свастика, только скругленная какая-то.

На миг во мне шевельнулось отвращение. Глубоко заложенное, генетическое, что ли? Но уже в следующую секунду я почти с испугом понял, как совершенен и уместен этот рисунок. И отвел глаза, решив, что палаш от него хуже не станет. Правда, мысль все-таки странная.

Чего совершенного в свастике?!

– Смотри, Олег, перчатка! – Танюшка, отчаявшись, похоже, найти пули, подошла ко мне, держа в руке перчатку – левую. Это была крага – высокая и жесткая, хотя тонкая на вид, желто-коричневого цвета и потрескавшаяся. – На, примерь!

Я примерил. И обнаружил две странные вещи. Во-первых, ладонь – от запястья до кончиков пальцев – была подшита тонкой металлической сеткой. Я вспомнил, что читал про такие вещи в «Графине де Монсоро». Кстати, до конца книжку не осилил. А второе…

У меня маленькая рука. Довольно-таки хорошо набитая – и рукоятью рапиры, и гантелями, и черенком лопаты, – но маленькая даже для мальчишки.

А перчатка была мне впору. И я почти с испугом подумал, что носил ее до меня такой же мальчишка, как я, а потом он…

Меня тряхнуло нервной дрожью, словно заглянул в холодную пропасть, где не различишь, что там на дне, и только ветер доносит то ли гул ледяного потока, то ли запах гниения…

– Я возьму это, спасибо, Тань, – с этими словами я убрал крагу под перевязь. Она кивнула – рассеянно, даже не посмотрев на меня, потому что водила пальцем по освободившемуся участку пола. Потом подняла на меня свои серьезные зеленые глаза:

– Смотри, что тут написано.

С удовольствием придерживая рукоять палаша, я обошел раскиданную нами кучу оружия и, нагнувшись, в самом деле увидел надпись. Кто-то неизвестно когда выцарапал на каменном полу английское слово или аббревиатуру.

Белые штрихи на сером:

TRAP

По английскому у меня была четверка. Может быть, даже не вполне заслуженная, и я мог только смотреть на это слово с умным видом. Танька, не поднимая головы, продолжала водить пальцем по штрихам. Потом сказала:

– Тут написано по-английски – ЛОВУШКА, Олег.

У нее по этому языку было «отлично».

Впервые за несколько дней мы были по-настоящему сыты. Впервые – сидели у огня в помещении. Впервые – на одеялах, которые еще немного попахивали сыростью.

Прежние хозяева (или захватчики?) этой башни запасли огромную поленницу сухих, звонких березовых и ольховых дров на втором этаже, куда уводила винтовая лестница (она же вела и к люку, выходившему, наверное, на крышу, на сторожевую площадку, но мы туда не полезли). На поленнице лежали тонкие, но прочные и легкие серые одеяла – Танюшка, осмотрев и подергав их, сказала, что это настоящая верблюжья шерсть. Одеял было десятка три, все не новые, но чистые. А за поленницей – в промежутке между ней и стеной – нашлись совершенно неожиданно слегка подмокшие сухари и несколько консервных банок с незнакомыми этикетками на непонятном языке, мне показалось – голландском. Консервы были тронутые ржавчиной, но не вздувшиеся, и Танюшка сварила в найденном тут же котелке суп с мясом, а с сухарями сделали бутерброды. Пока она занималась этим, я перетаскал вниз часть дров и половину одеял, из которых устроил два лежбища. В щель дверного косяка забил пару кинжалов и, удовлетворенно попинав дерево, вернулся к костру как раз в тот момент, когда Танюшка объявила о готовности ужина.

От сытости я осоловел и откинулся на сложенное валиком одеяло. С оружием я чувствовал себя совсем иначе, чем без него. Танюшка, сидя напротив, рассматривала мою куртку.

– Продрал, а у меня ниток нет, – вздохнула она, – расползется…

– Не расползется, – ответил я, – немецкая, надежная.

– На завтра консервы и сухари еще есть, а потом – все, – подвела она итог и засмеялась: – Вот, а? Три часа назад и об этом не мечтала, а теперь недовольна!.. Котелок и одеяла надо взять, а?

– Возьмем, – кивнул я и встрепенулся: – Э, в смысле?

– Ну, мы же не тут останемся, – пожала плечами Танька. – Надо все равно искать людей.

– Надо… надо ли? – И я быстро, но обстоятельно рассказал о том, что было ночью.

Танюшка сидела, не сводя с меня глаз. Молчала. Потом вдруг сказала:

– Поучи меня фехтовать, Олег.

Ручей тек по склону холма за блокгаузом куда-то вниз, в сырость, где, похоже, была речка – один из притоков Цны. Тут я и нашел их – хозяев этого места.

Шесть скелетов лежали в русле ручья – один на другом, так, что перепутались кости. Не знаю, принесли их сюда уже мертвыми или убили прямо тут. Но что они были убиты – сомнений не возникало. Черепа – рассечены, кости – переломаны во многих местах.

Я набрал воды выше по течению и еще раз всмотрелся.

Да. И эти скелеты принадлежали подросткам…

…На этот раз я заклинил дверь еще прочнее. Танька сидела, закутавшись в одеяло, и внимательно смотрела на меня.

– Еще убитые? – догадалась она с ходу. Я кивнул, ставя котелок у огня и с размаху садясь на одеяла. Содрал с ног туфли и носки – от них воняло. – Завтра постираю, – тут же сказала девчонка, и получилось как-то совершенно не обидно, естественно. – Много?

– Шесть. – Я подергал себя за волосы и тяжело вздохнул: – Тань, я так понимаю. Минимум десять наших ровесников-англичан погибли тут больше двух лет назад. Но и сейчас тут есть какие-то люди… и еще кто-то. Тань! – Я глянул ей в глаза. – Тут опасно. Очень. И я не знаю, сможем ли мы в ближайшее время отсюда выбраться. Вот так.

– Удивил, – задумчиво сказала она. – Я, Олег, давно это поняла, только боялась вслух самой себе признаться… Что будем делать?

– Искать способ возвращения. – Я подбросил в огонь поленце. – Но завтра мы уйдем, Тань. Тут, конечно, хорошо. И тепло, и не капает. Но нас тут могут прибить, как тараканов. Особенно если нас и правда… выследили. Хочется надеяться, конечно, что тут есть и положительные герои… А сейчас давай спать, Тань. – И я начал стягивать футболку, предвкушая, как лягу в почти настоящую постель.

Закутавшись в одеяло, я улегся как можно удобнее – лицом к огню. Танька все еще сидела, потом спросила вдруг:

– Олег, ты меня не бросишь?

Я аж снова сел.

– В каком с-с-смысле?!

– В самом прямом. – Танька не спускала с меня взгляда. – Решишь, что медленно иду… или что хлопотно вообще со мной…

– Тань, – нерешительно сказал я, – ты чего несешь? Ты не заболела? Как это я тебя брошу?

Вместо ответа она тоже начала укладываться. Я еще какое-то время посидел в одеяле, пытаясь «отойти» от заявления девчонки, потом покачал головой и улегся, так и не восстановив душевного равновесия.

– Доберемся до Цны и пойдем берегом на север, – сказал я в потолок.

– Там болота, – из-за огня ответила Таня.

– Может, это и к лучшему. – Я подобрал одеяло, подоткнул плотнее. Потом, вздохнув, дотянулся, выпростав руку, и положил рядом револьвер.

На всякий случай.

За ночь я закопался в одеяла так, что с трудом отрылся обратно. И пригрелся так, что снаружи показалось холодно. Не высвобождая рук, я высунул нос и один глаз наружу…

…Танюшка стояла в проеме открытой двери голышом. Упершись ладонями в притолоку и чуть наклонившись вперед – так, что лучи восходящего солнца залили золотом ее спину и… то, что ниже. А потом она, словно купаясь в солнечном свете, встала боком и прижмурила глаза…

…Нет, в принципе, я, конечно, знал, что, как и где у существ противоположного пола находится. И не только по теории или там фоткам-порно, попадавшим в нашу компанию, но и вживую. Постельного опыта у меня, конечно, не было, но вы мне покажите мальчишку, который дожил до четырнадцати лет и не «щупался» с девчонками под видом какой-нибудь «игры»? Короче, я великолепно представлял себе, где что у «них» есть и как выглядит.

Но…

Я и раньше, бывало, «дорисовывал» себе то, что скрывает Танюшкин купальник – особенно по вечерам, лежа в постели, на грани бодрствования. Потом приходили те самые, причудливые и головокружительные сны. Фантазии были сладкими и немного пугающими, потому что следующим шагом были мысли о вполне естественном продолжении, о том, что у нас с Танюшкой это когда-нибудь будет наяву… а я не знал, что думает об этом она. Только вот ни сны, ни фантазии не шли ни в какое сравнение с этим обычным зрелищем – обнаженная девчонка, купающаяся в утреннем солнце. Мне вдруг представилось, как я откидываю одеяло… встаю… подхожу к ней… обнимаю…

Я зажмурил глаза и завозился, словно просыпаясь. Услышал, как легко и быстро прошуршали мимо девчоночьи шаги.

– Та-ань?.. – сонно позвал я ее и сел, расставив ноги и не откидывая одеяло. Зевнул и помотал головой. – Доброе утро.

– Доброе. – Она появилась сбоку уже в купальнике, запрыгивая в джинсы. – Поедим бутерброды, консервы на вечерний привал. – Я кивнул, изо всех сил стараясь сделать вид, что еще не вполне проснулся. – Кстати, – она вроде бы усмехнулась, судя по голосу, – ты в курсе, что кое-кто в Кирсанове называет нас «хорошей парой»?

– А? – Я не нашел ничего лучшего, как оглянуться через плечо в ее сторону. – Это кто же нас так называл?

– Ну, это в целом не важно. – Она накинула ковбойку и принялась скатывать одеяла – пару, одно в другое. – Кстати, носки я постирала, и они уже высохли. И возьми тоже пару одеял… И еще раз покажи мне, как влезать во всю эту сбрую.

– Мне и самому надо потренироваться, – признался я, становясь на колени и начиная сворачивать те одеяла, с которыми уже сроднился. – Все-таки согласна со мной – идем вдоль реки на север? – Танюшка кивнула. – Больше ничего тут искать не будем? – Она покачала головой и улыбнулась. Потом уже озабоченно сказала, перестав валять дурака:

– Ты цнинские леса хорошо знаешь?

– Не очень, – признался я, – вернее – не все, но левобережье знаю. Да и ты знаешь.

Она снова кивнула. И задумчиво спросила вдруг, глядя по сторонам:

– «Ловушка»… Все-таки – кто они были и что имели в виду? И что тут вообще происходит?

– Спросила, – вздохнул я и начал одеваться, но подмигнул и добавил: – Ничего, разберемся!

…Одевшись и затянув ремни снаряжения, я с удовольствием прошелся по комнате. Поймал немного ироничный взгляд Танюшки, но не смутился, а, наоборот, раскланялся перед ней, как мушкетер в кино.

– А знаешь, красиво, – немного удивленно, но искренне призналась она и вздохнула: – Влезу-ка и я в свою снарягу…

Я хмыкнул. Вообще настроение было хорошим, мы ели стоя, то и дело начинали смеяться, и вообще откуда-то всплыла уверенность, что все еще будет хорошо. Потом мы влезли все-таки на верхнюю площадку, и картина стала намного яснее. Оттуда открывался неплохой вид.

– О, – я приставил ко лбу ладонь. – Забирать надо на северо-запад, тогда обойдем болота и Ляду. Помнишь такую речку?

– Помню. – Танюшка кивнула, нахмурилась и выдала: – И выйдем… м-м… где-то за Тулиновкой. Если мерить нашими мерками. Но вообще там тоже болота вдоль реки.

– Обойдем, – предложил я и, подумав, смущенно извинился: – Ты прости, Тань, но я твои вещи нести не смогу. У меня руки должны быть свободными.

– Ой, глупости какие, – нахмурилась она. – Я и сама отлично могу нести свое.

– Вот и хорошо, – кивнул я и еще раз огляделся…

…Когда я читал «Хранителей» Толкиена, то всегда внутренне замирал над строчками, где описывались Черные Всадники. Их безликость была притягательнее и страшнее, чем самые жуткие описания – пятна тьмы, вокруг которых замирало все живое. И сейчас, стоя на верхней площадке башни, я испытал то же чувство.

В каком-то километре от башни (не в той стороне, откуда мы пришли, а перпендикулярно нашему движению), где плоский холм поднимался над лесом, на его вершине стояли несколько фигур, казавшихся черными. И каким-то… чутьем я хорошо ощутил: они смотрят сюда.

– Вниз, Тань! – зашипел я, но она уже и сама заметила черные фигуры. Мы ссыпались вниз, соскочили в траву из двери и бросились в лес – как два испуганных кролика, если честно. Снаряжение мешало мне бежать, да и сам я держался позади, сжав в руке револьвер и оглядываясь.

Вроде бы нас никто не преследовал, но мы отмахали по лесу бегом километра два, наверное, с излишним шумом. И остановились только в каком-то глухом буреломе, около ручейка, где толклись комары.

Я встал на колени и долго пил с руки, отгоняя другой мошкару. Танюшка озиралась, потом тихо спросила:

– А чего мы так испугались? Может, это наоборот… какие хорошие?

Я медленно поднялся на ноги, вытер мокрой рукой лицо и так же медленно покачал головой. Я не знал, как описать охватившее меня ощущение при виде тех черных фигур.

Но одно знал точно. Ничего «хорошего» в них не было.

Я вновь достал из кобуры револьвер – большой, с вытертым местами воронением. И подумал: а смогу ли я выстрелить из него в человека? Я не был уверен, что сумею это сделать, защищая себя.

Но был почти уверен – сумею, если придется защищать Танюшку.

С ней, пока я жив, не должно случиться ничего плохого.

– Нет, Тань, – покачал я головой. – Едва ли они хорошие.

С ходу мы влетели в болотистую низину ручья. Было душно, под ногами хлюпало, одежда прилипла к телу. Комары висели над нами и наслаждались.

– Знаешь что, Тань? – наконец сказал я. – Это неприятно, но это реальность. Ландшафт-то тут такой же, как у нас. А вот природа… Мы от самого Кирсанова идем по лесу, а где у нас такое видать? Вот это болото – я его не помню.

– Я тоже, – призналась Танька и, достав нож, начала чистить ногти. Это я замечал за ней и раньше. И было это признаком волнения. Кроме того, это демонстрировало – я успел изучить – то, что Танюшка перекладывает всю ответственность на меня.

Мда. Очень вовремя.

– Ладно. – Я махнул рукой в ту сторону, где вроде бы имелось повышение. – Пойдем туда. А там посмотрим.

– Олег? – Танька убрала нож и посмотрела мне прямо в лицо. – А они… ну, эти… нас не догонят?

– Не знаю, Тань, – честно ответил я. – Сейчас их нет, а потом… Нет, не знаю. Пошли…

…Я оказался прав. Мы выбрались из заболоченного бурелома в обычный лес примерно через полчаса, и я удовлетворенно-гордо огляделся – так, что Танюшка фыркнула:

– Орел, орел.

– Орел не орел, – скромно ответил я, – а между нами и ими сейчас это болото.

– Часть которого – у нас в обуви, – довольно ехидно добавила Танька.

– Вредный ты все-таки человек, Тань, – задумчиво сообщил я, убирая наган. – Честное слово.

Она гордо задрала свой прямой носик – я ей, кажется, польстил. Что вполне естественно. Я мысленно поставил себе плюсик и предложил: